Дружить, так дружить. Введение

Это произведение по праву занимает место в папке «Собрание сочинений».  Писать мне легче от первого лица, и чаще всего героев своих вымышленных я помещаю в среду мне знакомую.  Но ко всем этим сюжетам нужно относиться как к литературе художественной. Как к литературному вымыслу.

ВСТУПЛЕНИЕ

Двадцатый век недавно разменял  второй полтинник, когда я поступила в мединститут. На нашем педиатрическом факультете среди пышного цветника девиц сильный пол встречался редкими вкраплениями. В лучшем случае на 12 девочек приходилось 2 мальчика. А то и ни одного. Нашей группе кавалеров не досталось, но мы и не очень страдали. Привыкали друг к другу, присматривались. Сближались и отдалялись.

В новом коллективе мне всегда приходилось непросто.  Застенчивость с детства отличала меня. Рыженькая, с веснушками и очень белой кожей, росла я стеснительной.  К тому же при малейшем душевном движении  «краснела удушливой волной», как написала в своё время Цветаева. Это моё свойство меня весьма угнетало, но поделать ничего я не могла. Однако надо сказать, что в  экстремальных ситуациях я не терялась, забывала и о застенчивости, и о дефектах, как я считала, внешности. С годами  удалось мне выработать в себе внешнюю коммуникабельность, но близко с людьми сходилась трудно, зная, что  могу  увлекаться человеком.  Не спешила, памятуя мамины слова: «Внезапная дружба кончается долгой враждой».  Но уж если дружила, в дружбе  была обязательной и постоянной.

С главной  подругой, подругой детства, мне необычайно повезло. Мы  познакомились 1 сентября, когда впервые нас привели в школу. Мамы наши друг другу чем-то приглянулись, и они, поставив нас рядышком, велели дружить: «Вы,  - одна  рыженькая, другая чёрненькая -  и  обе Валечки. Вот и садитесь на одну парту». Мы, взявшись за руки, вошли в класс, сели на одну парту, да так и просидели все 10 лет.  С  чёрненькой Валечкой дружба сложилась  равной, взаимно приятной и интересной. Ни за рыжину, ни за веснушки, ни за пылающие щёки, ни за повышенную чувствительность она никогда меня не дразнила  и всегда утешала. Чтобы различать  тёзок, придумали подругу звать «Валя А.». Так и привилось. И хотя детство кончилось, дружба продолжалась.

Кроме верности в дружбе, свойственна мне была необычайная, причём деятельная, жалость к обездоленным, и стремление помочь. И книжным героям – спасти дядю Тома, привести коня Печорину, чтобы он догнал Веру, помочь Макаренко  воспитывать колонистов. И реальным людям: изобрести машину времени и примчаться из будущего, чтобы вылечить  Ванечку Толстого, не дать  погибнуть Цветаевой  и Есенину. В современной жизни подбирала я подбитых птиц, заблудших котят, брошенных щенков.  Всех тащила домой и выхаживала их истово, самоотверженно и любовно. Тому способствовала жизнь в частном доме и то ещё, что родители мои сами всегда готовы были прийти на помощь нуждавшимся.

Конечно, я без раздумий пошла в медицинский. А подруга Валя А. выбрала экономический.    Потому  общаться мы стали реже.   К тому же она вдруг вышла замуж. Именно вдруг.   С мужем своим Васей Д. она познакомилась, когда  договаривалась в фотоателье  о нашем выпускном альбоме. Вася был значительно старше Вали. Но она так ему понравилась, что он всё придумывал новые и новые поводы для встреч. Когда же альбом был совершенно готов, всё же осмелился пригласить Валю А. в кино. Очень робел и для храбрости выпил «грамулечку». Валя А. пришла на свидание после экзамена по сочинению, к которому, конечно мы готовились всю ночь. Я-то безмятежно отсыпалась дома. А Валя А. столь же безмятежно заснула во время сеанса. Заснул и непривычный к алкоголю Вася Д.  Вышли из кинотеатра: «Ну как Вам, Валечка, кинокартина?» - «Да признаться сказать, не очень».- «Вот и мне не очень!» О том, что оба  сладко спали, сообщили друг другу, когда поженились.  И случилось это неожиданно и скоро.

