Интернат. Часть 1 Искривлёныш

В восемь сорок девять утра поезд Омск – Новосибирск плавно вполз на перрон вокзала. Минуя суету центрального входа, я нырнула в боковые ворота, и вот она – остановка такси.  Вскоре подъехавшая машина умчала меня по названному адресу: улица Немировича-Данченко, сто.


Спустя короткое время такси затормозило у массивного, змеевидно изогнутого здания училища-интерната для инвалидов. Импровизированный дворик, где роль забора играла живая изгородь, казался пустынным и немного зябким.


И уже спасибо, что здесь нет колючей проволоки. Значит, надежда на побег ещё жива.


На крыльце, будто приклеившись к стене, стояла юная девушка, хрупкая и миниатюрная – ростом не больше метра двадцати, с крошечными ручками и ножками. Голова и туловище вполне пропорциональны. Я поняла: это точно мой адрес. Судьба распорядилась так, что вскоре мы оказались соседками по комнате в женском крыле.


Её звали Татьяна. Более тихого и скромного человека мне ещё не доводилось встречать. В училище, где собрались воспитанники детских домов, царила атмосфера обиды на государство. И они, считая себя обделёнными, "брали своё" – попросту воровали из магазинов. Ещё одна девушка, поселившаяся с нами, передвигалась на костылях. Наши медицинские диагнозы оставим за кадром.


Именно она, рискуя своей репутацией, приносила нам, вечно голодным, краденые продукты. На дно сумки, под слоем варежек, прятала она сокровенный клад: кекс или рулет, а сверху небрежно бросала копеечный батон. У кассы, тяжело опираясь на костыли, она протягивала батон, и ни один продавец не решался заглянуть в её сумку. Спасибо этим добрым людям!


Почему же мы голодали? Шёл 1987 год. Мизерную пенсию – у меня было сорок восемь рублей и восемьдесят семь копеек – у нас забирали в счёт "полного пансиона": проживания, казённой одежды и пищи, мало пригодной для еды. Представьте себе кислые щи из перебродившей капусты с плавающими лоскутами куриной кожи. Где же мясо, спросите вы? Мясо оседало в сумках поваров, медсестёр и руководства.


В Новосибирске в то время действовала талонная система, и я была крайне удивлена, когда в колбасном отделе мне отказались продать колбасу из-за отсутствия талонов. Оставалось лишь довольствоваться сладким и хлебом. Но я – хищник, и пришлось отправиться на базар за салом.


В первый же вечер после начала учебного года по традиции устроили танцы.


Спустившись со второго этажа в небольшой холл, отведённый для игры в настольный теннис, я стала свидетельницей картины, от которой кровь застыла в жилах. Мне, двадцатипятилетней, казалось, что жизнь во всех её проявлениях уже не сможет меня удивить. Как же я ошибалась!


В полумраке холла, под звуки старенького магнитофона, танцевали искалеченные судьбой люди – калеки и уроды. И я была одной из них.


Бал Сатаны был в самом разгаре! Казалось, никто не обращал внимания на других – танцевали все. Руки взмывали вверх, бёдра виляли из стороны в сторону на слабых, полусогнутых ногах. Головы покачивались в такт музыке. В тесном пространстве кипела масса тел, объединённая общим движением, наполненным восторгом и раскрепощением. Как поётся в песне, сердце замерло в груди. В тот момент они стали для меня братьями и сёстрами.


Их особенности были разными – безногие, безрукие, на костылях, в инвалидных колясках. Все они оказались здесь по воле судьбы и впервые увидели себе подобных.


Некоторые танцевали, сидя на полу. Моё внимание привлёк юный парень – лет семнадцати, белобрысый, голубоглазый. Ноги его были скручены в нелепый узел. Чудовищное сочетание совершенного верха и патологического, врождённого уродства внизу. Он сидел на полу, на попе. Как он справляется с нуждой, как надевает брюки на эти ноги? Сильные и здоровые руки, прямой, точёный торс, белокурая голова танцевали в такт музыке. Он веселился, и лицо его светилось счастьем. В его глазах плескалась любовь и чистота разума. Я смотрела на него и думала:


Что может заставить человека, находящегося в такой жизненной ситуации, хоть на мгновение забыться и возрадоваться жизни? Это подвиг – жить в таком теле, зная, что никто и никогда не сможет тебе помочь. Твоё тело – твоя тюрьма и наказание на всю жизнь.


Он стал для меня примером выдержки, примером жизнелюбия. И с тех пор я больше никогда не позволяла себе жалеть себя или жаловаться на жизнь.