Старухи

         Воет, ревёт за стеной буря – то ли снег, то ли дождь, то ли мокрая метель. Бабка Катерина ворочается под одеялом на холодной кровати: что ж ты хочешь, конец ноября, самая пакостная погода. Весь старый дом содрогается – спасибо мужу, покойнику, что крепкий построил. Печь нетоплена, а что делать? Дрова беречь надо, не так-то много их наготовлено, а ещё вся зима впереди. И свечей осталось только двадцать три, а электричества нет и не будет. Обрезали. Кончилась деревня Подъельная, люди поразбежались, поразъехались, дома брошенные развалились… Одна только Катеринина хата целая стоит, и бабка в ней живёт – деваться некуда. Дочка далеко, в Сибирь замуж вышла, и живут они там втроём с мужем и дочкой в малюсенькой квартирке. Ездила к ним Катерина, видела: смех сказать, скворечник какой-то на шестом этаже. Нет уж, она, Катерина, лучше здесь поживёт, хоть и на отшибе от людей, зато в своём доме, хозяйкой, на свободе. Силы ещё есть, перезимует как-нибудь.
      За стеной взвыло на разные голоса – то ли ветер, а то ли волки. Всё правильно, полпервого ночи, самый волчий час. Лес-то вот он, под боком, прямо за деревней начинается, за Катерининым огородом.
      Грохнула во дворе от ветра калитка – Господи, неужели сорвало? Ну и буря! Потом мелко застучало в ставень возле крыльца, вроде как ветки ветром бросает: раз, другой, третий… А потом что-то так бухнуло во входную дверь, как будто топором  ударили, и бабка Катерина поняла, что не ошиблась: к ней действительно кто-то стучится.
      И кто бы это мог быть – явиться в такую глушь по такой дороге, в такое время да в такую погоду?!
      Свечку жечь было жалко, но ничего не поделаешь. Бабка Катерина натянула платье, подхватила в сенях на всякий случай топор в левую руку и подошла к двери. Дверь держали не только крюк и замок, но и основательный засов – зять не поленился специально вытесать.
      Бабка Катерина собралась с духом и задала извечный вопрос человека, находящегося по ЭТУ сторону двери:
      -  Кто там?
      -  Соседи мы, -  послышалось в ответ,  - из Дубравки! Открой, хозяйка! Пусти погреться!
      Бабка Катерина очень удивилась, но дверь приоткрыла. И остолбенела на месте. На крыльце, облепленная мокрым снегом, как второй шубой, стояла коза! А на спине у неё был пристроен то ли свёрток какой-то мохнатый, то ли кукла непонятная, то ли какой-то зверёк, чуть побольше кошки. И этот самый тёмный клубок тут же свалился с козы и мигом прошмыгнул мимо неё в дом.
      Бабке Катерине стало очень не по себе, но долго стоять и удивляться было невозможно: в лицо летели мокрые клочья снега, в ноги свирепо дуло, и ветер грозил задуть свечу. Бабка Катерина запустила козу в сени, заперла дверь и вернулась в комнату.
      Непонятное существо сидело на шестке печи и глядело на неё из-под волос светящимися круглыми глазищами. В полутьме было не разобрать, что оно такое, но разглядывать его поближе бабке что-то не захотелось, какие-то мурашки вдруг поползли по спине. Но оно же разговаривало?
      -  И кто же ты будешь? – спросила наконец сбитая с толку хозяйка,  -  из каких?
     -  Из домовых буду. Домовиха я, Дарья, в Дубравке мы жили, у Клуневых в доме. А как весной они избу свою продали кому-то под дачу, сруб разобрали и увезли, так мой домовой-то, старик, не вынес того, взял да и помер.
      Эти-то, новые, нас с собой не пригласили, ни башмака старого не забрали, ни веника, ни тапка. Не надо им.
      Одна я осталась, а деревня наша вся разорённая, пустая деревня. До зимы, видишь, как-то промаялась, а дальше – всё. Помирать домовому зимой без жилья. Нельзя выжить. Да ещё такой старухе. К тебе вот пришла проситься – у тебя ведь хозяина нет, ну, домового в смысле, старик твой не любил. Пустишь ли к себе жить? Ты не думай, в тягость не буду, я и без мужа  –  на все руки, любую работу знаю…
      У бабки Катерины опасения развеялись после первых же слов. Домовые  –  это, конечно, немного чудно, но понятно и нестрашно. И очень даже хорошо такую вот Дарью у себя поселить! С какой стороны ни глянь. А главное – жалко её… Большие, сине-зелёного огня глаза уже не казались жуткими, и чёрное лохматое создание ей уже нравилось.
      -  А оставайся, живи, - степенно кивнула она, - мне же ещё и лучше, будет с кем поговорить, а то молчи всю зиму… Ой, а коза? Она-то откуда взялась?
      -  Так тоже из Дубравки! От Кузнечихи сбежала, когда они к детям своим перебирались, да так и не поймали её. Такая пройда! И кличка по ней – Злыдня. Вот она до зимы по полям да по лесам ошивалась, а зимой – шалишь, мигом волки уцепят. Ну, она не дура, это дело живо смикитила и в деревню вернулась. А там пусто, одни развалюхи стоят! Я вот на ней сюда и доехала, пешком бы не дошла, замёрзла. У неё, между прочим, и молоко ещё доится!
      -  А, так это она, значит, мне в дверь рогами бабахнула?
      -  Она, конечно, а то бы мы тебя не добудились.
      -  А чем же я её зимой кормить буду? Сарай-то у меня есть, а сена-соломы – ни копнушки.
      -  Ну, как-нибудь… Я тут по деревне пошарю, поищу какие-никакие прошло- годние остатки… - неуверенно пробормотала домовиха, замялась и шёпотом спросила:
      -  Прости, хозяйка, не в обиду спрашиваю, а почему это у тебя печь холодная? Погода-то…
      -  Дрова берегу, - вздохнула бабка Катерина, -  в обрез у меня дров. А зима впереди длинная.
      -  Постой,  -  закрутила головой домовиха,  -  деревня брошенная стоит, пустая, заборов поваленных вокруг полным-полно гниёт, почему дров себе не набрать?
      -  Не взять мне этих дров. Ну, наношу я досок, даже брёвнышко притяну, а дальше? Пилить-колоть – силы мои уже не те.
      -  Ой, а я-то на что? И наношу, и поколю, и высушу! Будут тебе дрова!
      -  Ну, тогда надо затопить, хватит мёрзнуть,  -  бабка Катерина не успела встать и шагнуть, как домовиха уже чёрным клубком выкатилась за дверь, тут же вернулась с дровами, и через полминуты огонь уже гудел в печи, и по комнате прыгали оранжевые блики.
      Домовиха блаженно жмурилась и грела у огня ладошки. У бабки Катерины потеплело на сердце.
      -  А где же тебе постель постелить?
      -  Так в запечке, конечно, самое там наше домовничее место!
      В дело пошла старая овчина, маленькая лишняя подушка и кусок полотенца, а потом хозяйка вдруг спохватилась:
      -  Погоди! Ты же, наверное, голодная?
      -  Дарья кивнула стеснительно, и бабка Катерина быстренько собрала на стол, благо что от старенького буфета до этого самого стола было ровно два шага. И глядя, как маленькая домовиха стремительно и с треском, как крупорушка, уписы-вает остатки каши, холодную картошку, сухари и чёрствый хлеб, она кое-что сообразила.
      -  Слушай, а что же ты так оголодала? Почему раньше не пришла? И погода была получше, а ты выбрала, когда черти на дворе пляшут.
      -  Не могла я раньше. Очень опасно нам путешествовать. А вот сегодня самая подходящая ночь для пути, и не в погоде дело. По звёздам надо судить. Вот перед самой зимой есть такое время, день да ночь, когда звёзды встанут в нужную позицию, тогда нам всем можно ходить почти совсем свободно. Вся нежить, небыть, нечисть, нелюдь, волшебные народцы, даже умертвия – все, кому надо куда, идут именно сегодня ночью. А то потом зима настанет, пути заморозит – и сиди тогда на месте, или спи до первой воды. А погода – это дело десятое.
      По хате разливалось уютное тепло, и завывания за стеной уже не казались страшными. Бабка Катерина вынесла козе хлеба и поставила на стол вскипевший чайник:
      -  Давай, Дарья, по чашечке, и на боковую, вон у тебя уже глаза закрыва...   
   Тук, тук-тук-тук, тук-тук! – отчётливо застучало в дверь. Бабка с домовихой переглянулись.
      -  Та-а-ак, ещё кого-то нанесло,  -  протянула бабка Катерина, подхватила свечку и направилась в сени. Но проворная домовиха была уже у двери и чутко прислушивалась к шебуршанию там, снаружи.
      -  Кто там?
      -  Откройте, люди добрые, пустите погреться!  –  голос был слабый, глухо-ватый, скрипучий – не поймёшь, кто говорит. Однако кто бы ни говорил, не бросать же его на холоде в безлюдье.
      Бабка Катерина вздохнула и отворила дверь. Ну, если бы не стояла рядом Дарья, она бы её – дверь! – тут же и захлопнула бы обратно! Такое неразбери-поймешь-чего она видела в первый раз в жизни! То ли зверёк серый мохнатый на задних ногах, то ли пенёк с гнездом на макушке, а то ли сам чёрт из преисподней, только без хвоста и ростом не выше столешницы. А рядом с ним на крыльце стоял такой кот, какого и в телевизоре не увидишь: белоснежный, большущий – с ягнёнка, пушистый, как лиса и надменный, как немецкий барон.
