Повесть о двойной совести Часть 1

       
         С Храповым Дэн Адлер познакомился случайно на рауте именитых элитариев и меценатов, близких к науке. Храпов в глубоком подпитии рассказал ему о головных болях и прочих недомоганиях, которые часто преследуют его, особенно с похмелья. Адлер тогда тоже прилично набрался и спьяну разболтал ему, что работает над квантовым воздействием на кору головного мозга, которое снимает заболевания с похожей симптоматикой, и дал ему свою визитную карточку. К его удивлению уже на следующий день страдающий Храпов приехал к нему в лабораторию Института и умолял помочь, предлагая любые деньги. Адлер уже давно открыл возможность воздействовать на области мозга, подверженные поражению в результате алкоголизации. Он без труда привёл в порядок голову Храпова, о чём в последующем горько пожалел. Храпов приезжал к нему лечиться ещё несколько раз и вскоре, предложил работать на него на любых условиях. Адлер вежливо отказался, но с этого времени его отношения с руководством Института и коллегами вдруг стали беспричинно и резко портиться. Текущие разногласия и рабочие дискуссии стали превращаться в скандалы, на ровном месте возникали непреодолимые препятствия, возникли проблемы с финансированием лаборатории и, наконец, директор Института, отводя глаза, заявил ему об увольнении. Незадолго до этого во время очередной лечебной процедуры Храпов снова предложил Адлеру работать у него.    Выйдя от директора, он позвонил Храпову, объявил, что согласен, и обговорил условия сотрудничества. Теперь у него было арендованное просторное помещение недалеко от офиса Храпова и необходимое для работы оборудование.
Позже, обдумывая произошедшие перемены, он понял, что уволили его из Института по настоянию и может быть в связи с угрозами Храпова, но выяснять это было, пожалуй, поздно.
             Аркадий Храпов был Генеральным директором и владельцем корпорации «Цитадель», занимающейся производством, продажей и аутсорсингом электронного оборудования и технологий. Адлер вскоре узнал – Храпов, впрочем, не очень и скрывал – что деятельность корпорации не ограничивается только задекларированными видами. Храпов имел широкую сеть промышленного шпионажа в продвинутых странах, был неразборчив в средствах и порой пользовался методами, не одобряемыми законом. Занимаясь нейропсихологией и психологией классической, Адлер при общении с Храповым невольно отмечал его психосоциальный диссонанс. Казалось, жизненные установки Храпова, будь то бизнес или оргия с отборными профессионалками, подчинялись не обычной человеческой логике, этике и эстетике, а были проявлением психопатологии неизвестного науке вида. Но в своём бизнесе Храпов не делал ошибок. Он с лёта обрушивал свой прагматический анализ на возникающие проблемы, отбирал главное, отчленял ненужное, выбирал оптимальные варианты  ликвидации препятствий и кратчайшие пути к цели. В нескольких проектах он неожиданно, без видимой причины, изменял стратегию и тактику, применял взаимоисключающие способы, исключал из схемы неугодных участников. Адлер перестал удивляться таким способам ведения дел после того, как один из близких друзей Храпова, возмущённый  отстранением его от участия в очередной афере, внезапно умер по неустановленной причине.
Однако постепенно его властная натура взяла верх, и отношение его к Адлеру всё больше стало приобретать вид «Хозяин – слуг଻. Храпов не интересовался исследованиями Адлера, не связанными со снятием похмелья и ломки, но в процессе «лечения» становился всё более капризным и требовательным. Он приезжал в Институт в ослабленном, раздрызганном состоянии, злым на себя и окружающих, и естественно обращал эту злость на Адлера. Процедуры помогали, и это окончательно укрепило в нём уверенность в правильности своего образа жизни, вопреки заблуждениям науки о вреде алкоголя и наркотиков. Но по мере укрепления этой уверенности, Храпов стал обращать больше внимания на нюансы своего состояния в процессе процедур и требовать исключения нежелательных эффектов. При этом он не сдерживался в эмоциях и выражениях, приходил в неистовство при попытках Адлера объяснить причины ощущений, вызывающих его недовольство, и нередко переходил к угрозам.
