Кензо

   « Требуется секретарь в агентство недвижимости. Иврит, русский», - гласило лаконичное объявление. Иврит, прямо скажем, был ещё  так себе ( ну что такое 3 года в стране?), но я была преисполнена честолюбивых планов примкнуть к рядам хотя бы относительно белых воротничков и позвонила. Мне назначили день и время собеседования.
    Закинув ноги на стол и поблёскивая стильными очками, на вертящемся кресле «кисэ менаэль» сидело нечто маленькое, смугленькое, с чупа-чупсом по рту и сверлило меня изучающим взглядом.
 - Шалом, мне нужен Жан, - смущённо пролепетала я, молясь, чтобы это оказался кто-то другой.
 - Ольга? - проницательно заметил он. - Я тебя слушаю.
  Мы быстренько обсудили условия ( ах, какие там условия в 99 году для новых репатриантов?!), а я всё не могла оторвать взгляда от нового ( цветного!) компьютерного монитора, по которому плавали рыбки. Представления мои об этом чуде техники были самыми базисными, с пентиумом я справлялась с помощью исключительно клавиатуры, лома и какой-то матери, а он… он уверенно управлял мышью!
  - У тебя такой современный компьютер…- я сглотнула слюну. - Я не умею таким пользоваться.
 - Если ты не боишься учиться, я не боюсь учить, - ответил он, и это был первый, очень серьёзный и важный урок. Не бойся учиться, и тебя научат.
   Жан Вайзенгрин, вопреки ожиданиям, оказался не французом и не марокканцем - в двухлетнем возрасте его привезли из Румынии. Риэлторы-соседи называли конкурента гамадом ( гномом ) и говорили о его несносном характере. Я, однако, быстро просекла, что вся несносность зависит от того, как проведена ночь и выспался ли светлейший. Возможно, он и правда был не самым лёгким человеком, но с Жаном я готова была работать вечно, в отличие от его компаньона душки Филиппа, лицемерного скупердяя. Да что там! Я бы с ним и в разведку запросто…
  - Иди сюда, мне нужна твоя помощь!
  - Да, командир!
  - Никогда не называй меня так!
 - Почему?
 - Никогда.
    Уже позже я узнала, что когда-то он и правда был офицером, командиром. И терял своих солдат и товарищей. И сам, находясь 20 минут без воздуха, выжил каким-то чудом, получив инвалидность. Когда я смотрела на него во время минуты молчания в День памяти павших в войнах Израиля, чувствовала, что значит «мурашки по коже». С тех пор я встаю всегда, даже если дома, даже если одна. И стою, опустив глаза, не глядя по сторонам. Не знаю, можно ли назвать это уроком, но благодаря Жану этот день утратил для меня невыразительно-официальную сухость, но стал близким и болезненным.
   - А где ты работала раньше, до «Исра-мага» ( мое первое агентство недвижимости)?
  - На фабрике, на сортировке апельсинов, на уборке, - мучительно краснею я.
   Он буквально сверлит меня взглядом и чётко, раздельно, почти по слогам, произносит:
  - Работать НЕ стыдно! Ты поняла? Работать НЕ стыдно.
    Вот это точно стало ещё одним уроком! Работать не стыдно…
      В офис заходят ребята из типографии и протягивают готовый образец визитки.
     - Что это? - раздражённо спрашивает шеф. - Лого в центре, а я просил справа, название тивуха слишком мелко… И потом, я не Жан с гимелем, я Жан с зайном!
    Тут необходимо пояснение. В иврите отсутствует буква Ж. При её замене используют либо Г ( гимель), либо З (зайн). Слово «зайн», в свою очередь, означает как букву, так и мужской детородный орган. В старославянском с буквой херъ, впрочем, та же история, мне даже не надо объяснять вам, что она обозначает, помимо звука Х.
    Так вот, в ответ на «я Жан с зайном» в моей душе моментально просыпается мединститутская кавээнщица, и я, не успев подумать, молитвенно складываю руки, завожу вверх глаза и ляпаю: «Барух ха-шем!» ( Слава Б-гу!) Типографские русские мальчики хихикают, Жан одаривает меня долгим пристальным взглядом… «Дууура! - шипит внутренний голос. - Это твой последний день работы!» Но голос ошибается. Отношение Жана ко мне, действительно, меняется, но в лучшую сторону: он начинает относиться ко мне как к равной.
      Жан не был красавцем, но обладал невероятной харизмой и прекрасным чувством юмора, а потому пользовался грандиозным успехом у женщин. Его подруге, эфиопке Инбар, заведующей филиалом больничной кассы, было 25 лет. А самому ему, между прочим, 45. Поэтому я не удивилась, когда Жан спросил:
  - Что бы ты посоветовала подарить женщине?
   - Возраст? - деловито поинтересовалась я.
   - Примерно твоих лет.
   - На какую сумму ты рассчитываешь?
   - Неважно.
   - Подари ей «Кензо»! Такие, знаешь, флакон в форме листа. Обалденные духи!
     - Спасибо, ты очень помогла мне.
    Через несколько дней был мой день рождения. Жан с Филиппом подарили очень полезную в хозяйстве вещь - электрогриль. А потом раздался звонок:
     - Выйди на улицу, только тихо, чтобы Филипп не знал, что я звонил.
    К офису приближался Жан с машбировским пакетом, который и протянул мне.
    - С днём рождения! Только, пожалуйста, ни слова Филиппу! Скажи, что друг подарил.