Стала Валя А. Валей Д.  Хоть и не часто, но общаться мы продолжали и всегда друг друга выручали.     Иной раз собирались у нас, порой у них. Крутили на патефоне новые пластинки. Особенно нравилось: «Пойдёшь домой, махнёшь рукой. Выйдешь замуж за Васю-диспетчера!» Конечно, мы тут же переделали «за Васю-фотошника». Он вежливо улыбался.  И другая песенка про Васю тоже была: « И если слушала я даже Ив Монтана, мне всё казалось: это ты поёшь! Мой Вася!» - Именно так – «Мой Вася!» -  заканчивается каждый куплет. Без Васи мы пели песню дуэтом с местным диалектом: «Мой Вася!  Вчарася! Сняслася! Он первым будет даже на Луне!» и т.д. Танцевали. Валина сестрёнка Люся активно вертелась среди нас. Сказала мне таинственно: «А я кой-чего по-английски знаю!»- «Ну что же?» - «Кой-чего!» - «Как будет, например, здравствуй, мама, папа?» Нет, ничего этого она не знала. Наконец выпалила: «ПИХ!» Я не сразу поняла, что  это поросёнок. Хохотали, конечно.

А как-то Валя примчалась ко мне в большом горе. Ох, уж сколько раз твердили миру!  Зашла к ним в институт дама и всех очаровала, пообещав не только златые горы, но даже шерстяные кофты скоро-скоро. Буквально сегодня и прямо с базы. Всех цветов, размеров и оттенков. Но наличные вперёд. И кто бы устоял!  Девочки все дали деньги. У Вали своих не было,  и она отдала доверенные ей общественные. 400 рублей, при стипендии в 200. Посчитала, что мама или Вася кофту одобрят и оплатят. Увы! Одобрять оказалось нечего. Как пишет Диккенс: «Чудовище убежало, а также две скамьи поломаны». Родители у Вали Д. строгие. Помогут, конечно, но ругать будут. И перед Васей как стыдно! Пришла она к нам  - рыдать. Мама моя Валю Д. очень любила и ценила. И, конечно, её спасла. Дала деньги.  И возвращать не торопила. Но Валя Д. это Валя Д.  Два месяца обходилась без стипендии и долг погасила. 
 
Валя Д. – это конечно самая главная подруга. Хотя и у неё, и у меня возникали и другие дружеские отношения. В институте  нашем  на практических занятиях лабораторные работы выполняли обычно вдвоём.  Ко мне как-то сразу притулилась Маруся. Невысокая, беленькая, смотрела она на мир серыми глазами задумчиво и отрешённо. Приехала она из другой области, жила в   общежитии в комнате с десятью другими девочками. Но ни с кем из них близко не сошлась. Сказала как-то, что есть такое общежитейское правило: «Не живи с кем дружишь, не дружи с кем живёшь».  Я это не очень поняла. Казалась Маруся спокойной, молчаливой.  К учению относилась серьёзно и обстоятельно.  В паре с ней мне было комфортно. Часто я приглашала её  к себе. Подкормить домашним, позаниматься вместе в тихой обстановке.

