Дежавю

В притче ”Колокол”  в фильме “Андрей Рублев” Тарковского снят драматически сильный эпизод, когда огромная масса людей, включая князя со свитой, итальянских послов, простого народа и мастеров, отливавших колокол, ожидает момента первого удара языка только что отлитого и вывешенного колокола. Психологическое напряжение связано с тем, что все собравшиеся понимают и осознают огромную ответственность и торжественность события, так как процесс создания колокола был у всех на глазах на протяжении нескольких месяцев, и любая неудача несла бы в себе трагическое разочарование, а культовый смысл церковного колокола напоминал бы о грехе и божественном наказании.
Камера оператора охватывает как глобальную картину, так и проходит по всем группам многочисленных участников происходящего. Напряжение на лицах, сочувствие, сострадание, томительное ожидание момента, который может окончиться вопреки всеобщему единому желанию и тишина, в которой слышен скрип напряженных льняных канатов и шаги переступающих с ноги на ногу лошадей.
И на фоне этой тишины, среди замерших в ожидании русских людей, немыслимым, искажающим реальность диссонансом, звучит хамски, со смешком, с пренебрежением к торжественности и святости происходящего  итальянская речь приглашенных послов.
В этой сцене показана и глобальная, исторически во все времена непреходящая система взаимоотношений русского народа и любых иностранных представителей. Иностранцы, считая себя более высшей расой, кастой и биологической формой относились и относятся к русским с презрением и неприятием. И в то же время русские в своем исконном, исторически сложившемся восприятии иностранцев относятся к ним снисходительно, с улыбкой и даже с сочувствием.
Я смотрел этот фильм много раз, особенно эту часть, поскольку считаю его высшим творением киноискусства и горжусь, что наш русский режиссер, в условиях иезуитских методов контроля, преследований и откровенных издевательств советского режима, создал этот шедевр.
Прошли годы и в 2007 годы мне, как участнику любительского камерного хора, приглашенного по культурному обмену в Италию, довелось побывать в городе Виченца, в театре Олимпико, спроектированном великим архитектором Палладио в 1580 году. Нам, как почетным гостям города, устроили экскурсию в этот театр, специально для нас открыв его в утренние часы.
Театр поразил нас своим великолепием – амфитеатр, сцена с декорациями, воссоздающими пространство  древнеримского города, скульптуры на верхних ярусах и расписанный потолок, изображающий небо.
Мы выслушали экскурсовода, прошли в зал, огляделись и наш дирижер, как всегда у нас было принято, решила проверить акустику зала и предложила спеть одно из наших любимых произведений – “Благослови, душе моя, Господа”. Оно прекрасно подходило по диапазону голосов, позволяющему протестировать частотный спектр реакции акустического пространства и просто потому, что все прекрасно знали свои партии и исполняли его всегда с огромным душевным подъемом.
Мы запели, акустика была великолепна, каждый мог слышать себя в сочетании с другими голосами. Мы пели торжественно и осознанно это произведение, известное как Псалом 102 и вдруг, в это время в зал, где были только мы и экскурсовод, вошли две женщины, итальянки средних лет, наверное работницы, обслуживающие этот театр  и невзирая на нас, на наше пение, продолжали громкий, начатый еще в предыдущих помещениях разговор, перебивая и перекрикивая друг друга. Я поразился достоинству и мужеству нашего руководителя и всех участников хора, что это общение работниц никоим образом не расстроило звучание и гармонию исполнения.
А я испытал эффект дежавю, соотнеся происходящее и увиденное в фильме Тарковского.