de omnibus dubitandum 7. 247

    ЧАСТЬ СЕДЬМАЯ (1590-1592)

    Глава 7.247. НА КОЙ ЛЯД, ПРОСТИ ГОСПОДИ, ПРИСЯГА ВСЯ ЗАТЕЯНА?..

3 апреля 1553 года*

*) С 1492 года, в Московской Руси впервые начали отпраздновать Новый год в сентябре. До этого праздник отмечали 1 марта, а перенесён он был Иваном III…

    При виде надломленной фигуры царя, при звуке его умирающего голоса — плохо скрытая радость озарила полное и маловыразительное обыкновенно лицо князя Старицкого. Но он с притворным соболезнованием сейчас же заметил:

    — А видать, слаб ты еще, брате-государе? Вон и голоса, почитай, не чуть твово!

    — Куда чуть?… Умираю, брате… Только и держусь, чтобы сына на трон посадить. Дитя неразумное. Митя мой. Кто об ём подумает без меня?

    — Не гораздо молвишь, государе-брате. А я да Юрий — нешто мы чужие ему? Кажись, дядьями приходимся. Кому в обиду дадим ли?

    — Вот и я… тако же полагаю, брате… спаси тя… Христос… што порадовал словом своим болящего, навестил… хворого… Так приступайте с Богом! Там, чай, все уж готово? — прежним угасающим голосом обратился Иван к Висковатому и Даниле Михайловичу Захарьину, стоящим тут же поодаль.

    — Готово, осударь!

    — Нет, ты погоди! — нетерпеливо перебил Владимир. — На кой ляд, прости Господи, присяга вся затеяна? И в чем присягать мне? Каку запись подписывать? В толк никак не возьму! Ну, хвор ты теперя, брате-государе. Да ведь дело, бают, у тебя на поправку идет! Чего ж людей булгачить? Меня, дядю [по моей версии Юрия (Георгия) Васильевича (30 октября 1528 — 25 ноября 1563), младшего брата царя (фантазиями лукавых романовских фальсификаторов и их верных последователей современных, заслуженных, дипломированных, продажных горе-историков, в основном еврейской национальности, считавших его полудурком - Л.С.)], — племяннику-пелёночнику присягать неволить! Не бывало того в роду нашем царском, да и быть не надобно! Брось, брат Иван. Прямо говорю: лучше будет! — уж с явной ноткой раздражения, откинув дипломатию, закончил речь Владимир.

    Судорожно вздрогнуло все большое, исхудалое тело царя. Вот она, решительная минута начинается!

    — Не надобе присяги, толкуешь ты, брат? А как же, коли я помру? Кому стол достанется? Лучше, говорю, при жизни я…

    — Э, заладил: помру, помру… А и будет воля Господня, так Он же укажет: как быть? Знаю, кто тебя на присяги на энти подбивает… Они вон! — и Владимир презрительно кивнул головой на Захарьина. — Молодцы — довольно всем нам ведомые! Так не бывать по-ихнему! Я — прирожденный государь, да и младший брат [по моей версии Юрий (Георгий) Васильевич (30 октября 1528 — 25 ноября 1563), (фантазиями лукавых романовских фальсификаторов и их верных последователей современных, заслуженных, дипломированных, продажных горе-историков, в основном еврейской национальности, считавших его полудурком - Л.С.) не похуже тебя, брате! Младенцу не служивал и креста не целовал… А им, холопам, што за Митриевой люлькой встанут да почнут нами, князьями первыми, пошвыривать, — умру, не покорюся!

    И Владимир вскочил даже с лавки, на которую опустился, у самой двери, когда вошел.

    — Такова твоя речь, брате?! — дрогнувшим голосом отозвался Иван. — Что же поделать нам? Ты сам ведаешь, хорошо ли, дурно ль творишь, коли не хочешь креста целовати! На твоей душе все, что потом станется! А мне до того дела нет. Господь видит… Его святая воля! Ступай себе с Господом.

    Голову опустил, задумался князь Владимир.

