Задача 22

     Давно это было. Еще в прошлом веке.  Шел я как-то мимо трибуны. А на ней стоял генерал. Генералы иногда влезают на трибуны, чтобы, значит, лучше и дальше видеть. Положено им так. По статусу. Ну, и приподняться чтобы над народом тоже. Иногда в хорошем смысле.
    Вообще-то, он не один был. Внизу, на грешной земле, именуемой еще строевым плацем, переминалась с ноги на ногу группа офицеров. В основном, полковников. В количестве пяти. И называлась эта компания комиссией Штаба ордена Ленина Ленинградского военного округа по проверке боевой  готовности, боевой и политической подготовки, воинской дисциплины, состояния техники и вооружения, тыла, и протчая, протчая, протчая в частях и подразделениях связи 131-й мотострелковой дивизии. Была такая.
     Я шел тоже не один. Кроме меня, еще человек сто примерно. Майоры, капитаны, лейтенанты... И даже один подполковник. Во главе. Солдаты тоже, а как же без солдат? И назывались мы гордо 893-й отдельный батальон связи вышеупомянутой уже дивизии.
       И вот идем мы прямо к этой трибуне и целимся, чтобы мимо пройти. Поротно. В шеренгах по четыре. Так колонны наши длиннее получаются. Тупаем громко сапогами по асфальту. В окнах госпиталя, что напротив, удивленные лица. Оно и понятно. Полгода тупали по льду, потому негромко получалось. А накануне ломиками приблизили таки весну, и грохот наших сапог слышат, наверное, и в порту.
      На подходе к трибуне ротный наш командир ка-а-ак гаркнет:
     - Смиррррррна-а! Равнение на-ПРАВО!
    И мы, значит, ручонки по швам, подбородки на трибуну и еще громче загрохотали. Идем коробочкой, не качнемся. Ладонями рук сжимаем ладони соседей слева и справа. Чтобы, значит, никто вперед не убежал и не отстал, ежели что. И глазами косим то вниз, то влево. Землю ловим. Чтобы не споткнуться. И направление, чтобы не заблудиться.  Дыхание остановилось, пот на лицах. Но мы боремся! Мы сражаемся! И тупаем, тупаем, тупаем... Раз-два-а! Раз-два-а!...
     И тут я ловлю на себе генеральский взгляд. И глаза у него то ли удивленные, то ли снежинка попала. Я, конечно, подобрался весь! Не каждый день мимо генерала хожу. А он смотрит и смотрит! Мы уже мимо почти прошли, а он все глазеет. И прямо на меня! Я уже волноваться начал, но тут ротный наш снова как гаркнет:
    - Во-ольна-а!
    И мы на выдохе ручонками замахали в такт, и грохот наш стал потише. Задышали. Даже загалдели потихоньку. В строю разговаривать нельзя! Но мы же потихоньку! И слышу я, как кто-то из солдат сзади восторженно долдонит, как генерал на него смотрел. А ему кто-то другой возражает, что именно на него, и ни на кого другого, смотрел генерал. И тут до меня доходит, что это... законы оптики. Ты хоть тысячу человек размести перед портретом, и каждому будет казаться. что глаза с того портрета будут смотреть только на него. Хитрая игра света и тени. И еще перспективы. И в телевизоре такая же беда! Так что генерал смотрел на всех, и ни на кого конкретно. А тут уже сердцебиение мое вошло в норму, и я решил поделиться своим открытием с товарищами по этой прогулке, но ротный, повернув голову, прошипел:
   - Разговорчики в строю! Мать вашу-перемать...
   И тупаем мы, закрыв рты, снова на исходный рубеж. Теперь надо песню спеть. Положено так. Строевая слаженность подразделения оценивается еще и по спетой песне.
    Сосредоточились всем батальоном в углу плаца. Ждем команды. Откашливаемся, отплевываемся украдкой. Плевать на плац - святотатство! Но ради чистоты исполнения можно и согрешить...
    И вот стартует офицерская коробочка управления. Значит, следующие мы. Песня офицеров еще звучит, а наш ротный уже впереди. Набирает полную грудь воздуха, делает страшные глаза и командует:
  - Рррота, смирна-а! С места с песней... шагом...МА-А-РШ!!!
