Мемуары Арамиса Часть 439

Глава 439. Другие главы «Мемуаров Арамиса», расшифрованные позднее

Здесь я привожу перевод отдельных листов, которые были в папке, озаглавленной «Мемуары Арамиса», и которые мне не удалось расшифровать столь же быстро, как остальные листы.

Король внимательно выслушал Кольбера.
– Господин Кольбер, – сказал Король. – Герцог д’Аламеда оказал большую помощь Франции. Подготовьте указ о награждении его Орденом Святого Михаила посмертно.
– Ваше Величество, мне показалось, что вы сказали «посмертно», – произнёс Кольбер как можно мягче.
– Вам не послышалось, Кольбер, – холодно ответил Людовик.
– Насколько мне известно, герцог д’Аламеда ещё жив, – сказал Кольбер, покрываясь потом от сознания того, что вынужден в чём-то спорить с Его Величеством, хотя и самым покорным тоном.
– Это проблема? – надменно просил Король. – Если награждение должно состояться посмертно, следовательно, к моменту награждения должны быть причины, чтобы оно состоялось именно с такой формулировкой. Кстати, у него имеются родственники, наследники?
– Насколько мне известно, у него нет родственников, но есть наследники, – ответил Кольбер.
– Виконт де Бражелон? – спросил Людовик. – Общий наследник этой четвёрки! Он ещё жив?
– Про этих людей никогда нельзя с уверенностью сказать, живы они, или погибли, – ответил Кольбер. – Формально известно, что якобы все они погибли, но вы знаете, Ваше Величество, с ними всё время случаются какие-то необъяснимые вещи.
– Господин Кольбер! – строго сказал Людовик. – Вы занимаете у меня не ту должность, которая даёт вам право не знать с достаточной точностью, кто из числа достаточно значимых людей, будь то друзья или враги государства, жив, а кто мёртв. Вы не должны предполагать, вы не должны гадать, вы должны знать достоверно. У вас для этого достаточно средств и людей.
– Точно так, Ваше Величество, – вынужден был согласиться Кольбер. – Мне лишь нужно уточнить, свериться с последними сведениями, которые поступают ко мне, и через два часа я дам Вашему Величеству точный ответ относительно того, жив ли виконт де Бражелон, или же погиб.
– Вы не узнаете этого достоверно даже если я вам дам на это целые сутки, – возразил Людовик. – Я уже имел много возможностей убедиться в том, что эта четвёрка обводит вас вокруг пальца как младенца. Итак, мы узнаем, имеются ли у герцога д’Аламеда наследники после того, как у нас будут весомые причины наградить его Орденом Святого Михаила посмертно. Но вы, кажется, сказали, что у него всё-таки имеются наследники помимо виконта. Кто же это?
– По неизвестным мне причинам недвижимое имущество герцога перешло во владение сыну герцогини де Лонгвиль по имени Шарль-Пари, – сказал Кольбер.
– По неизвестным вам причинам? – спросил Людовик с усмешкой. – Вам не пришло в голову, что это, быть может, сын герцога д’Аламеда? Внебрачный, разумеется.
– Герцог де Лонгвиль признал его своим законным сыном, хотя, поговаривают, что ему достоверно известно, что его истинный отец – Франсуа де Ларошфуко, – ответил Кольбер.
– Кольбер, вы сказали глупость! – воскликнул Король. – Никогда ни один супруг не может похвастаться тем, что ему достоверно известно, кто отец тех детей, которых он считает своими! И уж тем более, тех, которых он своими не считает!

