1. Церковь и вера

Я – православный атеист. 
Вы удивитесь и спросите меня: – Как это может быть?
А я усмехнусь и отвечу вопросом: - А разве вы не такие?
 

     Да простят меня все, кто ревностно относится к вопросам веры и не позволяет ни себе, ни другим ревизию религиозных догматов, веками утверждаемых церковью в умах людей в качестве истин и правил, которым необходимо следовать от рождения до смерти. Я, вполне понимая изгойство того, о чём желаю сказать, всё же скажу, что вся религия и все персонажи религии в моём понимании есть одна большая иллюзия, возникшая в доисторические времена на почве панической реакции непросвещённых первобытных людей на необъяснимые и грозные явления природы.

     Вы, читатели, споткнётесь на слове “иллюзия” и тут же шлёпнете меня тапком, затем ещё три раза  скалкой и предъявите злобное обвинение в дискредитации церковных основ.

     А что делать, друзья мои? Я ведь в преамбуле заявил, что я православный атеист. Объясню чуть позже. Из этого и исхожу. А вы, что, не заметили, что мы живём в двадцать первом веке? Вы разве не заметили, что церковные догматы стали объектами реформации в среде трезвомыслящих современников. Ну, зачем? Зачем вы опять тянетесь к скалке? Давайте разбираться спокойно. Давайте отложим разборки с применением подручных средств перевоспитания и углубимся в мои личные представления о природе веры, о её происхождении и влиянии на человеческую цивилизацию. Продолжим чтение.

     В этом посыле (см. первый абзац) я не один, поскольку церковные постулаты давно уже разоблачены выдающимися умами человечества и уже не выглядят так устрашающе и архаично как лет сто назад. Та, старая религия, основанная на представлении Бога одновременно в качестве безупречного начала и беспощадной силы изжила себя в связи с новыми популярными представлениями о Человеке, как центре Вселенной. Современная социология исследует не Бога, а человека в его умственной трансформации и способности к саморазвитию.  Человек занял пьедестал Бога.

     В то же время, я признаю, что моё заявление выглядит не только кощунственно, но и просто враждебно по отношению к носителям веры, ко всем добропорядочным христианам, разделяющим принципы, освящённые Библией и укоренённые отцами церкви на протяжении двух тысяч лет от рождества Христова. Прошу не предавать меня анафеме хотя бы до тех пор, пока не прочтёте этот материал до конца. А потом как хотите. Для всех мил не будешь.

       Вернёмся же к людям пещерного века. Их реакция на удары природы – страх и желание каким-то образом объяснить свои страхи. Но так как их полудикого воображения хватало только на то, чтобы в своём объяснении отразить лишь очень неглубокий опыт абстрактного мышления, то и причины своих страхов они воплотили в образы невидимых могущественных существ. Сначала эти фантомы были абсолютно духовны, то есть имели образ бестелесных духов. Затем для визуального удобства им придали антропометрические формы, то есть “доукомплектовали” воображаемых субъектов высшей силы физическими характеристиками людей. Как внешними, так и внутренними, наградив их, в том числе,  и всеми психическими свойствами человека. А как иначе, ведь больше и сравнить-то не с чем. Поэтому возникли человекоподобные фетиши, идолы, которые, по мнению адептов, могли либо прислушаться к мольбам народа и помочь в том или ином деле или наказать за отступничество и невнимание к вере в духов. Богов можно было задобрить жертвами, подношениями, или, наоборот, вызвать их гнев за недостаточное усердие в служении и почитании.
 
     В общем, боги заимели точно такой же набор как положительных, так и отрицательных качеств, что и человек. Они могли быть как добрыми, отзывчивыми к мольбам, миролюбивыми, терпеливыми, справедливыми, так и злыми, мстительными, жестокими и так далее.
 
     Однако, в последующем эта массовая эмоциональная зависимость народа от его же фантазий, была поставлена жрецами и правителями на службу собственным властным потребностям. Они весьма расчётливо и дальновидно объявили свою власть волей богов и очень грамотно пристегнули людей к идее святого единства веры и государства.

     Но… Нельзя сказать, что концепция веры в сверхъестественное, выдуманная тысячи лет назад, не имеет смысла. Особенно в современных условиях. Фишка и проблема в том, что этот фейк о религии нужен. А сегодня тем более. Нужен всем как эталон, как точка отсчёта для понимания и оценки добра и зла. Как идея, несущая в себе что-то вечное и непреходящее, что-то типа совести. Другие точки отсчёта, типа различного рода моральных кодексов современного человека, сформировались как конъюнктурные положения, во многом только копирующие заветы Евангелия, но имеющие лишь принудительное, то есть временное хождение в подконтрольной аудитории.

