Увидеть огромную кошку-9. Элизабет Питерс

Элизабет Питерс.

                УВИДЕТЬ ОГРОМНУЮ КОШКУ.

ГЛАВА 9
БЛАГОРОДНЫЕ ЛЮДИ ОПАСНЕЕ ПРЕСТУПНИКОВ.
ОНИ ВСЕГДА СУМЕЮТ НАЙТИ ЛИЦЕМЕРНЫЕ ОПРАВДАНИЯ
ДЛЯ СОВЕРШЕНИЯ АКТОВ НАСИЛИЯ.

 

– Прошлой ночью мне снилась Бастет, – сказала я.
Рамзес оторвался от своей тарелки с яйцами и беконом, но не ответил. Нефрет поинтересовалась:
– Что она делала?
– Охотилась на мышей – мне так показалось. – И задумчиво продолжила: – Я была дома, в Амарна-Хаусе, и что-то искала – не могу сказать, что именно, но что-то крайне необходимое. Вы знаете, какими смутными могут быть сны. Я ходила из комнаты в комнату, заглядывая под подушки диванов и за мебель, с растущим чувством того, что надо спешить; и куда бы я ни шла, везде натыкалась на Бастет, занятую какими-то своими срочными поисками. Мы не обращали внимания друг на друга, но я чувствовала, что обе мы были заняты одним и тем же, разыскивая тот же самый неопределённый, но жизненно важный предмет.
– Вы нашли его? – спросил Давид.
– Нет, но Бастет нашла мышь. Однако не настоящую мышь, потому что она блестела, искрилась и была прикреплена к длинной сияющей цепочке. Бастет принесла свою добычу мне, и тут я проснулась.
Эмерсон смотрел на меня с необычайно кислым выражением лица. Он не верит в зловещую природу снов, но (по крайней мере, в одном случае) ему пришлось признать ужасающую точность одного из моих (165). Но этот сон явно не относился к вещим; и объяснение его было до смешного простым для такого знатока психологии, как я. Это была истина, которую я искала как во сне, так и наяву – правда о трагической смерти миссис Беллингем, всё ещё скрытая от меня за метафорическими диванными подушками (166). Я не упомянула об этом, поскольку Эмерсон и в психологию не верит.
– Возможно, это знак удачи, – весело заметила я. – Разве не ты, Рамзес, говорил, что увидеть во сне большую кошку – к удаче?
– Не совсем, – произнёс мой сын самым сдержанным тоном.
– Он цитировал папирус-сонник (167), – объяснил Давид. – Это любопытный текст: часть интерпретаций разумна, а другие не имеют никакого смысла.
– Действительно, – согласилась я. – Я хотела бы взглянуть. Есть копия?
Возможно, именно нечистая совесть заставила меня увидеть подозрение в твёрдом взгляде тёмных глаз Рамзеса, хотя не могу представить, почему я должна была чувствовать себя виноватой. Я заходила в его комнату только для того, чтобы собрать одежду для стирки, и положила всё на то же место, где оно лежало и ранее.
– По странному совпадению, – кивнул он, – да. Можешь получить его, когда захочешь, матушка, но, видишь ли, это не одна из твоих сказок.
– Я знаю. В этом году у меня не было времени начать перевод нового текста. Сначала я была занята, помогая Эвелине с записями по поводу Тетишери (168), а потом писала статью для PSBA (169)… – Я замолчала. Чрезмерные и ненужные объяснения – верный признак беспокойной совести, как говорил наш великий национальный бард Шекспир.
– Он лежит на столе в моей комнате, – продолжил Рамзес. – И полностью в твоём распоряжении. Прошу прощения за то, что упоминаю об этом, матушка, но сегодня утром вы с отцом выглядите немного уставшими. Для вас важно отдохнуть, знаете ли.
У него появились незаурядные способности к сарказму. Я не позволила себя спровоцировать.
– Мы обсуждали это дело, – спокойно объяснила я. – После того, как вчера днём американский вице-консул сообщил нам о случившемся…
– Пибоди, – предостерегающе вставил Эмерсон.
Нефрет засмеялась.
– Профессор, дорогой, если вы пытаетесь защитить меня, не беспокойтесь. Я слышала всё, что вчера сказал этот джентльмен.
– И, полагаю, поделилась с мальчиками, – завершила я.
– Конечно. Мы полностью доверяем друг другу. Не так ли, Рамзес?
Стул Рамзеса скрипнул, когда он изменил позу.
– Сэр, я понимаю вашу отеческую заботу о моей… э-э… дорогой сестре, но поверьте мне, невозможно удержать её в стороне от этого дела. Мы тоже обсуждали эту тему. Не следует ли нам объединить наши мысли и имеющиеся сведения в надежде на скорейшее разрешение этого вопроса?
– Хорошо сказано, Рамзес, – улыбнулась Нефрет. – Что вы с профессором решили вчера вечером, тётя Амелия?
Услышав эту просьбу, я прочистила горло и начала:
– Теперь мы знаем, где Скаддер пребывал все эти годы – жил в Луксоре, замаскированный под египтянина.
– Ты опять, Пибоди, – неприязненно перебил Эмерсон. – Мы этого не знаем. Это всего лишь разумное предположение, но не факт.
– Так давайте придерживаться этого предположения, – немедленно отреагировала Нефрет. – По крайней мере в качестве логической отправной точки. Что мы знаем об этом человеке, что может помочь нам идентифицировать его?
Бросив на меня смущённый взгляд, Эмерсон признался, что телеграфировал в Каир с просьбой дать описание Даттона Скаддера. Оно было получено от полковника Беллингема пятью годами ранее и до сих пор хранится, поскольку дело так и не закрыли официально.
– Не очень полезно, согласны? – нахмурилась я при чтении документа, который муж неохотно передал мне. – «Среднего роста и телосложения, каштановые волосы, светлое лицо». Все эти особенности можно легко изменить. А как насчёт цвета глаз?
– Полковник не знал, – ответил Эмерсон.
– Никаких шрамов, родинок или других отличительных черт?
– Полковник не знал.
– Полковник, вероятно, не заметил бы, даже если бы уши Скаддера напоминали ослиные, – вмешался Рамзес. – В конце концов, он был всего лишь слугой. Полагаю, это единственное описание, которое получила полиция.
– Да. У полиции имелись некоторые сведения о происхождении Скаддера. Изложенная им история о жизни в Египте правдива; его отец был клерком в американском консульстве в Каире с 1887 по 1893 год. Один служащий запомнил его, но не смог ничего добавить к описанию Беллингема.
– Это придаёт ещё большую вероятность нашему предположению о том, что он замаскировался под египтянина, – подхватила я. – Должностные лица обычно стараются держать своих детей в полной изоляции от «туземцев», но любопытный молодой парень, каким был тогдашний Скаддер, вполне мог уловить что-то из языка и обычаев.
– Включая древнее искусство мумификации? – поинтересовался Рамзес.
– Как и ты. – Рамзес принял ответный удар с виноватой улыбкой, и я продолжила: – Мы продвинулись настолько далеко, насколько нам позволил этот подход; остальное – всего лишь предположения. Надежда на то, что кто-то в Луксоре помнит, как выглядел какой-то незнакомец пять лет назад, ничтожна. Следует подумать, как установить его нынешнюю личность.
– И как ты предлагаешь это осуществить? – мягко поинтересовался Эмерсон.
– Он должен быть драгоманом, или проводником, или феллахом (170).
– О, отлично, Пибоди! Таким образом, число подозреваемых сокращается до шести или семи тысяч.
– У тебя есть какое-нибудь разумное предложение, Эмерсон, или ты просто собираешься сидеть, курить и отпускать саркастические замечания?
– Ни то, ни другое, ни третье – отрезал Эмерсон. – Я собираюсь работать. Полагаю, ты отправишься в Луксор, Пибоди.
