The Legal Distinction Between War and Special Mili

              The Legal Distinction Between War and Special Military Operation
                © Copyright  By Vladmir Angelblazer, ESQ.,
                2025-03-13


       In contemporary international law, the distinction between "war" and "special military operation" remains a subject of both legal scrutiny and geopolitical maneuvering. While these terms may appear interchangeable in common discourse, their legal implications diverge significantly under the framework established by the United Nations Charter, customary international law, and authoritative legal dictionaries such as Black’s Law Dictionary.

              Defining War in Legal Terms

       Under classical international law, "war" constitutes an armed conflict between sovereign states, recognized by formal declarations or de facto hostilities of a scale that invoke the full application of the laws of war. The Geneva Conventions and their Additional Protocols provide the foundational legal framework governing such conflicts, imposing obligations on belligerents regarding the treatment of prisoners of war, civilians, and the conduct of hostilities.

       Notably, in legal doctrine, a state of war often triggers force majeure exceptions, suspending treaties, commercial agreements, and certain international obligations. This suspension can affect diplomatic relations, trade, and multilateral engagements, leading to a near - complete severance of formal interactions between the warring parties.

              Special Military Operation: A Legal Construct or a Diplomatic Tool?

       In contrast, a "special military operation" (SMO) does not necessarily amount to war in the legal sense. The term, lacking a precise definition in international law, is often employed as a policy tool by states seeking to conduct military actions without triggering the full spectrum of wartime legal consequences. The United States, for example, has frequently engaged in military operations in Libya, Iraq, Serbia, Syria, and Afghanistan without formally declaring war. These operations, while extensive in scale and impact, were legally framed as interventions, counterterrorism missions, or humanitarian enforcement actions, thus circumventing the broader legal ramifications associated with war.

       A critical aspect of an SMO is its selective adherence to international agreements. Unlike a formally declared war, an SMO does not necessarily suspend trade agreements, treaties, or economic relations. This legal nuance allows states to maintain certain pre-existing obligations, particularly in energy exports, financial transactions, and diplomatic engagements, while engaging in targeted military actions.

              The Russian-Ukrainian Conflict: War or Special Military Operation?

       The ongoing conflict between Russia and Ukraine exemplifies the legal and political implications of these distinctions. Russia has designated its actions as a "special military operation" rather than a war, a classification that carries several legal and strategic consequences:

       1. Continuity of Economic Relations – Unlike a formal state of war, where economic and diplomatic ties are typically severed, Russia continues to transport oil and gas through Ukrainian infrastructure originally built during the Soviet era. This economic pragmatism aligns with the legal flexibility afforded by an SMO.

       2. Target Selection and Conduct of Hostilities – Unlike the doctrine of "total war," wherein infrastructure, civilian morale, and military-industrial capacity become primary targets, the conflict in Ukraine has remained predominantly conventional, with nuclear power plants and major energy hubs largely left intact. This restraint suggests that Russia is operating within a strategic framework distinct from an all-out war.

       3. Avoidance of Full-scale Mobilization and International Recognition – The classification of the conflict as an SMO mitigates external diplomatic repercussions, as a declaration of war could precipitate broader international responses under collective security frameworks, such as NATO’s Article 5.

       4. Legal Rationale and Domestic Implications – Under Russian domestic law, designating the conflict as an SMO provides a distinct legal basis for military actions while avoiding the internal political ramifications of a formally declared war, which could necessitate broader conscription and resource allocation.

              A Slow but Calculated Approach

       The measured pace of operations further reinforces the SMO framework. If Russia were engaged in a total war, one might expect the application of overwhelming force, including strategic bombardment and large-scale infrastructure destruction. The reliance on conventional weaponry and limited escalation suggests that Russia is deliberately maintaining an operational tempo consistent with a legally and diplomatically constrained military engagement.