     Например, коммунистическая идеология оказалась преждевременной, недолговечной и исчезла, так и не проникнув в массовое общественное сознание, не созревшее нравственно до высоких идеалов. Идеология опередила и сознание, и реальность бытия, то есть явилась преждевременной для неподготовленной почвы.

     Капиталистическая идеология не является истинной и служит Золотому Тельцу, а человек для неё лишь средство для продвижения культа денег. Другими словами, она успешно используется для максимально эффективной эксплуатации одних групп населения планеты другими во имя прибылей.
 
     Других идеологических конструкций, реализованных в конституциях государств, а тем более способных реагировать на чаяния каждого отдельного человека, не наблюдается. Остаётся проверенная тысячелетиями христианская религия, которая хоть и есть самая грандиозная фальсификация, но всё же её принципы отражают надежду человека на очеловечивание погрязшей в грехах и заблуждениях цивилизации.

    В моих текстах частенько мелькают фразеологизмы типа “Не дай Бог”, “Не приведи Господь”, “Слава Богу” и другие из той же группы. В связи с этим, я хотел бы прояснить своё отношение к религии, как к идеологии, к церкви, как посреднику между паствой и небесами, и к верующим, как к носителям религиозной идеи, проникшимся апостольской миссией и, по тем или иным причинам, утвердившимся в вере. Это тема является для меня сквозной по всей сознательной жизни, так как я очень давно интересуюсь вопросами веры и, особенно, её актуальностью в наши дни.
 
     Во избежание обвинений в недостаточном профессионализме при освещении вопросов веры, сразу замечу, что у меня, действительно, нет профильного образования. Духовных образовательных учреждений я не заканчивал. Все мои рассуждения базируются на жизненном опыте, на наблюдениях, на сопоставлениях, и на личных выводах. Один известный испанский писатель сказал: “Думать это высшая прерогатива и обязанность порядочного человека”. Я усвоил его совет ещё в начале формирования своего возрастного сознания, и до сих пор в моём распорядке есть часы, в которых я предаюсь умозрительному созерцанию, которое в лучшие моменты этой медитации возносит меня к основам мироздания и позволяет увидеть причины событий.

     И ещё очень важное дополнение: Так как я не зазубривал религиозные догматы в стенах духовной академии, то они и не встроились намертво в мою систему взглядов и не сдерживали мою оценку того или иного явления своими каноническими рамками, отточенными веками. Мои выводы свободны от официального церковного мнения по тому или иному вопросу, от предрассудков, и от мистификаций. Моя позиция выстрадана десятилетиями и для меня является превалирующей.

    Есть ещё одно дополнение и даже  опасение: Несовпадение с постулатами официальной церкви по тем или иным вопросам есть причина того, что я не могу изложить публично многие мои мысли даже в условиях ненешнего весьма распространённого мнения в научных кругах о том, что Бог это сам человек, что верить нужно только в себя, как в средоточие всех смыслов этого мира. Это может привести меня к конфронтации с хорошими людьми, не разделяющими позицию учёных-гомоцентристов, или даже к анафеме (не официальной, конечно, именно по причине незначительности моей личности и, как следствие, по неавторитетности моих суждений). Или просто к публичному остракизму и дистанцированию.
 
     Я любитель популярной философии. Увлекаюсь ею уже лет тридцать, правда, лишь эпизодически и на любительском уровне. В моём книжном шкафу целая полка специальной литературы. На корешках книг имена известных вам мыслителей, внёсших значительный вклад не только в развитие социальной и политической философии, но и в философию религии, что, в общем-то, есть одно и то же.

     Философия пронизывает все сферы общественной жизни. В любой сфере человеческой деятельности базовыми являются одни и те же законы, на которых уже возвышается надстройка в виде специфических конструкций, детально определяющих ту или другую область бытия. Поэтому, чтобы разбираться во множественных проявлениях жизни, нужно знать эти основные законы. Это будет тем самым стержнем, который позволит иметь собственную, не заимствованную точку зрения, то есть позволит быть независимым человеком со своим обоснованным мнением. Таких уважают и к ним прислушиваются как к носителям истины. Вопрос заключается лишь в том, что истина может быть ложной. Однако, покажите мне третейского судью, знающего настоящую истину. Всё в мире относительно. Относительны и истины. Одной, абсолютной истины не бывает. Спросите у отца релятивистской теории Альберта Эйнштейна об относительности любого материального или духовного процесса или явления, он подтвердит мои слова.

