Должники

Повесть

     По платформе Павелецкого вокзала в Москве не спеша шёл довольно молодой мужчина в штатском с дорожной сумкой в руке. Высокий рост и широкий шаг позволяли ему легко переступать через лужи на ухабистом перроне. Он недовольно хмурился, отмечая, что в таких же ямах и лужах были сейчас, в середине девяностых, тротуары и дороги по всей России.
     Особенно удручало, что причиной тому был не только постсоветский кризис. Даже в советское время у нас не умели укладывать асфальт правильно, чтобы вода стекала от середины дороги к обочинам, а не застаивалась на поверхности, разрушая её. О ливневой канализации и понятия не было.
     В этом отношении ничего не изменится к лучшему и в дальнейшем, в относительно стабильные 2010-е годы, когда твёрдым покрытием займутся южные бригады.
     Они станут ровненько-ровненько выутюживать поверхность современными асфальтоукладчиками, считая нулевой уровень высоким качеством своей работы, как в горах.
     Дворы и тротуары превратятся в плоские «противни» без стока, в которых начнёт скапливаться дождевая вода выше щиколоток. Черпайте босоножками, пока сама не высохнет.
     Также и с дорогами. Даже если вдоль обочин будет устроена ливневая канализация, то решётки для слива обязательно установят выше уровня воды.
Никогда у нас не удастся казённому рублю сверху вниз на землю упасть и в нормальную дорогу превратиться. На лету его, желанного, по карманам расхватывают.
     С такими мыслями мужчина подошёл к своему вагону, поздоровался с проводницей в униформе и предъявил ей билет с удостоверением личности офицера.
– Должников Андрей Петрович, – зачем-то вслух прочла она и улыбнулась ему снизу вверх. – Какая необычная у вас фамилия!
– Судьбоносная, – усмехнувшись своим мыслям, пассажир согласно кивнул и прошёл в своё купе.
     Времени до отправления поезда оставалось ещё достаточно. С юных лет Андрей следовал правилу: самое верное средство, чтобы не опоздать – это явиться в назначенное место заблаговременно.
     Навсегда отпечатались в его памяти слова командира курсантской роты в военном училище: «Лучше встать в строй на одну минуту раньше, чем на одну секунду позже!»
     Пунктуальность и аккуратность прививалась курсантам требовательностью командиров, самим распорядком дня и образом военной службы. Через «я забыл» или «не успел».
     Порядок в казарме наводился с построения роты с тумбочками на плацу, чтобы оставить на нём всё лишнее, не предусмотренное для хранения воинскими уставами.
Командир роты даже издал в училищной типографии собственноручно написанную им брошюру «Советы дежурному по роте», вобравшую в себя многолетний опыт службы.
«Советы нам тут дают толковые! – смеялись курсанты, отбивая табуретами кантики на постелях, ровняя одеяла по полоскам и придавая сугробам вдоль бордюров квадратную форму лопатами. – В кого нам здесь дураками-то быть?»
     Шутки шутками, но ротный им достался действительно хороший, отмечали однокурсники, немало полезных навыков сформировалось у курсантов благодаря ему.
Андрей поставил сумку в рундук, повесил ветровку на крючок, опустил вниз крышки обеих нижних полок, раздвинул в стороны занавески с эмблемой Российских железных дорог и занял своё место у окна. Он любил железную дорогу. Прежде всего, за возможность с удовольствием читать в пути.
     Привычка к интересному чтению появилась ещё в детстве. С тех лет выработался своеобразный обряд: дома он намазывал маслом огромный кусок батона, наливал пол-литровую кружку горячего чая и поудобней усаживался в кресле у окна.
Всё. Вот теперь – готов! Можно открывать книгу. Сейчас он поставил на столик бутылку фанты, положил шоколадный батончик и достал из бокового кармана сумки повесть Владимира Клавдиевича Арсеньева о Дерсу Узала.
     К этой книге он подбирался уже давно. О рассказанной в ней таёжной истории узнал ещё в школьные годы из одноимённого кинофильма, а через много лет купил и саму книгу. Произошло это на экскурсии в Пржевальске (ныне – Каракол), куда он ездил с группой отдыхающих из военного санатория «Иссык-Куль» в Тамге, в Киргизии.
     Должников оказался в нём на реабилитации после гепатита, полученного на службе в жарком и пыльном туркестанском гарнизоне. И двух месяцев не прошло после выпуска из военного училища, как его угораздило прихватить «желтуху», очень распространённую в среднеазиатских республиках.
     Подобных Андрею реабилитантов в санатории находилось немало. Врачи говорили, что этот год выдался «лейтенантским» по численному преобладанию молодых офицеров над старшими возрастами. Большую прибавку контингента давал Афганистан.
     Ежедневно в лейтенантской компании насчитывалось десятка полтора-два выпускников военных училищ разных родов войск текущего и ближайших к нему годов. Одни из них приезжали на отдых из госпиталей, а другие уезжали, возвращаясь по своим войсковым частям.
     День, в который была приобретена упомянутая книга, особенно запомнился Должникову. После возвращения с экскурсии к нему в номер зашёл Саша Демаков, товарищ по компании.
     Они были одногодками по рождению и по окончанию военных училищ, только Должников закончил авиационное, а Демаков политическое.
– Привет! – появился он в дверном косяке, раскрыв незапертую дверь. В его взгляде чувствовалась некоторая затаённость.
– Привет! – повернулся ему навстречу Андрей. – Что-то тебя уже несколько дней не видно? Заходи!
– Домой летал, с матерью повидаться, – невесело кивнул Демаков. – Заходить не буду – обхожу все номера, с нашими ребятами прощаюсь. Завтра рано утром уезжаю в аэропорт.
– А я на экскурсии был, – Андрей показал ему книгу, – взял там хорошую вещь! Как видишь, в Средней Азии есть что выбрать из нашей литературы.
– Здо;рово! – оживился Демаков. – Слушай, Андрюха, подари её мне!
– Да я же её ещё вообще ни разу не читал! – удивился просьбе Должников.
– Другую такую же себе купишь. Ты же пока в Союзе остаёшься, а я ведь на войну возвращаюсь, – негромко добавил Демаков.
     В его случае это была особенная ситуация. Все «афганцы» из санатория возвращались на войну в свои войсковые части, как и положено. У каждого из них обязательно имелся в Союзе свой родной военный гарнизон, в котором у многих оставались их жёны, дети, друзья, сослуживцы. Так тоже положено по логике жизни, но у Саши Демакова такого гарнизона не было.
     «Гордись! – объявил ему кадровик в штабе Туркестанского военного округа в Ташкенте, вручая предписание к первому месту службы. – Ты, единственный, едешь в воюющую 70-ю отдельную мотострелковую бригаду в Кандагаре!»
В те годы все выпускники военных училищ подавали рапорта о направлении в Афганистан для дальнейшего прохождения службы. В Армии так принято. Написал подобный рапорт и Должников. Писали все, а выбрали немногих, в их числе Александра Демакова.
     Так и поехал Саша на войну со всем вещевым имуществом, которое лейтенанту перед выпуском из училища выдали, в том числе с парадной шинелью, парадной фуражкой, парадными кителем и бриджами, белыми рубашками и перчатками, золотистым парадным ремнём.
     Со всеми личными вещами, которые на войне также не нужны, как и парадная форма, только напрасно руки к земле оттягивают и место в палатке занимают. Со справкой из училища о том, что за период обучения он жильём не обеспечивался. У человека ещё даже своего угла во всей Советской Армии не имелось! Чемодан оставить негде!
     Должников смутился, досадуя на себя за то, что сам первым не догадался сделать товарищу подарок. Ведь парень уходит на войну. Не как в кино, а по-настоящему.
     Пусть хотя бы сейчас человек вниманию порадуется. Как-то ещё его судьба сложится?
– О чём разговор, – конечно, возьми! – протянул ему книгу Андрей.
– Не, ну ты её подпиши! Как положено! – широко улыбнулся Саша.
     Впоследствии Должников не смог вспомнить дословно, что именно написал ему на обороте обложки.
Что в таких случаях обычно люди пишут? Такому-то от такого-то на добрую память, подпись, дата.
– Вот видишь, как полезно уметь работать с людьми! – повеселел Саша.
– То есть? Ты о чём? – настороженно взглянул на него Должников.
– Ну, ведь ты же сначала не хотел подарить мне эту книгу? – серо-голубые Сашкины глаза довольно просияли. – А я тебя убедил, ведь я же замполит! Умею с людьми работать! Нас этому учили.
– Твоё учёное замполитство здесь совершенно ни при чём, – Андрей замполитов недолюбливал как класс, но Сашку уважал за Афган. – Ты на войну едешь, Саша, и именно этим сказано всё. Мне неудобно, что я сам тебе книжку не предложил. Будь жив и здоров! Прости, если что-то было не так.
– Всё нормально, Андрюха! – на прощание протянул ему руку Саша. – Удачи тебе! Прощай! Будь здоров и ты!
     Через пять месяцев Саша погиб в Афганистане. Погиб по-командирски и как самый настоящий комиссар. Он сам принял решение в одиночку остаться прикрывать своих отходящих солдат.
     Четырежды раненный в бою, истекая кровью, он подорвал себя последней гранатой, чтобы не попасть в плен и уничтожить побольше душманов.
     За этот подвиг заместителю командира мотострелковой роты по политической части лейтенанту Демакову Александру Ивановичу было посмертно присвоено звание Героя Советского Союза. Должникову стало известно об этом только через три года.
     А много позже он прочёл о Саше Демакове в газете, что среди личных вещей героя, хранящихся в Новосибирском высшем военно-политическом общевойсковом училище, находится книга В. К. Арсеньева «Дэрсу Узала». Конечно, та самая, которую он подарил Демакову на прощание.
     Сейчас Андрей открыл такую же книгу на первой странице повести и попытался начать чтение. Ему представилось, как эти самые строки мог читать Саша в палатке под Кандагаром. По фотографиям на совместной экскурсии в Барскаунское ущелье, Должников хорошо представлял себе его облик: широкий лоб и кучерявый стриженый чуб, внимательный взгляд и открытая улыбка. Вспоминались его спокойные манеры и негромкая немногословная речь. Роста он был среднего, нормальной комплекции. Такие ребята уверенно чувствуют себя на спортивных снарядах и беговых дистанциях. Души снаружи не видно, а внешне обычный парень, каких большинство. И только подвиг показал, что он лучше многих.
     Вскоре после своего первого прибытия в Кандагар, ещё до заболевания «желтухой», Демаков проявил себя на боевом выходе смелым, тактически грамотным и инициативным офицером.
     Когда автоколонна с грузом для голодающих дехкан, в которой он ехал, попала под огонь душманов, то Демаков не стал прятаться, а первым открыл ответный огонь из автомата, и вскоре к нему присоединились другие офицеры и солдаты. На первый взгляд, казалось бы, ну и что в этом особенного?