              Proxy War and Sanctions: Legal Considerations

       Russia has increasingly framed its conflict not as a war against Ukraine but as a "proxy war" against the West. The legal concept of a proxy war, while not explicitly codified in international treaties, has been widely discussed in legal and academic circles. A proxy war typically involves a major power supporting a third-party state or non-state actor to achieve strategic objectives without direct engagement. Historical precedents, such as U.S. and Soviet interventions during the Cold War, illustrate this phenomenon.

       The severance of diplomatic relations between Russia and Western states, along with economic sanctions imposed by the U.S. and the European Union, raises additional legal questions. International law traditionally recognizes sanctions as lawful only when imposed by the United Nations Security Council under Chapter VII of the UN Charter. Unilateral or coalition-imposed sanctions, while politically effective, exist in a legal gray zone, often justified under national security prerogatives but lacking universal legitimacy.

              The Nord Stream Sabotage: Legal Ramifications

       The destruction of the Nord Stream pipelines—an incident widely attributed to U.S. or NATO-affiliated actors—adds another dimension to the legal discourse. Under the UN Convention on the Law of the Sea (UNCLOS), the sabotage of energy infrastructure in international waters constitutes an act of aggression with significant environmental and economic consequences. The absence of an independent, UN-mandated investigation further complicates legal accountability.

              Who among the international lawyers studies this problem and how?

       Several contemporary legal scholars and experts have conducted in-depth analyses on the distinctions between "war" and "special military operations," as well as on the legal frameworks governing proxy wars and sanctions. Notable contributions include:

       * Roger N. McDermott and Charles K. Bartles: In their work "Defining the 'Special Military Operation'," McDermott and Bartles explore the Russian military's interpretation of "special military operation" compared to traditional concepts of war. They discuss how this terminology reflects Russia's strategic approach and its implications under international law.

       * Yermak-McFaul International Working Group: Co-chaired by Andriy Yermak and former U.S. Ambassador Michael McFaul, this group comprises over 100 experts from the U.S., Europe, and Ukraine. They focus on developing sanction measures against Russia, aiming to deprive its military-industrial complex of resources and hasten the end of the Russia-Ukraine conflict. Their analytical notes and recommendations have influenced the implementation of oil embargoes and sanctions against Russian propagandists.

       * International Law Commission (ILC): The ILC's "Draft Articles on Responsibility of States for Internationally Wrongful Acts" address countermeasures—a state's unilateral coercive actions against another state to ensure compliance with international obligations. These articles outline the conditions under which such measures, including sanctions, are considered lawful under international law.

       My observation highlights a significant gap in international legal scholarship: the absence of unbiased, comprehensive research on the legal distinction between war and special military operations, particularly as applied to Western interventions. The fact that the primary "academic work" I found focuses solely on Russia’s actions in Ukraine, while failing to address similar precedents set by the United States and its allies, suggests an inherent bias in the legal discourse surrounding modern military conflicts.

       This omission is particularly striking given that the United States, not Russia, was the first major power to deviate from the traditional legal framework of war as defined by the United Nations. From Kosovo to Iraq, Libya, Syria, and Afghanistan, the U.S. consistently engaged in military operations that avoided formal war declarations, instead framing these interventions under legally ambiguous terms such as "humanitarian intervention", "coalition enforcement", or "counterterrorism operations". These operations, however, had significant geopolitical consequences, often leading to regime changes, long-term occupations, and extensive civilian casualties. Yet, the legal implications of these actions remain largely unexplored in international law, particularly in comparison to the scrutiny applied to Russia’s actions.

        The second key issue is the role of international legal and diplomatic institutions in shaping the narrative around these military operations. The groups I previously mentioned — such as the Yermak-McFaul International Working Group — are not neutral legal bodies but politically motivated actors with clear geopolitical interests. Their focus is not on establishing legal principles applicable to all states but rather on framing legal terminology to serve specific geopolitical agendas, often at the expense of legal objectivity and consistency.

