Муха

Больничный день начинался рано, в 6:30. В палате включался свет и медсестра со словами: «Подъём, просыпаемся!» - разносила градусники. После этого медсёстры шли по палатам мерять давление к лежачим пациентам, а те, кто был ходячий, выстраивались в очередь к тонометру на пост неврологического отделения. Дальше кого-то ждал процедурный кабинет.

В 8 утра заботливая повариха разносила по палатам завтрак.
– Сколько вам хлеба, мужчины? Говорите, кому нужна добавка? – добросердечная женщина в возрасте всех старалась накормить и хоть как-то скрасить больничный быт, участием своим отвлечь от боли и тяжёлых мыслей. Еда была неприхотливой, но вполне сытной. Разносолами в больнице не балуют, но пропасть с голода не дадут. И люди оживлялись, начинали улыбаться, руки тянулись к тарелкам с кашей и хлебом с кусочком сыра и масла. А венчал этот скромный пир десерт из яблока.

Сколько я себя помню, в больнице мне приходилось лежать один раз – с пневмонией. Мне тогда было 5 лет. Ярки детские воспоминания, до сих пор отчётливо помню свои впечатления. Не ударил я тогда лицом в грязь, мужественно сносил 4 укола пенициллина в сутки, витамин B12 и переливания плазмы в вену. Особенным испытанием был укол витамина, его выдерживали только самые стойкие и терпеливые. Родители каждый день подкармливали меня и подбадривали игрушками. И не сказать, что я большую часть времени лежал, только, может, во время тихого часа. В остальное время я ходил, знакомился с ребятами из соседних палат, вместе мы придумывали какие-то игры, играли в игрушки, смотрели вместе со взрослыми по вечерам телевизор, который стоял в коридоре. Но душа ребячья рвалась домой, с нетерпением ожидая выписки.
А тут, будучи во взрослом возрасте, я отчетливо понял, что лежать в больнице – это не образное выражение. В больнице именно лежат, а не сидят или ходят.

В палате нас было трое. Саша был старше меня на два года. Он работал энергетиком. Слушал других невнимательно, но сам рассказывал с интересом. Рассказывал, что невесело нынче обстоят дела в нашей энергетике, нет порядка, а ещё хуже - перевелись специалисты. Хоть и начальник участка, но многое приходится делать самому. Вот и поднял на работе агрегат в 50 килограмм, а через два дня, в субботу, сам не смог подняться с кровати. Помаялся дома несколько дней, а потом вызвал скорую и его привезли сюда.

Саша почти не ходил, вставал с кровати только, чтобы дойти до туалета. Его кровать стояла рядом с дверью. Этот путь занимал у него несколько минут. Держась за спинку кровати, стену или косяк двери, он аккуратно переставлял ногу, как будто нащупывая ей опору, и, нащупав, делал маленький шаг. Неловкое движение пронзало тело сильной болью, бывало, он, не сдержавшись, вскрикивал, замирал, весь съёживаясь, а потом пережидал, когда эта вспышка боли утихнет, растворится в теле. Я поначалу пытался помочь ему подняться, пройти этот непростой путь. Но он находил в себе силы, чтобы подняться и шёл сам. Сколько человеческих сил и терпения требовалось на это. Как относительно всё в мире. Здоровый человек не заметил бы, не обратил внимания на эти несколько шагов. Когда человек здоров, он не задумывается, не замечает этого, считая, что так будет всегда.

Александру Иванычу было за шестьдесят. В мае он перенёс инсульт, после инсульта, с трудом, но шёл на поправку. Ходил сам, но речь до конца так и не восстановилась, и когда он говорил, казалось, внутри него начитал работать моторчик, который издавал урчащие, неразборчивые звуки. О чём он говорит, приходилось догадываться по некоторым словам, произнесённым более-менее отчётливо. Когда он увлекался и пытался сказать несколько длинных предложений, из уголка рта у него струйкой стекала слюна, а он, если замечал это, спешил поймать её и вытереть полотенцем, постоянно висящим на спинке его кровати. Он лежал в палате на реабилитации уже две недели и скоро готовился к выписке. Несколько раз в день и перед сном он включал на смартфоне шансон, одни и те же песни звучали на всю палату. Не люблю и не слушаю шансон. Но на третий день я стал ловить себя на мысли, что запомнил мелодии и слова и, не отдавая себе отчёта, про себя подпеваю этой дискотеке. Но мы с Сашей молча и терпеливо сносили эти музыкальные пристрастия Александра Иваныча, наверное, каждый про себя считая, что с музыкой ему легче.

Ночью в палату привезли ещё одного пациента. Медсёстры долго пытались переложить его с каталки на кровать, то уговаривая, то строжась. Утром мы познакомились. Это был ещё крепкий дед семидесяти лет, худощавый, но высокий и статный. В молодости, подумал я, он, наверное, был видным мужчиной и разбил не одно женское сердце. Давыд Абрамович Энц всю жизнь проработал автослесарем в совхозе, в селе Лузино, недалеко от города.
– Знаешь, какой у нас совхоз был богатый! – рассказывал он, вздыхая. - А сейчас всё развалили, работы нет, молодёжь едет в город.

