Дао Дэ цзин. Толкования. Глава 21

Л А О – Ц З Ы

Д А О   Д Э   Ц З И Н
               

Т О Л К О В А Н И Я
ДЛЯ
ДОМОХОЗЯЕК

Посвящается:
Великому коту Косте и
Великим Пекинесам Ян Чжу-цзы и Чун Чун-цзы.


Записано со слов Великого Пекинеса Ян Чжу-цзы
с безразлично-молчаливого благословения Великого Пекинеса Чун Чун-цзы
в год плодовитой свиньи – 2007 от рождения Иисуса Христа.
(16. 02. 2007 – ……… )


ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
ДАО

Глава 21
 

(1)           «Дырка» Дэ позволяет лишь Дао правильно следовать.
               (кун дэ чжи жун вэй дао ши цун)
(2)           Дао в вещах такое туманное, смутное.
               (дао чжи у вэй хуан вэй ху)
(3)           О смутное! О туманное! Внутри него содержатся формы.
               (ху си хуан си ци чжун ю сян)
(4)           О туманное! О смутное! Внутри него есть субстанция.
               (хуан си ху си ци чжун ю у)               
(5)           О одинокое! О бездонное! Внутри него – Сущность.
               (яо си мин си ци чжун ю цзин)
(6)           Эта Сущность больше чем Истина. В ее середине – Уверенность.
               (ци цзин шэнь чжэнь ци чжун ю синь)

(7)           С древности и поныне имена [вещей] не уходят.
               (цзы гу цзи цзинь ци мин бу цюй)
(8)           Из-за них прямо сейчас
                [Мы] на [собственном] опыте знаем множество [Сущего].
               (и юэ чжун фу).
(9)           Я, почему прямо сейчас знаю внешние проявления множества?
               (у хэ и чжи чжун фу чжи чжуан цзай)
(10)         Из-за этого!
               (и цы) 


«Ведь говорил я ему тогда за завтраком:
«Вы, профессор, воля ваша, что-то нескладное придумали!
Оно, может, и умно, но больно непонятно. Над вами потешаться будут»»
                «Мастер и Маргарита», Михаил Афанасьевич Булгаков, глава 1
 
«Бай-хай Жо сказал: «С лягушкой, живущей в колодце, нельзя говорить об океане»»
                «Чжуан-цзы», Глава 17 (Весенний разлив), Древнекитайская философия, Том 1, 1972

