19. Тридцатое февраля

Уникальность этого рассказа, помимо названия, полагаю, в том, как может человеческое мировоззрение и сознание в моменты переосмысления своей жизни сыграть с нами даже не то чтобы злую шутку – оно серьёзно меняет её. И не просто во взглядах на эту самую жизнь, а получается так, что для объекта переосмысления наступает нечто вроде перерождения личности. Так случилось с одним совершенно мне незнакомым человеком, Дмитрием Гавриковым. И вот о нём я сегодня поведу свой рассказ.
В общем и целом, Гавриков являл собой обыкновенное статистическое большинство среди ровесников своего пола и возраста: лет ему было 36, работа почти что по призванию на Кировском заводе Санкт-Петербурга в качестве инженера-технолога. Касаемо призвания тут всё было в некотором роде объяснимо – в его семье он продолжал традиции отца и деда, являясь по сути четвёртым поколением инженеров, работающих на этом самом предприятии непрерывно. Его предков в эпоху СССР неоднократно сманивали на другие именитые Петербургские предприятия, такие как завод «Большевик», ныне известный как «Обуховский завод», и легендарное предприятие «Электросила». Однако отец, дед и прадед Дмитрия оставались верны всегда только своему «Красному Путиловцу», как во времена социализма именовался «Кировский завод».
Сам Гавриков, будучи молодым современным человеком, относился к подобному призванию, традициям исключительно с прагматичной и даже можно сказать меркантильной точки зрения: его семья уже зарекомендовала себя на этом предприятии уже не одно десятилетие своими достижениями, рацпредложениями, когда это ещё было актуально, и вообще была на очень хорошем и высоком счету, особенно среди лиц, приближённых к заводоуправлению. Поэтому Дмитрий решил, что зачем ему, собственно, свою карьеру начинать с нуля где-то ещё, когда здесь всё уже, скажем так, «отлажено». Безусловно, это были довольно таки эгоистичные мысли, однако в наше время сейчас подобным образом рассуждает каждый второй, если не каждый первый человек, задумывающийся о перспективе на будущее. Вот и Гавриков не стал исключением из правил современности.
Тем не менее, работать он при этом старался максимально честно и качественно, в первую очередь из уважения к отцу, хотя и откровенно не любил этот завод, свою должность. Однако, нужно было что-то есть и на что-то жить, а для этого как ни крути, необходимо было работать.
Работать Гавриков пошёл сразу после института, который окончил также без особых проблем, равно как и без особых достижений – одним словом, подтверждая свою «среднестатистичность» и в этом.
Проживал Дмитрий в районе Ладожского вокзала, примерно метрах в 700 от станции метро «Ладожская», на улице Гранитная – обыкновенный спальный район Петербурга, состоящий практически полностью из сплошных панельных «хрущёвок», чем-то напоминая московские районы Люблино, Свиблово до момента исчезновения с лица земли этих самых древних пятиэтажек по программе «сноса и расселения ветхого жилья». И если в столице эта программа завершилась ещё в 2016-м году, то в Питере о подобном даже и не заговаривали. Поэтому Гавриков жил тихо и спокойно в доме, который хоть и был ровесник его родителям, тем не менее всё ещё был крепок и не требовал серьёзного капитального ремонта.
Квартира эта досталась Дмитрию по наследству от родителей его родителей: лет двадцать назад в ней был сделан ремонт, однако по истечении времени его не помешало бы повторить. Но Гавриков с этим не торопился, он вообще не очень любил перенапрягаться в чём бы то ни было, а тут целый ремонт… К тому же для этого надо было на какое-то время перебраться к родителям, а жили они в Автово, в совершенно другом районе Петербурга. И хотя из очевидных преимуществ было как минимум то, что до работы Дмитрию в этом случае нужно было бы проехать всего одну станцию метро без пересадок, в отличие от того сколько сейчас он тратил времени на дорогу, он не переезжал к матери с отцом по другим причинам: в первую очередь, он не хотел их стеснять, хотя у него с ними были самые тёплые отношения. И к тому же он привык к тишине и покою в своей двухкомнатной «хрущёвке» и очень не хотел нарушать привычный ход своей жизни.
Несмотря на свой возраст и даже на то, что квартира, в которой он жил была двухкомнатная, Гавриков проживал в ней один. Впрочем, так было не всегда: в его жизни то появлялись, то исчезали женщины, то появлялись и исчезали снова, однако никого из них за все годы встреч он не видел своей женой. Да или даже просто не видел в них человека, которому он бы смог доверится, с кем хотел бы прожить всю жизнь до самого конца. Для этого ведь не обязательно тащить кого-то в ЗАГС для штампика в паспорте, как до сих пор упорно считает старшее поколение. Как, например, и то, что если человек не прописан в квартире, но является её собственником документально, то это ничего не значит – нужно во что бы то ни стало быть в ней прописанным! Эту истину Дмитрий всё же смог втолковать своим родителям, хоть и с большим трудом. Однако с более старшим поколением подобные разговоры не приводили ни к чему, кроме самой обыкновенной нервотрёпки, поэтому Гавриков старался сводить их на нет, при всём своём уважении к пожилым людям.
После очередного недавнего болезненного разрыва Дмитрий к своему большому удивлению даже не стал прикладываться к бутылке, как было не раз до этого – он вдруг почувствовал, что у него нет сил даже на эту, казалось бы, самую незатейливую и банальную процедуру. Вместо этого он частично перенёс отпуск с июля на март, который должен был вот-вот начаться, всего одну неделю, чтобы поставить на место мозги и просто побыть вне работы как минимум, дабы не видеть никого из посторонних, а, возможно, даже и близких людей.