   В пакете находилась моя несбыточная мечта - «Кензо», листик…
   Никакого друга у меня не было, а Филька, конечно, обо всём догадался.
    Эта сделка с бизнесменом Сухаиком потрясла всю риэлторскую округу.
   - Что?! Этот гамад Жан продал жмоту Сухаику участок?! Да он же только мозги выносит! Как?! Как он это сделал?
   Сухаик и правда около полугода выносил Жану мозг с завидным постоянством, я уже относилась к нему почти как к члену семьи, развлекала как могла и готовила кофе.
    - Сделка века состоялась! - торжественно объявил шеф. - Ты тоже в ней участвовала, поэтому мы решили, что и тебе положен бонус. Что ты выбираешь: уик-энд на Мёртвом море со всей семьёй или 2000 шекелей?
  - Деньги я потрачу, -вздохнула я, - а когда смогу позволить себе такую поездку, неизвестно, так что, Мёртвое море!
  - Правильно, - кивнул он.
    В то время у нас гостила свекровь. Она, конечно, осталась бы с Машкой, если что, но… Когда дело дошло до даты, выяснилось, что заказано два номера: нам с мужем и Маше с бабушкой. В тот же день я стала невольным свидетелем спора компаньонов:
   - Ну маму-то зачем?! - возмущался Филипп. - Она какое отношение к нам имеет?!
  - Филипп, ты не понимаешь?! - кипятился Жан. - Что эта русская женщина видела в своей жизни, кроме дома, работы и кухни?! Для неё это будет впечатлением на всю жизнь!
   Кстати, прилетала свекровь ночью, а машины у нас тогда ещё не было, и муж встречал маму на роскошном спортивном «Шевроле» Жана, который сам и страховку оформил.
   - Понимаешь, - говорил он, - были дни, когда я держал в руках сотни тысяч шекелей. Деньги - вода.
   И ещё урок: слухи о румынской жадности оказались слегка преувеличенными.
   Жан заболел. Сидел в офисе с кашлем, насморком и температурой.
   - Скоро вернусь! - я метнулась в аптеку и вернулась с полным набором антивирусных препаратов.
   - Сколько я тебе должен?
  - Нисколько. У русских не принято брать деньги за лекарство.
    - Ты прямо как жена обо мне заботишься, - блаженно улыбается он, когда я строго в определённое время приношу 3/4 стакана воды и напоминаю, что пора принимать лекарство. - Нет, не как жена, она так не заботилась. Как мама!
     Кстати, мама - ухоженная старушка Гермина с букольками и маникюром, считала своим долгом пожаловаться на непутёвого сына всем и каждому. Но всерьёз это воспринимали только совсем уж непосвящённые.
    У Жана день рождения. Я украсила офис - надпись «С днём рождения!» и фото известнейших женщин мира ( кинозвёзд, всяческих мисс и даже Маргарет Тэтчер) со словами восхищения Жаном от их имени, испекла свой фирменный торт. Он постарался ничем не выдать своей реакции, но глаза временами предательски поблёскивали.
    Через год с небольшим компаньоны всё -таки разоср (зачёркнуто) рассорились окончательно, и наш «Ашдод-2000» приказал долго жить.
        Я пошла своей дорогой.
        Иногда мы встречались в городе и всегда искренне радовались встрече.
       Однажды он позвонил.
   - Скоро выборы в муниципалитет…
    - Я знаю.
    - Не перебивай! Я иду вторым номером от … ( уже не помню, какой партии). Сколько голосов ты можешь нам обеспечить?
      Надо ли говорить, что мы и почти все наши друзья голосовали именно за ту партию?
         Я шла по Рогозин, а он, по своему обыкновению, сидел в уличном кафе.
   - Как дела, Жан?
   - Плохо.
   -У тебя?! Почему?!
  - Я болен.
  - Всё будет хорошо, я уверена! - он и правда не выглядел больным!
      О его смерти я узнала примерно полгода спустя, случайно взяв в руки «Неделю в Ашдоде», и не заплакала - задохнулась в рыданиях.
  -Ольга, что случилось? - спросил Гай ( я уже работала у него ).
 - Жан… Жан, мой бывший шеф! Он… он умер!
     Гай сочувственно кивнул, но в глазах его читалось недоумение: видимо, в голове не укладывалось, что можно так сокрушаться по поводу смерти какого-то там бывшего начальника.
   Дома дочь плакала вместе со мной. Ей было уже 16, а когда я работала у Жана, 5… Муж, вернувшись с работы, тоже расстроился. Свекровь, никогда не забывавшая поинтересоваться Жаном и передать ему привет, очень огорчилась. И даже золовка, ни разу его не видевшая. Так вот получилось, что человек, с которым мы работали чуть больше года, стал важной вехой в нашей израильской жизни. А главный урок, преподанный им, только укрепил меня в уверенности в том, что люди не делятся на чёрных и белых, «русских» и коренных израильтян, они делятся на жадных и щедрых, добрых и злых, людей и не-людей.
   Много позже я нашла его страницу и увидела последний пост, написанный уже в больнице: «Решение принято со спокойным сердцем и без какого-либо давления извне». Видимо, он попросил морфин…
    Сегодня, 9 марта, день рождения Жана. Я не могу его поздравить, но наконец-то смогла вытащить из себя  всё то,  о чём написала, и рассказать о нём.
    Спасибо, Жан! Спасибо за то, что ты был в моей жизни. Помню и люблю.
     А флакон с остатками «Кензо» до сих пор стоит на моём трюмо… Жаль, что теперь не делают таких духов. И таких людей.