История дамы Дезармуаз - V

V

- Тетушка, слава Богу, я всё вспомнил! - улыбаясь, выпалил молодой человек при виде дамы дез Армуаз, входящей в его комнату под сводами.
- Што ше фи фспомнили, торогой труг? - с доброй насмешкой спросила тетя, подавая для поцелуя руку. Племянник не без труда поднялся на ноги, благоговейно взял тетушкину ладонь и церемонно ее поцеловал.
- Я бился с англичанами, - неуверенно сообщил юноша, - и мы победили!
- А кто, скашите на милост, салепил фам топором ф лоб? - со своей всегдашней сниcходительностью осведомилась тетя.
Племянник сконфуженно пожал плечами и почесал рубец в верхней части лба.
- Фисдоравливайте скорее, труг мой, - сердечно сказала тетушка. - Ми штем фисоких гостей.
- Кого же? - полюбопытствовал племянник.
- К нам пошалуетт, если не опманетт, красафчик Шан, граф те Тюнуа, те Лонгвиль, те... те...Порсеан, или попросту монсеньор Орлеанский Бастарт! - с неуместной, как подумалось племяннику, фамильярностью заметила дама Дезармуаз.
Молодой человек недоуменно вскинул глаза:
- Как, его тоже прозвали красавчиком?
Тетя, видимо, была в хорошем расположении духа. Она похлопала племянника по плечу:
- Он фесь ф батюшку, слотейски убиенного герцога Луи: хорош собой, пьяница, трачун и бабник!
- Кстати, тетя, - решил воспользоваться моментом племянник, - вы не закончили вашу повесть о Жанне-девственнице.
- А рассказиватт, собственно, не о тшем, - лицо тети стало серьезным. - Фи и так фсё снаете.
Тем не менее тетя продолжила свою историю.
- Минуло толгих фосем лет, и фотт на Феликий Пост капитан те Ботрикур послал са Шанной...
- Минуло долгих восемь лет, и вот на Великий Пост капитан де Бодрикур послал за Жанной. В замке Вокулера ей показали портрет ее родного брата, дофина Шарля, который размещался тогда со своим двором в городке Шинон-сюр-Марн. Деве описали, как выглядит дофин: он тщедушен, невысок ростом, припадает на левую ногу. Седой капитан очень подробно рассказал Жанне о делах королевства и бедствиях Орлеана. Впрочем, Дева была и без того хорошо осведомлена благодаря стараниям брата Жерома.
Показали ей и изображение другого ее родственника - сводного брата Жана, пригожего любимца дам монсеньора Бастарда Орлеанского, находившегося тогда под обложенным англичанами Орлеаном.
Бастард, задумавший отбить у годонов провиант для войска, потерпел обидное поражение на подступах к городу, был ранен и молил Бога, чтобы горожане не сдались англичанам или не перекинулись на сторону бургундцев. А его отчаявшиеся и голодные подданные - Бастард отлично понимал это - готовы были пойти и на то, и на другое. Люди Бастарда перехватили письмо осажденных Филиппу-Бургундцу, в котором умоляли герцога взять их под свое крыло. Сдача города, означала не только потерю Орлеанским домом части своего апанажа, но и крушение всех надежд дофина Шарля: бежать ему больше было некуда, ибо Орлеан являлся ключом к сердцу Франции, еще не растерзанному жадными лапами англичан.
Для спасения дофина, собиравшегося бежать в Испанию, требовалось чудо, и чудо свершилось. Кто-то из мудрых советников Шарля - уж не теща ли дофина Иоланда, герцогиня Анжуйская, а, может быть, всесильный в то время мессир де ля Тремуй? - напомнил об откладывавшейся на крайний случай ставке на Девственницу. Ставку - словно в игре в тарок! - сделали, за Девственницей послали, и она спасла королевство!
Жанна, встретившись по пути - это произошло в Нанси - с престарелым герцогом Лотарингским (старый греховодник подумал, что она - обыкновенная лотарингская знахарка, которая исцелит его подагру!) и попеняв ему на его бесстыдную связь с любовницей, от которой он прижил семерых детей, явилась в Шинон.
