Пятница, вечер

1

Сегодня отличный день. Никогда не понимал этого культа пятницы у офисных протирателей штанов. Можно подумать, они там руду добывают. Однако, сейчас я и сам рад пятнице. Осень, дни идут на убыль, а рабочий день закончился на час раньше, и по пути домой мне перепала ещё толика солнечного света. Я люблю день и не люблю ночь. Так уж оно исторически сложилось. Потом придут дожди, и я сложу велосипед в стенной шкаф до апреля. Некоторые, конечно, ездят на велосипедах круглый год - в снег, в слякоть... Я бы так не смог. Никакой радости от езды под снегом или по грязи. И да, чёрт возьми, от осени и зимы я тоже не в восторге. Ничего, заполню их делами - и на тоску по тёплым денькам просто не будет времени. А там они и вернутся.

Жаль, съезд под мост всё ещё закрыт на ремонт. И, судя по всему, будет закрыт до конца года. Так хорошо было ездить, никому не мешая, по тихой аллее вдоль проспекта. Есть, разумеется, дорога через кварталы, да вот загвоздка - именно сейчас из двух офисных центров на середине пути повалит к метро толпа несчастных протирателей штанов. Точно мне навстречу. Единственное тёмное пятно на этом пути. И, главное, почти никто не смотрит, куда идёт - каждый на ходу пялится в свой смартфон. Не насмотрелись в мониторы на работе. Что им там показывают? Порнушку? Пиво с раками? Уши заткнуты наушниками - велосипедных звонков никто не слышит. А если слышит - не обращает внимания. И так - до самого перехода через перекрёсток.

Когда-то и у меня был столик в конторе, ютящейся на одном из верхних этажей такого центра. Да только я там надолго не задержался. Чтобы в таких местах задерживаться, нужно, во-первых, приехать на заработки из другого города, во-вторых - свято верить, что делаешь таким образом карьеру. И что, если каждый миг стремиться угодить начальству, выполняя его самые нелепые прихоти, тебя обязательно заметят, повысят, и ты сможешь позволить себе настоящий автомобиль, чтобы больше не ездить в этом постылом плебейском метро. А стоять в пробке, ага. А потом искать, где припарковаться. Вот прямо, как сейчас. Чтобы их обгоняли не только велосипедисты, но и пешеходы... Чёрт, да вся эта свора получателей серых зарплат каждый день крадёт у меня кусочек пенсии...

Ладно, чёрт с ними. Перекрёсток позади. И позади рабочий день на должности пускай и скромной, но хотя бы не уничтожающей каждый день ещё немного мозговых извилин и человеческого достоинства. Да, она досталась мне на исходе третьего десятка, и что с того? Могло быть и хуже. Чёрт, пол-жизни позади, а она только начала отлаживаться. Не налаживаться, а именно отлаживаться. То бишь, избавляться от лажи...

А уже завтра я поеду с любимой за город. Не в дом отдыха, и не на пикник - просто бродить, взявшись за руки, по лесу и по берегу озера. Я знаю много таких мест в окрестностях. Пока погода позволяет, пока солнце не садится слишком рано... пока мы не стали слишком старыми для всего этого... Ёлки-палки, как клёво жить на свете!

2

Закончив рыться в мусорном баке, старик закинул на плечи свой рваный брезентовый рюкзак, подхватил трость, и подволакивая ногу, направился через двор к своему подъезду. От старика резко и неприятно пахло табачным перегаром, давно не стиранным бельём и недавними занятиями. На ходу он, не переставая, что-то бормотал. Кажется, надо было долго и упорно прислушиваться, чтобы уловить в этом нескончаемом потоке словесной трухи хотя бы какое-то подобие смысла.

Одна из старух, сидевших на скамье, мимо которой он прохромал, горестно вздохнула. Другая поджала губы. Наконец бедолага добрался до своих дверей. Продолжая бормотать, с третьей попытки набрал код, едва не выронив трость. Лязгнул замок.

- Ещё полчаса будет по стеночке ползти на свой пятый этаж, - сообщила вздыхавшая старуха. - Вот, Анатольна, как оно бывает: телом на земле, а душу черти в аду давят.

- Что ты такое говоришь, Надюшка, - поджимавшая губы старуха перекрестилась. - Грех такое говорить. А что он всё бормочет-то?

- Фантазирует. Я как-то слышала, пока он по лестнице спускался. Будто молодой, на велосипеде ездит, работает где-то, и женщина у него есть. Курам на смех. Никогда у него не было ни работы, ни женщины, и не могло быть. Я тут пятьдесят лет живу, всё помню, а он с молодых лет был на башку больной. Велосипед, правда, какой-то у него был. Так ему ещё пятнадцать лет назад хулиганы по пьяни ноги переломали, какой уж после этого велосипед...

3

Он перечитал написанное, исправляя на ходу опечатки. Ну что же, подумал он, на выход из творческого кризиса это не особенно похоже. Однако любой из тех редакторов, что давно ждут от меня чего-нибудь новенького, это опубликует. Какое-никакое, а имя у меня имеется. Разумеется, это не фантастика, которую от меня привыкли получать, но... Так, хватит. Не надо врать хотя бы себе самому. Я скрывался все эти годы за ярлыком фантаста, потому что только так мог зарабатывать на жизнь, не отпугивая издателей, и не сочиняя фальшивых глупостей о том, что мне незнакомо и чуждо. Просто неприятно, наконец. Им всем подавай сказочки про любовь или драмы из семейной жизни, а ведь это такая дрянь... бр-р, представить тошно.

