Когда я был маленьким...

         
         Обычно принято считать, что дети помнят себя с трех лет, но стрессовые ситуации запоминаются и в более раннем возрасте. Педиатры говорят, что человек помнит  вообще все, что при нем говорят с самого рождения, но правильно понять и воспроизвести свои воспоминания может крайне редко из-за отсутствия знаний и жизненного опыта.
         Я помню, как в возрасте около года просунул голову между прутьев кроватки и застрял, испугавшись так сильно, что описался и громко заорал, призывая маму на помощь. Хорошо помню, как мама направляла и поворачивала мою голову, чтобы она пролезла обратно и что ушам было больно, но я терпел.
         Мне было всего года два, когда  поздним вечером после очередной перепалки родителей мама одела меня и выскочила со мной на руках на темную холодную улицу. Это было зимой, страшная метель гоняла  по улице колючий снег, кусавший мои щеки и холодный пронизывающий  ветер мел по земле и завивал поземку. Мама приостановилась у подъезда, надеясь наверное что папа догонит, остановит и мы вернемся в тепло, но он не вышел. Совсем не помню, как мы добрались до дома бабушки и деда, а жили мы в разных районах города и к бабушке и деду всегда ездили на автобусе. Наверное маме удалось поймать такси. Бабушка и дед очень обрадовались нашему приходу, начали нас раздевать и угощать, но радовались не долго. Когда бабушка узнала, что мама ушла от папы насовсем, то осуждающе поджала губы. 
         В детский сад я пошел легко, без истерик, он находился рядом с нашей пятиэтажкой, буквально через три дома. Подружился с ребятами, но потом к нам в группу привели новенького мальчика Артура. Это был здоровенный, выше всех на голову толстый ребенок. Агрессивный и тупой, он соответствовал народной пословице: сила есть - ума не надо или формуле: соотношение объема мышц и объема мозга обратно пропорциональны, чем больше одного - тем меньше другого. Короче привязался он почему-то именно ко мне и начал доставать. Не помню, сколько это продолжалось по времени, но мама заметила  мои синяки, провела расследование и выяснила причину. Она не стала разговаривать с воспитателями, а пригласила Артура вместе с его мамой к нам в гости, мы дружно поужинали, весело поиграли и стали с Артуркой не то что бы друзьями, но не чужими людьми, а своих обижать нельзя. Потом его отца - военного перевели  на другое место службы и они уехали из нашего города.
          Совсем четко я помню себя лет наверное с трех. Мы с мамой ходили в гости на детский день рождения к маминым друзьям, у которых было двое детей мальчик Саша и девочка Тоша. День рождения был у девочки, моей ровесницы, а мальчик был года на три постарше. Для детей был накрыт свой отдельный столик с угощениями в детской. Взрослые сидели в другой комнате за большим столом, уставленным взрослыми закусками. Мы с мамой подарили Тоше нарядную коробку с кукольной розовой пластмассовой мебелью. Кто-то из детей скоро отломал у кукольного стульчика ножку, и мне было очень обидно. Там были и другие гости, кроме нас и все конечно с детьми. Помню, что мальчика по имени Коля тоже моего ровесника его отец подхватил на руки и начал кружиться с ним, держа сына над головой. Я бегал за ними по кругу и думал, что моя очередь полетать будет следующая и потом он возьмет на руки меня, но он поставил сына на пол и отошел к взрослым, даже не заметив меня. В памяти осталось странное выражения лица мамы, когда она увидела эту сценку и поняла, как сильно я расстроился. Она как будто твердо приняла какое-то решение  очень важное для себя и для меня наверное тоже.