Не вдаваясь в подробности последней личной неудачи, Гавриков спустя несколько дней после того, как без относительной душевной боли разобрался во всём, в очередной раз убедился в том, что опять наступил на те же грабли: он до последнего в упор не видел, что человек, в котором он не чаял души, строил своё счастье исключительно на своих условиях, заботясь только о своих собственных проблемах, которые он максимально старался решить. Но стоило чему-то пойти не по её плану, как в одночасье ни старания Дмитрия, ни его чувства, и, в конце концов, ни его душа не стали нужны – девушка просто вычеркнула его из своей жизни, собрала вещи и ушла. Причём ушла именно тогда, когда его не было дома, и когда он вернулся с работы, то обнаружил в опустевшей квартире только записку на столе в несколько строк. Строк, из которых он запомнил только последние три слова: «Забудь обо мне…» Гавриков даже не помнил, какие именно аргументы она приводила для причины своего ухода, помнил только эти слова, которые почему-то звучали в голове песней Державина с точно таким же названием. Звучали, звучали и звучали…
Благо на этот раз они звучали не так долго, как было ранее. Видимо с возрастом на всё смотришь уже иначе, как минимум на личные переживания. Конечно, даже несмотря на это душевная боль затихнет нескоро, но она непременно затихнет. По сути именно для этого всю эту неделю, начиная с 26-го февраля, он максимально нейтрально и спокойно работал, в надежде со следующего понедельника уйти в отпуск и хотя бы недельку как минимум отоспаться. Не сказать, что из-за случившегося он не спал ночами, скорее наоборот спал очень даже неплохо, но сны, если они и случались, были настолько отвратительными и мерзкими, что по пробуждении Дмитрий совершенно не чувствовал себя выспавшимся, насколько это вообще было возможно, вставая на работу в 6:40 утра.
В то утро четверга, в последний день зимы, которым в этом году стало 29-е февраля, Гавриков проснулся, точнее почти что подскочил под монотонное пиканье будильника, в полудрёме пытаясь нащупать источающее отвратительные утренние звуки устройство, чтобы его выключить. Очень часто, особенно когда наступало утро очередной пятницы, ему хотелось со всего маха швырнуть будильник в соседнюю стену, а порой даже в окно, от того насколько сильно он ненавидел просыпаться под его звон. И каждый раз он просто сдерживал себя, медленно вставал с кровати, нащупывая на полу тапки, и потягиваясь или прихрамывая (всё зависело от того, отлежал он себе во сне что-нибудь или нет) двигался на кухню готовить завтрак.
Привычным жестом он включил газ и поставил чайник на плиту, одновременно другим уже привычным жестом включая приёмник, который стоял на подоконнике. За последний месяц он прилично покрылся пылью, и Дмитрий к своему неудовольствию отметил про себя, что пришло время проводить очередную уборку в доме. Это тоже было частью обычного рутинного существования, однако Гавриков решил, что начнёт уборку с понедельника, когда наступит отпуск.
Диктор на радио весело и бодро докладывал о том, что несмотря на то, что зима в этом, високосном, году была длиннее аж на целые сутки, уже завтра, в пятницу всё человечество будет встречать долгожданную весну. Дмитрий кивнул самому себе, посмотрев на настенный отрывной календарь, который подтвердил всё то, что бубнил приёмник, и на это только поморщился, сказав вслух лишь только, что давно не был у родителей, и надо бы к ним завтра заглянуть после работы, благо ехать было всего одну станцию метро.
Все эти действия по утрам он совершал на протяжении уже больше десяти лет, и они были настолько ежедневно одинаковыми, что даже слово «приелись» здесь очень слабо выражало всё однообразие каждого раннего подъёма Гаврикова. Поскольку даже выходные дни начинались точно также с той лишь разницей, что ему не приходилось вставать так рано.
И каждое утро на протяжении этих последних лет Дмитрий, поглощая за завтраком практически неизменного состава бутерброды в неизменном количестве, внутренне говорил себе, что нужно что-то менять в этой жизни. Но почему-то каждое новое утро все эти почти десять лет начиналось одинаково. Равно как шли и все дни, похожие друг на друга как близнецы.
В этом Гавриков винил только себя, потому что прекрасно понимал, что кроме него самого ничто в этой жизни не поменяется, если ничего не делать. Однако, каждый раз попытка изменить что-то внутри себя оканчивалась ничем. А всё потому, что Дмитрий, видимо, не очень-то и хотел что-то менять. И речь здесь шла не о каких-то серьёзных переменах в своём мировоззрении или принципах – необходимо было менять своё окружение, отношение к жизни в целом, чтобы не совершать больше подобных ошибок. Но вот в какую сторону менять, как, и менять ли вообще, Гавриков так и не находил на это ответа. А может он и не очень сильно его искал, но как бы то ни было, совсем скоро жизнь сама приняла за него решение, ни о чём его не спрашивая.
Последний день зимы Дмитрий провёл также, как и почти все дни до этого: в меру унылый рабочий день прошёл в меру спокойно, после чего последовал практически зеркально повторяющий вчерашний поход в магазин за продуктами. Выходя из которого Гавриков встретил знакомых, с которыми когда-то активно общался: несмотря на то, что своей машины у него не было, он сильно интересовался жизнью местного гоночного клуба, и раньше друзья почти постоянно брали его с собой на какие-либо заезды за городом.
С тех пор прошло лет десять или даже больше, и его интерес к подобным вещам постепенно сошёл на нет. А вот общение иногда продолжалось, либо в телефонной переписке, либо вот в таких редких встречах на улице. В этот раз его знакомые готовились к очередному тёплому сезону, постоянно упоминая вслух о том, что «завтра же 1 марта, весна уже во всю начнётся…», ну и так далее. И хотя в Петербурге даже когда календарная весна уже заканчивала свой первый месяц, хорошая погода и тепло могли установится порой только в середине мая.
