Очередь Губашлёпа. Глава 2 Сергей

Автобус привычно катил по Лубинскому проспекту, когда Сергей заметил бегущую собаку. Дворняга, тощая, словно велосипед, измождённая многодневным голодом, но непривычно высокая для обычной беспородной собаки, бежала, сосредоточенная на чём-то своём, ведомом лишь ей одной. Эта сосредоточенность поразила Сергея; давно он не видел существа, излучающего такое щемящее одиночество. На ней словно лежала печать судьбы, и прожитые испытания оставили неизгладимый след.


Её глаза, беспокойные и страдальческие, одновременно выхватывали мелькание машин и пешеходов. Автобус двигался медленно, и собака бежала параллельно, не отставая. Сергей, не отрываясь, внимательно наблюдал за ней сквозь окно. На следующем перекрёстке автобус обогнал её и умчался вперёд.


Сергей заметно занервничал. Смутное негодование поднялось в его душе; он чувствовал бездомных собак так, словно был родной матерью, потерявшей ребёнка. Не говоря ни слова, он обратился к Антону:


— Выходим, надо выйти.


Уже на ближайшей остановке Сергей объяснил:


— Собака голодная, скорее всего, несколько дней. Сейчас должна подойти. Здесь за углом есть ларек с пирожками. Купи пять штук с мясом. Если будет очередь, подождём.


Через несколько минут появилась собака. Озираясь, она неуверенно шла навстречу Сергею, который спокойно ждал её. Привычным жестом, полным дружелюбия и внимания, остановил её, произнеся несколько волшебных слов, понятных только ей. Антон, возвращаясь с пирожками, увидел трогательную картину: Сергей сидел на парапете тротуара, и рядом с ним послушно сидела незнакомая собака. Казалось, они давно знакомы и ведут неспешную беседу. Оба выглядели довольными встречей, словно после долгой разлуки. Антон улыбнулся своей неровной, немного странной улыбкой. Подойдя ближе, он протянул Сергею пирожки.


— Кормить будем медленно, чтобы не было заворота кишок, — ответил тот.


Собака ела жадно и с аппетитом, с нетерпением поглядывая на каждый новый кусок. В её глазах плескалась радость сытости. Сергей спокойно наблюдал за ней, не прикасаясь, не сюсюкая, не разговаривая. Он знал, что эта встреча мимолётна, но собака запомнит его на всю жизнь. Съев пирожки, она едва коснулась мордой его руки в знак благодарности и, не получив ответа, отошла на шаг. Сергей прочёл признательность в её глазах.


В нескольких метрах продавали газированную воду. Женщина в белом халате и кружевном чепце стояла за столиком передвижного аппарата и торговала водой с сиропами и без. Она задумчиво глядела в никуда, погружённая в свои мысли. Белый халат облегал её полное тело, в некоторых местах промок от жары и пота и предательски прилип к коже. От этого она казалась ещё более прекрасной, словно святой, сошедший с наивной картины. Несмотря на жару и воскресный день, клиентов было немного, и она всё глубже погружалась в полуденную дрёму.


Сообразив, что после жирных пирожков собаку наверняка мучает жажда, Сергей подошёл к ней и с присущим ему шармом произнёс:


— Милая барышня! Не дайте умереть от жажды этой божьей твари. Дайте, пожалуйста, простой воды в какой-нибудь тарелке.


Продавщица ухмыльнулась, не поднимая глаз; ей было приятно услышать такое любезное обращение. Подняв свои ярко накрашенные глаза, она увидела перед собой красавца и на мгновение оторопела, впав в ступор. Она не верила своим глазам; казалось, сон стал явью, или сон ещё не покинул её. Это неземное создание возникло из небытия её грёз.


Перед ней стоял красавец, что-то говорил, но она ничего не слышала, лишь любовалась его красотой. Будто ангел снизошёл к ней. Её глаза увлажнились, дыхание стало ровным, словно она погрузилась в гипнотический транс. До неё доносились его слова, словно во сне, издалека. "Он хочет от меня воды, простой воды для этой собаки. Он добрый", – успела подумать она. Очнувшись от забытья, женщина несколько секунд вслушивалась в себя, потом тихим грудным голосом произнесла:


— Для вас можно всё.


И налила чистой воды в миску.


Сергей, беря миску одной рукой, другую положил на пухлую руку женщины, замершей от удивления и восхищения, и произнёс:


— Вы так великодушны, благодарю вас, барышня. Жарко сегодня, наверно, будет дождь.


