Поезд во времени. Часть 2. Глава 17

                17

                Этот все понимающий поезд               

     Когда Шварц вернулся назад, то его встретили десятки пар глаз, смотревших на него с тревогой и надеждой, и он не решился рассказать пассажирам всей правды о завале в тоннеле. Тем более, было слишком мало шансов, что после такой ужасной поломки паровоз сможет куда-то двигаться. Когда его спросили насчет Орлова и Грилиша, то он только сообщил, что они отправились искать выход из тоннеля, что было правдой, хоть и не всей. Шварц только сообщил, что остальным пассажирам тоже придется покинуть вагоны, поскольку скоро нечем будет дышать.  Те, уже смирившись с потерей всякой надежды вернуться в свое время, молча, согласились, последовать вслед за немцем, чтобы добраться до выхода из тоннеля, как со стороны паровоза раздались странные звуки, как будто там кто-то есть, а, значит, они смогут поехать дальше. Подойти поближе к паровозу никто не рискнул, даже Шварц, который был там уже не один раз. Опасение покинуть поезд, а он может снова тронуться, но уже без них, нарастало с каждой минутой. А когда в вагонах неожиданно появился свет, и тоннель сразу осветился, в этом уже не было никакого смысла. Напрасно Шварц уговаривал пассажиров двигаться дальше пешком, рассказав о завале впереди по ходу следования поезда, его уже никто не слушал. Через какое-то время паровоз, словно насмехаясь над Шварцем, подал один длинный и один короткий сигналы, предупреждая пассажиров об осторожности, а те, мало знакомые с системой звуковых паровозных сигналов, восприняли это, как напоминание, что поезд скоро тронется дальше.

   Жанна сразу бросилась к Шварцу с немой мольбой в глазах, как предупредить ее графа и англичанина, что они снова в пути, но немец молчал. А что он мог ей сказать, если своими глазами видел тот страшный завал в тоннеле, но пассажиры его не слушали и были готовы к самому худшему, лишь бы двигаться дальше вперед. Тогда Жанна на какие-то секунды зашла в свое купе, чтобы вернулась оттуда с тем самим белым платьем, так и не сыгранной ею роли. Шварц понял намерения девушки, и они вместе вышли из вагона, чтобы повесить красивое платье на черной стене тоннеля. Они едва успели вскочить в свой вагон, когда паровоз издал один длинный гудок, а потом поезд дернулся и стал медленно набирать ход. Пассажиры радовались, словно дети и даже обнимали друг друга, главное - они снова куда-то ехали, а ведь это было теперь самым главным в их жизни.

   Каждую минуту пути Шварц ожидал, что поезда или остановится перед завалом, или просто налетит, на это нагромождение камней и плит, и тогда уже абсолютно ничего не будет иметь никакого значения. Но поезд продолжал следовать дальше и вопреки всем расчетам Шварца, уже должен был налететь на завал, но ничего не происходило. Поезд продолжать двигаться по тоннелю, как будто никакого завала на его пути нет, а все, что видел немец со своими попутчиками, им просто померещилось. Неизвестно сколько времени они так двигались, полчаса, час, а может и больше, но поезд, ни на секунду, не замедлял ход. За окнами мелькала только унылая темнота и никаких коридоров, ведущих из тоннеля наружу, не было видно и в помине. А потом все вокруг вдруг осветилось ярким дневным светом, и в вагонах стало необычайно светло, поезд, наконец, вырвался из тоннеля и действительно остановился. Неожиданно стало совсем тихо, были слышны какие-то звуки за его окнами, но поезд замер, словно ожидал чего-то. Или кого-то.


   Орлов чертыхаясь и вспоминая все плохое, что было в его жизни (от момента своего крещения, когда он схватив местного батюшку за бороду, до обидного проигрыша графу Варезе в казино Монте-Карло), уже не столько шел, сколько тащился вперед, совсем не чувствуя под собой ног, и забыв про всякую осторожность, ступал по холодным рельсам,  совсем не опасаясь встречного поезда или, наоборот, про нагонявший его сзади. Наконец, он оказался возле того самого места, где прошлый раз им преградил дорогу завал и откуда шел боковой коридор к спасительному выходу из тоннеля. Орлов уже был готов свернуть туда, чтобы оказаться в этом дурацком мире, где он никого не видит и не слышит, а до него никому нет дела, но зато там можно спокойно поесть и попить, и вытянуть эти, больше не слушавшие, его ноги. Он бы так, наверное, и поступил, если бы вдруг не услышал какой стон, доносившийся откуда-то из темноты тоннеля. Трудно было сразу определить, откуда он доносился, совсем близко или на сотню метров, но это был именно человеческий стон. И тут он вспомнил про Грилиша, который пошел в том направлении уже давно и должен был давно пройти этот тоннель. Видно что-то заставило, англичанина вернуться назад, если это был действительно его голос. Вспомнив недобрым словом Британскую империю, Орлов, превозмогая усталость и разочарование, двинулся в сторону, доносившихся до него человеческих стонов.