             Последней каплей терпения Адлера послужил случай, когда Храпов в беспричинной ярости замахнулся на него. Душа Адлера ушла в пятки, и он инстинктивно отпрыгнул в сторону. Только это спасло его от удара. Тревожность, охватывающая его каждый раз по прибытии Храпова, переросла в прочный страх. Однажды после очередного скандала, Адлер, набравшись храбрости, завил, что не намерен принимать его грубости и собирается оставить работу в «Цитадели». Храпов, только что освобождённый от очередной ломки, извинился, но тут же резко завил, что мысль об увольнении Адлер должен оставить. Его слова прозвучали, скорее, как угроза, а взгляд, брошенный при этом на Адлера, вызвал у него холодный озноб.

           Доктора Шварца по градации местных жителей можно было отнести к патрициям Подмостья. Он жил в помещении бывшего склада под мостом, в котором во время строительства хранились инструменты, техника и мелкие строительные материалы, а в перерывах отдыхали рабочие смены.
Шварц наполовину оглох во время взрыва при испытании вибрационной установки, изобретённой им же в лаборатории Института квантовой механики. Презирая всякие нормы и правила, он проводил свои опыты интуитивно, и не слишком заботясь о научной системности, от теории сразу переходил к практическим испытаниям. В результате десятками гибли подопытные животные, горело и ломалось дорогое оборудование, лаборанты отказывались работать со Шварцем и, в конце концов, он был изгнан из Института. Однако, неординарные идеи Шварца, к которым он обычно охладевал на середине пути, легли в основу ряда тем, над которыми Институт продолжал работать и после его увольнения.
               Адлер, в то время вполне уравновешенный и энергичный начальник лаборатории, тщетно пытался упорядочить деятельность Шварца и не сумел отстоять его перед Учёным советом, когда решался вопрос об увольнении строптивого учёного. Однако, он не оставил Шварца без внимания и находил возможности оказывать ему помощь.
            Оставшись без лаборатории, Шварц продолжал свои опыты дома, а поскольку они сопровождались, грохотом, вонью, доплеровскими звуковыми эффектами в сочетании с вибрацией стен и потолков, соседи добились судебного запрета его домашних экспериментов. Однако Шварц отнёсся к этому также небрежно, как относился к другим запретам – просто не принял их во внимание и продолжал творить, в результате чего состоялось ещё одно судебное слушание, после которого дюжие приставы вышвырнули Шварца вместе с его имущества на улицу. Адлер, следивший за развитием событий, помог Шварцу перебраться в бывшее складское помещение под мостом, а учёный совет Института узаконил это вселение, правдами и обещаниями уговорив местные власти просто его не заметить.
            Храпов либерально относился к исследованиям Адлера и снисходительно не скупился на аппаратуру, как взрослые с покровительственной улыбкой балуют детей новыми игрушками. На просьбу Адлера принять Шварца на работу, он только махнул рукой. Но его отношение к Адлеру почти не изменилось. Он по-прежнему оставался груб и бесцеремонен. Приезжая лечиться, он не скрывал своего болезненного раздражения и часто упрекал Адлера в медлительности и нерасторопности. Всё чаще переходил на «феню» и откровенный мат, а на попытки Адлера сделать ему замечания, срывался на крик и оскорбления.