(1).       На годянском бамбуке главы нет, а у Ван Би, Хэшан-гуна, Фу И и в обоих мавантуйских его вариантах строка записана как «кун дэ чжи жун вэй дао ши цун», что читается примерно так: «Отверстие, дыра; Дэ; Его, ее, этого; Объем, вместимость, терпеть, позволять, вмещать; Только; Дао; Правильный; Повиноваться, следовать». Если не поощрять произрастание необузданных фантазий вокруг этих иероглифов, то в «сухом» остатке вырисовывается следующее: вместимость или строгие параметры «дырки» Дэ дозволяют лишь одно – правильное следование Дао. Не больше и не меньше.
              Строка, как обычно, понимается разнообразно. Wing-tsit Chan полагает, что Дао выделяет из себя некое всеохватывающее качество: «The all-embracing quality of the great virtue follows alone from the Tao» (Всеохватывающее качество великого совершенства следует единственно из Дао). Lau Din-cheuk убежден, что Лао-цзы воспевает здесь бодрого мудрокитайца, каждым своим телодвижением следующего повелениям Дао: «In his every movement a man of great virtue follows the way and the way only» (Каждым своим движением человек великого совершенства следует Дао и только ему одному). Или вот Артур Уэйли: «Such the scope of the All-pervading Power that it alone can act through the Way» (Сфера действия всепроникающей Силы такова, что она одна способна действовать через Путь). Потрясающе! Мощная сила Дэ, действующая насквозь Дао в неизвестном направлении. Отечественный производитель: «Облик великой Благости проистекает из Дао» (Маслов А.А.); «Содержание великого дэ подчиняется только дао» (Ян Хин-шун); «Все вмещается великой добродетелью, и в этом она следует лишь Дао» (Семененко И.И.); «Насыщенность пустого Дэ совпадает только с Дао» (Лукьянов А.Е.); «Сила всевмещающего совершенства исходит единственно от Пути» (Малявин В.В.). Как говорят соседские куры, плодовоягодный зефир струит загадочный эфир. Тривиально, но пронзительно. Только, где же «дырка» Дэ? Иероглиф «кун» – это «отверстие, дыра, пустота, щель, hole». Будучи первым знаком в имени Кун-цзы, Кун Цю или господина Конфуция, он знаком всем и каждому. Что до насыщенной всевместимости «all-embracing» и «all-pervading» Дэ, то это суперкачество являет собой результат творческого переосмысления иероглифа «жун», стоящего в строке на четвертой позиции и означающего «емкость-объем, терпение-благоволение, выносить, терпеть, вмещать, дозволять или прощать». Однако, ежели всевместимость Дэ, вытекает из-под не менее всевмещающего Дао, то автоматически попадает в категорию «второй свежести», чего лично мы, с Великим Пекинесом, допускать не собираемся. Поэтому, не улавливая никакого мудросмысла в разделении Дао и Дэ на «впередсмотрящего» и «следом идущего», мы вынуждены взвизгнуть, что Дэ как «сила всевмещающего совершенства, исходящая единственно из Дао» – это вздор, образующийся изнутри постыдного непонимания элементарной физики древнекитайских космологических процессов. Поголовное уклонение важных профессоров от дословного перевода «кун дэ» именно сей факт и акцентирует. Причем, ощути сердобольные домохозяйки нежные сомнения в вынесенном нами безжалостном диагнозе, никто не помешает им озадачиться простейшим вопросом, кто и куда вытекает: сила тяжести из массы тела или наоборот? В конце концов, что первично в пространственно-временном континууме: неуловимое пространство или со свистом проносящееся мимо него неумолимое время?
          Между нами, морковководами, ДЭ – это функция Дао-субстанции, а вовсе не флюиды благодатной энергии или неизвестного науке силового поля. Субстанция окончательной Реальности – это нечто OmniPresent, а ее Дэ-функция – это нечто OmniPotent. На необъятных просторах вселенной OmniPresent без OmniPotent не встречаются. Поэтому следовать друг за другом им не к лицу. Что здесь делает «дырка Дэ»? Похоже, что древние мудрохозяйки измучили Лао-цзы распросами, каким таким чудесным образом неуловимое Дао проявляет себя в гуще желтохвостых китайцев с их неисчислимыми вещами и родственниками. Ведь при том, что органами чувств Дао не регистрируется, всякая домохозяйка беспрепятственно ощущает вокруг себя наполненные материальной субстанцией цветоформы (хомоособи не воспринимает рупа-форму без ее цветовой насыщенности). Не эфемерно-абстрактные образы (знак «;сян» – слон, образ, форма, внешний вид), как в большинстве переводов строки (3), а ароматные рупа-формы, которые всегда можно понюхать, потрогать и лизнуть. Так Совершенномудрый им в ответ и поет, что мутно-смутное Дао («О смутное! О туманное! Внутри него содержатся формы»), будучи Формой Бесформенного (гл.16), именно рупа-формами и наполнено. Нет Дао вне вещей. Why? Да все, что бы ни было формой, есть Пустота, а сама Пустота, если приглядеться с безопасного расстояния, тоже не более чем самая обычная форма (Сутра Сердца Праджняпарамиты). Что видимая форма, что невидимая пустота не более чем условные представления слабопушистых обывателей – фантасмагории из выдуманных ими же самими имен и названий, скрепленных между собой лингвистическими конвенциями. Поэтому, воспринимая Дао-реальность сквозь пять сансарических скандх (пять скандх – всевозможная активность двойственного сознания в виде мыслей, чувств, эмоций, их осознания and so on), будешь вечно болтаться на ее «границе» или «поверхности» (цяо дао) (гл.1), по которой туда-сюда снуют иллюзорные рупа-формы во всем их материальном разнообразии. Вот иероглиф «у» (вещь, материя, субстанция) и сообщает в конце строки (4): «О туманное! О смутное! Внутри него есть субстанция».
              На шоколадно-вафельный десерт строка (5) с помощью иероглифа «цзин» (сущность, дух, энергия) доносит до неверующих домохозяек питательную информацию о том, что внутри бесформенного Дао есть не только твердые объекты и мягкие субъекты, но и нечто абсолютно неизменное и окончательно завершенное (гл.45) – СуперЖивая Сущность (О одинокое! О бездонное! Внутри него – Сущность), чье распределение в пространственно-пищевом континууме и дозволяло всем вещам и зверюшкам соответствовать Дао правильным образом. Как это выглядело на пленэре? Элементарно! Дао-субстанция функционировала в десятках тысяч вещей, плавно просачиваясь в них сквозь «дырку» Дэ, откалиброванную Желтым Божеством столь уникальным образом, что, наполняя их в строгом соответсвии с предписанной им дозировкой, делала их такими, как они есть. Всякой кошке, мошке и зеленой лягушке отмерялась щепотка Omnipresent и несколько капель Omnipotent. Вуаля! Перемешать, но не взбалтывать. Только в этом триумфальном случае все Сущее безмятежно дрейфовало по Океану Дхармадхату на панцире священной черепахи, являя собой правильное божественное великолепие.
              Дао-тождество не ухватить двойственным эго-сознанием. Поэтому назвать Дао истиной все одно, что унизить его. Почему? Потому, что сермяжная правда существует лишь по отношению к своему собственному отсутствию, в отличие от Дао-реальности, не имеющей себе никакой противоположности. Поэтому строка (6) («Эта Сущность больше чем Истина. В ее середине – Уверенность») без тени смущения объявляет, что Дао-сущность неописуема и никаким сравнениям не подлежит: она превосходит любую Истину, почитаемую таковой доверчивыми домохозяйками, по всем возможным параметрам. Глава 1 так и говорит: «Дао, что может быть Дао, не есть постоянное Дао». Или, по-простому, что бы начитанные граждане про Дао ни возмыслили, все будет лишь условными умопостроениями, не имеющими к ничем необусловленной Реальности ни малейшего отношения. Не секрет, что Дао, пробуждаясь в сознании богоизбранной домохозяйки, производит в нем мощный, но революционный «переворот», заодно заполняя его ваджраподобной Уверенностью (с большой буквы). Уверенность ни в какой в вере не нуждается и, for example, в христианстве аналогичными ощущениями могли себя побаловать исключительно те библейские персонажи, коим посчастливилось нос к носу столкнуться с Господом Богом или, на худой конец, с его белокрылыми ангелами. Так прямо сейчас испытывать на собственном опыте не болезненную отрыжку от иллюзорного мира сансарической печали, а несравненное совершенство окончательной Реальности возможно лишь через узкую «дырку» Дэ. Впрочем, заповедное для всех эго-верблюдов игольное ушко тоже подойдет.


