Начинается новый день

Битое стекло кусает ступни босых ног. Я чувствую, как рвётся кожа. Вижу, как песок жадно засасывает кровь. Я слышу окрик – злой, припечатывающий.
- Саца! (Стоять!)
Я знаю, что надо дойти. Чёрный храм на горе должен исчезнуть вместе с горой. С каждой минутой его тень растёт. До точки–детонатора осталось всего-то пара шагов. Ветер воет вокруг, словно подталкивает.
- Саца!
- Обойдёшься, - цежу я и выпрыгиваю с места. Вот она – нужная точка. Моя точка невозврата…
В спину вонзается пуля. Горячая, уверенная и беспринципная, она мгновенно обесточивает тело.
Вибрирует пульт. Он напоминает, что если недоделаю начатое, то мои девочки погибнут.
Он напоминает, что есть ещё остатки нервов, остатки сознания и цель. Девочки, как же я вас люблю…
Да, я ещё могу дотянуться до маленькой чёрной кнопки. И я тянусь к ней глазами, пальцами, последними нервами.
Взрыв! И пыль до неба. И даже выше. И дым течёт, как чёрная Лета – неизбежно и невозвратно. И у меня вот-вот взорвётся голова, но это не важно. Храма нет. Слава те…
- Церан чу! (В огонь его!)
На миг, который кажется длиннее пасхальной службы, я застываю на краю огромной чёрной дыры и хохочу. Безумно, страшно хохочу. Да! Да, я сделал это. Мои девчонки будут жить. Глубина распахнутой перед лицом бездны пахнет горячим пеплом. Так пахнет смерть. Огонь вываливается из ямы и тоже истерично хохочет. И тянется-тянется ко мне пышущей адом пастью. Я знаю, что он обязательно дотянется.
Я знаю, что ожидание смерти хуже самой смерти. На кончиках пальцев рук-ног, на грани сознания и души ещё пульсируют нервы. Последние из последних…
- Церан чу!
- Пошёл нахер!
На! Жри, тварь! Прыжок. Огонь. Плавится и ошмётками стекает кожа с лица, с груди. Спина полыхает. Кажется, что собственные кости уже не кости, а шампура, на которых жарятся рваные мышцы. Или то, что от них осталось. Господи, как же больно…
Голос слышу. Знакомый и мне, и огню. Он притихает – я вслушиваюсь.
- Серёж? Серёжа! Проснись, мой хороший. Проснись, пожалуйста. Я тут. Я с тобой. Дэн! Дэнушка!
Через интерком Алиса передаёт другой Алисе этот звенящий голос. Через минуту огонь рычит, шипит, бьётся в истерике. Он не хочет меня отпускать.
- Серёга! Да просыпайся же ты, туды-т твою…
Огонь отпрыгивает, но не уходит. Мечется наотдальке в дёрганной пляске святого Вита и старается укусить. Только я не чувствую его укусы, я продолжаю гореть. Спина…
Два голоса, сливаясь, бьются в стеклянный купол, под которым я. Купол тот не сильнее смерти, ибо он и есть смерть.
Запах горячего пепла и горького шоколада. Очень горького. Не помню, что это…
- Дэн, я звоню Володе.
- Пока он приедет… Набирай лекарство. У него сейчас сердце выпрыгнет. И от давления набирай сразу!
- Колю, держи крепче.
Купол раскалывается. Он не выдержал натиска её слёз, его рук, их желания во что б это ни стало вернуть меня домой.
Голова тяжёлая. Это тлеют остатки кошмара. Веки поднимаю с трудом, но поднимаю. Перед глазами ещё танцует огонь, но всё тише-тише-тише. Как в тумане дрожат очертания открытого окна, настежь распахнутой двери. Её изумрудные глаза смотрят, как сквозь время. Запах… Горький шоколад в изумрудной оправе.
- Пахнешь шоколадом, - сосредоточившись, выталкиваю я первую фразу. Она, как первое слово – неустойчивое, но осмысленное. Она плачет и целует моё лицо, руки, снова лицо. Слёзы беззвучные и оттого щемящие, как жизнь на выдохе. Её улыбка сквозь слёзы - как солнце через грозу.
- Это «Montale Chocolate Greedy», помнишь? Говорила же, что он тебе понравится.
- Теперь запомню, - обещаю я и касаюсь её пепельных волос. Почти невесомые, они льнут к ладони.
Запах холодной свежести настолько знаком, насколько и постоянен. Эту нотку чистого моря я помню с юности. Мы с Дэном стареем, а нотка нет.
У него дрожат руки. Набрякшие вены похожи на вспученные реки. Я слышу, как бешено стучит его сердце. Я вижу, как пульсируют вены-реки. Дэн старательно прячет взгляд и тихонько матерится сам на себя. Он стесняется своей сентиментальности. Машинально похлопав себя по карману халата, мой друг недоумевающе таращится на меня, а я улыбаюсь.
- Сигарет нет. Ещё где найду – прибью.
Он мстительно щурится и язвит:
- Фиг тебе, а не кофе. С добрым утром, Маэстро! Чуть душу не вытряс, балбес…
- Трясти не умеешь. А я вот точно из тебя вытрясу, если где почую "Чероки". Хочешь травиться - сигареты меняй, деятель.
- Ищейка, - бурчит Дэн.
Она смеётся так звонко, что весна за окном оживает птичьим чириканьем. Слышу, как лает Алиска. Запах лекарств улетучивается, на его место приходит запах тающего снега. Солнечный луч крадётся к лицу. Она отпускает мою руку, встает, задёргивает штору и возвращается, снова сжимает и прижимается к руке губами. Губы горячие.
Обручальное кольцо поймало солнечный блик.
Луч достаёт кота, но сфинкс его не замечает. Он смотрит на меня и мурчит. Мир обретает чёткость, запахи силу, а я...
Я чувствую их боль, пропуская через себя каждый жест и взгляд. Они настоящие, потому моя боль сдаётся. Она уходит.
Начинается новый день. Но главное… Главное, я успел нажать кнопку на пульте. Теперь всё будет хорошо.
Живы. Вместе.
И это главное.