Поэтому Дмитрий внутренне улыбнулся, когда гонщики заговорили о первых метрах на весеннем асфальте. Но так было каждый год, с той лишь разницей, что долгое время назад он сам ждал этих самых первых заездов. Теперь же он уже в который раз, скорее даже по привычке, вежливо отказался, сославшись на усталость и лёгкую простуду, пообещав, что может быть в следующий раз он непременно присоединится к ребятам, но не сегодня. Насчёт усталости он не солгал – у него настолько выдохлась душа, что в данный момент он искал моральные силы даже на то, чтобы просто дойти пешком до дома.
Однако, когда он поднялся к себе в квартиру, то внезапно на него накатила ярость: едва захлопнув за собой входную дверь, он от души пнул ногой полку для обуви, отчего даже закачалось зеркало на стене в прихожей. Но легче не стало. Не разуваясь, он почти что бросил пакет с продуктами на кухонный стол, в каком-то отчаянье огляделся по сторонам, и его взгляд упал на навесной шкаф с посудой.
Он с силой распахнул дверцы, выхватил из внутренней полки первую попавшуюся в руки тарелку и со всей силы швырнул её на пол. Она мгновенно разлетелась на множество осколков, но один, самый крупный, отлетел Гаврикову под ноги. Дмитрий порывисто схватил его и повторно ударил об пол, расколов наконец всё на мельчайшие частицы. И как только фарфоровая крошка перестала кружиться по полу, он вдруг моментально успокоился, осторожно опустился на пол посреди остатков разбитой тарелки и замер. Гавриков ждал, что его накроют слёзы или смех, но он не испытывал ровным счётом ничего кроме ещё более глубокой пустоты и страшной усталости.
Так он просидел почти час, пока его взгляд не зацепился за следы на паркете, которых до этого не было. Неприлично выругавшись, Дмитрий понял, что теперь на полу будут красоваться выбоины – он с такой силой дважды кинул тарелку и её обломки, что пробил несколько паркетных досок. Хоть и не насквозь, но не заметить это теперь было нельзя.
 - Какой же ты, Гавриков, идиот… - сказал сам себе Дмитрий, после чего просидев ещё немного на полу, поднялся и начал убирать мусор, нервно посмеявшись про себя, что сегодняшней своей выходкой несколько ускорил так ненавистный ему ремонт. Позже он всё же наспех прикинул, чем можно хотя бы немного сровнять повреждённую поверхность паркета, и также понял, что даже если это всё останется в том же виде до конца его дней, ему будет на это глубоко наплевать.
Гавриков немного убрался в доме, заставил себя поужинать под какой-то сериал, забросил бельё в стиральную машину на ночь и лёг спать. Ему так хотелось, чтобы этот день поскорее закончился, потому что несмотря на выход негативных эмоций облегчения не наступало. Дмитрий сказал себе абсолютно безразлично, что завтра пятница, первый день весны, и, наверное, это уже не так плохо. Ему даже стало смешно от этих слов, поэтому он перевернулся на бок, уставившись взглядом в гардероб с одеждой, не особо надеясь заснуть. Однако минут через сорок он задремал и провалился в глубокий тяжёлый сон и не услышал странного шороха, который появился из-под закрытой двери кладовки.
Этот шорох поселился во всех часах в доме, но об этом Гавриков узнает только утром следующего дня.
Когда прозвенел будильник, так ненавистный Дмитрию, он спокойно, привычным жестом отключил его, после чего всё также, как под копирку начал свой каждодневный утренний ритуал.
Гавриков заварил чай, сделал бутерброды. Отхлебнув из кружки, он привычным движением руки потянулся к приёмнику и включил его. Однако в следующее мгновение он едва не поперхнулся, когда обнаружил, что радио настроено на другую станцию.
Это было странно, так как судя по всё тому же тонкому слою пыли на ручках настройки и громкости их не трогали как минимум месяц. Но приёмник был настроен на другую волну, пока непонятно каким образом, но из динамика весело разливался какой-то джаз, в то время как Дмитрий всегда слушал песни советской эстрады.
Пока ещё ничего не понимая, Гавриков вдруг поймал себя на мысли, что ему нравится то, что передают с приёмника, и он несколько развеселился. «Интересно, почему я раньше не слушал подобную музыку…»
Поток его радужных мыслей оборвался, когда закончилась композиция, и диктор таким же как и звучавшая минуту назад музыка бодрым голосом произнёс:
 -…заканчивается эта весёлая композиция! А теперь коротко о погоде: сегодня, тридцатого февраля, в Санкт-Петербурге и области ожидается…
На этих словах Дмитрий всё-таки поперхнулся только что надкушенным бутербродом и замер.
 - Что-то многовато для этого утра странностей… Какое к чёрту тридцатое февраля?! Они там совсем что ли не следят за тем, что говорят в эфире… - Гавриков даже поначалу сказал себе, что ему явно послышалось. Однако чуть позже, через несколько минут диктор повторил дату, которая не могла существовать в принципе.
На этом моменте Дмитрий повернул голову на настенный отрывной календарь и увидел, что с вечера забыл оторвать лист на новый день – на листе красовался четверг, 29-е февраля. Гавриков осторожно поднялся со стула, подошёл к календарю, несколько неуверенным жестом оторвал лист… и застыл как вкопанный.
Он был уверен, что следующим днём будет 1-е марта, пятница, как и положено быть. Однако на него смотрел день, который просто не существовал в природе – 30-е февраля. День недели же представлял собой набор непонятных символов, хотя год стоял верный. Но самое жуткое случилось далее, когда Дмитрий перелистнул календарь на завтра и послезавтра – там тоже оказалось 30-е февраля. И дальше тоже. И так до конца всего года – календарь состоял полностью из одного и того же несуществующего дня.
Всё ещё надеясь найти этому хоть какое-то разумное объяснение – напрашивался как минимум какой-то розыгрыш – он машинально посмотрел на часы, каждый раз по утрам прикидывая время, чтобы не опоздать на работу. И когда он посмотрел на циферблат кухонных часов, то увидел, что от момента его пробуждения и до того, как он «застрял» перед календарём, прошло чуть больше пяти минут.