    Обращение Ивана к его вере, к его лучшим чувствам — тронуло князя. Конечно, всякому ясно, какая невзгода, какое кровопролитие настанет неизбежно, если Владимир с приверженцами своими решит изменить, порушить порядок престолонаследия, введенный Иваном Вторым, если вернется старый обычай: переход власти к братьям царя! В самом деле, уж не кинуть ли все? Не присягнуть ли Димитрию?

    Но тут взор Владимира упал на Захарьина, который, наклонясь к Ивану, пить ему подавал и что-то взволнованно нашептывал больному шурину.

    — Э-э-эх, кабы не энти гады! — чуть не вслух произнес Владимир, быстро отдал поклон царю и вышел молча в первую горницу.

    Когда Владимир, с надменно поднятой головой и угрюмо стиснув губы, появился по эту сторону ковра — вся толпа шарахнулась и разделилась на две половины: справа — его приверженцы, слева — враги или, вернее, — противники замыслов его и честолюбивой вдовы, княгини-матери, Евфросиньи Старицкой.

    Все бывшие тут бояре и князья — так и слились в одну тесную толпу у самых дверей и чрез ковер отчетливо слышали каждое слово громкой речи Владимира, угадывая тихие фразы царя.

    С обеих сторон силы стояли почти равные. И если слева пятью-шестью головами числилось больше, так родовитостью и знатностью своей — партия Владимира перевешивала царскую [по моей версии Юрия (Георгия) Васильевича (30 октября 1528 — 25 ноября 1563), (фантазиями лукавых романовских фальсификаторов и их верных последователей современных, заслуженных, дипломированных, продажных горе-историков, в основном еврейской национальности, считавших его полудурком - Л.С.)], куда замешалось немало новых, худородных людишек…

    Все это сразу взвесил Владимир, понимая, что он совершил сейчас решительный шаг, за которым близка и борьба не на словах уже, а светлыми Мечами.

    Два человека только не кинулись в сторону, не поспешили уступить дороги князю — сегодня, а завтра, может быть, — царю Владимиру всея Руси! Это были — князь Мстиславский, Иван Федорович, кравчий, родственник и друг Ивана, и второй — князь Владимир Иваныч Воротынский (см. рис.)*.

    Последний, пылкий, прямой по характеру, больше воин, чем царедворец, — не мог сдержать негодования, владеющего им, и громко заговорил:

    — Ай, княже Володимер Ондреевич! Вот што негоже — то негоже, осударь! Тебе, княже, — нам бы головой быть, к делу привести государевых ослушников… А ты первый царское слово рушишь, присяги не примаешь! А вить раз уж присягал: царевой воли слушаться… Не обессудь, князь, лучше б тебе не упрямливаться… Больному царю кручины не принашивать… Дай запись и крест целуй. А тамо — и мы за тобой с Божьей помощью. Челом мы тебе бьем, княже! Покорно о том просим.
Желая смягчить горечь укора своего, посланного лицу, во всяком случае, более высокому, чем сам воевода, — Воротынский отвесил земной поклон Владимиру.

    — Не упрямствуй, княже! — поддержали Воротынского многие из царевых приверженцев и тоже поклонились при этом князю Старицкому.

    Тот стоял молча, надменно улыбаясь, стараясь подавить вспышку негодования, вызванную речью молодого еще, хотя и отважного, прославленного воеводы. Окинув взором тех, кто поминал ему об уступке и кланялся, — князь взглянул и на сторонников своих.

    Те молча сплотились и стояли почти за плечом у князя.

    Тогда он, усмехнулся еще презрительнее и, небрежно уронил Воротынскому:

    — Молод, глуп ты еще, князек. Ус-борода не поотросли еще у тебя, а меня, князя прирожденного, брата государева, — учить задумал! Не то чтобы мне указывать, а будь с умом ты, парень, — маку бы, зерна бы просяного не посмел бы перечить… Вот оно што! Да ноне плохие порядки на свете пошли: яйца курицу учить думают!

    Сказал и, не слушая уже, что бы могли возразить ему, — пошел к дверям.