       This raises a fundamental question about the integrity of modern international law: Where is the justice in jurisprudence when legal principles are applied selectively? If international law is to retain legitimacy, it must provide consistent legal interpretations and precedents that apply equally to all states, regardless of their political alliances or global influence. Otherwise, it risks becoming not a framework for justice but an instrument of political power.

              Restoring Legal Integrity in the Era of Strategic Ambiguity

       The distinction between war and a special military operation is not a mere exercise in semantics — it is a deliberate legal and strategic maneuver with profound global ramifications. The UN Charter, the Geneva Conventions, and historical precedents of military interventions without formal war declarations illustrate the extent to which powerful states manipulate legal frameworks to justify and sustain their geopolitical objectives while preserving economic and diplomatic leverage.

       Likewise, the legal ambiguity surrounding proxy wars, unilateral sanctions, and tariff wars reveals the selective application of international law. The Nord Stream sabotage serves as a stark example of how the principles of international justice are often overshadowed by strategic interests, exposing the weakness of existing legal mechanisms in addressing modern geopolitical confrontations. The current hostilities in Ukraine, though manifestly an interstate conflict, have been legally framed as an SMO — a classification that mirrors past U.S. interventions and underscores the evolving nature of warfare in the 21st century.

       Beyond conventional military conflicts, economic warfare has become a dominant tool of coercion. Proxy wars involve indirect military engagement, unilateral sanctions target state economies without UN authorization, and tariff wars — the imposition of punitive trade barriers—function as another means of exerting pressure without direct military action. Much like sanctions, tariff wars are employed to weaken adversaries economically, often under the guise of protecting domestic industries. However, their selective application raises fundamental questions about fairness and legality within the international trade system. The strategic use of tariffs as a coercive tool can, in effect, be seen as economic aggression, blurring the lines between legitimate competition and outright economic warfare.

       If international law is to remain a credible and universal framework for justice, it must shed its selective enforcement and political bias. Therefore, to integrate these pressing legal issues into a just and consistent international legal order, the following steps must be taken:

       1. Codification of Legal Definitions – Establish precise definitions for special military operation, proxy war, unilateral sanctions, and tariff wars within internationally recognized legal instruments to eliminate ambiguity and prevent selective interpretation.

       2. Strengthening Multilateral Oversight – Reinforce the role of the United Nations and other legitimate international bodies in authorizing and regulating sanctions and trade restrictions, ensuring their legality and uniform application rather than their use as geopolitical tools.

       3. Developing a Legal Framework for Proxy Wars and Economic Coercion – Enact legal guidelines addressing state responsibilities in conflicts involving indirect military engagement and economic warfare, preventing unchecked financial or trade-based aggression while ensuring accountability for its consequences.

       4. Promoting Diplomatic Resolution Mechanisms – Prioritize diplomatic channels and enforceable conflict-resolution frameworks to reduce reliance on military and economic interventions and the subsequent need for strategic legal reclassifications.

       By implementing these measures, the international community can restore integrity to international law, curb the misuse of legal ambiguity, and create a framework where strategic interests do not eclipse the principles of justice. Only through legal consistency, rather than selective enforcement, can the world hope to minimize future conflicts and uphold the true spirit of international law.

       In conclusion, I would like to share three quotes that resonate deeply with the themes explored in this reflection. The first comes from George Orwell, a writer and political thinker whose keen insights into language, power, and war remain strikingly relevant:

       "Political language is designed to make lies sound truthful and murder respectable, and to give an appearance of solidity to pure wind. — George Orwell, Politics and the English Language.

       One must acknowledge how aptly this quote encapsulates the way states manipulate terminology — war, special military operation, proxy war, sanctions, and tariff wars — to justify their actions, shrouding them in legal and moral ambiguity.

       The second quote is from Henry Kissinger, a statesman and scholar of international relations, whose pragmatic and often controversial views on law and diplomacy reveal the realpolitik of global governance:

       "The illegal we do immediately; the unconstitutional takes a little longer." — Henry Kissinger.

