Катилась торба с великого горба

Далекое детство…
Воспоминания о нем вдруг нахлынут, и встают перед глазами лица друзей и подруг, игры до темноты, тополиный пух, запах дыма из печных труб, когда печку топят углем, громадное небо с крыши сарая…
Начнем с того, что моя мама родилась на севере, а потом там и жила, в Вологодской губернии, пока не началась война. До войны они с сестрой, мамой и отцом жили хорошо, она говорила, что обедали на белой скатерти, и в доме была даже прислуга. Бабушка по маминой линии происходила из семьи священников, которые служили на Вологодщине. Бабушка даже получила образование в гимназии, куда принимали детей священников. Во времена репрессий их семью пощипали, ее дедушку уволили из церковной школы по причине пьянства. А запил он, скорей всего, из-за беспросветной судьбы, которая грозила священникам и их родственникам в 20-е годы прошлого века. Бабушка закончила педагогический техникум и вышла замуж за агронома. То есть, мамины родители были образованными людьми. До войны жили хорошо, но с ее началом дед, мамин отец, даже имея бронь, как агроном, записался в добровольцы, и вскоре погиб где-то под Старой Руссой. Говорят, еще в обозе подъезжали к фронту, и шальная пуля нашла его. После этого бабушка с двумя малолетними дочерьми подалась к родственникам своего погибшего мужа в городок Верхняя Тойма на Северной Двине. Мужнина родня была довольно зажиточная, говорят, что до революции отец деда даже водил паровой буксир по Северной Двине. Однако, с началом войны, и после смерти сына, бабушкины свекор со свекровью, сначала приняв внуков, потом сказали, что лишние рты им не нужны. Одним словом, попросили на выход. Раз сына нет, так и его жена с детьми не нужны. С какой-то стороны их можно понять. На Севере люди суровые, и порой жесткие, если не назвать их жестокими. Бабушка не смогла там найти работу, и с дочерьми жила там, фактически, нахлебницей. Поэтому она решила податься с Севера в более теплые края, к своему брату, дяде Аркаше, как его звали. А тот в это время работал в Алма-Ате. И она подхватила дочек, собрала какие могла увезти вещи, и поехала в Алма-Ату. А часть  вещей, включая даже серебряные вилки и ложки, отправила посылкой по адресу брата. Надо же было видеть ее горе, когда, по прибытии в пункт своего назначения, она получила посылку, а там, вместо серебра – кирпичи! Так семья осталась даже без последних средств к существованию. И спасало только то, что бабушка по протекции брата нашла в Алма-Ате работу и жила там до конца войны.
А после войны брата перевели в Тамбов, и туда же он пригласил свою сестру, которая теперь была совсем одна с детьми. В Тамбове он тоже устроил бабушку на работу, и спустя некоторое время она получила там комнату в коммунальной квартире.
Старшая из ее дочерей, моя тетя, которая в молодости отличалась красотой и веселым нравом, и была даже чем то похожа на актрису Любовь Полищук, осталась с матерью, закончила педагогический институт, а потом быстро вышла замуж за дядю Виталия. Он был отличным человеком, простым, но добрым, и работал шофером. Потом он устроился на работу в такси, и стал «большим» человеком. По крайней мере, у него теперь была служебная машина. Его жена, моя тетка, переехала к нему в обычный дом в черте города, в избу-пятистенку без удобств. Туалет был на домом, во дворе, воду носили из колонки. Готовили на керосинках и керогазах. О них – отдельный рассказ. Дом топили печкой, одной на весь дом. Вернее, печки было две, с общей трубой.
А моя мама после школы уехала в Москву поступать в институт, и закончила Институт Геодезии, Аэрофотосъемки и Картографии, который назывался МИГАИК. После института ее оставили на работу в Москве, а в институте она познакомилась с моим папой, они поженились. Пожили в общежитиях, а потом им дали комнату в коммуналке. Правда, каждый из родителей утверждал, что комнату дали именно ему или ей, но я больше верю, что комнату дали моей маме. Хотя сейчас уже не у кого спросить.
А тетя с бабушкой остались в Тамбове. Бабушка продолжала жить в комнате в коммунальной квартире, а тетя – в частном доме на улице Рабочая, у своего мужа. Там же, в этом доме, в другой его половине, жила ее свекровь, как сейчас помню, ее звали Баболя, то есть бабушка Оля, и ее дочь Валя, сестра мужа моей тети. Возможно, что она приходилась тете золовкой. Правда, Валя была отличной женщиной, доброй, красивой. И потом вышла замуж за Эдика – чудаковатого парня, который закончил военное училище в Тамбове.
И вот, поскольку в Москве мы тогда жили даже не в собственной квартире, а в коммунальной, правда – в красивом сталинском доме по проекту архитектора Жолтовского, в доме, в котором проживало несколько известных академиков, в Академическом районе, который тогда назывался Октябрьским районом, - никаких домов в деревне, дач и прочих летних прелестей у родителей не было. Папа был из Воронежской области, из небольшого городка. Там жила его мама. Но на лето меня, почему-то, отправляли на отдых в Тамбов. Я немного стеснялся того, что лето провожу в Тамбове. Он тогда был совсем патриархальным, но мне там очень нравилось, и с тех пор я полюбил малые города. Он и сейчас не особо разросся, и жителей там чуть более 400 тысяч человек, но все равно, невзирая на свой размер, он занимает большое место в моей памяти. Шутка ли, я там провел шесть или семь летних сезонов, а один раз даже приезжали на новогодние каникулы. Но об этом позже.
Особенно чудно после Тамбова было приезжать в Москву и видеть этот контраст. Тогда в Тамбове самые высокие дома были не более 5-6 этажей, уже были хрушевки, вернее, не совсем панельные хрущевки, а добротные, кирпичные. А возвращаясь в Москву, где на вокзале обязательно встречал папа, брал такси, и мы летели мимо высоток, мимо десятиэтажных домов сначала по Садовому кольцу, а потом – по Ленинскому проспекту, я ощущал себя так же, как житель Среднего Запада в Америке чувствовал себя, приезжая в Нью-Йорк. Правда, я никогда не был в Америке, ни в Северной, ни в Южной, но полагаю, что наши чувства с жителем Среднего Запада тогда совпадали.
Сейчас такого контраста уже нет. Даже в Екатеринбурге, который раньше назывался Свердловском, понастроили высотных домов – один небоскреб «Высоцкий» чего стоит. Да и облагородили многие города. К моему глубокому сожалению, и Тамбов подвергся этому «облагораживанию», и от патриархального города моих воспоминаний мало что осталось. Разве, что памятник танку Т-34, да Тамбовский театр.
(продолжение следует)