 - Что-то часы сильно отстают, наверное, батарейка села… - и словно в подтверждение его слов секундная стрелка сделала один ход.
 - Ну да, хотя они обычно спешить начинают… - спустя примерно четыре обычных привычных секунды стрелка сделала ещё одно движение, и Гаврикову это совсем не понравилось. Оно было не хаотичным, когда это обычно случается с кварцевыми часами с севшей батареей – они отсчитывали какие-то свои, замедленные секунды, но при этом ровно и чётко.
Дмитрий всё ещё будучи уверенным, что это чья-та очень глупая шутка, спокойно уже вернулся в комнату и взял с полки возле телефона свои наручные часы «Монтана», которые имели цифровую индикацию.
 - Самые точные часы, хоть и не швейцарские… - усмехнулся он, но когда посмотрел на циферблат, то обнаружил, что секунды перещёлкиваются точно также, как и на кухонных часах, примерно в четыре раза медленнее.
Вот тут Гавриков впервые всерьёз испугался. Он едва ли не бросил часы обратно на полку, и взял в руки сотовый телефон, открыл время, где показывались часы с секундами – та же история. Мельком увидев своё сильно побледневшее лицо в зеркале, он включил телевизор, в последней надежде хотя бы там увидеть опровержение всему тому, что происходило.
Однако с телеэкрана всё наоборот подтвердилось – в правом нижнем углу стояла дата 30.02.2024. Там же рядом высвечивалось время, которое с такой же неумолимой медлительностью перещёлкивало секунды…
Дмитрий тихо опустился на диван напротив телевизора. Где-то очень глубоко в себе он уже осознавал, что с ним, или даже в целом мире, произошло что-то очень жуткое, но никто кроме него этого не замечает. Почти моментально перед глазами замелькали картинки из разного рода фантастических фильмов про конец света и много чего подобного.
Однако всё это он почти сразу же отмёл, поскольку, судя по тому, что вещало радио и телевидение только для него всё происходящее казалось ненормальным.
Идти на работу он просто побоялся, совершенно не представляя, чего ожидать от коллег. К тому же завод представлял собой массовое скопление людей, что совершенно не прибавляло спокойствия. Тем не менее, он рискнул выйти на улицу, недалеко, посмотреть обстановку, чтобы в случае чего вернуться домой и переждать всё это, чем бы оно ни являлось на данный момент.
На улице было на удивление солнечно и тепло, в противовес вчерашнему ветреному и хмурому дню. Снег искрился на солнце, и судя по ручейкам на асфальте усиленно таял.
 - Всё правильно, ведь сегодня 1-е марта… Или же нет… чертовщина какая-то… - раздражённо бросил вслух Гавриков, и оглядываясь по сторонам осторожно двинулся в сторону Ладожского вокзала. Там тоже, вероятнее всего было много людей, но Дмитрий решил, что будет наблюдать за прохожими максимально издалека.
Первое впечатление было самым обыкновенным: люди выглядели и вели себя совершенно нормально – ничего подозрительного или неадекватного в их поведении он не увидел. Пока, но всё могло измениться в худшую сторону очень быстро.
Время всё также двигалось убийственно медленно – Гавриков прикинул, что оно растянулось в пространстве почти в четыре раза, а это означало, что сутки будут тянутся почти 100 часов. Это звучало более чем фантастически, но пока что ничего с этим поделать он не мог.
Дойдя до метро, он убедился в том, что мир не сошёл с ума, что люди абсолютно адекватны, и никто не пытается его как минимум покалечить. Всё выглядело как обычно: поезда и трамваи всё также ходили по рельсам, машины всё также ездили по дороге, люди всё также шли по своим делам. В воздухе не витала чума или радиация. И только время и несуществующий день календаря ломали эту идиллию.
Дмитрий не без лёгкой дрожи в теле зашёл в здание вокзала и присел в зале ожидания, ежесекундно продолжая озираться по сторонам. Однако всё выглядело настолько обычным и не настораживающим, что Гавриков почти полностью успокоился. Просидев примерно полчаса, по своим ощущениям конечно же, а по текущим часам не прошло и 10-ти минут, он вдруг подскочил на месте.
 - Ну и какого дьявола я своим не позвонил?! Должен же хоть кто-то ещё помимо меня оставаться в здравом уме… - он полез в карман за мобильным телефоном, открыл меню, и пролистывая телефонный справочник, дважды остановился. Во-первых, он боялся звонить отцу, так как совершенно не знал, что услышит в трубку. А во-вторых, он обнаружил неизвестный ему ранее контакт – Екатерина Бекетова, и её номер телефона.
Дмитрий был уверен на 1000%, что никогда ранее не встречался с этим человеком. И даже не созванивался. А потому как на память он никогда не имел привычки жаловаться, то посчитал, что всё это проделки всё того же несуществующего дня. Удалять контакт из телефона он пока что не стал, но сказал себе, что звонить на этот номер он точно не будет.
Выждав ещё с минуту, он набрал номер отца и с нетерпением стал ожидать, когда тот снимет трубку. На пятом гудке отец ответил:
 - Дима! Рад тебя слышать! Ты чего звонишь в такую рань? Что-то случилось? – голос отца был абсолютно таким же, нормальным, как и прежде.
 - Здорово, батя! Да я вот сам не знаю, решил позвонить… - Гавриков был сильно растерян. – У меня всё нормально, вроде бы…
 - Сын, что-то у тебя голос, будто умер кто-то! Давай рассказывай, неужели с Катериной поругался?
У Дмитрия волосы зашевелились на затылке, однако он быстро взял под контроль ситуацию.
 - Да нет, что ты! Очень плохо спал сегодня, жутко разболелась голова, вот даже решил на работу не идти…
 - Ты там, случайно, не пил вчера? – голос отца стал жёсток и сух.