(2).       В стандартном тексте строка начинается иероглифами «дао чжи вэй у», а в мавантуйском – «дао чжи у». Роберт Хенрикс отмечает, что «Both Ma-wang-tui texts literally say, «The things of the Way» (tao chih wu) at the start of line 2 where later editions have «As for the nature of the Way [literally – As for the Way’s being a thing]» (tao chih wei wu). My feeling is that the wei was mistakenly left out in both Ma-wang-tui texts, since the basic unit throughout the chapter is the four-character line» (Буквально, оба мавантуйских текста говорят «вещи Дао» (дао чжи у) в начале строки 2, где более поздние тексты имеют «что до природы Дао [буквально – что о Дао, будучи вещью]» (дао чжи вэй у). Мне кажется, что иероглиф «вэй» был по ошибке пропущен в обоих мавантуйских текстах, поскольку строки этой главы содержат, в основном, по четыре иероглифа). Вот лично нам интересно, why нерадивый писарь пропустил знак «вэй» (действовать, быть, служить в качестве) сразу в обоих текстах, скопированных в разное время и с разных источников. Да и понимание «дао чжи у» как «вещи Дао», а «дао чжи вэй у» как «Дао, будучи вещью» снова возвращает нас на унылый концерт философской серенады. Даже соседские куры поднимут на смех всякого, кто осмелится заявить, что Дао является вещью или чем-нибудь обладает. Ох-ох.
              Среднестатистические эго-субъекты постоянно ощущают вокруг себя десять тысяч нестабильных объектов, до краев наполненных материальной субстанцией. Мудромыслящие особи, во все века балансирующие на грани исчезновения, уже смутно догадываются, что за многообразием разношерстного Сущего прячется нечто окончательное и волшебно-бесформенное, непостижимо как «склеивающее» все на свете в Одно-единое. Поэтому «дао чжи у» – это «Дао вещей» или «Дао в вещах», а «дао чжи вэй у» – «Дао, действующее в вещах», что, принципиально, одно и то же. В этом прозаическом случае винить древнего переписчика нет нужды: смысл неизменен при любом варианте. Причем, при таком прочтении строки мгновенно становится ясно, что здесь делает «дырка» Дэ. «Дао в вещах» и «Дао, действующее в вещах» однозначно предполагают «перетекание» Дао-субстанции из божественной Недуальности в десять тысяч обособленных феноменов. Собственно, все желтокитайские домохозяйки хором и поют в главе 39: «Небо Одно-единое обрело – из-за этого ясное. Земля Одно-единое обрела – из-за этого неподвижна…. Десять тысяч вещей Одно-единое обрели – потому-то и народились».