Там она без труда узнала своего нерешительного и недоверчивого брата-дофина, хоть и короновавшегося в Пуатье, но не признанного королем даже своими подданными. Это и не удивительно. Народ знал, что миро, которым мазали всех французских королей, начиная с Хлодвига, хранится в Реймском соборе, и только в Реймсе коронуют "истинных" королей Франции.
Не составило ей большого труда разобраться и в том, кто в королевском совете вершит делами: разумеется, это были властная герцогиня Анжуйская и хитрый интриган мессир де ля Тремуй. Деве в ту пору все удавалось - ведь ее вела Десница Господа нашего!
Жанна в течение двух недель смогла убедить короля и его разряженного в бархат советника в том, что следует, во-первых, рассказать простолюдинам о Девственнице и ее предназначении; во-вторых, бросить все силы на Орлеан и снять осаду, а затем, в третьих, пройти, не опасаясь бургундцев, в Реймс, дабы миропомазать Шарля на царство и, в соответствии с вековыми традициями государства, возложить на его голову венец французского короля. Жанна, как, между прочим, и ее отец, герцог Луи, обладала чудесным даром провидения и убеждения. Однако нельзя умолчать и о помощи одного из придворных, члена королевского совета ученого мужа Жана Эро, поведавшего дофину о том, как пророчица Мария из Авиньона явилась однажды к безумному королю Карлу и заявила, что ей были видения о разорении и бедах Франции.
«Среди прочего она видела, - взволнованно поведал благочестивый Эро, - что ей предлагались различные доспехи. Испытывая ужас при виде сверкающих лат, названная Мария боялась, что ее заставят их надеть, но ей было сказано, чтобы она не боялась, ибо эти доспехи будет носить не она, а некая Дева, которая явится после нее и избавит королевство Французское от его недругов». Дофин был поражен и приказал распространить этот рассказ среди жителей Орлеана и воинов, коих он решился передать в распоряжение Девы для удара по врагу.
Всё так и случилось. Народ ждал знамения, народ его получил!
Бастард живо написал осажденным о скором пришествии Девы, призванной самим Господом победить "лучников", спасти город и королевство, припомнив при этом и пророчество какого-то Мерлина насчет того, что Дева выйдет из дубового леса и принесет бальзам для ран; что возьмет крепости и своим дыханием иссушит источники зла; что прольет слезы жалости и наполнит островную родину англичан ужасным криком.
Дофин даровал Жанне герб, стяг, штандарт, золотые шпоры, доспехи за целых сто ливров, святой меч Фьербуа, свиту и семь тысяч человек. Комиссия богословов из Пуатье выдала разрешение на ношение Жанной мужской одежды. Всё остальное Дева сделала сама.
О, что за счастливые мгновения пережила тогда Девственница! Пожалуй, самым упоительным временем для нее оказалась даже не коронация в Реймсе, а те дни и ночи, которые последовали за разгромом врага под стенами Орлеана. На всю жизнь запомнилось ей торжественное вступление ее армии в этот измученный осадой город.
До утра еще было далеко, но городской сенат и все горожане выбежали на улицы. Звонили во все колокола. Монахи, как по команде затянули 'Te Deum Laudamus'. Люди подбегали к восседавшей на своем вороном жеребце Жанне, целовали ее рыцарскую перчатку, края плаща и полы белого, расшитого лилиями парчового кафтана - даже древко копья и кожу поводьев, даже сталь наколенников и золото шпор, даже гриву и круп ее скакуна. За Жанной, обнажившей легендарный меч Фьербуа, которым она салютовала толпе, следовал ее могучий оруженосец Жан д'Олон со стягом Девственницы, дарованном ей дофином: на белом поле красовался лазурный щит с двумя золотыми лилиями, мечом и короной.
Вслед за оруженосцем гарцевали довольный собой красавец-Бастард и капитаны с факелами: лихой де Ксентрай, хитрый и жестокий хромец де Виньоль, прозванный за свою гневливость Ля-Ир (гнев), своевольные гордецы-братья де Шабанн, а за всеми ними медленно шагал, даже не шагал, а словно плыл под пронзительные и веселые звуки волынок, игравших торжественный марш Брюса, шотладский полк мессира Арчибальда Стюарда, графа д'Обиньи.
