Родословье, часть 3

Родословье – 3.

Жизнь продолжается

Весна придумана Богом для очищения природы и человека. В это время человек очищается, преображается и возрождается. Кажется, будто и само Солнце стало новым, более светлым и животворящим.
Первыми  как всегда, проклюнулись ургульки – забайкальские подснежники. Их лепестки, цветом от нежно-сиреневых до тёмно-фиолетовых,  появлялись на полянах за огородами на любой  проталинке, словно разбуженные чуть слышной музыкой ручейного журчания. Снег здесь, потоптаный ребятнёй, таял раньше, и  была вероятность, что ургульки вырвут и истопчут, но их интуитивно берегли, старались не наступать, только иногда приседали на корточки и удивлённо разглядывали.

По улице земля превращалась в грязь, и возникла проблема с обувью, но на дернине грязи не было. Владику мать принесла старые солдатские сапоги, в которые он наматывал по две портянки, а на младших обуви небыло совсем –  из старых ботинок выросли, а новых купить не успели.  Даже галоши можно было достать по большому блату, и материных возможностей на это не хватало. 
Детишки, как и зимой продолжали сидеть дома, читали книжки, которые Владик брал в библиотеке, рисовали углём, стараясь подражать старшему брату.

Одну из первых картин он нарисовал на печке, вскоре после побелки дома. В книге про художников увидел картину Перова, где дети везли бочку с водой на санях, и почти скопировал её, но  бочку  везли он и мама. Картина всем понравилась,  позже он её раскрасил акварельными красками, мама покрыла её олифой (случайно на работе уронила в олифу тряпочку, и плохо её отжала) – и картина продержалась несколько лет.

Когда на улице немного подсохло, стали выбегать на поляны. На ноги надевали босоножки с шерстяными носками, которые предпочитал сапогам даже Владик. У Лики были, конечно, выходные туфли, подаренные тётей Галей, но она их берегла. Обувь была нужна чисто для тепла, чтобы удержать носок, а домой они приходили по колени мокрыми и грязными. Поэтому, как только земля немного прогрелась, стали бегать босиком.
Соседские дети обувались кто-во-что-горазд. Трое ребятишек сапожника – в чунях, сшитых из сапожных голенищь; некоторые в подвязанных бечёвкой старых туфлях, иногда с вырезанным для пальцев передком; некоторые в лыковых или кожаных лапотках; но многие, так же как Бысовы (по отцу) – босиком.

На старых ямах, оставшихся от обжиговых печей, они выкапывали обломки кирпичей и строили из них крепости, которые ночью соседи растаскивали по домам, так как кирпич был в цене, а печи часто требовали ремонта.
Ещё они делали запруды на ручье, в большой канаве за огородом, которая разделяла улицу  на три части, в результате чего улица получила название Трёхрядная. 

Но главнее развлечений были кормёжка и охота на сусликов, которых продавали китайцам. Ловили их на волосяные петли, для чего, стригли косы у девочек, согласных войти в долю.
Земляника и моховка, близко от города, вызреть не успевала, и съедалась недоспевшей. Как и дикие мангыр, лук и чеснок, съедались маленькими ростками. А почти под всеми близкими берёзами, стояли какие-нибудь ёмкости, для сбора сока.

Ребята постарше (часто и девочки) сразу после ледохода мастерили себе удочки, крючки и волосяные поводки, и шли на старую или паромную пристань ловить рыбу. И некоторые из них были настоящими кормильцами семьи. А кто ещё постарше, уходили за город, вниз по реке, с ночёвкой, ловили рыбу закидушками, и приносили домой рыбы иногда по хорошей котомке.

 Конечно, всё это ограничивалось изготовлением снастей, поиском наживки, бытовыми и производственными работами, так как почти все старше тринадцати, работали, или учились в ремесленном училище, готовившем рабочих для Судостроительного завода. А так как и завод и училище находились в посёлке в десяти километрах от города, туда приходилось каждый день ездить на «передаче» - поезде в три-четыре вагона, с паровозиком во главе.
Вместе с переправой через реку это занимало немало времени. Зато на время ледохода выпадали каникулы от трёх до десяти дней. Однако на работе, отсутствие более трёх дней считалось прогулом, каникулы не радовали, многие рисковали на переправе, бывало с несчастными случаями. 

Весной начала работать бойня, и из Монголии, начали пригонять  стада овец, коров, лошадей, верблюдов. Во время забоя оставались какие-нибудь отходы, их вывозили на поле, но люди с тележками собирали всё, вплоть до «удобрений», и даже иногда за них ссорились. 
Гурты прогоняли по соседней улице. Однажды погонщики припозднились до сумерек, и один  подъехал к  их дому, спросил:
 - Бысовы? Возьмите подарок от отца, занесите в дом. Ярочка суягная.  Никому не говорите и не показывайте.
Опустил мешок на землю и ускакал. 