       Though tinged with cynicism, these words reflect the stark reality of international law, where powerful states operate within legal gray zones, bending and redefining norms to serve their strategic interests.

       Since the realm of meaning is often governed by triads—political, legal, and spiritual — I would conclude with a third perspective, drawn from the words of Jesus Christ:

       "Blessed are the peacemakers: for they shall be called the children of God." — Matthew 5:9 (KJV)

       These words from the Sermon on the Mount remind us that true strength does not lie in war, sanctions, or conflict, but in the capacity to resolve disputes through peace. While history may teach us that war is sometimes inevitable, the pursuit of a just and stable international order must always be guided by the aspiration for peace rather than the justification of force.



                Юридическое различие между войной и специальной военной операцией
                Автор Владмир Хлынинъ ( Ангелблазер), Юрист-Международник,
                Виктория, Британской Колумбии, Канада,
                2025-03-13


       В современном международном праве различие между понятиями "война" и "специальная военная операция" остается предметом как юридического анализа, так и геополитического маневрирования. Хотя в повседневном дискурсе эти термины могут казаться взаимозаменяемыми, их юридические последствия существенно различаются в рамках, установленных Уставом ООН, обычным Международным правом и авторитетными юридическими источниками, например, такими как Black’s Law Dictionary.

              Определение войны в юридических терминах

       Согласно классическому Международному праву, "война" представляет собой вооруженный конфликт между суверенными государствами, признанный посредством официальных объявлений или фактических военных действий такого масштаба, который требует полного применения законов войны. Женевские конвенции и их Дополнительные протоколы составляют основу правовой базы, регулирующей такие конфликты, налагая обязательства на воюющие стороны в отношении обращения с военнопленными, гражданскими лицами и ведения боевых действий.

       Важно отметить, что в юридической доктрине состояние войны часто активирует исключения по Форс-Мажору, приостанавливая действие договоров, коммерческих соглашений и определенных международных обязательств. Это может привести к почти полному разрыву формальных отношений между воюющими сторонами, включая дипломатические, торговые и многосторонние связи.

              Специальная военная операция: правовая конструкция или
                дипломатический инструмент?

       В отличие от войны, "специальная военная операция" (СВО) не обязательно считается войной в юридическом смысле. Этот термин, не имеющий четкого определения в Международном праве, часто используется государствами как политический инструмент для проведения военных действий без активации полного спектра правовых последствий, связанных с войной. Например, Соединенные Штаты неоднократно проводили военные операции в Ливии, Ираке, Сербии, Сирии и Афганистане без официального объявления войны. Эти операции, несмотря на их масштаб и последствия, юридически оформлялись как интервенции, контртеррористические миссии или гуманитарные акции, что позволяло избежать более широких правовых последствий, связанных с войной.

       Ключевым аспектом СВО является избирательное соблюдение международных соглашений. В отличие от официально объявленной войны, СВО не обязательно приостанавливает торговые соглашения, договоры или экономические отношения. Эта юридическая тонкость позволяет государствам сохранять определенные обязательства, особенно в области экспорта энергоресурсов, финансовых операций и дипломатических связей, одновременно осуществляя целевые военные действия.

              Российско-украинский конфликт: война или специальная военная
              операция?

       Текущий конфликт между Россией и Украиной наглядно демонстрирует юридические и политические последствия этих различий. Россия обозначила свои действия как "специальную военную операцию", а не как войну, что влечет за собой несколько правовых и стратегических последствий:

       1. Сохранение экономических отношений – в отличие от официального состояния войны, при котором экономические и дипломатические связи обычно разрываются, Россия продолжает транспортировать нефть и газ через Украинскую инфраструктуру, построенную ещё в Советскую эпоху. Эта экономическая прагматичность соответствует юридической гибкости, предоставляемой СВО.