          Отчетливо помню своего доброго деда Константина, так полным именем его всегда называла бабушка Валя, он очень плохо слышал и любил учить меня играть в шахматы  и двух своих замечательных бабушек хорошо помню. Одна из них бабушка Валя была сурдопереводчиком и научила меня четко выговаривать букву «р», она на память знала огромное количество стихов, не модных сейчас поэтов, таких как  Некрасов и Маяковский, а другая бабушка Люся была кандидатом медицинских наук и преподавала в университете, мы с ней на даче сажали пойманных лягушек в трехлитровую банку и изучали их. А мама, приезжая из города с работы на дачу, садилась за стол и сердито кричала: «Уберите эту гадость, я же кушаю!». А мы с бабушкой смеялись и говорили, что это не гадость и что лягушки похожи на человечков, и у нас коллоквиум. Мы с ней без конца повторяли это смешное слово и хохотали. Лягушки и правда были похожи на человечков, они поднимались на задние лапки, упирались передними с растопыренными пальцами в стекло банки, стояли так, и строили умильные мордочки, как будто просили выпустить их на волю, в травку. Мы конечно их выпускали.
          Я навсегда запомнил Новый Год, когда мама привела меня на детскую елку к себе на работу. Многие дети были в карнавальных костюмах, почти все девочки были снежинками в разном исполнении, кто то в балетных марлевых пачках а кто то в белых юбочках, усыпанных наклеенными мелкими осколками елочных игрушек, а  мальчики - зайцами, мушкетерами и космонавтами. На мне была белая рубашка с черной бархатной бабочкой и бархатные же черные штанишки на лямках, которые все время спадали с плеч по очереди, то с одного, то с другого плеча, и мама их поправляла. Мама работала на телевидении и огромная, сверкающая огоньками, нарядная елка, вся в игрушках и гирляндах была установлена прямо посередине зала - в студии, откуда в обычные дни транслировались передачи. Деда Мороза изображал кто то из сотрудников, а я от большого количества народа, а главное незнакомых детей, ярких впечатлений, новых звуков и запахов от переполнявших меня чувств разбаловался, подбежал к Деду Морозу и приподнял сзади его шубу, там оказались обычные мужские брюки и кожаные ботинки со шнурками, слегка разочаровавшие меня, но не слишком. Услышал сварливый женский голос: «Какой невоспитанный мальчик», на эти слова другой женский голос возразил: «Не невоспитанный, а раскованный». Ответ мне понравилась больше. На празднике Дед Мороз дарил нам подарки за прочитанные стихи, я наизусть знал их от бабушки Вали невероятное количество и когда я в третий раз встал в очередь читать стихи, мама взяла меня за руку и отвела в сторону, объяснив, что подарки хотят получить все дети, даже те, кто не знает стихов.
          Первый раз я попал в больницу года в два. Мама наливала чай, к нам в гости пришли две ее подруги. Как только мама отвернулась, я залез на стул потянулся за чашкой и выплеснул себе на руку горячий чай. На скорой нас доставили в детскую больницу. Уходить от меня из больницы мама не захотела, как ее ни выгоняли, и потом отрабатывала свое присутствие мытьем детских бутылочек на кухне и моя шваброй пол в коридоре, когда я спал. Узнал я об этом гораздо позже, когда мама рассказывала бабушке о нашем пребывании в больнице: «Представляешь, врач», - она возмущенно произнесла слово «враааач!» с особым выражением горького удивления, - «меня упрекнула, что я из-за снобизма не общаюсь с другими мамочками. Там лежали две многодетные мамаши, которые являются постоянными пациентками больницы, у них все время болеет то один, то другой ребенок и я по их мнению должна была бегать с ними общаться, а точнее  курить под лестницей, а не сидеть со своим ребенком», - возмущенно говорила мама.
          Детство принято считать счастливой и беззаботной порой, полной радости. Когда можно играть и веселиться, ни за что не отвечать, расти себе в заботе и любви. На самом деле жизнь часто показывает обратное, и у детей проблем не меньше, чем у взрослых. У детей  проблемы для их  возраста  иногда  даже  очень большие бывают.