Я-то жила дома с мамой-библиотекарем и с папой. Папа работал в тресте сельскохозяйственного строительства,  и в командировках  бывал больше, чем дома. Потому мы шутили, что в нашем доме есть величины постоянные и переменные. К первым безусловно относилась  мама.  Сперва постоянными были и мы со старшей моей сестрой Катей. Но она скоренько вышла замуж, уехала в соседнюю область, быстро расплодилась. После отъезда сестры стало у нас  непривычно тихо и пустовато. У меня даже появилась своя комната. Не надолго, правда. Приехала к нам моя двоюродная сестра тоже Катя  - Катя маленькая – поступать в институт. Я охотно и легко потеснилась и все последующие годы мы прожили дружно, ни разу не поссорившись. Хотя были очень разные и на многое смотрели по-разному. Но мы эту разницу сразу усекли и не пытались  докучать друг другу попытками взаимного перевоспитания, а жили каждая по своему разумению, посильно помогая и всегда зная, что можешь рассчитывать  на помощь без нравоучений и назидалок. Теперь  в доме нашем, всегда шумном и многолюдном ,постоянными величинами были мы с мамой и Катя младшая. Как переменная величина  появлялась Катя большая. Она часто ссорилась  с мужем,  непредсказуемо, но регулярно  возвращаясь  в родительский дом  с ребёнком.  Как шутил  наш папа: «Навсегда до завтра». Вскоре за ней  приезжал муж и после долгих ссор и выяснений увозил своё семейство.   Как переменная величина появлялся и папа, порой с кем-то из сослуживцев. Сельские строители, приехавшие в командировку,  часто и ночевали. «Ни дня без гостя» – девиз нашего дома исполнялся неукоснительно. У нас были гостевые диваны и всегда в запасе имелись раскладушки. Сперва «допотопные» на иксообразных  деревянных ногах, с провисшим зелёным брезентом, потом лёгонькие, современные алюминиевые.  На них чаще всего размещались «переменные величины» – многочисленные приезжие и проезжие. Родные – мамины сёстры с детьми - и друзья тоже вносили свою лепту. Порой у нас жили студентки -  сокурсницы моей сестры,  которым некуда было преклонить голову. Кстати, наш дом в этом плане не был каким-то исключением. Тогда почти все жили открыто.
 
Как-то в очередной приезд Кати большой, слушая, как поносит она мужа, я спросила Катю: зачем она с ним живёт. Они совершенно разные, день и ночь ругаются.  На что она возразила, что как раз ночью вовсе и не ругаются. И вообще я ещё маленькая и ничего не понимаю. Я не нашлась, что возразить сестре. Ведь она была старше меня  на целую вечность  -  пять лет.

К тому же я как раз недавно была приглашена в гости к нашим знакомым молодожёнам,  и ощущение от посещения это пары, такой красивой в пору ухаживания, такой всегда прекрасно одетой, романтичной, осталось тягостное и недоумённое. По интеллигентской своей привычке пришла я минута в минуту и оказалась, естественно, первой гостьей и не жданной так рано. Хозяйка в «бигудях» и засаленном на животе халатике воспитывала жаркое, пререкалась с молодым супругом. Голоса их звучали непривычно буднично и бранчливо. А хозяин! Хозяин в домашнем виде совсем не то, что в обществе. Встречал меня в шлёрках без задников. Грязные пятки, затоптанные стремена обвислых, линялых треников. Это при молодой-то жене. Впечатление не исправилось,  даже когда они надели гостевые одежды и манеры. Неужели  быт так губит романтику? Впрочем, в нашем доме  неглиже не ходили, считая, что для самых родных людей нужно выглядеть красиво.  И  относились друг к другу бережно и ласково.

Вот в  этот наш дом и приводила я Марусю.  С Марусей общаться мне было легко.  И вдруг узнаём мы одним прекрасным утром, что Маруся накануне в общежитии  наглоталась таблеток и едва её « скорая» спасла. Придя немного в себя, сказала  Маруся,  что влюблена  без ответа и так его любит, что жить всё равно не будет. Конечно, её поспешили доставить в психиатрическую клинику. Самое пикантное, что  предмет Марусиной страсти, студент старшего курса лечфака, действительно,  красивый и притягательный, знать не знал о её существовании.

Мы с девочками пошли навестить несчастную. Старый, построенный ещё в восемьсот замшелом году капитальный  корпус, был мрачен и насквозь пропах зверинцем. Вывели к нам Марусю в мышиного цвета  огромном не по росту халате, в дырявых шлёпанцах, в белом платочке на глупой голове.  Она плакала и каялась в содеянном. Мы ей  принесли передачку, которую персонал предварительно придирчиво проверил. Не велел оставлять варенье в стеклянной банке – ещё  вскроет осколками вены. Впечатление у нас осталось ужасное.  В институте, конечно, уже и песенку  запели: «Маруся отравилась».  Диагноза нам не говорили, но, видно, это была не просто девичья глупость и минутный порыв, а серьёзная болезнь.    Вскоре приехала   мама и забрала Марусю домой.

Ну, вот я и осталась без пары. Новой дружбы как-то не складывалось. Все уже  давно « по парочкам, по парочкам сидят».