 - Ни капли! Клянусь! – и это была чистая правда. – Да и какой смысл…
 - Ну смотри, это правильно, не надо оно тебе, к тому же пить ты всё равно не умеешь. – отец сказал это даже больше со смехом, нежели с укором.
 - Не умею… Как мать? Чем сегодня планируете заняться? – Гавриков никак не мог решиться спросить у отца какой сегодня день.
 - Что-то ты сегодня забывчивый… Мы же по традиции в последний день зимы выезжаем на дачу, посмотреть какой фронт работ нас ожидает по весне…
На этих словах Дмитрий осторожно опустился обратно на скамью в зале ожидания. А всё дело в том, что никакой дачи у семьи Гавриковых не было. Что-то подобное очень давно всплывало в семейных разговорах, но не более того. Однако, видимо в какой-то другой параллельной реальности, такой как сегодняшний день, дача всё-таки имелась.
Дмитрий глубоко вдохнул и максимально непринуждённо заговорил:
 - А, точно… сегодня ведь 29-е, да?
 - Дим, ты точно утром не с той ноги встал! Сегодня ПОСЛЕДНИЙ день зимы, 30-е февраля…
Гавриков судорожно выдохнул и также судорожно сглотнул.
 - Что-то я и вправду немного не в себе… Очень голова болит, уже и таблеток наелся, и на улицу вышел, а всё что-то не легчает…
 - Может давление? – встревожился отец.
 - Вроде нет, домой вернусь, проверю. Пока вот до вокзала прошёлся…
 - А то смотри, приезжай к нам, ехать всего ничего электричкой-экспрессом – 11 остановок и ты в Павлово.
 - Спасибо, отец, если к обеду не полегчает, то приеду обязательно! Матери привет передай…
 - Хорошо, Дим, как скажешь. Но что бы там ни было, Катерину не обижай – она золото! Слышишь?
Гавриков невольно улыбнулся.
 - Конечно, обещаю отец! Я позвоню завтра, если не приеду сегодня. До связи! – и Дмитрий дал отбой.
Вопросов стало ещё больше. Как он и подумал ранее, Екатерина являлась кем-то очень близким ему человеком, в этой реальности. Однако, своего мнения насчёт звонка ей он не изменил, так как сейчас было гораздо важнее разобраться где он находится. И подразумевая «ГДЕ» он имел ввиду не местоположение на планете Земля, а в пространстве, ибо это единственное, что сейчас приходило ему в голову.
Дача в Павлово… Это было более чем необычно, и вопреки внутреннему желанию поехать к родителям и поговорить с ними, Гавриков решил этого не делать – хотя бы потому, что он не знал, как дойти до этой самой дачи, а просить встречать его на платформе он совсем не хотел.
Просидев ещё какое-то время в зале ожидания вокзала, Дмитрий направился обратно в сторону дома. Погода за это время не изменилась нисколько, что для Петербурга было несколько «неправильно», но сейчас Гавриков не думал об этом.
На обратном пути он невзначай спросил у пары случайных прохожих какой сегодня день, прикинувшись человеком, страдающим от сильного похмелья. Люди в ответ на его просьбу сокрушались с улыбкой, и говорили, что сегодня последний день зимы, 30-е февраля, и что ему, Дмитрию, нужно быть на будущее очень осторожным с алкоголем. Гавриков согласно кивал, извинялся и потихоньку двигался домой, уже окончательно убедившись в том, что только он один из всех видит происходящее иначе.
Вернувшись домой, он запер дверь на все имеющиеся замки, пока ещё слабо понимая зачем, но тем не менее, после чего снял куртку и ботинки, вошёл на кухню, сел на стул и задумался.
Часы показывали почти половину восьмого утра, чего на самом деле никак не могло быть, так как судя по ощущениям с пробуждения Дмитрия прошло уже больше трёх часов. Хорошо, если этот день пройдёт и закончится, а если нет… Если каждый грядущий день, судя по отрывному календарю, будет точно таким же, то от этого можно сойти с ума. Даже не от продолжительности суток – к этому, положим, можно привыкнуть – а от одинаковости как под копирку каждого дня. Во всяком случае Гавриков впервые задумался об этом всерьёз именно тогда. Но даже это не было главным: главным был только один вопрос – для чего и почему всё это происходит и происходит именно с ним.
Пока что он ничего поделать с этим не мог, разве что максимально полезно потратить время этого непонятного дня. Чем Дмитрий в итоге и занялся.
Он начал с грандиозной уборки, которая вскоре переросла в некоторого рода ремонт – Гавриков снял по очереди все люстры, подкрасил где было необходимо потолки, починил патроны под лампочки, которые периодически барахлили. Следом везде где только можно было подклеил отошедшие от стен обои, подбил назад расшатавшиеся плинтуса. Параллельно с этим он снял шторы со всех трёх окон и запустил их по очереди стирать, а в перерывах между всем этим Дмитрий ходил в магазин за продуктами, тем самым отдыхая и перекусывая.
Когда часы приблизились к полудню, Гавриков понял, что он страшно устал, и что неплохо было бы вздремнуть. И хотя за окном судя по всем уличным звукам день только начинался, Дмитрий, свалив немытую посуду в раковину, завалился спать. Это было тоже одним из факторов сокращения времени, на который он рассчитывал.
Гавриков проснулся вполне отдохнувшим, хоть и с заметной ломотой в теле и усталостью в мышцах и посмотрел на часы. Они показали начало третьего дня, хотя по ощущениям Дмитрий поспал не менее шести часов. Время предательски никуда не торопилось, а значит нужно было изобретать что-то ещё. Благо с этим трудностей не возникло.
Ремонт перешёл в капитальную уборку с отодвиганием мебели от стен, тотальным вычищением пыли отовсюду откуда только можно было. Следом пошла замена слива под ванной, «смесителя» на кухне и двух выключателей в коридоре и в большой комнате. Это не говоря уже о попутном подкручивании всех петель во всех шкафах, чьи двери стали неплотно закрываться или висели криво. И делая всё это Гавриков понимал, что в обычной жизни на подобное ему, наверное, и месяца отпуска не хватило бы. Всё это потихоньку, задним умом говорило ему о том, что очень многое в своей жизни он спускал на тормоза, не сочтя нужным сделать какие-то дела, мелкие и не очень, вовремя.