          В детском саду иногда возникали те самые проблемы. Ходили в наш детский сад два брата-акробата по фамилии Старостины, младший Вова посещал мою среднюю группу, а старший Никита -  старшую. Они доставали не только меня, но всю нашу группу на "уши ставили", особенно доставалось девочке Лене. Мне постоянно приходилось заступаться за нее. И не потому, что она мне нравилась, а просто Лена ко мне очень хорошо относилась. После прогулок  она развешивала мои промокшие на улице рукавицы, шарф и носки на горячую батарею, собирала разбросанные в разные стороны ботинки и убирала в шкафчик комбинезон. Лена была своя, знакомая, наши мамы при встрече часто останавливались поговорить, а мы с Леной их ждали. Маме я на братьев не жаловался, но однажды спросил у нее, всегда ли она будет за меня. Мама заинтересовалась такой постановкой вопроса и конечно вытянула из меня всю историю. Однажды, когда мне удалось дать достойный отпор братьям, что кстати случалось не всегда, их все таки было двое, то Вова сказал: «Вот когда твоя мама будет за нас, то мы тебя победим». Я обдумал его слова и решил спросить свою маму, точно ли она всегда будет за меня.
          Многие родители жаловались на братьев беспредельщиков, но воспитатели и заведующая отчаянно трусили и справиться с ситуацией не могли, потому что отец братьев-разбойников работал какой-то «шишкой» в банке Хопер-инвест. Тогда развелось множество таких нахрапистых, как папа Старостин бритоголовых, крепких ребят с неинтеллигентными лицами. Для них ведь законы были не писаны. Так вот, Лена видимо очень нравилась Вове, поэтому он  дергал ее за косички, толкал, приклеивал к ее волосам жвачку, отбирал игрушки, так выражалась его симпатия. Лена плакала, я заступался за Лену, а за Вову из старшей группы прибегал заступаться его брат Никита.
          Иногда мама брала меня с собой на работу. И это было самым большим удовольствием в моей жизни. Там было много компьютеров, мониторов, видеомагнитофонов, микрофонов и другой телевизионной аппаратуры. Это было очень круто! Но на работе маме надо было работать, она не могла со мной  играть. Мама усаживала меня за стол доставала карандаши и велела рисовать, но рисовать было скучно и я однажды, бегая по длинному коридору телекомпании, поймал голыми руками мышку. Работа редакции остановилась полностью, все сотрудники бросились заботиться о мышке, посадили ее в трехлитровую банку и кормили, кидая сверху кусочки печенья и хлеба. Зверушка в ужасе от такой бомбардировки прикрыла лапками голову и возможно даже бы умерла от ужаса, но я громко разревелся, заявив свои права на мышку. Таким образом вернул взрослых к действительности и служебным обязанностям. Вечером мы с мамой мышку в банке забрали домой.
          Когда мне было года четыре меня снова положили в больницу  на обследование, что то было не совсем хорошо с почками, так показалось бабушке Люсе. Палата была на семь человек,  старые койки, вываливающиеся из стен розетки, серое, с разводами и печатями, рваное белье. В палате лежали пятеро детей постарше меня, и один мальчик лет десяти из детского дома по имени Леша, он устраивал по ночам между нами бои. Азартно приказывал: «Вот ты, тощий, его тресни, а теперь ты, мелкий, ему поддай!». Мама увидела синяки у меня на лице и на теле и потребовала меня выписать. Никто из медперсонала к нам в палату по вечерам никогда не заходил, дети были предоставлены сами себе, и этот мальчик Леша был у нас за главного. А молодой мужчина лечащий врач, который вел нашу палату, сказал маме сокрушенно: «Ох уж этот Леша! Завтра я его выпишу», но мама все равно настояла на моей выписке.
          У всех детей по-разному происходит запоминание, возможно это, как с чтением, одни и в пять лет уже сами читают, а другие и к восьми годам с трудом разбирают грамоту. Чаще всего дети запоминают не слова, а запахи, звуки или чувства. Существует мнение, что  прочная память начинается после того, как мозг уже сформировался для обучения, но у каждого это происходит индивидуально в свой срок.
          Мы с мамой любили играть в школу, она заранее научила меня читать, писать и считать. Я выполнял в тетради ее несложные задания и мама ставила мне хорошие оценки, правда обе бабушки говорили, что мама не строгий, не объективный учитель и ставит завышенные отметки, поэтому у ребенка может развиться завышенная самооценка. А я очень хотел поскорее пойти в школу, ждал 1 сентября с нетерпением и в классе я стал отличником, но отнюдь не ботаном.