С этой самой минуты в женщине началось необыкновенное внутреннее преображение. Как будто ангел коснулся её руки и освятил её душу, даровав покой и гармонию. Со временем её будет не узнать – алгоритмы подсознания медленно и необратимо начнут свою работу по преображению к её изначальному эталону красоты. Она подтянется, станет неузнаваемо стройной, изменятся её привычки и взгляды. И радость от этой встречи она пронесёт в себе всю жизнь. Умилённая и притихшая, она стояла, слушая в себе начавшуюся работу преображения.


За этим превращением наблюдал Антон. Он стоял в стороне и улыбался всему увиденному. Подобные случаи он видел и раньше: стоило Сергею зайти в продуктовый магазин, как девушки-продавщицы наперебой зазывали его к себе. Словно в курятник заходил петух, все оживлялись и просыпались от спячки. И после его ухода в воздухе ещё долго витал дух чувственного волнения. Всем хотелось вздохнуть полной грудью и жить радостно, несмотря ни на что.


Напоив собаку, Сергей погладил её по голове и, легонько подтолкнув вперёд, сказал:


— Иди. Ты и я — мы никому не нужны в этом заблудшем мире.


Собака словно поняла его слова и побежала вперёд, не оглядываясь.
Сергей глядел ей вслед и пробормотал:
— Вот ведь тварь божья! Понимает с полуслова. Уважаю за характер. Ну что, дружище, пошли лопать блинчики!


После воскресной трапезы они решили прогуляться по набережной Иртыша. Подходя к реке, жаркий июльский зной сменился живительной сырой прохладой. Свежесть реки с характерным запахом речного микрокосмоса обнимала и ласкала их раскалённые головы, а стеклянный песок обжигал ступни. Было восхитительно приятно получить такой подарок от матушки-природы. Они шли неторопливым шагом и тихо беседовали.


В этой странной дружбе Антон был больше слушателем, тем редким сосудом, куда вливается информация и остаётся там навсегда. Сергей был внутренне благодарен ему за это редкое качество. Сегодня он словно на исповеди открывался, изливая сердечные признания. В этом душевном откровении было много сокровенного. Видимо, он больше не мог держать этот груз в себе. Говорил он сбивчиво:


— Почему я выбрал психиатрию? От природы я очень ленив и любую работу могу выполнять только по настроению, поговорив с собой и внушив себе, что это необходимо. Как говорится, что бы ни делать, лишь бы ничего не делать. Как ты, стоять у станка, резать и штопать, спасать физически и отдавать себя полностью я не способен. Это подвиг для сильных духом и телом — таких, как ты. Или это твоя деревня дала тебе эту животную выносливость, или генетика твоих предков… Только на деревенского человека ты не похож, я за тобой не первый год наблюдаю. В тебе есть аристократизм и сила. Я по-хорошему завидую тебе и твоей любви к матери. Такая любовь греет тебя и будет всю твою жизнь питать материнским теплом. И даже после её смерти она не покидает тебя. Чудесная у тебя была мать, жаль, что погибла.


— У меня этого никогда не было. При живых родителях я сирота.
Мать приезжала откуда-то, всегда красивая и чужая. Не было ласк и даже элементарных объятий. Я терялся и не знал, как себя вести, хотелось бежать на улицу, в свой привычный мир. Улица была для меня всем, там я познавал жизнь. Отец появлялся редко, смотрел на меня, и я чувствовал его сожаление и чувство вины. Кажется мне, что я любил и жалел его, и с годами это чувство только росло; он был сильно пьющим человеком. Помню его сильные руки, и как мне не хватало его каждый день.


Мой мир был сосредоточен на жизни бабушки. Её хлопоты, забота обо всём и всех, её опыт были примером для меня. И всё-таки это другой уровень жизни, где нет молодого задора и движения молодой энергии, где есть постоянное чувство тревоги и тоски. Это неправильно, когда ребёнок живёт с бабушками и дедушками, без матери и отца. Но и бабуля также не давала мне любви. Всё было как битва за нищенское, скудное качество жизни. Не жизнь, а выживание наблюдал я своими детскими глазами. Бедность удивляла меня. И хоть я был маленьким, я не соглашался с этим обстоятельством. Всегда чувствовал внутренний протест против нищеты.