      -  Ты кто же такое?!  -  вырвалось у бедной бабки.
      -  Лешачиха я. Из лесу. Погреться пустите,  -  проскрипело непонятное явление и покачнулось от ветра.
      Пустили, конечно. Через три минуты пахнущая на всю избу смолой и хвоей лешачиха сидела за столом и споро уминала сухари под горячий чай.      
      -  А имя у тебя какое? Звать как?
      -  Дубняшей меня зовут.
      Бабка Катерина с изумлением разглядывала деревянное морщинистое лицо, шевелюру, похожую на сосновую шишку, и одежду из коры. И ещё она приметила пузатенький мешок из чьей-то шкуры, с подушку примерно, который новая гостья как-то приволокла с собой.
      Кот же тем временем царственно прошествовал через комнату, с важным видом воссел на тёплую печку и уже о чём-то шептался с  Дарьей.               
      Наконец лешачиха согрелась, наелась и объяснила, в чём её беда.
      -  Старая я стала совсем. Муж мой, леший здешний, весной от зимней спячки уже не проснулся, умер во сне. Сынок мой младшенький сейчас на его месте в лесу хозяйничает.
      А мне теперь на зиму ложиться засыпать страшно  –  ведь по весне могу и не встать…  Вот если бы не засыпать  –  я бы ещё долго протянула, а так… А в лесу как не заснёшь? Само собой в сон утянет… Пустила бы ты меня, хозяйка, у тебя в избе перезимовать? Глядишь, и живая буду.
      -  Пущу, чего ж не пустить, живи сколько хочешь, хоть насовсем поселись, нам втроём и веселей будет.
      -  Я не задаром! – заторопилась обрадованная лешачиха,  -  я за добро отплачу! Держи, хозяйка!
      Она спрыгнула с лавки на пол и распустила завязки на своём мешке. Бабка с недоумением переглянулась с домовихой: мешок оказался забит лесным мусором – шишки, иголки, веточки, прелые листья. Так… этого ещё не хватало, у кого-то тут с головой не ладно…
      Однако Дарья, видимо, что-то сообразила, скаталась в кладовку и притащила старую корзину. Дубняша вытряхнула в неё свой дурацкий мешок, и заслуженная корзина затрещала, напрягая рёбра: мусор на глазах превратился в золотые монеты царской чеканки!!!
      Бабка Катерина остолбенела с открытым ртом.   
    -  Э, да ты не знала!  –  фыркнула Дубняша и пояснила, желая разогнать столбняк и общее затмение,  -  закон такой есть! Человеческие деньги в лесу – мусор. Что ты там с ними сделать сможешь? У белки орехов купишь или медведю взятку дашь? Зато если через руки нежити или волшебного народца лесной мусор перейдёт в мир человеческий  –  то он деньги! Превращается, понимаешь? А наши деньги к вам перебросить – мусор будет!
      -  По… понимаешь… маю…, - отмерла бабка Катерина, - то-то в сказках написано, что кто-нибудь в лесу клад найдёт, а домой принесёт, глядь – а вместо золота ветки да шишки…Ну, спасибо тебе, Дубняша, экое богатство приволокла, всяко на пользу пойдёт!
      -  Ну, я ведь знала, небось, куда шла. Тоже ведь за людьми наблюдаем, разбираемся!
      -  Ой, а кот этот у тебя откуда? На дикого не похож.
      -  Так тоже из лесу, откуда же. Он ещё в мае от каких-то дачников к нам в лес сбежал да так и остался. Свободы захотел, охотой очень увлёкся, понимаешь ли. Ну, и кошечки лесные дикие у нас симпатичные-хорошенькие попадаются, тоже есть кем поувлекаься. Ты, между прочим, не смотри, что он на городского барчука-неженку похож. Он ловец, добытчик, ел досыта и птицы всякой, и рыбы, и мышей. На гадюку наткнулся – убил! А лиса недавно на него наскочила, так еле ноги унесла. И умный зверь: как увидал, что я в дорогу собралась, так живо за мной увязался. Соображает, что лучше зимовать на тёплой печке, чем в лесном дупле. Пригодится такой кот в доме!
      -  А звать его как?
      -  Он говорит – маркиз Персиваль-Этьен де Периньяк.
      -  Красиво! 
      Буря за стенами ревела, не унималась. Бабка Катерина подоила козу и поста- вила коту плошку молока, принятую с благосклонностью. Время не шутя подкатывало к трём часам ночи, и бабка вторично настроилась на поспать. Лешачиха присмотрела себе местечко под полкой в кладовке, и уже только-только…
      Тук-тук-шлёп! Тук-тук-шлёп! – засигналил ставень на окне, выходящем на крыльцо.
      -  Да что у меня сегодня, проходной двор?!  –  бабка Катерина схватила со стола  огарок свечи и ринулась к двери, безо всяких дурацких вопросов отомкнула замок, откинула крюк, засов, дверь… Ой. Ой-ой-ёй. На крыльце стояло наискосок бледно-зелёно-синее заледенелое привидение. Похожее на утонувшую первоклассницу. Длинные волосы примёрзли к тёмной одежде, овальные глазищи на половину лица расположены вертикально, а на ресницах – сосульки, длиннопалые ручки сложены на груди… и стучит зубами от холода. И покрыто прозрачным ледяным панцирем. И ещё заметено снегом. И вообще поэтому непонятно, как оно ещё живо.
      За спиной в дверях вскочила и шарахнулась коза. Бабка Катерина, опять-таки без дурацких вопросов, ухватила явившуюся бледную ледышку за плечи и впихнула в дом.
      -  Дарья! Открой печку и табуретку поставь поближе. Дубняша, неси из кладовки две тряпки, сейчас с этого чучела будет течь, как с мартовского сугроба.
      -  Это не чучело,  -  поправила её лешачиха, явившись с тряпками,  -  это моя соседка.
      -  Как, ещё одна соседка? А она из каких будет?
      -  Из болотных. Болотница она, и притом, я вижу, из благородных, голубых кровей. И потому что это ей вздумалось к людям шляться, а не чинно-благородно спать на зиму укладываться в своём родовом болоте, я ответа не имею.
      Болотница отогрелась не сразу. Сначала с неё стёк снежный покров и сосуль-ки, потом отпал ледяной панцирь, потом в неё влили две чашки чая с малиной и три рюмки самогона – от неё повалили клубы пара, серо-зелёные волосы закрутились длинными спиралями, и она попыталась сквозь дрожь что-то квакнуть.
      -  Погоди болтать! На-ка полотенца да вытрись досуха! – бабка Катерина хотела как лучше, но болотница дёрнулась с табуретки и звучно плюхнулась на пол.
      -  Ей нельзя сразу досуха – она болотница! – пояснила Дубняша, - ей бы сейчас варенья тёплого, лучше брусничного – она бы враз ожила и представилась бы по всей форме.
      Пошло в ход варенье. Проглотив три ложки, болотница перестала трястись, как алкоголик поутру на морозе, и пробулькала одно слово:
      -  Спа-спаси-сите-те!
      -  Спасём, спасём, не переживай, - заверила бабка Катерина, - только растолкуй, пожалуйста, кто ты есть и чего сюда явилась.
      -  Кув… кув…
      -  Ладно, лучше не кувкай, а поешь ещё варенья, наберись сил.
      Ещё через пять ложек варенья болотница села прямо, приняла изящную позу и заговорила достаточно внятно:
      -  Я есть болотница, из благородного семейства Купавных, именуюсь Кувшин-кой, вынужденно нахожусь в бегах. Прошу вашей помощи и спасения.
      -  А почему это ты в бегах, что случилось? От кого бегаешь, от кого тебя спасать? – полюбопытствовала бабка Катерина.
      -  От Болотного Деда. Со мной поступили несправедливо. Понимаете, наше Красное болото оказалось в тяжёлом положении, и мы платим дань. Каждый год по жребию выбирают одну болотницу и отсылают в услужение к одному Омутнику из реки. И она там через год умирает – в реке мы долго жить не можем.
      -  Погоди, погоди, где река, а где болото? Зачем же вы ему своих баб выдаёте? – не поняла Дарья.
      -  Причина есть. Важная. Видите ли, здесь такая связь: этот Омутник грозит взбунтоваться против речного Водяного, берег подрыть, русло испортить. У Водяного же таких возмутителей спокойствия не один и не два, со всеми сразу он справиться не в состоянии, и вынужден иногда действовать хитростью, подкупом, подачками. Этому Омутнику, например, присылает служанку. И вот Водяной угрожает нашему Болотному Деду, что отзовёт своего сына из речной старицы – и она пересохнет. А наше болото половину воды получает через подземные ручьи именно оттуда – из старого речного русла, и в таком случае нам грозит засуха…
      -  Это ж надо, и в болоте тоже своя политика крутится! – всплеснула ладонями  бабка Катерина.
      -  Конечно. Политика. И вот в этом году тянули жребий, и короткая камы-шинка досталась Зеленушке. А она молоденькая, хорошенькая, и главное, брат у неё – сам Корчага. А он болотник могучий, горячий и  очень упрямый, и Зеленушку очень любит. И он сказал, что не отдаст сестру на смерть, пойдёт драться с Омутником. И жених Зеленушки, ручейник Перекат, тоже боец известный, его тут же поддержал, присоединился, и другие, глядя на них, заволновались. У всех же давно наболело.
      И тогда наш Болотный Дед, пока дело не дошло до бунта и сражения перед самой зимой, объявил своей властью, что Зеленушка к Омутнику не пройдёт  – она молодая, ей замуж выходить, детей рожать, и так далее. А вместо неё меня велел отправить. Ты, мол, самая старая, муж давно умер, сыновья и дочки сами внуков имеют  –  никакой от тебя пользы, и никому ты особенно не нужна.
