Красная калина

   Красная калина под окном старого дома, когда уже осенние заморозки умертвляли зелёные ещё листочки, заставляя их отрываться от ветвей, плакала кровавыми слезами. Пышные грозди налитых кровью ягод и украшали  молодую вдову, и внушали трепет, потому что кровь всегда вынуждает содрогаться... Алый закат дополнял печальный пейзаж, окрашивая в цвет крови всю округу.  Янтарные и медные  листья на деревьях в конце октября светились, как живые, неповторимым магическим светом. Это они в лучах заходящего солнца напоминали о том, что после смерти есть жизнь, но в другом качестве. Каждый конец есть начало, но чего-то другого (древняя восточная мудрость)... Перелётные птицы уже улетели. В вечерний час не видно было на пруду за последними домами городской окраины и тех чёрных уток, что ещё утром плавали и плескались в воде. То ли успели упорхнуть следом за теплолюбивыми собратьями, никого не предупредив, то ли спрятались наночь куда-то?
   В старом доме, приютившем когда-то в своём дворе красную калину, похоже, никто не жил... Несмотря на сгущавшиеся сумерки, в оконцах, маленьких и пыльных, не загоралось электричество. Старый фруктовый сад, похожий на призрак, был глух и нем к происходившему рядом. Сирый изгой, не нужный уже ни людям, ни самому себе... Убожество неухоженных, засыпанных палой листвой дорожек, которые вели в никуда, удручало. Воздух, шевелившийся, как только что родившийся жеребёнок, никак не хотел превращаться в ветер. Мёртвую тишину заброшенной, безлюдной улочки временами нарушал только лай бездомных голодных собак.
   И надо же было Тамаре забрести в этот поздний час в это убогое и  страшное место. Она и сама не заметила, как забрела сюда и не знала, зачем... Её балониевая на синдипоне куртка, которая служила своей хозяйке не менее десяти лет, почти не грела худенькое тело. Вязанная своими руками из распущенной махеровой кофты  шапочка едва прикрывала русые волнистые волосы, разметавшиеся по плечам. А из тех же ниток шарфик был так узок, что не мог закрыть полностью хрупкую шею. Чёрные сапожки из кожезаменителя, не раз претерпевшие ремонт, штопанные-перештопанные носки не позволяли ощущать комфорт озябшим ногам. А перчаток на руках вообще не было. Вместо дамской сумочки - полиэтиленовый пакет, с вылинявшим  рисунком, напоминавшим кораблик. В пакете - потёртый тощий кошелёк, допотопный кнопочный телефон Нокия, связка ключей.
   Поникший взгляд серых бездонных, как большое озеро, глаз был устремлён в землю. Бледные губы сомкнуты. Впалые щёки намекали на нищету их обладательницы, которая, наверняка, недоедала.
   Тома остановилась, так как в глубине её тщедушного тела слабыми, но требовательными толчками напомнила о себе зародившаяся в ней пять месяцев назад новая жизнь... Ребёнок хотел есть, как и его брошенная на произвол судьбы мамочка, уволенная с работы самодуром-хозяином из кафе, где трудилась официанткой на птичьих правах...
   - Брюхатые официантки нам не нужны, - заявил толстый, коротконогий азиат, и, смерив наглым взглядом округлившийся живот юной женщины, загадочно ухмыльнулся. - Сучка! От кого нагуляла?
   - Я не сучка... - залилась пунцовой краской Тамара. - Мы с Колей заявление в ЗАГС подали, когда его на побывку отпускали с СВО. Он был танкистом и погиб где-то под Марьинкой на Донбассе, потому что такие, как Ваши сыновья воевать не пошли, отмазанные за бабки...
   - Заткнись, дрянь!  - побагровел Мустафа, подавившись слюной от злости и ненависти к этой беззащитной русской сироте, выросшей в детском доме в глухом селе. - Пошла вон со своим пузом, чтобы я тебя здесь через пятнадцать минут не видел! Пппшла, шлюха...
   - Но Вы, Мустафа Ибрагимович, мне за два месяца зарплату задолжали, - попыталась возразить несчастная беременная женщина, за которую совсем некому было заступиться.
   - А кто тебя, нищенку, поил-кормил на казённых хлебах? - взревел урод. - Или ты Божьим духом питалась полгода, что я тебя держал?
   - Один суп без мяса и каша без котлеты на обед... - всхлипнула обиженная незаслуженно официантка. - Это все работники получали, даже дворник и уборщица. А жила я в общаге на чаевые, что "щедрые" клиенты, как кости собаке бросали...
   - Убирайся вон, я сказал, пока я тебя ногами не вытолкал, воровка!