– Совершенно необходимо, чтобы один из нас заново осмотрел тело, – напомнила я. – Перестань хмуриться, Эмерсон, ты же знаешь: вчера вечером мы договорились, что это нужно сделать. Заупокойная служба состоится завтра утром, и после неё доступ к телу окажется невозможным.
Эмерсон хмыкнул.
– Ну ладно, Пибоди. Возможно, ты сумеешь запугать Уиллоуби, чтобы он позволил тебе ещё раз взглянуть, но я бы не стал на это рассчитывать. Он не имеет права заниматься такими вещами. Кто-нибудь ещё пойдёт со мной в Долину?
Рамзес вздрогнул и взглянул на Нефрет, сидевшую рядом с ним.
 – Э-э… отец, я не успел спросить... Можно одолжить Нефрет и Давида на несколько дней? Мне нужны фотографии некоторых рельефов в Луксорском храме, чтобы я мог начать работу над текстами. Учитывая скорость, с которой памятники приходят в упадок, и важность…
– Я думал, ты собираешься сосредоточиться на Дейр-эль-Бахри, – перебил Эмерсон.
– Да, собираюсь. Собирался. Но месье Навилль (171) скоро начнёт там работу, и ты с ним не ладишь, и я закончил с фотографиями, которые мы сделали в прошлом году, и Луксорский храм…
– Да, да, – снова перебил Эмерсон. – Нет никаких причин, по которым Давида и Нефрет нельзя пощадить на один-два дня. Я – последний человек, кто мог бы подвергнуть сомнению твою искренность, Рамзес, но действительно ли ты намерен фотографировать в Луксорском храме, или это повод удрать, чтобы сопровождать маму в клинику?
– Я действительно собираюсь фотографировать, – твёрдо произнёс Рамзес. – Но раз уж ты упомянул об этом, отец, то считаю, что кому-то на самом деле стоит пойти с ней.
Спор продолжался; в разгар дискуссии появился слуга с только что доставленной запиской. Поскольку я проиграла спор – все остальные выступили против меня – то была не прочь сменить тему. Однако записка адресовалась не мне. Придав лицу учтиво-вопросительное выражение, я передала её Нефрет.
Как и я, Нефрет сразу же опознала отправителя. Наморщив нос, она заметила:
– Похоже, она покупает розовое масло квартами (172). Как ты думаешь, что, чёрт возьми, она хочет мне сказать?
– Открой, – предложила я. – И не ругайся.
– Прошу прощения, тётя Амелия, – пробормотала Нефрет. – Ну, что ты об этом думаешь? Это приглашение пообедать с ней и её отцом.
– Ты, конечно, ответишь отказом, – мгновенно отреагировал Рамзес.
Нефрет изящно приподняла бровь.
– С какой стати?
Эмерсон бросил салфетку на стол и встал.
– Потому что я так сказал. Нет, даже не спорь со мной, юная леди. Я полагаюсь на тебя, Пибоди, в том, что ты заставишь детей вести себя прилично, и на них, чтобы они заставили тебя вести себя точно так же. Господи Великий, в единстве должна быть сила (173), но с этой семьёй вообще нельзя ни на что полагаться. Запомните мои слова, все вы!
Нефрет отправилась забрать фотоаппаратуру, остальные разошлись по своим делам. Разговор был вынужденно прерывистым, пока мы не достигли дахабии – при быстрой ходьбе трудно разговаривать. Как только мы оказались на борту фелуки, спор возобновился. Но, я бы сказала, по поводу только одного вопроса.
– Не могу понять, почему профессор поднял такой шум из-за моего обеда с Беллингемами, – проворчала Нефрет. – Это – посланная самими небесами возможность задать им несколько важных вопросов. Если ты дашь мне разрешение, тётя Амелия, он ведь не сможет возразить, так?
– Хорошо, – начала я.
– Не может быть и речи, – сердито перебил Рамзес. – Матушка не даст тебе разрешения.
Я сказала:
– Рамзес, будь так любезен позволить мне…
– Почему нет? – Нефрет сердито посмотрела в ответ. Но не настолько сердито, как мой сын – её брови не были предназначены для злости.
– Потому, что он…
– Рамзес! – закричала я.
Воцарилась тишина, но недовольство не утихло.
– Я приму решение, – подытожила я. – Но ещё рано. Я сделаю это, когда мы доберёмся до клиники. Ты сумеешь отправить ответ оттуда, Нефрет.
Я погрузилась в размышления, не будучи полностью уверена в причине возражений Рамзеса, но у меня хватало и своих. Неужели я прочитала слишком многое в восхищённых взглядах и галантных речах полковника? Маловероятно, что Долли сама по себе станет искать общества Нефрет. Записку отправили в невероятно ранний час для этой избалованной молодой женщины.
Однако точка зрения Нефрет понятна. Не следует упускать возможность допросить Беллингемов.
Я, как и обещала, приняла решение к тому времени, когда экипаж подъехал к двери клиники, и объявила об этом тоном, не допускающим никаких дискуссий:
– Ты можешь написать мисс Беллингем, что принимаешь её приглашение, Нефрет. Мы пойдём с тобой в отель. Полковник почти наверняка попросит нас присоединиться к нему. Если у мисс Долли имеется что-то, что она хочет обсудить с тобой наедине, она, несомненно, найдёт способ сделать это.
– Несомненно, – пробормотал Рамзес.
Получив бумагу, перо и чернила, Нефрет написала о своём согласии, и письмо отправили со слугой. Затем к нам подошёл доктор Уиллоуби.
Убедить его позволить мне осмотреть тело оказалось труднее, чем я ожидала. Вначале он категорически отказался на том основании, что полковник Беллингем запретил вскрытие, и женщина теперь покоится в закрытом гробу в маленькой часовне клиники. Я указала, что не предлагаю проводить вскрытие, а закрытый гроб можно открыть. Уиллоуби парировал...
Впрочем, бесполезно описывать как выдвигаемые им абсурдные аргументы, так и мои логически ошеломляющие ответы. В конце концов он, естественно, сдался.
– Я должен сообщить полковнику, что вы были здесь, – предупредил он.
– Конечно. Мы приглашены к нему на ланч; я сама скажу ему, что мы пришли выразить своё почтение.
Во взгляде Уиллоуби смешались испуг и восхищение.
– Миссис Эмерсон, бывают случаи, когда вы лишаете меня дара речи. Я ни в чём не могу вам отказать.
– Мало кто может, – ответила я.
Часовня представляла собой небольшое здание с выходом во внутренний двор. Уиллоуби тактично избегал религиозных символов, указывавших на определённую конфессию. В комнате стояли несколько стульев и красиво задрапированный стол, на котором лежала большая Библия в кожаном переплёте. Массивные бархатные занавески и тусклый свет усиливали ощущение тихого благоговения, но в комнате из-за этого было жарко и душно. В воздухе витал тяжёлый аромат цветов. Гроб, покрытый полотняным покрывалом, покоился на невысокой платформе за столом – простой деревянный ящик, украшенный только необходимыми металлическими деталями, но столярная работа была выполнена весьма аккуратно, а латунь отполирована до блеска, как золото.
Торжественная атмосфера места подействовала на всех нас, и больше всего на Нефрет, но она решительно отказалась последовать моему предложению – сидеть в кресле, предоставив действовать мне с мальчиками.
– Это с благородной целью, так ведь? – прошептала она. – Ради неё?
Я пробормотала несколько утешительных слов. Однако нам предстояла непростая задача. Лицо было закрыто, а тело обвивал пристойный саван. Когда я откинула в сторону покровы, то была шокирована, обнаружив, что на покойной осталось тонкое шёлковое нижнее белье. Оно казалось ужасно неуместным, но, в конце концов, не мне было определять, что преданный муж может считать правильным. Собираясь продолжить, я обнажила впалую грудь и достала из сумки зонд, который принесла с собой.
– Минуточку, матушка, – вмешался Рамзес. – Существует более простой способ.
