Москва продолжение

Неглинная. Мы живём в величественном доме с вазами на крыше. На фасаде знаменитый магазин Ноты. Чтобы попасть к нам нужно пройти в арку и подняться по лестнице на крыльцо, подняться на второй этаж и повернуть направо. Сейчас там поликлинника. А когда-то это был корпус под Сандуновские бани. Потолки очень высокие, подоконники на уровне вытянутой руки. В коридоре около пятидесяти комнат. Сортир один. Здесь я учусь читать и ругаться матом.

Обучение главному навыку русака невинного мальчика осуществили два братца, племянники участкового. Во дворе они продиктовали мне основные элементы этого наисущественнейшего из знаний и потребовали чтобы я немедля повторил урок. Я старательно, как и всё что я тогда делал, повторил все слова и вариации и тут же, завидев родного им участкового оба племянничка начали орать – дядя, забери его в милицию, послушай как он матом кроет…

Во дворе была шпана. Главный хулиган, в неизменных прохорях, где-то спёр светящийся милицейский жезл который служил ему скипетром и был предметом неизбывной зависти всего двора. Как-то я помню, эта шпана организовала во дворе концерт. Все жильцы вышли во двор со своими стульями, табуретками и было представление. Уже не помню что именно там было, только как сейчас вижу главного жезлоносца как он кривляясь наступал на обруч от деревянной бочки, она хлопала его по афедрону, напевал ря-ря-ря и все почему-то покатывались со смеху.

Ещё из развлечений там было наводнение. Неглинка после сильного дождя из своего заточения начинала потихоньку выползать через водосточные решётки. Дворники поначалу пытались мётлами загнать её обратно в ливнёвку, да куда там. В итоге вода заливала проезжуя часть и подбиралась к парадному крыльцу. В подворотне сооружался импровизированные переход из кирпичей, так как уровень воды был выше щиколоток. Но довольно быстро вода уходила и дворники зачищали её мётлами.
Это проблема, вроде не решена до сих пор, после особо сильного дождя на Неглинной стоит вода.

Самокаты. Самым вожделенным предметом был самокат. Все они были самодельные из деревянных брусков, горизонтального и вертикального, соединённых дверной петлёй в качестве рулевого шарнира. В качестве колёс использовались металлические подшипники. Были они двухколёсные, трёхколёсные и четырёхколёсные тележки для сидячего спуска с горы.
Горой служила проезжая часть Звонарского переулка. Самокаты в полёте издавали чудовищный рёв. Особенно когда действо было массовым. Как это сочеталось с уличным движением я сейчас не могу уразуметь, тем более, что они должны были вылетать на Неглинную улицу. Не припоминаю, удалось ли мне хоть разочек подержаться за сие чудо инженерной мысли.

Чтение моё началось на Неглинном бульваре, где мы регулярно гуляли с мамой и на лавочках которого я и прочитал свои первые строки. Весь Неглинный бульвар был украшен арками во всю ширь на сюжеты басен Крылова, которому в том году исполнилось 190 лет.

Вообще чтение началось бурно, взрывно. Я сразу прочитал подаренные мне на Самарском, хозяйкой тамошней квартиры завораживающие сказки «Тысяча и одна ночь ».
Это было издание in-folio возможно ещё дореволюционное, но скорее двадцатых годов, с политипажами и прекрасным оформлением. Содержала она три или четыре сказки – Али-баба, Алладин и Синдбад. Эти запомнились. Запомнился такой элемент путешествий Синдбада, как говорящие цветы на Мадагаскаре, чего в последствии, не мог найти ни в одном издании. Знал я её почти наизусть по родительскому многократному мне чтению. Поэтому обучение чтению разрешилось буквально в несколько дней. И понеслось. Я читал всё. Вывески, объявления, газеты, замызганный номер журнала «Юность» с «Делом пёстрых» и фельетонами о стилягах, книжонку о послевоенной детской Прибалтике с мальчиком в заброшенном танке и им же, поймавшим овчарку на удочку…
Тогда же в списке были «Линь большой и Линь маленький», Ушинский, великолепный сборник украинских народных сказок. Сказки эти мне начали читать родители, когда я ещё сам не мог и некоторые я знал почти наизусть, так что, когда они устав, несколько подсокращали текст, я их тут же поправлял. Потом читал их уже сам. В библиотечке Огонька «Вечера на хуторе близ Диканьки». Румынская «Я стал взрослым». Удивительно, но «Кандид» Вольтера был прочитан ещё до школы. В библиотеке «Огонька» я прочёл только тогда появившееся завершение катаевской эпопеи «За власть советов». До сих пор помню иллюстрацию очень мне понравившуюся «Линкор «Марат» ведет обстрел главным калибром». Возможно это была ещё первая версия , которую партия забраковала и вынудила Катаева наструячить правильную, с руководящей всем ролью партии.