   Эти слова кольнули так больно, потому что Тамара куска хлеба, пирожка или очисток картофельных не взяла с собой, уходя домой... Сердце заколотилось в груди  подстреленной в небе птицей.Забился ребёнок в животе, чувствуя неуёмное волнение матери. Тамара, понимая, что нигде ничего не добьётся, так как от безысходности работала без "Трудовой", начала собираться... Она понимала также, что с животом никто не возьмёт её ни на какую работу. А до декретного отпуска оставалось ещё два месяца и их как-то надо было прожить. Ей будут положены выплаты и, как женщине, родившей ребёнка, называемые материнским капиталом, и, как матери-одиночке... Как жене погибшего на СВО бойца, - ни копейки, ведь они с Колей не успели зарегистрировать брак... А Коли нет и уже никогда не услышит Тома его милого, родного голоса, не почувствует прикосновения его сильных. мускулистых и таких нежных и ласковых рук, не задохнётся от счастья от его горячего поцелуя и не сольётся с ним воедино в трепете и безумии влюблённой женщины... Никогда...
   Тамара, съёжившись от обнаглевшей стужи, придерживая живот, как будто этим она могла как-то помочь своему не рождённому ещё ребёнку, поплелась в сторону общежития, за койку в котором было заплачено до конца месяца. Она должна была жить ради своего мальчика( УЗИ уже показало, что будет сын), ради памяти Николая, жизнь которого так нелепо оборвалась из-за чьих-то амбиций, чьих-то патриотических или якобы патриотических установок, внушённых страной, власть имущими, учителями в школе, родителями, товарищами, ПРОПАГАНДОЙ... А кому нужна она, Тамара, у которой ни родителей, ни близких родственников(возможно, где-то есть, но где их искать? Да и у каждой семьи своих забот полон рот). Конечно, имеются какие-то законы в государстве, общественные организации по защите женщин, молодых матерей... Можно отказаться от ребёнка в роддоме письменно или сдать его анонимно в Окно спасения при роддоме в областном центре... Но при этой, совершенно неприемлемой для Тамары мысли, вся изболевшаяся и униженная жестокой судьбой душа  вставала на дыбы в неудержимом протесте!
   "Нет! Ни за что! Мир не без добрых людей! Лучше умереть, чем отказаться ради работы какой-нибудь поломойкой у хозяина от своей кровинки , зачатой от бесконечно любимого человека! Нет"!
   Тамара так разволновалась, что сперва почувствовала сильный голод, потом дурноту под ложечкой. Всё поплыло перед её взором и она провалилась куда-то в небытие...
   Очнулась бедолага в больничной палате, в которой было кроме неё еще три женщины с большими животами. У одной живот был больше её самой и уже опустился из-под рёбер, знаменуя очень близкие роды, не более, чем через две недели.
   - Пришла в себя! - радостно вскрикнула одна соседка, рыжеволосая и немолодая уже, лет под сорок. У неё это была определённо не первая беременность.
   - Зовём медсестру! - подала звонкий голосок вторая, молоденькая и красивая, как мадонна на иконе.
   Красная калина во дворе старого дома на окраине городка в российской глубинке уже давно сбросила листья.  Налитые алым соком, подмороженные ягоды на фоне безукоризненной белизны снега на ветвях и плодах, сделались сладкими на вкус. Тамара пробывала их, когда выходила во двор на прогулку с синей, не с первых рук, но крепкой коляской, в которой спокойно спал сытый розовощёкий младенец. У его юной и неопытной мамы было так много молока, что она могла выкормить двоих малышей. Излишки  незаменимого, драгоценного детского питания Тамара сцеживала в прокипячённые бутылочки,  привозимые ей на иномарке водителем одного бизнесмена, мужа мадонны, с которой познакомились в роддоме на сохранении. Бизнесмен организовал в старом доме с фруктовым садом достойный ремонт, завёз уголь и дрова для топки на зиму, а также регулярно обеспечивал кормилицу своей доченьки натуральными продуктами, свежими овощами и фруктами среди зимы. Одежда, обувь для мамочки, приданое для маленького Коленьки, посуда, утварь, постельное бельё, вполне себе достойный цветной телевизор и спутниковая " тарелка" - всё было обеспечено счастливым молодым отцом, у красивой жены которого не было молока. Обе мамаши сдружились, как сёстры. Иногда девочку Маринку привозили на машине в старый дом, тёплый и уютный, из роскошного особняка, чтобы покормить грудью самым естественным путём. Светлана и Владимир, родители Маринки, чьи родители были старыми педиатрами и, как никто ценили грудноое вскармливание, души не чаяли в кормилице и новой подруге. Место продавца-консультанта в сети магазинов по продаже модной обуви Тамаре уже было определено при исполнении её сыночку трёх лет, когда его возьмут в садик.
   Мир не без добрых людей. К доброму человеку тянутся сострадательные люди. Бог Всемогущий по великой милости своей печётся о вдовах и сиротах, документов не спрашивая, потому что чистое сердце - самый главный для Бога документ... А красная калина уберётся по весне в белое подвенечное платье, потому что расцветёт белыми нарядными, пахучими цветками. И ни капли крови не останется на ней, так как за долгую российскую зиму поклюют ее ягоды птицы, зимующие в родных краях...