   И три первых шага рубит строевым! Ну, и мы с ним тоже. А потом переходим на походный шаг. Так легче песню демонстрировать. Сил на нее больше остается. Запевала наш заорал что было мочи, да так, что даже нам, идущим впереди, на перепонки давит. И не беда, что он нотки путает. Их же семь! Да еще эти... как их... диезы с бемолями. Многовато получается. Не мудрено запутаться! Ну, так это пусть в консерваториях в них попадают. А здесь главное - мощь!
Плац наш маленький, так что к трибуне и припев подкрался. И грянули мы!
   ...Мы на всех путях столбы поставим,
      Через реки-горы мы пройдем,
      Если на пути нам море встанет,
       Мы подводный кабель прокладем!....
    И не беда, что мотив от “Трех танкистов”. И что песню эту еще деды в войну сочинили. И что столбов мы уже давно не ставим... Почти... Зато она про связистов! Мало у нас хороших песен про связистов!
     Вот идем мы, орем, и генерал снова вроде на меня пялится. Но я то знаю, что это оптический эффект. А потому озорно так, с улыбочкой, подмигиваю ему! И с ужасом вижу, что у генерала глаза лезут на лоб, а фуражка на затылок! От удивления и негодования, наверное, одновременно! Во мне все сразу вдруг рухнуло, голос подсел, и рота песню допела уже без меня...
      ...Очнулся я в курилке. Кругом народ толкается, дым столбом, впечатления взахлеб. Тут надобно пояснить, что строевой смотр, через горнило которого нас только что пропустили, теперь по сценарию должен плавно перейти в проверку индивидуальной строевой подготовки каждого из нас. И пока на плац выносят столы и стулья для проверяющих, мы жадно курим. Про генерала с фуражкой на затылке стал уже благополучно забывать. Как вдруг подлетает к курилке наш комбат и пальчиком так мне. Типа, Kommen Sie zu mir!!
    Немецкий мне изучать приходилось, и я сразу понял, что это по мою душу. И что сейчас  меня ожидает возмездие за мою непередаваемую игру глазами! На удивление, пустоты внутри меня на этот раз не образовалось. Я как бы внутренне был готов к расплате, и потому аккуратно так окурочек роняю в урну, встаю, складочки шинели под ремешком расправляю. Шапочку свою “полтора уха” поправляю. Левым глазом на сапожки. Не затоптали! Сияют пока! И к комбату стрелой. А тот придирчиво оглядывает меня с головы до ног, удовлетворенно шмыгает носом  и со словами “За мной!” семенит к штабу. Я, естественно, за ним.
   Хороший у нас командир. Душевный. Мог бы и кого другого послать. Но сам прибежал. Видать, досталось уже мужику на орехи. Вона как нарезает! Еле поспеваю за ним. На полпути до штаба он голову поворачивает и спрашивает:
    - Ты откуда генерала знаешь?
    -??? Ик...
     Оказывается, икота может наступить и от удивления тоже.
    - Ик... Да не знаю я его!
    Комбат встает, как вкопанный в землю ИС-3 на советско-китайской границе:
    - Странно... А чего же он тогда именно тебя вызывает?
   Врать бесполезно, да и некогда уже.
    - Ик... Так я ему... того... это... подмигнул. Ик...
     Тут комбат поворачивается ко мне:
    - Па-а-адмигну-у-ул?
     Я обреченно киваю:
     - Так точно! Когда пели...
     Комбат закатывает глаза в небо, отчего лицо его становится одухотворенным, как у Магдалины.
    - Тва-а-аю мать….
     Но времени, чтобы рассказать мне что-нибудь новенькое про меня, у комбата нет. И он продолжил движение, ограничившись чертыханием куда-то себе под нос. Я покорно следом...
     Уже в штабе наблюдаю эксклюзивную картинку того, как комбат стучится в дверь своего собственного кабинета. Ни до того, ни после мне такого видеть не доводилось. Услышав грозное “Да!”, мы входим.