     Я и все мои сверстники уже вошли в тот хронологический период, который называют “золотой осенью жизни”. Материальная оболочка претерпела нежелательные возрастные изменения и всё чаще сигнализирует нам о затухании функций организма, о замедляющемся обмене веществ с возникающими на этом фоне болезненными импульсами от разных наших членов и органов. Пришла пора физических страданий в той или иной степени ограничивающих поступление позитивных эмоций и невольно заставляющих человека задуматься о бренности жизни, о конечности всего органического.

     Но это ещё не всё. Помимо физического тела, каждый человек обладает духовной эманацией, душой, любящей и страждущей. Долгая жизнь, однозначно коррелирует, сближает физическое состояние и духовное. Душа тоже старится. На ней всё больше зарубок от ударов судьбы, всё больше разочарований как от собственных недальновидных поступков, перечеркнувших мечты или просто спокойное существование, так и от пороков общества в целом, которые отнимают, порой, самое дорогое в жизни. Отнимают любовь, семью, радость здорового образа жизни, свет надежд, которые окрыляли, но были уничтожены как случайностью, так и целенаправленными действиями изгоев общества.

     Человек страдает физически и страдает духовно. Болезни тела и души не дают ни жить, ни спать. Однако, следует установить некоторую иерархию того влияния, которое две эти субстанции оказывают на тяжесть страданий.

     Читали ли вы поэму Алигьери Данте “Божественная комедия”? Если кратко, то Данте описывает собственные видения. Дух Вергилий проводит его по семи кругам ада, в которых Данте наблюдает мучения грешников. Заметим, что мучения во всех кругах представляют собою физические страдания, причиняемые им служителями ада огнём, стрелами, кипящей смолой, свинцовым металлом, змеями и другими инструментами пыток.

     Такие человеконенавистнические подходы к изображению посмертной участи людей имели массовое хождение до эпохи просвещения, ренессанса, которая не только изменила рабское отношение людей к установившимся догматам церкви, но, в частности,  начала  реформирование взглядов на способы посмертного наказания грешников. Хотя ещё долго примитивное, первобытное  понимание посмертного наказания как телесной экзекуции, продолжало иметь место в неповоротливых церковных константах, консервативных и всё более неприемлемых. Даже в наши дни проблема посмертного наказания остаётся одной их самых обсуждаемых. Однако, при этом ещё недостаточно публичных голосов в защиту альтернативной точки зрения, в соответствии с которой Бог не может быть бесконечно жестоким по отношению к своим детям, пусть даже согрешившим.
 
     Прозрение состоит в том, что тезис о любви Бога к человеку не может быть сопряжен с вечными страданиями. Делаю акцент на слове “вечными”, то есть нескончаемыми во времени. Сомнение в том, что есть ли такой страшный проступок человека, за который он может быть наказан так жестоко? С моей точки зрения, такой масштаб ответственности грешника очевидно несправедлив. Вечные истязания в геенне  не соответствуют ни тяжести проступка, ни благому образу Творца. Это привело прогрессивно мыслящих теологов к необходимости принять новую парадигму в изображении смерти и жизни после смерти. Ведь любой грех человека, в соответствии с новыми подходами, совершённый в короткий промежуток времени и, может быть, в минутном помутнении разума, не может быть (по идее справедливого возмездия) тождественным вечному и бесконечному истязанию его тела в инфернальных инстанциях, в аду. Физические казни должны быть заменены страданиями душевными, так как любое совершение греха диктуется собственной волей совершившего его. А воля это и есть душа. Поэтому должна быть наказана душа. Особенными, душевными болями. Поэтому в статьях многих современных исследователей посмертной реальности страдания грешников представляются страданиями души. О сроках страданий пока мало чего можно выяснить из общественного дискурса на эту тему. К сожалению. Но, несомненно, речь не может идти о наказании “вечном и бесконечном”. Ведь это жестокий вердикт средневековой церковной инквизиции, возникший на почве силового подчинения необразованной паствы иерархам церкви и государства. Думаю, что пересмотр этого положения мог бы избавить людей от страха перед милосердным (по определению) Господом и перед очевидной несправедливостью наказания. Ведь мы не должны бояться Бога и его вердикта на Страшном Суде по одной важной причине – Господь сама справедливость.

    Мы с вами, друзья, на собственном опыте уже убедились в том, что сила душевных страданий нисколько не меньше силы страданий физических. Мы часто сетуем в разговоре с кем-то: “Ой, душа невозможно болит за детей”. Но это частный случай. Раскаявшаяся душа может болеть за различные собственные грехи. Например, за поступки против своей совести, коих может быть немало. Неслучайно одним из церковных таинств является исповедь, призванная, не получить, конечно, вечную индульгенцию, освобождение от наказания за грехи совершённые и грядущие, но облегчить имеющиеся душевные боли.

