Николаевка на Урге

               
Второй раз, я попал на Родину отца в семьдесят седьмом году прошлого столетия. Мне тридцать лет, жене Ирине двадцать семь, дочери Ларисе, три годика, по домашниму – Ляля. В этой деревне я и был зачат, но рожать меня мама увезла в Казахстан. И первый раз меня привезли родители в деревню Николаевку (Николавку), Княгининского района Горьковской области, в 1952 году, в возрасте пяти лет. Из тех далёких времён мало что осталось в памяти, но очень хорошо заполнился деревенский пруд, где дети, в жаркие дни с шумом купались и речка Урга. Куда отец, посадив меня на закорки, носил купаться в проточной воде, а сам ловил раков, обшаривая норы. Запомнился ещё пожар, горел дом и ветер клонил бушующее пламя на соседний деревянный дом. Мужики деревни, по очереди качали воду из пруда, ручным насосом и рукавом с брантспойта, струёй, словно жалом гасили пламя, а остальной люд деревни, водой из вёдер поливали соседний дом, не давая ему возгораться и, он парил, похожий на кипящий самовар. Деревня была большой, сейчас не скажу сколько в ней было дворов, но была многолюдной. Запомнилось, как по вечерам деревенская молодёжь, под гармонь, гуляла по единственной улице, с задушевными песнями удалялись за околицу и вновь возвращаясь. Помню баню и яблоки, особенно ветвистую, высокую яблоню, росшую посреди дедовской пасеке где, жили пчёлы и были самые вкусные яблоки… 
И вот в этот вторичный приезд, будучи взрослым человеком, я был поражён безмолвием  деревни и, диким запустением. Дома, не все, но кое-какие были заколоченные, к другим же, на лето, приезжали из города хозяева – как на дачу. И только семей пять, шесть жили безвыездно. Семья председателя, не помню имени и фамилии. Старик Лябин Иван Иванович, с женой старушкой, рядом через дом жил одиноко в кирпичном доме Лябин Николай Иванович, родной брат Ивана Ивановича и рядом с ним дом моей родной тетки, Пелагеи Васильевны Денисовой, урождённой Скотниковой и совсем дверь в дверь покосившийся дом старушки Орловой, которая тоже жила одиноко, в ожидании наезда детей в гости. Не хотели оставшиеся старики деревни «НИКОЛАВКИ», покидать родные гнёзда, как говорят – где родились, там и пригодились. Заросла деревня от болезни по людям – трава по пояс, пруда нет высох, а мой отец говорил, что было в деревне три пруда, магазин, школа четырёхклассная. Зарастает она деревьями сеянцами по воле природы и по всей видимости умрёт, рухнет в зарослях дикого леса. И никто не узнает, что жили в ней, трудились, любили и рожали детей живые люди – Денисовы, Орловы, Лябины, Скотниковы, Алексеевы, Аняткины и многие-многие другие.
***
Мы приехали в деревню не одни, нас туда привезли мои кузины со своими мужьями и разумеется с детьми. Старшая сестра-кузина Маша не поехала, приболела малость, но зато самая деятельная и пробитная кузина Анна-Нюрочка, была с мужем Геннадием Козловым с лужённой глоткой, от которого закладывало уши, когда врал, а врал он постоянно, но врал уверенно и от этого был интересен. Римма с красивым грассирующим французким «Р» и её супруг Станков Юрий, любитель застольных песен и танцев для размятия суставов от усталости... Людмила с мужем Александром, тихим и не заметным мужиком, причём очень внимательным к окружающим и, самая младшенькая кузина Татьяна – лебединой красоты! С мужем высоким и худощавым Салдаевым, так его все называли без имени, по фамилии, уродливым  в подпитие и без тормозов.
А время было весеннее, конец мая, яблоня и вишня роняло своё последнее цветение, как слёзы, усеивая белой простынёй, травы. Пора была вскапывать огород под картошку. А огородик, я вам скажу в деревне, под гектар! Да лопатками. Здесь так на кувыркаешься и, чтобы восстановить здоровье для жены, нужна водочка и баня, после трудов праведных. Лады, в согласии взяли лопаты в руки и, на кровяной мозоль задрачивая черенок – с песнями-прибаутками, анекдотами да шутками, насилуем, рыхлим землю-матушку, под урожай богатый! Долго ли скоро, а всё-таки до шли до огородной межи и, здесь же улеглись вповалку, дуя на свежие мозоли с городской непривычки…
Женщины тоже под устали, ковыряя с нами огород, но ещё и бегали, готовя горячую пищу, да протапливали баньку. Мужики вповалку на земле курили, лениво перебрасываясь словами. И лишь Геннадия голос, как труба, гудел не умолкая. Соседская бабка Орлова, сидела на лавочке у своей раскрытой двери, восхищённо нахваливая работников, над треснутым голосом и с надеждой проговорила:
-  Мне бы, сынки, так-то весело вскопать! Не обидела бы…
Разговор мужиков в раз прекратился, все повернув головы в сторону бабки Орловой. А неугомонный Салдаев, уже где-то принявший на грудь, спросил:
-  Чем заинтересуешь?
-  Так чем мне здесь вас заинтересовать, более нечем, как самогону, выставлю соколики!