   Пока комбат рапортует, я ем глазами генерала. Ниче так мужик вблизи. Коренастый, крепкий. Глаза умные. Сидит в комбатовском кресле, расстегнув шинель. Чай пьет. На столе ремень, фуражка... У них там, в Питере, уже, наверное, и лед с Ладоги по Неве величаво прошелестел. А у нас еще по ночам уши трубочкой сворачиваются. Потому мы в шапках, а они поголовно в фуражках...
   Когда комбат доложил, генерал указал ему на стульчик, а сам на меня воззрился. А потом и спрашивает:
   - Ты что, лейтенант, в Афганистане успел уже побывать?
    Вопрос, конечно, интересный. А, главное, неожиданный. Но на душе полегчало. Видимо, генерал меня  с кем-то путает. Такое бывает. Кислород снова стал в радость. И я громко и четко отвечаю:
   - Еще нет, товарищ генерал-майор!
   Вижу, что ответ мой ему понравился. Но не этот вопрос, видимо, главный. Генерал встает, подходит ко мне и указующим своим перстом тычет мне в лицо:
    - А это тогда что?
    - ???
    Я искренне не понимаю, что имеет в виду генерал. Тогда тот пальцами  проводит у себя под носом. И тут я вспоминаю, что у меня на этом месте усы. И я, конечно, тут же делюсь с собеседником этими своими воспоминаниями:
     - Усы, товарищ генерал-майор!
     Генерал довольно хрюкает и, подмигнув комбату, трет пальцами свой подбородок в районе чуть ниже места встречи верхней и нижней губ:
      - А тут что?
      И тут я все понял! Дело в том, что усы мои в то время имели некое продолжение вниз. В память незабвенного земляка моего, песняра Валерия Яшкина. И представляли собой что-то вроде подковы. И уже несколько раз на них покушались всякого рода командиры. От комбата и выше. Но я был умным и смелым лейтенантом! Умным потому, что никто не мог мне показать, как выглядят уставные усы. Вот уставные прически на картинках есть, а усов, извините, нет! А смелым потому, что был я банальным “пиджаком”. Ну, двухгодичником, то есть... А кто тогда служил, тот знает, что бороться с двухгодичниками было бесполезно. Уволить  их было нельзя. Можно было, конечно, отправить на Кушку служить, но ведь она не безразмерная, Кушка эта. То ли дело Забайкалье! Но и туда далеко ехать. Дембель вполне может и раньше наступить.
     Так, значит, это он на усы мои удивлялся с трибуны? И про Афган спросил потому, что почти все ребятки, вернувшиеся после командировки в эту страну с сухим и жарким климатом, имели похожие усы...
     И я, уже спокойный, аки удав, нагло так отвечаю:
  - Так тоже усы, товарищ генерал! Их продолжение...
   Генерал, к чести своей, на мою провокацию не клюнул, и из себя не выпрыгнул. Сильная была личность! Он повернулся к комбату. Тот вскочил и, обреченно уставившись в пол, прошептал:
   - Бесполезно, товарищ генерал! С ним уже и я, и замполит... И даже начПО беседовали. Бесполезно!
    Начальник политотдела дивизии был, видимо, веским аргументом. Но не окончательным! Потому как генерал, повернувшись ко мне, жалостно так вопрошает:
    - Значит, таки не сбреешь, сынок?
    Я вздыхаю, отрицательно качаю головой и гордо начинаю изучать портрет Ю.А. Андропова на стене. Генерал заложил руки за спину, качнулся на носках и снова со слабой надеждой:
     - И даже эти отростки?
     Я гордо молчу, продолжая изучать Звезду Героя соцтруда на том же портрете. Разделение моих усов на основную часть и какие-то отростки уязвило, и я готов был бороться до конца. Генерал это заметил. Снова пару раз качнулся на своих носках в глубоком раздумьи. А потом выдает комбату:
    - А как он в плане дисциплины? На службу регулярно ходит? Не пьет?
    Комбат встрепенулся:
    - Никак нет, товарищ генерал! В употреблении не замечен, и на службу не опаздывает...
   И потом еще минуты две, отринув все условности воспитательных методов, характеризует меня с самой лучшей стороны. А в конце добавил с теплотой в голосе:
     - И взвод у него один из лучших в батальоне!