Нам не потребовалось много времени, чтобы выполнить намеченную работу. Затем мы привели всё в порядок, и я задержалась, чтобы прочитать короткую молитву. Дети молча стояли у гроба, склонив головы, но я отнюдь не была уверена, что они присоединились к моей молитве.
Выход из этого пыльного, гнетущего мрака был подобен подъёму на ладье Амона-Ра из тёмных вод египетского подземного мира (174). Мы поспешили к ожидавшему экипажу. Солнце стояло высоко, источая палящий зной, но рощи высоких финиковых пальм отбрасывали приятную тень на пыльную дорогу. Мы миновали английское кладбище и подошли к отелю, и только тогда молчание было нарушено. Мной.
– Я скажу полковнику, что мы посетили часовню сегодня утром.
Сдвинув шляпу на затылок, Рамзес вопросительно посмотрел на меня.
– Матушка, ты уверена, что полковник предложит всем нам присоединиться к нему?
– Я не понимаю, как он может поступить иначе, Рамзес. Ведь иное поведение недостойно джентльмена.
Губы Рамзеса сжались.
– Я бы предложил небольшую ставку, если бы не тот факт, что мой выигрыш смутит Давида.
– Что ты имеешь в виду? – с искренней озадаченностью спросила я.
– Не имеет значения, – быстро ответил Давид.
– Имеет, – возразил Рамзес. – Матушка, разве ты не знаешь, что полковник не пригласил Давида сесть с ним за стол?
Нефрет ахнула.
– Ты шутишь, Рамзес?
– Уверяю всех, что я совершенно серьёзен. С самого начала он игнорировал Давида, как одного из своих слуг; он ни разу не обратился к нему напрямую и не прикоснулся к его руке. Он воздерживался от открытой грубости – хотя и не считал бы её таковой – с тех пор, как встречался с нами на наших условиях и на нашей территории, но предложения с его стороны не последует.
– Не могу поверить, что он способен на подобную неучтивость.
– Я могу ошибаться. Хочешь рискнуть?
– Нет, – медленно протянула я, вспоминая историю полковника. – Мне бы доставило огромное удовольствие... э-э... вразумить полковника, но не ценой причинения боли Давиду.
– Почему ты не рассказал нам? – разозлилась Нефрет, её щеки пылали. – Ты действительно думаешь, что я пойду туда, где Давиду не рады?
На мгновение я подумала, что Давид собирается заплакать. Египтяне отнюдь не считают, что слёзы недостойны мужчины. Английское воспитание победило, но улыбавшиеся губы слегка дрожали.
– Пожалуйста, не расстраивайтесь. Какое значение имеет мнение мужчин, похожих на полковника, когда у меня есть такие друзья, как вы?
Нефрет выглядела так, будто готова разразиться слезами – в данном случае, слезами ярости.
– Я не пойду.
– Это глупо, – серьёзно сказал Давид. – Вы осуждаете его безо всякого суда, и в любом случае ваше осуждение не влияет на причину, по которой вы изначально решили принять приглашение полковника. Вам представляется шанс одолеть его, согласны?
– Давид прав, – кивнула я. – Не стесняйся обратить его ошибочные предположения против него самого, Нефрет; я не сомневаюсь, что и о женщинах он тоже невысокого мнения. Галантность часто служит прикрытием для презрения. Ты способна обмануть его и завоевать доверие, которого не сможет добиться никто другой.
Расчётливая улыбка преобразила яростное хмурое лицо Нефрет.
– Что мне нужно узнать?
Мы обсудили этот вопрос. Когда мы вышли из экипажа, произошла небольшая потасовка из-за того, кто должен взять Давида за руку. Это его очень позабавило, поэтому, входя в отель, мы все улыбались.
Полковник Беллингем ждал в вестибюле. Рамзес не стал рисковать тем, что его друга оскорбят у него на глазах. Не обращая внимания на полковника, он повёл Давида прямо к стойке консьержа, где они собирались оставить захваченную с собой фотокамеру. Беллингем подошёл к нам и поцеловал мою руку и руку Нефрет, а девушка улыбалась ему так жеманно, что это вызвало бы самые серьёзные подозрения у более умного человека.
Полковник не обратил внимания на мальчиков, хотя явно видел их, и не пригласил меня присоединиться к их обществу. Он предложил Нефрет руку, и я сказала:
– Увидимся здесь же через два часа, Нефрет.
Полковник одобрительно кивнул. Естественно, подумала я: настоящая юная леди не ходит по улицам без сопровождения. Я не могла себе представить, как он мог цепляться за заблуждение, что Нефрет — порядочная молодая леди, увидев её в сапогах и брюках; но общественные условности настолько глупы по своей сути, что пара несоответствий едва ли имеют значение.
Мы с мальчиками прошли в обеденный зал, где Нефрет и полковник расположились вместе с Долли за столом у окон. Не успел метрдотель дойти до нас, как к нам поспешил другой человек.
– Миссис Эмерсон! – Дональд Фрейзер схватил меня за руку и с энтузиазмом пожал её. – Время ланча? Вы окажете нам удовольствие присоединиться к нашей компании, или вы уже приглашены?
– Только Рамзесом и Давидом (175), – ответила я, заметив, что Энид поднялась со стула и поманила меня.
– Естественно, приглашение распространяется и на них, – радостно рассмеялся Дональд. – На нашем родном языке это однозначно не выразить, так ведь? В некотором смысле это чертовски сложный язык, но французский и немецкий...
Он продолжал весело и невежественно болтать о лингвистике, сопровождая нас к их столу. Было лестно получить такую всеобщую признательность. Лицо Энид сияло, и даже миссис Джонс явно была рада меня видеть. Хотя она оделась с присущей ей модной опрятностью — в серую саржевую юбку и отделанную тесьмой куртку-зуав (176), но её лицо порозовело от загара, а одна рука была забинтована.
Дональд настоял, чтобы мы разделили с ними бутылку вина. Он монополизировал беседу, добродушно дразня Рамзеса за их предыдущие приключения. Трудно было поверить, что этот дружелюбный, лишённый воображения человек находится во власти столь странной одержимости. Я пыталась поймать взгляд Энид, но она не смотрела на меня. Наклонившись через Давида, сидевшего между нами, я адресовала миссис Джонс тщательно выверенную безобидную фразу:
– Я надеюсь, что вы не пренебрегаете необходимостью носить шляпу. Солнце очень плохо влияет на такую светлую кожу, как ваша.
Дама выразительно закатила глаза.
– Моя дорогая миссис Эмерсон, я привыкла ходить под вуалью, как мусульманка, но даже этого недостаточно. А мои бедные руки…! Я испортила три пары перчаток и потеряла добрый квадратный фут кожи с ладоней. Есть ли у вас какие-нибудь предложения?
– Одно-два, – многозначительно заметила я.
Миссис Джонс улыбнулась своей кошачьей улыбкой.
– Мы будем очень признательны вам за совет, миссис Эмерсон. 
Мы зашли так далеко, как могли, ограничиваясь многозначительными взглядами и едва различимыми намёками. Я размышляла, как бы мне получить возможность менее деликатного и более содержательного разговора с этой женщиной, когда Дональд дал себе волю.
Взрыв спровоцировал Рамзес. Возможно, он хотел только сменить тему; молодой человек, лишь недавно осознавший своё достоинство, не любит, когда ему напоминают о детских проделках. Однако тот, кто знает Рамзеса так же, как я, посчитает, что он руководствовался иным мотивом. Вопрос звучал достаточно невинно – Рамзес всего лишь вежливо осведомился, где Фрейзеры были утром.
– В Долине Цариц, – ответил Дональд. – Миссис Уитни-Джонс настаивала на том, чтобы мы вначале исследовали Долину Царей, и, конечно, она – знаток, но я всё время чувствовал, что могила принцессы должна находиться в Долине Цариц. То есть, это кажется достаточно логичным, не так ли?
