Глава 14. Проклятый художник

Воздух, пропитанный запахом скипидара и старого льняного масла, горький и терпкий, казался спертым и тяжелым. Александр, с мечущимся взглядом загнанного зверя, по которому прокатывались волны то испуга, то ярости, пытался что-то сказать, оправдаться, но Эмилия не слышала. Ревность Александра стала осязаемой, как тяжелый груз, который она была вынуждена тащить на себе, сгибаясь под его тяжестью. Ревность опутывала ее с каждым днем все сильнее, словно стараясь задушить ее волю и сломить сопротивление. Он подозревал ее в каждом взгляде скользнувшем в сторону, в каждом слове произнесенном шепотом, будто она делилась секретами с кем-то еще, в каждом телефонном звонке с преувеличенно радостным тоном, чтобы скрыть правду. Он преследовал ее как тень, неотступно следуя за ней по пятам, не давая ей вздохнуть свободно, контролировал каждый вздох считая минуты, проведенные вдали от него, словно она совершала преступление, изводил подозрениями доводя ее до нервного истощения, до дрожи в коленях, до желания бежать без оглядки. Он жадно искал в ее глазах отголоски того презрения, которое он собственноручно нарисовал на портрете, словно пытаясь найти подтверждение своим самым темным подозрениям.
Однажды вечером, после вечеринки, на которую Эмилия пошла без него вопреки его запрету, как вызов, как протест против его тирании, сделав это нарочно, чтобы позлить его, чтобы хоть как-то на короткое мгновение ощутить себя живой, почувствовать вкус свободы, вырваться из-под его удушающего контроля, словно из тесной, душной клетки, Александр сорвался. Он ждал ее у двери, словно берсерк, готовый обрушить свою ярость на первого, кто посмеет переступить порог его жилища, и когда она появилась, уставшая до изнеможения и вымученно улыбающаяся, чтобы скрыть боль, он обрушил на нее лавину обвинений, не давая ей даже возможности заговорить.
“С кем ты была?!” - кричал он, хватая ее за плечи с такой силой, что на коже остались красные следы, как от ожогов. “С кем ты танцевала? Чьи руки позволяли себе обнимать твою талию? Кому ты дарила эти лживые улыбки?!”
Эмилия пыталась вырваться, но его хватка была мертвой, цепкой, как у зверя, вцепившегося в добычу. “Отпусти меня, Саша! Ты псих! Ты болен! Ты с ума сошел!”
“Это ты свела меня с ума!” - завопил он в ответ, и слюна брызнула у него изо рта, как яд, отравляя все вокруг. “Ты! Ты и все эти…” Он не договорил. Внутри него вскипела слепая, иррациональная ярость, и он, словно превратившись в обезумевшее животное, ведомое лишь инстинктами, замахнулся.
В тишине квартиры раздался оглушительный треск костей и приглушенный стон боли. Эмилия вскрикнула не то от пронзившей ее тело боли, не то от переполнившего ее отчаяния, от осознания безысходности своего положения, отшатнулась, закрывая лицо руками, пытаясь защититься от этого потока ненависти и насилия. Но было поздно. Она почувствовала огненный взрыв боли в носу, и в следующее мгновение горячая, соленая, обжигающая кровь хлынула бурным потоком на ее руки, на ее легкое шифоновое платье, словно расцветая на нем алыми розами, и на стоящий рядом портрет.
Алая струя со зловещим шипением попала прямо на лицо чудовищной женщины, изображенной на холсте. Словно сама жизнь пыталась смыть это больное, извращенное, противоестественное отражение, вернуть портрету ее истинное лицо.
В этот момент мир застыл на мгновение, словно затаив дыхание перед неминуемой катастрофой. Александр, парализованный ужасом от содеянного, ошеломленный содеянным, испуганный и потрясенный, смотрел на Эмилию, скрючившуюся от боли, на кровь, обильно орошающую пол, на портрет с искаженным лицом, казавшимся теперь еще более жутким и отвратительным. В его глазах отражались полнейшая пустота, зияющая бездна, в которой исчезли все остатки разума и человечности, и отчаяние. Он понял, что перешел черту, что разрушил все безвозвратно, не оставив ни единого шанса на спасение.
Эмилия молчала. Ее глаза, расширенные от ужаса до немыслимых размеров, полные слез скатывающихся по щекам, и страха, были прикованы к нему как к источнику ее мучений, как к воплощению ее самых страшных кошмаров. Она видела не любимого человека, а чудовище, вырвавшегося на свободу из темных уголков его подсознания, готового поглотить ее целиком и полностью,