Адлер тщетно ломал голову в поисках возможности избавиться от Храпова. Но вариант простого побега казался проблематичным, у Храпова был  широкий круг криминальных знакомств, и даже ходили слухи о его связях с Президентом государства. Использовать гипноз Адлер опасался в силу своей природной трусости. Но в числе прочих идей, над которыми он работал, была временно отложенная программа разработки воздействия на нейронную систему головного мозга в целях активизации либо торможения отдельных его функций, и Адлер всё чаще возвращался к ней…

              Привлечь к работе Шварца не составило труда. Когда Адлер рассказал ему о своей идее, Шварц ухватился за неё мёртвой хваткой. Шварц реагировал на грубости Храпова ещё более болезненно, но это проявлялось в угрюмом молчании, которым он отвечал на грубости. К счастью Храпов с первых дней знакомства определил его для себя, как ограниченного науками батана, тратить на которого нервы просто бесполезно, и все свои капризы и недовольства вымещал на Адлере.

- Меня всегда интересовало ментальное состояние, – говорил Шварц. – Через него проходят все импульсы и вся информация, как из внешней среды, так и от систем органов. Происходит своеобразный синтез, определяющий психическое состояние. Вы знаете, что сам я раздражителен и ворчлив, и это мне не нравится. Но депрессия, агрессия, неконтролируемый гнев – это уже патология. А такие качества, как эгоизм, жадность, страх, совесть, ну и много чего ещё, присутствуют в каждом человеке, хотя все они отличаются у разных людей. Возьмите эгоизм элитариев и средних классов, наконец – мой и ваш собственный эгоизм. Их объединяет только название. Но по сути это совсем разные эгоизмы. Но всё это составляющие ментального состояния.
- Однако, - воспользовавшись паузой, вмешался Адлер. – Давайте немного разберёмся. Мне кажется, нужно для начала взять одну или несколько составляющих. Я сомневаюсь, что можно лишить нашего Храпова его эгоизма, и неизвестно, как повлияет на него и ему подобных торможение жадности и страха. А вот с совестью дело обстоит иначе.
Совесть коррелирует понятиям добра и зла, справедливости и несправедливости. Эти понятия субъективны и поэтому влекут разное понимание. Кант признавал существование двойной совести: врождённой, изначальной, которая не может ошибаться, и приобретённой под внешними воздействиями – и эта совесть может ошибаться! В своей жизни человек постоянно подвергается этим внешним воздействиям. Они постепенно оттесняют изначальную совесть и культивируют совесть приобретённую, которая в результате всё больше подавляет изначальную и может вовсе вытеснить её из сознания. И человек расплачивается за это, потому что вытесненная совесть не исчезает, а бродит в его сознании и тревожит его.
Человек может пытаться представить свое порочное поведение, как оплошность, как неосторожность и даже, как общее правило поведения. Человек может заглушать или усыплять совесть. Однако она коренится в сознании и время от времени неизбежно просыпается. Бессовестность это не отсутствие совести, а нежелание  обращать внимания на ее голос. Но по мере её накопления делать это, вероятно, становится всё труднее.
Кроме того, совесть должна включать в себя чувство стыда и раскаяния… И что-то ещё… Страх! Должен быть страх…, но не просто страх наказания! Должен быть подсознательный страх потерять состояние, в котором этот страх присутствует. Это как страх Божий, который есть не боязнь Бога, а боязнь отпасть от Бога.
Дэн откинулся на спинку кресла.
Шварц сидел молча, скрестив руки на груди. Несмотря на сварливый характер, он умел терпеливо слушать собеседника, хотя в конце разговора часто несколькими фразами опровергал услышанное.
- Все интеллектуальные и эмоциональные процессы осуществляются в сфере сознания. Совесть, стыд, раскаяние, сострадание, эмпатия, не так ли? – с ноткой иронии спросил Шварц.
- Да. А восприятие, мышление, осмысление и прочее, это субъективные психические функции, контролируемые личностью.
-  А совесть и стыд, значит, не контролируются личностью?
Дэн посмотрел на него и задумался. Они со Шварцем были знакомы  давно и научились понимать друг друга с полуслова.
- Интересный вопрос. Думаю, что, говоря о совести и личности, мы чаще сталкиваемся с фактами вытеснения совести личностью, либо деформации совести под давлением личности.
-  Вы упоминали о двойной совести? – спросил Шварц.