    — Стой, погоди, князь-государь! — снова заступая дорогу Владимиру, быстро заговорил окончательно раздраженный и оскорбленный Воротынский. — У козла борода велика, да все он козел, батюшка! Вот ты энто бы помнил! А я хошь и не брат осударев, а дал душу свою осударю своему, царю и великому князю Ивану Васильевичу всея Руси!.. И сыну его, княжичу Димитрию… Крест целовал, чтобы служити мне им двоим во всем не облыжно, жизни не щадя. И говорить мне с тобою — они же приказывали, вот я и говорю… за них, за самих, за осударей моих, Богом данных! Да еще послухай, что скажу: буде где доведется, по их, осударей, велению, я и драться с тобой до последнего часу смертного готов! Бог свидетель. А как драться я горазд, — ты видывал! Под стенами, под Казанью агарянскою…

    И воевода уж с угрозой положил руку на рукоять меча, который по праву начальника дворцовой стражи мог носить даже во дворце.

    Говор испуга и возмущения пробежал между боярами Владимира. Из царских сторонников — кой-кто двинулся вперед, словно готовясь удержать руку Воротынского, не допустить до кровопролития.

    Владимир тоже схватился за рукоять кривой восточной сабли, которую не снял, даже входя в спальню Ивана. Несколько мгновений противники мерили глазами друг друга. Затем Владимир, видя, что Воротынский не думает сейчас же привести в исполнение угрозу, опустил руку, повернулся к нему спиной, отдал поклон всем и медленно вышел из горницы.

    Воротынский, поглядев вслед князю, проворчал какое-то оскорбительное замечание себе под нос и отошел к сторонке.

    Тогда заговорил дьяк Висковатов:

    — А как мыслите, князья и бояре? Нам все же подобало бы волю царя поисполнити. Князь — одно дело, мы — иное дело. Тамотка все изготовлено. И к крестному целованию можно приступить. И бояре молодшие собраны же…

    — Че-е-во?! — резко откликнулся Петр Щенятя, пришедший во дворец уж порядком навеселе, как часто водилось у князя. — А энтаго, дьяк, не выкусишь? Казаки, слышь, бают: поперед деда не суй рыла в пекло! Умны собаки чубатые. Пускай допрежь князь крест целовать станет да вы, прихвостни дворовые. А мы ужо потом, опосля…

    — Да, мы опосля!.. Совсем опосля! — вдруг вырвался из толпы, тоже совсем хмельной, окольничий Федор Григорьевич Адашев, «для храбрости» немало пропустивший романеи натощак. — Мы тоже не очёски какие! Сам с усам! Знаем, где раки-то зимуют. Слышали, бояре, князь-то што баял? Служить нам не младенцу — царю пелёночному, а дядьям евонным, живоглотам, Захарьиным… Царю хорошо: ён помрет — и крышка! А нам, бояре, будет каково?!

    — Эй, ты, мелево пустое, колесо новое, давно ль из грязи в князи попал?! — строго прикрикнул на выскочку Мстиславский. — Помолчал бы вовсе!

    — Не! Пошто ему молчать?! — загалдели другие сторонники Владимира. — Молчать ему не мочно! Он правду молвил… Мы все за его…

    — Да я — не то!.. Я самому царю скажу! — онаглев при виде сильной заступки, продолжал бурлить честолюбивый и недалекий старик, зарвавшийся окончательно. — Вот я сейчас!..

    И, раньше, чем ему мог кто помешать, — он уже стоял по ту сторону ковра, кланяясь земно Ивану, на лице которого презрительная гримаса сливалась с выражением крайнего негодования. Всего ожидал царь, только не подобной выходки одурелого, пьяного старика, отца своего любимца-наперсника… И почему не слышно голоса Алексея Адашева? Неужели он с умыслом не пришел и правду сказали про него, что он тоже стоит за нового наследника, против Ивана, против Димитрия?!