    Думается, что нетрудно отдать приоритет в значимости наказания именно наказанию души, а не тела. Тело всего лишь прах. Вспомните Библию: “В поте лица твоего будешь добывать хлеб, доколе не возвратишься в землю, из которой ты взят, ибо прах ты и в прах возвратишься…”. А душа это вечная частичка вечного Бога, через его дыхание осенившая кусок первородной глины. Поэтому если говорить о  страданиях, то вернее говорить о страданиях грешной души, а не тела. Тело лишь вещественная форма, сосуд для драгоценного содержимого.

    К чему это всё? Да к тому, что “золотая осень жизни ” каждого человека наполнена как физической, так и душевной болью за что-то в течение жизни не сделанное, плохо сделанное, сделанное с игнорированием государственных, общественных, частных и духовных законов, за боль, причинённую другим людям, за недостаточную любовь к близким, за малодушие в тех или иных ситуациях, за нанесённую кому-то обиду  и ещё за множество чисто индивидуальных вещей, терзающих душу на склоне лет невозможностью исправления ошибки.

     Люди идут в больницу для физического лечения и в церковь для излечения души, хотя бы частичного и временного. Поэтому мы признаем, что  дорога в церковь не зарастает по причине желания людей облегчить как свои текущие душевные боли, так и грядущие посмертные терзания в аду, если таковая неприятность случится, ведь все знают о своих грехах, безгрешных нет.

     К тому же никто не знает того рубикона, который отделяет грешников от праведников. Абсолютных грешников не бывает. Абсолютных праведников тоже. Так где граница, где та точка отсчёта, условно определяющая кого в ад, а кого в рай? Заповеди? Ну да, это единственный критерий, принятый церковью в качестве базового, и от которого, предположительно, отталкиваются ангелы-судьи, исследующие качество жизни представленного на суд божий. Заповеди подобны Конституции государства. Это основной закон веры, основное требование веры к поведению христианских адептов. Но любая Конституция может быть переписана под воздействием текущей ситуации. К тому же она имеет тысячи подзаконных актов, детализирующих и разъясняющих её положения. Заповеди же в массовом понимании людей существуют подобно монолитным скрепам, которые не подвержены ни критике, ни ревизии, ни детализации и трактуются каждым как угодно, как выгодно, так и трактуются.
 
     Но они действительно нужны, за неимением других официальных инструментов, позволяющих более-менее достоверно определять степень греховности каждого человека. Священники, облачённые церковной властью, проводят индивидуальное исследование человеческих проблем в каждом отдельном случае при обращении верующего к исповеди. Верующие, накрытые епитрахилью, в свою очередь, уверены, что священники обладают священным знанием и им свыше дано право на исследование их грехов и раздачу индульгенций. Но священники, на самом деле, прежде всего люди и судят  в силу своего личного понимания греха и святости . Невозможно напрямую применить критерий заповедей. Жизнь слишком разнообразная штука. Каждый священник, наряду с каноническими требованиями,  руководствуется личными трактовками заповедей, личным пониманием добра и зла, привнося случайный элемент в результат исповеди.  Поэтому заповеди, в их базовом, библейском виде не могут быть основанием для осуждения или не осуждения человека.
 
     А тогда что? Что является критерием?  Остаётся признать, что только личная совесть каждого или что там вместо неё. Ибо только совесть способна более-менее правильно руководить действиями человека. Здесь мы, друзья, входим в область воспитания и педагогики. Тема эта весьма обширная, но боюсь, что уведёт нас очень далеко. К тому же и воспитание это тоже продукт воздействия социальной среды и также зависит от качества этой среды.

     Таким образом, человек не может однозначно сказать в какой мере его жизнь соответствует религиозной норме, а в какой степени он является грешником. Границы слишком размыты. Эти умственные сомнения в своей чистоте перед Господом каждый человек склонен трактовать не в свою пользу (на всякий случай), приписывает себе излишнее грехопадение, порой совершенно неосновательно, и ещё усерднее начинает заботиться о душе и её посмертном самочувствии. Это опять же ведёт его в церковь.

     Но…  Было бы заблуждением считать, что только страх перед кострами ада заставляет людей приблизиться к церкви и к воцерковленному сообществу. Тезис об адских мучениях не сложен для понимания, но не является ни единственным, ни самым интересным с точки зрения воспитания души, с точки зрения восхождения человека по ступенькам морали и нравственности к наивысшей точке своего земного воплощения. Душа есть частица Бога, отделённая его волей от целого вселенского сущего и реализованная в виде духовной эманации каждой личности. Смысл воплощения души в кусок глины в том, чтобы одухотворить высшим целомудрием всё земное, нечистое, грязное, неподвластное Закону. Чтобы, в конечном счёте, душа могла, выполнив свою добродетельную функцию на земле, вернуться к своему главному хозяину, к Господу и соединиться с ним в его царствии.