    Генерал недоверчиво покосился на меня и спрашивает:
   - А что за взвод у тебя, сынок?
     Ну, я за полгода службы уже успел выучить его название, потому уверенно его озвучиваю:
   - Ввод радиостанций средней мощности, товарищ генерал!
      Генерал хитро посмотрел на меня:
   - Так говоришь, задача № 22?
     Ишь, проверяет! Это, кто не знает, норматив такой по работе на средствах связи. Для специалистов таких радиостанций, что мне достались.
   - Так точно, товарищ генерал!
   - И как ее работаешь?
    Я замялся. Воспитанному в скромности как-то негоже хвалиться. Не к лицу. Потому дипломатично так мямлю:
    - По всякому бывает...
    Генерал понятливо кивает.
     - А учился где?
   - Военная кафедра Новгородского политеха!
   - А-а-а, знаю. Крепкая кафедра! Кто там у вас, Садовников?
   - Так точно, товарищ генерал!
     Полковник Садовников был начальником военной кафедры. И хотя у меня о нем не особо восторженные воспоминания, но услышать его фамилию из уст генерала было приятно. Наметилось некое сближение обеих сторон, причем, без репутационного ущерба каждой...
     Генерал поворачивается к комбату.
     - Нормально работает? Передатчик с приемником не путает?
      Тот вскакивает и отвечает:
    - По сигналу “Магнит” самостоятельно отрабатывает. А на 22-й задаче он с Беловым в паре... Тот, сами знаете... Не позволит завалить...
     Прапорщик Белов - это мой подчиненный. Начальник Р-137. А еще он один из лучших радистов округа. Постоянный призер всех соревнований. Потому в округе его все знают. И генерал в том числе. Именно благодаря Вите Белову я освоил всю технику взвода. А на кафедре нас больше по КШМ-кам натаскивали...
      Генерал снова поворачивается ко мне:
    - Так ты, лейтенант, выходит, в надежных руках?
     Я делаю умное лицо. Как на плакатах.
    - Так точно, товарищ генерал! Прапорщики у меня толковые!
    Генерал улыбается. И с улыбочкой этой вкрадчиво так и говорит:
     - А давай, лейтенант, мы так поступим. Вот если ты на специальной подготовке получишь “неуд”, то усы свои сбриваешь. А если “отлично” или “хорошо”, то так и быть, носи на здоровье.
   И смотрит вопросительно. Я, разумеется, ошарашен, но таки анализирую обстановку. На ультиматум это не похоже. Скорее, на сделку. А торговля предполагает равные возможности сторон. Тут я, значит, ручонки свои из положения «по швам» вывожу, коленку одну сгибаю и смотрю в потолок. Типа, размышляю над предложением. Одной рукой усы свои многострадальные поглаживаю. Но это не театральное кривляние, как может показаться со стороны. Я действительно задумался. Кто я, и кто он? Таких лейтенантов у него сотни. Перешагнет и не заметит. К чему тогда этот разговор? Развлекается?... Не похоже. Принимаю строевую стойку и на всякий случай уточняю условия:
    - А ежели на три балла сдам?
    Генерал посмотрел на меня с грустью и выдал:
     - Три балла, сынок, это не оценка. Это больше компромисс с совестью. Реальная связь этого не терпит. Ты поймешь это потом, с возрастом... Но раз такая оценка существует, то отвечаю. Если схлопочешь трояк, то сбреешь вот эти отрост... ммм... эти продолжения! Лады, лейтенант?
    И уже руку занес для рукопожатия. Чтобы, значит, скрепить наш договор. И тут я не знаю, что со мной произошло. То ли я поверил ему, то ли на инстинкте уважения к человеку, который протянул тебе руку… Дрогнул я, короче! И протянул свою. Мы хлопнулись, и я почувствовал жесткую крестьянскую ладонь генерала!
    Секунд десять генерал мял мою руку, потом отпустил и говорит устало:
   - Ну, вот и договорились. А теперь давай, лейтенант, дуй на строевую. Встречаемся на специальной  подготовке. Удачи!