    Между тем старик Адашев, отвешивая поклоны царю, бормотал:

    — Царь-осударь! Тебе, осударю… ведает Бог да ты, осударь… Тебе и сыну твоему, царевичу Димитрию, на многие лета служить мы во как! Всей душой то ись готовы! И крест целуем… Во, хошь сичас!.. — И неверной рукой старик полез за ворот рубахи, желая вытащить наружу свой нательный крест. — А Захарьиным нам, Данилке с братией его со всей… Не! Им не служить, царь-осударь, как и не служивали!.. Не! Сын твой, царь-осударь ты наш милосливый, ошшо в пелёницах… Так надо говорить!.. А володеть нами по твоей смерти, царь-осударь, Захарьиным, Данилке ж со братией… А мы уже от бояр и до твоего полного возрасту, царь-осударь, беды видали многие лютые, осударь!.. Во…

    И он снова стал учащенно кланяться Ивану, пока, по знаку последнего, вошедший вслед за Адашевым Висковатый не вытеснил за порог старика.

    Выслушав затем, что сказал ему Иван, дьяк сейчас же снова появился перед всеми боярами, вместе с Захарьиным, который до того времени неотлучно находился при больном.

    — Слушайте, князья и бояре, что царь вам сказать велит на речи ваши пустотные! Слушайте все!

    От звука громкой речи дьяка — утих говор и перебранка между боярами, не прекращавшаяся все время с минуты ухода Владимира из горницы.

    — Вот што царь сказать поизволил! — торжественно начал Висковатый. — «Вижу я жесткость и твердовыйность всю вашу боярскую, на кою и в младых летах нагляделся и натерпелся вдосталь! И коли вы сыну моему, Димитрею, креста не целуете, — ин, надо быть, што у вас иной государь на примете есть окромя меня, богоданного?! А целовали есте мне крест, и не единова, штобы есте мимо нас — иных государей не искали. Как Бог един в небе, так и я, царь, у вас на земле! И ныне привожу я вас к целованию крестному и велю служити вам сыну моему, Димитрею, а не Захарьиным… И аз с вами много говорить не могу, недужен весь. Може, при часе своем смертном лежу. А вы о своей души спасении забыли: нам и детям нашим служить не хощете! На чем крест целовали, клятву давали великую — и того не помните! Одно знаете: кто государю в пелёницах служить не захочет, — тот, видимо, и великому князю, государю, не захочет служить, если б я и здрав стал. Так я и знать буду! И еще скажу: оставляю за себя брата моего младшего [по моей версии Юрия (Георгия) Васильевича (30 октября 1528 — 25 ноября 1563), (фантазиями лукавых романовских фальсификаторов и их верных последователей современных, заслуженных, дипломированных, продажных горе-историков, в основном еврейской национальности, считавших его полудурком - Л.С.)] опекуном при малолетнем Димитрии, коли мы вам не надобны, — грех на вашей душе!..» Вот што поведать мне от его светлого имени приказал государь наш пресветлый! — уже обыкновенным своим голосом заключил дьяк.