-    Вы представляете?! Нет, если бы я сама вытянула короткую камышинку, то пошла бы без звука – значит, судьба такая, нужно встретить её достойно, не я первая, многие ушли и не вернулись. Но такая несправедливость… Такое самоуправство! И ведь никто не вступился, кроме моей семьи, а она против всех не выстоит. Откупилось мною болото на этот год, и все довольны!
      Поэтому я и убежала. Если я для них ничего не значу – пусть воюют из-за Зеленушки, может быть, так будет даже лучше для всех. Убьют Омутника или прогонят  –  и освободятся, а Водяной ещё спасибо скажет.
      -  Поня-а-атно… а деться тебе было некуда, кроме как ко мне: кругом другого жилья на тридцать километров нету.
      -  Совершенно правильно. Нет. А в нежилых человеком местах меня сразу выдадут, как беглянку: из любой лужи или оврага…
      -  Погоди, кому выдадут? За тобой погоня, что ли, будет?
      -  Конечно. Уже гонятся. Болотный Дед так просто ослушание не спускает. Он ведь у нас самодержец, в болоте его воля – закон. Если, конечно, нет других повелений из Высших Сфер. Так что у меня не было никакого выхода – только обратиться к вашему милосердию. Соблаговолите дать мне убежище в вашем доме на эту ночь и на следующий день. А потом, если можно, позвольте остаться на вашем дворе. Ведь вам это ничего не будет стоить! И я буду вам очень полезна, уверяю вас! Я могу провести родник с чудесной водой прямо к вам во двор. И стирку возьму на себя. А сад и огород всегда будут политы и удобрены торфяником… и ни один комар или муха к вашему дому близко не подлетят…
      -  Я бы с радостью,  -  покачала головой бабка Катерина,  -  да как же я тебя от врагов твоих смогу защитить? У меня ведь тут не крепость. Вышибут двери – и все дела, и заберут тебя за милую душу.
      -  Никогда. Это невозможно. Никто, кроме людей, не войдёт к человеку в дом, если он сам пришедшему вход не откроет или не позовёт его. Просто заприте дверь и не называйте посланных за мной по их именам и названиям: назвать – это всё равно, что позвать. И тогда они ничего не смогут сделать.
      -  Ага. Ну, тогда-то что, оставайся, конечно. Только ты скажи мне сейчас заранее, кто там за тобой гонится, чтобы мне случайно не обмолвиться.
      -  Многие. Ну, другие болотники, конечно, кикиморы, трясинники, болотные огоньки, зыбуны, кочкарники… лихорадки могут быть, туманники, посклизни, гнилуши… кажется, всё.
      -  Экая прорва! Я и не упомню всех. Совсем никак не стану их называть, и кончено. Ну, хорошо, Кувшинка, ты есть хочешь?
      -  Нет-нет, я не голодна!
      -  Тогда давай спать устраиваться. Где ты ляжешь?
      -  Лучше всего – возле кадушки с водой, если вы позволите.
      Дарья живенько прибрала стол и комнату, и бабка Катерина уже направилась было к заманчиво тёплой кровати, когда вдруг (опять снова-здорово!) калитка так грохнула, что ставни сочувственно загудели в ответ, и на крыльце под окном ветер взвыл человеческим голосом:
      -  Пусти-и-и-ите!
      -  Да что ж это за ночь такая!
      -  Но я же говорила  –  особая ночь сегодня, для хождения ночь! – отозвалась Дарья.
      -  Что-то хождение у всех получается только ко мне! Прямо какой-то терем-теремок у меня собирается,  -  бабку Катерина даже смех разобрал, -  ты, значит, из деревни  -  мышка-норушка, вон сидит из болота – лягушка-квакушка, Дубняша тебе из лесу – будет зайчик-попрыгайчик, теперь ещё кто просится?
      К двери направились уже всей компанией, даже кот.
      -  Кто пожаловал? – на правах хозяйки подала голос расхрабрившаяся бабка Катерина.
      -  Ветродуя я, Вихурка-а-а! Здешняя, в деревне живу-у-у-у! Впустите, пожа-луйста, спрятаться, бурю пересидеть, а то выгонит-выметет меня из родных мест –  пропаду-у-у-у, разметёт меня на клочки-ветерочки-и-и. Рвёт меня злая буря, погиба-а-а-ю-у-у-у!
      -  Ну, что вы скажете?! – всплеснула руками бабка Катерина, - вот вам, пожалуйста, и летучий комарик – на дуде дударик! Ну, заходи!
      Она философски вздохнула и открыла дверь.
      Крутящийся снеговой смерч немедленно ворвался в сени, взвихрил кому волосы, кому юбку, кому шерсть и остановился в уголке. В спокойном состоянии это оказалось неопределённое, колышущееся, изменчивых очертаний нечто, полупрозрачное, мутно-серого цвета, но и лицо у него угадывалось, и волосы, и что-то похожее на руки… причём лицо было, похоже, женское, пожилое, лукавое и добродушное.
      -  Ой, спасибо тебе, хозяюшка-соседушка, - засвистело-запело существо, - просто спасла-выручила ты меня от смерти неминучей!
      -  Да ты проходи, то есть пролетай в комнату, что же в сенях мёрзнуть, - кивнула бабка Катерина, и все дружно устремились обратно к горячей печке. Однако бабка заметила, что Кувшинка чуть приотстала и потихоньку проверила закрытый крюк на дверях, запертый замок и засов.
      «Боится. Наверное, знает, чего да кого. Ну, погодим, и мы узнаем.»
      -  Ветродуя я, из местных ветров, на здешних полях и речках образовалась и в деревне вашей живу,  -  пустилась объяснять новая гостья, стараясь не развевать по комнате скатерть и занавески. –  Вся беда в том, что уж очень я состарилась. Пока была молодая-шустрая, мне пришлые бури-ураганы нипочём были. Прошумят-просвистят, а я в затишке где-нибудь, в амбаре-конюшне отсижусь, да и снова после вылечу-гуляю. А теперь уж не то, не прежнее: деревня разрушена-заброшена, все развалины насквозь продуваются, укрыться-спрятаться негде. Вот пришла просить тебя по-соседски: позволь на подворье твоём бурю переждать-пересидеть.
      -  Да уж не прогоню, оставайся сколько хочешь, хоть навсегда, как раз ты к нашей компании подходящая будешь.
      -  Правда? Ой, спасибо же тебе, хозяюшка! А я тебе за то коня совью. Пригодится!
      -  Какого коня? Разве можно коня свить? – бабка Катерина уже порядочно наудивлялась этой ночью, но надо же было хоть что-нибудь понять!
      -  Ветряного коня. Из всего, что ветер носит. Зимой – из снега, белый будет, осенью – из палых листьев, рыже-жёлтый получится, летом из пыли-земли завью, вороной масти, а уж весной – из дождя, светло-серого, крапчатого. С виду будет конь как конь, но только быстрый, как ветер, сильный, как буря, и кормить его не надо, только запрягай да катайся!
      -  Вот так ловко! А вот, к примеру, в район на нём можно будет доехать?
      -  Да куда хочешь! Хоть в район, хоть в область, хоть на южное море, он быстрей машины помчится. Дрова привезти, огород вспахать, по магазинам проехаться-закупиться  –  всё, что людям надо. Удобный транспорт!
      -  Ах, хорошо! Вот уж я теперь!.. Да с деньгами! – бабка Катерина мысленно воспарила вместе с будущим конём по всем необходимым адресам.
      -  А хомут и вся сбруя в старой конюшне в Дубравке висят, Вихурка, при-несёшь? – вставила Дарья.
      -  Правильно, принесу-притащу, а вы сани-телегу по соседским сараям поищи-те, есть брошенные, скучают-дожидаются!
      -  Запрягу да и поеду, раз будет такой конь-огонь!  –  засмеялась бабка.
      -  Нет-нет, из огня коня не надо! Если огненный конь поскачет, тут уж всем горько-солоно придётся: и лесу, и полю, и деревне, даже и болоту достанется! Лучше не проси.
      -  Да я и не прошу, просто так сказала.
      Беседа текла неспешно, всех разморило в тепле и безопасности. Кот, не дожи-даясь особого приглашения, уснул на печи, и наконец разбрелись спать и старухи: бабка – на кровать, Дарья – за печкой, Кувшинка – у кадки, Дубняша – в кладовке, а Вихурка – на чердаке.
      
                *     *     *     *


    И только счастливая Катерина успела во сне взлететь над лесом в расписных санках, уносимых сверкающим конём, и крикнуть молодым голосом:
      -  В район, милый!  –  как вдруг в перепуге подскочила на кровати: в сенях не своим голосом заорала коза!
      Кот с печки отозвался боевым индейским воплем, а затем послышалось уж вовсе нехорошее: как будто мокрым зашлёпало во все ставни, и скрипучие голоса затянули:
      -  Открой, открой, не то сами откроем!
      «Господи, твоя воля, это ещё что?» - бабка Катерина с колотящимся сердцем снова натянула платье и для поддержки духа ухватила кочергу. Тут брякнула в сенях наверху чердачная дверь, и в комнату ввинтилась Вихурка:
      -  Это за Кувшинкой пришли. Много, полный двор.
      -  Полный двор кого? – неизвестно для чего уточнила бабка Катерина, хотя уже догадывалась.
      -  Ну, всяких-разных тварей болотных,  -   чётко и понятно объяснила ветродуя, изображая пальцами в воздухе нечто этакое, - всевозможных и всяческих.