И вот теперь реальность сыграла с ним свою, только ей понятную шутку, где всё своё время Дмитрий вынужден был заниматься тем, что давно бы мог сделать без каких-либо подобных обстоятельств.
Самым последним из ремонта этого дня остался пробитый тарелкой паркет на кухне. Для этого Гавриков в очередной раз вышел из дома и побывал в строительном магазине, благо сейчас для ремонта купить можно всё, что угодно. По возвращении он заделал пробоины восковыми мелками, и остался очень доволен результатом, хотя внутренне продолжал себя называть идиотом за то, что сделал.
После ремонта и небольшого отдыха Дмитрий приступил к стирке всего, что можно было постирать, отмыл почти что до зеркального блеска полы. И когда с этим, наконец, было покончено, Гавриков решил повторно вздремнуть.
Однако даже несмотря на только усиливающуюся усталость заснуть надолго он не смог – видимо организм получил свои часы восстановления, и больше положенного отдыхать просто отказывался. Поэтому Дмитрий вновь оделся и пошёл в продуктовый магазин, чтобы максимально набить едой холодильник.
Вернулся он с тремя огромными сумками, которые с большим трудом ему удалось донести, но всё же он смог это сделать. После того как в холодильнике была проведена полная ревизия всего, и он был забит всем необходимым практически доверху, Гавриков собирался приступить к разбору кладовки после того, как выпьет чаю и переведёт дух. И именно на этом моменте кое-что в его квартире поменялось.
Для начала я немного отойду в сторону от происходящего и расскажу, надеюсь, максимально детально о том, как была устроена квартира Дмитрия. А точнее, её планировку, так как это будет очень важно для описания всего, что случилось дальше.
В общем и целом, это была стандартная двухкомнатная «хрущёвка» в самой обыкновенной панельной пятиэтажке, коих Советский Союз по всей тогда огромной стране настроил десятками тысяч. Они несильно отличались планировкой, а конкретно квартира Гаврикова выглядела следующим образом: открывая входную дверь, вы попадали в миниатюрный коридор, и если сразу свернуть направо, то ваш взор утыкался в дверь, ведущую в совмещённую ванную с туалетом. Строго напротив входной двери вдоль коридора располагалась кухня, не самая большая, но вполне удобная, как минимум для одного человека. Если смотреть из кухни, то справа находилась огромная арка, представляющая собой вход в большую залу, из которой можно было пройти в маленькую комнату, на балкон и в кладовку, которая располагалась напротив окна в большой комнате в левом углу. В малой комнате не было ничего, кроме второй маленькой двери в стене, которая вела всё в ту же кладовку. Для чего необходимо было так делать – Дмитрий так никогда и не понял: предположительно, таким образом экономили на материалах при строительстве. На подобную мысль всегда наводило небольшое сквозное окно из ванной комнаты на кухню, которое при первом ремонте ещё двадцать лет назад было принято решение наглухо заделать.
И сейчас, возвращаясь к Гаврикову, после того, когда он допил чай и решил приступить к разбору в кладовке, то кое-что из увиденного им его сильно насторожило.
Дверь в кладовку из маленькой комнаты при первом ремонте заделать не успели, поэтому её просто забили гвоздями, чтобы она самопроизвольно не открывалась.
Войдя в маленькую комнату, Дмитрий увидел, что из-под двери, ведущей в кладовку, пробивается свет. Это было странно, так как минуту назад он проходил мимо, и точно знал, что в кладовке свет не горит. На всякий случай Гавриков вернулся в большую комнату и убедился, что плафон под потолком в кладовке погашен.
Его моментально обдало холодным потом, так как он почувствовал всем своим нутром, что подобные ситуации, как этот странный день, не проходят гладко. И вот сейчас что-то начиналось, хорошее или плохое, но оно начиналось.
Дмитрий вернулся в малую комнату. Свет из-под двери всё также пробивался, и Гавриков, поколебавшись, взял пассатижи, чтобы вынуть гвозди и подошёл, чтобы открыть дверь. Он не знал, к хорошему это приведёт или к плохому, но он чувствовал, что сделать это необходимо.
Гвозди вышли из дверной коробки довольно легко, и в самый последний момент Дмитрий всё ещё раздумывал открывать дверь или нет, когда она внезапно тихо распахнулась внутрь сама.
Гавриков инстинктивно сделал шаг назад, не ожидая, впрочем, что на него кто-то или что-то накинется оттуда и попытается сожрать или убить. Однако за дверью оказалась на вид обычная комната, которая светилась мягким, приятным и тёплым светом, источника которого Дмитрий так и не нашёл. Этот свет шёл будто бы из самих стен и потолка.
Всё ещё не заходя внутрь, Гавриков осмотрел комнату, прикинул, что она размером примерно три на три метра, и в ней не было абсолютно ничего – только стены, пол и потолок. Конечно, всё это вдобавок к тому, что уже происходило с самого утра, только добавляло ненормальности к ситуации. Но Дмитрий вопреки своим ожиданиям был абсолютно спокоен, сказав себе, что видимо это всё надо просто пережить, и поэтому полностью безэмоционально шагнул внутрь загадочной комнаты.
Как только обе его ноги оказались на полу этого помещения, дверь позади него также тихо и беззвучно закрылась. Дмитрий резко обернулся, но на том самом месте где только что была дверь, сейчас красовалась ровная стена без каких-либо выступов – он оказался словно в каком-то кубе, который источал свет из стен и потолка, и в котором судя по всему можно было дышать без боязни задохнуться. Но для чего?
Ответ на этот вопрос пришёл спустя час, когда Гавриков внезапно понял, для чего именно наступил этот странный, неимоверно растянутый день.