– Конечно, – согласился Рамзес. Он взглянул на Энид, чьи широкие глаза с мольбой устремились на его лицо, и мне показалось, что он кивнул, почти незаметно. – Однако местность сложная, особенно для женщин.
– Я так и сказал Энид, – согласился Дональд. – Но она отказалась остаться в отеле.
Выражение лица миссис Джонс никто не видел, кроме меня. В тот момент я испытывала к ней почти что симпатию, но моё сочувствие к её страданиям умерялось воспоминанием о том, что она сама навлекла их на себя.
Рамзес продолжил беседу так хладнокровно, словно в ней имелся смысл.
– Синьор Скиапарелли (177) и его команда недавно обнаружили несколько интересных гробниц в Долине Цариц, но там нет ни дорог, ни троп, ни пригодных карт. Найти конкретную гробницу в этой пустыне…
– Ах, но вот здесь-то у нас и есть преимущество, понимаете! Разумеется, описание принцессой этого места до сих пор было расплывчатым. По её словам, землетрясения, наводнения и течение времени изменили ландшафт почти до неузнаваемости. Однако я уверен, что... – Дональд умолк; официант, обслуживший дам, поставил перед ним блюдо со слегка прожаренным ростбифом. Когда Дональд набросился на еду с ножом и вилкой, на тарелке образовалась лужа крови. – Послушай! – воскликнул он, как будто эта идея только что пришла ему в голову. – Ты мог бы оказать нам большую помощь, Рамзес, ты и твои родители. Ты был начитанным парнишкой, вечно разглагольствовал о мумиях, гробницах и тому подобном; полагаю, ты неплохо знаешь эту местность, а?
– Ты вряд ли можешь ожидать, что он… они… отвлекутся от своей работы, чтобы превратиться в твоих гидов, Дональд, – бросила Энид.
Мне было приятно заметить, что она приняла мой совет близко к сердцу. Вместо скандала – лишь мягкий упрёк, произнесённый с широкой улыбкой.
– Нет, нет.– Дональд жестом приказал официанту налить ему ещё вина. – Хотя, конечно, я был бы рад, если бы они это сделали. Я собирался предложить им сегодня вечером присоединиться к нам. Не знаю, почему я не подумал об этом ранее. Даже самые упрямые раскопщики не трудятся по ночам, так ведь, миссис Эмерсон? Вы можете поговорить с принцессой напрямую и спросить у неё дорогу!
Миссис Джонс подавилась куском рыбы.
***
После того, как Фрейзеры удалились в свои комнаты для обычного в Египте послеобеденного отдыха, мы с мальчиками уединились в углу холла, оставив Нефрет и Беллингемов за столом. Нефрет выслушивала монолог полковника и улыбалась, демонстрируя ямочки на щеках. Долли, похоже, спала сидя.
– Не вижу, что мне ещё остаётся, кроме как согласиться, – сказала я, защищаясь.
– Совершенно верно, – кивнул Рамзес. Проклятые усы закрывали его рот, но если он надеялся таким образом затруднить мне чтение выражения его лица, попытка не удалась. Кончики усов подёргивались при движениях мышц в уголках рта. Выражение было явно самодовольным.
– То, что ты и планировал с самого начала! – воскликнула я. – Рамзес, ты становишься очень коварным.
– Больше, чем раньше? Если мы собираемся осуществить план, который обсуждали с мистером Вандергельтом накануне, предварительная разведка необходима. Ты должна была это понять.
– А у меня и мысли такой не возникло, – признал Давид. – Но в этом есть смысл. Признаюсь, мне любопытно. Я никогда раньше не присутствовал на подобных представлениях. Как по-вашему, вы сможете убедить профессора прийти?
Рамзес покачал головой.
– Нам лучше убедить его не приходить. Вы знаете отца; если его характер не возьмёт верх, то это сделает его чувство юмора. Миссис Джонс и без того будет достаточно тяжело, даже если мы приложим все усилия, чтобы ей помочь. Мистер Фрейзер будет ожидать чудес и откровений.
Я считала так же, и, взглянув в сторону лифта, ничуть не удивилась, увидев, что миссис Джонс спешит к нам.
– Я надеялась, что вы ещё не ушли, – выпалила она. – Ради всего святого, дайте мне хоть какое-то представление о том, что за способ вы собираетесь предпринять, чтобы я могла подготовиться. Если только... если только вы всё-таки не решили разоблачить меня…
Я поспешила с объяснениями. Решительное выражение её лица не изменилось, но она издала лёгкий вздох, а когда я рассказала об эпифании (178) принцессы (не уточняя, что за актриса сыграет эту роль), улыбка искреннего веселья изогнула её губы. Она больше, чем когда-либо, походила на самодовольную кошку.
– Должна признать, что это гениальная идея. Думаю, я смогу организовать подходящий антураж. Дайте мне день-другой, чтобы собрать реквизит. Сегодня вечером я отпущу несколько намёков, чтобы подготовить мистера Фрейзера. Предоставьте всё мне; я справлюсь, если вы будете следовать моим подсказкам. – Взглянув на лифт, она с иронией добавила: – Сегодня вы очень востребованы. Вот миссис Фрейзер, и я не сомневаюсь, что её вопросы похожи на мои. Мне лучше уйти.
Энид увидела миссис Джонс. Она остановилась, нерешительно глядя на нас.
– О Боже мой, – раздражённо выдохнула я. – Мы ещё не закончили подготовку к вечеру. Отправляйся к Энид, Рамзес, и постарайся отвлечь её на несколько минут.
– Да, матушка, – кивнул Рамзес.
Давид тоже встал. Я никогда не могла понять, как мальчики общались – казалось, они понимают друг друга без необходимости говорить.
Ум миссис Джонс был почти так же организован и логичен, как и мой собственный. Мы обе знали, что нам не требуется много времени, чтобы выработать предварительный сценарий на вечер – в зависимости от непредвиденных обстоятельств.
– Импровизация, – заметила я, – это талант, необходимый людям вашей профессии. Не бойтесь, я не отстану от вас.
– Ничуть в этом не сомневаюсь. – Очередная кошачья улыбка. – Если вы когда-нибудь устанете от археологии, миссис Эмерсон, то вполне преуспеете в моей... профессии.
Она попрощалась со мной, направляясь к главному входу в сторону садов, чтобы не столкнуться с Энид, всё ещё погружённой в беседу с Рамзесом. Давида с ними не было; я оглядела вестибюль, но не заметила никаких признаков его присутствия.
С тех пор, как мы вошли в отель, прошло два часа. Я решила, что Нефрет достаточно долго терпела, и уже собиралась пойти за ней, но тут увидела, как она выходит из столовой под руку с полковником Беллингемом. Долли отстала от них на пару шагов; когда Беллингем повёл Нефрет ко мне, девушка ускользнула, плавно, как крадущийся котёнок. Изящно поклонившись, полковник выразил признательность за удовольствие от общения с моей подопечной.
– Я чувствую себя только что доставленной посылкой, – выдохнула Нефрет, когда полковник ушёл. – Где Рамзес и Давид?
– Я не знаю, куда девался Давид, но на Рамзеса только что набросились, – ответила я. – Следует ли нам спасти его или оставить без посторонней помощи?
– Он не сделал ничего такого, чтобы заслужить общество Долли, – отрезала Нефрет. – Avaunt и tallyho!  (179)
Внешность часто обманчива. Если бы я не знала подоплёку, то предположила бы, что Рамзес стал яблоком раздора между двумя глупыми женщинами. Стоя по обе стороны от него, они обменивались застывшими улыбками и холодными любезностями, в то время как Рамзес смотрел прямо перед собой с невероятно каменным выражением лица. Заметив нас, он тут же нашёл необходимый предлог: он высвободился, проявив скорее быстроту, чем хорошие манеры, и стремительно зашагал нам навстречу.