   И повернулся ко мне спиной. Я, конечно, ручонку к виску, поворот через левое плечо, и за дверь, в спасительный полумрак коридора...
    ...Специальную сдавали через день. Я все это время не то, чтобы на нервах, но и  в размышлениях тоже. То, что меня завалят ради удовлетворения амбиций генерала, сомнений не оставляло. Завалить можно кого угодно, хоть чемпиона мира по радиоспорту. И иллюзий по этому поводу у меня не было. Но был один момент, который не давал мне покоя. Ведь со мной автоматически завалят и Витю. А он уж здесь совершенно ни при чем! И, чтобы быть честным, я ему все рассказал. А Витя посмотрел на меня  анфас, затем зашел сбоку, щелкнул языком и выдал:
    - Да и хрен с ним! Зато хоть посмотрю на тебя без усов!
   То есть “неуд” по специальной ему как-то по... По барабану, в общем! Я, конечно, расчувствовался! Вот какие у меня прапорщики! Ну, и на волне братской солидарности предлагаю сбрить эти злополучные усы прямо сейчас! Нет усов - нет проблем! И на специальной подготовке, в том числе! Заодно и Витя посмотрит, каков я без оных...
     Но Белов категорически отказался от этой жертвы. Сбрить усы в его разумении - значит, испугаться, сдаться! Да плевать на генерала с его амбициями! Двойка, конечно, добавляет проблем, но мастерства не умаляет! На том и порешили...
   Вернувшееся спокойствие позволило хоть поспать перед сдачей. Два часа здорового сна – что еще надо для того, чтобы выйти на экзамен в здравом уме и ясной памяти…
    В шесть утра мы уже на радиополигоне. Прогреваем аппаратуру, проверяем учебную нагрузку. И чтобы в кузовах ни соринки! И вокруг машин тоже! Соединительные линии и питающие кабели по ниточке. Снежные стенки капониров ровнее гранита питерской набережной. И ни одного желтого пятна под колесом! Словом, конфетка!
    В 9.00 построение. Мой взвод, как и ожидалось, сдает первым. Значит, мы с Витей открываем этот марафон. В результате не сомневается никто, но какой-то мандраж все равно присутствует. А генерал уже сидит в моей радиостанции. Лично, значит, решил меня уничтожить! Хотя мог бы и дистанционно...
     Сигнал, и мы побежали на рабочие места. С прыжка влетаю в кузов. Шапчонку с бушлатом на крючок. Туда же ремень с портупеей. Со всей демонстративной наглостью работать буду без них! Но сумку с противогазом таки  накинул. Положено при отработке. Ужом скользнул мимо раскорячившегося на брезентовом стульчике генерала. А глазами уже по аппаратуре. И сразу замечаю, что термостаты на приемнике выключены. Что категорически запрещено делать по условиям выполнения этой задачи! Аппаратура должна быть прогрета!!! Понимаю, что это генерал постарался. Я недовольно крякаю и тут же слышу генеральскую команду “Газы!”  Чтобы не крякал, наверное...
   Работать в противогазе крайне неудобно. Особенно первые секунды. Стекла мгновенно потеют. А зрение сейчас ой-как нужно! Генерал все выкрутил, что можно. Ни одного тумблера, ни одного переключателя не пропустил. И все надо вернуть в исходное положение!
   Стараюсь дышать через раз и носом. Так меньше потеют стекла. А тут и свет погас. Только синяя светомаскировка  на входе. Да индикаторы с подсветкой на аппаратуре. Пока глаза привыкают, работаю почти на ощупь. И тут меня бесцеремонно так хватают за хобот... Ну, за гофрированный шланг, соединяющий фильтрующую коробку в сумке и маску на лице. И поворачивают вправо и вверх! Соображаю, что генерал проверяет, на месте ли у меня клапан на клапанной коробке маски. Есть такая уловка солдатская! Без него дышать легче. И стекла не потеют! Правда, и умрешь чуть раньше, нежели с клапаном. Если окунешься в зарин. Или, в заман какой...
    Но мой клапан на месте, и генеральские руки меня с сожалением отпускают...
