***

СТАСИНЫ РАССКАЗЫ

ВСТУПЛЕНИЕ.
В далёкие, и как мне теперь кажется, очень далёкие времена, я вышла замуж. Замуж я вышла совсем молоденькой девушкой по большой, конечно, любви. Муж мой проживал вместе с матерью и бабушкой в коммунальной квартире. Соседями по квартире была семейная пара из-под Резекне. Местечко называлось Озолайне, а на латгальском языке звучало несколько иначе - Узулайне. Женщину звали Станислава, а сокращённо Стася, мужа её звали Эдуард, а в семейном кругу его почему-то Алик. Фамилия их была Рунцис, что означает - кот мужского пола. По национальности они были латгальцы. Латгалия, это одна из четырёх областей Латвии, при чём самая бедная. Почвы в основном песчаные и глинистые, большую часть Латгалии занимают озёра и торфяные болота. Деревень, как таковых было мало, да и те в основном староверские, а вот хуторов хватало. Вот на одном из таких хуторов и проживали семья Стаси, а на соседнем  хуторе семья её будущего мужа. Муж с женой к тому времени, как я вышла замуж и поселилась у свекрови, были людьми преклонного возраста. А может мне тогда по молодости казалось - пятьдесят лет, это глубокая старость? Скорее всего что и так.
Стася была человеком верующим, по вероисповеданию католичка. Но в тоже время она свято верила в народные приметы, знала много случаев из жизни латгальской глубинки, много баек о всевозможных духах и бесовской нечисти. Слушать её было интересно. Бабушка моего мужа по происхождению тоже была латгалкой. Родилась она на хуторе в многодетной бедной семье. Замуж вышла в разгар Первой Мировой войны за белорусса, а дочь её, моя свекровь замуж вышла за русского. И если бабушка была католичкой, то внук её, мой муж, был православным. Вот и получается, что судьбы государств напрямую влияют на судьбы людей, в данном случае я имею в виду веру. Бабушка была верующим глубоко человеком. Каждую свободную минутку  раскрывала она старый свой молитвенник и усердно молилась  Господу богу, его сыну Иисусу Христу, Божьей матери. Верила она и в существование нечистой силы, верила  в их козни против рода людского.
За давностью лет многое из услышанного мною от этих по-своему интенресных женщин, стёрлось из памяти, но кое-что сохранилось, чем и хочу поделиться с вами, дорогие мои читатели.

СТАСЯ рассказ первый.
Проделки нечистого.