– Давай, беги, – подгоняла его Нефрет. – Мы будем арьергардом.
– Очень забавно, – бросил Рамзес. Однако шаг не замедлил.
– Ты всё объяснил Энид? – спросила я, стараясь не отставать от Рамзеса.
– Да.
– Подождите, мы забыли о камерах, – вмешалась Нефрет, пытаясь поймать его за руку.
– Их забрал Давид. Он встретит нас в храме. 
Он махнул одному из ожидавших экипажей и запихал нас в него. Только когда коляска тронулась с места, он обратился к Нефрет:
– Твоё мнение о Беллингеме?
– Он самый напыщенный зануда на свете. – Нефрет сняла шляпу и провела руками по волосам. – Изъясняется, как учебник по этикету. Однако его нельзя не пожалеть. Я упомянула, что сегодня утром мы заходили в часовню, чтобы засвидетельствовать своё почтение, и он был так доволен и благодарен, что я почувствовала себя виноватой.
– Хм-мм, – промычал Рамзес. – Что он сказал о…
– Во-первых, – твёрдо перебила Нефрет, – расскажи мне, что происходило на вашем ланче. Я видела вас с Фрейзерами и той женщиной и умирала от любопытства. Вы назначили дату моего выступления в роли принцессы Ташерит?
– Нет, – ответила я, слегка толкнув Рамзеса, чтобы он не оспорил её предположение, поскольку он, очевидно, собирался это сделать. – Но мы договорились с ними о встрече сегодня вечером, чтобы обсудить появление принцессы.
– Превосходно! – воскликнула Нефрет. – Нам нужно знать, как это делается, прежде чем составить окончательные планы. С твоей стороны было крайне разумно подумать об этом, тётя Амелия.
– Это идея Рамзеса, – возразила я.
– Тогда это умно с твоей стороны, мой мальчик. – Она взяла его руку и слегка сжала.
Карета остановилась перед храмом. Под энергичным руководством месье Масперо Ведомство древностей уничтожило беспорядок средневековых и современных зданий, некогда изуродовавших величественные руины, оставив лишь небольшую живописную мечеть Абу'л Хаггага (180). Перед нами возвышалась колоннада двора Аменхотепа III, её папирусные колонны и архитравы (181) остались почти нетронутыми. Косые лучи полуденного солнца согрели песчаник до бледно-золотистого цвета и высветили в тени глубоко вырезанные, изящно очерченные иероглифы. Рамзес вырвал руку из руки Нефрет и выпрыгнул, приказав кучеру по-арабски проводить женщин на площадку.
– Ukaf(182), кучер! – резко бросила Нефрет. – Что это тебе взбрело в голову, Рамзес? Я думала, ты хочешь, чтобы я фотографировала.
– С этим справится Давид, – сказал Рамзес. – А вы с матушкой идите…
– Давида ещё нет. – Приподняв юбки, она проворно выбралась из экипажа и встала рядом с ним.
– Знаешь, Рамзес, ты становишься очень властным, – заметила я. – Мы с Нефрет поможем тебе с фотосъёмкой. В это время дня идеальный свет. Но где Давид? Я думала, он опередил нас.
Рамзес признал своё поражение, пожав плечами и протянув руку, чтобы помочь мне выйти из коляски.
– Он, должно быть, ждёт внутри.
Главный вход в храм, у большого пилона, был закрыт, поэтому мы вошли с дороги и направились прямо во двор Аменхотепа. Эта часть храма была самой старой, датируемой Восемнадцатой династией; более поздние дополнения внёс вездесущий фараон Рамзес II. Я предположила, что его современный тёзка намеревался начать со старых (и, по мнению экспертов, которое я разделяю, более красивых) рельефов и иероглифических текстов, как оно и оказалось.
– Колоннада к югу от двора имеет особенно интересные рельефы, изображающие шествие священных ладей богов из Карнака в Луксорский храм, – объяснил Рамзес в своей педантичной манере. – Их нужно скопировать как можно скорее; верхняя часть уже погибла, а остальное портится с каждым днём. Придётся фотографировать в разное время дня, поскольку на различные части стены тень падает в разное время.
Запрокинув голову, Нефрет медленно шла между рядами массивных колонн. Их было четырнадцать, каждая более сорока футов высотой. Мы были одни, за исключением постоянно шнырявших среди руин босоногих «проводников» в тюрбанах. Луксорский храм менее популярен среди туристов, чем монументальные руины Карнака, хотя, на мой взгляд, он намного красивее и гармоничнее. Люди не подходили к нам, ограничиваясь бормотанием приветствий и кивками. Они знали, кто мы такие.
Мы пробыли там некоторое время, прежде чем появился Давид, спешивший в колоннаду со стороны двора. Он явно не ожидал увидеть нас с Нефрет, потому что на мгновение застыл, прежде чем подойти и начать извиняться:
– Я остановился, чтобы поговорить с… э-э… моим двоюродным братом, – объяснил он, расстёгивая сумку, которую нёс.
Мне бы и в голову ничего не пришло, если бы он просто назвал имя. У Давида были родственники по всей округе, от Гурнаха до Карнака. Те, кто не состоял у нас на службе, трудились в разных сферах: иные были гидами и драгоманами, другие занимались видами деятельности, не очень принятыми в обществе. Сдержанность Давида и поспешность, с которой они с Рамзесом принялись за установку фотооборудования, вызвали у меня подозрения, и, приглядевшись, я заметила тихий обмен взглядами и кивками, которые означали заданный вопрос и полученный ответ.
Тени удлинялись, поэтому мы поспешили сделать как можно больше кадров. Те же самые снимки будут повторяться в другое время дня, поскольку любой сдвиг в освещении выявляет разные детали. С помощью гибкой линейки измеряли и записывали точное местоположение камеры, чтобы его можно было воспроизвести в другой раз. Это был медленный, кропотливый и довольно утомительный процесс. Мы трудились меньше двух часов, и тут я подвернула лодыжку, спрыгнув с постамента статуи. Это не причиняло мне ни малейшего неудобства, но я чувствовала себя обязанной указать, что время идёт, и что нам нужно вернуться в Луксор к половине девятого.
Я уверена, что Рамзес не побрезговал бы воспользоваться моей неминуемой кончиной в своих целях.
– Вот что, матушка, ты, похоже, вымоталась, – заботливо промолвил он. – Нефрет, поможешь ей вернуться в карету? Я велел кучеру подождать. Мы с Давидом соберёмся и вскоре присоединимся к тебе.
Нефрет пристально посмотрела на меня и торжественно предложила руку для поддержки. Я оперлась на неё, и мы ушли. Добравшись до соседнего двора и таким образом скрывшись из виду, мы повернулись друг к другу с обоюдным подозрением.
– Подожди здесь, – тихо сказала Нефрет.
– Я преувеличила свою хромоту, – объяснила я так же негромко. – Иди. Я за тобой.
В этом месте могли встречаться шпионы. Каждая закруглённая колонна была достаточно большой, чтобы скрыть не одного, а нескольких не особенно толстых людей, и под архитравами простирались чёрные тени. Когда мы осмотрели вход с пилонами, то увидели, что сумки с фотоаппаратами, брошенные скорее поспешно, чем осторожно, лежат за колонной. Никого не было видно, даже сидящего на корточках смотрителя.
– Чёрт побери, – выругалась Нефрет. – Куда они ушли?
– Другим путём – очевидно, во двор Рамзеса II. Возможно, они хотят просто взглянуть. Там есть интересная молельня, построенная Тутмосом III.
– Ха, – отозвалась Нефрет.
Она медленно скользила от укрытия одной колонны к укрытию другой. Но не успели мы дойти до конца колоннады, крик и оглушительный грохот сделали осторожность ненужной и – для встревоженных сердец – невозможной. Нефрет бросилась бежать. Она опередила меня – из-за моей вывихнутой лодыжки – и когда я её догнала, она уже стояла на коленях рядом с Давидом, который сидел на земле, потирая плечо и выглядя ошеломлённым. Рядом лежало несколько крупных осколков красного гранита; самый большой в длину достигал фута. Это была часть головы статуи; один резной глаз, казалось, обвиняюще смотрел на Рамзеса, стоявшего рядом с Давидом.