Горожане словно обезумели от счастья. Они во все горло кричали: 'Да здравствует благородная принцесса Орлеанская Девственница!'
Узнав о поражении годонов под Орлеаном, Бургундский герцог Филипп разинул от удивления свой кривой рот, а герцог Бедфорд - английский регент в Париже - кусал локти и не знал, что предпринять. В итоге они обозвали Жанну 'арманьякской потаскухой', которую ожидает костер. Бедфорд даже написал дофину продиктованное Кошоном письмо, где пожаловался на "бесноватую, потерявшую стыд женщину, одетую в мужскую одежду, и распутную".
Однако чем больше они поносили Деву, тем хуже им становилось. Страна всколыхнулась и забурлила. В захваченной англичанами Нормандии начались мятежи. Пламя восстаний охватило Шампань. Победоносная армия Жанны наносила врагам один удар за другим. Погиб первый английский стратег граф Солсбери, за ним - сменивший его сэр Джозеф Гласдейл. А победа при Патэ, когда один английский полководец - сэр Джон Фастолф - позорно бежал с поля боя, а другой - благородный Джон Талбот - был Жанной пленен, поразила весь христианский мир!
Народ боготворил Девственницу, а знать завидовала ее успехам. Завидовали и 'славные' военачальники: не раз битые врагом сумасброды-братья де Шабанн, лихой разбойник Жан де Ксентрай и хитрый хромец, имевший к тому же бешеный нрав, гасконец Этьен де Виньоль. Завидовал даже сам Орлеанский Бастард, слывший не только страстным любовником и душой веселых пиров, но и опытным полководцем. Он утверждал, а капитаны подтверждали, что Жанна, дескать, ничего не смыслит в тактике и не умеет применять артиллерию.
Да что говорить, если ей завидовал сам король, непостоянный, недоверчивый и нерешительный! Однако душой предательства был, разумеется, мессир де ля Тремуй, настоявший на том, чтобы отнять у Жанны армию. Деву поблагодарили и отставили от дел. Под ее началом оставался отряд в триста наемников: верных шотландцев и вороватых ломбардцев во главе с разбойным капитаном Бартоломео Бареттой...
Правда, щедрый король даровал ей тогда дворянство и нарек Жанной дю Лис - королевской Лилией!
Таковы мужчины, племянник! Как только они сообразили, что нужда в Жанне миновала, а ореол ее великих побед грозит затмить тусклый блеск их дутой славы, они с удовольствием и без малейших угрызений совести, сдали Девственницу бургундцам, а те за деньги англичанам. Их, французских полководцев, можно было понять: Дева не позволяла им грабить и обирать простой народ!Однако недаром говорят "Ищите женщину": за всеми этими господами, я уверена, стояла умная, циничная, злопамятная интриганка Иоланда Анжуйская, королевская теща, сумевшая устранить де ля Тремуя, а затем предавшая Деву и ее великую миссию.
Голоса предупредили Жанну о предательстве. "Такова воля Божья, - утешали они. - Создатель посылает тебе испытание. Крепись, Дева, мы поддержим тебя!"
Девственнице пришлось выпить до дна горькую чашу унижения и позора.
Под Компьеном, где ее дважды предали, солдатня Лионеля де Вандонна, бургундского вассала, сорвала с нее парчовый кафтан и дорогие доспехи, отобрала золотые рыцарские шпоры, драгоценности и великолепного вороного жеребца, подаренного ей в Нанси Лотарингским герцогом. Воины с гоготом тыкали в нее, обнаженную и израненную, своими грязными кровавыми руками.
Потом, в Руане, эта хитрая продажная лиса, Пьер Кошон, председатель церковного суда, которому предали Жанну, втолковал тупоголовому регенту Бедфорду и его чванливому сподвижнику Ришару де Бошаму, графу Уорику, что Девственница не может быть ведьмой, ибо любая ведьма отдается на шабаше Сатане. Бедфорд распорядился проверить, доподлинно ли Жанна - дева, и его жена Анна, дочка трусливого Жана 'Бесстрашного', вместе с другими знатными дамами и руанским врачом де ля Шамбром подтвердили, что девственность заключенной не нарушена. Тогда, некто, вопиющий ныне в адском огне, повелел двум тюремщикам войти в темницу, где в оковах содержалась Жанна, и изнасиловать ее. Боже праведный, что они с ней сделали! На ее лице, всем теле не было живого места - это был один огромный кровоподтек!