       2. Выбор целей и ведение боевых действий – в отличие от доктрины "тотальной войны", при которой инфраструктура, гражданское население и военно-промышленный потенциал становятся основными целями, конфликт на Украине остается преимущественно традиционным, с сохранением атомных электростанций и крупных энергетических узлов. Эта сдержанность указывает на то, что Россия действует в рамках стратегической концепции, отличной от полномасштабной войны.

       3. Избежание полной мобилизации и международного признания – классификация конфликта как СВО смягчает внешние дипломатические последствия, поскольку объявление войны могло бы спровоцировать более широкие международные ответные меры в рамках коллективных механизмов безопасности, например, таких как статья 5 НАТО.

       4. Юридическое обоснование и внутренние последствия – в соответствии с Российским законодательством, обозначение конфликта как СВО предоставляет особую правовую основу для военных действий, избегая внутренних политических последствий официально объявленной войны, которая могла бы потребовать всеобщей мобилизации и перераспределения ресурсов.

              Медленный, но расчетливый подход

       Медленный темп операций дополнительно подчеркивает рамки СВО. Если бы Россия вела тотальную войну, можно было бы ожидать применения подавляющей силы, включая стратегические бомбардировки и крупномасштабное разрушение инфраструктуры. Однако использование обычных вооружений и ограниченная эскалация свидетельствуют о том, что Россия сознательно поддерживает оперативный темп, соответствующий юридически и дипломатически ограниченному военному взаимодействию.

              Прокси-война и санкции: юридические аспекты

       Россия всё чаще представляет конфликт не как войну против Украины, а как "прокси-войну" против Запада. Правовая концепция "прокси-войны", хотя и не закреплена явно в Международных договорах, широко обсуждается в юридических и академических кругах. "Прокси-война" обычно предполагает, что крупная держава поддерживает третью сторону или негосударственного актора для достижения стратегических целей без прямого своего участия. Исторические прецеденты, такие как вмешательство США и СССР во время холодной войны, иллюстрируют это явление.

       Разрыв дипломатических отношений между Россией и Западными странами, а также экономические санкции, введенные США и Европейским союзом, поднимают дополнительные юридические вопросы. Традиционно международное право признает санкции законными только в том случае, если они наложены Советом Безопасности ООН в соответствии с главой VII Устава ООН. Односторонние или коалиционные санкции, хотя и политически эффективные, находятся в правовой серой зоне, часто оправдываясь соображениями национальной безопасности, но не имея универсальной легитимности.

              Диверсия на "Северных потоках": правовые последствия

       Разрушение газопроводов "Северный поток" – инцидент, который широко приписывается действиям США или НАТО, – добавляет новый аспект к юридической дискуссии. В соответствии с Конвенцией ООН по морскому праву (UNCLOS), саботаж энергетической инфраструктуры в международных водах представляет собой Акт агрессии с серьезными экологическими и экономическими последствиями. Отсутствие независимого расследования под эгидой ООН дополнительно осложняет вопросы юридической ответственности.

              Кто изучает эту проблему и как?

       Несколько современных правоведов и экспертов провели глубокий анализ различий между "войной" и "специальной военной операцией", а также правовых рамок, регулирующих прокси-войны и санкции. Среди заметных работ можно выделить:

       * Роджер Н. Макдермотт и Чарльз К. Бартлс: В своей работе "Определение Специальной военной операции" они исследуют интерпретацию этого термина Российскими военными в сравнении с традиционными концепциями войны. Они обсуждают, как эта терминология отражает стратегический подход России и её последствия в рамках Международного права.

       * Международная рабочая группа Ермак-Макфол: Под руководством Андрея Ермака и бывшего посла США Майкла Макфола эта группа, включающая более 100 экспертов из США, Европы и Украины, занимается разработкой санкционных мер против России, направленных на лишение её военно-промышленного комплекса ресурсов и ускорение завершения конфликта. Их аналитические записки и рекомендации повлияли на введение нефтяных эмбарго и санкций против Российских пропагандистов СМИ.