     В тебя стреляют, поэтому и ты стреляешь в ответ. Тем более что в наших войсках в Афганистане обычно соблюдалось установленное опытом ведения боевых действий правило: сразу же отвечать противнику всей огневой мощью колонны.
     На самом же деле всё не так просто. Когда в человека стреляют из засады, то его первым желанием будет уйти из-под огня: упасть, спрятаться, убежать, если не оторопел. А дальше – по обстановке. Если противник его не заметил, то есть соблазн затаиться в укрытии, отлежаться. Высунешься – убьют.
     Если ты станешь стрелять, то обнаружишь себя, и противник откроет огонь по тебе самому. Не безопаснее ли отмолчаться? Да, безопаснее. Пусть напавшие душманы стреляют по другим солдатам, по тем твоим сослуживцам, которые отстреливаются, но только не по тебе. Мысль подлая, но правдивая.
     Должников узнал об этой истине вскоре после окончания военного училища, в день прибытия в штаб Туркестанского военного округа в Ташкенте.
     Дальнейшего распределения к новому месту службы нужно было ожидать в течение нескольких дней. На это время его разместили в военной гостинице.
     Соседом по номеру, пропахшему арбузными и дынными корками, оказался старший лейтенант, сапёр, с перебинтованной кистью левой руки. Он назвал себя Юрой.
     После знакомства старлей поставил здоровой рукой спичечный коробок на стол, оттянул в сторону какую-то пружинку на большом пальце левой руки и, отпустив её, захватил коробок. Потом здоровой рукой достал из коробка спичку и чиркнул по боковой стороне.
– Куришь? – затягиваясь сигаретой, он подвинул Должникову протезом кисти открытую пачку «Космоса».
     Поражённый увиденным зрелищем, Андрей отрицательно мотнул головой.
– А что с твоей рукой?
– Не знаю. Улетела куда-то, – привычно для раненых пошутил Юра.
     Он был всего на 4 года старше Должникова. Выпускник Тюменского высшего военного инженерного училища. Красный диплом на выпуске, три года службы в Германии, один год в Афгане и вот – холостой инвалид в расцвете лет.
     Должников почувствовал себя неловко, впервые увидев человека, покалеченного на современной войне. Удобно ли его расспрашивать? Не оборвёт ли необстрелянного новичка? Оказалось, что сейчас Юрию самому захотелось высказаться.
– Ставь чайник, – кивнул он Андрею на стоящую на тумбочке литровую стеклянную банку.
     Должников налил в неё пахнущую хлоркой воду из-под крана и вставил самодельный кипятильник из двух бритвенных лезвий «Нева», примотанных нитками к спичкам.
– Как же так получилось? – присел Должников у стола, повернувшись к старлею.
– В Афгане автоколонны без нас не ездят, – нервно почесал Юрий чёрные усы. – Сначала пешком идём мы, сапёры. Проверяем щупами и собаками дорогу, а потом уже едет колонна с охранением. Духи первыми стреляют тоже сначала в нас, а потом уже по броне и машинам. Вот мне и перепало.
– Значит, сапёры под духовскими прицелами в полный рост идут впереди боевого охранения? А боевые машины пехоты и танки за ними жмутся?
– Авиация, да ты слова наши знаешь? – одобрительно улыбнулся старлей.
– Так я же не лётчик в небесах, а земной командир взвода радиосвязи в авиации. Нам в училище общую тактику тоже давали.
– Ну, тогда тебе придётся поездить по афганским дорогам. Эта война надолго. На всех хватит. Только сам туда не рвись. Знаешь же главное правило военной службы?
– Конечно! Ни на что не напрашивайся, ни от чего не отказывайся, если приказывают.
– Ну да. А сам всё, что видишь и слышишь, на ус наматывай и соображай. Опыт пригодится. Ничего, не робей! Все мы поначалу зелёные, как ж..па у кузнечика, а потом «зубрами» становимся. Кулачок, смотрю, у тебя приличный, значит, порядок во взводе будет. А на дороге под обстрелом сразу падай под машину и лежи там, за колёсами, не дёргайся. Если начнёшь стрелять, то тебя самого духи погасят, – сапёр показательно затушил докуренную сигарету, растерев её в пепельнице. – Есть боевое охранение, вот они обязаны стрелять, защищать колонну. Они за броней, у них пулемёты и пушки. В первую очередь это их дело, а не твоё.
     Вот так Должников впервые услышал об известной всем «афганцам» «окопной правде», про которую нет ни слова в воинских уставах. Это одна из множества запретных тем, о которых помалкивают участники боёв.
     Молчат не всегда из скромности, как говорят и пишут о них журналисты, а чаще всего для того, чтобы не ворошить неприятные воспоминания, потому что война – это прежде всего очень большая подлость во всём, а потом уже героизм, награды, ветеранские книжечки и льготы уцелевшим. Но судить об этом в полной мере могут только участники боевых действий.
     Тем величественнее предстал в сознании Должникова первый подвиг Александра Демакова, когда он не побоялся первым открыть ответный огонь по душманам, напавшим на автоколонну из засады. Ведь он, мотострелок, не мог не знать о том, что этим поступком идёт на смертельный риск.
     Однако он сделал это осознанно, как офицер и замполит. Он же возглавил группу солдат, с которой совершил обходной маневр и нанёс фланговый удар, обративший душманов в бегство. За тот бой лейтенанта Демакова представили к ордену «Красной Звезды».
     Должников потом всю жизнь жалел о том, что мало они с Демаковым общались. В ту пору никто и предположить не мог, что Александр вскоре погибнет героем, а Андрей через много лет станет писать о людях и событиях, о которых нужно помнить.
     А ведь, наверное, неспроста соприкоснулись невидимые нити их судеб. Даже решающая дата в их жизни совпала: в один и тот же день Саша Демаков погиб, а Должников познакомился со своей будущей женой. Получилось нечто вроде передачи жизненной эстафеты, с которой Андрей так в дальнейшем и шёл по судьбе и службе – с чувством долга.
     Он считал себя должником всех офицеров и солдат, воевавших и погибших в Афганистане, а потом и в Чечне. Долги отдавал постоянной готовностью встать с ними рядом и сохранением памяти о них, своих товарищах и сослуживцах, знакомых и незнакомых, прославленных и неизвестных. Ведь написал же Борис Полевой об Алексее Маресьеве, и имя героя стало известно всей стране.
     Обязательно надо рассказывать о героях! Нельзя их имена забывать, потому что они своими подвигами продлили наши жизни.
     Должников вернулся от воспоминаний к книге. Начал читать, но мысли всё равно уносили его в прошлое. Сосчитал пофамильно, что в отряде Арсеньева было четырнадцать человек. Тут же ему подумалось, что в состав разведывательно-диверсионной группы спецназа ГРУ входит почти столько же – шестнадцать человек.
     А с Демаковым на боевом выходе было пятнадцать солдат, то есть вместе с ним самим – те же шестнадцать. Количество проверено временем. Из-за подобных мыслей Андрею никак не читалось, и он стал смотреть в окно.
    Тем временем в вагон заходили всё новые пассажиры. Когда до отправления поезда осталось менее одной минуты, несколько человек побежали по перрону. На поезда частенько кто-нибудь опаздывает. Как правило, это либо очень занятые люди, либо раздолбаи, которым никогда и ни на что времени не хватает. Поезд тронулся, и в его купе вошёл запыхавшийся мужчина лет двадцати семи.
– Вот же, блин, чуть не опоздал! – матюкнулся он и плюхнулся на полку напротив Должникова. Андрей понимающе взглянул на него.
– Короче, вижу, что я опаздываю! – отдуваясь, продолжил делиться впечатлениями попутчик. – Я в задний вагон – шасть, а там проводница, курица тупая, – не пускает! Я ей, эт самое, грю: «Пусти, не успею добежать!», а она упёрлась – «Ещё есть время!» Вот гадина какая! Короче, пришлось бечь, как офигевшему!
     Должников снисходительно улыбнулся. Со стороны могло показаться, что сочувствие относилось к этому пассажиру. На самом же деле Должников сожалел о том, что судьба на сегодняшний вечер послала ему нежелательного попутчика, вид и поведение которого подтверждали, что перед ним так называемый «безбумажник». Так Должников мысленно называл людей примитивных, несобранных и неряшливых, справедливо предполагая, что именно такие типы вполне могут в сортире без бумажки обойтись. Ведь это же их коричневыми росчерками пальцев расписаны стены внутри вокзальных туалетов? Попутчик оказался довольно бойким и разговорчивым.
– А ты военный, что ли? – присмотрелся он к Андрею.
– Да, я офицер, – Должников не удивился вопросу, поскольку знал, что и в гражданской одежде имеет «служивый» облик.
– Во! – довольно воскликнул попутчик. – Я, эт самое, влёт догадался! А звание?
– Майор, – просто ответил Андрей.
В это время в купе заглянула проводница:
– Молодые люди, постель брать будем?
Получив согласие, она положила на их полки по комплекту постельного белья.
– А в Афгане служил? – продолжал расспрашивать попутчик.
– Нет, не довелось, – Андрей принципиально никогда не выдавал себя за «афганца».
– А я, короче, там воевал, – горделиво объявил попутчик, задержав на Андрее испытующий взгляд.
– И удостоверение участника боевых действий имеешь? – Должников внимательно следил за реакцией попутчика.
– А? – промедлил тот с ответом и отвернул взгляд в сторону. – Само собой!
– Покажи, – не отставал Должников.
– А чё я тебе должен его показывать? – напуская на себя обиду, покраснел попутчик. – Я его дома забыл. Может, тяпнем за Афган?
– Святое дело, – вздохнул Андрей.
Должников убрал со стола книгу и полез в сумку за харчами.
– Возьми водку у проводницы, – предложил он попутчику. – Пополам сочтёмся.
– А-а! – тот небрежно махнул рукой. – У них водяра палёная. Уж лучше мой самогон!
     С этими словами он выставил из своей дорожной сумки бутылку на стол. Должников не возражал. Попутчик чувствовал себя уверенно и даже пытался показать некоторое превосходство, наверное, как «афганец».
– Тя как звать-то? Я – Лёха! – протянул он пятерню ради знакомства.
– Меня зовут Андрей Петрович, – Должников в ответ шлёпнул ладонью по его протянутой руке и пошёл в туалет мыть взятые в дорогу яблоки. Следом за ним отправился и Лёха, неся в пакете огурцы и помидоры.
     В купе они разместились свободно. Верхние полки пока ещё не были заняты.
– Ну, чё? За Афган? – поднял Лёха пластиковый стакан по первой. Чокнулись. Залпом выпили.
– А ты сам где там служил-то? – закусывая, поинтересовался Должников.