      Бледная Кувшинка забилась за кадку и, кажется, превратилась в налёт плесени.
      -  Не открою! – пристукнула кочергой бабка,  -  пошли вон! Ишь!
      Было слышно сквозь гул ветра, как постукивает и шуршит со всех сторон – двери и ставни пробовали на открываемость.
      -  Открой, а то откроем! – циркулярной пилой взвыло под окнами.
      -  Ща-а-ас я вам открою! – вдруг рявкнуло из-за печи, и рассвирепевшая Дарья лохматой бомбой вылетела на середину комнаты,  -  ща-а-ас я вам повою посреди ночи под нашими окнами! Я домовиха в своём доме, и никому тут не позволю! Ща-а-ас у меня каждый получит полон рот большой ложкой!
      Она взвилась ракетой и исчезла в печи, лязгнула железная вьюшка – и во дворе, судя по звукам, началась раздача обещанных порций  –  стук, грохот, треск, вопли и визг, звучные удары чего-то по кому-то… Бабка Катерина кинулась во вторую комнату, в горницу – там один ставень был с удобной для смотрения трещиной. Дубняша заторопилась следом.
      Очень мешала кромешная темень, но всё же на белом снегу бабка кое-как разглядела происходящее. Дарья, как взбесившийся футбольный мяч, носилась и прыгала по двору, размахивая руками, и вся поленница заготовленных дров, повинуясь её дирижёрству, превратилась в самостоятельные дубинки! Они колотили и гоняли взад-вперёд по двору каких-то чёрных шлепохвостых созданий, а те верещали дурными голосами и удирали!
      -  Да-а-а, - благоговейно прошептала Дубняша,  -  домовым при защите дома огромадная сила дана!
      Наконец кто-то большой и чёрный, наверное, командир этой болотной банды, что-то гаркнул, и все ночные гости тут же юркнули в землю, как в воду, кто где стоял.
      -  Вот так-то! – победно притопнула Дарья, но она рано обрадовалась. Вся земля во дворе вдруг как-то разжижилась и превратилась в сплошное болото. Трясину! Покачнулась и упала часть забора, на глазах стал крениться сарай, пол избы дрогнул у бабки Катерины под ногами и медленно поехал наискосок. Бабка ахнула и вцепилась в подоконник.
      -  Открой, а то откроем! – завыло снизу, - избу утопим! Отдай беглянку-у!
      -  Ну уж нет! – взвизгнула Вихурка и тоже вылетела через трубу на поле битвы,  -  Дарья-а-а! Держи дом! Сейчас я им покажу зимние забавы! И-и-и-и-их!
      Дом вздрогнул и встал нормально, но от окна вдруг дохнуло стужей, и стекло вмиг покрылось толстыми ледяными узорами.
      Из-под пола послышался крик, писк, скрежет и удары: видимо, Вихурка дох-нула крепким морозом и сковала болото во дворе и болотных жителей, и теперь они пытались вырваться на свободу из такой неожиданной мерзлоты.
      Бабка Катерина больше ничего не могла видеть, и попыталась выйти в сени, чтобы добраться до чердачного окна, но Дубняша вцепилась ей в юбку:
      -  Не надо! Нельзя открывать ни щёлочки – защита нарушится! Вихурка их уже выморозила, не сомневайся! Сейчас все эти мокрохвостки поудирают обратно в своё болото. А Дарья с почётом поленьями проводит. Чтоб с дороги не сбились…
      Судя по шуму и воплям снаружи, всё именно так и происходило.
      -  А через трубу они не влезут? – вдруг спохватилась бабка Катерина и обернулась к печи с верной кочергой наперевес.
      -  А кот у нас на что, по-твоему? Вон, посмотри, как изготовился, ощетинился, прямо зверем. Стережёт! Дураков нет – в такие когти соваться.
      Кот действительно так выглядел и так рычал, что запросто распугал бы пять овчарок.
      Со двора между тем уже ничего не было слышно кроме переливчатого свиста Вихурки и глухого постукивания: видимо, Дарья заботилась созвать и сложить обратно в поленницу свой дровяной боезапас.
      Бабка Катерина заглянула за кадку:
      -  Кувшинка, ты там живая? Так уже можешь вылезать, наши победили. Погнали твоих болотников, как немцев от Сталинграда.
     Болотница отклеилась от стены и робко возникла над кадкой:
     -  Слава Богу. Замечательно. Спасибо. Вы всё-таки двери пока не открывайте…
    Тут через трубу в печку и оттуда обратно в комнату в клубах сажи и копоти выкатились Вихурка с Дарьей.
     -  Как они на нас! А как мы их! –  героини были страшно довольны собой, и правильно, конечно.
     Кувшинка бросилась Дарье на шею со слезами благодарности, вымочила её до основания и чуть не утопила, а вот Вихурка вовремя увернулась.
     -  Ну, это, считайте, был «волк – зубами щёлк», и в теремок мы его не пустили, -  заключила бабка Катерина, - а теперь чего дальше ждать? Уж стоит ли и спать ложиться? Заявится, смотрите, какой-нибудь «медведь-мишка, нашему терему крышка»…
     -  Не заявится! – уверенно возразила Дарья,  -  ночь уже кончается, почти утро. А днём наша братия не большие любители по открытым дорогам шастать, хоть бы даже и в метель. Давайте-ка поспим, сколько удастся, а то завтра весь день скрипеть будем, ни рук, ни ног не найдём  –  не девчонки уже всё-таки, ночь напролёт выкаблучивать…


                *     *     *     *     *


      Через месяц никто бы не поверил ни своим глазам, ни любым доказательствам, что вот это – та самая старая бабыкатина изба, а вот это – та самая бабка Катерина. В крепком сарае стоял новенький генератор, и весёлый электрический свет из окон избы утверждал современную цивилизацию в заснеженном безлюдье. И вообще по многим признакам было заметно, что здесь живут благополучно и в своё удовольствие: выкрашенная изба смотрит прямо теремом, ворота и забор – как на картинке, дым из трубы – столбом в небо, и в огороде танцует и прыгает белоснежный конь.
      В синих сумерках пятеро старух сидели на мягком диване перед огромным цветным телевизором. Белый пушистый котище разлёгся на телевизоре сверху: с одной стороны  –  пузо погреть, а с другой  –  ради компании. На полу красовался новый цветастый ковёр, и кофейный столик рядышком с диваном радовал душу вазочками с городскими вкусностями.
      -  Новый Год скоро, -  поясняла бабка Катерина необразованной Кувшинке, одновременно успевая запивать чаем курабье,  -  потому вон, видишь, добрые люди ёлки украшают, по магазинам шарят  –  на стол всякого наготавливают, мужики приличные уже на тротуарах врастяжку с бутылками заранее празднуют… Да вон Дарья вполне в курсе дела, что это за пора такая весёлая – Новый Год.
      -  Я тоже в курсе, - заявила Дубняша, прихватив со столика грильяж в шоко-ладе, - мне лисы рассказывали, люди в лес едут, молодые ёлки рубят и к себе домой таскают. А раз было и такое, что праздновали прямо в лесу: понаехали на машинах, ёлку на поляне наобвешивали густо всяким невиданным-блискучим, костёр жгли, шашлык жарили, шампанским из бутылок стреляли, грелись, понятно, водкой и прыганьем, а музыку развели такую  –  ужас, всех волков распугали. А эти лисы не побоялись, у них нервы покрепче, они даже потом шашлыком угостились, когда люди начали по сугробам в прятки играть.
      -  Да, это мы хорошо управились – лишний раз в область по магазинам скатались и заранее отоварились. Сейчас бы там с конём не протолкнуться и не продохнуть – дым коромыслом.
      -  Зря ты, Кувшинка, не поехала,  -  свистнула Вихурка, -  посмотрела-узнала бы хоть, что за город такой, как там люди живут-работают. Вон Дубняша с Дарьей не побоялись  – и очень довольны. А ты среди нас больше всех на человека похожа, тебе бы даже и прятаться не пришлось.
      -  Возможно. Наверное. Ну, может быть, я как-нибудь в следующий раз, - промямлила робкая Кувшинка, -  когда день будет удачный.
      -  А кстати, Дарья, - под новогоднее настроение спросила бабка Катерина, - что там сегодня звёзды кажут насчёт пути-дороги?
      -  Ну, кому как. Нашему брату на месте сидеть и не рыпаться, зверям, жи-вотным, птице   по всякому по разному, а вот вам, людям, эти три дня – дорожка зеркалом, кому куда надо – никаких задержек не будет. Все и повсюду доедут в срок.
      Тут кот на телевизоре неожиданно поднял вопросительным знаком хвост, одно ухо поставил торчком, потом открыл левый глаз и громко объявил:
      -  Мя-а-а-урр-р-р-р!
      Звякнула клямка калитки, бабка Катерина глянула через тюлевую штору в окно: стройная фигурка в джинсах и зелёной куртке, с капюшоном на голове, с лыжами в руках, с рюкзаком, уверенно поднималась на крыльцо.
      -  Это что же за гость такой пожаловал?
      Бабка Катерина выглянула в тёмную переднюю комнату, а из сеней уже звонко раздалось:
      -  Бабушка! Ты где?
      -  Любочка! Внученька приехала! На праздники? Ой, молодец! Ну, здравствуй! Да ты что, одна?
      -  Здравствуй, бабушка! Да, одна!
      -  Да как же ты добралась? Попуткой?
      -  Нет, бабушка, на лыжах.
      -  С ума сошла! Тридцать километров, одна, через лес!