Многое свидетельствует о том, что инициатором этой гнусности был приспешник Кошона и составитель обвинения Девы в ереси фискал Жан д'Этиве, умерший вскоре от проказы. Труп его нашли в сточной канаве неподалеку от Старой площади Руана. Так карает Господь великих грешников!
Тех же, кого Господь любит, Он спасает! Ибо нарушить девственность Жанны тюремщики не смогли! Врачи вновь подтвердили непорочность закованной в цепи узницы! Что касается негодяев-насильников, то один, после "сожжения" Девы в Руане, сошел с ума, а другой допился до белой горячки и вскоре умер...
Видя, что насильники ничего не добились, взбешенный д'Этиве, никогда не упускавший случая оскорбить и унизить Девственницу, повадился водить ее в подвальное помещение, где руанский палач Лепармантье пытал узников. Но голоса укрепили Жанну, и она гордо сказала палачу, что тот может сломать ей руки и ноги, но не добьется признания в ереси. Кошон и д'Этиве, предложившие подвергнуть Деву пыткам, "дабы узнать правду о ее измышлениях", как ни старались, не смогли добиться от членов церковного суда разрешения на это греховное деяние! Даже прибывший из Парижа представитель Верховного инквизитора не посмел санкционировать пытку!
Тогда ее стали морить голодом, а однажды накормили тухлой рыбой, из-за которой у нее три дня не прекращалась кровавая рвота. И вот, в один из погожих весенних вечеров, - это случилось в мае, накануне праздника Святой Троицы, за три недели до оглашения смертного приговора, - в темницу к ней, обессиленной и страдавшей от голода и жажды, явились знатные господа: ее тюремщик граф Уорик, пришедший вместе с заносчивым Хэмфри, графом Стаффордом, алчным епископом Луи Люксембургским, его вассалом графом де Линьи, и Пьером Кошоном. Было видно, что они плотно поели и изрядно выпили. На глазах у Жанны они с удовольствием лакомились первой в том году клубникой со сливками, громко смеялись и шутили. Затем де Линьи вкрадчивым голосом объявил Жанне, что ее могут освободить, если она пообещает не поднимать меча против английского короля. Дева нашла в себе силы улыбнуться и ответить:
- Я знаю, враги хотят погубить меня, ибо считают, что после моей смерти завоюют королевство Францию. Но будь у них даже сто тысяч годонов, даже дважды по сто тысяч, им не получить королевства!
Услышав эти слова, пьяный граф Стаффорд рассвирепел, выхватил кинжал и хотел было растерзать Девственницу, однако Уорик удержал его от безрассудства. Еще бы! Ведь его дочь, рыжая Маргарет, была женой плененного Жанной сэра Джона Талбота!
Что было делать Кошону? Ему пришлось обвинить Девственницу в гордыне, указать, что она незаконно носит и использует 'превосходнейший герб Франции', подбросить ей кожаный мешочек с корнями мандрагоры, объявить, будто Жанна отказывается читать перед судьями молитву 'Отче наш' и признаётся в том, что видит в своей темнице не святых Михаила, Екатерину и Маргариту, а множество чертей величиной с майского жука каждый. Взбесившийся Кошон назвал Девственницу еретичкой, некроманткой и вызывательницей дьявола. Но самое веское доказательство того, что Дева одержима дьяволом, состояло, по мнению суда, в ее короткой мужской прическе и ношении ею мужского платья!
Тем временем люксембургские посредники еще раз предложили Жанне свободу в обмен на покаяние и признание в том, что она была одержима бесами. Дева твердо отказывалась от сделок. Голоса утешали ее и уверяли в том, что казни не будет.
Проснулись, наконец, и друзья Жанны, а также ее венценосные родственники. Стареющая королева Изабо написала Бедфорду из Парижа слезливое письмо, в котором умоляла сохранить Деве жизнь. За Жанну хлопотали и расчетливая герцогиня Иоланда Анжуйская, и сводная сестра Катрин, мать малолетнего короля Анри, которого специально привезли в Руан, и даже жена Бедфорда, Анна Бургундская, приходившаяся Жанне свояченицей! Хлопотал перед регентом и граф Уорик, он предлагал обменять Жанну на зятя.