Жили мы в длинном бараке с несколькими семьями, на восемь квартир. Было печное отопление и удобства во дворе. Напротив барака находились сараи для хранения дров и угля. Это был своеобразный микрокосмос со своим запахом сырости и мочи в общем коридоре, запахом пирогов, жареной картошки, общие застолья на праздники, пьяные драки, побитые жёны и взаимовыручка в беде — всё это как результат безвыходного и близкого житья. Такой крысиный ад, по которому я сейчас тоскую. В одной квартире жил дядя Жора, и, видимо, он хорошо зарабатывал. Так я решил по запаху, который частенько исходил из его квартиры. Как-то раз я постучался к нему в дверь в надежде, что он покормит меня. Я громко стучал и спрашивал: «Моня?» С этого вопроса меня стали называть Моней.


И представь себе такую картину. Я стою перед этим дядей Жорой и вдыхаю запах варёного ароматного мяса. Дядя Жора сидит за круглым столом, на столе стоит большая дымящаяся кастрюля с необыкновенным запахом мяса, от которого кружится голова, я вдыхаю в предвкушении угощения! И нет! Марочка! Дядя Жора протягивает мне кусок хлеба и говорит: «Иди домой!» Навсегда запомнил эту картину. Много потом вкушал я благородной вкусной пищи, но тот запах варёного мяса врезался в мою память вперемешку с обидой и непониманием видимых вещей. Не мужик был дядя Жора — мужик мужика чувствует и не оставит в непонятках. Сытый голодного не разумеет. Мы не голодали, но мясо было только по праздникам или в гостях у тётки.
Однажды бабушка заступила на ночное дежурство, и я, как обычно, остался один в пустом доме. Ночь прокралась в комнату вместе с тихим шорохом. Это была крыса, огромная, как мне тогда казалось. Она хозяйничала, выискивая крохи съестного, но, заметив, что я проснулся, замерла, словно очнулась от своих хлопот. Её взгляд, острый и пристальный, впился в меня, оценивая. Секунды тянулись мучительно долго, превращаясь в подобие вечности. Мне, несмышлёному мальчугану лет четырёх, она виделась чудовищем, величиной с кошку. Несмотря на страх, я сохранял странное спокойствие, чувствуя себя незваным гостем в собственном доме. Было очевидно, кто здесь хищник. Но в её глазах, пусть и звериных, промелькнуло что-то похожее на раздумье. Крыса не тронула меня. Годы спустя, изучая специальную литературу о крысах, я вдруг проникся уважением к этим существам. Той ночью рядом должна была быть мать. И я спрашиваю тебя – что со мной не так? Почему я не понимаю этого?


Антон внимательно слушал, и перед его внутренним взором разворачивались живые картины жизни Сергея. Он выждал, дав другу передышку после пережитых воспоминаний. Опустив взгляд, Антон тихо заговорил, будто боясь задеть оголённые нервы:


– Всё может повториться вновь, Сергей. Не знаю, что за проклятие висит над вашим родом, но любовь словно испарилась из него. Дети рождаются один за другим, но не знают материнской ласки. Началось ли всё с твоей бабушки, которая не сумела передать любовь твоей матери, а та – тебе? Или это что-то более древнее? И ты, кажется, тоже не способен любить и дарить тепло. Словно печать рода, носите вы холодное сердце, и в ваших венах струится ледяная кровь. Как по злой спирали, всё повторяется снова и снова. Но если ты захочешь разорвать этот порочный круг, спроси себя, хватит ли у тебя душевных сил для этой тяжкой работы. Если будешь готов, построй для своей души храм из чистых мыслей и поступков. Никогда, слышишь, никогда не чувствуй себя жертвой! Ни при каких обстоятельствах. Стоит тебе позволить себе жалость, и ты навсегда останешься рабом своей судьбы. Жалость отравляет разум и парализует волю. И других не смей жалеть. Понимай их боль, помогай несчастным, но не жалей.


А матери позволь быть такой, какая она есть. Человек, считающий себя жертвой, рано или поздно превращается в палача. Ты и не заметил, как сам стал им, отплачивая ей годами равнодушия и невнимания. Разберись в себе, отпусти все непрощённые обиды, попробуй стать счастливым, и тысячи людей вокруг тебя согреются от твоего света и тепла. Не считай себя никому не нужным. Давно пора искать того, кто нужен тебе и кто нуждается в тебе. Таков мой ответ.


Сергей был поражён простотой и мудростью этих слов, как ясно Антон истолковал его многолетние душевные терзания и обиды. Откуда у этого деревенского парня такое глубокое понимание жизни, откуда в его юном возрасте столько знаний? Всё вдруг встало на свои места, как будто сложилась сложнейшая мозаика. Дышать стало легко, и слёзы благодарности хлынули из глаз, словно в детстве.