      -  Ну ба-абушка, я же сибирячка! С трёх лет на лыжах, мы с ребятами по воскресеньям знаешь, сколько бегаем? Как лоси. И всё по лесу. А тут дорога знакомая, погода хорошая, снег отличный, утром вышла и запросто прикатила. Я же знаю, что ты тут зимой – как в Гималайских горах, от людей отрезана.
      -  Да ты снимай свою куртку, тебя под этим капюшоном и не разглядишь! – бабка Катерина зажгла свет, повернулась обратно к девочке и чуть не брякнулась на пол, где стояла. Розовощёкое с мороза лицо шестнадцатилетней Любочки было покрыто багровыми и синими шрамами – толстыми, бугристыми, со следами частых швов.
      -  Лю-боч-ка! – еле выговорила потрясённая Катерина,  -  где это тебя так?
      -  В аварию попала. Стеклом посекло, и потом ещё… разное.  А главное, потом в мазутную грязь ткнулась, вот и заживает так паршиво, - девочка привычно крепилась, не давая воли нервам.
      -  Видишь, как вышло? И так мордашка была не Бог весть что, а теперь – только в фильмах ужасов сниматься. Хорошо ещё, между прочим, что глаза целы.
      У бабки Катерины запершило в горле и затряслись губы, но лишний раз понапрасну расстраивать внучку было бы свинством, и она удержалась.
      -  Так это ты ко мне сюда сбежала, чтоб душу не травили? Пока лицо не подживёт?
      -  И чтобы не травили, и ещё другое всякое. Потом расскажу.
      -  Да ты же голодная с дороги, а мы тут беседы развели. Ну-ка, руки мыть и за стол!  –  бабка Катерина энергично устремилась к холодильнику и газовой плите, новеньким и блестящим. Неприятности следует заедать и запивать, и чем вкуснее, тем скорее помогает!
      Любочка осмотрелась вокруг, обнаружила множество других изменений к лучшему, которых не было ещё этим летом, и успела открыть ротик для вопросов. Но он так и остался нараспашку, потому что тут открылась дверь в горницу, и в комнату вступил Маркиз Персиваль-Этьен. Любочка ахнула.
      -  ОЙ, бабушка! Откуда у тебя такой красавец?! Настоящий рэгдолл! Купила?
      -  Да нет, сам пришёл.
      -  Ой, а как его зовут?
      -  По-разному. Когда покормить надо – кличу Маркизом. Когда он мышей в подполе штук восемь наловит – тогда он мосье Персиваль. Когда молочка или рыбки выпрашивает – тут он у меня Персик. А вот если после прогулки от снега отряхивается и юбку мне забрызгает  –  котяра вреднющий!
      Любочка расхохоталась.
      А стол между тем под весёлую болтовню вроде как сам собой быстренько стал похож на скатерть-самобранку: на нём возникли полные салатницы, мисочки, вазочки, чашки, тарелочки… и внучка повторно обратила внимание в нужную сторону:
      -  Ого, бабушка, а ты теперь богато живёшь! Ты что, наследство получила из Америки? Мы так удивились, когда ты нам недавно деньги прислала, это точно не с твоей пенсии. Откуда дровишки?
      -  Из лесу, вестимо. Мне мусор приносят, а я отвожу. Ты ешь, давай, пихай обед за обе щеки, а я тебе как есть всё расскажу и кое с кем познакомлю. Только ты сразу не подумай, что бабка твоя с ума сбрендила на старости лет.
      По ходу красноречивого рассказа внучка два раза роняла ложку, три  раза подавилась, а под конец положила в чай икру вместо варенья.
      -  Ничего себе! Это что же, можно вот так просто золота набрать из лесу сколько хочешь?!
      -  Можно. Жадничать только нельзя. Ну вот, к примеру, машину или дом на эти деньги купить можно, а дворец или, скажем, самолёт – не стоит, беда может получиться.
      -  И что, эти старушки, они все и сейчас здесь?! У тебя?!!!
      -  А я тебе об чём толкую? Эй, бабоньки, чего застеснялись? Выходите знакомиться.
      Перед поражённой Любочкой степенно выстроились домовиха, лешачиха, болотница и ветродуя.
      -  Вот она моя внучка Любочка из Новосибирска, поживёт пока у меня. А это вот, знакомься  –  Дарья, Дубняша, Кувшинка и Вихурка, хорошие мои подруги.
      -  А…о…о… очень приятно, - глазки у девочки сделались по блюдцу, но хорошее воспитание взяло своё.
      -  А за личико своё ты не переживай, -  сразу о самом главном заговорила вдруг Дубняша, - мы травки всякие знаем, вылечим, выгладим, поправим  – следов не останется. Такая ещё раскрасавица станешь  – лучше прежнего, мама не узнает!
       -  Ну да! Такое разгладишь, пожалуй, только утюгом. Врачи говорили – без пластических операций…
      -  Врали они, а не врачи! Ни средств наших не знают, ни трав, ни колдовства, а судить берутся! Кувшинка, скажи, ты же ещё лучше должна разбираться!
      -  Конечно. Ничего сложного. Сделаем красавицей. Чабрец, чистотел, любис-тик, красавка, подорожник, иван-да-марья, медуница, дёготь, хвойный сок… Заклинание чистой красы, добавить прелесть лесную… Да что я тебя учу, это все наши знают. Даже прямо завтра это можно сделать, очень просто, а то девочка огорчается.
      -  Подождите! – Любочка вскочила и безумными глазами посмотрела на сказочные персонажи, желающие вылечить её лицо, - да где же вы зимой траву искать будете? Под снегом?
      -  Где-где, у чёрта в бороде! Под каким ещё  снегом, зимой нужную траву можно найти только в сене!
      -  Да ведь и сена-то нет! Негде взять! – хлопнула по столу ладонью бабка Катерина,  -  козу комбикормом и соломой кормлю! Кругом на тридцать километров скота никто не держит!
      -  Скота – нет, а сено – есть. В лесничестве, - наставительно поправила её Дубняша,  -  там ведь лоси, косули, олени, вот для них подкормку заготавливают. Стожок-другой найдём и наберём, чего нам надо.
      У Любочки засияли глаза и расцвела на лице улыбка, но что-то она не под-прыгнула с восторженным визгом, и бабка догадалась, что ещё не все коты вылезли из мешка.
      -  А теперь давай остальное рассказывай, - потребовала она, когда все уселись за стол и принялись за чай с печеньем.
      -  Остальное ещё хуже, бабушка,  -  понурилась Любочка, - я тебе главного ещё не рассказала. Я ведь не в простую аварию попала, а в бандитскую разборку со стрельбой. Случайно, конечно, но от этого не легче. И много чего увидела и услышала лишнего, и главное, запомнила подробно. Да ещё в милиции всё рассказала, а как не расскажешь? Нужно же им помогать, а то бандиты в городе вообще всех подомнут.
      И я у них теперь главный свидетель. Меня и в больнице охраняли, и возле квартиры наблюдение поставили  – я две недели из дома не выходила, даже в окно не выглядывала. Но когда нас два раза снайперы обстреляли, прямо через задёрнутую штору, тут следователь сказал, что нас всех, всю семью, надо в секретную квартиру забрать, а то бандиты убьют. А в убежище меня убьют ещё скорее, меня через одного знакомого предупредили, что там у бандитов кто-то купленный есть.
      Ну, вот я и не стала этого дожидаться, как курица, а взяла и сбежала. Даже мама со мной согласилась. Я на соседскую лоджию ночью перелезла, в том подъезде у меня подружка на втором этаже живёт, я взяла её шмотки, паспорт, лыжи, лицо наштукатурила в три слоя, а утром из соседнего подъезда вышла, вроде на прогулку, покататься,  - и на самолёт. В твоей глухомани, думаю, меня даже Интерпол не найдёт!
      Старухи смотрели на девочку во все глаза.
      -  Правильно, никто не найдёт, - наконец очнулась бабка Катерина,  - а найдёт – так не обрадуется. Мы вон Кувшинку нечисти болотной не отдали, а тут, прости Господи, какая-то драная шпана с улицы будет нам грозить? Да ежели мы, да все вместе, за их кости возьмёмся – лететь им кувырком аж до своего Новосибирска!
      -  Ну, тогда, - решила лешачиха, - мы с Вихуркой завтра с утречка в лес отправимся. Да мешочек лишний прихватим, лесного золотишка заодно наберём, а то маловато уже в корзинке осталось. Кувшинка, ты тоже поедешь?
      -  Конечно. Поеду. С удовольствием прогуляюсь, никогда не бывала в зимнем лесу, всегда спала в это время. И вообще при поисках трав лишняя пара глаз будет полезна.
      -  Дарья, а ты?
      -  Я – нет. Нечего мне в лесу делать, только под ногами буду путаться. И потом, на хозяйстве тоже кто-то должен остаться.
      -  Я тоже хочу с вами! – попросилась Любочка, -  я всё умею в лесу.
      -  Тебе не надо, - остановила её Дубняша,  -  ты вот берёзовых прутиков завтра в чугун настриги, вскипяти и лицо над ними распаривай, чтобы наше лечение получше подействовало. Да подольше попарь, не ленись – красивей будешь!

                *     *     *     *     *


    Назавтра ближе к вечеру Любочка уже извелась от нетерпения, ожидая возвращения лесной экспедиции, и бабку Катерину заодно чуть не извела. Кота дома не было, Дарья колдовала что-то около печки, а девочка смотрела в окно и страдала:
      -  Бабушка, ну чего они так долго? Целый день прошёл, уже давно должны были вернуться. И снег ещё идёт, следы заносит… Может, они заблудились?