     Многие люди видят несовершенство государственного устройства, несовершенство общественных институтов, несовершенство собственного окружения. Они чувствуют несправедливость. Они полны негодования. Душа их кипит стремлениями хоть что-то сделать во имя порядка и всеобщей пользы. Но ведь не каждый человек наделён силой и способностью возглавить революцию, чтобы изменить мир. Даже маленькую революцию районного или семейного масштаба способны организовать далеко не все. У всех разная психологическая устойчивость, необходимая в борьбе. У всех разная выносливость и пробивная сила. У всех разное количество сочувствующих, способных оказать моральную или финансовую поддержку. Те, кто чувствует силы, становятся субъектами действующей власти. Тот, кто не чувствует в себе революционных возможностей, решают начать с себя, как низшей структурной единицы общества и своим личным примером задать некоторый тренд к совершенству сначала близкого круга знакомств, а потом, может быть, он, этот незначительный тренд, добродетельной волной разойдётся и на дальние  круги.

     Но где взять силы для собственного совершенства? Только в идеологии совершенства. На сегодняшний день, когда коммунистическая идеология приказала долго жить, а капиталистическая идеология нечистоплотной конкуренции полукриминального чистогана принесла с собой лишь  моральное  разложение, остаётся одна, проверенная двумя тысячами лет идеология христианской веры, провозгласившая человеческие ценности, признанные добропорядочными членами общества, актуальными и по сей день. И в этом смысле невозможно представить веру и религию в роли мирового фейка. Это сила, способная правильно структурировать все слои общества. К сожалению, это происходило и будет происходить в вечной борьбе со злом, то есть в борьбе каждого человека с его личным эго, греховным изначально, которое только одно и есть препятствие на пути к высокоморальной жизни.

     Однако, я не спроста выше упомянул высшую социологию как идеологическую базу для выведения человека на роль авторитетного объекта поклонения. Почему бы и нет? Те качества, которые культивирует современная психология, абсолютно тождественны заповедям. И там и там, на главных позициях стоит проблема воспитания членов общества в традициях добра и любви. Только в нынешних продвинутых представлениях о движущих силах в поведении человека учёные акцентируют внимание на свободное и сознательное стремление человека быть лучше. В то время как религия, всё же, опирается на принуждение и угрозу наказания. Ведь идею геенны огненной ещё никто не отменил.

     Вот вам, друзья, кратко важные аспекты, поясняющие настоятельную необходимость существования в нашей жизни  веры и церкви. Пусть даже в виде мифа, возникшего на фоне неграмотности первобытных людей. Ещё раз напоминаю о том, что всё вышесказанное есть плод моих личных размышлений, нет ни одного заимствованного фрагмента. Я не страдаю плагиатом. У меня собственных мыслей на эту тему достаточно.

     Что касается меня и моего личного отношения к этим вещам, то давайте для начала определимся с терминологией. По степени антагонизма к религии я предпочёл бы следующую трактовку: Воинствующий атеист, просто атеист (не задумывающийся), сомневающийся атеист (на перепутье), православный атеист (принимающий веру в какой-то её части), верующий и, наконец, фанатично верующий. Терминология моя, поэтому не осуждайте за возможную неточность формулировок.

    Себя я позиционирую как православный атеист. Почему? Есть причины.
 
     Я принимаю нравственную сторону веры (хотя в этом смысле отвергаю сущность Ветхого завета, изобилующего сценами преступлений во имя Бога и от имени Бога). Я принимаю её как средство духовного воспитания. Я принимаю её как возможность для слабых, униженных и оскорблённых найти утешение в надежде, которую она даёт под сенью соборных клиросов.
 
     Но я не принимаю ритуальную часть религии. Я не верю в нужность и действенность молитв для человека, воспитанного и мыслящего категориями добра, вошедшими в него не через проповедь, а по генетической предрасположенности души и по влиянию окружающей среды, состоящей из людей возвышенных и мудрых. Мне говорят, что людям, не достигшим благости по тем или иным причинам и желающим стать лучше, совершенно необходима молитвенная медитация. Может быть, может быть. Ведь молитва это разговор с Богом, это глубоко личное обращение к высшему позитиву, к идее всеобщей справедливости. Хочется стать ближе к совершенству, хочется черпать радость из источника радости, хочется вручить свои грехи и страдания всепрощающему идеалу, способному понять и простить. Возможно, возможно…

     Но… при всём этом я не верю в необходимость креститься и класть поклоны. Я не верю во всю внешнюю церковную атрибутику и обрядовость, которые, несомненно, нужны для антуража, привлекающего паству, для маркетинга как сказали бы сейчас, но не имеющего ценности духовной. Я не чувствую свободы внутри толстых каменных церковных стен. Мне не хватает пространства, света и воздуха. Даже в центральном зале храма с высоким куполом. Это что-то сродни клаустрофобии.

