***

**«Рыжая весна»** 

В пятом классе я таскал Анжелу за косички. Не из злобы — просто не умел иначе привлечь внимание. Она была рыжей, как лисица, с веснушками, будто кто-то рассыпал по щекам крошки солнца. Смеялась громко, даже когда я дёргал её за волосы, а потом швыряла в меня ластиками с надкусанными уголками. 

Однажды после уроков я задержался у её парты. В луче света из окна её коса вдруг показалась не просто рыжей, а золотой, как у принцессы из мультфильма. Я запнулся, покраснел и пробормотал: «Ты мне нравишься». Она замерла, потом фыркнула: «Идиот», — но щёки её стали цвета малинового сиропа. 

После этого мы стали «встречаться». То есть после школы я шёл за ней до дома, неся её рюкзак, а она рассказывала, как ненавидит математику и мечтает стать пиратом. У калитки она брала сумку, бросала: «Завтра тоже приходи», — и исчезала в подъезде. Иногда я ждал полчаса, надеясь, что она выглянет из окна, но она не выглядывала. 

В четырнадцать лет мы впервые поцеловались. Это случилось возле школы. Анжела пахла клубникой (позже призналась, что это блеск для губ) и дрожала, как птица в ладонях. «Ты всё ещё идиот», — сказала она, вырываясь, но потом вернулась и прижалась щекой к моей куртке. В тот вечер я летел домой, будто гравитация отменилась. 

Но в старших классах всё изменилось. Анжела зачесала волосы в хвост, а мой одноклассник Мишка, который всегда корчил гримасы при виде нас, начал крутиться рядом. «Фу, ты с этой рыжей встречаешься?» — хрипел он, закатывая глаза, когда мы проходили мимо. А на переменах подкатывал к ней сам: смеялся громче всех над её шутками, таскал из столовой шоколадки и оставлял их на её парте. Однажды я застал их в пустом классе: Мишка что-то горячо шептал, а Анжела смотрела в окно, будто считала воробьёв. 

Потом пришла весна, а с ней — слухи. Говорили, будто Анжела вышла замуж за какого-то парня из соседнего города. Говорили, он был старше, работал на заводе, носил кожаные куртки и умел водить мотоцикл. Я не верил, пока не увидел её на остановке — в белом платье, с чужим кольцом на пальце. Мы не пересеклись взглядами. 

Годы спустя, уже после школы, я писал ей письма — о работе, о дожде, о том, как странно быть взрослым. Она отвечала редко, на открытках с видами города. В последней напечатала: «Он говорит, рыжие — самые красивые. А ты? Правда женился?» Я написал в ответ: «Да. Она не рыжая». Больше писем не было. 

А потом, через много лет, я случайно узнал её номер от старого друга. Набрал, не думая. Она ответила не сразу — долгие гудки, тишина, и вдруг: 
— Привет, идиот… 
Голос её смеялся, как тогда, в пятом классе. Мы говорили о пустом: о дожде, о том, как город изменился. Потом она вдруг сказала: 
— Приезжай в гости. Покажу тебе свой сад. 
Я промолчал. В трубке зашуршало, будто ветер подхватил её слова и унёс. 

Она так и осталась рыжей веснушчатой девочкой, которая украла моё сердце, даже не заметив этого. А я — тем мальчишкой, который верил, что «навсегда» длится дольше, чем детство. 

Но жизнь, как поезд, уносит всех вперед. Мы женились, построили дома, вырастили сады. Только где-то в глубине, под слоем лет, всё ещё тлеет искра от того первого поцелуя. Как напоминание: некоторые истории не заканчиваются. Они просто тихо живут в нас, как весенний ветер, который больше не вернётся, но чей шёпот мы слышим даже спустя годы. 
 
Недописанное — просто на всякий случай, чтобы не забыть тему.