-  Так у тебя бабка гектар наберётся! Перелопатить его дорого будет.
-  А ты моих денег не считай, их у меня всё равно нет.
-  Ну хорошо! Ведро самогона выставишь? Вскопаем.
-  Выставлю, чай не шучу я, вскопайте только.
Геннадий Козлов подошёл к Салдаеву, не громко, зло сказал:
-  Дать бы тебе по шее! Ты на её землицу глянь, здесь лемехом надо на отвал, а ты лопатой заручился, придурок!
-  Чего орёшь?! А самогон, ведро.
-  А ты его видел?
Салдаев в новь обратился к бабке:
-  А ведра-то не видать, ты бабка, выставила бы возле себя на лавочке, мы и зачнём.
-  Пошто нет, знамо дело, доставлю. – И бабка Орлова кряхтя поднялась, не торопливо вошла в дом. Все переглянулись, как бы спрашивая, что делать-то будем?
-  Вот Салдаев накаркал, пусть сам и пашет, - отозвался Станков, - а мы пить будем.
-  Из ведра! – Хохотнул Геннадий.
В дверях показалась бабка Орлова с полным, под крышкой ведром, тяжело переваливаясь через порог. Салдаев, подхватился помогая бабке, перехватил ведро, поставил на лавку и открывая крышку, блаженно зажмурился втягивая носом сивушный запах самогона и с нова прикрыл ведро, с улыбкой пропел:
-  Ах как хлебушком пахнет… Может с начало дёрнем, а потом копать?
Станков показал ему кулак, поднимаясь с земли и берясь за лопату. Женщины, по началу спорили, а за тем, чтобы быстрей было, вместе с мужиками похватали лопаты, шагнули на участок. Работа дружно закипела. С перекурами проработали, чуть более пару часов и как первый раз, дойдя до края огородной межи, потные, рухнули на перекопанную прохладную землю. Даже курить не хотелось, молча лежали без движения. Женщины суетились с баней и готовкой теперь уже ужина. Отдыхать им не положено, дети малые не кормленные, с этим огородом.
Отлежавшись, мужики потянулись к ведру, на заслуженный водопой. А женщины, тем временем, откормив детей, гурьбой, с разговорами, поплелись в баню. Мужики курили, осоловелыми глазами смотрели на вечерний закат, вдыхая запахи листвы и разнотравья с горечью полыни. Вечерняя тишина, оглохнув, ложилась на деревню – ни мычанья коров тебе, ни блеяния коз, ни крика петухов, ни лая собак ничего, только лёгкий шелест листвы запутавшегося в них ветра. Пока пили, отдыхая курили и с нова пили, перемывая и обсасывая косточки, своим бабам, прошёл час. Легли первые сумерки, из бани потянулись женщины, с тюрбанами полотенец на голове, громкими голосами предлагая и мужикам, перед ужином, помыться.
Здесь,в Николавке, я впервые мылся в бане, протопленной по-чёрному, в первый и последний раз. Хорошо попарившись веником, я сидел на пологе ощущая невесомое блаженство, а Генка с хохотом выскочил из бани, на ходу одевая трусы. Я сидел и жмурился от удовольствия, а за баней слышался хохот Генки и чей-то говор, а следом в дверях появилась моя жена и тут же, с приседанием, сама взорвалась хохотом.
-  Вы чего?! – В недоумении спросил я.
Наконец отсмеявшись, жена с блеском улыбчивых глаз, произнесла:
-  Ты глянь на себя! Ты как мылся?
Я посмотрел на грудь, живот, на руки выше локтей, всё было в чёрной саже, вот так помылся!.. Оказывается, когда я парился, размахивая веником, я всю сажу со стен и потолка, смахивал на себя. Баня-то протапливалась по-чёрному. Вот так, девятнадцатый век и, я с ним поручкался. А кто сейчас, из современной молодёжи, знает баню по-чёрному, уверен, что и по книгам мало кто читал.
А после завершённых дел, был богатый ужин, с русскими пирожками в лапоть, под свирепый в крепости самогон и под песни, которые красиво стелились в деревенскую тишину.
Спустя время, я ещё не раз приезжал в деревню и каждый раз, кого-то не доставало – ушли оба брата Лябиных из жизни, вместе с жёнами, ушла бабка Орлова, не стало Денисовых, моей родной тётки, ушли Станковы, Скотниковы и многие другие. Последний раз я побывал в Николаевке в 2010году, в июне месяце, привозил на личном автомобиле из Астаны отца, на Родину по прощаться. Побывал он и в школе, где в сорок первом закончил десятый класс и, ушёл на фронт. Школа его заросла деревьями и изнутри, и с наружи, без окон и дверей. Лежит теперь мой папка вместе с мамой рядышком, а по середине их правнук, мой внук Матвей, в городе Астане, в тёплом Казахстане. Отец ушёл из жизни на девяностом году. Кладбище в Астане очень красивое, утопает в зелени и ровных дорожках асфальта. Имеется и церковь, и целый комплекс для отпевания усопших. Вот так, начал за здравие, а кончил за упокой. Да ведь оно и в жизни так происходит.
               
                Конец.