     В этом смысле мне ближе протестанты, которые устранили церковное посредничество между людьми и Богом. По их мнению, единственным посредником является богочеловек Иисус Христос, так как спасение придёт не от церкви, а от него, как от верховного судии, объявляющего волю небес на страшном суде в отношении каждого подсудимого.

     Я уверен, что многие из читателей бросят мне в лицо обвинение в том, что я, как и все атеисты, создаю культ собственного “я” и ставлю себя на одну ступень с Богом. Вовсе нет. Я не дистанцируюсь от идеи добра, впадая в прелесть. Боже упаси. Просто я воочию и весьма конкретно вижу зло, которое подобно ржавчине неуклонно разъедает  ткани мирового социума, ведёт к массовому декадентству и забвению Нагорной проповеди Христа. Увидеть это можно только с высоты своей духовной позиции. Только если твои ожидания от человечества наполнены моралью и нравственностью, то есть духовностью. Я не во зле. Я выше. Несравненно ниже Бога и ниже миллионов праведников, неукоснительно следующих его христианским нормам, но выше зла, в котором пребывает несознательное большинство. Это позволяет мне иметь мою личную духовную позицию. Она, в целом,  позитивна для общества, хотя и является, возможно, средоточием моих личных заблуждений на этот счёт.

     Мне кажется, друзья, что многие из вас, достигли большего совершенства в духовном развитии, чем я, и, наверное, моя позиция видится вам несколько ущербной и  несформированной, сквозящей прорехами недопонимания важности внутрицерковных ритуалов. Может быть и так. Ну, что же, нет предела совершенству. Видимо, мне придётся потратить оставшуюся часть жизни на то, чтобы подняться до ваших духовных высот.

     Я увлечён философией религии. Такой хитрый приём. С одной стороны я, как бы, принимаю религию. Не отвергаю её, это точно. С другой стороны не принимаю её мишурность. Вот и рассудите сами. Верующий я или нет? Поэтому я православный атеист и, видимо, уже таковым и останусь до конца дней моих.

     Моя мама была истовой христианкой. А я был её любимым первенцем. Сила её любви ко мне переполняла её желанием вырастить из меня добропорядочного православного христианина, смиренного к ударам судьбы и строящего свою жизнь на принципах веры. К тому же я был крещён во христову веру ещё в младенческом возрасте, несмотря на атеистическую пропаганду коммунистов и возможные гонения на родителей, которые могли быть реализованы партийными властями, например, при решении вопроса о выдвижении родителей на ответственную должность, или при распределении профсоюзных благ и так далее.

     Повседневная наша жизнь была отмечена разными проявлениями религиозности. На стенах висели иконы с лампадами. На книжных полках аккуратными рядами стояли пожелтевшие от времени книги в кожаных переплётах и со священными текстами. Непременным ритуалом были утренние и вечерние молитвы, молитвы перед едой и после еды. Строгие посты соблюдались честно и неуклонно. Регулярные посещения церкви по воскресеньям и в дни праздников были само собой разумеющимися. Разговоры о вере, о житии святых, о церковных таинствах, о необходимости приобщения к церкви возникали буквально по каждому поводу. Я сызмальства становился свидетелем присутствия Бога в нашем доме. Меня учили правильно креститься и класть поклоны. У меня не было никаких оснований считать, что в других домах не происходит ничего подобного, хотя я был мал и не знал ничего, кроме своего дома и своей мамы.
 
     Семейное воспитание во Христе рано или поздно должно было перерасти семейные рамки и воплотиться в приобщение меня к соборной жизни. Наверное, уже года в три я был взят за ручку и отведён в нашу яранскую успенскую церковь (Кафедральный собор Успения Пресвятой Богородицы) на улице Карла Маркса (названную, словно в пику расположенному на ней собору, в честь умеренного антицерковника, считающего религию следствием несовершенства человеческого общества и полагающего, что с распространением марксизма религия умрёт сама по себе, вот такой парадокс).
   