– Проклятье! – сказал Рамзес. – Он сломал её!
***
Каменная голова не попала в Давида; Рамзес успел его оттолкнуть, и он довольно сильно упал, приземлившись на левое плечо. Давид убеждал нас, что это всего лишь синяк, и ловкость, с которой он двигался, подтверждала его утверждение. Однако Рамзес настоял на том, чтобы нести сумки с фотоаппаратами. Он буквально вытолкал нас из храма в коляску, не оставив ни единой возможности задать вопросы.
Нефрет явно выжидала своего часа. Сжав губы и нахмурив брови, она ждала, пока мы не оказались на борту фелуки, и только тогда закричала:
– Рамзес, ты…
– Пожалуйста. Не при матери, – перебил Рамзес.
– Ты солгал мне! Ты обещал…
– Нет, – повторил Рамзес ещё твёрже, – не при матери. Послушайте, я намеревался рассказать вам обеим, да и отцу тоже, обо всём этом. Но дела пошли не совсем так, как я надеялся.
– Так, дети, не ссорьтесь, – веско промолвила я. – Я так понимаю, Рамзес, что ты договорился о встрече с кем-то через Давида – вот почему он так опоздал, он доставлял твоё послание. Ты хотел увидеться с полковником Беллингемом или с тем молодым человеком, у которого такое неудачное имя?
– Я же говорил, что попытки обмануть тётю Амелию – пустая трата времени, – вздохнул Давид. – Она всегда всё знает.
– Это не знание, а логическая дедукция, – поправила я. – Каменную голову – жаль, что она разбилась, я помню её как прекрасный образец скульптуры Восемнадцатой династии – сбросили или столкнули сверху, возможно, с вершины небольшого святилища. Ни одна из наших знакомых женщин не смогла бы справиться с этим, поэтому нападавшим определённо был мужчина. Очевидно, вы почему-то полагали, что встреча не будет радушной, или не проявили достаточной бдительности, чтобы вовремя заметить метательный снаряд и уклониться от него. Единственные люди...
– Да, матушка, – перебил Рамзес тем же тоном, который иногда использует Эмерсон, если в разговоре мне случается одержать верх над ним. И продолжил: – Тебе не стоит вдаваться в подробности, я следую твоим рассуждениям. Они, конечно, абсолютно верны — насколько это вообще возможно. Я действительно послал письмо мистеру Толлингтону, предлагая встретиться и попытаться уладить наши разногласия. Я предложил встречу в укромном месте, так как не хотел подвергаться риску быть прерванным мисс Беллингем; её присутствие, кажется, разрушает даже тот слабый ум, которым обладает бедняга. Но… – Увидев, что я собираюсь заговорить, он повысил голос. – Но это не значит, что на нас напал именно Толлингтон. Возможно, он даже не получил моё письмо, ибо отсутствовал в отеле, когда Давид появился там.
– Бросать камни на головы людей – не то, чего можно ожидать от джентльмена, – согласилась я. – Очевидным подозреваемым, я полагаю, является Даттон Скаддер. Он может затаить злобу из-за того, что ты помешал ему увести Долли той ночью в Каире. Да уж, Рамзес, ты обзаводишься врагами почти так же быстро, как и твой отец. Кому ещё взбредёт в голову причинить тебе вред?
– Мне, – мгновенно ответила Нефрет.
Это, так сказать, поставило точку в беседе. Никто не произнёс ни слова, пока лодка не достигла пристани, где Ахмет уже ждал нас с лошадьми. Нефрет немедленно направилась поздороваться с ними, а я слегка подтолкнула Рамзеса.
– Иди и помирись с сестрой. Ты слишком взрослый для подобных глупостей и, — добавила я, бросив на него суровый взгляд, — для привычек к скрытности.
– Да, матушка, – промолвил Рамзес.
Как и отец, Рамзес имеет обыкновение оставлять части своей одежды разбросанными повсюду. Он снял куртку и галстук, как только мы вышли из отеля. Через несколько шагов галстук выпал из кармана куртки, которую Рамзес закинул через плечо. Я подняла галстук с земли.
– Как твоя лодыжка? – спросил Давид.
– Немного болит. Нам обоим не помешает немного арники (183).
Солнце начало свой финальный спуск, и прекрасный яркий свет, свет, который я видела только в Египте, окутал очарованием и саму сцену, и лица моих детей.
Диалог выглядел пантомимой, потому что дети были достаточно далеко, и я не слышала их беседу. Они стояли близко друг к другу. Рамзес говорил; Нефрет, сложив руки и отвернув лицо, в молчании притопывала ножкой. Затем посмотрела на него и быстро заговорила, её руки изящно жестикулировали. Он взорвался; она прервала его.
Похоже, они не ладили. Я двинулась к ним, но тут на сцене появился другой актёр. Терпение Риши иссякло; он ждал несколько часов и чувствовал, что достойное напоминание будет не лишним. Он подошёл своей нежной кошачьей походкой и просунул голову между ними.
Нефрет рассмеялась. Она закинула руку на изогнутую шею жеребца, и я услышала её голос:
– У него манеры лучше, чем у нас! Pax (184), Рамзес?
Сын ответил не словами. Подняв Нефрет, он усадил её в седло и повернулся ко мне, но Давид уже помог мне сесть. По дороге мы весело болтали, потому что натура Нефрет была столь же жизнерадостной, сколь и вспыльчивой.
Мне было приятно, что не пришлось иметь дело с плохим характером детей. У Эмерсона характер хуже, чем у всех остальных, вместе взятых, и я заранее знала: ему не понравятся мои слова. Любые!
***
Эмерсон меня постоянно удивляет. (Превосходное качество для мужа, если позволите мне небольшое отступление. Человек, который абсолютно предсказуем, предсказуемо скучен.) Первым сюрпризом стало то, что он уже был дома, искупался, переоделся и ждал, когда мы приедем. Он не отчитал нас за опоздание; он не упрекнул нас в том, что мы не помогли ему в раскопках; он даже не поведал нам в изысканно утомительных подробностях о своей дневной работе. Эта снисходительность была настолько необычайной, что, когда мы удобно устроились в гостиной, никто из нас даже не знал, что сказать.
В блестящих голубых глазах Эмерсона, изучавших каждого из нас по очереди, загорелся весёлый огонёк.
– Кажется, всё ещё хуже, чем я ожидал, – мягко промолвил он. – Тебе лучше начать, Пибоди; что из всего твоего рассказа мне не понравится больше всего?
– Я полагаю, сеанс, – ответила я.
Эмерсон достал трубку.
– Когда?
– Сегодня вечером.
– А, – Эмерсон принялся набивать и зажигать трубку. Затем спросил: – Далее?
– Отлично, Эмерсон, – я не смогла сдержать улыбку, – ты выиграл этот раунд. Я думала, ты разразишься воплями.
– Я приготовился к этой новости, так как ожидал, что вы захотите предварительно просмотреть представление, и скорее раньше, чем позже. Что дальше?
– Полагаю, обследование тела.
– О, тебе удалось запугать Уиллоуби, правильно? Ну?
– Рана пробила грудную клетку насквозь, – сообщила я. – Выходное отверстие почти такой же величины, как и входное. Должно быть, удар нанесли очень длинным и тяжёлым ножом, Эмерсон.
– Рукой человека, вышедшего из себя от ярости и страсти, – пробормотал Эмерсон. – Быть способным ударить с такой силой... Ножи, которыми пользуются бедуины, относятся как раз к этому типу. Ты заметила ещё что-нибудь значимое?
Я заколебалась на мгновение в поисках подходящей фразы.