– Да в этом, как его? – замялся Лёха. – Во! В Кабуле!
Вторая заминка на простом вопросе тоже не ускользнула от внимания Должникова:
– В каких войсках?
– Да какая тебе-то, эт самое, на фиг, разница! Я те чё? Служака, чё ли? – раскрасневшийся Лёха начал рвать на груди воображаемую тельняшку на блатной манер.
– И всё-таки? – продолжал давить его Должников.
– Да в вертолётных! – наконец-то нашёл подходящее слово Лёха, всем видом показывая: «Ну, что? Доволен?»
– А самолёты в вашем полку были?
– Ты чё? – удивился Лёха. – Откуда в вертолётном полку самолёты?
После этой фразы Должников окончательно убедился в своих подозрениях в отношении попутчика. Он-то отлично знал о том, что в Кабуле находился смешанный авиационный полк с самолётами и вертолётами на вооружении. Следовательно, Лёха врёт, что служил в Афгане. Потому и с Кабулом заминка вышла – пытался вспомнить хоть какой-нибудь город в Афганистане, вот и назвал столицу страны, потому что других городов не знает.
     Интерес к попутчику сразу же пропал. «Лучше бы книгу почитать, чем тратить время на этого жалкого трепача», – подумал Должников.
– Да не в этом фишка! – продолжил Лёха. – Главное дело – чё со мной там было!
Не забывая подливать самогон в стаканы, Лёха пытался удержать внимание собеседника.
– Короче, послали нас куда-то в горы на машине. Эт самое, машина на мине подорвалась, и меня выбросило из кузова. Без сознания я был. Ну, духи меня и утащили к себе в пещеру. Очнулся, башка трещит, сил нет никаких, а они давай меня пинать и спрашивать, чё да как. Ни чё я им не сказал, и они стали мне голову отрезать во-о-о-т таким кинжалом! – Лёха по-рыбацки развёл руки в стороны. – Короче, десантура меня отбила! У меня на шее только шрамы от надрезов остались. Смотри!
     Лёха расстегнул ворот рубахи и задрал воротник.
– Во! Вишь? – повернул он шею к Андрею.
На его шее действительно краснели два симметрично расположенных рубца. Лёхе очень хотелось, чтобы ему поверил офицер. Должников же хотя и не имел готового опровержения по поводу происхождения шрамов, но уже твёрдо знал, что весь Лёхин Афган – примитивное враньё с целью показаться героем в глазах незнакомого попутчика.
     Андрей молча посмотрел на шрамы и привалился к стенке купе.
– Ну, ладно, засиделся я что-то, – он начал убирать за собой со стола.
– Ты чё? Эт самое, не веришь мне? – обиделся Лёха.
– Я буду спать, – игнорируя вопросы, Андрей стал готовиться ко сну. Он не хотел ввязываться в выяснения с пьяным балбесом и тратить на него своё время. Лёха побурчал немного и надолго ушёл курить в тамбур.
     За окном ещё было светло, но Должников разложил постель. Он прилёг, хотя спать ему совсем не хотелось. В голове вертелся Лёхин трёп.
Не в первый раз Андрею приходилось встречать людей, пытавшихся выдать себя за «афганцев», чтобы повысить себе цену в его глазах. Происходило это всегда за бутылкой и без свидетелей. При этом рассказчики подробностей службы не излагали, о бытовых житейских мелочах на войне не упоминали и быстро комкали разговор, чтобы не проколоться на деталях, которые могли быть известны более осведомлённому собеседнику.
     Как-то один из сослуживцев по авиационному полку скромно так поведал ему, что он был в Афганистане ещё до начала организованного ввода советских войск в эту страну. Без служебного заграничного паспорта, без командировочного предписания, без записей в личном деле о пребывании в Афганистане. Мол, такое дело тайное, что выполнялось на основании устных распоряжений. Вот оцени, какой я скромный герой, – даже удостоверения ветерана боевых действий не имею. Брякнул дезу, покрасовался в собственных глазах – и быстро в кусты, отмалчиваться, чтобы не проговориться о том, чего не знает. Да что ему, аэродромному топтуну, было там делать с такими мерами предосторожности? Должников хорошо знал специфику авиационной службы и имел понятие о проведении тайных операций. Ведь это же ложь, да и только! Подлинный участник тайных операций не будет хвастать. Ему есть что скрывать и о чём промолчать.
     Несколько лет тому назад сосед по даче в вишнёвом затишке под бутылку наливки тоже поделился с ним главным секретом своей жизни. Он, якобы, тайно был в Афганистане. «Жена-то знает?» – подколол его Должников, намекая, что не верит ему. Ничем не мог машинист электровоза, никогда не служивший в армии, подтвердить своих слов, да и не пытался, потому что нечего сказать о том, чего не было. Железные дороги Афганистана начинаются у моста через Аму-Дарью и заканчиваются через один километр подъездными путями в Хайратоне. О подробностях, как и водится у подобных выдумщиков, ни слова под предлогом секретности.
     Проверил его Андрей на элементарных вопросах, ответы на которые не затруднят настоящих участников событий. Поплыл, «вояка». Похоже, что он никогда не был не только в Афганистане, но и в Средней Азии вообще. «И что они все лезут ко мне со своими рассказами?» – задумывался Андрей. Наверное, дело было в том, что после прочтения книги Дейла Карнеги «Как завоёвывать друзей» он начал активно применять советы этого автора.
     Стал относиться к людям с большим вниманием и проявлять участие в их делах, вот они и обращаются к нему, как к доброму (наивному?) слушателю. Пожелали возвыситься в его глазах, чтобы польстить своему самолюбию. Другие-то их посылают в сторону с такими «воспоминаниями», а он тактичен, уважителен, к тому же в Афганистане не был, – прямо готовая вешалка для всякой брехни про войну.
На военной службе Должников часто общался с настоящими участниками боевых действий в Афганистане: вертолётчиками, связистами, лётчиками, десантниками, мотострелками, танкистами, сапёрами и другими. Он хорошо знал манеры их поведения и общения, поэтому ему было с кем сравнить иных людей.
     Всякий раз, когда Должников слышал выдуманные афганские откровения, он чувствовал фальшь в голосе рассказчика, и ему становилось неловко за вруна. Он отводил взгляд в сторону и прекращал разговор без объяснения причины. Зла к таким людям не испытывал, а просто разочаровывался в них и досадовал по поводу напрасно потерянного времени.
     Солдаты-«афганцы» без лишних разговоров били обманщикам морды.  Офицеры-«афганцы», как правило, относились к врунам снисходительно. Уличив за общим застольем такого типа во лжи, они понимающе переглядывались между собой, задавали «фантазёру» несколько проверочных вопросов, на которых он непременно прокалывался, и выносили нравоучительное пожелание: «Сиди за нашим столом, пей, ешь, слушай, говори, но только не ври, что ты был в Афгане!» И добавляли: «Был в Афгане – гордись! Не был – радуйся!»
     Должникову был известен в офицерской среде только один случай, закончившийся мордобоем, но дело того стоило. Один из офицеров заявил в компании сослуживцев в ресторане, что не может носить свои ордена по моральным причинам. Якобы, он был в Афганистане авиационным наводчиком и его в бою закрыл своим телом солдат-радист. Он живописал эти события настолько убедительно, что один из настоящих ветеранов, офицер-вертолётчик, даже прослезился от нахлынувших собственных трагических воспоминаний.
     Авиационные наводчики и их радисты пользовались в военной среде особенным уважением, потому что подвергались в бою очень большому риску. Обнаружив антенну радиостанции, душманы переносили огонь всех своих средств на их поражение, поэтому они часто получали ранения или погибали.
     С того дня рассказчик стал героем в глазах сослуживцев. Ненадолго. Обычный просмотр его личного дела в отделе кадров полка показал, что он не только не имел орденов, но и не служил в Афганистане. Вскоре трепача постигло справедливое возмездие в виде удара по морде, на что жалоб от него не последовало.
Таких выдумщиков можно отнести к категории «идеалистов», потому что они никаких значимых материальных выгод от своего вранья не получают. Ну, разве что выпьют за чужой счёт.
     Однако существует довольно многочисленная группа «материалистов». Эти о себе не кричат, про войну не выдумывают и даже ветеранскими книжечками не размахивают, хотя такие удостоверения у них имеются. Всё оформлено «честь по чести»: номер удостоверения, записи, фотография и печать.
     А в личном деле есть и подтверждающие документы: выписки из приказов об откомандировании военнослужащего для прохождения военной службы в составе ограниченного контингента советских войск на территории Демократической Республики Афганистан и штамп с записями кадрового органа о том, что такой-то служил там в указанное время, является ветераном боевых действий и имеет право на льготы. Вот и добрались до ключевого слова. Льготы!
     Это дополнительная ежемесячная денежная выплата, компенсация половины расходов на оплату услуг жилищно-коммунального хозяйства, электроэнергии, связи, а также и другие блага. На самом же деле на войну вместо таких ветеранов «ездили» их командировочные предписания со штампами «прибыл-убыл».
     Узнают про таких «ветеранов» случайно. К примеру, уже после увольнения в запас, на новой работе начнут кадровики к празднику собирать сведения о ветеранах в своём учреждении, потом просят их выступить, рассказать о войне. Тут-то и выдаёт их немногословие, а также «скромность» и «необходимость хранить военную тайну». Самые порядочные из них всё-таки не называют себя ветеранами боевых действий. Они применяют формулировку: «У меня есть удостоверение ветерана боевых действий».
     Неискушённому собеседнику и невдомёк, что перед ним вовсе не побывавший в боевой обстановке офицер, а счастливчик, неправомерно прикрепившийся к ветеранским льготам.
     Однако Должников на них не обижался. Он-то ведь знал, что офицерская жизнь – собачья. Трудностей и несправедливостей на службе бывает через край, а вот поощрить офицера за заслуги начальство не торопится. Такова система службы. Так пусть же эти льготы хоть в какой-то мере компенсируют офицерам их моральные и материальные издержки, а также хроническую недоплату военных пенсий. Как говорится, с паршивой овцы хоть шерсти клок. Смогли организовать себе льготы – вот и молодцы. На здоровье!
     На одной из станций поезд остановился, и в купе вошли две женщины. Должников сделал вид, что уже спит, но сам из любопытства осторожно наблюдал за ними, слегка приоткрывая веки.
     По возрасту женщины были немного младше него. Обе с обручальными кольцами, приятными чертами лица и нормальными фигурами. Одна среднего роста, а другая немного пониже.
     Женщины сняли ветровки и стали обустраиваться на пустующем Лёхином месте, негромко продолжая ранее начатый разговор. Забираться на верхние полки они не спешили.
– Сейчас главное, Марина, чтобы они прошли медицинскую комиссию и поступили в военное училище, – убеждала свою подругу женщина, которая повыше. – А дальше всё может хорошо сложиться.