       * Комиссия международного права (КМП): "Проект статей об ответственности государств за международно-противоправные деяния". КМП рассматривает контрмеры – односторонние принудительные действия государства против другого государства для обеспечения соблюдения международных обязательств. Эти статьи определяют условия, при которых такие меры, включая санкции, считаются законными в рамках международного права.

              Наблюдения и пробелы в правовой науке

       Моё наблюдение выявляет значительный пробел в Международной правовой науке: отсутствие беспристрастных, всесторонних исследований юридического различия между войной и специальной военной операцией, особенно в контексте Западных интервенций. Тот факт, что основные академические работы, которые я нашёл, сосредоточены исключительно на действиях России в Украине, не затрагивая аналогичные прецеденты, созданные США и их союзниками, указывает на предвзятость в правовом дискурсе, окружающем современные военные конфликты.

       Это упущение особенно заметно, учитывая, что именно США, а не Россия, стали первой крупной державой, отошедшей от традиционной правовой концепции войны, определенной ООН. От Косово до Ирака, Ливии, Сирии и Афганистана США неоднократно проводили военные операции без официального объявления войны, оформляя их в юридически неоднозначных терминах, таких как "гуманитарная интервенция", "коалиционное принуждение" или "контртеррористические операции". Однако, правовые последствия этих действий остаются недостаточно изученными в Международном праве, особенно, по сравнению с пристальным вниманием к действиям России.

       Второй ключевой проблемой является роль Международных правовых и Дипломатических институтов в формировании нарратива вокруг этих военных операций. Группы, такие как Международная рабочая группа Ермак-Макфол, не являются нейтральными правовыми органами, а представляют собой политически мотивированных акторов с чёткими геополитическими интересами. Их цель – не установление правовых принципов, применимых ко всем государствам, а использование юридической терминологии для продвижения конкретных геополитических целей, часто в ущерб правовой объективности и последовательности.

       Это поднимает фундаментальный вопрос о Целостности современного международного права: где справедливость в юриспруденции, если правовые принципы применяются избирательно? Если международное право стремится сохранить легитимность, оно должно обеспечивать последовательные правовые интерпретации и прецеденты, применимые ко всем государствам, независимо от их политических союзов или глобального влияния. В противном случае, оно рискует стать не инструментом справедливости, а оружием политической власти.

              Восстановление правовой целостности в эпоху стратегической
               неопределенности

       Различие между войной и специальной военной операцией – это не просто семантический вопрос, а преднамеренный юридический и стратегический маневр, имеющий глубокие глобальные последствия. Устав ООН, Женевские конвенции и исторические прецеденты военных интервенций без официального объявления войны иллюстрируют, как мощные государства манипулируют правовыми рамками для оправдания и поддержания своих геополитических целей, сохраняя при этом экономические и дипломатические рычаги влияния.

       Аналогично, правовая неопределенность, окружающая прокси-войны, односторонние санкции и торговые войны, демонстрирует избирательное применение международного права. Диверсия на "Северных потоках" служит ярким примером того, как принципы международной справедливости часто отходят на второй план перед стратегическими интересами, обнажая слабость существующих правовых механизмов в разрешении современных геополитических конфронтаций. Текущие боевые действия на Украине, хотя и представляют собой межгосударственный конфликт, юридически оформлены как СВО – классификация, которая отражает прошлые интервенции США и подчеркивает эволюцию войны в XXI веке.

       Помимо традиционных военных конфликтов, экономическая война стала доминирующим инструментом принуждения. Прокси-войны предполагают косвенное военное участие, односторонние санкции нацелены на экономику государств без санкции ООН, а торговые войны – введение карательных торговых барьеров – служат еще одним средством давления без прямых военных действий. Как и санкции, торговые войны используются для ослабления противников экономически, часто под предлогом защиты внутренних отраслей. Однако их избирательное применение поднимает фундаментальные вопросы о справедливости и законности в международной торговой системе. Стратегическое использование тарифов как инструмента принуждения может рассматриваться как экономическая агрессия, стирающая грань между законной конкуренцией и откровенной экономической войной.

