Книга 5. Глава 12. Колдовской морок

Мэтт. По следам пропавшего

До исчезновения. Америка, 1966 год

Мэтту, стоило немалых усилий взять себя в руки, и справиться с нахлынувшими чувствами, точнее говоря, создать более-менее правдоподобную видимость спокойствия. Но то, что ему рассказала Лада, заставило его забыть обо всем. Услышав о Гаити, он весь превратился в слух, вникая в каждое слово.

Вот она, зомби-теория Ариадны в действии, и это тесно связано с семьей Петровских. Ожившая сфера, его странные сны и вот теперь исчезновение Кирилла Петровского старшего. Того Кирилла, который ничего не знает о существовании сына и который, вероятно, не ведая того, сыграет решающую роль в его судьбе. И, возможно, познакомится со своим внуком или правнуком.

Все эти мысли мгновенно пронеслись в голове Мэтта, но не будем забегать вперед, остановил себя Мэтт, внимая каждому слову своей неожиданной и, как оказалось, долгожданной клиентки.

Со слов Лады, ее брат Кирилл Родионович Петровский отправился на Гаити со своим другом Борисом Эдуардовичем Флярковским. Брат поставил ее перед фактом в день отъезда и ничего не сказал о цели его внезапной поездки в это богом забытое место. Лада подозревала, что это как-то связано с безнадежно больным сыном Флярковского, молодой человек, с ее слов, умирал от какого-то странного заболевания, поражающего головной мозг, перед которым наша современная медицина до сих пор бессильна.

Брат отправился туда на своем личном самолете и предполагал вернуться через неделю, максимум две. Но спустя месяц Борис вернулся один и рассказал об исчезновении Кирилла и его поисках на месте, которые ни к чему не привели. Более того, отправленная в тот же день следственная группа из надежных проверенных людей также вот уже месяц как не дает о себе знать.

И еще, Ладе показалось, что Борис что-то не договаривает, он вернулся оттуда постаревшим лет на 10, исхудавшим, удрученным и абсолютно седым. Он чего-то боится, ведет себя как-то неадекватно, постоянно теряет нить разговора, вздрагивает от каждого малейшего шороха и оглядывается.

Бориса не радует даже неожиданное, внезапное и полное чудесное выздоровление сына, буквально перед самым его приездом. Пошли слухи, что отцу передалась та самая странная болезнь сына, с чем связывают его чудесное выздоровление, заговорили даже о зомби, ведьмах и проклятиях.

– Я никогда серьезно не относилась к подобной чепухе, – взволнованно говорила Лада. – Но если это неведомое что-то угрожает моему брату, я готова поверить и в черта, и в дьявола, только бы это ему помогло.

Она немного помолчала, прежде чем продолжить.

– Половцев Николай Константинович заверил меня, что у вас был опыт в подобных делах. Это так?

Лада пытливо заглянула в глаза Мэтту, и, не дожидаясь ответа, проговорила:

– Пожалуйста, верните моего брата домой, – она сглотнула непролившиеся слезы, – живым и здоровым.

Через 6 месяцев после исчезновения. Гаити, 1966 год

Мэтт отправился на Гаити на том же самолете, что и Кирилл с Борисом. Летчик – мужчина средних лет, угрюмый и неразговорчивый, нехотя, но все же рассказал, что по дороге на остров Борис выглядел воодушевленным и в чем-то пытался убедить Кирилла, настроенного далеко не так оптимистично.

Перед самым отъездом Мэтту удалось поговорить с Борисом. Разговор произвел на него очень тяжелое впечатление, и он никак не мог выкинуть его из головы, Борис стоял у него перед глазами. Сначала каждое слово давалось ему с трудом, но потом его словно прорвало. Борис говорил и говорил, не замечая слез, не замечая ничего и никого вокруг.

Он снова был там, в лесу, один на один со своим проклятием, и не замечал, как неистово машет руками, превратившимися в вороньи иссиня-черные крылья, а из его уст вырывается воронье карканье: “Ты продал его, теперь он наш, наш, наш!”
На мгновение Мэтт увидел прямо перед собой огромную черную ворону и ощутил хлесткий удар по лицу, словно пощечину, и проснулся. Оказывается, он задремал под монотонный звук мотора.

Пилот высадил Мэтта в том же месте, что и прежних своих пассажиров более двух месяцев назад. Мэтт проделал тот же путь до отеля и опросил портье. Тот по фото опознал туристов-американцев. И рассказал, что они были вежливыми, опрятными, непьющими, щедрыми на чаевые, и обычно дотемна возвращались в отель.

Но однажды один из них, он указал на фото Бориса, вернулся под утро, его лицо и руки были в крови, а одежда измята и перепачкана землей и кровью, с грязных кроссовок сыпались засохшие комки земли. Другой жилец, портье указал на фото Кирилла, больше не появлялся.

Во французском языке Мэтт был не силен, но худо-бедно изъясняться он все-таки мог, потому попытался было расспросить людей на улице близ отеля, но они в контакт не вступали и в страхе разбегались от него кто куда.

К концу дня, когда, вымотавшись за день, Мэтт, не солоно нахлебавшись, возвращался в отель, его окликнула женщина с ребенком на руках. Он не смог бы сказать, сколько ей лет, одетая практически в лохмотья, источавшие такую вонь, что Мэтта замутило, она являла собой жалкое зрелище.