  Грилиш лежал прямо на рельсах и был бы просто идеальной преградой для проходивших по тоннелю поездов и потом хорошей пищей для тоннельных крыс, которые должны были, здесь водиться. Забыв про Крымскую войну середины XIX века, русский бросился на помощь к стонавшему от боли англичанину. Грилиш совсем недалеко отошел от того места, где они расстались в прошлый раз, как в темноте за что-то зацепился и свалился на землю, хорошо при этом ударивший головою. Ему еще повезло, что он упал не на рельсы или камни, а также бы Орлов спокойно себе свернул в боковой коридор и так бы избежал встречи с ним.  В своем имении он неоднократно наблюдал, как деревенский доктор с герценовской фамилией Крупов, накладывал шины его крестьянам, которые умудрялись ломать себе ноги на русской земле. Поэтому граф оглянулся по сторонам, в поисках чего-нибудь, чтобы наложить шину на возможном месте перелома ноги у англичанина. У Грилища еще и капала кровь из разбитой головы, и идти он бы все равно не смог, но разрывая свою рубаху для перевязки, Орлов еще и думал, в какую сторону им теперь лучше теперь двигаться. Можно по боковому коридору опять выйти на свободу, чтобы лихо, преодолевая горы, выйти к тому самому горному отелю, чтобы Грилишу там оказали первую помощь. Но, несмотря на всю логичность этой мысли, граф только на секунду пытался представить себе обращение к доктору в этом параллельном мире, как сразу от этого отказался. Взвалив на себя, стонущего британского ученого, Орлов, покачиваясь от тяжести и безысходности, двинулся в темноту тоннеля, прекрасно понимая, что выбраться отсюда у них не так много шансов. Но русские всегда имеют склонность, принимать не самые лучшие решения, но умудряются добиваться при этом неплохих результатов.

  Шварц просто не знал, что ему делать дальше: в отсутствии Орлова и Грилиша он ощущал себя ответственным за принятие дальнейших решений и чувствовал на себе озабоченные взгляды остальных пассажиров. Он уже побывал в кабине машиниста, чтобы увидеть там обычное рабочее состояние, как будто кто-то успел привести все в идеальный порядок: светились лампы и приборы, какие-то привода и регуляторы подавали непонятные сигналы, а топка ожидала новой порции угля. Просто поезд стоял в ожидании команды машиниста, и когда он, в конце концов, тронется далее, было неведомо никому. Немец, взяв с собой молчаливого француза, который вел себя, словно затравленный заяц, решил все же осмотрел местность при выходе из тоннеля.
Вокруг на многие километры простиралась долина, окруженная невысокими холмами, и лишь изредка попадались леса, но нигде не было видно, ни населенных пунктов, ни людей, которые где-то здесь должны были быть. Но рельсы вели куда-то вдаль, причудливо извиваясь вдали, осторожно обходя, все те же, холмы и леса.

  Жанна тоже вышла из вагона, только в отличие от остальных пассажиров, она смотрела не на живописную даль, открывающую после выхода поезда из тоннеля, а, наоборот, в его темноту, где остался ее граф. Она немного поняла из рассказа немца о завале на пути поезда, и о том, что Орлов вместе с англичанином по боковому коридору отправились искать выход из тоннеля, но так и не успели на поезд, который в конечном итоге отправился без них. С тех пор, как граф защитил ее от того страшного пикирующего с неба дирижабля, она всецело отдала ему себя, ни на минуту не задумываясь, где они и что с ними происходит. Она до сих пор словно плавала с ним вместе в том дивном озере с удивительно прозрачной водой, а потом занималась с графом любовью в зарослях библейских деревьев. Неожиданно откуда-то из темноты тоннеля до нее донесли какие-то странные звуки или ей это всего лишь показалось, ведь так девушке этого хотелось. Но звуки повторялись, как будто звучали у нее в ушах, и она припала к холодным рельсам, как в детстве делали дети, чтобы услышать гул приближающегося поезда. Нет, на поезд это было не похоже, скорее, так ходят путевые обходчики, постукивая по рельсам своими молоточками, проверяя целостность железнодорожных путей. А может это шел Он и, повинуясь какому-то женскому чутью, она пошла в сторону тоннеля.

  С тех пор, как они помогли вывезти из немецкого госпиталя своего сына, Луиджи, и Джина старались больше не расставаться, искренне надеясь, вернуться назад, чтобы снова с ним встретиться, только совсем маленьким, чтобы вырастить вот такого мужественного и красивого мужчину, которого они тут встретили. Вот и сейчас они сидели в своем купе, с нежностью глядя друг на друга и не обращая внимания на происходящее вокруг них события. Луиджи подошел к окну и вскоре порывы свежего воздуха ворвались в их купе, чего им так не хватало в этом темном и душном тоннеле. Возле вагона стояла одинокая Жанна и с тоской глядела куда-то вдаль.