(3). (4). (5).      Если впасть в доверие к общепринятому мнению об том, что Лао-цзы в этих строчках делится впечатлениями от своих медитативных прогулок по Дао-реальности, то, конечно, поначалу он наблюдает туманные образы завораживающего характера. Сосредоточенные домохозяйки тоже способны на такие подвиги. Далее, миновав расплывчатый «слой» утонченных мечтаний, сознание вступает в более плотные сферы, где туманная неопределенность уступает место некой иррациональной субстанциональности. Хотя эта непроницаемая дымка, обозначаемая Лао-цзы иероглифом «;сюань» (гл.1), также не принимает никаких четких очертаний, знакомство с ней производит на пронзительную особь ошеломляющее воздействие. Почему? Да, узри чуткая домохозяйка у себя на кухне электроны и протоны, ее ошеломлению не стало бы конца. Кстати, глава 52 вовсе не от скуки говорит о Видении «мельчайшего». Едва ли Совершенномудрый имел в виду элементарные частицы, но по заверению Мастера Пи-Пу (вислоухий кролик на наших грядках), в какой-то неожиданный момент этого развлечения трехмерная картина мира рассыпается на мельчайшие вспышки света. Все, что «внутри и снаружи», становится одной плотности. Со временем и вовсе беда. Как говорит мудрокот Костя, «те же птички летят и коровы мычат», но времени нет. Живописать остановившееся время... Ох-ох… Только Будда Шакьямуни справился с этим хронологическим парадоксом, провозгласив, что истинносущий Татхагата приходит из тотального «ниоткуда», молниеносно исчезая в прекрасном «никуда» (Ваджраччхедика-сутра). Легко догадаться, что, если Татхагата уходит в никуда, то с будущим у него встреча не запланирована, а коли является из ниоткуда, то с прошлым он и вовсе не знаком. Согласно заявлению Чжуан-цзы, физико-химическое тело двуногой зверюшки внезапно и неожиданно растворяется в Великом Всепроникающем, утрачивая при этом все свои обременительные границы (при избытке вдохновения можно и полетать).
                Наконец, строка (5) ведет в высокочастотную, но запретную для вялых эго-субъектов сферу Дао-сущности. Здравствуй, Бодхи! Вот и мы! В этих мистических широтах сознание, словно кружась в неистовом вихре, теряет свою устойчивость. Ведь совершенномудрое «сердце глупца», как и ветер горных вершин, не ведает, на что ему опереться, где остановиться и к чему по привычке привязаться (гл.20).
                Оставаться сторонним наблюдателем, испытывающим неуверенность от вздорных сомнений, рядом со Святым Духом нельзя. Дао-сущность не допускает ни малейшего себе сопротивления, и тем уж более в виде малодушного недоверия. Поэтому в строке (6) мы и имеем Уверенность с максимально заглавной буквы. 
              Великий Пекинес после порции отварной индюшки с черносливом и кабачками не стал сдерживать поэтические порывы. Вислоухий кролик Пи-Пу, заслышав его вдохновенные повизгивания, обнял недоеденную морковку и мирно заснул. Хитрокот Костя, вообще, редко просыпается. Лишь Неразумный, выслушав песнь Великопушистого до самого конца, пустился в бурные аплодисменты, периодически прерывая их экскламациями а-ля «виват», «банзай» и «бон джорно, товарищи». В отличие от проспавших сей исторический момент кота и кролика, он записал огрызком карандаша каждое слово на заборе, прям супротив капустных грядок, дабы обрадовать грядущие поколения вялых обывателей новозаветным благовествованием: 
               
Fortissimo.
 
Разве может Дао быть от вещей отлично?
Дао в вещах и есть Великое Совершенство.
Та основа, что присутствует во всем Сущем
И то нечто, что мы называем Жизнью.
О, как оно безудержно и непреклонно,
Настойчиво и неумолимо!
Там, в глубине, у самого дна,
В самом центре таинственной Середины
Проявляется «ЦИ», поднимаясь к поверхности,
Будто бы непрерывная дымка,
Будто бы пыль мельчайшая, что изначальна и истинна,
С непоколебимой уверенностью, превращающаяся в Сущее.