      -  Ой, Любочка, ты и скажешь! С тобой помрёшь со смеху раньше времени! Это лешачиха, значит, в лесу заблудится?
      -  А может, они вообще не нашли никаких трав, может, и сена там никакого нет… Ой, бабушка, а к нам идёт кто-то! Двое каких-то…
      Эти «двое каких-то», то есть, по мнению Любочки, каких-то не очень хороших, возникли вдруг из ниоткуда, мгновенно пересекли двор и без стука ввалились, вернее, вломились в комнату.
      -  Привет, бабуся! А мы к тебе по делу! – радостно объявил круглолицый и лупоглазый образчик уличной шпаны, которую поминала вчера бабка Катерина.
      -  Вы кто такие? Чего надо? – бабка покосилась на Дарью у печки, но посто-ронним она, судя по всему, видна не была. Второй из незваных гостей, здоровый, мрачный, похожий на быка, обшаривал взглядом комнату.
      - Кто мы такие, тебе знать не обязательно, для здоровья полезнее. Ты лучше скажи честно, бабуся, рыжьё в городе толкала? Толкала. Зелени нагребла? Нагребла. Делиться надо.
      -  Чего?
      -  «Чаво!» Тово! Где рыжики, говорю? Не врубается! Ну, Вован, народ пошёл, нормального базара не понимают! Золотишко где, песочница старая? Ты в городе двадцать монет толкнула, неужели себе ничего не заныкала? Быть не может!
      -  Ах, это! – дошло до оторопевшей бабки Катерины,  -  так не осталось ничего! Всё, что было, продала, вещей всяких накупила…
      -  Ты протяни время, а потом отдай им, что осталось, - зашептала ей невидимая врагам Дарья, - я с ними в одиночку лучше драться не буду: их-то двое, не услежу за которым-нибудь – и тебе или девочке, чего доброго, достанется. А золото у них через час всё равно в лесной мусор обернётся, раз они его силой отберут.
      -  Лучше колись, бабка, по-хорошему,  -  прогудел второй,  -  и тебе дешевле, и нам быстрей. А то мы можем и по-другому спросить. И у тебя, и вон у девчонки. Сечёшь? Не зли меня лучше, кошёлка старая, ты же от одного щелбана рассыплешься!
      Любочка, не дыша, замерла у окна. Дарья усиленно закивала.
      -  Чёрт с вами, подавитесь, - плюнула бабка Катерина и вынесла из кладовой корзинку,  -  забирайте и катитесь отсюда.
      -  Улыбочку спрячь, - потребовала Дарья,  -  а то ещё заподозрят чего-нибудь и по избе шарить начнут.
      -  Ну во-о-от, ну во-о-от, сразу бы так, -   расплылся белобрысый лупоглазый, заглядывая в корзинку, но на улице возле дома вдруг заурчал мотор, и быкообразный, бросив взгляд в окно, метнулся к столу:
      -  Менты! Хорошо, что ты тачку спрятал! Смываемся, живо!
      -  Идиот! Заметят же! Ну-ка, бабка, скоренько запрятывай нас куда-нибудь пересидеть, а то тебе ведь не нужны тут разборки со стрельбой? Ещё дом подпалим нечаянно, а? Куда, быстро?!
      -  В кладовку, сюда, за бочку, ватник сверху накиньте! – засуетилась бабка Катерина, а во входную дверь уже стукнули, и, не дожидаясь ответа, в дом вошли четверо подпоясанных портупеями милиционеров. Дарья еле успела спрятать корзинку.
      -  Добрый день! Андронова Екатерина Васильевна – это вы будете?
      -  Я буду, -  растерялась бабка Катерина.
      Вошедшие бесцеремонно уселись у стола, и самый высокий и самый усатый кивнул другому, помоложе:
      -  Витя, загони машину во двор и поставь за сарай, чтоб на глазах не маячила. А это кто? – ткнул он пальцем в сторону Любочки.
      -  Внучка моя, а чего…
      Но высокий не дал ей и рта открыть, а быстро заговорил, заглядывая в бумажку:
      -  Андронова Екатерина Васильевна, 1947 года рождения, проживаете в деревне Подъельная, улица… не указано. Третьего декабря сего года продали коллекционеру-нумизмату Окуневу Геннадию Викентьевичу двадцаь золотых монет периода приблизительно конца семнадцатого века. Пока всё правильно?
      -  Правильно, а что…
      -  По нашим сведениям, эти монеты были незаконно взяты вами из найденного вами же клада, который по закону является государственной собственностью. Так?       
      -  Да вовсе не так, а…
      -  Екатерина Васильевна,  - вмешался другой милиционер, похожий на пухлого хомяка,  -   вы что же, законов не знаете? Телевизор не смотрите? Найденный клад полагается сдавать государству, а нашедшему выплачивается премия в размере четверти его стоимости. Ну, двадцать монет вы продали, где остальное?
      -  Да никакого клада я не находила! – рассердилась уже наконец бабка Катерина,  -  мои это деньги, дома хранились, мне их отец перед смертью оставил!
      -  Да что вы говорите? И как же это он при Сталине свой золотой запас уберёг и не передал родной Советской власти? Рисковый человек был ваш отец, скажу я вам! И даже во время войны не проел? Да и вы сами тут годами на этом золоте сидели, с хлеба на макароны перебиваясь? Не считайте нас дураками, Екатерина Васильевна, лучше добровольно сдайте золото, и дальше сделаем всё по закону.
      -  Ничего у меня нет, всё, что было – продала,  - отрезала бабка Катерина, догадываясь, что дальше дело пойдёт веселее, и куда завернёт – непонятно.
      -  Ну, тогда придётся нам самим поискать, - встал с места «хомяк», и уж не обижайтесь, найдём – будем привлекать вас к ответственности.
      -  А документ на обыск у вас есть? – спросила бабка Катерина чисто из вредности.
      -  Не беспокойтесь, мы и без ордера отлично справимся, - с наглой кривой усмешкой ответил высокий,  -  и без понятых, и даже без протокола, такое моё мнение! 
      Но насчёт «отлично» - это он, конечно, много на себя взял. Потому что у Дарьи насчёт всего происходящего в её доме тоже было своё, вполне понятное мнение. И как только отважная четвёрка стражей закона сунулась открывать шкафчики и другие интересные места, она это мнение им открыто выказала!
      Коренастый крепыш, вздумавший заглянуть на печь, поскользнулся, слетел с треском на пол, приземлившись на пятую точку, и немедленно получил тяжеленной железной заслонкой по голове, по зубам и по большому пальцу на ноге! Ой-ё! Его комментарии нельзя было не то что в протокол занести, а даже и в КПЗ озвучить.
      Молодой Витя сдуру полез в новый кухонный шкаф и тут же был агрессивно засыпан молотым перцем из прицельно опрокинувшейся жестянки – прямо на всю физиономию. Крик, слёзы, кашель, сопли  –  и полноценная оперативная единица была полностью выведена из строя.
      Ещё хуже пришлось «хомяку», который открыл дверь в кладовку – на него с полки без предупреждения бросилась банка с клубничным вареньем, раскровянила голову, на ней же разбилась и чуть не придушила нахала, залепив нос и горло густым липким деликатесом.
      А высокий немузыкально верещал и дёргался, пытаясь выдрать зажатые пальцы из выдвижного ящика буфета. Буфет вроде бы сжимал в ответ челюсти, как бульдог, и молчал злорадно.
      Через полчаса неравного боя пострадавшая опергруппа снова сидела вокруг стола, пыхтя, морщась и с ненавистью поглядывая на хозяйку.
      -  Ну, нет, так дело не пойдёт,  -  наконец отплевался и отдышался «хомяк», - у вас тут какая-то чертовщина творится! В общем, так: или вы, Екатерина Василь-евна, немедленно и добровольно сдаёте найденные ценности, или мы вас задерживаем до выяснения обстоятельств дела, в месте с внучкой, кстати, она тоже может быть в курсе. Она ведь совершеннолетняя? Паспорт есть? Значит, имеем право. В тюрьму пойдёшь, старуха упрямая! Понимаешь? А это ещё кого несёт не вовремя? Серёж, глянь в окно!
      За окном ревел мотор. Бабка Катерина посмотрела на улицу и открыла рот: снова-здорово! На это стоило глянуть: у её калитки стоял на высоких колёсах чёрный лаковый микроавтобус с тёмными стёклами, с плавными обводами и зловещий, как подводная лодка. Из него, хлопая дверьми, лениво вылезала небольшая толпа натуральных бандитов с оружием напоказ… человек примерно десять.
      -  Ох, блин! Вот это мы попали! – ахнул высокий, -  и эти, видимо, тоже за золотишком! Пронюхали!
      -  Заткнись! – рявкнул «хомяк»,  -  бабка! Быстро спрячь нас куда-нибудь, а то сейчас вся твоя изба в разнос пойдёт!
      -  Давайте на чердак! В сенях лестница и дверь, - с готовностью предложила бабка Катерина, и бравая милиция дёрнула вверх по ступенькам, не забыв накинуть дверной крюк на петлю.
      -  Бабушка! – вдруг прошептала белая, как простыня, Любочка, -  это не за золотом! Это за мной. Я двоих сейчас в лицо узнала. Они меня выследили.
      -  Так не стой столбом!   -  взвизгнула Дарья, - прыгай в ботинки, хватай куртку – и через заднее окно в огород, я тебе туда лыжи подброшу, а этих – на крыльце задержу. В лес убегай!
      -  Бабушка, а ты как же?
      -  А я отоврусь, не бойся!