– Было кое-что очень значимое, чего я не заметила.
Кровь прилила к худым щекам Эмерсона.
– Проклятье, Пибоди! – крикнул он. – Ты снова начиталась этих чёртовых детективов!
– Ты тоже этого не заметил, – продолжила я, крайне довольная тем, что разбудила его. Эмерсон особенно красив, когда он в ярости – зубы оскалены, глаза сверкают. – Или, другими словами, ты должен был заметить, что этого не было.
– То есть от тебя не дождёшься объяснений по поводу этого «было-не-было»? Проклятье! – воскликнул Эмерсон. – Хорошо, Пибоди, я принимаю вызов. Хочешь сделать небольшую ставку?
– Мы обсудим это позже, дорогой, – многозначительно взглянула я на него. – Что касается следующей темы…
– Мой ланч с Беллингемами? – предложила Нефрет.
– Попозже, Нефрет, – покачал головой Эмерсон. – Твоя тётя Амелия сбила меня с пути своим чёртовым детективным отступлением. Давайте закончим с Фрейзерами, прежде чем примемся разбираться с другими неприятностями.
Я описала беседу с Энид и Дональдом и своё соглашение с миссис Джонс.
– Мы должны приложить все усилия, чтобы избежать раскрытия карт. Основная цель вечернего выступления – подготовить почву для заключительного акта, который убедит Дональда отказаться от своих фантазий.
– Вы рассчитываете, что всё получится? – поинтересовался Эмерсон.
– Миссис Джонс уверена, что сможет организовать убедительную обстановку. Я не сомневаюсь, что у неё достаточно практики; мы можем оставить ей эктоплазму (185), духовные голоса и музыкальный фон. Ей доподлинно известно, что египтяне не играли на бубнах или банджо? Единственный оставшийся вопрос…
Мне следовало это знать. Спор разгорелся так быстро и стал настолько жарким, что я не могла произнести ни слова. Вполне очевидно, что оба были настроены и готовы.
– Больше некому сыграть эту роль! – настаивала Нефрет.
– Ошибаешься, – сказал Рамзес.
– Никакая «симпатичная малютка-египтянка» не способна это сыграть! Она примется хихикать, пропустит реплику или…
– Я не имею в виду симпатичную малютку-египтянку...
– И тётя Амелия тоже не подойдёт. Она должна участвовать; её отсутствие заметят. Ты можешь сказать им, что мне нездоровится или…
– Нет, не матушка. Я.
Я, вероятно, могла бы заставить других услышать себя, но полностью лишилась дара речи – как и Нефрет. Рамзесу, во всяком случае, удалось заставить её замолчать; рот оставался открытым, но в течение нескольких секунд раздавались только булькающие звуки. Я боялась, что Нефрет рассмеётся – искушение было незаурядным – но она выбрала другую, гораздо более разрушительную форму насмешки. Осмотрев сына с головы до ног, она сказала:
– Тебе придётся сбрить усы.
– Хочешь – верь, хочешь – нет, но я думал об этом, – ответил Рамзес.
– И готов принести жертву? Как трогательно! Нет, Рамзес, дорогой, ни в коем случае. Это красивые усы, и тебе, должно быть, потребовалось много времени, чтобы отрастить их.
– Вот что, Нефрет… – начала я.
– Но, тётя Амелия! – Нефрет повернулась ко мне. – Рамзеса ни за что на свете не перепутаешь с девушкой, даже в плотной вуали, без усов и в глубокой тени. Он… э-э… – Она сдавленно рассмеялась. – Он – не той формы!
Ночные тени ползли по восточному небу, и робкие звёзды сияли в сгущающейся синеве. Рамзес сидел на парапете в своей любимой позе, прислонившись спиной к одной из колонн и вытянув длинные ноги. Сумерки размыли его очертания, но истинность возражений Нефрет была очевидна. До того как...
Не знаю, как он это устроил, но мне, к сожалению, было известно, что навыки Рамзеса в искусстве маскировки не ограничивались накладными бородами и другими очевидными предметами того же рода. Изменение было настолько незначительным, что его невозможно было определить, но внезапно его силуэт смягчился, а длинные прямые конечности приобрели изогнутые очертания.
– Я хотел, чтобы меня увидели полулежащим, – сообщил Рамзес. – В сладострастной позе.
Нефрет пробормотала с невольным восхищением:
– Да, ты мог бы справиться. Но зачем так беспокоиться, когда я...
– Хватит, – перебила я. – Ни один из вас не будет играть принцессу. Я выбрала для этой роли идеального человека.
Меня осенило мгновенно, как зачастую озаряют подобные вдохновения – хотя полагаю, что знаток психологии назвал бы их результатом бессознательного мышления, внезапно поднимающегося на поверхность разума. Так как мне требовалось время подумать, прежде чем что-то предпринять, я отказалась отвечать на полные любопытства вопросы, которыми меня забросали дети.
– Я объясню позже, – заверила я. – Уже поздно, и Нефрет не успела рассказать нам о своём разговоре с полковником.
Али пришёл позвать нас на ужин. Стол украсил прекрасный букет из роз, резеды и других цветов. Я предположила, что его прислал кто-то из наших друзей; мне часто оказывали знаки внимания такого рода.
В конце концов, как призналась Нефрет, она мало что могла нам сообщить. Самая интересная новость заключалась в том, что Беллингемы больше не жили в отеле. Сайрус предложил им воспользоваться своей дахабией, «Долиной Царей».
В этом не было ничего необычного. Сайрус часто совершал такой щедрый и открытый жест. Он вечно приглашал кого-нибудь остаться с ним в «Замке», потому что был самым гостеприимным из людей и любил компанию. Дахабия большую часть времени оставалась пустой, но, как это было типично для Сайруса, команда и персонал сохранялись и щедро оплачивались.
Однако это были не те новости, которые я хотела узнать. «Долина Царей» пришвартована на Западном берегу. Место оказалось не таким безопасным, как Луксор с его яркими огнями и толпами туристов.
Нефрет пришлось признать, что она очень мало узнала о трагических событиях пятилетнего прошлого.
– Вряд ли можно допрашивать вдовца, потерявшего близкого человека, о смерти его жены, особенно если этот вдовец занят поиском другой.
Эмерсон уронил нож.
– Что ты сказала?
– Я знаю эти признаки, – холодно бросила Нефрет. – Не считайте меня тщеславной; его больше заботило желание узнать о моём происхождении и прошлом, чем необходимость отвешивать мне комплименты, хотя и без них тоже не обошлось. Он спрашивал о дедушке, о родственниках со стороны матери, и засыпал меня вопросами о тех воображаемых миссионерах, которые, по его мнению, отвечали за моё воспитание в юности (186).
Она остановилась, чтобы взять кусок цыплёнка. Рамзес заметил:
– Судя по всему, он уже изучил твою историю.
Нефрет сглотнула.
– Естественно. Всем в Луксоре известна эта история, поэтому ему не составило труда узнать.
– Никто никогда не подвергал сомнению нашу выдумку о добрых миссионерах, – встревожилась я, поскольку старалась скрыть истинную историю первых тринадцати лет жизни Нефрет.
– Он не сомневался в этом. Он только хотел убедиться, что я всё ещё девственница.
У Давида перехватило дыхание. Рамзес моргнул. Стакан выпал из руки, и его содержимое разлилось по скатерти. Нефрет печально улыбнулась мне.
– О Боже, я и забыла. Это одно из слов, которые мне не следует использовать, кроме как в церкви. Уверяю вас, он выразился гораздо более деликатно.
Единственным человеком, чьё лицо нисколько не изменилось, остался Эмерсон. С тех пор, как Нефрет начала свой рассказ, оно застыло, будто маска мумии. Зашевелились только его губы.
– Деликатно… – повторил он.
