Февраль

    Февраль был какой-то невероятно жесткий и колючий. Он хлестал по щекам ветрами – вполне привычными февральскими ветрами, но в этом году почему-то особенно жестокими. Или она стала более ранимой и чувствительной к капризам непогоды и капризам судьбы? Ладно бы к капризам – говори уж прямо: к ударам судьбы.
    Она – то ли Катя, то ли Света, то ли… В общем, Она.
Этим февральским утром Она, преодолевая порывы ветра и наглость представителей сильной половины человечества, а также старшей его части, все же впихнула себя в автобус. Ему предстояло доставить Ее на работу, где Она должна было провести очередной день своей по-февральски неуютной, неприкаянной жизни.
    Когда-то давно Она услышала: счастливый человек – это тот, кто с радостью идет утром на работу, а вечером – с радостью же – с работы домой. Если счастье мерить этой меркой, то Она точно была несчастлива. Тотально несчастлива. Утром Она буквально за волосы тащила себя на работу, не сулящую ни радости, ни вдохновения, ни нормального общения, ни, честно говоря, нормальной зарплаты. А вечером… Вечером старалась задержаться на этой работе – как на пригретом стуле, на котором и сидеть-то неудобно, но уже как-то пригрелась. Домой не хотелось идти, как модно сейчас говорить, от слова совсем.
    Через пару остановок Ей даже удалось занять сидячее место. Глаза, в которые еще несколько минут назад безжалостно ломился ветер, слезились на этом ветру. Но мороз сковывал готовую было выкатиться слезу. Сейчас же, слегка подтаяв, не чуя больше преграды, она все же выкатилась, омывая собой ресницы, привычно накрашенные неводостойкой тушью. Тушь, недолго думая, последовала за слезой.
Она обнаружила это, взглянув в зеркальце, к которому потянулась, чтобы понять, отчего защипало в глазах. И увидела под глазами черные следы от поплывшей туши.
   Это подняло в Ней такую волну обиды! Не спрашивайте, на кого. Понятно же, что в обиде должен быть обидчик. Обидчиками были ветер, предательская слеза, не стойкая к воде тушь, весь этот автобус, наполненный озабоченными чем-то  людьми, которым не было дела до ее слезящихся глаз, потекших ресниц, и вообще, до Нее и Ее никому не нужной жизни. Захлестнувшую Ее обиду уже ничто не могло сдержать,  и Она расплакалась, не стесняясь людей, не думая, о том, как выглядит. Она плакала беззвучно, но тем более отчаянно. Боль, не находившая выхода голосом, вытекала морем слез, оставляя на щеках черные ручьи. 
   На остановках выходили и входили люди, они хватались за поручни при резком торможении, нависали над ней, пропуская позади себя тех, кто устремлялся к двери, поругивались, извинялись – шла обычная утренняя автобусная жизнь. Но шла, как и жизнь вообще, мимо Нее.
   При подъезде к очередной остановке Она вдруг почувствовала, что кто-то сует ей в руку обрывок бумаги. Плохо соображая, не в силах вынырнуть из накрывшей Ее вселенской обиды, Она подняла глаза и увидела Его, пробирающегося к выходу. Он был в яркой куртке, с рюкзаком, который, впрочем, снял, чтобы не расталкивать им пассажиров – нечастое, кстати сказать, уважение к окружающим. Она не разглядела его лица, не поняла его возраста. Ее, словно, резко выдернули из потока слез и обиды, и Она с трудом возвращалась в автобус, в реальность, не в силах сразу сообразить, что произошло, и почему Она пялится в эту пробирающуюся к выходу спину в яркой куртке.
   Лишь когда двери закрылись, поглотив очередную порцию тех, кто спешил к началу нового трудового дня, Она ощутила, что сжимает что-то в руке. Она вспомнила про обрывок бумаги и первой была мысль выбросить – мало ли какую дрянь может написать или нарисовать неизвестный мужик, решивший поиздеваться над Ней - зареванной и окончательно изуродованной подтеками туши на лице. «Ну, и пусть! Пусть еще хуже и больнее – так даже лучше! Пусть!»- решила Она и с отчаянием развернула листок…   
  «Все будет хорошо!» - было написано на нем, а для убедительности смайлик. Буквы скакали – автобус дергался, отчего и у смайлика глаза оказались на разном уровне.   
   «Все будет хорошо!» - читала и перечитывала она. И очевидность, неоспоримость этого постепенно начинали доходить до нее.
   «Все будет хорошо!» - обида, только что заполонившая все Ее существо, словно скукоживалась, при каждом повторении этих слов.
   «Все будет хорошо!» - и на губах мелькнула давно забытая улыбка.
   …Она начала пробираться к выходу, и почему-то люди с готовностью пропускали ее вперед, а оказавшиеся сзади вежливо интересовались, не выходит ли Она.
   Она шагнула навстречу февральскому ветру с очередным его порывом ощутила непонятно откуда взявшийся едва уловимый запах, даже не запах, а намек на запах будущей весны.
   Она шла, подгоняемая ветром, и как молитву, шептала: «Все будет хорошо». И в шуме ветра Ей слышались эти слова. И с каждым шагом она все сильнее верила, что так и будет.
   Все будет хорошо!