Неизвестная сказка из цикла Тысяча и одна ночь - 8

При первых же рыданиях ударила молния и раздался страшный гром, зашумел ветер и полил дождь, каких не бывало в Багдаде с начала времен. И свалился Юсуф в страхе под кровать и закрыл лицо руками. Через некоторое время непогода утихла, Юсуф встал на ноги и зажег светильник.
- Мир тебе, о возлюбленный мой господин! – услышал Юсуф девичий голос, вздрогнул и обернулся.
И увидел он, что в углу комнаты стояла девушка, закутанная в черную одежду, а лицо девушки скрывала плотная чадра.
- Кто ты, о неизвестная? – в недоумении спросил Юсуф. - Твой голос кажется мне знакомым.
- Знай, о добрый господин, - поведала девушка,- что зовут меня Маймуна. Я дочь Ардешира, царя джиннов.
- Так это ты приснилась мне не так давно?! – воскликнул, сверкнув очами Юсуф.
- Да, о ласковый господин, - смиренно сказала Маймуна, не открывая лица. - Знай, что тысячу лет назад, когда достигла я шестнадцатилетнего возраста и расцвела подобно ширазской розе, отец решил отдать меня замуж. И съехались в царский дворец десять тысяч женихов со всех концов света. Были там витязи из Хины восточной и Юнана западного, Великого Хорезма и пространного Синда, цветущего Гиляна и древнего Парса, счастливого Йемена и многолюдного Кенгана, волшебного Инда и сказочного Магриба. Но была я в ту пору жестокосердна и своенравна, и ни один из женихов не затронул моей души. Однако отец, царь джиннов Ардешир, гневался, настаивал и требовал, чтобы я сделала свой выбор. И тогда пришла я в крайнее беспокойство и озлобилась чрезвычайно и в запальчивости своей, будучи джиннией, прочла заклятие и заставила всех витязей, просивших моей руки, поднять друг на друга меч и сразиться друг с другом. И вступили они в междуусобное сражение и все до одного погибли в бою. Увидев это, отец мой, царь Ардешир, принялся
 рвать на себе одежды и посыпать голову пеплом. Очи его метали молнии, а голос уподобился громовым раскатам.
 «За это страшное злодеяние, о дочь моя, - провозгласил он в гневе, - недостойна ты жить в человеческом облике!» И превратил он меня в черную смердящую собаку и наслал на меня болезни и язвы и повелел скитаться по всему свету, покуда не найду я мягкосердечного глупца, который возьмет меня и вылечит от болезней. И тогда – повелел отец – будет снята половина заклятия: половину дня или половину ночи смогу я проводить в человеческом облике, но так, чтобы не видел этого тот мягкосердечный глупец, который пожалеет меня. А вторую половину заклятия, о добрейший хозяин, можно было снять лишь тогда, когда мой благодетель дважды облобызал бы меня, омочил слезами своими и прижал к сердцу. И тысячу лет все люди, как почитавшие Аллаха, так и неверные, гнали меня от себя, и вынуждена была я терпеть побои и поношения, холод и голод, ругательства и насмешки, а также всевозможные проклятия. Но нашелся, наконец, слава Аллаху! - да простит Он нам наши великие прегрешения - добросердечный человек – а им оказался ты, о великодушнейший, - который сжалился надо мной, совершил предсказанное и тем возвратил мне человеческий облик. И вот я, преданная твоя Маймуна (а мне по-прежнему шестнадцать лет), здесь, у твоих ног, навеки верная тебе невольница и служанка.
И с этими словами опустилась девушка на колени, подняла чадру - и узнал Юсуф посетительницу снов! - и поцеловала ноги потерявшего речь Юсуфа.
Когда же дар речи к нему вернулся, он поднял красавицу с колен, усадил на скамью и спросил:
- Так это ты дописывала мои стишки и таким образом насмехалась надо мной?
- Я, о великодушный господин, - отвечала Маймуна, застенчиво опустив глаза, подобные сливам.
Услышав это признание, Юсуф расхохотался и вновь спросил:
- Что же нам делать, о остроумнейшая Маймуна? Из-за пьянства я потерял перстень и раба перстня, а также сто динаров, которыми одарил меня халиф Гарун-аль-Рашид – да пребудет он в мире.
Глаза Маймуны сверкнули гневом.
- Знай, о сладостнейший из юношей, что презренный визирь Джафар опоил тебя банджем, снял с твоего пальца перстень и забрал деньги, которые сам же по повелению щедрого халифа положил у твоего изголовья. Как только он ушел, приняла я человеческий образ и напоила тебя, беспамятного, из чаши чудодейственным напитком, средством от банджа.
Затем погналась я по пустынному Багдаду вслед за халифом, Мансуром и Джафаром. Халиф с Мансуром отправились во дворец, а Джафару было приказано идти домой, а днем явиться к халифу. И пошла я украдкой, словно тень, за Джафаром и достигла его дома и проникла в него вслед за визирем. Оказавшись в своем доме, положил Джафар украденные динары в укромное место, а затем взял перстень царя Сулеймана-ибн-Дауда – мир с ними обоими – и начал его рассматривать. Потом он потер перстень, произошла вспышка и появился раб перстня. Когда трусливый визирь пришел в себя от потрясения, он поговорил с Фадилем и, выяснив, что тот марид, из породы летающих джиннов, спросил его:
- Сможешь ли ты убить халифа?