Эти почти что 100 часов выпали на долю Дмитрия, чтобы он вспомнил, как многое время назад он проговаривал вслух с родителями о том, а не купить ли им дачу. И несмотря на то, что они в итоге отказались от этой идеи, внутри себя он очень хотел, чтобы она была. Не для себя, а для матери с отцом. Но спустя годы этот вопрос как-то потерялся среди насущных бытовых проблем, и к нему он больше никогда не возвращался.
И точно также он осознал, что тратил своё время на лежание на диване и сидение перед телевизором в своей квартире, вместо того, чтобы по мелочам приводить в порядок свой быт – ведь именно этим он занимался сегодня чёрт знает сколько часов как угорелый. И всё потому, что именно сегодня ему было просто необходимо убить время на что угодно. Возможно, кто-то другой в подобной ситуации также пролежал бы эти часы на диване перед телевизором, или что ещё хуже, пил бы до потери сознания, приходя в себя лишь для того, чтобы залить внутрь очередную порцию спиртного.
Гавриков вспомнил, что общаясь со своими друзьями по гоночным делам, ещё в самом начале, он искренне хотел от зрителей перейти непосредственно к участию в заездах, и даже подумывал о том, чтобы приобрести для этого машину и всерьёз заняться подобным автоспортом. Но как всегда то не хватало времени, то денег, то родители отговаривали, и по итогу видимо отговорили… А ему надо было просто настоять на своём и просто сделать то, чего так хотелось, хотя бы раз…
Даже смена радиостанции в приёмнике на другую, вещающую джаз, тоже вписывалась во всю эту картину: когда-то давно он полюбил эту музыку, но чтобы как следует ею проникнуться, у него очевидно не хватило искреннего желания, поэтому нашёлся вариант попроще. Что самое смешное, что всегда находится вариант попроще, и это можно применить не только к ситуации с выбором какую именно музыку слушать. 
То же самое он мог припомнить и про свою постоянно ломающуюся личную жизнь, но сейчас он был просто не в состоянии думать об этом – для Дмитрия здесь уже всё было ясно и понятно без слов.
И как только вся мозаика об этом полностью сошлась в его голове, свет в комнате начал медленно гаснуть. Гавриков порывисто поднялся с пола, на котором просидел два часа судя по ощущениям в спине, и сделал несколько шагов по комнате. Он боялся, но не настолько, насколько видимо стоило испугаться, потому как он чувствовал, что это не конец. И он оказался прав.
Когда основной свет полностью погас, то практически сразу же на противоположной стене высветилось нечто похожее на дверь, и когда Дмитрий подошёл поближе, то понял, что это просто стекло, а смотрит он словно бы с обратной стороны зеркала в его большой комнате.
Гавриков прильнул к стеклу и насколько позволял угол обзора, осмотрел комнату: в ней всё было точно также, как и в реальной жизни – Дмитрий словно глядел в экран огромного вертикального телевизора, пока ещё слабо представляя, что будет дальше.
Судя по тишине, в квартире никого не было, но так как за окном уже заметно темнело, Гавриков предположил, что в скором времени кто-то придёт. Но кто… Ответ на этот вопрос пришёл спустя примерно 40 минут.
Когда щёлкнул замок входной двери Дмитрий уже наматывал не первую сотню шагов по своей «камере». Он моментально подошёл к стеклу, но тут же отскочил от него, словно по гладкой прозрачной поверхности провели разряд электрического тока – сначала он услышал, а потом увидел. Свой голос, себя.
В квартиру входил он сам и какая-то девушка, значения которой он поначалу не придал – его охватил панический ужас. И хотя всё выглядело, будто он смотрит фильм про самого себя, его начало трясти от страха.
Его двойник пропустил девушку вперёд, поставив две судя по весу тяжелые сумки, очевидно с продуктами, рядом с зеркалом, раздеваясь и помогая раздеться девушке. Гавриков слышал их переговоры, и от этого его ужас становился всё сильнее: голос, манеры, интонация говорящего – всё совпадало в точности.
 - Катюша, будь добра убери сразу же шампанское в холодильник, а то мало ли «выстрелит», в магазине что-то плоховато с охлаждением, уже не первый раз замечаю.
 - Сейчас, только переоденусь. – Дмитрий не видел, но слышал, как зашуршали одеждой в большой комнате. – Неужели прошёл целый месяц, как мы вместе…
 - Месяц… В следующий раз мы откроем шампанское, когда их минует 12, как ты на это смотришь? – спросил двойник Гаврикова.
 - Очень даже положительно. Кстати, я тут подумала…
В этот момент одна из сумок с продуктами стала заваливаться на бок, из неё выскользнула бутылка шампанского, и с лёгким стуком упала на пол, а через секунду пробка вылетела, и бутылка, заливая зеркало и пол, как реактивный снаряд под напором жидкости устремилась в комнату.
 - Ну вот, чуть-чуть не успела!! Вот и отметили… - сокрушённо-весело сказала девушка, и только сейчас у Гаврикова в голове что-то щёлкнуло. Он приник к стеклу снова и устремил на неё свой взгляд.
Наконец-то он вспомнил где видел её раньше. Помимо того, что он уже ни на секунду не сомневался в том, что это та самая Екатерина Бекетова из телефонного справочника его мобильного, Дмитрий вспомнил где он видел её.
Примерно год назад по весне он прогуливался в Удельном парке, а она шла ему навстречу, внимательно на него смотря. Он тоже посмотрел ей в глаза, но почему-то не решился остановиться и заговорить. Однако, когда она прошла мимо, Дмитрий всё же остановился и обернулся, твёрдо сказав себе, что если она обернётся, то он обязательно её догонит и познакомится. Но она так и не обернулась.