– Но ведь у моего парня есть близорукость, Галя, – тяжело вздохнула другая.
– Что-то я его ни разу в очках не видела? – удивилась Галина.
– Стесняется перед девчонками очкариком прослыть, – улыбнулась Марина.
– Значит, зрения ему хватает? – сделала вывод Галина. – А вот у моего небольшой дальтонизм обнаружился. В таблицах Рабкина не все фигуры зелёных и коричневых оттенков различает.
– А это важно для поступления?
– Пока точно не знаю.
     В купе вошла проводница, забрала у женщин билеты и предложила чаю. Попутчицы благодарно согласились. Манеры и речь женщин понравились Должникову, и он решил «проснуться», для чего правдоподобно повернулся на бок и нехотя открыл глаза. Он поздоровался с женщинами и предложил им своё нижнее место взамен одного из их верхних. Они поблагодарили, но отказались.
– Спасибо, но мы выходим на следующей остановке, часа через полтора.
– Извините, я невольно услышал часть вашего разговора, – обратился он к ним. – У вас сомнения по поводу поступления в военное училище кого-то из ваших родственников?
– Да, мы говорили о своих сыновьях, – с сожалением подтвердила Марина. – У моего близорукость. Наверное, в военное училище не примут. Придётся в институт поступать.
– Он в очках единицу даёт?
– Да, видит, – поправила она обеими руками длинные волосы перед зеркалом, преодолевая раскачку вагона. «Фигурка, словно рюмочка. Умеют женщины свои достоинства мимоходом подчеркнуть», – отметил Должников.
     Дверь купе отъехала в сторону, и проводница ловко поставила на столик два стакана горячего чая в мельхиоровых подстаканниках и две миниатюрных упаковочки сахара-рафинада с железнодорожной символикой.
     Ароматный запах чёрного чая наполнил купе. Должников любил пить чай в поезде и попросил проводницу принести ещё один стакан для него.
– В авиационных инженерных училищах требования попроще, – попытался обнадёжить Марину Должников. – Пусть выучит наизусть проверочную таблицу на тех строчках, на которых сможет различить конец указки врача.
– Разве так бывает? – удивилась Марина.
– Вот перед вами сижу, – ободряюще улыбнулся ей Должников. – Служу нормально. С такими хитростями даже в КГБ поступали!
– А у моего сына есть небольшие проблемы с цветоощущением, – тряхнув короткой стрижкой, вступила в разговор Галина.
– И эта беда устранима! – махнул рукой Должников. – Пусть запомнит трудные для него рисунки. Достаньте для него книгу Рабкина. Главное, чтобы эти особенности здоровья ваших сыновей не мешали им служить в дальнейшем. Они должны сами оценить все риски.
– Ой, спасибо вам! – обрадовались матери. – Вы вернули нам надежду!
Глаза их заискрились, и они радостно переглянулись между собой.
– Вот и я ей говорю, что абсолютно здоровых людей сейчас мало, а служить нужно, – добавила Галина. – Мы же с ней сами врачи: она терапевт, а я гинеколог. Общая картина по здоровью нам известна.
– Сколько служу, столько убеждаюсь, что каждому человеку приходится в чём-то преодолевать себя, – подтвердил Должников, отпивая принесённый ему чай и довольно жмурясь. – Мой товарищ с детства мечтал стать военным лётчиком, но на медкомиссии у него выявили маленькое пятнышко на глазном дне. Оно ему настолько не мешало, что он о нём даже не догадывался, но в лётчики его не взяли.
– И что же? – спросила одна из внимательно слушавших его женщин.
– Поскольку он очень хотел стать офицером, то поступил в другое военное училище. Не в лётное, так в общевойсковое, в пехоту.
– А ему это пятнышко в дальнейшем не помешало служить?
– Вовсе нет. Оно не помешало ему даже стать Героем Советского Союза. Жаль, что посмертно. В Афганистане погиб.
– Как же так? – ахнули попутчицы.
     Андрей рассказал им об Александре Демакове, замполите с комиссарской душой и чувством командирского долга. Все немного помолчали. Конечно, женщины думали сейчас о своих сыновьях.
– Знаю и другой похожий случай, – первым нарушил тишину Должников. – Находился я в августе 1985 года в госпитале в Ташкенте. По зрению обследование проходил. Были там, в офтальмологическом отделении, на излечении офицеры разных родов войск. Десантник после подрыва на бронемашине, танкист с обожженным лицом, спецназовец с осколочным ранением, связист, сорвавшийся на бронетранспортёре в пропасть на перевале Саланг, офицер трубопроводных войск, попавший под выстрел гранатомёта и разные другие ребята с боевыми ранениями. Никто из них обратно в Афганистан не просился. Говорили они о состоянии своего здоровья, о магнитофонах и музыке, о деньгах и женщинах, о джинсах и разных других шмотках, об отпуске – то есть о жизни. Про войну же старались не вспоминать. И был там старший лейтенант с авиационного полка в Кабуле. В лётном кожане ходил, с виду здоровенький. Лётчиком его считали, а он и не возражал. Вот он-то единственный возмущался, что его врачи здесь зачем-то напрасно держат и в Афган служить не возвращают. Ну, прямо герой – сам на войну просится! За две недели, что я там находился, поменялся почти весь первоначальный контингент. Раненых офицеров отправили долечиваться по другим медицинским учреждениям. Остались из прежней компании только этот лётчик и я. Вот тогда-то и прозвучала от него неожиданная фраза. Мол, на глазном дне у него есть пятнышко, которое служить мешает. Так пусть же врачи напишут в выписном эпикризе, что он не годен для службы в Афганистане. Вот он – момент истины! То есть, когда парень поступал в военное училище, то убеждал врачей, что ему это пятнышко не мешает, а когда попал на войну, то решил использовать этот дефект для своего спасения. Через несколько лет я узнал от его однополчанина, что этот старлей совсем не лётчик, а специалист по ремонту авиационной техники на аэродроме. Опасность его службы состояла в том, что таких специалистов отправляли летать «на подбор», то есть снимать исправное оборудование со сбитых вертолётов в боевых условиях, и они на самом деле сильно рисковали собой. Хорош этот старший лейтенант или плох? Для сослуживцев – шкура, потому что им пришлось вместо него чаще летать на подбор. Не знаю, были ли за это время в полку погибшие и раненые при этих вылетах. Для жены и детей он молодец, что жив остался. Я к тому об этом случае рассказал, чтобы подчеркнуть, что Саша Демаков, зная о пятнышке, даже не пытался «откосить» от Афганистана, а сам напросился на войну, в отличие от вертолётного технаря. Многое зависит от личности человека, от его отношения к себе и людям, к служебному долгу. Ну, это так, сюжеты к размышлению.
     Обе женщины заинтересованно слушали Должникова, не перебивая и не пропуская ни одного его слова. Им явно хотелось узнать побольше разных случаев и подробностей о военной службе.
– А вы в каком звании? – поинтересовалась Галина.
– Майор.
– А это сколько звёздочек на вашем погоне? Мы в этом ничего не понимаем! – рассмеялись женщины.
– Одна большая, – Андрей рассказал им коротенько о знаках различия.
– Не припомню, погоны разного цвета бывают или только одного? – призадумалась Галина.
– Сам погон зелёный, а просветы, то есть продольные полоски, бывают красные для Сухопутных войск или голубые для авиации, – продолжил Андрей. – У меня они авиационные.
– Такие погоны лучше к серым и голубым глазам подойдут, чем к карим, как у вас, – выдали женщины неожиданное для Должникова умозаключение.
– Так вот почему вы меня расспрашиваете о погонах? – понимающе улыбнулся Андрей. – Проявление женской логики!
– Это нам свойственно, – загадочно переглянулись женщины.
– Кстати, вам с вашими глазами надо тоже в авиации служить, – заметил Андрей.
– Мы уже на своём месте, и наши перспективы нам известны, – вздохнули женщины. – Без работы не остаться бы. А вот когда же у вас вторая звезда появится?
– Ну, это уж как сложится, загадывать нельзя, чтобы не спугнуть удачу, – он задумался, вспоминая подходящий случай. – В армии, как и вообще в жизни, бывает так, что сам не знаешь, где найдёшь, а где потеряешь. Твоего товарища продвинули по службе, а тебя нет. Тебе обидно, завидуешь ему, а он нос задирает. Другие сослуживцы над тобой посмеиваются, но проходит время, и ты получаешь лучшее предложение. Надо уметь дождаться своего случая. А тем временем требуется стать надёжным служакой, хорошим специалистом и добрым товарищем, то есть нормальным офицером, личностью, и тебя заметят, оценят и продвинут по службе. Но не всякое продвижение может пойти во благо конкретному офицеру. Это уж как судьба распорядится.
– Вы меня извините, – с хитрецой возразила ему Галина. – Когда подобные мысли высказывает состоявшийся генерал или полковник, то ему больше поверишь, чем майору, которому ещё самому не известно, чем его служба закончится.
– Я говорю не о себе лично, а об общей тенденции, своего рода статистике, об опыте старших поколений, – Андрей попытался объяснить им свою мысль. – Например, одного моего сослуживца по Германии поставили начальником связи вертолётного полка, на майорскую должность, к чему каждый капитан стремится. Успех очевиден. Через год полк вывели из Германии в Северо-Кавказский военный округ. Многие офицеры не пожелали там служить и перевелись в другие части, у кого была такая возможность, или уволились. Стала вакантной подполковничья должность начальника штаба полка. Предложили эту должность ему, связисту, что само по себе было редкостью, а для него ещё и большой удачей. Он согласился, потому что других шансов получить звание подполковника у него имелось не много. Всё бы хорошо, но в том регионе случился крупный террористический акт, в ликвидации которого он принял участие по занимаемой должности и погиб. Вот как вышло.
– А если бы он отказался от подполковничьей должности, то остался бы жив тогда?
– Быть может, – развёл руками Должников. – Как начальник штаба полка он возглавил группу офицеров. Все получили автоматы с патронами и поехали на полковом автобусе к месту действия. На дороге их ждала засада. Террористы обстреляли автобус из пулемётов и скрылись. Восемь человек оказалось ранено вместе с ним, но автобус оставался исправным. Отвезли раненых в больницу, положили их на операционные столы, а через два часа туда вошли те же самые террористы, только уже вместе с заложниками. В общем, добили всех раненых военных.
– Что-то знакомое вы рассказываете? Где это произошло?
– В Будённовске.
– Какой кошмар! – ужаснулись женщины.
