Ярослава

— Так ты, значит, в этих краях ещё не был? Стало быть, и о местах здешних не знаешь ничего?
— Почти, — отозвался капитан. Его «Целестина» сбилась с курса во время шторма и пришлось пристать в ближайшем порту, чтобы дать команде отдохнуть, а заодно и понять толком, куда их занесло. Там к ним и прибился этот старик, Агафон Лукьянович — бывший матрос «Надежды». Сейчас он слишком стар, чтобы выполнять свои обязанности, а посему пришлось осесть на суше. Но, как известно, нет места хуже для человека, который с юных лет жил одним морем. Вот Лукьяныч, как его вскоре стали называть на борту, и попросился на судно.
— Неужто и о русалках не слышал? — спросил старик, и, увидев в глазах собеседника смешок, поспешно прибавил, — Да ты погоди, Николай Харитонович, загодя не смейся. А послухай, лучше, что я тебе расскажу. Стало быть, пристал в порту один парусник… Было это давно, точного названия уж никто назвать не может: то ли какая «Агафья», то ли «Аглая», а, чёрт с ней. Народу было — тьма-тьмущая…
***
Огромный парус белел на фоне голубого неба. В порту собралось много зевак. Когда корабль ещё только приближался, толпа ахнула и среди людей прошёл гул восхищения. Каждое прибывшее судно для людей, обитающих на суше — целое событие. Все идут поглазеть. Развлечение не хуже вечерних плясок. И вот корабль пришвартован, и все его обитатели сходят на берег, а толпа чуть расступается. Последним сошёл капитан. Ещё довольно молодой, с гордой осанкой. Чёрные волосы собраны в низкий хвост и повязаны тонкой тёмной лентой, взгляд серых глаз устремлён куда-то мимо всех здесь собравшихся. На долю секунды его взгляд встретился со взглядом стоявшей в толпе девушки. Глаза у неё были голубые и горели задорным огоньком.
***
— Так чем же всё закончилось? — прервал Ерастов, почувствовав, что рассказ обещает быть уж слишком долгим.
— Да ты погоди, не плыви вперёд «Фермопилы», — проворчал Лукьяныч и продолжил, — Он встретил её снова вечером…
***
Как и всегда вечером в подобных заведениях, было в тот день в кабаке много люда. Кто-то только пришёл, а кто-то уже был вдрызг пьян и, либо спал, упав мордой в стол, либо лез к местным девкам, либо устраивал драку и оказывался вышвырнутым на улицу. Стоял терпкий запах пота, алкоголя и табака. Мужчина сидел за столом, выпивая со своей командой. Звучала музыка, слышались ругань, смех. Среди всего этого гама послышался девичий голос, исполняющий какие-то куплеты. Девушка задорно танцевала, так, что поднимались юбки, и пела, изредка прерываясь на звонкий смех. Аккомпанировал ей какой-то мальчишка, лет осьмнадцати. Капитан сначала и не признал её, да потом глаза увидал — глаза ему запомнились. Эдакие… с чертовщинкой.
***
— Так он, почитай, весь вечер с неё глаз и не сводил, — поведал старый моряк, закуривая, — Всё равно, что околдовала она его.
— Что-то у тебя, Агафон Лукьянович, то русалки, то теперь ведьмы какие-то, — Николай тоже закурил.
— Тьфу ты, чёрт, — выругался Лукьяныч, то ли на непонятливого собеседника, то ли на недостаточно крепкий табак, — Какие ведьмы? Ты с толком слушай-то, про русалок говорю… Ведьмы! Да хучь бы и ведьмы. Бабы, они, Николай Харитонович, все ведьмы.
Ерастов рассмеялся, соглашаясь со стариком, а тот в свою очередь глубоко затянулся и смачно выругался, по всей видимости, припомнив какую-то «бабу-ведьму».
— Так что там дальше-то было? — немного помолчав, спросил капитан, напоминая, что рассказ ещё не окончен.
— Дальше-то, — задумчиво произнес матрос, — Встретились они, значит, опосля возле этого же кабачка.
***
Только тогда капитан и разглядел свою незнакомку с загадочными глазами. Была она на вид лет двадцати отроду, румяная, плотненькая — кровь с молоком. Однако же было в ней что-то такое, как бы от барыни какой, а не от простой девки. Возможно, черты лица, а может ещё что. Длинные русые косы густые, повязанные красной лентой. А глаза смеются, и чертята в них пляшут. На губах пухлых тоже улыбка, а на щеках — ямочки.
— Как звать-то тебя? — спросил капитан, лихо опрокидывая рюмку водки.
— Слава я, — представилась девица, — Ярослава Тихонова, если вам угодно, — она сделала вид, будто старается припомнить его имя.
— Феликс Мстиславович, — представился тот в свою очередь.