Много раз после этого случая Гавриков стремился попасть в парк именно к этому времени в надежде вновь увидеть там эту девушку, но она ему больше так ни разу и не встретилась, ни в парке, ни в ближайшем районе, прилегающем к этому огромному зелёному массиву. Даже с учётом того, что Дмитрий выхаживал часами по этой большой территории, но тщетно.
Позже он себя очень корил за свою очередную нерешительность, больше даже за то, что в таком возрасте быть нерешительным уже не то чтобы несерьёзно, а просто смешно и очень глупо. Но ничего поделать с собой он не мог, потому как человеческая натура не меняется на протяжении всей жизни. По крайней мере так он думал тогда.
И вот теперь она была перед ним, живая, настоящая – в этом Гавриков не сомневался ни секунды – только руку протяни… Их разделяло только стекло, которое он с накатившей яростью начал что есть силы колотить руками и ногами. Но это было равносильно ударам по железобетонной плите – на стекле не появилось ни намёка на трещину, равно как и звуки оно тоже не пропускало.
Когда Дмитрий понял, что сейчас просто изуродует все руки в кровь, то просто резко остановился и продолжил слушать, о чём говорили в его квартире.
 - Не переживай, Катерина! Благо я не успел раздеться, поэтому сейчас схожу и куплю ещё одну бутылку. Правда, пойду всё же в другой магазин, не хочется ещё раз повторить этот незапланированный салют и фонтан на всю прихожую.
 - Хорошо, а я тогда пока приберусь, придётся отмывать полы, иначе постоянно будем прилипать к разлитому…
Когда его двойник ушёл, девушка направилась в ванную, откуда спустя несколько минут вышла с мокрой тряпкой в руке и стала стирать брызги с зеркала. И в этот момент Гавриков громко и отчаянно закричал…
За движением тряпки по стеклу оставалась чернота. Выглядело так, будто Катя не только протирала забрызганное зеркало – она словно закрашивала чёрной краской всё, что Дмитрий мог видеть, с каждым движением своей руки отделяя  его от спасительного света, повергая в кромешную тьму. И Гавриков понимал, что эта тьма – последнее, что он увидит в своей жизни.
Не обращая никакого внимания на его крики, девушка последними лёгкими штрихами зачернила прозрачное стекло, и Дмитрий почувствовал, что наступает словно распад его личности, словно наступает небытие…
Целую вечность спустя Гавриков открыл глаза. Он лежал на полу, свернувшись калачиком в своей маленькой комнате напротив той самой двери в кладовку. Дмитрий осторожно пошевелился, обнаружив, что у него страшно болит всё тело, к тому же сильно затекли руки, которые он видимо отлежал во сне.
Повернувшись к двери в кладовку, он обнаружил, что она распахнута, но вместо пустой кубической комнаты там виднелся скарб, который лежал там без изменений последние лет пять. А значит, он вернулся в свою привычную жизнь. По крайней мере, первые минуты после пробуждения он думал, что всё осталось как прежде. Но сейчас его больше всего волновало другое. А именно, какое же сегодня число… 
Дмитрий осторожно поднялся, охая и прихрамывая, подошёл на кухню и посмотрел на отрывной календарь. На нём всё также висел листок с датой «29-е февраля, четверг», и когда он привычным жестом оторвал его, то под ним обнаружил именно то, что и должно было там быть – «1-е марта, пятница».
Гавриков вздохнул, улыбнулся и посмотрел в окно – хмурое, ветреное, самое обычное Петербургское утро, которому он был страшно рад сегодня. Он поставил чайник на плиту и включил приёмник, из динамика которого заиграл… джаз. Дмитрий удовлетворённо кивнул, оставив станцию, предварительно убедившись в том, что хотя он и стёр слой пыли, однако ручку настройки так и не вернул в положение той станции, что всегда слушал – что-то из того несуществующего дня частично перешло в реальность. А если быть более конкретным, то лично для Гаврикова очень многое.
Он сделал свои неизменные бутерброды на завтрак, заварил чай и в очередной раз сел и задумался. На этот раз о том, где же он всё-таки побывал…
Скорее всего это было межвременье, когда помимо 29-го февраля за многие десятки, сотни, а может быть и тысячи или даже миллионы лет, лишних секунд набегает ещё на один очень длинный день, который выпадает отчаявшимся людям, чтобы у них на многое раскрылись глаза. Впрочем, это совершенно не означает того, что они в последствии сделают какие-либо выводы из этого. Но в большинстве своём человек всё же меняется. Изменилось что-то и в Гаврикове.
Ссадины и синяки на руках никуда не делись, это тоже перешло в существующую реальность. И вместе с этим воскресло желание найти эту девушку, так как он прекрасно понимал, что просто позвонить ей он уже не сможет – он готов был поклясться своей жизнью, что в телефонном справочнике мобильного её номера больше нет. А значит он будет её искать.
Для этого как минимум он решил, что будет приходить в Удельный парк каждый вечер в то самое время, в любую погоду, чтобы встретить там её. А если не найдёт девушку вживую, то будет искать по адресным книгам, телефонным справочникам, и даже социальным сетям, которые он терпеть не мог. Но он сказал себе, что он её обязательно найдёт.  Потому что теперь он знал, как её зовут. А это было самой важной на тот момент истиной, которую он получил из того непростого дня.
Касаемо всего остального, ему ещё очень многие выводы предстояло сделать из пережитого и увиденного. Но самый главный вывод им был уже сделан, только он об этом ещё не знал – его душа и сознание уже на уровне гораздо большем чем инстинкты будет ограждать его от людей, которые тем или иным образом попытаются воспользоваться его добрым сердцем. И она всегда будет стремится найти душу себе подобную, даже находясь в состоянии самого глубокого отчаяния. Именно поэтому Дмитрий Гавриков многие годы спустя будет вспоминать своё единственное в жизни 30-е февраля как самый ценный… а вот урок это или подарок, это уже решать не нам.
И даже не ему, поскольку за него уже всё предрешено.
*          *          *
07.08.2024