             Дао не бывает вне вещей в «чистом виде». В вещах же Дао неуловимо и туманно, но все равно от них неотделимо («Здесь, о Шарипутра, все дхармы отмечены пустотой. Они не возникают и не прекращаются, ни порочны и ни чисты, ни совершенны, ни несовершенны», Сутра Сердца Праджняпарамиты). Традиционно, в переводах строк (3), (4), (5) говорится, что внутри, в середине или центре Дао-реальности присутствуют расплывчатые очертания форм, семена вещей и утонченная субстанция Сущности. У цивилизованной домохозяйки этакие фантазии могут вызвать обманчивое впечатление, что Дао являет собой некую мистическую область экстрасенсорики, где есть то, это и вот это. Мы, с Мудропушистым, не пытаясь ни полемизировать, ни иронизировать, беремся самонадеянно утверждать, что Дао – это не некая мистическая область, да и не область вовсе. В Дао-реальности нет ни субстанции, ни вещей, ни даже Сущности. Дао просто не с чем сравнивать, и именно поэтому оно пустым-пусто, как съеденный накануне бублик!
              Застенчиво подражая гатхе Шестого Патриарха (Сутра Помоста, гл.1), можно жизнерадостно взвизгнуть, что во вселенной нет и никогда не было ни единой обособленной вещи. Все дхармы иллюзорны и, как обмолвился Будда Шакьямуни в Алмазной Сутре, представляют собой не более чем «a fault of vision». Раз у Великого Образа нет очертаний (гл.41), то откуда же там взяться всякой пыльной всячине в виде форм-вещей, каких-то семян, да еще и выпукло ощутимой Сущности? Ведь пока сознание продолжает различать всю эту философскую требуху (гл.12), оно все еще вне Дао. Оно – «outsider» для Великого Смысла.

(6).       Здесь медитативное путешествие в глубины сознания, предпринятое в предыдущих строчках, обретает свое счастливое завершение. Однако все по порядку или, как говорит мудрокот Костя, не надо бегать впереди мышки. Строка состоит из восьми иероглифов «;ци ;цзин ;шэнь ;чжэнь ;ци ;чжун ;ю ;синь», которые читаются следующим образом: «Это (его, ее, их); Сущность (дух, семя, энергия, сила); Очень (слишком, более чем, превосходить); Реальность (истина, настоящий, подлинный); Это; Середина (то, что внутри, центр); Иметь; Вера (уверенность, искренность, доказательство)». Роберт Хенрикс: «These essences are very real; Inside them is the proof» (Эти сущности очень настоящие. Внутри них доказательство). Wing-tsit Chan: «The essence is very real; in it are evidences» (Сущность очень настоящая. В ней есть подтверждения). Торчинов Е.А.: «Эта суть энергии жизни предельно истинна, в ее средоточии сокрыто доверие». Малявин В.В.: «Эти семена такие подлинные! Они дают уверенность». Вин-тсит Чан и Роберт Хенрикс, похоже, не сильно переживая о смысле строки, приходят к умозаключению, что «сущность» или даже «сущности» очень-очень настоящие и истинно-реальные. Торчинов Е.А., прекрасно понимая, что сущность или в его случае «энергия жизни» не бывает «очень-очень» реальной, говорит о ее предельной истинности. Малявин В.В., не долго мучаясь, объявляет, что «семена такие подлинные». Какие «такие»? Истинная Реальность так же, как и булгаковская осетрина, присутствует под Небесами в единственном числе и состоянии наивысшей свежести. Во всех иных случаях она представляет собой никчемные умозаключения, высосанные из грязной лапы в приступе философского возбуждения.
              Дао мерещится дерзновенной домохозяйке чем-то окончательно истинным и подлинно реальным лишь пока та о нем мечтает и трепетно к нему устремляется. Как только Всевышний откроет ее чистое сердце для созерцания изначальной Реальности, все, что сия гражданка сможет вымолвить, если, конечно, не ограничится Благородным Молчанием, так это то, что Дао вне Истины, вне Абсолюта, вне Господа Бога и всего остального, вместе взятого. Дао-реальность прямо здесь, под самым носом, за последним пределом беспредельного! Так если мы, с Великим Пекинесом, угадали с переводом этой строки, то заявление, что Сущность больше чем Истина, безошибочно указывает на то, что самозабвенный желтокитаец, оставивший человечеству эти восемь иероглифов, триумфально вошел во Врата Дхармы. Весь, со всеми своими потрохами. Вуаля!
              Эго-субъекты испытывают уверенность лишь в том, что твердо знают, но любое знание призрачно и ненадежно, поскольку обусловлено насквозь и поперек. Какую веру, надежду и тропическую любовь на него ни водрузи, они также будут ущербны и неустойчивы. Только отведав Эликсира Бессмертия, двуногая зверюшка получает подарок из мира Великой Пустоты – ваджраподобную Уверенность бесстрашного сердца. Нет, это не нахальная заносчивость представителей прямоходящей хомофауны. Это конец всех сомнений! «Знание отправилось на южный берег реки Белая Вода, поднялось на холм Конец Сомнений и увидело там Возвышающегося Безумца», – сообщает Чжуан-цзы в главе 22. Мы, с Великопушистым, готовы спорить на три порции сухого корма, что в груди этого Безумца билось «Сердце Глупца» (гл.20), преисполненное непоколебимостью единонаправленного Самадхи. Разумеется, разжиревшим обывателям сей героический персонаж именно безумцем и кажется. Как справедливо заметил Лао-цзы, громко не хохочи они, в Дао явно бы не хватало какой-то пикантной малости (гл.41).