– Вот и другой случай, когда не всякое продвижение может пойти на пользу, уже из мирной жизни, – продолжил Должников. – Один знакомый мне офицер распределился после окончания училища в Германию. Прослужил там командиром взвода связи до самой замены пять лет. Заменился в Туркестанский военный округ на равноценную должность командира взвода. Служебного опыта накопил достаточно, сразу же проявил себя на новом месте службы настоящим «зубром», офицером знающим и перспективным. Начальство его оценило очень высоко. Командир батальона сказал, что его надо бы поставить командиром роты, а ещё лучше – заместителем комбата. Своих вакансий в том батальоне не было, но офицеру уже давно пора расти по службе – отдали в другую часть на должность командира роты. Парень цветёт! В рост пошёл! Капитана получил! Однако в этой части было принято восстанавливать работоспособность автомобилей воровством запчастей с машин, которые перевозились по железной дороге.
– Но ведь это же преступление! – возмутились женщины.
– Да, именно преступление, – согласился Андрей. – Вот до чего может довести излишнее служебное рвение. Очень уж хотел заместитель по технической части, чтобы в его батальоне все машины были исправны. Зампотех сам подобрал группу из прапорщиков и солдат, с которой ездил ночью на железную дорогу, где останавливались грузовые поезда в ожидании разрешения проезда на станцию. Начали со съёма навесного оборудования и аккумуляторов с автомобилей на платформах. Несколько раз получилось без неприятностей. Потом попробовали открыть контейнеры, а в них различные нужные товары: мебель, телевизоры и так далее. Прибарахлились за бесплатно. Опять с рук сошло. Мой знакомец попал в уже отлаженную преступную систему.
– Неужели начальство не знало о том, что творится в части? – выразила сомнение Марина.
– Знало, конечно, но молча прикрывало, – подтвердил Андрей. – Втянулся в это грязное дело и мой знакомый. А закончилось всё разоблачением, арестами и судом. Посадили зампотеха и его ближайших помощников. Даже некоторых солдат уже «с гражданки» достали и к ответственности привлекли. Всех других причастных офицеров и прапорщиков уволили без пенсии. Что именно стало с тем офицером, мне неизвестно. Знаю только, что с должности его сняли и со службы уволили. Вот вам и карьерный рост не к месту и не ко времени. Случай привёл его не туда, куда следует, а в иной части служил бы себе благополучно.
Женщины согласно закивали, вспоминая похожие случаи из жизни и делая выводы:
– Однако он не маленький мальчик. Сам должен соображать, на что пошёл. Тебе предлагают, а ты не будь дураком, не лезь сам в помойную яму! Служи, но не воруй! Значит, он слабохарактерный или у него предрасположенность к чужому. Вы его хорошо знали?
– Не очень, – Должников вдруг вспомнил один эпизод. – А ведь вы правы, голубушки! Он выпросил у меня книгу почитать и не вернул, хотя я ему несколько раз напоминал об этом, по телефону звонил. Он же только отнекивался. Я тогда ещё понял, что он и не собирался мне её возвращать. Кстати, с тех пор я вообще никому своих книг читать не даю. Вот вам и перспективный служака!
– Стало быть, у этого вашего знакомого уже давненько всё к тому шло, до чего он, в конце концов, и докатился, – выразительно взглянув на Андрея, резюмировала Галина. – Звания и должности – это только внешний вид, но всё определяет характер человека. А подлецов в любой профессии хватает.
– Но служить в армии всё равно надо, – подвёл черту рассказам Должников.
– Да, служить и соображать! – Марина взмахнула указательным пальцем. – С кем поведёшься, от того и наберёшься! Правильно нас в своё время родители учили.
– Ой, а вот и наша станция приближается! – с сожалением заметила Галина.
– Как хорошо, что мы с вами разговорились! – тепло поблагодарили Андрея женщины. – Нам повезло! Вы столько полезного и интересного рассказали.
– Быть может, и вы поможете мне разгадать одну медицинскую загадку? – обратился к ним Должников.
– Попробуем, в меру квалификации, – улыбнулись врачи.
– Подскажите, в каких случаях вот здесь могут образоваться шрамы? – Андрей показал им на своей шее те же самые места, где были отметины у Лехи.
– С этим вопросом — к терапевту! – белозубо рассмеялась Галина. – Я на приёме в других местах рубцы наблюдаю.
Марина задала несколько уточняющих вопросов о размерах, форме и цвете шрамов и высказала предположение:
– По вашему описанию шрамы похожи на те, которые образуются на теле после хирургического удаления фурункулов.
– А их симметричное расположение относительно шейных позвонков не противоречит вашей догадке?
– Нет, – Марина уверенно покачала головой. – Фурункулы могут располагаться и таким образом тоже.
– Большое спасибо! – просиял Должников. – Мне явно вас послал счастливый случай! Жаль, что не успею рассказать вам ещё об одной разновидности «симулянта обыкновенного», который сейчас едет в нашем поезде.
Состав неспешно останавливался. Должников попрощался с женщинами, и они направились к выходу из вагона. Он тоже вышел в тамбур. Остро захотелось почувствовать уютный запах горящего уголька в топке титана, разогревающего кипяток.
     Вагон был давнишний, родом из ушедшего советского времени, надёжного и светлого, как воспринималось тогда и вспомнилось сейчас. В детстве он с родителями не раз ездил в таких же вагонах к родственникам в Волгоград и в Крым.
Должников привычно провёл пальцами по синим клеёнчатым панелям, ощутив выпуклые точки, чёрточки и линии издавна знакомого рисунка. «Подумать только, – возникла печальная мысль, – мы с вагоном есть, а нашей огромной страны уже нет».
     Размышления вместе с поездом медленно потянулись дальше в такт ритму колёс: «И дореволюционный вокзал стоит себе, как и в девятнадцатом веке, пропуская мимо вечно спешащие поезда, а той великой империи тоже нет». Внушительное здание вокзала приметой прошлого, казалось, важно проплывало мимо взора.
На мокром после дождя перроне бомж кормил булкой бродячую собаку. Эта бытовая сценка вдруг подсказала Должникову ответ на давний и важный для него вопрос. Не в первый раз он пытался дознаться у самого себя, зачем человеку дано чувство привязанности к прошлому своей семьи и страны. Ведь всё созданное не вечно: уходят люди, со временем разрушаются здания, исчезают народы и страны. Тогда для чего же мы цепляемся за прошлое?
     Впрочем, кто это – мы? Люди ведь разные бывают. Многие из них о прошлом ничего знать не хотят и совести не имеют. Такие не станут тосковать по старому вагону. Им проще жить без оглядки. Вот ведь и собака не имеет исторической памяти, не знает своей родословной и живёт только сегодняшним днём. Кто её приласкал, покормил, тот и друг. Быть может, дело в том, что у собаки нет выбора, даже если мнимый благодетель прикармливает, чтобы потом с неё шкуру содрать. А у человека выбор есть: жрать с руки врага или отказаться.
     С памятью вроде бы разобрался. А как с чувством долга? Долг основан на преданности убеждениям, но многие люди изменяют своему долгу, а вот собака, не имея убеждений, славится преданностью человеку, даже если он живодёр. В то же время есть среди людей личности, которые, в отличие от собаки, не станут служить негодяям, а при любых условиях останутся верны своей совести.
     Наверное, Всевышний учитывает выбор каждого человека, потому и дал ему чувства любви, памяти, родины, совести, составляющие именно человеческую душу, чтобы ему было с чем сравнивать и из чего выбирать.
     Должникову требовалось срочно записать возникшую идею в блокнот. Подойдя к купе, он отодвинул дверь в сторону и обнаружил, что пьяный Лёха уже вернулся на своё место и разглагольствует о чём-то с незнакомцем, сидящим рядом с ним на полке. Незнакомец был одет по-пассажирски: в майке с короткими рукавами и спортивных штанах.
– Вот ты – настоящий человек! – уважительно хлопнул Лёха незнакомца по плечу и расплескал на него самогон из стакана. – А вот он мне не поверил!
Лёха обиженно взглянул на Должникова и состроил презрительную гримасу:
– Тоже мне, вояка, даже в Афгане не был!
– Сиди спокойно, парень, – посмотрел Должников на незнакомца, потом наклонился к Лёхе, обхватил его за шею, чтобы тот не смог вырваться и умело придавил ему сонную артерию. По помутневшему взгляду и посеревшему лицу стало видно, что Лёха близок к потере сознания. Должников отпустил его, слегка толкнув ладонью в лоб, чтобы тот стукнулся затылком о стенку, и шутливо погрозил пальцем:
– Не хами офицеру!
Незнакомец удивлённо и вместе с тем одобрительно окинул Должникова взглядом.
– Валерий, – первым протянул он Должникову руку для знакомства.
– Андрей, – представился Должников, всматриваясь в его лицо и обратив внимание на длинный шрам на руке. Он пытался вспомнить, где и когда уже видел этого человека. Тот выжидающе улыбался и тоже явно его рассматривал.
– Выведи-ка этого обалдуя освежиться, – указал ему Должников на Лёху, занимая своё место у стола.
Валерий согласно кивнул, затем неожиданно ловко вытащил довольно длинного Лёху из купе и повёл его по коридору в сторону туалета. Лёха не сопротивлялся. Минут через десять Валерий вернулся один и сел напротив Должникова.
– Ну, что, Должик? Узнал, что ли? – едва сдерживая радостный порыв, шлёпнул его по руке Валерий.
– Взвейтесь кострами синие ночи? Вакула? – теперь и Андрей вспомнил этого человека и его прозвище от фамилии Викулин.
В детстве они учились в разных школах города, но несколько раз оказывались летом в одной смене в пионерских лагерях. Давние товарищи дружески обнялись и отвалились к стенкам купе, разглядывая друг друга и отмечая перемены во внешнем облике обоих. Как водится, выпили за встречу, поговорили о том, кто и где живёт, чем занимается, о семьях, о детях. Выяснилось, что оба ехали сейчас в родной город, чтобы навестить родственников.
– Откуда такой боевой шрам на руке гражданского инженера? – поинтересовался Андрей.
– На срочной зацепило, – коснулся красного рубца Валерий.
– А с этим придурком, попутчиком моим, как познакомился?
– В тамбуре. Он сам ко мне подошёл. Стал о шраме спрашивать, потом свои рубцы на шее показал. Про Афган начал рассказывать.
– И ты ему поверил? – удивился Должников.
– Конечно, нет! – убеждённо заявил Валерий. – Хотя я сам в Афганистане не был, но по его разговору почувствовал абсолютную ненатуральность. Дай-ка, думаю, составлю ему компанию, всё равно делать нечего, а время скоротать надо. А что?
– Да врёт он всё, – согласился Андрей и рассказал приятелю о личном опыте отношений со лже-«афганцами».
Дверь с грохотом отъехала в сторону, и в купе вошёл помятый Лёха.
– Дураки и злые люди обычно легки на помине, – прокомментировал его появление Должников.
– Вы чё тут без меня сидите-гулеваните? – обиженно заворчал вошедший.