- Нам с тобой проще, ведь нас двое, — пожал плечами Луиджи, показывая жене на тоскующую девушку.

  Джина подошла к окну и посмотрела на Жанну: как женщина, она хорошо понимала настроение девушки. Она хотела уже выйти из вагона, чтобы ее утешить, как та решительным шагом двинулась в сторону тоннеля. Для нее не было никаких сомнений, что девушка решила вернуться назад. Джина повернулась к мужу и, как бы ей не хотелось отпускать его от себя, попросила:
- Луиджи, сходи за сеньоритой Раньоли, похоже, она всерьез решила отыскать своего графа в тоннеле.

  Пока Луиджи вышел из вагона, то девушка успела скрыться в пугающей темноте тоннеле, и он едва поспевал за ней. Сначала ему показалось, что девушка попросту сошла с ума, раз рискнула отправиться одна, в столь опасное путешествие и уже было хотел вернуться назад, но что-то его остановило. Может быть сам русский граф, который, не раздумывая, согласился им помощь в спасении их сына, а может странные звуки, доносившиеся из темноты, как будто кто-то с трудом брел оттуда по этим рельсам.

  Орлов сидел на рельсах на коленях, не в силах подняться самостоятельно, не говоря уже, о стонущим за его спиной англичанине. Казалось, в его жизни больше ничего не было, кроме этого бесконечного тоннеля, который надо было непременно пройти, во что бы то ни стало, но все - больше не могу, извините, сэр. С этой последней предательской мыслью, он вдруг услышал, как его зовут откуда-то издалека, как будто из далекого детства:
- Григорий! - вдруг раздалось где-то вдали его имя, и оно словно эхом отозвался по всему тоннелю, как когда-то в детстве разносилось по бесконечным полям, когда мать звала его домой вместе с братьями.

  Поначалу Орлов думал, что просто сходит с ума от усталости и полной безысходности, ведь по имени в поезде его никто не звал, все Орлов или граф, а значит, эти звуки слышаться только в его голове, а значит их дела с Грилишем совсем плохи. Но в сумраке тоннеля его имя продолжало звучать вновь и вновь, и тут он вспомнил, кому он мог сказать, как его зовут на самом деле.  Ну, конечно, так мог кричать только один человек, и этот голос был совсем не похож на голос его матери, последняя буква его имени то пропадала, то вновь появлялась где-то все ближе и ближе.

  Орлов неожиданно для себя встал, покачиваясь из стороны в сторону, как дерево на сильном ветру и, взвалив поудобнее на себя Грилиша, побрел дальше на звук своего собственного имени.

  Луиджи сумел догнать девушку только тогда, когда возвращаться одному уже не было никакого смысла, а на его предложение вернуться назад, Жанна посмотрела на него так, что он больше не сказал ей ни слова, а только взял ее за руку, подсвечивая в темноту фонариком, доставшемуся ему на память от операции по спасению собственного сына. И еще эти странные звуки впереди: они на какое-то время прекращались, а потом появлялись снова, только теперь слышались с каждым шагом все более отчетливо.

  Жанна первой увидела в темноте тоннеля своего графа и бросилась к нему, сломя голову, как бежала тогда, когда спасалась от немецкого дирижабля. Наверное, она была готова взвалить на свои плечи его и этого английского джентльмена, чтобы только помощь Орлову, но те были словно связаны одной цепью и сделать это поначалу не удавалось даже подоспевшему Луиджи, пока они с графом, наконец, не разделили между собой тяжесть Грилиша.


  Когда с помощью других пассажиров они затащили англичанина в вагон, то оказалось, что ничего страшного с его ногой не произошло и даже не было никакого перелома. Куда больше пострадала его голова во время падения на землю, но Джина уже возилась с жертвой тоннеля с помощью лекарств, доставшихся ей в наследство после немецкого госпиталя. Куда больше досталось Орлову, неизвестно сколько, тащившем на себе подданного ее величества, но Жанна оказывала ему помощь без всяких лекарств, хотя граф просто нуждался в отдыхе и покое.

  Шварцу с французом не пришлось далеко отходить от поезда: как только немец увидел табличку с названием "M;nchen 72", то сразу понял, где они находятся, а вот узнать время они просто не успели. Поезд "Санетти" издал длинный предупреждающий гудок, и они едва успели заскочить на подножку последнего вагона уже тронувшегося поезда, а дальше их ждала Германия и пока не было до конца понятно, правильно ли они поступили, вырвавший из всегда такой солнечной и гостеприимной Италии.