Я смотрю на этого человека возраста моих родителей и думаю, скольких крепких, сильных, умных, готовых работать на благо своего народа и страны, людей из этого поколения одним махом, одним росчерком чернильной ручки в пьяной руке предателя, лишили будущего, Родины, надежды, жизни. Нам и кто будет после нас ещё предстоит понять и осмыслить, что с нами всеми случилось, что с нами всеми сотворили. И думается мне, что эта трагедия народа будет сопоставима с гражданской и Великой отечественной войной по количеству погибших в межнациональных конфликтах и войнах, сгинувших, спившихся, отравленных алкоголем и наркотиками, заразой наживы и потребительства, захлебнувшихся в хлынувшим потоке грязи и нечистот, не появившихся на свет…

У Давыда Абрамовича на кровати висит пакет мочеприёмника. Ночью, при приёме в отделение ему поставили катетер, подумав, что дед не ходячий. А дед оказался ходячий, крепкий, чётко и хорошо говорил и по его речи даже не верилось, что он всю жизнь проработал сельским автослесарем.

Медсестра покормила его завтраком, а потом начала собирать на обследование. Давыд Абрамович сел на кровати.
– Деда, так ты ходячий? – удивилась медсестра.
– Ходячий конечно – ответил Давыд Абрамович.
– А что ты тогда такой грустный деда?
– Совсем стариком стал - ответил негромко и как-то рассеянно Давыд Абрамович – совсем беспомощным. И было видно, и даже физически ощутимо, как это гнетёт его, какое несоответствие между ним и его стареющим телом, а он не может этого принять, смириться с этим. Он как будто удивлённо смотрел на свои старческие руки, силясь понять, когда это с ним случилось. Отдав всю жизнь работе, не имея привычки лежать, он постоянно хотел встать с каталки, забывая, что привязан к ней трубкой мочеприёмника.
Слабо человеческое тело, оно болеет и стареет. Но если крепок человеческий дух, человек будет бороться до конца. Крепость человеческого духа, порой, крепче тела.

                ***

У поста отделения, рядом с дверью нашей палаты стояла женщина и юная девушка – мама с дочкой, подумал я. Рядом с ними стаяла молоденькая девушка – врач. Я стал невольным свидетелем разговора.
- Ваш муж умер сегодня ночью в реанимации, в 1:15 – врач опустила глаза. Женщина зарыдала, закрыв лицо руками. Девушка несколько секунд быстро моргала глазами, не сразу поняв, что произошло, ошарашенная этими страшными словами, а потом в голос заплакала. Мама и дочь обнялись, прижались друг к другу. Так человеку всегда проще встретить и пережить навалившееся горе, разделив его поровну с родным человеком.  Девушка – врач продолжала стоять рядом. Наверное, она бы сейчас хотела находиться не здесь, чтобы не видеть, не ощущать этого людского горя, хотела, чтобы это случилось не в её смену. Но доля врачей такова, не всегда они одерживают победу над смертью.
Отойдя от первого потрясения, женщина немного успокоилась.
- Как это произошло? Он был в сознании?
- Знаете, он иногда приходил в сознание. Звал маму…
Женщина с девушкой снова заплакали… Захотелось подойти, поддержать их, найти какие-то утешительные слова, но разве даже сотни, тысячи слов способны уменьшить, унять человеческое горе, притупить боль потери…
- Царствия тебе небесного… – мысленно произнёс я – Царствие небесное и светлая память тебе, человек…
Жизнь не остановилась, не прервала течения, пошла дальше, выронив очередную человеческую песчинку из своего потока.

                ***

И я в какой-то момент понял, что я не могу так, что я не могу больше лежать. Я встал и вышел в коридор, и пошёл, сначала потихоньку, потом быстрее, и стал делать простые упражнения, разминая своё одеревеневшее за несколько дней тело, и с радостью чувствуя, как оно отзывается на них. Через некоторое время я с удивлением заметил, как из соседних палат в коридор стали выходить пожилые женщины, сначала смотрели на происходящее, тихо разговаривая между собой, а потом сначала одна, потом вторая, третья, тоже стали делать посильные им упражнения. Проходя мимо, я заговорил с ними, поддержал добрым словом, похвалил их, что они нашли в себе силы, преодолевая недуги и боль, заставили себя и своё тело трудиться. И мне в очередной раз подумалось, удивительно, как быстро мироздание откликается через других людей на действия и поступки человека. Как каждый человек способен своими делами преобразовывать, менять пространство, мир вокруг себя. И даже здесь, в больничных стенах. Нужно только встать и сделать первые шаги.

Я остановился у окна, чтобы немного отдохнуть. А за окном стояла золотая осень, и воздух был по-осеннему прозрачен, и мир был светел и огромен под синим октябрьским небом. А на окне жужжала осенняя муха. Она билась о стекло, видела, чувствовала этот мир, рвалась туда, не могла пересечь эту прозрачную, но неприступную границу. И я подумал, что я сейчас как эта муха. И я открыл окно и подтолкнул муху в этот огромный, согретый солнцем мир. Лети муха, живи. Может быть это будет твой последний день, ведь ночью будет заморозок. Но ты сегодня увидишь этот замечательный день, это солнце, это небо, этот замечательный мир.
Я стоял и смотрел в окно. И думал – какое счастье видеть и чувствовать этот мир, ощущать себя его частью, какое это счастье – жить!
04, 28, 29.10.2024