Любил ли я Анну

 
 
О ее смерти я случайно прочитал в газете. Государственный автомобиль «Волга» (фамилия водителя скрыта из-за следствия) сбил Ковальскую Анну Аркадьевну 1965 года рождения.
Узнав дату и время похорон, я отправился по указанному адресу проститься с ней. Их дом оказался больше, чем я ожидал: трехэтажный, с мансардой, с красивыми французскими окнами.
Разумеется, она была замужем. Детей у нее не было. Муж ее был известным адвокатом в городе. Это был человек невысокого роста, довольно полный, сытый и с седыми усами.
Я сразу же не полюбил его. Он стоял с каменным лицом, не подавая ни малейших признаков жизни. Мы так и не заговорили, уходя лишь молча попрощались.


———
 
К тому времени я уже окончил романское отделение филологического факультета Ленинградского университета. Говорил на итальянском и французском языках. К французскому языку у меня с раннего детства был особый интерес: я знал его с детства от мамы. На подготовительные курсы не ходил, но в то же время не вылезал из библиотеки, где зачитывался романами Гюго, Стендаля, Флоберав оригинале и легко сдал экзамены.
Первые годы самостоятельной жизни работал на «Ленфильме», переводил кинокартины синхронно. Выпустил небольшую книгу стихов для друзей, а скорее для самолюбия.
Жил я в прекрасном городе на Неве, в роскошной трехкомнатной квартире, доставшейся мне по наследству.
Я сова. Человек вечерний. Мне самый упоительный рассвет не может заменить часы сладкого утреннего сна. Если случалось вставать рано, то тогда каждый шаг, каждое движение, слово тяготили меня, точно непосильное бремя. Поднявшись, я заваривал кофе и шел в свой кабинет, где вся обстановка приводила меня в душевное равновесие: и большой письменный стол со старинной бронзовой лампой под зеленым абажуром, и, конечно, удобное кресло. В застекленных книжных шкафах хранилось богатство, которому могла позавидовать любая библиотека. Я дружил с книголюбами, которые с охотничьим азартом выискивали для меня бесценные книги. В этом кабинете я проводил большую часть времени, мечтал, читал и писал. Когда день клонился к вечеру и прозрачные сумерки окутывали дома и деревья, я выходил в город и бродил по улицам, и особенно по Невской набережной. Иногда случайно подслушанный чей-то разговор или увиденная щепка вдруг рождали в моей голове сюжет для небольшого рассказа. Я продолжал свою прогулку, мысленно развивая и украшая изящными подробностями подаренный мне случаем сюжет. Порой это получалось вполне достойно. Однако я никогда не делал попытки даже весь сюжет перенести из головы на бумагу.
Я был ловок и красив и одерживал победы над женщинами. Я очаровывал их, был то «мужем», то «женихом», то любовником. Покорял их смело и гордо. Легкие победы над ними уже не вызывали во мне опьянения. Со временем для меня женщины, даже самые порядочные из них, стали ничтожествами.
Все они стали одинаковыми, слились в одно целое, и я быстро их забывал, запоминая лишь вспышки событий. Я примерно знал, с кем буду в следующий понедельник, и совершенно забывал, кто был в прошлый раз... Очень редко мне удавалось привязываться к одной из них. И тогда я с любопытством для себя начинал изучать, что может оттолкнуть нас друг от друга или на какой крючок она может меня поймать. Я повторял с ними выученные фразы, забавлял их шутками, совершал одни и те же движения души и тела в установленном мной порядке. Эта отработанная схема всегда помогала мне выйти сухим из воды.
Однажды, когда я был у друга в большой компании, мы все, разбившись на группы, непринужденно и не торопясь беседовали. Мое внимание привлекла стоявшая у окна яркая блондинка. Высокая, стройная, изумительная! Тонкий нос, живая улыбка. Красивые изысканные руки с необыкновенно длинными узкими пальцами. Что-то в ней было страстное, непокорное и сильное: казалось, как женщина она обещала бездну наслаждений.
Я был прикован к этому безумному лику. Я уже ничего вокруг не замечал, все вокруг казалось тусклым, расплывчатым. Анна — так ее звали, я ее знал понаслышке, но никогда не видел вживую. Говорили, что в Петербурге где бы она ни была, привлекала всеобщее внимание в светских вечеринках.
Она протягивала руку, благодарила за гостеприимство хозяина дома — моего друга Виктора, долговязого, с худым узким лицом, черной бородой.
Анна долго стояла одна, явно взволнованная обстановкой, несколько раз неторопливо повернула голову то в одну, то в другую сторону. Сначала я подумал, что она дожидается кого-нибудь — конечно, мужчину, мужа. Но позже отбросил эту мысль, поняв, что если бы она ожидала кого-нибудь, непременно поглядывала бы на часы.
Тем временем Виктор достал турку и начал заваривать кофе, сказав о том, что этот кофе ему привезли из самой Эфиопии. Затем он разлил по чашечкам горячий напиток, горький аромат которого заполнил все вокруг. Я взял кофе на двоих и, словно толкаемый тугой невидимой пружиной, подошел к ней.
— Угощайтесь, — предложил я ей, немного заикаясь.
Она взяла свою чашечку и тихо поблагодарила.
— Простите мою смелость, вижу, что вы находитесь в затруднении... — начал я разговор.
Анна посмотрела на меня оценивающим взглядом, именно как в кино показывают, оглядела с ног до головы и вдруг произнесла тоном решимости:
— Нет, все хорошо.
Мы сразу же разговорились. Это произошло как спичка, поднесенная к огню. А на мой вопрос, верит ли она в любовь первого взгляда, она ответила:
— Конечно. Никакой другой не существует.
Мне показалось, что мы давно знаем друг друга. Радость при встрече с человеком, который слушает, угадывает твои мысли, отвечает и, возражая, дает толчок к дальнейшему развитию. Впервые я старался перед женщиной обнажать особенности своего ума, показывать свою эрудицию.
Воспользовавшись разговором, убедившись, что она, как и всякие женщины, любит комплименты, я начал говорить ей лестные слова. Анна отвечала на них легкой ироничной улыбкой, которая давала понять, чтобы я не обольщался, что мне достанется не больше, чем другим. В конце она перехвалила меня, дав понять, что она не дура.
— Я сама не знаю, какая я. Ведь женщина если что-нибудь и не знает, то уж почти, конечно, догадывается, — с усмешкой сказала она.
Так мы познакомились.
Позже мы все расселись за большим столом. Мне трудно будет вспомнить, с чего начался спор и почему он так скоро перешёл в ссору и взаимные оскорбления. Помню только, Виктор отвечал на вопрос одного из гостей: будучи молодым и известным художником, почему он все-таки один?
— В наше время настоящую любовь найти очень сложно. А брак без любви — это дверь без ручки, — ответил он шутя. — Посмотрите на современную литературу: сплошная порнография, нет продленных чувств. А уж если в литературе их нет, то в жизни и подавно!
Этих слов было достаточно, чтобы перевести все общество в боевое настроение. Каждый стал горячо отстаивать свое мнение. Тут были принципиальные расхождения и гневные противопоставления разных пониманий сути семейной жизни. Некоторые не желали допустить, что в современном мире нет настоящей любви. Другие же утверждали, что сейчас, когда у человека есть свобода выбора, каждый может жить, как ему хочется.
Мужчины, которые были с жёнами, начали отрицать такого рода отношение. А я забавы ради высказал противоположную точку зрения, энергично отстаивая возможность и даже вероятность, что среди них есть пара, которая живет вместе без любви.
— Лично я считаю такую жизнь более честной, вместе того чтобы обманывать себя и других о несуществующем чувстве.
Спорили мы долго. Анна смотрела на меня и молчала. Нервы у всех были напряжены, мы были до того раздражены друг другом, что нас не так легко было успокоить. Несколько раз один из гостей, кавказец, с трудом сдерживал себя, готовый даже пытаться от слов перейти к рукопашным действиям.
И вот настал мой страшный момент. Анна разом встала, казалось ее разбудили от глубокого сна. Не видя людей вокруг, она быстрыми шагами отошла от стола и пошла к выходу. И вдруг меня будто ударило током, словно жизнь ушла из моих глаз: я невольно сжал руки, и словно какая то тайная сила толкнула меня вперёд, за ней, не оставляя времени подумать. Я выбежал за ней, и даже сейчас я уверен, что другой мужчина поступил бы точно так же.
В полуночной сумеречной тишине был слышен удаляющийся стук ее каблуков. Я медленно пошел за ней, не решаясь догнать. И вдруг, неожиданно для себя, отчаянно закричал: «Стойте!»
Она остановилась и как бы недоуменно посмотрела на меня. Мы стояли очень близко друг к другу.
Никогда прежде я не видел такого прекрасного лица, такого нежного, такого страдальческого.
Я очень хорошо помню, как сильно у меня билось сердце, несколько раз я задерживал дыхание. Я чувствовал, что, потерявшись однажды, я снова приобрел себя. У такого мгновения совсем другой ход, и я уже точно не хотел назад в свою привычную жизнь, жизнь без нее. Такое можно пережить только раз.
Я упал на колени, прижав к губам ее руки. Когда поднял голову, то увидел слезы в ее огромных голубых глазах.
— Встаньте, — тихо сказала она. — Не очень-то благоразумно стоять на коленях посреди улицы.
Я встал. Мы долго молча смотрели друг на друга, и наши взгляды сказали все то самое сокровенное, что не могли выразить слова.
Этот, казалось бы, такой маленький кусочек жизни… А сколько он вместил в себя: и знакомство с Анной, и мой внезапный порыв к ней, вспыхнувшую страсть, взаимное опьянение, которое соединило нас… И теперь, крепко обнявшись, мы медленно шли по нескончаемой невской набережной в призрачном свете луны... О чем-то говорили, молчали, целовались.
Если вспомнить все прожитое, только эта ночь осталась самым ярким лучом в моей жизни.
Для меня, сдержанного, знающего себе цену человека, с пренебрежением относившегося к женщинам, вдруг в одно мгновение Анна стала неведомым счастьем. Все прежнее умерло, исчезло, растаяло как дым. И начались дни и ночи любви.
Муж Анны был в отъезде. Мы не разлучались и почти не выходили из моего дома.
Мы, поглощая кофе чашку за чашкой, выкуривая одну сигарету за другой, перелистывали страницы моих книг. Иногда я ей читал свои стихи. Она без восторга слушала, часто переводила стихи в шутку.
В блаженные часы близости с ней я не испытывал грубой страсти, все было наполнено красотой и поэзией. Я признавался в любви ей на трех языках, по-русски, по-французски и по-итальянски, она решила, что лучше всего слова звучат по-французски. Говорила, что именно по-французски любовь кажется романтичной и хрупкой. А еще я мог часто говорить ей, что она моя первая и последняя любовь. «Я никогда тебя не забуду, обещаю, —повторял я ей часто. — Буду помнить тебя всегда.
Было нечто совершенно обезоруживающее в том, что я оказался беспомощным перед судьбой, я влюбился в женщину, которая была замужем. В душе моей жила странная, непонятная злоба к ее мужу, который, как мне казалось, первым сорвал цветок ее юности. Говоря о своем муже, она часто вздыхала, вспоминала, что когда-то он ее ревновал, а теперь порой не замечает. Эти рассказы отравляли мое счастье, ревность к нему теперь днем и ночью снедала меня. В конце концов я стал беспрестанно говорить о ее муже, выведывал о нем всякие интимные, сокровенные подробности, старался разузнать обо всем, что касалось его личности и привычек. Анна по-женски ловко уходила от этих расспросов, давая мне понять, как они ей неприятны.
Тот вечер я помню отчетливо и сегодня. Осень выдалась на редкость теплой. Мы с ней прошли по Невскому проспекту, обошли знакомые места. Покушали, выпили еще по кофе, покурили и пошли ко мне.
Проснувшись ночью, я увидел, что Анна плачет. Времени было три часа ночи.  Луна сияла в небе. Я дождался, когда она успокоится, раскурил сразу две сигареты и передал одну ей. Глубоко затянувшись и выпустив из себя дым, она заговорила:
— Послушай, тебе никогда не хотелось броситься под машину?
— Что? — удивленно спросил я.
— Просто я вдруг подумала… Может, и неплохо, если я попаду под машину…
— В самом деле? Тебя что, муж обидел? — не мог успокоится я.
— Да так, забудь... Просто что-то нашло. Бывает, — усмехнулась она. — Лучше дай сигарету.
Этот странный случай удивил меня, но я очень быстро забыл его. Проходили дни, осень сменила зима, а за весной пришло лето. Была суббота. С самого утра погода была пасмурная. Иногда накрапывал мелкий еле заметный дождь. Утром после завтрака мы отправились погулять. Прошли по Дворцовой набережной до Троицкого моста, замерзли, зашли в кафе, погрелись крепким чаем и решились вечером прокатиться на маленьком катере по Неве. Тесно прижавшись друг к другу, мы любовались проплывающими перед нами в прозрачных сумерках невскими берегами.
Что может быть прекраснее и поэтичнее белых ночей?!
— Ты знаешь, — тихо произнесла она, — если убрать из Петербурга Неву и набережные, то дворцы тут же станут похожи на декорацию…
И вдруг неожиданно, безо всякого перехода, сказала:
— Послушай, дорогой, я собираюсь август провести Риме, у сестры… Давно не виделись, и шоппинг не помешает… А ты не скучай. Месяц быстро пролетит.
Сердце мое упало. Пока она говорила, у меня в голове пронеслась мысль: мы теряем человека не потому, что разлюбили, а потому, что какие-то житейские мелочи отдаляют его от нас.
Потом мы поужинали, пили долго коньяк, и отправились ко мне домой. Тогда мы, возбужденные приливом третьей молодости, не могли заснуть. Я, крепко обняв ее, неожиданно для себя самого спросил:
— Скажи, дорогая… Мне очень трудно… Но хочу спросить тебя.
— О чем?
— Будешь со мной откровенна?
— Конечно.
— Ты когда-нибудь изменяла мужу?
Она лукаво хихикнула и уткнулась лицом в мою шею. Но я слегка отодвинул ее и посмотрел прямо в глаза.
— Пожалуйста... Ты же понимаешь, что меня это не огорчит.
— Да-а-а, — прошептала она.
— Правда?
— Да, я ему изменила и не раз, — она стала смеяться сдержанней.
Почувствовав ледяной холодок по спине,ошеломленный ответом, замахнувшись, я воспринял все так, будто это она мне изменяла.
— Во-о-т как? И кто же они?
Анна, поняв, что взяла неверный, слишком легкий тон, что ошиблась, попыталась меня успокоить:
— Ты их не знаешь.
— Разумеется, я их не знаю… Но непременно познакомлюсь с ними, — сказав, я схватил одеяло, которым она укрылась с головой, и отбросил на пол. Словно горячий факел, я был охвачен огнем неукротимой душевной ярости, будто жена изменила мне, лгала мне и сердцем и телом. Теперь эта прекрасная, сводившая меня с ума нагая Анна казалась мне исчадием самых низких плотских пороков.
— Я должен знать, кто эти люди! Кому ты дарила себя!
Анна с трудом произнесла:
— Я пошутила.
Эти слова сразили меня наповал. Я дрожал от гнева:
— Как пошутила? Моим святым чувством к тебе ты шутила?
Она молчала.
Я взял ее за руку и крепко стиснул. Я дрожал от бешенства и отчаяния, не зная, что еще сказать, изо всей силы тряс ее. Она сделала движение, чтобы вырваться, и сильно оттолкнула меня от себя. И тут я ринулся на нее. Стал бить ее изо всех сил по лицу.
— Ты блудница, ты шлюха, — заорал я.
Анна громко протяжно стонала, пытаясь защититься от ударов.
Вконец обессиленный, опустошенный, я стоял возле ложа моего блаженства, как над пепелищем, как возле плахи, где меня казнили.
Анна рыдала, уткнувшись в подушку. Я ее не утешал. Слов не было. Сил не было. Как бесплотный дух, едва осознавая себя, я оделся и вышел из дома. Сколько времени бродил по пустынным улицам, под какими фонарями стоял, на каких скамейках сидел, не помню.
Как тронувшийся умом, я твердил одно: «Предан! Предан!» Настойчиво допрашивал себя, как я мог попасть в ее обманчивую сеть? Красота? Обаяние? Ну и что? А ведь за этим только блуд, пошлость. Кто она? Красивый пустоцвет. Кому от ее красоты тепло? Кого она спасла, согрела, научила? Никого… А люблю ли я Анну?
А ведь где-то в самых глубоких тайниках моей души пряталось ядовитое жало обмана и лжи. Иногда оно кололо мое сердце, словно подавая сигналы тревоги, но я не верил им, а обвинял себя в оскорбительной подозрительности.
С заоблачных райских небес я был сброшен на холодную питерскую землю. Но я дышал, мое сердце билось. Оно просило жить.
Моросил мелкий дождь. Мимо шли первые ранние прохожие под цветными зонтиками. Я побрел к дому. Дверь была не заперта, квартира пуста. Так закончилась наша любовь.
 


——

Проходили дни, я уже начал забывать ее, и тут неожиданно получил письмо.
«Мой дорогой Марк, — писала она мне, — хочу верить, что гнев твой остыл и ты спокойно прочитаешь эти строки.
Вызвав меня на откровенность, ты обещал не поставить мне в вину даже самую горькую правду. Я поверила тебе, потому что очень хотела быть перед тобой чистой. Но ошиблась. Иногда, чтобы иному объяснить, почему ты так поступил, единого слова мало, а всю жизнь объяснять не хочется… Наверно, у тебя есть своя правда.
Если бы ты мог себе представить, что это значит —жить с человеком, которого не только не любишь, но глубоко презираешь? А это значит жить в аду, где все горит, все тебя терзает. Я изменяла мужу не выходя из этого ада, от отчаяния, не находя утешения. Встречались чужими и расставались еще более чужими. И вот, наверно, за мои мучения судьба подарила мне тебя. Твоя любовь день за днем возвращала меня к себе самой, к той, которой я была когда-то: доброй, светлой, чистой. За это я и полюбила тебя всей своей исстрадавшейся душой. Полюбила навсегда.
Быть может, ты ждешь моих извинений? Женщина не должна извиняться, после того как ее обозвали шлюхой…
Целую…»
По штемпелю на конверте я понял, что письмо было отослано несколько недель назад. Казалось бы, более двадцати дней! Но счет им шел особый. Кем я был еще совсем недавно? Крылатым романтиком, парившим в небесах. А теперь это письмо читал зрелый, трезво мыслящий мужчина, твердо стоявший на грубой земле.
Письмо Анны тронуло меня, но я не знал, что ей ответить. Что написать в ответ? Я придумал только одно: прости меня, но не написал. А еще позже однажды рано утром меня, по-прежнему поздно встающего человека, разбудил звонок в дверь. Это был почтальон, который вручил мне телеграмму. Немного удивленный, я распечатал ее и прочитал пять слов: «Ты промолчал. Умолкаю и я. Навсегда. Прощай».
Я все понял. Холодок пробежал по спине. Тихо ответил ей: «Прости меня, Анна…»