(7). (8). (9). (10).          Мавантуйские шелковые свитки и текст Фу И в строке (7) сообщают, что «;цзы ;цзинь ;цзи ;гу» (от настоящего в древность), что прямо противоположно сказанному в версиях Ван Би и Хэшан-гуна «;цзы ;гу ;цзи ;цзинь» (с древности до наших славных дней). Роберт Хенрикс глубокомысленно полагает, что «The standart text of Lao-tzu has «From the past to the present»  in line 8 (у нас строка (7)), it now seems clear that the reverse form is correct since the last words in lines 8, 9 and 10 all would have rhymed («past»/ku, «gone away»/ch’u, «father/fu)» (Стандартный текст Лао-цзы говорит «От прошлого к настоящему» в строке 8. Сейчас очевидно, что прочтение этой строки в обратном направлении будет правильным, поскольку последние иероглифы строк 8, 9 и 10 рифмуются («прошлое»/гу, «уходить»/чу, «отец»/фу)). Ах-ах! Устал профессор. Во всех текстах «gone away» присутствует не как «;ch’u» (выходить, появляться), а как «;qu» или «цюй» (уходить-проходить), что с «;гу» и «;фу» рифмуется так же, как свекла с апельсином. Со всяким случается. У нас тоже иногда иероглифы в глазах мерцают. Так вышел в огород, вскопал пару грядок – и снова как зеленый огурчик! Впрочем, это все тычинки с пестиками (тычинка – это мальчик, а пестик – девочка). Сами же цветочки следуют далее в таком изобилии, что мы, с Мудропушистым, уж подумывали приспустить хвостик, да как ни в чем не бывало устремиться к следующей главе. Но, оказалось, что и она не орешки в шоколаде. Короче, легкая дымка отсутствия аппетита внезапно окутала вольные грядки схимников-огородников. Даже вислоухий мудрокролик потерял в кустах свою морковку, а хитрокот Костя проспал сметану на ужин. Ох-ох.
              После обнюхивания строк (7), (8), (9) и (10) неожиданно выяснилось, что они не только таинственны, но еще и загадочно туманны. Строка (7), зафиксировав в первых четырех иероглифах временные рамки описываемых событий (с древности по сю пору), сообщает, что «;ци ;мин ;бу ;цюй» (Их, его, ее; Имя, название; Не уходит, не проходит). Вот чьи имена не уходят? Снегурочки и Буратино? Дао-сущности или десяти тысячи вещей? Как изволят выражаться в таких случаях соседские куры, никак неясен сам предмет, вокруг которого кудахтать. Конечно, исходя из предшествующих строк нетрудно возомнить, что иероглиф «дао» с незапамятных времен сверкал на древнекитайском небосклоне, воодушевляя любознательных домохозяек на интеллектуальные подвиги. Например, Роджер Эймс и Дэвид Холл именно это и проповедуют: «From the present moment back into antiquity, Praise for way-making has never ceased, And it is through way-making that we can act in accordance with the sire of the many. How do I know that the sire of the many is sо? By this». Роберт Хенрикс (мавантуйский текст «В»): «Its name has never gone away. It is by this that we comply with the father of the multitude [of things]. How do I know that the father of the multitude is so? By this» (Его имя никогда не уходит. Из-за этого мы и пребываем в согласии с отцом множества (вещей). Как я знаю, что отец множества таков? Из-за этого). Отечественный производитель предлагает следующие мажорные лады: «С древности и до наших дней имя его не высказано. Оно известно, как отец мириад созданий. Откуда я знаю, что форма Отца созданий такова? Из него же самого» (Маслов А.А.); «С древности и поныне Его имя не исчезает, в Нем вижу Отца всего тварного. Откуда я знаю, что Отец всего тварного таков? Из того, что сказано» (Лукьянов А.Е.); «С древности и поныне имя его не преходит. Благодаря ему опознаем величие превращений. Откуда я знаю, что таково величие всех превращений? Благодаря этому» (Малявин В.В.); «С древних времен до наших дней его имя не исчезает. Только следуя ему, можно познать начало всех вещей. Каким образом мы познаем начало всех вещей? Только благодаря ему» (Ян Хин-шун). Между нами, схимниками, «величие всех превращений» от Малявина В. В. – это мутная отсебятина, а «начало всех вещей» у Ян Хин-шуна – это и есть Дао, которое он в пролетарском задоре призывает опознавать с помощью его же никуда не исчезающего имени. Странные фантазии Маслова А.А про имя, что никак не высказано, но все равно всем известно, и диагностировать-то боязно. У нас на деревне даже толстые утки не смеются, заслышав такие шутки.