*) Умер 27 сентября 1553 г. (вскоре после описанных событий - Л.С.) и похоронен в Кирилло-Белозерском монастыре (Никольский Н. Кирилло-Белозерский монастырь и его устройство. Т. 1. Вып. 1. СПб., 1897. С. XLIX; Шаблова Т.И. Кормовое поминовение в Успенском Кирилло-Белозерском монастыре в XVI–XVIII веках. СПб., 2012. С. 273, 348; Беляев Л.А. Русское средневековое надгробие. Белокаменные плиты Москвы и Северо-Восточной Руси XIII–XVII вв. М., 1996. С. 205).
Отец - Воротынский Михаил Иванович, князь
Семейные и родственные связи
Его жена Марья была двоюродной сестрой князя Дмитрия Федоровича Овчинина Оболенского и дочерью князя Федора Васильевича Лопаты Телепнева Оболенского, родной сестрой князя Василия Помяса Федоровича Лопатина Оболенского (Акты Российского государства. Архивы московских монастырей и соборов. XV–начало XVII в. М., 1998. С. 423). Супруга князя В. Ф. Лопатина Оболенского княгиня Марья была дочерью Андрея Михайлова сын Клеопина Кутузова (Титов А.А. Вкладные и записные книги Иосифова Волоколамского монастыря XVI в. // Рукописи славянские и русские, принадлежащие И. А. Вахрамееву. Вып. 5. М., 1906. С. 36, 41). Другая дочь Андрея Клеопина, тоже Марья, с ноября 1553 г. была замужем за казанским царевичем Симеоном Касаевичем. Третья дочь вышла замуж за князя Федора Андреевича Куракина Булгакова (Архив РАН. Ф. 620. Оп. 1. Д. 44. Л. 416, 417).
Служебная биография
После побега в Литву князя С. Ф. Бельского в августе 1534 г. князя Владимира Воротынского водили по торгу и били «пугами» (Акты, относящиеся к истории Западной России. Т. 2. СПб., 1848. С. 333). В ящичке 134 Царского архива хранились «речи на князь Михайла Глинского и на князя Володимера Воротынского» (Государственный архив России XVI столетия. Опыт реконструкции / Подг. текста и коммент. А. А. Зимина. М., 1978. С. 65, 294). В марте 1542 г. во время приема литовских послов в Москве князья Владимир, Михаил, Александр Ивановичи Воротынские названы среди князей и детей боярских, которые в думе не живут, а при послех в избе были (Сборник РИО. Т. 59. С. 147). Во время болезни царя Ивана Васильевича в марте 1553 г. стоял у креста, перед которым бояре приносили присягу на верность наследнику Дмитрию (Полное собрание русских летописей. Т. 13. М.. 2000. С. 525). В Тысячной книге боярин (Тысячная книга 1550 г. и Дворовая тетрадь 50-х годов XVI в. М.; Л., 1950. С. 54). Боярин в октябре 1550 г. (Тысячная книга 1550 г. и Дворовая тетрадь 50-х годов XVI в. М.; Л., 1950. С. 54), в мае 1551 г. (Разрядная книга 1475–1598 гг. М., 1966. С.132). В 1542/1543 г. второй воевода в Серпухове. В 1545 г. воевода в Одоеве. В апреле 1546 г. в войске в Коломне князь В. И. Воротынский, второй воевода сторожевого полка, бил челом о местах на князя Ю. М. Булгакова, предводителя сторожевого полка (Разрядная книга 1475–1605 гг. Т. 1. Ч. 2. М., 1977. С. 307, 316, 318, 319). В апреле 1546 г. наместник в Вологде (Акты служилых землевладельцев XV–начала XVII в. Т. 1. М., 1997. № 57).
Землевладение
До 1588 г. в Суходровской волости Малоярославецкого уезда за князем В. И. Воротынским было поместье пустошь, что была деревня Костинская с пустошью (25 четвертей доброй земли) (РГАДА. Ф. 1209. Оп. 1. Кн. 539. Л. 413-414).
Вклады землевладельца в монастыри, вклады по землевладельцу родственников
27 февраля 1540 г. князь Владимир Иванович Воротынский с братьями дали Троице-Сергиеву монастырю 50 руб. по матери княгине Настасье. 5 и 20 сентября 1547 г. он дал по жене княгине Марье 50 руб. (Вкладная книга Троице-Сергиева монастыря. М., 1987. С. 48). В 1548/1549 г. князь В. И. Воротынский дал монастырю 100 руб. В 1553/1554 г. князь М. И. Воротынский дал Кирилло-Белозерскому монастырю по брате князе Владимире Ивановиче 300 руб. Указана дата его преставления 27 сентября. Жена князя Владимира Воротынского княгиня Мария дала монастырю в Бежецкому уезде село Тереботун с 6 деревнями и сельцо Рычнево с деревней и пустошами и кабалу князя Д. И. Немого в 200 руб. Также Мария дал много ценны вещей, икон, утвари (ОР РНБ Кир.