          Утром 1 сентября в школу меня провожали мама, бабушка Люся и даже папа. С балкона смотрели на нас и махали бабушка Валя и дед Константин. На мне была белая рубашка и серый костюм. Бабушка Люся его сшила сама, перелицевала из старого маминого костюма. Когда я отправился в первый класс, то больше, конечно, волновались бабушка и мама, а не я сам. А чего мне переживать? Коллектив класса знакомый, почти все из одной песочницы, не одну тарелку каши вместе еще в детском саду пришлось скушать. На соседних горшках вместе сиживали.
          В руках я нес огромный, тяжеленный букет гладиолусов, папа хотел помочь мне его нести, но я не разрешил, на спине висел полупустой ранец, в нем была одна тетрадь и пенал с ручками и карандашами. Мама убедила меня, что нести в школу все учебники и тетради сегодня не нужно. А главное, я начал носить очки. В основном ребята в классе были те же что и в детском саду, поэтому больших проблем очки мне не создавали. Мне даже кличку дали не очкарик, а Глебыч. Мне она не понравилась, как будто зовут старого деда. Я бы конечно предпочел кличку Киборг например, но на Киборга я явно не тянул. Как говорила мама смеясь: "Богатыри не мы". Так и приклеился ко мне Глебыч на все последующие десять лет. Одеты первоклассники были по-разному, шел 1995 год, середина лихих 90-х, как это время стали называть позже. Меня посадили за одну парту с девочкой Леной. Она мне еще в детском садике казалась очень некрасивой, похожей на обезьянку, поэтому подружился я с другой, новенькой девочкой Машей. У каждого в классе наверняка была красавица, за которой бегали толпы мальчиков, а все девочки завидовали ей. В нашем классе это была Маша. У нее были золотистые косички с бантами и голубые глаза со светлыми ресницами.
           Из мальчиков я подружился со смуглым, черноволосым мальчиком Мишей и кудрявым Левой, который тоже как и я носил очки. Миша жил с мамой, отчимом и маленькой сестрой. Миша и его мама были беженцами из Грозного, папу его убили на войне, а отчим похоже был мелким бандитом, через год или два его посадили. Лева жил с бабушкой, его родители - врачи работали за границей. После школы мы  оставляли ранцы у меня дома, ели прямо со сковороды холодные котлеты с хлебом, лень было их разогревать, или суп, сваренный из пакетика с добавлением картошки. Потом вчетвером - я, Маша, Лева и Миша  шли гулять, лепили снеговиков, играли в снежки, катались с горки на фанерках или просто болтались по улице, разговаривали.
          Маме становилось все труднее. Бабушка с дедушкой уже были безнадежно больны, их ударил инсульт.  «Не выдержали деноминаций, денежных реформ, короче — грабежа»,  - говорила мама. Она очень много работала, домашние дела тоже занимали много времени,  она постоянно была усталая и измученная, все время была раздражена тревогой за завтрашний день. Не спала, плохо ела, часто болела. Жила как будто замороженная обстоятельствами, автоматически выполняя все, что от нее требовалось.
          Бесплатное, обязательное среднее образование, требовало все больших вложений. Родители школьников без конца скидывались на ремонт классов, учебные пособия, шторы, настенные часы. Отдельно собирались деньги на компьютеры, которых так и не увидели в классе. В кулуарах родители возмущенно, но тихо роптали. Прошел слух, что деньги на компьютеры были потрачены на празднование в ресторане юбилея школы. Дата юбилея была "притянута за уши" — столетие со дня открытия первой школы в районе. Негодовали родители потихоньку, никто не осмелился выступить публично, боялись, что педагоги отыграются на детях.