              Лао-цзы в первой строке главы 32 говорит, что «дао чан у мин» (Дао постоянно не имеет имени). В главе 25 он развивает эту животрепетную тему, объявляя, что никогда и не знал названия одиноко стоящей вне изменений бесформенной Формы того, что «Не Вещь» (гл.14). «Дао» – это бессмысленный звук, не несущий внутри себя никакого питательного содержания. Благоговейно за ним следовать и богомольно славословить – занятия никчемные. Поэтому мы, с Пушистомудрейшим, не поспешим устраивать на нашем огороде «praise for way-making» с хлопушками, да бубликом вприсядку. Совершенномудрому не свойственна религиозная патетика: как ни называй Великое Дао, проскользнуть в его божественные недра с помощью монотонного повторения его звонкого имени, не получится. Тогда, о чьих же именах идет речь в строке (7)?
              На наш беспринципный нюх, имена и названия бывают только у десяти тысяч вещей. Поэтому в строке (7) они могут относиться лишь к вещам, упомянутым ранее в строке (2). Ведь при всем том, что Дао в вещах никакими нервными окончаниями не ощущается, имена с древности и до наших дней им неизменно сопутствуют. Благодаря этим липким ментальным стикерам двуногие зверюшки и способны знать все многообразие явленного Сущего от изначальной альфы до самой последней буквы любого алфавита.
              Возвеселившись от столь благоприятного разворота древнекитайских событий, мы, с Великим Пекинесом, уж собирались распушиться и наградить себя баночкой малинового варенья, как вдруг вероломные соседские куры учинили намечающемуся празднику бесцеремонную обструкцию. Своим утонченным обонянием пеструшки разнюхали тот малоизвестный факт, что блистательный Рихард Вильгельм в 1910 году уже воспел аналогичные настроения: «From ancient times to this day we cannot make do without names in order to view all things. Whence do I know the nature of things? Just through them» (С древних времен до этого дня нам не обойтись без имен, чтобы видеть все вещи. Откуда я знаю природу вещей? Да через них). По их куриному мнению, баночка малины полагается именно ему. Признаться, мы всегда рады Рихарду Вильгельму, но за малиновое варенье будем царапаться и храбро верещать. Конечно, он преодолел загадку строки (7), но далее по неизвестным причинам пришел к совершенно пораженческому выводу, что «through» имена можно знать «the nature of things». Сквозь имена можно знать только то, что красно-пупырчатые ягоды называются малиной, а, сваренные с сахаром, будут именоваться вареньем. «The nature of things» ни с какого боку в этой ситуации не просматривается.
              Наконец, оставив вдали страсти по гордому имени «Дао», мы резвой рысью устремимся навстречу строке (8), которая у Ван Би, Хэшан-гуна и Фу И прописана как «;и ;юэ ;чжун ;фу» (С помощью, из-за, посредством; Испытать и знать на собственном опыте, инспектировать; Толпа, множество; Отец, начало, только что, just now). То есть, из-за того, что с древности till now имена и названия никуда не уходят, мудрокитаец изнутри собственного опыта знал «;чжун ;фу». «Чжун фу» – это «множество отцов» (отцы множества) или, прикрыв глазки на чистописание, «отец множества». Иероглиф «чжун» (множество) требует себе существительное во множественном числе или нечто «uncountable» (for example, «чжун мяо» в первой главе). Lau Din-cheuk, как стопроцентный китаец с многократным университетским образованием, покорно чтя грамматику, переводит эти строки следующим образом: «From the present back to antiquity, Its name never deserted it. It serves as a means for inspecting the fathers of the multitude. How do I know that the fathers of the multitude are like that? By means of this» (От настоящего в древность его имя никогда его не оставляет. Оно служит средством для инспектирования отцов множества. Как я знаю, что отцы множества таковы? Посредством этого). «Пять тысяч иероглифов» особым почтением к правописанию не отличаются или, вполне возможно, сама грамматика с тех давних пор претерпела качественные изменения. Так «отцы множества» – это откровенная чушь, но с грамматической точки зрения перевод выполнен безукоризненно. Попытки обнаружить в «чжун фу» какой-нибудь ощутимый смысл, пусть и в ущерб нормативной лингвистике, как раз и выливаются в «отца тварных созданий» и «начало всех вещей» под острым соусом «величия превращений».
              Что можно взвизгнуть, созерцая такое философское наследие? К сожалению, многое. Во-первых, не секрет, что в «Дао Дэ цзин» Дао, выступая в роли МАМЫ всего, что под Небесами, рождает и вскармливает десять тысяч вещей самостоятельно, в полном одиночестве и без привлечения к участию в этом процессе каких-либо родственников. Отец множества «тварного множества» возникает в тексте только один раз и только в этой главе. Его неожиданный выход на сцену труднообъясним и не несет внутри себя никакого смысла. Элементарно заменив папу мамой, уловить разницу до невозможности затруднительно. Во-вторых, при подобном прочтении строки (8), заключительный фрагмент главы приобретает столь безутешные очертания, что… Ну допустим, мудрокитаец спросонок сам себя громко спрашивает, откуда ему известно про «отца множества тварных созданий», а затем сам себе тихо отвечает, что, мол, «из-за этого», то есть, из-за неизменного имени Великого Дао…. Ох-ох. Вот наблюдая такие его мучения, что остается доверчивым домохозяйкам? Беззащитно уверовать и беспомощно возрадоваться тому, что сей одичалый мудрец зачем-то с помощью имени Дао разузнал, каков из себя этот более чем бесполезный отец?
              Так если вместо несуразного «отца» обнюхать знак «фу» в качестве наречия «just now» или «прямо сейчас», то вырисовывается тривиальный кухонный натюрморт, в инерьере которого все древнекитайские домохозяйки живо созерцают вокруг себя разнообразие тьмы вещей в виде сковородок и кастрюль, ложек, вилок и тарелочек, газовой плиты и стиральной машинки. Каким чудесным образом? Да в силу того, что с незапамятных времен общительные китайцы не уставали развлекать себя наименованием всего, что попадалось им на глаза, постепенно образовав в своих пушистых головах устойчивые лингвистические конвенции. Ведь по утверждению Великого Чжуан-цзы, вещи становятся тем, что они есть, только после того, как заботливые граждане наградят их именами и названиями (гл.1). Поэтому Лао-цзы и говорит: «Из-за этого!»
              Здесь и сказке бы конец! Здесь бы и припасть к баночке с вареньем, но на мавантуйском шелке снова все не так. Строка (8) вместо «;и ;юэ ;чжун ;фу» записана, как «;и ;шунь ;чжун ;фу», где «;шунь» означает «соглашаться, подчиняться», а знак «;фу» выглядит совершенно иначе, чем в стандартном изложении (;фу). Хотя он и означает все того же плодовитого отца, как наречие «just now» уже не используется. В качестве беззаботного раскаяния мы можем заявить только то, что мавантуйские тексты, даже пролежав под землей более двух тысячелетий вдали от нерадивых переписчиков, ничего не гарантируют. После сочного набора несуразиц в главах 1, 3 и 8 легко прийти к неутешительному выводу, что ошибок в них ничуть не меньше, чем в остальных манускриптах. Возможны сотни бытовых причин, по которым одинаково звучащие иероглифы были нарисованы по-разному. Конечно, на вкус, на цвет…, но, какое отношение к «дырке Дэ» имеет весь заключительный фрагмент при прочтении иероглифа «фу» в значении «отец»? Уй? Мы, с Великопушистым, в версии со странным «папой» не усматриваем внутри последних строк ничего кроме патетического нытья в елейно христианской тональности. В том же победоносном случае, когда знак «фу» ведет себя как звонкое наречие, все и сразу встает на свои места. Теперь эта мистическая поэма приобретает вполне законченный общеобразовательный вид, элементарно воспевая единство древнекитайского мироздания в проекции на вертикальную плоскость. Сверху располагается туманное Дао, не улавливаемое никакими рецепторами, а прямо под ним десять тысяч вещей, вполне доступных для зрения, слуха и задумчивого обнюхивания именно в силу того, что у них есть имена и названия, позволяющие сформировать о них знание в виде условных представлений. В месте их счастливого соприкосновения нетрудно заметить волшебную «дырку ДЭ», сквозь которую Абсолютная Реальность правильно и непринужденно проявляла себя в сансарическом мире своего же двойственного восприятия.
                Шестой Патриарх Чань, Великий Хуэй-нэн, испытав тотальное пробуждение Дао-реальности в своем сердце-уме, воскликнул изо всех своих древнекитайских сил: «Невероятно! Все десять тысяч дхарм есть лишь проявления Сущности-природы сердца-ума» (Сутра Помоста, гл.1). Совершенномудрый в главе 52, очевидно, из тех же лучезарных побуждений торжественно объявляет, что, зная Дао-маму, будешь знать и всех ее отпрысков. Ведь ОДНО пребывает во ВСЕМ, а ВСЕ пребывает в ОДНОМ. Каждую кшану мысли! И никакого бессмысленного «отца».