***
— А может статься и не Феликс, — пробормотал еле слышно матрос, стараясь припомнить, — А в прочем, ну его. Так вот посидели они, выпили, Феликс то да Славка, да всё как-то закрутилось у них. Ну ты, Николай Харитонович, понимаешь, — лукаво сощурился старик, — Это мы оставим бабам на пересуды, а ты дальше слухай… Закрутилось у них, говорю. А ему плыть скоро, да и нездешний был, кто знает, когда бы в следующий раз сюда попал. Лучше бы ему вообще сюда было не приезжать. Ну, значит, решено было девку-то, Славу эту, с собой забрать. Команда хоть и повозмущалась — не место бабе на корабле, беду накличет — а согласились, против капитана не пойдёшь. Отплыли, значит, да первые дни мирно всё было, а потом беда случилась. Правы оказались моряки-то, что не хотели на борт её пускать.
***
Корабль покачивало на волнах. На палубе Ярослава стояла, подставив лицо к ветру, а слух ласкали звуки воды. Далеко, в небе, сияла яркая звезда. В море чувствуешь себя свободной. И ведь кто бы подумал, что ей когда-нибудь посчастливится плыть вот так вот, на этой огромной, рассекающей волны махине, вперёд, в будущее. Да никто бы не подумал. Где уж ей-то… Она рассмеялась и её смех прокатился по палубе в ночной тишине. И тут решила она изучить корабль. А то сколько тут дней находится — а кроме палубы, кают-компании да своей и капитанской кают ничего не видала.
***
— Так, прохаживаясь, набрела она на ту злополучную каюту, — Лукьяныч снова закурил.
***
На небольшом столе лежали книги и карты. Слава заинтересованно оглядывала всё. Кое-что лежало не очень аккуратно, по всей видимости, съехало во время сильной качки. Вдруг дверь отворилась и в проёме показался знакомый силуэт. Ярослава сначала слегка вздрогнула от неожиданности, а потом облегчённо выдохнула и в пару шагов подлетела к мужчине.
— А, Феликс, — она улыбнулась, — Ты меня напугал.
— Что ты здесь делаешь? — прозвучало в ответ.
— Осматриваюсь, — отозвалась Слава, — Да я уже уходить собиралась отсюда, ты не волнуйся, — она поцеловала его и направилась к своей каюте.
Феликс проводил её, у дверей целуя её мягкие губы и опускаясь ниже.
— Погоди, не сейчас, — Ярослава тихо рассмеялась, — Команде нужен капитан.
***
— В общем, разошлись. А ближе к утру Феликс этот пошёл бумаги проверять да хватился одного документа — а его нет. Само собой он к Славке. Никто не видал, что у них там произошло. Сказывают, крики стояли, а когда остальные подоспели, то на палубе Феликс только и стоял. Один, как мел белый. А Ярославы уже и не видать.
— Так кто в итоге документы взял? И русалки тут причём?
— А чёрт их знает, документы эти. А про русалок ты дослухай, не перебивай. Когда Феликс её толкнул, Слава за борт упала. Да почти сразу её волнами и накрыло, только и видали.
«Пусть и тебя волны накроют. Не доплыть тебе до дома» мелькнуло у неё в мыслях. Так, видимо, в этой самой мысле и вся штука. Озлобилась она, прокляла и Феликса, и «Целестину», да и на себя проклятие наслала. Наглотавшись воды и не имея возможности вдохнуть воздуха под толщей ледяной воды, Ярослава почувствовала боль во всём теле, а ноги и вовсе неметь начали. Сама того не осознавая, Слава вцепилась руками себе в шею, и стала ногтями царапать, до крови кожу сдирать, а потом почувствовала, что не задыхается она больше. У неё там, стало быть, жабры появились. И заместо ног — хвост рыбий. Вот тебе и русалка. Сказывают, что «Целестина» не добралась до берега. Услышал Феликс пение. Да не просто пение, а её голосом. Думал, что помешался. А она пред ним предстала. Ну, стало быть, из воды вынырнула, а он на палубе тогда был. Улыбнулась ему так своей лукавой улыбкой и перстом поманила. Тут и начался шторм, а корабль на дно потянуло, как бы в него кто намеренно вцепился да на дно потянул. Так вот с тех пор, значит, легенды и ходят, что тут русалки водятся.
— Откуда же им стольким взяться?
— А чёрт-те знает. Баба та одна была в здешних краях, да поговаривают, что она с других мест утопленниц вокруг себя сплотила. И с тех-де пор, всякий корабль, который сюда заплывает — ко дну идёт. Плачут русалки, стонут по жизни земной, мести хотят. Как корабль завидят — песню заводят. Голоса у них нежные, чисто ангельские. Поют, к себе зазывают. Моряки будто рассудка лишаются и к ним плывут. Гиблое место, говорю.
— Да вздор это всё, — произнёс Николай с усмешкой, — Это всё выдумки. А что кораблей много потонуло — так наверняка этому логичное объяснение есть. Может, ещё и леший существует? — он раскатисто рассмеялся, — Вздор.
А вдалеке, в тумане, послышалось тихое пение.