          Однажды после школы я зашел к маме на работу, чтобы покушать, есть дома было нечего, а в местном кафе тогда можно было поесть в долг. Мы с мамой услышали за спиной разговор двух хамов с лоснящимися, красными от пережора рожами, один из которых был заместитель директора, он  говорил другому, причем старался, чтобы мама непременно его услышала: "Вот живут ведь, видно совсем жрать дома нечего". Моя мама, которая никогда голубиной кротостью не отличалась, как говорила бабушка, громко сказала, как бы размышляя про себя: "Вот интересно, за какие такие услуги вчерашний телохранитель и водитель может занять пост замдиректора телекомпании? Страшно даже представить!" Я ничего не понял, но у меня случился полный раздрай чувств, когда эмоции  хлещут через край, а я не понимаю, что мне делать. Мама много работает, но ей не платят заработанные деньги, и она не виновата, что у нас нет дома еды, но в то же время мне было стыдно из-за того, что мы такие бедные. Мне почему-то стало стыдно тогда за нас с мамой, а не за этих бессовестных людей.    
          Иногда после школы я отправлялся к бабушке Люсе, где меня всегда ждали простая, но вкусная еда и интересные занятия. Бабушка Люся придумывала настольные игры, шила мягкие игрушки и даже показывала химические опыты. Мама часто говорила: «Как же нам с тобой повезло с бабушкой!» Речь бабушки преподавателя университета, отличалась исключительной грамотностью и образностью. Иногда она употребляла архаичную лексику, например, часто говорила: «дабы, не быть голословной…» или «ибо может произойти…». Мама часто сетовала бабушке, что я изъясняюсь на чудовищном туземном жаргоне, который нормальному человеку трудно понять и это бабушку очень огорчало. Что интересно, пообщавшись со мной, сама бабушка Люся начинала употреблять мои дворовые словечки. Беседуя по телефону говорила: «я выпала в осадок», «чувак», «клево». В остальном же мы с бабушкой отлично понимали друг друга и она долгое время была мне очень хорошим другом.
           Близились летние каникулы, мы заканчивали начальную школу. На родительском собрании классный руководитель Светлана Александровна объявила, что надо бы родителям скинуться на выпускной, все таки дети закончили начальную школу после четырех лет обучения. Какой выпускной? Выпускной бал? или утренник? или может быть вечер? Ну да ладно, надо так надо. Родители конечно скинулись.
          Выпускной начался с концерта художественной самодеятельности. Мы читали стихи, спели хором несколько песен, девочки исполнили костюмированный национальный танец. У моей мамы, как и у некоторых других мам даже навернулись слезы умиления, когда они смотрели, с каким удовольствием мы пляшем и поем. Потом все мы уселись за красиво накрытый для чая "сладкий" стол. Все было замечательно. Довольная мама отправилась домой, оставив меня в школе еще немножко попраздновать.
          На улице вечерело, я долго не возвращался домой, и мама, слегка волнуясь, решила пойти меня встречать. Подходя к школьному зданию, она увидела совершенно дикую картину. Из дверей школы две поддатые мамаши — активистки из родительского комитета под белы рученьки выволакивали классного руководителя Светлану Александровну в состоянии сильнейшего алкогольного опьянения, ноги ее безжизненно волоклись за бесчувственным туловищем по земле. Дети радостно прыгали вокруг. На следующий день к счастью начинались летние каникулы, а с первого сентября в новом учебном году в средней школе вводилось раздельное преподавание предметов.
          В начальной школе я был "отличником". Потом долгое время ходил в "хорошистах". Занимался легкой атлетикой, хорошо рисовал, пел в школьном хоре, с удовольствием принимал участие в художественной самодеятельности.
          К старшим классам интерес к учебе утратил, появились новые друзья, а с ними проблемы. Из прежних увлечений осталось только одно – компьютерные игры.
          Учитель пения и одновременно дирижер школьного хора Аделаида Николаевна жаловалась маме, что я прогуливаю репетиции, прячусь от нее с сомнительными приятелями под лестницей, и даже! о ужас! покуриваю. "Для его уникального музыкального слуха и весьма неплохих голосовых данных это катастрофа", - говорила она. Убедительно просила принять меры.
          

ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ.