Лебединая история

     Набрёл я на это странное гнездо абсолютно случайно. Весна в тот год выдалась на удивление столь ранняя, что даже дед Никифор не помнил такой ранней и тёплой весны. Да и его дед, про такое ему не сказывал. Никифор в деревне был личностью знаменитой и авторитетной. Он самолично, видел самого Верховного Главнокомандующего Иосифа Виссарионовича Сталина, в Москве, на трибуне Ленинского мавзолея, когда участвовал в параде Победы в колонне Карельского фронта (кстати, первый из всех фронтов Великой Отечественной прошедший на параде, потому что война на нём закончилась ещё в 1944 году).
     Весна тёплая да ранняя продержалась почти три недели. Снег по открытым местам быстро сошёл, почки на кустах и деревьях не на шутку набухли, а верба так и вообще вся принарядилась в весенний ароматный наряд. Повылазила мелкая зелёная травка, вдоль берегов протянулись широкие, незамерзающие даже ночью, полыньи, птичий гомон только нарастал, а воздух  как дурманом кружил головы молодым, да и не только…
     Все так поверили в это чудо природы, что даже многоопытные прекрасные и умные лебеди прилетели в родные места своих гнездований заметно раньше своих предков, которые веками поднимали на крыло своё потомство в наших краях. И вдруг, резко похолодало. Ударили морозы, выпал колючий снег, и природа скукожилась и замерла, выжидая из последних сил окончательный приход тепла.
     Загулявшая где-то весна, и впрямь, вскорости, вернулась, ну буквально, через, каких-то, три дня, как раз к ближайшим выходным. Тут я и наведался с очередным визитом в деревню, к своему племяшу Василию, сыну моего брательника Виталика. Приезжал я сюда не часто, семья, работа, дорога…Да, и мои домочадцы, так уж получилось, были сугубо городскими, как сейчас говорят, конкретно урбанизированными и на два-три дня в какую-то там деревню, да ещё пол дня на дорогу в один конец, - нет не затащишь! А по мне, так это был рай на земле! С малых лет, и пока не закончил восьмилетку, каждый год моя милая матушка, почти на всё лето привозила нас с младшими сестрёнкой и братишкой к бабушке Груне и деду Ване. С тех пор, само ожидание предстоящей поездки в нашу деревеньку, не говоря уж о времени нахождения в ней и прилегающих окрестностях, всегда было для меня, чем то желанным, тёплым, радостным и необычайно счастливым.
     Вот и в этот раз, приехав в деревню, когда она пребывала в традиционной короткой послеобеденной дремоте, я отложил обязательный подомовой обход (дабы ни кого не обидеть) немногочисленных ныне её жителей и, накоротко, пообщавшись с Василием, заторопился за околицу к местной речке. Василий, по такому случаю, снабдил меня видавшим виды ватником и почти новыми болотниками. А солнце было уже такое тёплое, что можно было гулять и без шапки.
     Местность от деревни плавно спускалась к извилистой речке, местами широко разливавшейся в приличные озёра и протекавшей по заболоченной пойме. Низкие, за редким исключением, берега по своей кромке густо поросли тростником и камышом, а за ними шли почти непроходимые заросли ивы и тальника. Вся эта растительность серого цвета стеной преграждала путь, но уже чувствовалось, что ещё день-два, и вся она покроется молоденькими, едва-едва проклюнувшимися зелёными листочками. Многолетние травы, в особенности вездесущая осока, аир, болотница и другие, такие же серые, плотно укрывали землю, и только ближе к кочке и в самых утаённых местах виднелась уже новая, крохотная, ярко зелёная травка.
     Пацанами, летом мы играли в этих дебрях в войнушку, наших и немцев, изображая   отважных   и   смелых   партизан,   и,   конечно   же,   наши   всегда побеждали. Я уже был не в том возрасте, чтоб лезть напролом и спокойно вышел к берегу по одной из многочисленных, многолетних, узких и утоптанных как асфальт троп.  Деревенские любили порыбалить, и хотя детей, да и вообще молодёжи, в деревне практически не осталось (школу то, постперестроечные власти закрыли), продолжали регулярно наведываться на свою речку. На противоположном берегу шли сенокосы, а сразу за ними косогор и бескрайняя тайга. А какая с берега открывается красота…?! А если на рассвете или закате, а когда золотой осенью, а дух то какой, - не наглядеться и не надышишься!
     Вот тут то, почти у берега, я и наткнулся на это странное лебединое гнездо. То, что это были лебеди, сомнений не было. Этих крупных, красивых, белоснежных, величавых птиц с длинной, грациозной шеей трудно перепутать с какими-то другими  птицами. Но, вид их был ужасен. Видно было, что и лебедь и его лебёдушка были почти при смерти. При моём внезапном появлении они не издали ни звука, только чуть зашевелили своими чёрными лапками и один из лебедей попытался прикрыть гнездо, точнее то, что от него осталось, крылом, но у него ничего не получилось. Всё оперение их было взъерошенным и в грязных полосах. Видимо, они хотели как-то встать, приподняться, но безуспешно. Умирающие лебеди лежали в большом гнезде, между ними была раздавленная кладка, глаза с туманной поволокой редко и едва-едва моргали, и оранжевый клюв с чёрным окончанием одного из них, лежал на шеи другого, почти у основания головы.
     Не знаю почему, но первое, что я интуитивно сделал, это взял на руки ближайшего ко мне лебедя и опустил в воду. Плавно поводил руками туда-сюда, смывая грязь, и голова лебедя, первые мгновения державшаяся на поверхности, стала медленно погружаться под воду. У берега было неглубоко, буквально чуть выше колена. Рукава ватника намокли, я отпустил птицу, правой рукой перехватил её за голову и аккуратно поднял из воды, пытаясь приоткрыть клюв. Тело лебедя, со сложенными огромными крыльями, плавно ушло под воду и легло на дно, глаза закрылись. Птица не подавала никаких признаков жизни. Обоими руками я поднял  лебедя со дна, его длинная шея свисала как плеть. Оперение его уложилось естественным образом и выглядело теперь как приглаженное. Вымытый, и ставший необыкновенно белым, особенно на фоне окружающей серости и в лучах яркого солнца, он выглядел как не земное создание, как укор нам грешным людям, что не сберегли такую красоту. Я вынес его на берег и аккуратно уложил на его прежнее место.
     Всё, тоже самое, я проделал и со вторым лебедем, и с тем же «успехом». Казалось, что они до последней своей птичьей возможности цеплялись за жизнь, ожидая того, кто придёт к ним с добром, на помощь. И с трудом дождавшись его, мгновенно умерли. Постояв некоторое время у гнезда, я уже было собрался в подавленном настроении покинуть сиё печальное место, но неожиданная, внезапная мысль остановила меня. «А что, собственно, они пытались до последнего вздоха защитить и уберечь?!» Я вытащил из основания гнезда ветку покрепче и потихонечку разворошил кладку раздавленных яиц. Каково же было моё удивление, когда на самом её дне, я обнаружил одно целое яйцо. Аккуратнейшим образом, я обернул его в свой большой, в крупную синею клетку, носовой платок, и уложил в глубокий боковой карман старой фуфайки. Соблюдая  всевозможнейшие  меры  предосторожности,  и постоянно произнося  про себя: - «Господи, помоги!», я как можно быстрее устремился назад в деревню, к крайней избе, где, одиноко проживала родная сестра Виталика, в бывшем, знатная колхозная птичница Татьяна Дёмушкина.               
     Колхоза, естественно, давно уже не было, но любовь её к любимому делу (извиняюсь за тавтологию) очень даже в ней сохранилась. Были у неё в хозяйстве и куры разных мастей, и цесарки, и индюки, и утки с гусями…, в общем, как говорится, каждой птичьей твари  по паре! Говорили, что завела она у себя даже двух страусят! Как раз в эту поездку, я и хотел их посмотреть, а тут и солидный повод появился.
     Татьяна встретила меня неприветливо. Была у неё серьёзная, веская причина с большим недоверием относиться  к нашему мужскому сословию (но, об этом, сейчас, мы ведать не будем). Однако, даже не дослушав мой сбивчивый рассказ до конца, увидав у меня в руках лебединое яйцо, которое я с величайшей осторожностью извлёк из кармана, она вместе с платком немедленно его у меня забрала и скрылась в своём птичнике, успев только сказать, не то, приходите пожалуйста позже, не то приходите пожалуйста потом!