– Слышь, Лёха, – взглянул на него Валерий, – мне с человеком поговорить нужно с глазу на глаз. Я же тебя разместил в своём купе. Лады?
Лёха сморщил недовольную физиономию, но вышел.
– Человек, переживший ужас, осознавший настоящую смертельную опасность, не сможет рассказывать об этом так спокойно и хвастливо, как это делает Лёха, – заметил Валерий.
– Ты прав, но для того, чтобы рассуждать об этом обоснованно, надо иметь личный опыт, чтобы было с чем сравнивать, – Должников изучающе посмотрел на Викулина. – Могу предположить, что такой опыт у тебя есть?
– Вот ты – действующий офицер, а на войне не был, а я – только бывший солдат, но воевал, – огорошил его признанием Валерий. – У кого опыта больше?
– Если так, то у тебя, – и не собирался спорить Должников. – В годы войны у немецких лётчиков-истребителей ведущим пары летал тот, у которого было больше воздушных побед, а не тот, кто старше по званию. Фельдфебель мог оказаться важнее офицера.
– Андрюха, а ты с КГБ не связан? – насторожился Валерий.
– Ты имеешь в виду ФСБ? Нет, никак не связан, – прямо глядя в глаза приятеля, ответил Должников. – Есть понятия выше любых властных структур.
– Скажешь про честное пионерское слово? – как в детстве усмехнулся Вакула.
– Все под Богом ходим, Валера, – Должников сохранял серьёзный тон, понимая, что в такую минуту шутки неуместны. – Не возьму греха на душу. Предать доверившегося друга, – смертный грех, иудина доля. Мне такой славы не нужно.
– Лёхе ты не поверил, как не верю ему и я, – неторопливо начал Валерий, внимательно следя за лицом Должникова. – А мне – поверишь ли?
Андрей неопределённо пожал плечами.
– Я расскажу тебе кое-что, – Вакула тяжело вздохнул, словно отбрасывая сомнения, и добавил:
– Из жизни насекомых. Я имею в виду всех нас, кто служил. Когда я уходил в армию на срочную службу, то ничто не предвещало мне, что в мирное время смогу оказаться на настоящей войне. Не скажу тебе, в какой именно стране это произошло. Я не должен этого говорить. Сказанному мною до сих пор ты – веришь?
Вакула начинал немного волноваться, что отражалось в голосе и на лице.
– Блажен, кто не знал, но уверовал, – ответил Должников фразой из Библии.
– Слушай, Должик, я помню, что ты книголюб и эрудит, но вот сейчас не мудри, говори ясно.
– Да, Валера, верю, – утвердительно кивнул Должников. По реакции Вакулы он и в самом деле понял, что тот будет говорить самую настоящую правду.
Они добавили по маленькой, и Вакула продолжил:
– В то время где-то далеко за пределами Советского Союза началась серьёзная «заварушка» между нашими друзьями и их врагами. Друзья запросили помощи оружием и военными специалистами. По армии прошла команда личному составу писать рапорта о желании принять участие в оказании помощи братскому народу. Конечно, на сознательной, добровольной основе.
– У нас иначе и не бывает, – поддакнул Андрей, – как на субботнике.
– На этот раз не совсем так, – возразил Вакула. – На субботнике работают все, а тут получилось иначе. Писали-то все, но отобрали только необходимых специалистов. «Ого! – подумал я тогда. – Это не шутки!» Но отказываться уже было поздно, побоялся неприятностей на службе. Дембеля тебя потом зачморят, хотя их-то как раз и не тронули. Вот так я оказался в другой стране в составе советской боевой группы.
– Скажи, хотя бы, в какой части света это произошло? – не удержался от вопроса Должников.
     Вакула замялся, подбирая ответ потактичнее.
– В Азии? В Африке? В Латинской Америке? – попытался Андрей помочь ему, но не угадал.
– Ты ещё Антарктиду не назвал, – нахмурился Валерий, недовольно посмотрев на Должникова. – Я же предупреждал тебя, что не скажу об этом.
– Извини, зёма! – спохватился Должников, досадуя на себя за излишнее любопытство.
– Ладно, брат, проехали, – махнул Валерий рукой. – В нашей группе никто не был ни с кем знаком до той командировки. Все солдаты и офицеры были подобраны из разных воинских частей. Поначалу всё вызывало интерес, было так необычно и экзотично. Всё время ловил себя на мысли о нереальности происходящего. Уж очень быстро мы оказались в далёкой и незнакомой обстановке. Как будто всё это было не со мной, словно со стороны смотрел фильм про кого-то. И теперь, когда вспоминаю, то прокручиваю тот же фильм, только с моим участием. Многих бытовых деталей уже не помню, да они сейчас и не нужны. Осталось только то, что в память врезалось из жизненно важного. Например, с первого же дня у всех наших началось расстройство желудка, а это не мелочь, не «ха-ха-ха», потому что реально делает людей больными, выводит из строя.
– Чужой воздух, другая вода, – поддержал Вакулу Должников. – Я такую «подготовку» в Туркестанском военном округе проходил.
– Вот-вот. Наш доктор тогда удачно пошутил: «А теперь, ребята, вам надо будет срочно научиться ж..пой сс..ть! Недели две. Акклиматизация называется».
Оба рассмеялись, каждый вспоминая свои первые дни в чуждом климате.
– Привезли нас куда-то на машинах, высадили возле зарослей, сказали занять оборону, – продолжил Валерий. – Ну, мы оборудовали позиции, замаскировались, окопались, как положено. Жаль только, что окопчики неглубокие отрыли, потому что там вода близко. Потом пошли дела серьёзные.
     Викулин отвел взгляд в сторону и опустил глаза, лицо его словно вытянулось, он задумался, погружаясь в воспоминания, и возобновил свой рассказ после паузы медленно и негромко:
– На третий день мы услышали канонаду. Где-то впереди шёл бой. Я подумал: «Ну, вот и всё, конец туристической поездке». На следующий день канонада приблизилась, а потом стихла. Значит, впереди нас оборону уже никто не держит. Наша очередь подошла. Прошла команда приготовиться к внезапному появлению противника. Стало стрёмно, но пока обошлось. На следующий день впереди показались фигурки «зелёных», так мы называли солдат противника. Это была их разведка. Страшновато ожидать внезапного нападения, но этого не случилось. «Зелёные» пошли в нашу сторону, прочёсывая местность, нас они ещё не обнаружили. Напряжение нарастало. Поступила команда «Огонь!», мы начали стрелять по ним, и на душе стало легче. «Зелёные» отошли немного назад, подальше от нашего огня, и вскоре стали долбить по нам из миномётов.
     Тут голос Валерия дрогнул. Он приподнял лицо и отвернулся к окну, пряча от Должникова повлажневшие глаза:
– На этом месте всегда мандраж начинается... Голос не слушается.
     Он выпил воды, переводя дух, и взволнованно взглянул на Должникова.
– И на позициях оставаться страшно, только и жди, что мина рядом упадёт, и отходить команды нет. Какого хрена я там оказался! У одного нашего нервы не выдержали, дёрнулся парень из окопа, только на бруствер вылез, как его сразу же срезало осколками. Я лёг на дно окопчика и молю Бога, чтобы живым остаться. А взрывы то ближе, то дальше. Кто-то орёт от боли, в кого-то попало! Ну, думаю, копец. И ощущение жуткого страха и нереальности происходящего, как в бреду. Неужели это со мной происходит? Неужели убьют? Когда миномётный обстрел закончился, «зелёные» опять в атаку пошли. Я уж подумал, что совсем один уцелел. Так драпануть захотелось, но снова вовремя команду «Огонь!» подали. Наши, кто цел остался, начали стрелять, ну и я стал лупить по «зелёным». А они по нам. Лезут и лезут. Так умирать не хотелось… Стреляю, а слёзы сами текут от обиды, что всё сейчас для меня так глупо закончится. До артобстрела я ведь их даже своими настоящими врагами считать не мог, ненависти к ним не испытывал. Это же нас туда к ним занесло, а не наоборот. А когда бой разгорелся не на шутку, появились у нас убитые и раненые, то уж пришлось стрелять, чтобы выжить. Им корректировщик хорошо помогал. Мы так и не смогли его обнаружить в густых зарослях. Раздолбали они все наши огневые точки. От близких разрывов мин мы все оглохли, ошалели, как ненормальные, почти не соображаем, все действия инстинктивны. Смотрю, – тут Вакула опять осёкся и потянулся к стакану с водой.
Андрей налил ему минералки. Вакула медленно цедил воду небольшими глотками, восстанавливая дыхание и пытаясь успокоиться.
– Смотрю, – продолжил он, смахнув выступившие слёзы, – на левом фланге – танк! Где они его взяли-то? Фигачит по нашим позициям, давит, пуляет. Копец! Ну, думаю, вот теперь уж точно всем нам…
     Подбородок его затрясся, и он понурил голову, так и не закончив фразы.
Андрюха молчал, не решаясь нарушить тишину. Валерка пытался прийти в себя и овладеть дрожащим голосом:
– Офицеры…, молодцы…, подорвали,… танк,… гранатами.
     Теперь Вакула замолчал надолго. Руки его дрожали. Ему бы выплакаться сейчас, нареветься без свидетелей. Тогда только можно успокоиться и прийти в себя.
     Должик налил ему и себе самогона. Выпили, не чокаясь и молча. Понемногу Валерку стало отпускать.
– В общем, «зелёные» атаку прекратили. Меня, лежачего, осколок нашёл. В окопе. Кость цела, но больно и кровь течёт. Спасибо нашему доктору. Перевязал, вколол. Тогда я даже обрадовался, что меня ранило. Значит, скоро как раненого в тыл отправят. Только бы подальше от этой молотилки. А через час нас всех вывели из боя. Погибших в цинки запаяли и одним рейсом с нами в Союз вернули.
Они помолчали. О количестве погибших и сколько всего их участвовало в той операции Вакула не говорил, а Должик и сам понимал, что лучше об этом не спрашивать. Никаких имён, званий и подробностей тоже не прозвучало.
Сумерки за окном стали сгущаться, и в вагоне зажглось вечернее освещение.
– Да, брат, набрался ты там впечатлений на всю жизнь, – первым прервал молчание Должников.
– Когда вся страна воюет, то для солдата оказаться на войне это дело обычное. А тут – на тебе! Для всех мир, а тебя, крайнего, – под артобстрел! Нормально? Да на фиг это мне, в общем-то, гражданскому человеку, такое нужно! – досадовал Викулин.
– Согласен с тобой, Валера, но жизнь людей на нашей планете устроена таким образом, что за мир всегда кто-то платит собой, а живущие остаются перед ними в вечном долгу, поэтому все мы являемся должниками, – поделился с ним Должников невеселыми мыслями. – Я не оправдываю войну, а только подтверждаю, что это так. Лично ты уже исполнил свой солдатский долг, но в эту самую минуту, когда мы с тобой так хорошо едем и беседуем, кто-то из наших ребят рискует собой.