– Эмерсон, держи себя в руках, – взволнованно вмешалась я. – Уверена, что этот человек не сделал ничего, чтобы оправдать твой отцовский гнев. Подобное необоснованное самомнение не редкость для вашего пола. Он не первый; ты же помнишь достопочтенного мистера Диллингхёрста, лорда Синклера и графа де ла Шифонье и…
– Не могу себе представить, – протянул Эмерсон, – почему вы думаете, что я вот-вот выйду из себя.
Он поднялся. Он наклонился вперёд. Он вытащил цветы из вазы и поднёс их к открытому окну. Медленно и методично он сорвал головки бедных красивых цветов с мокрых стеблей и выбросил их в ночь.
– О, – только и сказала я.
– Совершенно верно, – согласился Эмерсон. – А теперь, мои дорогие, нам лучше приготовиться к отъезду. Полагаю, Пибоди, вы с Нефрет захотите переодеться.
– И ты.
– Я полностью одет и относительно чист, – ответил Эмерсон, усаживаясь на своё место. – Собирайтесь, мои дорогие. Если тебе понадобится помощь с пуговицами, позови меня, Пибоди. Рамзес, я хотел бы поговорить с тобой и Давидом.
Когда Эмерсон ревёт, мы все его игнорируем. Когда он говорит таким тоном, разумнее всего немедленно повиноваться. В кротком безмолвии Нефрет вышла из комнаты. Я последовала за ней, а мальчики, повинуясь жесту Эмерсона, придвинули свои стулья поближе к нему.
Салфетки они оставили на своих местах. Проходя мимо, я увидела на одной из них небольшое малиновое пятно. Рамзес не просто моргнул. То ли ногти, то ли столовый прибор вонзились достаточно глубоко, чтобы проткнуть ладонь.

ПРИМЕЧАНИЯ.
165.   Скорее всего, речь идёт о событиях, описанных в четвёртом романе – «Лев в долине». Во сне Амелия увидела своё грядущее похищение.
166.   Метафора — слово или выражение, употребляемое в переносном значении, в основе которого лежит сравнение предмета или явления с каким-либо другим на основании их общего признака.
167.   Папирус Честера Битти III (самый древний из дошедших до нынешних времён сонников): «[Если человек] видит [во сне] большую кошку – ХОРОШО, [У него] уродится большой урожай». Сэр Альфред Честер Битти (1875 —1968 гг.) — американский горный инженер, коллекционер и папиролог. Замечу, что Э. Питерс допустила, как я полагаю, сознательный анахронизм: этот папирус был найден лишь в 1928 году в Дейр-эль-Медине.
168.   См. восьмой роман – «Пруд гиппопотамов».
169.   PSBA (Proceedings of the Society of Biblical Archeology) – Труды Общества библейской археологии (англ.).
170.   Феллахи — это сельское оседлое население в арабских странах, занятое земледелием (в отличие от кочевников-бедуинов).
171.   Эдуар Анри Навилль (1844 — 1926 гг.) — швейцарский египтолог, археолог, научный писатель.
172.   1 английская кварта = 1,1365 литра.
173.   Дословно – «safety in numbers», «безопасность в числах». Это выражение подразумевает, что, когда люди объединяются в группы, они становятся более защищёнными и менее уязвимыми для опасностей. Разговорный перевод: Вместе мы сильнее; Чем больше, тем безопаснее; Один за всех и все за одного.
174.   Амон-Ра — бог Древнего Египта, считавшийся верховным богом-творцом. Также он был богом плодородия и жизни.  Изначально Амон был богом небосвода, а в эпоху Нового царства стал богом солнца.  Жители Египта верили, что каждое утро Амон-Ра начинает плыть по небу на своей сверкающей ладье, а вечером спускается в подземное царство. Там он всю ночь сражается со страшным и коварным богом тьмы Апопом, побеждает его, и утром вновь выплывает на небо.
175.   Игра слов. Фразу «Are you otherwise engaged?» можно перевести и как «Вы заняты другим делом?», и как «Вы уже кем-то приглашены?».
176.   Куртка-зуав – это короткая куртка с открытым передом и длинными рукавами, похожая на ту, которую исторически носили алжирские пехотинцы-зуавы французской армии. Популярная женская мода в XIX веке в Соединённых Штатах.
177.   Эрнесто Скиапарелли (1856  —1928 гг.) — итальянский египтолог, известный открытием гробницы Нефертари Меренмут (QV66) в Долине Цариц и значительным вкладом в коллекцию Туринского Египетского музея, что сделало его вторым по величине египетским музеем мира.
178.   Эпифания (Явление) – здесь: явление божественного, сверхъестественного существа (греч.)
179.   Avaunt и tallyho! – достаточно непереводимая фраза, основанная на игре слов. Avaunt – Прочь! Вперёд! (англ.- фр.). Tally-ho — старинный боевой клич участников охоты на лис, который оповещает о том, что добыча замечена. Учитывая контекст – нечто вроде «Вперёд, на лису!»
180.   Мечеть Абу'л Хаггага (Абу Хаггага) расположена в Луксоре. В ней находится гробница шейха Юсуфа Абу аль-Хаггага, в честь которого названа мечеть. Она интегрирована в структуру Луксорского храма, древнеегипетского центра поклонения, что делает её одним из старейших постоянно используемых храмов в мире, начиная с правления фараона Аменхотепа III в XIV веке до нашей эры.
181.   Папирусные колонны — это один из типов колонн Древнего Египта, имитирующий формы растительного мира. Они состоят из стеблей лотоса (папируса), которые собраны в пучок, украшенный лентами. Капитель, вместо того чтобы раскрываться в форме колокольчика, набухает, а затем снова сужается, как цветок в бутоне. Основание, которое сужается, принимая форму полусферы, как у стебля лотоса, украшено постоянно повторяющимися прилистниками.
Архитравы — архитектурный термин, имеющий несколько значений: 1) Горизонтальная перемычка, перекрывающая расстояние между вертикальными опорами (колоннами, столбами) или проёмы в стене.  2) Нижняя часть антаблемента (верхней горизонтальной части здания, опирающейся на колонны, элемента классического архитектурного ордера.), непосредственно опирающаяся на капители колонн.
182.   Укаф – стой! Остановись! (арабск.)
183.   Арника горная – многолетнее травянистое растение, издавна применяющееся в народной медицине многих стран.
184.   Pax – мир (лат.)
185.   Эктоплазма (от др.-греч.) в оккультизме и парапсихологии — вязкая (как правило, светлая) субстанция загадочного происхождения, которая якобы выделяется (через нос, уши и т. д.) организмом медиума и служит затем основой для дальнейшего процесса материализации (конечностей, лиц, фигур). Иногда упоминается как вещество, из которого состоят призраки. Современная наука отрицает реальность существования эктоплазмы.
186.   «Наше возвращение из пустыни с молодой девушкой явно английского происхождения привлекло бы любопытство самого тупого создания. И потом, необходимо было удостоверить её настоящую личность, коль скоро она намеревалась заявить о том, что является законной наследницей состояния своего деда. Поэтому выдуманная история содержала всё то, что сводит с ума журналистов: красоту юности, тайну, аристократию и огромное богатство…
…Именно этот случай (освобождение европейцев, захваченных махдистами во время восстания в Судане – В. Б.) натолкнул меня на мысль изобрести семью добрых миссионеров в качестве приёмных родителей для Нефрет, чьи настоящие родители (по моей версии) вскоре после прибытия в Африку погибли от болезней и лишений. От зверств дервишей добрых священников защитили преданные новообращённые местные жители. Но миссионеры не осмелились покинуть свою отдалённую и бедную деревню, где находились в безопасности посреди бурлившей страны».
Э. Питерс. «Змея, крокодил и собака». Перевод В. Борисова.
Махди – мессия (арабск.). Здесь: Мухаммед Ахмед ибн ас-Саййид абд-Аллах, Махди Суданский (1844 – 1885) — вождь освободительного движения в Судане, основатель суданского Махдистского государства.