     Но, не позже, ни сразу потом, прийти в ту поездку у меня не получилось. Почему?! Не о том речь. Так уж вышло... А приехал я опять в деревню, тоже весной, но уже через два года, и сразу подкатил к её дому. Татьяна вышла на шум подъехавшей машины и поднявшийся, в её птичнике, гвалт. Приветливое лицо её улыбалось. Она вежливо поздоровалась, и тут же, сделав взмах рукой, как бы приглашая пройти за ней, тихо, но чётко произнесла: - «Пройдёмте со мной, пожалуйста!» Я едва замешкался, а она неожиданно быстро скрылась за углом дома, так что пришлось нагонять. Вышли за огороды,  вниз к реке, на ту самую тропу, по которой я так торопился  два года назад.
     Сердце моё ёкнуло! Неужели, она ведёт меня к тому самому лебединому гнезду?! Да, это было именно то место! Только, не доходя метров пятидесяти, на, прилегающей к гнезду территории, весь прибрежный кустарник и тальник были тщательно срезаны по уровень скошенной травы. Так обычно делают в заповедных местах, где редкую птицу оберегают хорошие люди, чтобы хищники не могли незаметно подкрасться. Огромное гнездо, почти на метр возвышалось у самого берега, на маленьком, кочковатом вдававшимся в реку, мысочке. Два больших, прекрасных  лебедя, заметив нас, поднялись во весь рост, широко раскинув огромные белоснежные крылья и угрожающе изгибая свои грациозные шеи, стали издавать звонкие и трубные крики, вперемежку с громким шипением.
      Вдруг, один из лебедей, сильно и часто размахивая крыльями, соскочил с гнезда и устремился в нашу сторону. Татьяна, на ходу, не оборачиваясь, сделала мне знак рукой, чтобы я остановился и не следовал дальше, а сама, тоже раскинув руки, как крылья, в стороны, пошла навстречу с набегавшей большой, и казалось очень грозной, птицей. Метров за пятнадцать – двадцать до их встречи, шея лебедя перестала изгибаться и вытянулась вверх, грозное шипение прекратилось, а издаваемый крик, стал гортанно-радостным и ещё более частым и звонким. Всякому стало бы ясно, что эти двое узнали друг друга, и теперь стремились, как можно быстрее, встретится, как после долгой разлуки. 
      Она опустилась на колени, не опуская раскинутых рук и выпрямив спину. Лебедь, не сбавляя темпа, чуть не врезался в неё, затормозив буквально,как говорится перед самым её носом, широко и резко взмахнув огромными крыльями и перестав издавать свои пронзительные крики. Он, ткнулся в неё, всем своим большим, покрытым белоснежным пером, телом, аккуратно обняв её широкими крылами так, что только её голова в цветастой шале, да раскинутые руки были выше его объятий. Голова его с закрытыми глазами опустилась ей на плечо, а она одной рукой тихонько гладила его по этой самой голове и шее, а второй  слегка прижимала его к себе. Там где я стоял, было слышно, как она что-то напевает, что-то очень похожее на колыбельную, слегка раскачиваясь в такт, а он тихо издаёт курлыкающие звуки. Такое курлыканье белых лебедей можно услышать всякий раз, высоко в небе, когда собираясь в свой клин, они возвращаются на родину, или когда  покидают её. 
      Стоять на одном месте, как истукан, и наблюдать всю эту, трогательную, разворачивающуюся  на моих глазах картину, стало как-то неудобно. Будто я подсматривал за чем-то очень личным, и я решил потихонечку ретироваться восвояси. И только тогда, бросая прощальный взгляд, я, неожиданно для себя, заметил, вплетённый в лебединое гнездо, уже изрядно выцветший, но всё ещё узнаваемый, тот самый, мой большой, в крупную синюю клетку, носовой платок. Всё стало на свои места, а с души как камень свалился: - «Ну, слава Богу, выжил! Выходила!», и я быстро, не оборачиваясь, зашагал прочь.

                Михаил Флот, февраль 2024 г.