     Кстати, немного о Карле Марксе, если уж подвернулся такой случай. Все вы знаете выражение “Религия это опиум для народа“. Это выражение Маркса из его работы “К критике гегелевской философии права“. Вернее это искажённое выражение. На самом деле в первоисточнике оно приведено в такой форме “Религия это опиум народа“. Чувствуете разницу? О, это весьма существенная разница. Маркс говорит о том, что религия не принесена в сознание народа кем-то, откуда-то, по какому-то случаю. Это вера, возникшая сама по себе в глубинах народных масс. Она возникла как настоятельная необходимость в объяснении смысла всего сущего, в установлении справедливых правил общежития, в приобщении к морально-нравственным критериям жизни, которые, по интуитивному ощущению людей, являлись правильными духовными критериями, скрепами жизни. Поэтому религия это опиум самого народа, его опьянение собственными иллюзиями в поисках справедливого смысла.

     Но большевики, будучи идейными противниками церкви и веры, исказили это высказывание в своих богоборческих целях. Они всего лишь вставили во фразу Маркса предлог “для”. Такая малость, а суть была выхолощена капитально. В таком изложении получается, что религия была навязана народу, спущена сверху церковниками. Для чего?  Для порабощения сознания народных масс. Следуя новой трактовке, народу нужно освободить мозги от навязанного церковниками мракобесия и обратить взоры на пролетарскую идеологию. Другими словами, религия это не продукт чаяния народа, а инструкция, спущенная с церковных клиросов для подчинения пипла. Наступили большевистские времена и теперь пиплу под страхом репрессий предписывается отвергнуть христианскую веру и припасть к большевистской идее. Хитро? Да! Весьма хитро, даже талантливо! Знали об этом? Думаю, что нет. Извиняюсь, за временное отступление от повествования.

     Я рос послушным мальчиком и воскресные походы в церковь для меня стали обыденным мероприятием взрослых, в которых я, маленький мальчик, ничего не понимал, но и не противился в силу несознательного возраста.

     Так продолжалось до семи лет. Я стал школьником, и в моей жизни появилось детское окружение из моих новых товарищей. Мало-помалу, я начал понимать, что в других семьях нет такого тотального религиозного давления. Мои рассказы о посещении церкви с мамой вызывали непонятное отношение в среде друзей. С одной стороны вроде бы не смеялись, с другой стороны немного косо смотрели. Мне стало очевидно,  что они несколько другие, что они не поддерживают мой энтузиазм в рассказах о церкви, что в них что-то не так. Мои подозрения крепли. Наступил момент, когда я прекратил свои рассказы.
 
     Но потом наступил новый момент, когда я стал чувствовать скуку на церковной службе. Мои мысли всё больше занимали совместные дела с моими товарищами. Игры и другие детские развлечения больше и больше теснили в моей голове всё, что мне вбивалось дома и в церкви.

     И вот второй класс. Воскресенье. Мама привычно собирается на службу, берёт меня за руку, но… что такое? Почему ты отдёргиваешь руку? Почему ты упираешься? Прекрати, срочно, нам нужно уже идти.

     Помню только этот момент. Я упираюсь, мама настаивает. До сих пор во мне живёт уверенность, что в этот день я впервые отстоял своё право на независимость.

     Но, естественно, на этом ещё ничего не закончилось. Давление мамы продолжалось до шестого  класса. Лишь когда я приобрёл гитару, стал на улице петь битловские песни и вместе с ребятами начали  потихоньку собирать ансамбль, к тому же стал активным спортсменом и постоянным участником всех молодёжных тусовок нашего района, вот тогда она поняла, что её жёсткая роль в приобщении меня к церкви стала неуместной и она отошла на расстояние, продолжая ненавязчиво, но твёрдо напоминать мне при каждом удобном случае о Боге и об ответственности каждого человека  перед ним за свои поступки.

   Больше всего меня обескураживали слова мамы о том, что участие в общественной жизни может быть только под крылом церкви. Что школьная жизнь это что-то временное и не самое главное. Если в школе предают хуле церковь, то нужно дистанцироваться от плотной школьной жизни. Мне об этом напрямую не говорилось, но в позиции мамы чувствовалась её решимость не отдать меня в лапы безбожников.

     Если отмотать плёнку памяти немного назад и вернуться во второй класс, то обязательно всплывут в поле зрения картины моего страха перед мамой в тех случаях, когда меня переводили из одного школьного статуса в другой. Сначала нас принимали в октябрята. На грудь всем прикалывали звёздочки с красными лучами и с изображением кудрявого малыша Володи Ленина на белом эмульсионном фоне. Мы ничего в этом не понимали, но все сразу почувствовали свою принадлежность к чему-то важному. Выпячивали грудь и рассматривали звёздочки друг у друга.
 