Я асексуал. А ещё - трус и приспособленец. Потому что всю жизнь боялся открыто говорить об этом в своих сочинениях. Нет, как-то попробовал, но мне намекнули, что такое не будет продаваться. И поэтому я всю жизнь прячусь за историями про больных стариков, которые возвращаются из межзвёздных экспедиций. Или про операцию на мозге, после которой одно из полушарий впадает в детство, и пациент признаётся частично несовершеннолетним. Эти истории имели успех. Хотя от каждой из них за версту несло моей вечной депрессией. И этот рассказ - такой же депрессивный, хоть и не фантастический. И я по-прежнему трус, потому что снова спрятался за очередной историей про очередного больного старика.

А с другой стороны - кто о подобном, кроме меня, напишет? К тому же, теперь у меня репутация диссидента. Я сказался жертвой травли, получил политическое убежище в стране, более лояльной к таким, как я... и продолжаю сочинять книги на родном языке, чтобы их опубликовали по ту сторону границы. И для кучи зарабатываю на жизнь правкой строительных чертежей. Потому что лояльность - лояльностью, а издателям во всём мире нужно одно и то же. Не говоря уже о том, что здесь моя репутация литератора и вовсе не стоит и гроша. Как выяснилось, одних только иностранных имён и названий в новеллах недостаточно для того, чтобы стать настоящим заграничным писателем. Я не задаю проклятые вопросы. И не ищу ответы. Я лишь огрызаюсь на окружающих.

4

- Вот вы пишете в своей рецензии: "этот гениальный рассказ как нельзя лучше иллюстрирует тщету веры в реальность, данную нам в ощущениях, которой так называемые материалисты с достойным лучшего применения упрямством пытаются подменить святую веру в Бога-творца". Но как быть с тем, что кроме реальности, данной нам в ощущениях, у нас, строго говоря, ничего нет? - человек, задавший этот вопрос, был раздражающе неопределённого возраста. Так можно выглядеть и в двадцать, и в сорок - если, конечно, принципиально не связывать себя с характерными для какого-либо возраста типами внешности. Социальный статус и уровень дохода по его внешнему виду тоже было затруднительно определить. Впрочем, он грубый материалист, сообразил критик. А этот грех в наши благословенные времена чрезвычайно легко подвергнуть публичному осмеянию.

- Молодой человек, если у вас, материалиста (вы ведь материалист, я правильно понимаю?) нет в душе ничего, кроме реальности, данной вам в ощущениях, это ваша личная проблема, но не проблема всего человечества. Что делать, материалисты генетически не способны выйти за пределы этой реальности, которую они сами себе и придумали - они же революционеры. Им всегда нужен большой бабах. А думать, что после этого, им всегда скучно, - ответил он.

В аудитории послышались лёгкие смешки, кто-то одиноко зааплодировал, и тут же смущённо затих. В целом эффект от слов критика оказался не столь велик, как ему бы хотелось. К тому же человек неопределённого возраста тут же ухватился за возможность продолжить свои бессмысленные нападки:

- Я извиняюсь, вы действительно сказали "генетически"? Получается, что материалисты для вас - другой биологический вид?

Левак, раздражённо подумал критик. И машинально пригладил прядь волос, прикрывавших лысину. Наверняка потом напишет в своём блоге, что я, оказывается, фашист. Хотя, для кого, кроме самих леваков, это сейчас обвинение? Фашистов уважают и побаиваются. С фашистами даже стараются на всякий случай подружиться. А то вдруг пригодятся, а не у всех есть. Знакомая дамочка ездила в Севастополь, сфотографировалась на фоне бронепоезда с надписью "Смерть фашизму!" - это фото по сравнению с другими лайкали мало и опасливо даже её самые близкие друзья. А кто-то не упустил возможности прокомментировать кадр в том смысле, что красные борцы с фашизмом были ничуть не лучше фашистов. Даже хуже.

- Нет, - ответил критик. - К сожалению, я в этом не уверен. Научно это, увы, не доказано, да и никем специально не доказывалось. Но для такого предположения есть самые веские основания. И доказательство его могло бы провести новую границу, по которой происходит сопротивление дуракам.

Снова несколько неуверенных смешков в аудитории, только уже без попыток хлопать. Задававший вопросы поглядел на часы:

- Благодарю вас, это были очень интересные ответы, - с этими словами он покинул аудиторию.

- Спешит устраивать большой бабах, - саркастически резюмировал критик, когда за раздражающим собеседником закрылась дверь. - Ещё вопросы, друзья?

5

Очевидно, и критик, и сам автор рассказа - не враги и не вредители, - думал я, отстёгивая велосипед от водосточной трубы возле дверей библиотеки.

Оба они - всего лишь жертвы несправедливого жизненного уклада, - думал я, седлая велосипед.

Проблема в том, что с годами оба стали получать от своего жертвенного положения какое-то извращённое удовольствие, - думал я, выруливая из переулка на ведущую из центра велодорожку.

И теперь пытаются заразить им окружающих, - думал я, притормаживая, когда дорога пошла под уклон.

Что довольно странно, потому что жизненный уклад, судя по всему, никогда не был к ним слишком благосклонным, - думал я, уворачиваясь от вылетевшего со двора пацанёнка на самокате, который, не видя ничего вокруг, оживлённо болтал по сотовому.

Что же, вот и ещё одна задача, ради решения которой стоит жить на свете, - думал я, подъезжая к последнему перед домом светофору на перекрёстке.

Заднее колесо неожиданно зашипело, и велосипед ощутимо просел. Спешившись, я обнаружил, что ухитрился где-то располосовать покрышку. И печально вздохнул, вспомнив, что до получки ещё три дня.