      Лыжные ботинки, к счастью, были на «липучках», а бабка Катерина успела сунуть в карман куртки спички, варежки и кусок хлеба. Морозный воздух из открытого окна ударил девочке в лицо, она сиганула через подоконник, подхватила лыжи и побежала по расчищенной дорожке к огороду, скрытая от улицы стеной дома.
      А на крыльце в ту же минуту образовалось непонятно что с уклоном в сумас-шествие.
      Ступеньки вдруг как-то странно выгнулись, снег поехал под рифлёными подо-швами бывалых бойцов, тот, что шёл впереди, поскользнулся, взмахнул руками… Ах, чёрт! Кого-то пнули, кому-то попало пальцем в глаз, кому-то по носу прикладом, две подсечки, один неловкий толчок – и все дружно загремели вниз. У крыльца лежала на снегу и материлась хорошо увязанная куча мала.
      Да что же это творится? Распутавшись, возмущённые гости снова резво затопали вверх по ступенькам – и снова дружно, как кегли, загремели обратно вниз.
    Ну, знаете! Так и озвереть можно! Вооружённый отряд бросился на крылечко, как на штурм рейхстага, чуть ли не с криком «ура!» - и едва не переломал ноги, а самый невезучий вывихнул палец.
      -  Стоп! – приказал главный, проморгавшись от снега и выплюнув сосульку,  - ступеньки, наверное, чем-то смазаны. Понимаемся медленно и по одному, если опять навернёмся  – Гришан, сносишь крыльцо из своей базуки к чёртовой матери, а то вообще не войдём.
      Смена тактики помогла: на пять скрипучих ступенек взбирались цепко и осторожно, как на Кавказский хребет. Прибывшие вбежали в комнату и рассыпались по всему дому.
      Чёрный, небритый, разбойного вида, схватил бабку Катерину за плечо:
      -  Где девка?
      -  Какая девка?
      -  Внучка твоя где?
      -  Нету!
      -  Не дури меня, старуха, здесь она! Чуть нашли заразу, забралась чёрт поймёт куда, и  думала – это она от нас убежала? Колись быстро, где она, а то…
      -  Ваха, позырь! – раздалось из задней комнаты, - по-моему, улетела птичка!
      -  Чего ты мелешь? – в три шага оказался у раскрытого окна чёрный.
      -  А вон я фонарём достаю – лыжню в огороде видишь? Даже снегом не припорошило. В лес ушла. Как только успела. Догоним?
      Взрыв и грохот ругани на непонятном языке гремел минуты три, потом стало возможно что-то понять:
      -  Кретин вислоухий! Ишак дубоголовый! Ты её ночью по сугробам на джипе в лесу ловить будешь? Она же здешние места должна знать, тупарь ты отмороженный, заведёт так, что тебя, барана, и летом не найдут!
      -  Так чего делать-то?
      -  А вот пускай-ка её бабушка обратно позовёт! Далеко она, думаю, уйти не успела, услышит! Старуху во двор, припечём как следует, даст голос  – внучка прибежит, как миленькая! Да, а тачку пока сходи загони в переулок, нечего ей тут отсвечивать.
      Чёрный повернулся было к двери, но тут в распахнутом окне возникла жуткая оскаленная морда с горящими зелёными глазами и встопорщенной шерстью, открыла треугольную пасть и громко спросила:
      -  Ма-а-аур-р-р-р?
      -  Разбойники напали, Маркиз! Зови наших скорей, а то не справимся! – не-слышно для чужих закричала из передней комнаты Дарья, поспешно запихивая бабку Катерину в свой закуток за печкой.
      Кот исчез с подоконника, и через секунду с крыши раздался на вполне понят-ном кошачьем воинственный клич:
      -  Наших бьют!!
      Да на таких децибелах, что все без исключения присели и зажали уши, а у микроавтобуса включилась сигнализация.
      -  Да сострелите же кто-нибудь эту тварь с крыши!  -  потряс кулаком чёрный и вновь вернулся к печке, за бабкой Катериной. Прочие потянулись туда же.
      Кот, однако, призывами не ограничился, а ринулся следом, снова через окно, встал у печи в боевую позицию и, заслонив грудью и распушенным хвостом хозяйку, внятно прошипел своё последнее предупреждение:
      -  Пош-ш-шёл пр-роч-чь, ш-шваль, пока глаз-за на месс-с-сте!
      Раздражённый же бандит сделал вид, что по-кошачьи не понимает, и попытался отбросить его пинком. Оскорблённый аристократ, слова худого не говоря, взлетел и вцепился ему в рожу! Увернулся от взмаха растопыренной пятерни, съехал на когтях по его шее и спине, а дальше началось такое побоище -  как выразилась бы Любочка, Джеки Чан забился в угол и от зависти кусает пальцы!
      То есть поднялась со стрельбой суета – все ловили мерзавца кота! Который с визгом и руганью лихо носился по головам и под ногами, по-цирковому уворачиваясь от врагов и сея хаос и разрушения! Щёки, носы, пальцы, глаза – всё на его пути окрашивалось кровью, и потому взмыленные и разъярённые звероловы не сразу заметили, что в комнате происходит кое-что ещё, совсем уже пугающее.
      Стол вроде бы прыгал по комнате не от толчков, а самостоятельно, и злона-меренно бил всех в живот и ниже. Стулья падали, подставляли подножки и ловко стукали по самым чувствительным местам, кастрюли и сковородки летали по воздуху, раздавая синяки и шишки, зола из печки летела тоже – прямо в носы, рты и глаза, оружие падало и терялось в толчее – и в конце концов кто-то, промахнувшись по коту, врезал своему товарищу рукояткой пистолета по голове и вырубил напрочь!
      Но и это оказалось ещё не самым скверным.
      -  Шухер! – вдруг завопил тот бандит, что удачно упал лицом на окно.
      Все глянули туда же и согласились, что действительно шухер.
      Возле дома, на том самом месте, откуда они только что убрали свою машину, теперь стояли два внушительных военных джипа цвета хаки с горящими фарами и крапчатого окраса автофургон. Из джипов  горохом посыпались парни в форме и с оружием, форсировали несерьёзный бабкин штакетник и разбежались по двору. Все замерли, включая кота.
      -  Бабка, божий одуванчик! – негромко сказал один из приезжих, - быстро прячь нас куда-нибудь на фиг, а то сейчас тут будут бои местного значения боль-шой разрушительной силы!
      -  В погреб, больше некуда! – определила бабка Катерина, выходя из своего укрытия и указывая на люк в полу.
      За четыре секунды вся изодранная и побитая компания оказалась внизу и торопливо закрылась крышкой. Дарья шустро прокатилась по комнате, наводя порядок. Во входную дверь осторожно постучали.
      -  Разрешите войти?
      В который уже раз бабка Катерина глянула через окно на крыльцо – там стоял аккуратный офицер и двое сопровождающих автоматчиков. Эти хотя бы вели себя вежливо.
      -  Входите, не заперто,  -  закивала им она, сил уже не было выходить в сени.
      -  Добрый вечер! – поздоровался офицер со сдержанной улыбкой. Автоматчики молча встали у дверей.
      -  Ну и глухое у вас место жительства, Екатерина Васильевна, еле отыскали. Ей-богу, впору было армейскую разведку задействовать.
      Он покрутил головой и продолжал:
      -  Я капитан Фомин, Олег Сергеевич, и у меня к вам важное дело.
      Бабка Катерина пригласила его сесть и приготовилась к очередным неприят-ностям. 
      -  Дело в том, что один владелец конного завода видел в городе вашего белого жеребца, и хотел бы его купить. В средствах он абсолютно не ограничен, так что в накладе не останетесь, обещаю. Сколько вы за него хотите?
      -  Ещё чего не хватало! Не собираюсь я своего коня продавать, и не думайте даже. Как же я без транспорта останусь?
      -  Екатерина Васильевна, хотите, мы впридачу пригоним вам машину, внедо-рожник, проходимость отличная…
      -  С ума сошли? Да я и ездить на ней не сумею!
      -  А! Ага. Ну, тогда приведём вам другую лошадь, самую лучшую, какую пожелаете. А то ведь запрягать в сани-розвальни такого коня, как ваш – это надругательство над здравым смыслом! Его место на конном заводе, на ипподроме… 
      -  Самое лучшее его место – это у меня в сарае. Даже и не просите, конь не продаётся.
      -  Екатерина Васильевна, вы не поняли. Наш заказчик – очень крупный бизнесмен. У него три конных завода и свой ипподром. Притом отец заказчика – губернатор области, а дядя – командир нашего военного округа, моё высокое начальство. Таким людям не отказывают. Кстати, где он?
      -  Кто?
      -  Конь.
      -  Дома нету. По делам уехал.
      -  Как, сам? Один? Самостоятельно?
      -  Почему сам? Со внучкой моей уехал.
      -  Екатерина Васильевна, здесь нет никакой вашей внучки. Мы узнавали, вы живёте одна. Вы ведь понимаете, что коня мы забираем в любом случае – у меня приказ.
      Стукнула дверь, вошёл заснеженный солдат:
      -  Капитан, коня нигде нет, но в сарае – следы копыт. А за сараем – милицейская тачка.
      -  О? Интересно. Пойдём, покажешь. И вы, пожалуйста, пройдите с нами. Очень вас прошу.
      Глубокомысленно оглядев пустую машину и пустой сарай, капитан отложил милицию на потом и пошёл по второму кругу:
      -  Так всё-таки где же он?
      -  Кто?
      -  Конь.
      -  Нету. Уехал.
      -  Куда?
      -  В лес. По делу.
      -  Сам?
      -  Со внучкой.
      -  Не морочьте мне голову, нет у вас никакой внучки!
      -  Есть!
      -  Нет!
      -  Есть!
      -  Нет!
      -  Есть!!!
      -  Ну, хорошо, Екатерина Васильевна, а когда они вернутся? Только не говорите мне, что вы не знаете!
      -  Зачем? Ночь уже, поздно, скоро должны приехать.
      Тут порыв ветра взвихрил снег во дворе, сорвал с голов пару ушанок, и перед бабкой Катериной предстала Вихурка:
      -  Что случилось? Это что за нашествие у нас?
      -  Ой, долго объяснять! Набежало тут много всяких, полный дом. Эти вот коня хотят забрать. Лети, скажи Кувшинке, чтоб она этим людям открыто в санях показалась. Будет моей внучкой.
      -  Ага! Поняла.
      Вихурка исчезла. Окружающие их секретного перешёптывания как будто не заметили.
      Капитан не успел придумать следующего умного вопроса  – через три секунды все услышали молодецкий посвист с улицы и весёлое ржание.
      -  Говорила я вам? Это вот они и едут. А вы: «Нету внучки, нету внучки!» Открывайте ворота.
      Капитан кивнул, солдаты взялись за створки. Белейший конь, светясь лунным сиянием, промчался по улице и внёс сани во двор. Седока в санях видно не было, в них лежали только три мешка, больших и пухлых.
      -  Ну, и где же ваша обещанная внучка?
      Кувшинка встала из-за мешков тёмно-синим привидением, волосы струями до колен, натянула вожжи:
      -  Стой, Ветерок, стой, приехали. Ну, я внучка, а что?
      Конь встряхивал пышной кудрявой гривой, оглядывался и вроде бы иронично косился на капитана. Капитан вздохнул с облегчением:
      -  Вот и хорошо. Какой он у вас красавец! Назовите сумму, Екатерина Василь-евна, и …
      -  Сказала же, не продаётся конь!
      -  Ну смотрите, я предлагал,  -  и он попытался взять предмет спора за уздечку.
      В тот же миг невидимая Дарья и  вполне видимая Кувшинка провели руками вдоль спины коня – все пряжки и застёжки сбруи немедленно расстегнулись, и ремешки и шлейки осыпались с него, как осенние листочки с осинки.
      Конь торжествующе взмахнул головой, хомут слетел с его шеи, вращаясь в воздухе, шлёпнулся точнёхонько на капитана и наделся ему на голову. Солдаты зафыркали. Конь тоже.
      -  Держите его! За гриву! – закричал капитан, срывая хомут.
      Двое солдат подскочили проворно и попытались капитанов приказ выполнить. Но прямо под их руками живой горячий конь вдруг превратился в плотный снег!  Над их головами Вихурка хлопнула а ладоши, и снежная скульптура рассыпалась, взлетела в воздух и улеглась посреди двора сугробом средних размеров.
      Долгих две минуты люди в форме ошалело стояли, раскрыв рты, хлопали глазами и даже пытались потрогать сугроб. Первым, естественно, пришёл в сознание капитан:
      -  Девочка, как ты это сделала?
      -  Что сделала? – захлопала овальными глазищами Кувшинка.
      -  Ну, вот… конь   был…
      -  Какой конь? Вам показалось! – нагло заявила болотница, стоя на снегу босиком и в рубашке, похожей на водоросли.
      -  Как показалось? Я же видел! Он сани вот привёз!
      Солдаты зашушукались и загудели.
      -  Не было коня! Сани… сани я сама притащила! – нахальство странной девчонки переходило все границы и выплёскивалось через край во все стороны.
      Но настоящий офицер – он и перед колдовскими заморочками офицер.
      -  Ну, вот что, Екатерина Васильевна! Я не могу вернуться и заявить коман-диру, что ваш конь превратился в снежный сугроб у всех на глазах! Нас всех кучей тут же заберут в дурдом или начнут на наркотики трясти. Собирайтесь и вы, и внучка ваша, сами будете там объяснять, что вы тут творите: гипноз какой-то или как. И главное, куда конь девался.
      Бабка Катерина устало вздохнула. С неё было достаточно на сегодня. Дарья, разумеется, уже успела рассказать подружкам, что тут творилось, и теперь все они выжидательно смотрели на хозяйку.
      -  Так, девки, всё, хватит. Надоели мне они все до смерти. Гоните-ка их в три шеи, да так, чтоб больше не возвращались! Чердак, кладовку, подпол – везде почистите, чтобы духу их тут не было.
      «Ага! Ну-ка, взялись!» - загорелось крупными буквами в четырёх парах глаз.
Дарья только глянула в сторону дома – и дым, доселе мирно поднимавшийся столбом из печной трубы, хорошо видимый в свете фар, вдруг изогнулся вопросительным знаком и деловито втянулся обратно в дом. Со звоном и лязгом сами собой захлопнулись ставни и заперлись на железные шкворни, а дверь, наоборот, распахнулась, и клубы дыма выкатились из неё во двор. А ещё через четыре минуты, хрипя, кашляя и задыхаясь, на крылечко пред изумлённые очи капитана вывалились две затаившиеся криминальные группировки и одна милицейская опергруппа с чердака.
      Крыльцо угрожающе затрещало, дым пыхнул сильнее. Все незваные гости, так эффектно выкуренные из дома, начали спрыгивать кто куда, и видя перед собой незнакомую военную силу, на всякий случай полезли за оружием. Солдаты потянули автоматы вперёд.
      И внезапно дикий мужской крик огласил деревню и окрестности! Вооружённые мужчины, набившиеся в бабкин двор, в остолбенении и страхе, все, как один, уставились на свои руки  –  из рукавов торчали натуральные зелёные еловые лапы: веточки, иголочки… То есть если что - в челюсть кого-нибудь таким новогодним кулаком угостить, так это очень здорово будет, а вот на спусковой крючок нажать  –  фигушки: палец в скобу не пролезает. Не говоря уже о том, чтобы нос себе почесать, или что-нибудь ещё. Дубняша самодовольно улыбнулась и покосилась на остальных: оцените работу!
      Когда до мужиков дошли размеры катастрофы, в которую они вляпались буквально ни с того, ни с сего, потрясённые лица одно за другим стали пово-рачиваться к бабке Катерине. Но долго глазеть им не дали, не те у них были противницы!
       Вихурка присвистнула, понеслась по кругу  -  и посреди двора встал и бешено закружился снежный смерч! Впрочем, бабку-то Катерину он всего лишь акку-ратно приподнял и мягко усадил на крыльцо, а вот всех незваных гостей разом зашвырнуло метров на двадцать вверх и завертело, как на чёртовой карусели. Посреди двора остался лежать одинокий красивый сугроб.
      Белый  смерч взревел и  разошёлся пошире, не руша, однако, построек, в воз-дух подбросило и понесло милицейскую легковушку, потом военные  внедорожники и фургон, потом из переулка – бандитский «Мерседес», и наконец, откуда-то с огородов – белый невзрачный «Жигуль». У милицейской машины почему-то включился мотор, она сперва замигала сверху синим светом, а потом заорала официальным голосом:
      -  Граждане, держитесь правой стороны! Соблюдайте правила движения! Не толпитесь, не создавайте аварийную ситуацию!
      Минуты три повертев всё это в воздухе, Вихурка вышвырнула машины за деревню, прямо на дорогу, в сторону города, а вот мужиков плюхнула кучей посреди улицы, надеясь, что намёк они уже поняли.
      Но Кувшинке тоже хотелось проявить себя и поучаствовать в общем веселье  – снег на улице мгновенно исчез, и она превратилась в раскисшую болотную топь, в которую все тут же и провалились по пояс.
      Как они вылезали к своим машинам – это нужно было видеть и слышать. Объединённые общей бедой и леденящим ужасом, грязные до полной неузнаваемости, поминая маму, Господа Бога, нечистую силу и проклятое начальство, они выдирались от смерти в трясине, плюнув на то, кто тут есть кто. Военные тащили бандитов, бандиты – милицию, «хомяк»  выволакивал увязшего лупоглазого, быкообразный поднимал капитана – какие  тут, к чёрту, разногласия, спастись можно было только командой!
      За деревней в машины прыгали, как в десантные вертолёты после неудачной военной операции, умоляя родные моторы завестись без капризов после воздушных кувырканий. Руки у всех, к невыразимому счастью, вернулись в нормальное состояние, и автомобили рвали с места, как на киношных гонках.
      
      Через час деревня снова мирно стояла в тишине и снегопаде, Как будто ничего и не произошло. Белый конь медленно ходил по огороду, в избе гулял чистый воздух с хвойным духом, Дарья вычёсывала геройского кота, а бабка Катерина послала лешачиху за внучкой.
      Скорее, чем ожидали, Дубняша вернулась со слегка продрогшей Любочкой. Та, оказывается, разумно не помчалась по ночному лесу куда глаза глядят, а просто сделала приличный круг по знакомым местам и притаилась не слишком далеко от бабкиного дома.
      -  Ну, всё, наконец-то! – расслабленно вздохнула девочка, когда все старухи уже сидели вокруг стола после усиленного обеда в обнимку с чайными чашками, заслуженно довольные собой, -  а теперь можно уже полечить моё лицо? Вы обещали!
      -  Не сегодня, Любочка, - ответила Дубняша с утешающей улыбкой, - ты сейчас по холоду побегала,  личико обратно заморозила. Вот  завтра ты его снова денёк попаришь, и тогда уж…
      -  У-у-у-у-у!!! Опять?! Целый день в чугун уткнувшись сидеть?! Ну, вот так я и знала, что сегодня всё закончится грандиозным обломом! Самое худшее всегда происходит под конец!