       Если международное право стремится оставаться надежной и универсальной основой для справедливости, оно должно избавиться от избирательного применения и политической предвзятости. Для интеграции этих актуальных правовых вопросов в справедливый и последовательный международный правовой порядок необходимо предпринять следующие шаги:

       1. Кодификация правовых определений –
       Установить четкие определения для специальной военной операции, прокси-войны, односторонних санкций и торговых войн в рамках международно-признанных правовых инструментов, чтобы устранить неоднозначность и предотвратить избирательное толкование.

       2. Усиление многостороннего надзора –
       Укрепить роль ООН и других легитимных международных органов в авторизации и регулировании санкций и торговых ограничений, обеспечивая их законность и единообразное применение, а не использование в качестве геополитических инструментов.

       3. Разработка правовой базы для прокси-войн и экономического принуждения –
       Создать юридические руководства, регулирующие ответственность государств в конфликтах с косвенным военным участием и экономической войной, предотвращая неконтролируемую финансовую или торговую агрессию и обеспечивая подотчетность за её последствия.

       4. Содействие дипломатическим механизмам урегулирования –
       Приоритизировать дипломатические каналы и принудительные механизмы разрешения конфликтов, чтобы снизить зависимость от военных и экономических интервенций и последующей необходимости стратегических правовых переклассификаций.


       Реализация этих мер позволит международному сообществу восстановить целостность Международного права, ограничить злоупотребление правовой неопределенностью и создать рамки, в которых стратегические интересы не будут затмевать принципы справедливости. Только через последовательное применение права, а не его избирательное исполнение, мир сможет минимизировать будущие конфликты и сохранить истинный дух международного права.

       В заключение я хотел бы поделиться тремя цитатами, которые глубоко перекликаются с темами, затронутыми в этом размышлении. Первая принадлежит Джорджу Оруэллу, писателю и политическому мыслителю, чьи проницательные взгляды на язык, власть и войну остаются поразительно актуальными:

       "Политический язык предназначен для того, чтобы ложь звучала правдиво, убийство выглядело респектабельным, а пустые слова обретали видимость твердости". — Джордж Оруэлл, "Политика и английский язык".

   Нельзя не признать, насколько точно эта цитата отражает то, как государства манипулируют терминологией — война, специальная военная операция, прокси-война, санкции, тарифные войны — чтобы оправдать свои действия, окутывая их правовой и моральной неоднозначностью.

   Вторая цитата принадлежит Генри Киссинджеру, государственному деятелю и учёному в области международных отношений, чьи прагматичные и зачастую противоречивые взгляды на право и дипломатию раскрывают реалии мировой политики:

   "Незаконное мы делаем сразу; неконституционное требует немного больше времени". — Генри Киссинджер.

   Хотя эти слова отмечены цинизмом, они отражают суровую реальность международного права, где могущественные государства действуют в правовых серых зонах, изменяя и переопределяя нормы в своих стратегических интересах.

   Поскольку сфера смысла и идей часто управляется триадами — политической, правовой и духовной — я хотел бы завершить третьей точкой зрения, взятой из слов Иисуса Христа:

   "Блаженны миротворцы, ибо они будут наречены сынами Божьими". — Евангелие от Матфея 5:9 (Синодальный перевод).

   Эти слова из Нагорной проповеди напоминают нам, что истинная сила заключается не в войне, санкциях или конфликтах, а в способности разрешать споры через мир. Хотя история может учить нас, что война иногда неизбежна, стремление к справедливому и стабильному международному порядку всегда должно руководствоваться стремлением к миру, а не оправданием силы.