-Бел. собр. № 78/1317. Л. 37 об.-40 об.; Кир.-Бел. собр. № 87/1325. Л. 81-82 об.). В 1553/1554 г. князь М. И. Воротынский дал Кирилло-Белозерскому монастырю по брате князе Владимире Ивановиче Воротынском 300 руб. Жена князя Владимира Марья дала монастырю село Тереботун в Бежецком Верхе с 8 деревнями и 3 пустошами и кабалу князя Дмитрия Ивановича Немого в 210 руб., по которой он заложил половину села Тереботун. Просьба за вклад построить каменную церковь над гробом князя В. И. Воротынского в честь киевского князя Владимира. Сказано, что В. Воротынский умер 27 сентября (Алексеев А.И. Первая редакция вкладной книги Кириллова Белозерского монастыря (1560-е гг.) // Вестник церковной истории. 2010. № 3 (4). С. 35, 42-43). 27 сентября корм по князе В. И. Воротынском. Второй корм 15 июля. Дачи его Кирилло-Белозерскому монастырю в 1548/1549 г. и 1553/1554 г. на сумму в 400 руб. Его жена княгиня Марья дала по нему село Тереботун с деревнями и кабалу в 210 руб. на князя Дмитрия Немого. За этот вклад была поставлена церковь над гробом князя В. И. Воротынского. В дальнейшем церковь стала усыпальницей рода князей Воротынских. Княгиня Марья дала много ценных вещей монастырю (Сахаров И.П. Кормовая книга Кирилло-Белозерского монастыря // Записки Отделения русской и славянской филологии Императорского археологического общества. 1851. Т. 1. Отд. 3. С. 56). Князь В. И. Воротынский дал Иосифо-Волоколамскому монастырю в 1553/1554 г. 50 руб. (Титов А.А. Вкладные и записные книги Иосифова Волоколамского монастыря XVI в. // Рукописи славянские и русские, принадлежащие И. А. Вахрамееву. Вып. 5. М., 1906. С. 37). До 20 сентября 1554 г. его жена княгиня Марья дала на память о муже Кирилло-Белозерскому монастырю село Гдино (Дгино) в Городецком стане Кашинского уезда (рубежа). Ранее это село было за князем Василием Федоровичем Лопатиным и было им дано по душе Троице-Сергиеву монастырю. А у монастыря то село выкупил князь В. И. Воротынский. Марья была дочерью князя Ф. В. Лопатина и женой князя В. И. Воротынского. Князь В. И. Воротынский был похоронен в Кирилло-Белозерском монастыре. За вклад Марья приказала поставить каменную церковь в честь князя Владимира Киевского над его гробом. В 1553/1554 г. князь Дмитрий Иванович Курлятев Оболенский купил у брата князя Дмитрия Ивановича Немого Оболенского его вотчину в Городецком стане Бежецкого уезда половину села Тереботун, Хотеново с деревнями Ермолово, Медведково, Сонино и еще 14 деревнями, и деревню Попово (вопче с сестрою его княгиней Марьей) за 450 руб. (ОР РНБ. СПбДА. А I/17. Л. 503, 506 об.; Черкасова М.С. Землевладение Троице-Сергиева монастыря в XV–XVI вв. М., 1996. С. 211). В 1553/1554 г. княгиня Марья дала Кирилло-Белозерскому монастырю в Бежецком уезде село Тереботун с деревнями Подлинная, Литвиново, Черная и еще 5 деревень и 3 пустоши (25,5 вытей) (РГАДА. Ф. 281. № 1234/130; ОР РНБ. СПбДА. А I/17. Л. 527-527 об.; Шумаков С.А. Обзор грамот коллегии экономии. Вып. 1. М., 1899. С. 25; Федотов-Чеховский А.А. Акты, относящиеся до гражданской расправы Древней России. Т. 1. Киев, 1860. С. 165, 187). В 1556/1557 г. княгиня Марья Воротынская дала Кирилло-Белозерскому монастырю свою вотчину в Городецком стане Бежецкого Верха, что выкупила у князя Дмитрия Ивановича Курлятева вотчину (село с деревнями было заложено в 150 руб.), ранее принадлежавшую его брату князе Дмитрию Ивановичу Немому Оболенскому половину села Хотеново с деревнями Ермолиново, Медветково, Сонино и еще 14 деревень (РГАДА. Ф. 281. № 1242/138; ОР РНБ. СПбДА. А I/17. Л. 514; Шумаков С.А. Обзор грамот коллегии экономии. Вып. 1. М., 1899. С. 25-26).

Источник: Правящая элита Русского государства в правление Ивана Грозного.
Санкт-Петербургский государственный университет. 2020.