Ребята занесли мешок домой, развязали. В нём оказалась овечка со связанными ногами. Развязали ноги. Сначала подумали, что она мёртвая, пошевелили её, она открыла глаза, прохрипела «хе, х-хе». Лика зачерпнула ковшом воды, поднесла ей, смочила рот. Овечка попила, с третьей попытки поднялась на ноги, ткнулась мордочкой в руки Лики.
 - Исть хочет, видимо. Травы ей надо. Владик, сходи нарви около плетня.
Владик принёс травы, и овечка начала торопливо хрумкать.
Пришла мама, сердито заворчала:
 - Он что, дурак совсем. Хочет, чтобы его в тюрьму посадили. Не понимает, что его руки нам дороже овечек… Что же мы людям скажем? Как её спрячешь? Резать придётся и съедать.
 - Мамочка, не надо резать, она такая хорошая, и у неё же детки будут.
 - Ну, вот ещё. Один другого чище… Ладно. Батька выживет иль нет, ещё не известно… Домой никого не водите, а кто увидит, говорите, что родственник из деревни привёз… Надо её остричь, дома тепло, а на ней шерсти – на пару носков точно хватит… А может и на кофточку, если чего добавить…  Владик, завтра со школы на паром, и до тёти Гали, у них соседи держат несколько баран. Пусть Галина у них ножницы попросит, на пару дней…  Пара рублей  найдётся у тебя на переправу?
 - Да есть.
 - И ещё спроси тётю Галю, нет ли у неё замка для сарая. Живность нашу скоро туда переводить будем, собаки нет, надо на замок закрывать. У Варкиных, вон, двух поросят украли.

Вскоре овечка родила два сереньких комочка. А потом заклокотала одна курочка, и мать её отсадила отдельно, под спальный стеллаж, сделав из травы гнездо.
 - Ну вот, яйца из под неё не съедайте, и не беспокойте её лишний раз… И пора начинать огород копать. Лопата пока одна, по очереди начинайте с уклона. Там земля твёрже. А где не успеем – в целик посадим. Если садушек хватит.
Очистки они теперь сортировали, и которые с хорошими глазками, оставляли на посадку, и хранили в глине. Ещё мать ходила по соседям, выпрашивала по две-три крупных картошины.
 - Мама, а почему крупные? Мелкой бы больше дали.
 - От крупной крупная и родится. Будем её разрезать, по два-три глазка… Овечек пора в сарай переводить. А курей нельзя. Собак мало и хорьков много развелось. Владик, завтра поговори с Тимохой, у него Суча должна ощениться – пусть нам щенка оставит. Да сарай проверь, нет ли где дыр, хорошо ли дверь закрывается. Снички под замок не нашёл?
 - Нет.
 - Дойду завтра до слесарки. Там самогонка осталась ещё, не выпили?
 - Выпили, мамочка, всё выпили, вишь – ходим шатаемся.

Зимой,  долгими  вечерами, они часто пели песни перед печкой, а теперь было не до песен. Работали до темна, пили чай, и падали на общий спальный стеллаж, иногда прямо в одежде.
Они посадили половину огорода картошки, соток десять, восемь гнёзд капусты, и всякую мелочь. Остальное засадил Тимоха табаком – табак и водка  были в цене. Капусту посадили наугад, если год будет сухой, она не нальётся. Правда Тимоха говорил, что в канаве за огородом бьёт ключ, но в сухой год и он пересыхает.

Мать зарабатывала сто сорок рублей в месяц, и этого не хватало даже на отаварку по карточкам. Да если бы и хватало, на одни карточки прожить было трудно. Люди как могли подрабатывали, и многие «паслись» на базаре, карауля приезд деревенщиков, которые иногда сбивали цены. За ценами следил милиционер, но он везде не успевал, и как только отворачивался, цена подскакивала в полтора-три раза – сельчанам карточки не выдавали, и они крутились как могли. Бысовых же в особо тяжёлые моменты выручала тётя Галя. Её дядя Кеша работал машинистом паровоза, и зарабатывал примерно 800 рублей в месяц, а она работала  в госпитале, чисто ради карточек, и приторговывала на толкучке.

С наступлением лета в городе образовывались три стада коз (и овец), которые пасли пастухи с подпасками, и Владика взяли в подпаски. Каждое утро они собирали стадо за крайними домами и угоняли в лесные залежи, подальше от городских полей с картошкой. Эта работа позволяла не платить за своих овечек, да и заработок был не лишним – за два месяца он заработал двести рублей, и призаняв ещё у тёти Гали, они купили поросёнка и козочку.
         \\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\