Стоял знойный, да не просто знойный, а удушающе знойный день июля месяца. Дождя давно не было, а солнце палило нещадно.
Сеонкосная пора подходила к концу. Травы в основном были скошены, высушены и теперь уже сеном смётаны в скирды. Часть сена заботливые хозяева перевозили в большие сараи для хранения сена. Сараи эти назывались - ригами.  Правда, нужно сказать, что местами оставались ещё не скошённые делянки, но это была сущая мелочь с которой можно было справиться шутя.
А после завершения основного сенокоса наступал небольшой период заслуженного отдыха перед не менее трудоёмким периодом уборки зерновых. Всё зависело от спелости хлебов и, самое главное, погоды. Но совершенно неверно было бы думать, что во время небольшой передышки крестьяне отлёживались на печи. Работ хватало! Но всё же...
А вот гдё-то с конца июля и начала августа начиналась уборка хлебов. Дело не менее ответственное чем заготовка сена. Упустишь момент - погибнет урожай, считай семью ожидает голодная зима. Но это так, к предисловию.
Итак! День действительно выдался душным. Казалось воздух раскалился до предела. Ни ветерка, ни шороха, воздух плавился прозрачным маревом, а небе над головой казалось выцветшим и блеклым. Возможно где-то собиралась долгожданная гроза, не наверное, но вполне возможно.
И вот, в этот самый день, чуть ли не в самый солнцепёк по грунтовой дороге быстро катила незамысловатая повозка. Мокрая от пота лошадка тащила за собой старую двухместную бричку. Правда, на этот раз в бричке разместился всего один пассажир - местный ксёндз. Его круглую голову прикрывала широкополая шляпа. Были он ни молод, ни стар, приблизительно пятидесяти лет от роду. Под чёрной, плотного полотна сутаной, его грузное тело было липким от пота. Но делать было нечего, он спешил к умирающему в надежде застать того человека ещё в живых и успеть исповедать, и напутствовать в дальнюю дорогу, в мир иной.
На козлах сидел и правил лошадкой невзрачный на вид, худощавый мужичонка тоже лет пятидесяти. Но в отличие от ксендза на нём была простая холщовая рубаха и такие же холщовые штаны. Одежда была заношенной чуть ли не до дыр. От бедности ли или же от спасения от неимоверной жары натянул на себя мужичок этот наряд, никто кроме него не знал. А сам он на эту тему не распространялся. Но, скорее всего, в дорогу мужичок выбрал самый подходящий наряд, красота красотой, а здоровье здоровьем. Но какой бы спасительный ни была на нём одежонка, но и она насквозь пропиталась липким потом.
Пока дорога шла через густой лес спасительная тень хоть как-то облегчала страдания путников и, разумеется бедной лошадки. Движение экипажа создавало лёгкий, встречный  ветерок который и обвевал разгорячённые лица и тела. Но вот лес окончился, окончилась и спасительная тень. Дальше дорога шла мимо свежескошенных лугов. Луга тянулись открытой однообразной равниной. И как казалось равнине это не будет конца. Но так только казалось измученным зноем путникам. Конец у этой равнины всё же был. Местность вокруг постепенно менялась - появились пологие холмы кое где поросшие редкими деревьями и густым кустарником. У подножия этих холмов раскинулось озеро. Зеркало его воды застыло раскалённой лавой, а песчаный берег манил прозрачною прохладой.
- Отец, - обратился вконец измученный кучер к сидевшему позади него ксендзу, - дозволь искупаться. Мочи нет совсем. Да и лошадку можно будет искупать.
- Нельзя, сын мой, нельзя. К умирающему поспешаем.
- Отец милосердный, мне бы только окунаться, раз уж так.
- Не моги, поспешаем. Причастим умирающего, а там освежайся сколько душе твоей будет угодно. Не только тебе невмоготу, мне тоже, но я же терплю.
- Не знаю как вы терпите, отец мой, но я кажется сейчас скончаюсь.
И пока дорога шла вдоль озера несчастный страдалец  умолял непреклонного пастыря о позволении окунуться. Но пастырь был непреклонен, а ослушаться священника, простой мужичок не мог. Так они и подъехали к нужному хутору. Ксёндз исповедал и причастил отходящего в мир иной, святым молитвами подготовил его душу к встрече с Господом Богом. Мужичок за это время успел отдохнуть в спасилтельной тени, напился воды из колодца, напоил коня, даже слегка перекусил едой, предложенной моложавой женщиной, - то ли хозяйкой, то ли простой служанкой.
Солнце к этому времени успело перевалить за полдень. Но раскалённый воздух по-прежнему плавился маревом. Наконец, сопровождаемый всё той же моложавой женщиной, на крыльце показался священник. Некоторое время он тихо беседовал с женщиной, затем осенил крестом её печаль опущенную голову и уселся в коляску.
- Всё, Карлис, трогай. С богом.
Отдохнувшая лошадка довольно резво припустилась в дорогу. По всему видать ей хотелось как можно быстрее очутиться дома, в родном стойле и хорошенько отдохнуть. Пыльная дорога ложилась под копыта лошадки и колёса старенькой брички. Наконец дорога сделала плавный поворот и перед путниками снова раскинулась гладь озера.
- Останови, сын мой, - услышал Карлис благожелательный голос пастыря, - останови, передохнём малость, искупаемся. Спешить пока некуда.
Карлис послушно свернул с дороги. Повозка остановилась чуть ли не у самой кромки воды. Ксёндз слез с брички, стянул с себя влажную от пота сутану и стал медленно стягивать исподнее. Мужичок остался сидеть на козлах.
- Что ж ты, сын мой? - удивился ксёндз, - освежайся, не тороплю.
- Да что-то, отец мой, расхотелось, лучше просто на траве посижу.
- Ну, как знаешь.
Священник с удовольствием плавал в прохладной воде. Наконец безмерно довольны и освежённый, он вышел на берег.
- Ну, так что ж ты? - снова обратился он к  мужичку - Не хочешь? Жара ведь. А ведь как ехали туда, так насилу удержал тебя.
- Так-то оно так. А теперь и сам не пойму что со мной. Вот не хочу и всё тут. Хоть ты убейся.
- А хочешь знать почему?
Карлис вопрошающе уставился на ксендза.
- Я тебе тебе объясню. Ты ведь не просто хотел искупаться, тебе не просто было невмочь. Это была твоя Смерть. Дожидалась тебя и сманивала как могла. А миновал эту минуту  жив остался. Ведь и сейчас жара стоит, а тебя и силком в воду не затащишь. Так-то, брат. Может и не послушался бы ты меня, да молитва моя тебя удержала. Я ведь всё это время молился о твоём спасении. вот так-то.
- Не может быть, отец мой! Неужто это правда? Век за тебя бога буду молить. Сам бы я никогда не додумался бы до такого. А помнишь в прошлом лете тут же совсем молодой парень утонул?
- Да как же не помнить? Пришлось отпевать. Такой же почти случай. Друзья на бережку выпивали, а он в рот ни грамма. И всё же поохотился искупаться, хотя в тот день и жары такой не было. Да друзья, по их рассказам, и не отпускали его. А он :- Нет, да нет, я тут возле берега.- Вот тебе и возле берега, и плавать умел. Потом все говорили - судьба, судьба. - Какая там судьба? С чего бы вдруг подхватился? Так ты и знай - тянет куда, а ты пережди эту минуту, как теперь вот. Что ж думаешь Смерть-то так по твою душу косу наладила? Нечистый подбивал, душу ему нужно было погубить христианскую.
Так и не искупался на обратном пути Карлис. Не хотелось. Так и до дому доехал, А за семейным ужином рассказывал и пересказывал в мельчайших подробностях необычное приключение и счастливое своё спасение. И не уставал благодарить за это Господа Бога и его верного слугу пожилого священника.
07. 03 25