Не поскупился и августейший брат Девственницы король Шарль, седьмой король с этим именем. Он, недвусмысленно пригрозил казнью благороднейшего из английских полководцев - сэра Джона Талбота, графа Шрусбери, взятого в плен в славной битве при Патэ. Король обещал освободить Талбота и, впридачу, щедро заплатить англичанам...
- Так, значит, Жанну-Деву не сожгли в Руане? - нетерпеливо ерзая на лавке, спросил молодой человек. Ему очень хотелось, чтобы тетушка не прерывала свой рассказ.
Однако тетя молчала.
- Я, кашетса, говорю фам лишнее, - наконец, устало произнесла она. - Нешшастную шеншшину, насфанную Шанной-Девой, сошкли ф Руане на плошшади Старого ринка, объявиф, што перет каснью она присналас ф колдофстве....
- Несчастную женщину, названную Жанной-Девой, сожгли в Руане на площади Старого рынка, объявив, что перед казнью она призналась в колдовстве и приняла покаяние. Девственницу же Франции продержали еще четыре месяца в руанских застенках, а потом в один из пасмурных осенних дней - перед праздником Рождества Богородицы - исповедали и причастили в присутствии английских вельмож - спесивого Ришара де Бошама и, прозванного в народе "сыном курицы", Гийома де ля Пуля, графа Саффолка, да люксембургского посредника, графа де Линьи. Этот последний препроводил Жанну по тайному ходу в Полевую башню Руана, стоявшую за городом. Там ее, со связанными руками и ногами, переодетую в крестьянское платье, посадили на телегу и отвезли сначала в Болье-ан-Вермандуа, а потом в замок Кротуа - это уже в Люксебургском герцогстве.
В Кротуа подлый Кошон, которому Бедфорд бросил кость, сделав его епископом Бовэ и своим капелланом, получил за Жанну для своих хозяев десять тысяч турских ливров выкупа и сэра Джона Талбота впридачу. Но деньги не помогают тем, кто не прав: спустя несколько лет умер бежавший из Руана подлый Кошон, незадолго до этого скончался его патрон Бедфорд, убрался восвояси Уорик. Один лишь благородный Талбот тщетно защищал английские владения в Нормандии. Бог наказал и всю страну годонов: ее король Анри унаследовал душевную болезнь деда Шарля, и над Англией нависла угроза смуты - Йорки стали оспаривать права Ланкастеров...
Правда, после сделки в Кротуа мучения и скитания Девы не закончились. Ее перевезли в другой люксембургский замок - Боревуар, где зачитали ей приговор: "...Поскольку ты дерзновенно погрешила против Господа и его святой церкви, мы, судьи, дабы могла ты предаться спасительному покаянию, со всем нашим милосердием и умеренностью осуждаем тебя окончательно и бесповоротно на вечную тюрьму, хлеб страдания и воду тоски так, чтобы ты могла там оплакивать свои грехи и больше не совершала таких, которые пришлось бы оплакивать".
Девственница спокойно вынесла и это испытание: голоса поддержали ее. Однако шайки Жиля де Рэ и Эдмона де Маси несколько раз пытались освободить Жанну из неволи, и Люксембуржец - за деньги! - передал пленницу герцогу Амадею Савойскому, двуличному союзнику короля Шарля.
Девственницу заключили в савойский замок Монротье. В келье этой неприступной твердыни она и томилась четыре года, испещряя стены насечками, которыми отмечался каждый прожитый в неволе день...
Тетя опять замолчала. Было видно, что она утомилась и не намерена продолжать свое повествование.
- Тетушка, - не унимался, однако, племянник, - но неужели не нашлось ни одного истинного рыцаря, готового отдать жизнь за освобождение благородной Девы?
Лицо тетушки озарилось:
- Мне исфестно, што по крайней мере тшетире снатних кавалера любили ее... Та йешо отин ф Кельне...