- Вот-вот! То, что я называю деформацией это и есть вторичная совесть, приобретённая под внешними воздействиями. Она часто встречается у людей, предрасположенных к ней, чаще всего у правителей и преступников.
-  Например, у нашего Храпова, - задумчиво сказал профессор.
- Да уж. Храпов - это патологический случай, не поддающийся лечению.
- Вы так думаете?! Любую деформацию можно переформатировать.
- Очень подходящая мысль. Переформатировать, изменить формат представления об определённых данных. Переформатировать можно не только файлы или компьютерную программу! Что если переформатировать нейронную систему мозга?!
- И как вы себе это представляете – химия, гипноз…? Здесь требуется более глубокое и стабильное внедрение в нейронную систему…. А ваш гипноз, простите, слабоват для стабильного изменения…
Адлер увлёкся гипнозом ещё в студенческие годы. Способность к гипнозу у Адлера, как ему казалось, была врождённой. Однако его не удовлетворяли традиционные методы и техники. В Институте нейрофизиологии, откуда он ушёл стараниями Храпова, он самостоятельно разработал собственную систему гипноза, позволяющую воздействовать на пациентов дистанционно, не прибегая к физическому и вербальному контакту. Впрочем, этими приёмами он тоже пользовался в несложных случаях.
Дэн встал и прошёлся по комнате. Усердные нейроны в его голове уже плели причинно-следственную цепочку, собирая дополнительную информацию. Мозг словно сам по себе анализировал возможность и последствия вмешательства в природные процессы.
- Если вычленить в нейронной системе головного мозга область, отвечающую за совесть, то мы сможем на неё воздействовать! Вспомните практику микроволнового облучения лобных сегментов коры головного мозга для подавления криминальных наклонностей преступника.
– Если можно блокировать в сознании криминальные импульсы,  - подхватил Адлер, - то не исключено, что их можно ослаблять или усиливать, то есть управлять ими. А разве не близко к этому воздействие на участки мозга, ответственные за совесть. Да и возникновение этих импульсов и намерений, разве не включают в себя элементы совести. Планируя преступление, человек вполне может испытывать сомнения совести.
- Совесть это эмоциональное состояние сознания, - задумчиво проговорил Шварц, - точнее, одно из эмоциональных состояний. Исходя из этого, её можно отнести в одну группу с такими эмоциями, как стыд, вина и страх. Нельзя не признать, что эти эмоции могут играть определённую роль и при формировании преступного намерения. И если правильно определить участок мозга…
- Мы, кажется, повторяемся, - нетерпеливо прервал его Адлер. - Смотрите: стыд задействует переднюю поясную кору височных долей… Она отвечает  за правильность реакций на внешнюю среду и сообщает человеку о его ошибках. А с небольшой натяжкой чувства стыда и вины можно отнести к состояниям совести.
- Если разделить различные варианты воздействий на определённые участки мозга, - бормотал Шварц, думая о своём, то есть вероятность, что наряду с чувствами стыда, вины и страха, можно пробудить у человека и совесть… М-м-м, скажем – через активизацию чувства вины. Путём дифференцировки чувство вины можно поднять до состояния совести. Всё это надо хорошенько исследовать.
- Вина «включает» латеральную затылочную и среднюю височную извилины, активизирует миндалины, - подхватил профессор. - Стимуляция этих областей вызывает у человека ощущение вины
- Если испробовать различные варианты квантовых воздействий на определённые участки мозга…
… то возможно и пробудить у человека чувства вины и стыда, и в конце концов - совесть… Чертовски интересно! Если плясать от эмоций, то легко можно формировать нужное сознание!
- Мне кажется, что для начала следует заняться именно чувством и эмоциями вины и страха. Страх можно вызвать проще, чем другие эмоции, он первичен в структуре человеческой психики. Если мы сумеем воздействовать на миндалины, то…
- От страха до совести останется один шаг!

              To be continued….