Женщина, с опаской оглядываясь по сторонам, приглашала Мэтта войти в свое жилище, напоминающее наспех сколоченный шалаш, с прорезями для окон без стекол и щелями в стенах, через которые прекрасно просматривалась улица. Несмотря на сплошную вентиляцию, амбре внутри лачуги – ядреная смесь пота, давно немытых тел, мочи и экскрементов в купе с какими-то травами и пряностями, развешанными повсюду, только еще более крепчало.

Стоило больших усилий не выскочить на свежий воздух уже после первых же неглубоких вдохов, Мэтта мутило, к горлу подкатывал ком. Не хватало добавить к этой непереносимой вони еще и запах твоей блевотины, промелькнуло у него в голове.

Но Мэтт забыл о тошноте и своих остротах, когда женщина заговорила. Судя по голосу, она была гораздо моложе, чем выглядела, в ее черных глазах, казавшихся огромными на худом изможденном лице с впалыми щеками, застыл страх.

– Я видела их, – она указала на фото в его руках. – Я видела их с ней, – женщина снова оглянулась и понизила голос до шепота. – Со старой ведьмой, она заманивает к нему людей, он крадет их души, превращая в своих рабов.

У Мэтта была масса вопросов, но она не давала ему вставить слово, и продолжала шептать:

– На улицах развелось слишком много живых мертвецов, он все еще ищет, но если найдет…

Женщина внезапно замолчала, прислушиваясь к чему-то и озираясь по сторонам. Мэтт снова попытался было вставить слово, но она, приложив палец к губам, уже торопливо выпроваживала его и совала в руки какой-то узелок, болтающийся на веревке.

– Это приведет тебя к нему и отпугнет их на какое-то время. Иди, иди, – и буквально вытолкнула его за порог.

Мэтт досадовал на себя, что так и не смог узнать ничего конкретного. Он по-прежнему не знал, где искать ведьму, которая привела бы его к колдуну. Оставалось надеяться, что старая карга найдет его сама. Возможно, по запаху, потому как от заветного узелочка, разило так, что редкие, такие же замызганные, как та негритянка, прохожие и жильцы отеля, включая и портье, шарахались от него как от прокаженного.

Мэтт обдумывал, все сказанное той странной негритянкой. По ее словам выходило, что колдун кого-то ищет. Кого? И еще его слух задело: “Развелось слишком много живых мертвецов – его рабов”.

Что-то, какая-то мысль неуловимо ускользала от него, и внезапно он понял – по сравнению с той негритянкой все встреченные им на улице и в отеле люди были значительно бледнее ее – не черные, а серые, и глаза у них блеклые, словно покрытые пеленой. Они шарахались от него как черт от ладана, вот именно...

Мэтт достал узелок, источающий резкий неприятный запах, из кармана брюк и повесил его на шею. До Мэтта потихоньку доходило все, что было недосказано – его окружают живые мертвецы. А они глаза и уши колдуна, а значит, он о нем уже знает. Не нужно никого искать, просто время еще не пришло, и ведьма придет к нему сама. А этот заветный узелок приведет его к Кириллу.

Мэтт жадно вдыхал свежий воздух, приятный запах хвои, он пробирался сквозь густые лесные заросли, в полной темноте. Острые сучья веток рвали одежду, больно царапали кожу, но он не останавливался.

Надо идти, надо идти, твердил он себе, пересиливая усталость, боль и страх, и
старался не думать, как оказался здесь, почему, зачем?.. Мысли путались, перескакивая с одной на другую, не давали сосредоточиться на чем-то одном, мешая вспомнить. Ответы, помаячив перед самым его носом, ускользали снова и снова.

Он прислушивался, пытаясь уловить, хоть какие-то звуки ночного леса, кроме шороха листвы под ногами и треска ломающихся веток, но ничего не слышал – его окружала осязаемым плотным кольцом мертвая тишина, он ощущал ее холодное дыхание, она вела его, влекла за собой в непроглядную тьму.

Он не чувствовал более холода, боли, страха и вдруг понял… что летит, за его спиной порхали огромные крылья. Его захватило непередаваемое чувство свободного полета, из его рта вырывалось громкое воронье карканье, звучавшее песней в его ушах. И тогда он вспомнил, он понял – Тьма признала его, она звала его, она любила его.

Мэтт открыл глаза, он стоял в ванной комнате своего номера в отеле прямо напротив зеркала, и из зазеркалья на него в упор смотрел Кирилл старший. Внезапно его синие глаза стали чернее ночи, за спиной взвились огромные вороньи крылья, а из его рта неслось истошное карканье: "Ты продал его, теперь он наш, наш, наш!" Мэтт изо всех сил прижал руки к ушам и… проснулся.

Он лежал в постели, подушка была мокрая от пота. Он медленно прошел в ванную и взглянул в зеркало. Его лицо и руки были стесаны в кровь, он только сейчас почувствовал саднящую боль. При этом Мэтт не испытывал ни удивления, ни страха, ни каких-либо других эмоций. Он был абсолютно спокоен, потому, что знал, что увидит, и был готов к этому. А главное, он твердо знал, что должен делать сейчас, немедленно, сию же минуту, промедление смерти подобно.
 
Продолжение следует...