- Мне известно, что по крайней мере четыре знатных кавалера любили ее... Да еще один в Кельне... Ведь Девственница была не так уж дурна собой! Во всяком случае, когда в лагере она на виду всего войска обнажалась по пояс, чтобы умыться, не один Жан д'Олон, оруженосец, ливший ей воду, впивался восхищенным взглядом в ее прекрасной формы грудь! Однако почти все воздерживались от гнусных поступков, ибо боялись навлечь на себя гнев Божий. Тех же, кто, движимые похотью, посягали на ее честь, ждали безумие или мучительная смерть...
Самым благородным и бескорыстным ее соратником был Жак де Шабанн, сын одного из сумасбродных братьев де Шабанн. В первой схватке у компьенских ворот он, не подозревая, что Девственницу решили предать, ценой своей жизни отбил ее у врагов и спас от плена. Это был чистый и благородный рыцарь, не то, что его отец и дядя!
Вторым знатным, любившим Жанну, являлся Жиль де Рэ, первый барон Бретани. Это был страшный человек. Он убивал всех своих пленников, не способных заплатить за себя выкуп. Женщины не интересовали его. Но к Жанне барон относился с каким-то священным трепетом, хотя его небратские взгляды заставляли трепетать и саму Жанну, обычно спокойно выдерживавшую такого рода внимание со стороны похотливых мужчин. И в то же время с Жилем она не боялась ни вражеских арбалетов, ни каменных ядер, ни лукавых кинжалов наемных убийц.
Когда банда де Ксентрая вызволила Девственницу из савойского заточения, де Рэ устроил в ее честь в Орлеане пышное празднество, которое почтили своим присутствием король Шарль и Бастард Орлеанский, получивший тогда звонкий титул 'наместника Франции' (королева Изабо два года, как скончалась в Париже, всеми забытая). Там, в последний раз повидалась Жанна с привезенной по такому случаю из Домреми "матушкой" Роме, средним "братом" Пьером и милым Жаном-Малышом.
Де Рэ, не колеблясь, ввел себя в разорение ради Девственницы. Тогда в Орлеане на свои и заемные средства он поставил феерическую 'Мистерию об осаде Орлеана'. На всех перекрестках города были установлены столы с угощением для горожан. Везде слышалась музыка: приглашенные музыканты играли на скрипках и лютнях. Перед ратушей за счет барона переоборудовали два фонтана, и на время празднеств из одного из них вместо воды било красное вино, а из другого - молоко!
Этот угрюмый и жестокий барон всегда с благоговением называл Жанну 'моя прекрасная высокородная и могущественная принцесса'... Только он один попросил у 'высокородной принцессы' прощения за то, что, будучи не в силах освободить ее, постыдно забыл о ней, страдавшей в Монротье...
Слава Богу, что о Деве вспомнили спустя четыре года после ее 'сожжения' в Руане. Да и вспомнили о ней лишь потому, что добрый король Шарль, изгнавший интригана де ля Тремуя и бросивший все свои наемные банды на Нормандию, Бургундию и Фландрию, решил бороться с годонами в Гиени силами дурно обученного французского ополчения. После очередных тяжелых поражений от англичан 'принцессу' живо освободили, объявили ее командующей Жанной дю Лис и поставили во главе десяти тысяч конных арбалетчиков да пехоты, вооруженной аркебузами, бомбардами и кулевринами.
Тогда нашел время, чтобы встретиться с ней, король. Он был очень смущен и долго молчал. "Дева, милая, вот вы и вернулись...по воле Господа, - наконец прошептали его уста. - Помните о нашем секрете, я надеюсь на вас."
Собственно, это всё, что сказал ей король, кроме, разумеется, разговоров о делах...
Жанна навела порядок и дисциплину в войске и двинулась с ним к Ля-Рошели.
Из военачальников она взяла с собой одного де Рэ.
В ту пору Дева сильно переменилась, сердце ее зачерствело. Она не боялась рукопашных схваток, хотя, до своего пленения под Компьеном, избегала участия в них: раньше на глазах у нее навертывались слезы при виде страданий, которые испытывали бойцы, пораженные стрелой или мечом, не важно, были то французы или годоны. До пленения под Компьеном Жанна, ее стяг и дюжий оруженосец д'Олон служили для войска своего рода знаменем, символом, который сплачивал и окрылял воинов, заставлял их превозмогать страх и добиваться побед. После освобождения из Монротье она научилась пить вино, не стыдилась участвовать в плясках вместе с нетрезвыми рыцарями на пирах, устраиваемых ее друзьями - бароном де Рэ в Орлеане и графом Варнембургом в то недолгое время, которое она провела с ним в Кельне, приходя в себя после своего савойского плена...