– Ну, положим, сейчас нет войны, – возразил Валерий.
– Открытого вооружённого конфликта в настоящее время нет, но скрытные действия наверняка происходят. Ведь именно так произошло и с тобой? Войска сейчас в казармах, а спецподразделения работают, чтобы дело не дошло до большой войны.
– Что ж, может быть сейчас так, – Викулин неопределённо пожал плечами.
– Именно так! – убеждённо настоял на своём Должников. – Недавно я искал могилу друга на Николо-Архангельском кладбище в Москве. Неожиданно для себя обнаружил место захоронения бойцов спецназа из «Альфы» и «Вымпела». Там офицеры и прапорщики, то есть настоящие профессионалы, высокоподготовленные бойцы. Эта площадка находится недалеко от главного входа. На плитах, как водится, лица ребят и даты их рождения и смерти. Немало их погибло в так называемое мирное время, когда война напрямую не касалась всего населения. Жизнь сейчас неспокойная и спецназу всегда есть чем заняться, чтобы не допустить масштабной войны. Вот именно этим ребятам мы обязаны за сегодняшний мир.
– Гибель в бою понятна, но меня ещё одна категория офицеров всегда поражала, – взгляд Валерия подёрнулся грустью. – Разведчики, оказавшиеся в руках противника в мирное время на своей родной земле.
– Как это? – не сразу понял Андрей.
– Ну, например, его послали с каким-либо заданием в особняк к бандитам, а он там попался, – многозначительно взглянул Викулин. – Его пытают, а он даже не имеет права назвать себя, раскрыть свою принадлежность, рассказать о том, кто и зачем его сюда послал. За забором свобода, трамваи ездят, детские голоса слышны, а он в расцвете лет должен в жутких мучениях умирать молча.
– На такой подвиг способны только великомученики, принимающие смерть за Христа, – негромко добавил Должников. – А в советское время – за свою страну.
Валерий посмотрел на него с любопытством:
– Кстати, а как ты стал офицером?
– Я с раннего детства находился под впечатлением от прошедшей войны. Медалями отца играл, фильмы смотрел, разговоры слушал, потом много читал. Никем иным не мог себя представить, только офицером. Вот и служу.
– И у меня до срочной службы в армии такая же история была. Тоже хотел офицером стать, но та командировка всё испортила, – Валерий вытер полотенцем взмокшие от переживаний лицо и шею. – Помнишь фильм «Офицеры»?
– Конечно! Этот фильм для многих стал судьбоносным! Всем пацанам хотелось тогда стать героями, побеждать врагов и родину защищать!
– Правильный фильм, патриотический. Но обратил ли ты внимание на выбор фамилии одного из главных героев?
– Ты о ком? – попытался вспомнить Андрей.
– О Варавве, которого красавчик артист играл.
– В ту пору, конечно, нет. Тогда это имя не говорило мне ни о чём. Лишь недавно, когда впервые прочёл Евангелие, узнал, что так звали осуждённого на смерть разбойника, которого евреи выпросили у Пилата, отказавшись сохранить жизнь Иисусу Христу.
– Понимаешь теперь, какой смысл заложил режиссёр в имя красного командира?
– В те годы такое время было, безбожное для официальной власти.
– А когда Советский Союз распался, то я сильно разочаровался в киношном Варавве, – вздохнул Валерий.
– Почему? Страну же всё равно защищать нужно.
– Смотрел по телеку интервью с ним. Корреспондент спросил его о съёмках этого фильма, надеялся услышать что-либо доброе о нашей армии. Дело было к какой-то годовщине, когда армию сокращали и зажимали. А тот персонаж произнёс нечто отдалённое, как о чепухе: «Ездили куда-то на Воробьёвы горы!» Далеко, мол, за тридевять земель на съёмку ездил. Вот его главное впечатление. Оторвался от Арбата, пришлось переться аж на Фрунзенскую набережную. Там всего-то два-три километра. Но важен принцип – он тогда не ценил этого фильма. По его мнению, для него там была маленькая роль, всего 28 минут съёмочного времени. «Съёмошного», как они любят выпендриваться. Ах, в той роли не было драматургии! Мы на эти образы равнялись, а им сыграть, что костюмчик примерить. Они же только по роли притворяются, но офицерами не становятся. Недопониманием значимости роли и пренебрежительным отношением ко всем нам, офицерам и солдатам, он тогда сильно меня задел. После этого случая посмотрел я ещё раз тот фильм и словно глаза открылись: бежит он с цветами по крыше вагона, а ляжки-то вихляются, как у военных не бывает.
– Да ладно тебе, Вакула, оставь его в покое! – пытался успокоить друга Должик. – Он наверняка не хотел нас обидеть, он про нас даже и не думал.
– Оставлю, но как ветеран боевых действий замечу, что артисты, которые в строю не стояли и в армии не служили, не смогут настоящего офицера сыграть. Воевать или всего лишь рассказывать про войну – далеко не одно и то же!
– Не каждого артиста героическая роль способна сделать в душе героем, – согласился Андрей. – Однако есть такие люди: Василий Шукшин, например. Да и Георгий Юматов!
– Юматов смог, потому что сам воевал с юных лет. Да и его друг по фильму, уже упомянутый мною, тоже со временем показал себя достойным сыгранной им роли, – Валерий примирительно махнул раненой рукой. – Простил я его, когда услышал, что в немецкой оккупации над ним, ребёнком, фриц дал очередь из автомата.
– Ну ладно, Валера, время уже позднее, давай-ка ко сну готовиться, – Должников убрал со стола остатки пиршества и достал ему матрац из верхней ниши.
Викулин принялся стелить постель, ворча, что в пассажирских поездах всегда подушки тощие, а простыни короткие.
     Потом приятели включили светильники и улеглись, продолжая прерванный разговор.
– Кстати, Вакула, мой отец в детстве тоже оказался в оккупации, в Ростовской области. Там и немцы проходили, и румыны напакостили. Тоже хлебнул лиха.
– Вот поэтому, Андрюха, я всегда только за мир. Когда по тебе стреляют, то и обделаться, и обмочиться со страху можно. Ну её нафиг, эту войну! – убеждённо хлопнул Валерка по столу. – Пусть вожди договариваются, откупаются, хоть буквой «зю» своих дипломатов ставят, лишь бы все споры решались мирным путём!
– Да уж, досталось тебе, Вакула, – посочувствовал Должников. – Повезло, что живым вышел из той переделки.
– Я уверен, что это Бог меня сохранил тогда, – Валерий показал висящий на шее нательный крестик на витом чёрном гайтане. – Я же крещёный и молитвы знаю с детства. Бабушка научила.
– А я только в последнее время стал в молитвослов заглядывать, – Андрей преднамеренно поддержал интересовавшую его духовную тему. – Только меня смущают некоторые разночтения.
– Там не может быть никаких разночтений, – возразил Валерий. – Это же, как приказ командира, который должен исключать двойное понимание.
– Тем не менее, в Евангелии сказано: «Кому простите грехи, тому простятся, а на ком оставите, на том останутся». Так?
– Да.
– А в «Отче наш» написано «И остави нам долги наша, якоже и мы оставляем должником нашим». То есть оставь, а не прости. Что же это получается? Мы сами молим Всевышнего, чтобы он не прощал нас, а оставлял нам наши грехи? Неувязочка выходит. Этак я вечным должником останусь, даже если фамилию сменю.
– Не печалься, Должик, – улыбнулся Викулин. – Неувязка существует только в твоём понимании. Ты озвучил Евангелие в русском прочтении, а «Отче наш» – в церковнославянском! А на нём отпустить означает простить, а если не простить, то значит держать, то есть удержать грех на грешнике.
– Оказывается, что и в четырёх словах заблудиться можно, если два из них одинаковы по звучанию, но противоположны по значению.
– Тебя запутало ещё и то обстоятельство, что короткую молитву «Отче наш» нам привычнее произносить на церковнославянском, а читать объёмное Евангелие удобнее на русском.
     Проговорив за полночь, они уснули тем дорожным сном, когда спать неудобно, тесно, душно, неспокойно, но надо. Отсветы станционных фонарей на ходу молниеносно обшаривали купе, словно в поисках обрывков ещё не высказанных мыслей, и тщетно исчезали во тьме, оставляя это занятие завтрашнему солнцу.
Утром они подъехали к родному городу. Облака на востоке, подсвеченные ещё низким солнцем, казались тёмными со стороны, обращённой к западу, словно с изнанки.
– Смотри, Валера, – показал Должников на облака, спеша поделиться внезапно родившимся образом. – Вот и Запад нас не любит, считая тёмными, а нас просто солнце освещает раньше, чем на Западе просыпаются!
– Зато на западе сейчас облака освещены и кажутся нам белыми, – задумался Викулин. – Классический пример различных точек зрения на один и тот же предмет.
На этой станции всегда выходило много пассажиров, поэтому друзья поспешили пройти вперёд, чтобы встать в тамбуре и смотреть на приближающиеся родные места через дверное окно. В такие минуты Должников с первых курсантских погон всегда мысленно напевал: «Есть городок на огромной планете, ночью над речкой четыре огня, это отсюда давно на рассвете ты проводила в дорогу меня…».
     Нескончаемые дебри лесополосы вдруг закончились, и появилось большое старинное село, когда-то давшее название городу. Промелькнуло сельское кладбище, белые дома с заборами и огородами, старый храм тёмно-красного кирпича со строительными лесами на куполе, опять дома. От околицы к городу бойко побежала лента утоптанной тропинки вдоль насыпи, мимо уже едва заметных следов давнишних воронок от немецких авиабомб.
     В стороне, внизу, запестрел извилистыми дорогами и препятствиями бывший автомобильный полигон ДОСААФ (добровольное общество содействия армии, авиации и флоту), на котором проходили подготовку все здешние призывники-водители.
     С высоты железнодорожной насыпи отсюда открывалась самая лучшая панорама города, чему способствовал низкий берег реки, сверху казавшийся не близким. Оттеняемые солнечным светом, за рекой над городом уже видны далёкие трубы и башня пищекомбината. Колесо обозрения дугой возвышается над старыми тополями, кроны которых смыкаются к востоку с густыми зарослями автодорожной насыпи.
     Правее и ближе к поезду – базарная вышка. На самом деле это антенная мачта железнодорожной радиорелейной связи, установленная возле базара.
Ещё правее и дальше в обзор попадает высотка элеватора, но отсюда не оценить её громадности.