    Наконец, последний тумблер в нужном положении. По громкой связи докладываю на ПУ, что к работе готов. Оттуда команда: “ К работе приступить!” И она закипела!
    Настраиваю передатчик и вхожу в связь в телефоне. Витин голос в эфире спокоен, как и всегда. Он понимает, что я уже в противогазе, и сразу же  предлагает ЩЫТ-3. Закрыться то есть, чтобы не далекие, но таки хитрые норвеги, погрязшие в НАТО, не подслушали ненароком все наши военные  тайны. По идее, я главная радиостанция, и я должен командовать. Но противогаз на голове и генерал в аппаратной приравниваются к легкой контузии, и Витя берет управление процессом на себя. За спиной недовольное хрюканье, но мне по фиг. Я работаю!
    Закрываемся. Слышу чуть булькающий, но вполне разборчивый голос Белова. Давай ему генерала! Сую трубку за спину. Тот берет и вместо того, чтобы двумя фразами проверить закрытый в муках телефонный наш канал, начинает приглашать к переговорам чуть ли не «Вулкан»! Чем задерживает нашу работу. Валит, короче...
   Драгоценные минуты стекают со стрелок часов и громко капают на резиновый коврик аппаратной. Я сижу в ожидании и чувствую, как пот собирается в маске, между лопаток и под мышками. Худею на глазах и хочется пить! На генерала не смотрю. Бесполезно. Начинаю представлять, как нажрусь сегодня вкусной водки с горя. И стекать она будет уже не по усам...
   Толчок в спину. Работай, лейтенант! Смотрю на часы. Шансы сохранить гордую поросль над губой таки еще есть. Работаю!...
   Телеграфия - штука мне еще не совсем подвластная. Ключиком выдаю групп десять-двенадцать. Да и прием на слух в таких же пределах. А Витя тридцать сифонит. Потому, понимаю его больше интуитивно, по ходу задачи. Да и тренировались мы в паре. Спелись. Так что все идет вроде неплохо. Канал устойчивый, потому сдаем его телеграфистам. Теперь все зависит от них. Как быстро и качественно они его закроют. Снова ждем... А минуты уже не капают. Они уже льются, как спирт через дырявое сито...
   Чудесной музыкой в ушах звучит доклад по АТГСп, что канал закрыт. Теперь на ЗПЧ, обмен сигналами, и СК. Но генералу неймется. Орет кому-то через открытую дверь, чтобы, значит, ленточку ему контрольную доставили. Из-под ЛТА. Чтобы убедиться, что информация прошла. Но меня почему-то не останавливает. Работаю…
   Зажужжали моторчики БМЗ, и мы уже на запасной частоте. Слышу Витин вызов. Долблю что-то в ответ. Ага, вот он сигнал передает! Записываю, да так, что карандаш ломаю. Хватаю запасной, и... И вдруг загорается свет, и в дверном проеме силуэт начальника штаба. И полное отсутствие генерала. НШ скрещивает руки над головой, что означает конец работы. Автоматически  долблю СК, слышу подтверждение, выключаюсь и  смотрю на часы. Но есть же еще минута на троечку! Значит, таки не прошел телеграф... Обреченно и виновато смотрю на майора. А тот улыбается и орет: “Отбой газам, лейтенант!”
   А я в горячке и забыл, что в противогазе. Снимаю с лица маску, и из нее выливается полстакана пота. Да прямо на брюки! И на самое их неподобающее место! Словно я... И как я теперь покажусь на люди?...
   А майору смешно. Даже, скажу вам, радостно майору! И чего радоваться? Двойка командирам - это двойка взводу. Двойка взводу- это, в лучшем случае, тройка роте. И батальону выше не поставят. Начальнику штаба это известно больше, чем другим!...
 Но майор кладет мне руку на плечо и говорит:
  - Генерал сказал, чтобы я поставил вам...    ОТЛИЧНО!!!

  С тех пор я верю генералам. Не всем, правда! А тем, у кого тяжелые крестьянские руки. И которые держат слово…
   

     Александру Николаевичу Борину, ГЕНЕРАЛУ с большой буквы, посвящаю....
 
   
               
                2018 год