Благодаря помощи служившего кастильскому королю кузена Девы Жана, герцога д'Арманьяка, который прислал ей флот, отряды Девственницы взяли Ля-Рошель приступом. Там, к несчастью, пали многие... Во время штурма погиб, пронзенный стрелой, ваш доблестный батюшка, и Дева, забыв себя, приняла участие в избиении англичан и в ожесточении своей рукой поразила нескольких бегущих годонов. Она мстила за вашего отца, за тысячу погибших при штурме соратников. Потом, в палатке, она выпила много вина, вопила, рыдала и билась головой о землю, так что верный д'Олон забеспокоился и позволил себе войти к ней, но лишь вызвал приступ ее гнева - она расцарапала оруженосцу лицо и чуть было не поразила своего преданного помощника кинжалом. Ночью она увидела милую деревенскую девочку, Жаннетту д'Арк, с благоговейной улыбкой украшающую цветочными гирляндами приходскую церковь Сен-Реми, и Деве стало невыразимо жаль себя. Она покаялась и замкнулась в себе. Она перестала слышать голоса...
Тетушка горестно вздохнула, потом с любовью посмотрела на племянника и продолжила повествование.
...Затем армия Лилии пошла на расположенный в тридцати лье к югу город Блэ, где одержала новую победу над англичанами. Через шесть недель капитулировал Бордо, а в следующем году Девственница в кровопролитном сражении разгромила врагов под Байонной. Еще через год она провела победную кампанию в Пуату и освободила Гиень от многовекового чужеземного владычества. В одной из битв ее контузило.
Жанна снова сделала свое дело и снова стала мешать. Деву вновь отставили от армии и сослали в Мец, иначе говоря, заживо похоронили там, зато де Рэ получил титул маршала Франции...
- Но его же казнили, тетушка, - тихо и недоуменно сказал племянник. Тетя задумчиво покачала головой.
- Та, каснили...
- Да, казнили... Я же говорила, что это был страшный и порочный человек, которого до поры сдерживала и облагораживала лишь небесная чистота Девственницы. Враги де Рэ привлекли его к суду и без труда доказали, что в своем замке Тиффож, он не только пытал и убивал пленников, но и насиловал детей, как мальчиков, так и девочек, которых потом сбрасывал в пропасть. Сколь гнусна и отвратительна человеческая порода!..
Подстать де Рэ был и третий шевалье, вздыхавший по Девственнице. Я имею в виду бургундского рыцаря Эдмона де Маси. Впервые он увидел Жанну в руанских подземельях и позволил себе коснуться ее груди. Получив в ответ пощечину, он не нашел ничего лучшего, как во всеуслышанье объявить: 'Господа, я влюбился в нее!'
Его любовь напоминала помешательство. Он то собирал деньги для выкупа Жанны из плена, то сколачивал шайку отпетых разбойников для ее освобождения. В конце концов за взятку он получил должность смотрителя замка Монротье и принялся истязать Деву своими ежедневными визитами в ее келью. Чего только не предлагал он ей: и руку и сердце, и горы золота и изысканные блюда, и даже константинопольский трон! Ее доводили до бешенства его грязные ласки и разного рода гадости. Один Бог знает, как смогла она вытерпеть эту пытку и не сойти с ума!
В итоге с ума сошел де Маси, а когда банда де Ксентрая положила конец заключению Жанны в Монротье, ворвавшись ночью в дурно охранявшуюся башню, прозванную в народе 'Башней Девы', этот грязный бургундец попытался поцеловать Жанну, а потом выбросился из окна кельи, в которой долгие годы томил ту, руки которой он добивался...
- А кто же был тот, четвертый, тетя? - с наивным видом спросил племянник.
- Натеюс, фи не так глупи, штопи не тогататса, - высокомерно ответила дама Дезармуаз и дала понять, что разговор завершен.