И потемнел ифрит черным своим лицом и глухо молвил:
- Смогу, о новый хозяин.
- А сможешь ли ты сделать халифом меня? – не унимался презреннейший из визирей.
- И это в моей власти, - отозвался глухо Фадиль, но добавил: - однако из-за этого государство придет в расстройство, и эмиры перессорятся между собой. Каждый из них пожелает трона халифов, либо захочет отложиться от Багдада.
- Предоставь мне улаживать государственные дела, - злобно рассмеялся Джафар.
И тут я постучала в дверь, и визирь от неожиданности вздрогнул и знаком повелел Фадилю убраться в перстень.
- Кто там? - в страхе спросил этот гнуснейший из визирей.
И тогда я открыла дверь и вошла и пала перед ним ниц.
- Кто ты и как проникла в мой дом, минуя стражу? – раздраженно осведомился визирь.
- О мудрейший и первейший из визирей халифа, - сказала я. – Меня послал к тебе мой господин, купец-ювелир Хасан, с дарами и просьбой. А прошла я потому, что стража твоя спит, и двери не закрыты на засов.
Услышав эти слова, Джафар страшно побледнел, но сдержал свой гнев, и лишь поинтересовался:
- Где дары?
И я протянула ему бархатный мешочек с индийскими алмазами и сапфирами из Сиама.
Глаза визиря загорелись, и он пробормотал:
- Я знаю купца Хасана. Это достойный человек, не то, что его покойный братец Юсуф, пьяница и стихоплет, о беспутстве которого известно всему Багдаду.
И вот Джафар, этот алчнейший из смертных, схватил мешочек с драгоценными камнями и обратился ко мне с вопросом:
- В чем состоит просьба?
- Мой господин намерен построить в квартале купцов баню, ибо старая пришла в негодность, однако вали препятствует ему в этом и требует чрезмерных денег, - сказала я и протянула визирю бумаги с необходимыми разрешениями и фирманом халифа.
 Криво усмехнулся визирь и сказал:
- О я знаю этого скрягу-вали. Он из тех, кому скажешь «мир тебе», а он ответит «Чтобы ты ослеп!» И визирь расхохотался, как будто сам не принадлежал к той же породе. Потом он внимательно посмотрел на меня и сказал:
- А ты хороша собой, совершенна по прелести и соразмерности. Клянусь Аллахом, у халифа нет наложницы, превосходящей тебя хотя бы одной из женских статей! Ты подобна ветви ивы у прохладного ручья. Твои бедра, как полная луна, а ноги, как столбы алебастровые.
С этими словами он грубо сорвал мои одежды, и я заметила, как похоть зашевелилась в нем. И он увлек меня в уединенное место и расстегнул шальвары и зашипел, распаленный вожделением:
- О, ты как солнце на чистом небе! Позволь мне войти в твое прекрасное место посещений и там погасить огонь моей страсти! Взамен ты получишь три динара и разрешение строить эту ничтожную баню!
И он прижал меня к себе и хотел увлечь на ложе.
Но я с содроганием и отвращением отшатнулась от него.
- Как? – в замешательстве прошипел Джафар, - ты не хочешь сблизиться и соединиться со мною? Так знай, о непонимающая своего счастья, что если окажется, что ты жемчужина несверленная и кобылица необъезженная, я заплачу тебе сто динаров и застрою весь Багдад банями, каких не строили и кесари Ар-Румана!
«Не те ли сто динаров ты собираешься заплатить, что были украдены тобой у моего господина?» – сказала я про себя, но вслух произнесла:
- Мне неловко сойтись с тобой, ибо смотрит на нас некто третий.
- Кто, о сладчайшая, - в недоумении спросил визирь озираясь.
- Тот, в перстне, - сказала я и с притворной робостью указала на перстень царя Сулеймана-ибн-Дауда (мир с ними обоими).
И визирь в раздражении посмотрел на изумруд перстня и узрел там скорбный и угрюмый лик черного ифрита. Тогда Джафар потер перстень, и Фадиль-ибн-Халид-аль-Аббас предстал перед ним и склонившись произнес:
- Приказывай, новый хозяин.
- Выйди отсюда и направь свои стопы туда, где находится отхожее место, - нетерпеливо прошипел визирь.
- Слушаю и повинуюсь, - оскорбленно произнес ифрит и тотчас исчез.
И как только он сделал это, я приблизилась к Джафару и сорвала перстень царя Сулеймана-ибн-Дауда (мир с ними обоими) с его пальца.
- Что ты делаешь, коварная?! - завопил визирь словно раненый индийский слон и потянулся за перстнем. - Отдай, несчастная, или я прикажу отрубить тебе голову!
Но я избежала его рук и стрелой помчалась туда, где находился ифрит. Визирь погнался за мной, изрыгая проклятия и призывая на помощь стражников, карауливших его дом.
 А я тем временем достигла отхожего места и бросила перстень в нечистоты. И увидев это, Джафар словно обезумел и бросился за перстнем и стал барахтаться в зловонной жиже, и захлебнулся нечистотами, и утонул в них
- Собаке – собачья смерть! – провозгласила я негодуя.
Удостоверившись в гибели этого подлейшего из визирей, заговорила я стражу и благополучно вернулась к тебе, о благородный хозяин.