     Но вот наступило время идти домой. Я шёл и чувствовал смутную тревогу. Перед принятием в октябрята мама предупреждала меня, чтобы я ни в коем случае не вступал и не прикреплял звёздочку. Мне было это очень тягостно слушать, ведь все мои товарищи горели желанием стать октябрёнком. Я не понимал, зачем я не должен этого делать? Я не представлял, как  это сделать, как не вступать? Оттолкнуть звёздочку во время ритуала? Это невозможно. Это позор перед всеми. Я знал, что не сделаю этого. И знал, что дома будет серьёзное наказание, если я приду, светя звёздочкой.
 
    Предчувствия, как говориться, меня не обманули. Я получил взбучку, звёздочка была отнята, а сам я, зарёванный, закрылся в чулане и сидел там до ночи.

     На следующий день, в школе, я сказал ребятам, что звёздочку потерял где-то по дороге домой. Тут же нашлась новая звёздочка и была прикреплена мне на форменную курточку. До конца уроков она была на мне, а потом, при подходе к дому я снимал её и прятал возле наших ворот. Заходил уже без звёздочки. А следующим утром, выходя за ворота, я протягивал руку, доставал звёздочку, прикреплял и шёл в школу.

     Конечно, долго такие мои манёвры не могли оставаться незамеченными. Случилась новая взбучка, появилась новая звёздочка и так далее. Все эти действия претерпели несколько подобных циклов до момента вступления в пионеры. При этом всё повторилось, правда уже без взбучки. Но галстук поначалу я также прятал где-то возле забора, потом он уже перекочевал в мой портфель, а потом и продолжал оставаться на шее даже по возвращению домой. Комсомольская история тоже была принята в штыки, но я уже был большим мальчиком, и спорить со мной было бесполезно.

     Так к чему я отматывал плёнку назад и вспоминал эти, больные для меня и мамы, проблемы? Да к тому, что именно непримиримая позиция мамы способствовала отторжению церковной тематики в моём сознании. В её позиции как раз не было смирения, а было воинствующее  стремление подавить во мне излишнюю светскость, оградить меня от растленного влияния школьного окружения, оставить меня в лоне религиозных отношений, которые казались ей средоточием морали, нравственности и целомудрия. В то время в нашем патриархальном Яранске слабо понимали, что ребёнок это тоже личность, требующая воспитания в плане уважения его персональных духовных особенностей.

     Я продолжаю быть благодарным сыном и ценю её  заботу и любовь. И не осуждаю её за религиозный максимализм в мою школьную пору. Она не была просвещённым человеком. Ни четырёхклассное начальное образование, ни тяжёлая деревенская доля не способствовали освоению передовых взглядов на жизнь. Она не много могла мне дать в интеллектуальном развитии. Но правильно понимала роль матери. Она желала мне только хорошего и всякими, доступными ей способами, оберегала меня от дьявольских соблазнов, возникающих на каждом шагу и готовых завладеть душой её сына. Спасибо тебе, мама, за всё.

    Я вырос, но не сподобился приобщиться к церковной практике и вошёл в веру и религию с другой стороны. Семена веры, положенные в почву моего сознания мамой, проросли и дали всходы. Уже лет в тридцать я заинтересовался философскими проблемами общества и это увлечение, естественным порядком, привело меня к изучению  сначала канонических религиозных изданий, затем апокрифических, а затем и трудов известных теологов. А правильно ли я, прочитав тонны материалов и прожив жизнь, разобрался в вопросах веры? Не навлёк ли я на себя гнев верующих, более, чем я, понимающих в этих вопросах? Не знаю. Возможно, есть какие-то несоответствия и нестыковки в моих знаниях и убеждениях. Знаю только, что меня очень привлекает этичная сторона веры, её возможности в плане противостояния разлагающим идеологиям современности… Ах, да, об этом я уже писал…

         В общем, ещё два слова к маме: Мама, ты можешь спать спокойно. Я не стал практикующим прихожанином, но мои нынешние моральные императивы это то, что ты прививала мне в моей юности. Я законопослушный гражданин своей страны с минимальным набором грехов. С течением времени моя картина мира всё больше очищается от лишнего, от всего того мусора, которым переполнена жизнь. На его место приходит всё больше красоты, которая и есть суть мира со всеми его противоречиями. Я становлюсь старым и сентиментальным. Я довольствуюсь малым. Судьба приготовила мне подарок в виде богатства, но теперь пришло понимание того, что счастье не может быть в виде зелёного билетика с изображением американского президента. Счастье это… Впрочем, друзья, это очень большая и серьёзная тема. Поговорим об этом чуть позже. Ещё не вечер.