Примерно в это время, я услышал по радио (черный репродуктор на стенке) о состоявшейся встрече писателей с читателями. Я уже разумел, что писатель это существо высшей формации и мне им никогда не стать. Но вот читателем (интересно, что я не очень понимал что это значит, но точно имело отношение к книге) я буду непременно. Скорее всего, это было до моего обучения чтению.
Совсем недавно я задумался о чтении как таковом. Я подумал, что в моём классе в Болшево была только одна девочка которая читала книги, Ленка Шарова. Мальчиков было больше. И я начал понимать, что чтение это тоже серьёзный навык, даже искусство. С первых строк погружаться в модель мира созданную на основе довольно скудного описания. Чем развитие воображение тем полнее картина мира созданного читателем в соавторстве с писателем. Тем и отличается книга от кино, где предлагается почти стопроцентная картина происходящего и воображению там нечего делать, оно жуёт поп-корн. О тик-токе приличия ради умолчу.

Вообще, мы живём в конце великой эры. И эру нашу сформировал не Христос с его бизнес-проектом, а печатный станок с подвижными литерами. Эта эра начинается с  1445 г. И условно её можно именовать эрой Гутенберга.
А сейчас, похоже, с воцарением на престоле самой могучей страны и практически человечества клинического идиота, не прочитавшего в жизни ни одной книги, можем считать книгу отмершим артефактом.

Иногда во дворе раздавалось: «точить ножи-ножницы!». Все чада бывшие во дворе собирались вокруг и любовались ладной работой и главное вылетающим снопом искр под который каждый норовил подставить ладонь. Искры были холодными. Конечно они были горячими, как и полагалось, но крошечные раскалённые частички металла долетев до ладони охлаждались и кожа уже не реагировала на их тепло.

Однажды при посещении Петровского пассажа мне были приобретены коробка пластилина и китайская сказка «Линь большой и Линь маленький» иллюстрации из которой я раскрашивал роскошными карандашами «Искусство» из коробки в  четыре ряда и которые брались напрокат у соседской девочки. Там был даже белый карандаш!
Ещё припоминаю цветную мозаику из пластиковых гвоздиков с шестигранными головками вставляемыми в панель с дырочками. При наличии известного воображения можно было набирать не совсем абстрактные рисунки. Тогда я выяснил, что самое лучшее сочетание цветов чёрный с жёлтым.
Раскраски. Этих альбомов было множество. Некоторые можно было раскрашивать просто смачивая фрагменты рисунка водой; сухая, почти бесцветная краска приобретала соответствующий цвет, правда довольно блекловатый.
Переводные картинки. Небольшие кусочки плотной бумаги с клеевым слоем с одной стороны и с довольно блёклым рисунком скрытым в середине. Этот кусочек мочился в воде, накладывался клеевой стороной на какую-либо поверхность и, а потом бумажка прикрывавшая рисунок или сдвигалась или сворачивалась с одного края до другого открывая рисунок. Получалось это довольно редко, картинка разваливалась на несколько фрагментов… Но когда получалось сердце переполнялось гордостью за своё мастерство.

Как-то отец принёс небольшую красивую деревянную коробку с деревянными же фигурками внутри. Это были шахматы. Сами фигуры были покрыты масляным лаком, который сейчас встретишь редко и пахли упоительно. Форма их была на удивление гармонична и с тех пор подобных я не встречал. У слонов, которых мы тогда называли офицерами, было навершие в виде заострённого эллипса. Во всех комплектах, которые я встречал впоследствии это навершие напоминало шелом древнерусского воина с тупым окончанием.
Слон у нас назывался тура, а ферзь королева.
Ни одной фигуры время не сохранило, а вот коробка жива и поныне и лежит на моём столе. Во время матча Таль-Ботвинник (мы, конечно, все болели за Таля) отец от руки нарисовал разметку клеток и каждый вечер разбирал все партии. Играл он неплохо и быстро научил играть меня. Вернее, переставлять фигуры. Играл я очень слабо всю жизнь. Хотя, году в 2016, я стал отслеживать матч на звание чемпиона он-лайн и пробовал угадать следующий ход претендентов. И, о чудо, шесть-семь ходов из десяти я угадывал (ну, конечно, анализируя позицию). Что несколько реабилитировало мои умственные способности в собственных глазах.

Были на Неглинной у меня и какие-то приятели, которых я уже, увы, не помню. Играя с одним из них я разбил его игрушечной машиной трёхлитровую банку чужого варенья. В те времена это было если не сокровище, то уж точно значительная ценность. Помню, как я, холодея от страха, придумывал что бы соврать и воображал ужас наказания.