Я записал этот диалог по той причине, что мне известно о нём. Карлик Преваль пересказал его герцогине де Шеврёз, поскольку он вынужден был стать и её информатором также. Раньше он шпионил только лишь в пользу Кольбера, но Шевретта припёрла его к стене. Под страхом разоблачения перед Его Величеством, что было бы для него хуже смерти, или, точнее, что означало бы для него бесславную и мучительную смерть, он купил её молчание тем, что всё, что узнавал, рассказывал и ей тоже.
Шевретта прислала мне записку с записью этого разговора и предостерегла меня, чтобы я опасался покушения. Действительно, Кольбер начал охоту на меня. Точнее, он её усилил, так как охоту на мою жизнь он не прекращал ни на минуту с того самого дня, как впервые начал считать меня своим врагом. Но он это всячески скрывал, и демонстрировал при разговоре со мной полную лояльность и дружбу.
Поскольку он получил прозрачный намёк от Короля, что Его Величеству было бы очень приятно воздать мне посмертные почести с вручением Ордена Святого Михаила именно посмертно, он воспринял это, как указание на желательность моей смерти.
Не могу сказать, что это письмо спасло меня, так как это было не так. Я и без этого письма прекрасно понимал всю опасность, которая исходила для меня от Кольбера и от Людовика, я принял свои меры. Они не знали, где, когда и с кем я бываю, я для них был неуловим. Я появлялся словно бы из ниоткуда и исчезал, словно бы в никуда. Даже когда я официально прибывал ко двору с какой-нибудь миссией, вместо меня на встречу ехал мой двойник, которому воздавали почести, адресованные мне, и которому пришлось бы взять на себя первый удар, направленный на меня. Я нарочно дал возможность Кольберу узнать об этом заранее, чтобы не подвергать лишней опасности моего двойника. В нужный момент двойник исчезал, а на его месте оказывался я. По окончании моей миссии я усаживался в свою карету на глазах у всех, но за первым же поворотом оказывалось так, что в карете едет мой двойник, а меня уже невозможно разыскать. Этим фокусам я научился ещё в молодости, но помощь слуг Господних из Ордена и иногда тех моих знакомых дам, с которыми меня связывали узы, скажем так, приятной взаимной и нежной дружбы, весьма облегчали мне мои фокусы, которые я с лёгкостью проделывал со шпионами и наймитами Кольбера.
Но это письмо напомнило мне о былой любви, которая была между мной и Шевреттой. Да, наши пути разошлись. Мы уже не были любовниками. В самом этом письме Шевретта как бы намекала мне, что отлично знает, чьим сыном является Шарль-Пари. И она, кажется, перестала ревновать меня.
Женщина, как правило любит и ревнует одновременно, или же ревнует, даже перестав любить. Но женщина, которая поборола свою ревность, но ещё сохранила частицы любви, это совершенно неординарная женщина. Впрочем, все дамы, с которыми я имел дело, были неординарными в том или ином смысле.
Но, прочтя это письмо, я, конечно, уловил и всегдашний аромат духов Марии. Я с наслаждением поднёс к лицу письмо, вдыхая её запах, такой знакомый, такой любимый, такой забытый, но незабываемый! Многие женщины были красивей её, почти все мои дамы были её моложе. Но она была чем-то особенным. Боже, кажется, я до сих пор люблю её! Что не исключает моей любви и верности другим.
Фраза о том, что никакой супруг не знает достоверно о том, кто является отцом детей, которых он считает своими, была отчёркнута ногтем. Шевретта напомнила мне о том, сколь двусмысленно это звучит из уст Короля Людовика Четырнадцатого.
Да. Так и есть. Людовик Четырнадцатый не был сыном Людовика Тринадцатого, но он был внуком Генриха Четвёртого. А если бы он в действительности был сыном Людовика Тринадцатого, он не был бы внуком Генриха Четвёртого. Такова история этой династии! Да не узнают об этом потомки Короля! Генеалогическое древо чуть было не взрастило чуждую ему ветвь, но случай или, точнее, воля великого Кардинала Ришельё исправила это бесчестье другим бесчестьем! Отцом Людовика Четырнадцатого был сын Генриха Четвёртого. Эту тайну Королева Анна унесла бы с собой в могилу, если бы Шевретта не рассказала мне все обстоятельства, которые позволили мне восстановить истину логическим путём. Но я не предам её огласке.