     А вот и река, довольно широкая в этом месте, пропускает над собой поезд по железнодорожному мосту. Солнечные блики отражаются от водной глади, уводящей взор вдаль, на восток, до изгиба русла. При виде рыбацких мостушек под крутым правым берегом каждый мужчина обязательно испытывает синдром рыбака: немедля бросить все дела и бежать с удочками на эти потемневшие деревянные настилы.
     Сразу же за рекой кудрявится деревьями городской парк с учебным самолётом на постаменте, напоминая об аэродроме учебного авиационного центра советского времени. Из-под поезда неожиданно выныривает асфальтовая дорога и круто поворачивает направо, на пристанционную улицу со служебными строениями ближе к насыпи и жилыми домами напротив.
     Рельсы ветвятся в обе стороны, но выбора у машиниста нет – поезда из Москвы подают направо, на первый путь второй платформы, поближе к вокзалу. Ранним утром эта сторона здания вместе с платформой находится в тени, куда заезжает локомотив с головными вагонами. После рассветного солнечного приветствия Должников и Викулин, ехавшие во втором вагоне, словно оказались в лёгком сумраке. Поезд остановился, и друзья посторонились, пропуская вперёд проводницу. За ними встал в очередь на выход широкоплечий мужчина в штатском с дорожной сумкой. Подтянутая осанка подчёркивала в нём военного. Рядом с ним оказалась женщина с большим чемоданом на колёсиках и выдвинутой ручкой. Мужчина предложил ей помочь вынести тяжёлую и неудобную ношу.
     Проводница сдвинула стопор в сторону, подняла ребристую крышку над ступеньками и открыла дверь.
     Следом за ней друзья спустились по крутой лесенке на низкий перрон и приняли громоздкий чемодан у мужчины. Уйти сразу им не удалось: по перрону в их сторону двигалась необычная женская процессия. Впереди широко шагала довольно крупных форм женщина в длинной расстёгнутой кавалерийской шинели с нашитыми на груди красными горизонтальными полосами, в просторечии именуемыми «разговорами». На её голове богатырским шлемом красовалась островерхая будёновка с красной звездой и опущенным назатыльником. С десяток других нарядно одетых женщин спешили за ней семенящими шажками.
     «Будёновка», разглядев в толпе выходящих из вагона пассажиров того, кто ей нужен, обернулась к своим спутницам:
– Девки! Это Филатов! Дорожку быстро!
– Филатов! Филатов! – зашелестели женщины.
Четверо из них метнулись к ступеням вагона и расстелили на перроне красную дорожку.
– Товарищ военный комиссар! – приложив руку к будёновке, громко и отчётливо обратилась лихая бабёха к тому самому мужчине, который помог пассажирке вынести чемодан. – Разрешите поздравить вас с прибытием на нашу землю!
     Далее последовали пожелания от души и во благо справедливому начальнику, верным подчинённым и любимому отечеству. Офицер смущённо улыбнулся в усы. Насмешливый взгляд его голубых глаз из-под глубоких надбровных дуг словно говорил: «Ну, вы даёте!»
     Он просто поздоровался с встречающими и прошёл рядом с дорожкой, ни разу не ступив на неё. Было заметно, что его покоробила публичность и театральность действа, как и всех очевидцев сцены.
     Викулин и Должников – ветеран тайной войны и писатель – переглянулись и презрительно сплюнули.
– Тем не менее, прогиб зафиксирован, – ухмыльнулся Должников. – Похоже, это вновь назначенное начальство прибыло к новому месту службы.
– С перрона облизывать начали, – беззлобно хохотнул Валерий. – Даже форму гражданской войны где-то раздобыли.
– Вероятно, они театральный реквизит попросили на время церемонии, – предположил Андрей, – за отмазку от службы.
     На все лады перемывая кости военкоматским подхалимам, друзья не спеша направились к выходу.
– Слушай, Андрюха, а это наш вокзал или нет? – разглядывая здание, вслух размышлял Викулин.
– Вокзал-то наш, но что-то в нём стало не так, как было раньше, – Должников подошёл к широкому вокзальному окну.
– Со здания сняли мрамор! – догадался Викулин. – Ты же помнишь, какие здесь были массивные панели из тёмно-красного мрамора?
– Да, конечно! – вспомнил и Должников. – Панели мощные были, шлифованные, с закруглениями, и подоконники широкие, надёжные. Я на них всегда сумки ставил, чтобы не испачкались на асфальте.
– А теперь что? – Викулин снисходительно ткнул пальцем в торец плитки из прессованной мраморной крошки. – Дешёвка! И это вместо природного монументального мрамора, которым купцы при царе не поскупились отделать родной вокзал для всех! Ему же сносу нет! Он же вечный!
– Вот-вот. Теперь на чьих-то особняках постоит, – невесело заметил Должников. – До следующей волны экспроприации.
– Зайдём-ка внутрь, посмотрим, что там сейчас, – Валерий направился к входным дверям здания.
– Ну вот, как чувствовал, – разочарованно развёл руками Андрей. – Панно со стен исчезли. Маслом были по штукатурке написаны!
Друзьям осталось только с сожалением вздохнуть:
– Там было «Утро в сосновом бору» Шишкина, а здесь – «Рожь».
– От былой старины остались только лишь прежние металлические опоры, как несущая конструкция, а то бы и их заменили. И зачем надо было так всё переделывать? – возмутился Викулин.
– Ремонт очень выгодное мероприятие, Валера, – поведал Должников. – По незнанию я раньше удивлялся: на зарплату военным по полгода денег нет, а на ремонт в гарнизоне каждый год деньги обязательно находятся. Потому что на него списать можно больше, чем реально сделано. Чуешь, о чём речь?
– Ну да, конечно, есть личная заинтересованность организаторов, – направляясь к выходу из здания вокзала, Викулин окинул взглядом потолки, полы и стены. – Вот ради такого ремонта и порушили старину. Ничего святого у них нет.
Друзья вышли в сторону города на первую платформу. Если взглянуть немного левее, и обзор не будут закрывать поезда, то откроется вид на старый двухэтажный кирпичный дом для работников железной дороги.
– А дом-то ещё стоит, – показал в ту сторону Викулин. – Каменный свидетель из девятнадцатого века.
– Какие интересные у него оконные проёмы, – отметил Должников. – Верхняя линия выполнена в форме дуги. И это кирпичом! Насколько люди ценили и умели создавать красоту!
     Подъехавший поезд перекрыл обзор, и друзья направились к подземному переходу. В тоннеле они свернули налево, прошли мимо попрошайничавших цыган и вышли на привокзальную площадь.
Неистребимая при любой власти огромная грязная лужа до сих пор не сдавала своих позиций, как признак верности традициям и постоянства нравов. Тёплый ветерок слегка шевелил её поверхность мелкой рябью, словно поглаживая по макушке любимое дитя: «Не переживай, ты никогда не пересохнешь, я тебе ещё дождика принесу. Ты ведь тоже наша, местная, родная».
– Ну вот, всё на своём месте! – принимая данность, съязвил Валерий. – Узнаю лицо родного города!
– Здравствуй, наша родина! Твои сыновья вернулись! – поддержал его тон Андрей, скрывая досаду. – Появится ли здесь когда-нибудь сила, способная создать и постоянно поддерживать настоящий порядок?
     Теперь им нужно было расставаться и разъезжаться по разным маршрутам автобусов.
– Слушай, Андрюха, – замедлил ход Валерий. – Я вот всё хочу тебя спросить: ты же видишь и знаешь, какая сейчас идёт жизнь? Всё растаскивается и продаётся. Людей развращают, дурманят и спаивают. В страну едут со всех концов, проходной двор какой-то! Чьи голоса слышны теперь на наших детских площадках? Но разве это правильно? Что нас ждёт? Мы тоже, что ли, должны хапать и обманывать? Я не хочу этим заниматься! Мне нужна нормальная человеческая жизнь и уверенность в счастливом завтрашнем дне для нас и наших детей!
– В том, что происходит, ни ты, ни я не виноваты. От нас с тобой это не зависит. Глобальные изменения в обществе совершаются помимо наших желаний. Ты сам знаешь, что всё идёт от Создателя.
– Сейчас ты скажешь, что надо уповать на волю Всевышнего и молиться? Я и так это делаю с давних пор, но этого недостаточно, когда ситуация неуклонно ухудшается. Как же нам быть?
– Валера, я понимаю тебя и с тобой согласен. Я живу такими же надеждами. Во все эпохи человеку жить было непросто. Взять хотя бы Россию: княжеские междоусобицы, монголо-татарское иго, опричнина, «смутное» время, церковный раскол, крепостническое рабство, засилье немцев, крах империи, сталинский деспотизм, развал СССР и войны, войны, войны… Однако жить хоть и трудно, но надо.
– Ждать просвет на тот свет в конце тоннеля? – на лице Викулина появилась гримаса разочарования.
– Я не об этом, – с расстановкой продолжил Должников. – В истории народов бывало так, что от врагов, казалось, нет спасения. Люди уже считали, что всё пропало! Взять хоть евреев, распявших Сына Божия, хоть немцев в конце Второй мировой войны. Ведь они же были достойны полного уничтожения за свои злодеяния! Однако в каждом народе, вопреки правящей системе, непременно были свои праведники! И ради этих чистых людей Всевышний продлевал жизнь народа. Он помнит их добродетель. В благодарность за верность Он дал евреям практическую сметку и успехи в коммерции. Немцев сохранил в европейской семье народов и возродил их государство. Пострадавшим от турецкого геноцида армянам, в благодарность за первенство принятия христианства в статусе государственной религии, даровал торговлю. В отношении России тоже можно привести немало подобных примеров из истории. Этот перечень по всем эпохам и странам можно продолжать до бесконечности.
– Андрей, давай не будем так далеко уходить от дня сегодняшнего.
– Поверь, что счастье близко, – сделал Должников обнадёживающий знак рукой. – Так вот я для себя нашёл ответ на твой вопрос. Я считаю, что надо умолять Создателя о лучшей доле для себя, своей семьи и страны, а также оставаться носителем культуры своего народа, сохранять свою национальную идентичность. Это моя личная генеральная и национальная идея и всё, чем я занимаюсь сейчас, посвящено этой цели. Семья, родной дом, друзья, работа, увлечения, книги, история, литература и искусство, храмы и музеи, наши песни и кино, вся природа от песчинки и травинки до звёзд, то есть национальная культура во всей её многогранности. В любое время надо оставаться тем, кем тебя создал Бог и делать то, что Ему угодно.
     На стоянку подъехал городской автобус, орошая брызгами посадочную площадку. Викулин с довольной улыбкой протянул Должникову руку для прощания:
– Ладно, Должик, пока! Очень рад встрече с тобой! Ещё созвонимся!
– Взаимно, Вакула! – ответил рукопожатием Должников и подмигнул как в их далёком детстве. – Остаёмся собой!

     Май – август 2021 г.