Иногда мы ходили с отцом в Сандуны, благо от нашего окна они были в тридцати метрах. После процедуры отец брал себе кружку пива, а мне вручалась конфета «Петушок – золотой гребешок». Вот сейчас приняв душ и вытираясь свежим полотенцем, принявшим в себя немного пара я задохнулся его своеобразным запахом и сразу вспомнил Сандуны, отца и «Петушка».

 Среди насельников  нашего дома имела хождение легенда о Сандуновых. Якобы старый Сандунов, помирая всё нажитые капиталы зашил в погребальные причандалы, во гроб. И наследники были несколько удручены ничего не найдя. Через некоторое время кто-то узрел маленькую девочку прислуги старательно зашивающую в тканевый чехол обрезки бумаги. На вопрос, чем это она занимается она ответила, что как и дедушка (так она называла благоволившего к ней Сандунова)
 готовится ко положению во гроб. Последовавшее дознание установило, что гроб дедушки, таки, вопреки традиции имел карманы. Причём набиты они были банковскими билетами и ценными бумагами.
Незамедлительное вскрытие фамильного склепа это и подтвердило. Для оживления истории к ней был присовокуплен факт наличия в склепе двух ядовитых змей. Каковых змей благодарные наследники и увековечили на водружённом на могиле монументе. Помню, как моя мама, в свою очередь рассказывала эту историю новым жильцам. Впрочем, в сети можно найти эту историю в несколько иной деталировке, но сюжет в общем соответствует.

Примерно в то время гуляя с мамой по Сретенке, а может по Мясницкой я был зачарован огромной витриной рыбного магазина по которой во всю ширь сверху бежала непрерывная струя воды. Почему то я не нашёл ни одного упоминания о сём феномене и никого кто бы это помнил. Может приснилось? А вот витрины министерства морского флота с выставленными там огромными макетами океанских судов были точно и при каждом проходе мимо маме приходилось меня просто отрывать от них. Завораживали.

Помню, когда жили на Неглинке ходили с мамой что-то сдавать в ломбард. Какие уж у нас ценности были спросить уже не у кого, просто нужно было срочно перехватить денег до получки, а близких знакомых в городе не было. В ломбарде тогда были большие очереди.

Ещё на первом этаже с отдельным входом с левой подворотни жила чета старичков, которым я почему то приглянулся и они частенько приглашали меня к себе на угощение. А старичок этот был не простой, а какой-то предводитель рыбного хозяйства. И дома у него была масса рыбной снеди и в том числе полно икры. Которую я тогда как-то не очень. Иногда они давали мне в подарок родителям, которые икру как раз очень.

Мама рассказывала, что возле мусорных баков кто-то выбросил бронзовую в рост человека диву представлявшую собой светильник с факелом в вытянутой руке. На помойку, а что ещё делать с мусором. Вот если бы примус!
На память о Неглинной у нас долгое время валялся стереоскоп. Это было устройство из шпиатра в виде коробки прижимавшейся ко лбу с вделанными двумя увеличительными стёклами и с длинной рейкой снизу. На эту рейку помещалась картонка с двумя наклеенными фотографиями. Приложив незначительное усилие к глазам можно было добиться стереоэффекта. Картинка приобретала глубину. Помнятся несколько сюжетов. «Маркиз Ояма в саду с дочерьми». «Девицы, а что если наставница явится» - на фото была разудалая пирушка пансионерок неглиже в дортруаре. «Йеллоустонский национальный заповедник» - роскошный вид зимнего леса. И ещё городской вид с крутой улицей и фуникулёром на ней. Возможно Сан-Франциско.
Плоскогубцы необыкновенной формы с маркировкой «Made in USA» скорее всего отзвуки Ленд-лиза.

Однажды к нам пришли гости чета Бубовичей.  Глава  учился с отцом на одном курсе. У них было две дочки Лена и Таня. Не помню как произошло, что они куда-то на время решили уйти и оставили меня со старшей, моей ровестницей Ленкой одних. Как только шум затих Ленка не теряя времени увлекла меня под стол и предложила обнажиться по пояс. Снизу, конечно. Я был мальчик воспитанный и перечить даме и в мыслях не допускал. Сказано – сделано. Дама сразу приступила к скрупулёзному исследованию различий наших промежностей. Я особого интереса не испытывал. Но и не противился. На каковом исследовании мы так увлеклись, что не услышали возвращения родителей и были застуканы в недвусмысленных позициях. Оргвыводов не помню. Скорее всего их и не было вовсе. Валерий Бубович получил распределение в Капустин Яр и перевёлся в Болшево только в году шестьдесят шестом. И мы с Ленкой стали учиться в параллельных классах. Но былой любви не было уже. Хотя не скажу что она мне не нравилась.  А на выпускном вечере она меня пригласила на танец, а я не пошёл. Стеснительный стал. Прости меня, Леночка.