Шагирт. Глава 23. Се Ля Ви

 
    После подстроенной ловушки, потери нескольких старших гусар, унтер-офицеров и обер-офицеров, капитана разведки и ранения командира, эскадрон беспорядочно отступил из усадьбы и сосредоточился в том же лесном массиве, из которого выдвигался на Воронцово.
Александер Полонский лежал на сухом возвышении в стороне от основной массы гусар и тяжело дышал: рана в его груди ещё кровоточила, но жизненно важные органы задеты не были; эскадронный лекарь смог достать пулю из груди. Рядом с ним стояли три ротных обер-офицера: два лейтенанта и капитан и обсуждали дальнейшие действия эскадрона; раненный  молча вслушивался в их предложения. Над головой шумели цветные листья берёз, которые изредка отрывались и летели по ветру.
Самопожертвование старика, его гибель с гусарами от взрыва в сарае, скоротечность боя и позорное бегство из усадьбы, заставили Александера задуматься и понять, какое огромное отличие войны с Россией и с русскими от войны с европейскими народами и государствами: "Русские ценят Россию и свободу превыше своей жизни…. Они прирождённые воины…. С ними нельзя воевать, с ними не обязательно дружить, но с ними надо жить в мире. « C'est La Vie…». И снова прав оказался брат Станислав…. Задача нами не выполнена…, как русские говорят – нашла коса на камень! Всё…. Домой…, в Краков…, навоевался".
Позвал ротного:
- Капитан готовимся к выступлению - немедленно отправляемся на запад, к нашим войскам навстречу и по тому же маршруту скрытно. А то на партизан нарвёмся. Свою задачу мы выполнили…. Помнится, старик обмолвился о скором приходе в усадьбу егерей на постой…. Не будем Бога гневить….

После построения, егеря и ополченцы вместе с работниками прибрались на усадьбе и встали около погибших, размышляя: куда девать их тела? Но в это время подошёл унтер-офицер Барышников и дал указание хоронить поляков на краю сельского кладбища, всех в одной могиле: «Мы чай не звери какие, православные…. Хоть и не нашинские они, супостаты, а человеки…». Начали снимать с ещё неостывших тел снаряжение, верхнюю одежду и складывать в стороне без разбора, в общую кучу, а сами тела на телегу.
Дед Арсентий хлопотал среди егерей, который раз разглядывал гусар и всё удручённо качал головой, бормоча себе под нос: «Какие молодые…. Кто вас сюда звал? Зачем шли? Порушили свою жизнь…». Обратил внимание на лежащего в стороне капитана; подошёл, напыжился, взявшись за плечо, пытаясь приподнять и перевернуть тело на спину, но услышал тихий стон, бросил  и быстро троекратно перекрестился: «Слава тебе господи, живой!». Крикнул:
-Господин унтер-офицер! Кажись живой капитан польский, стонает….
Барышников подошёл, легко перевернул капитана на спину и невольно зажмурился - верхняя часть лица и голова были единой обожжённой кровавой раной; горелое тело выступало из-под прожжённого мундира на груди и животе.
       Похоронили гусар, обследовали окрестности села и, не обнаружив противника, расположились на отдых перед завтрашней дорогой, закрыв ворота усадьбы.
День 7 сентября 1812 года подходил к своему логическому завершению, чувствовалась прохлада и скорое наступление сумерек.
     Штабс-капитаны сидели в гостинной и не спеша обсуждали сложившуюся ситуацию, надеясь на днях принять участие в решающем сражении с французами.
-Александр Иванович, вот скажите мне, почему вся Европа против нас? Вот немцы – были нашими союзниками…. А поляки? Сколько мы им помогали, от шведов и турок, ан нет…, опять на нас пошли….
Их беседу прервал вошедший унтер-офицер Барышников, который кратко доложил:
-Ваши благородия, караул выставлен, смены назначены. Раненный капитан во флигеле у знахарки вдовой, Катерины…, под её присмотром….
И обратился к Серёгину, - докладываю, как велели: поляк пришёл в себя, заговорил…. Разрешите идти?
-Да, голубчик, идите…. Хотя постойте…. Отправьте-ка к нам егеря Полонянкина…. Мы сейчас проведаем поляка и вернёмся, пусть подождёт….
-Слушаюсь, ваше благородие!
Не старая ещё приятная женщина-знахарка встретила офицеров перед домиком, заговорила тихо, напевно:
-Вы, господа, сильно не тревожьте его, слаб очень…
Флигель в несколько небольших комнат внутри сиял чистотой и источал запах трав. В первой комнатке, на топчане, лежал поляк с ранами-ожогами, накрытыми белыми влажными тряпицами; на высоких подмостках у печи стояли чугунки, кринки, склянки с мазями, настойками и наварами, на стенах висели пучки сухих трав, запах которых усиливался полынью.
-Капитан, можете говорить? Я, штабс-капитан Серёгин….  Как к Вам обращаться?
-Капитан Залужный… Войцех…. Дед Арсентий… погиб? Что вас интересует? – поляк хорошо говорил на русском языке.
-Нет, дед, Арсентий Трофимыч, жив. Какова цель вашего рейда? Кто командир эскадрона?
-Командир был майор… Александер… Полонский…., – поляк говорил тяжело, отрывисто, отдельными словами, но понять его было можно, - нам приказано… уничтожить шар… и Леппиха…. Помогите мне…. Я помогу вам…. Наполеон скоро разобьёт… русскую армию… сегодня на Бородино. Уже …разбил. Поэтому могу говорить откровенно…. Скоро…французы…придут в Москву,- и устало замолчал.
-Капитан, а майор Полонский из Кракова? - спросил штабс-капитан Полонянкин, ожидая ответа с замирание сердца.
- Да, там его двор…, его поместье…, его семья…. Устал…, пришлите лекаря….
Когда вышли из флигеля, Александр Иванович произнёс, глядя на Серёгина:
- Как говорят французы: «С'est la vie, mon ami» – такова жизнь, мой друг…
-К чему это, Александр Иваныч? – Серёгин вопросительно посмотрел на ополченца.
-А к тому, голубчик мой, что Александер Полонский из Кракова – мой дальник польский родственник. Правда, я не виделся с ним, но с его старшим братом Станиславом у нас очень тёплые отношения. А их кузина Анна, является моёй женой и любимой женщиной…. Я когда-нибудь познакомлю вас….

        Иван знал, что штабс-капитан обязательно пригласит его и с волнением ждал предстоящего разговора. Он о многом передумал и решил, что их связывают между собой какие-то давние и далёкие родственники, так как и от тяти, и от матушки неоднократно слышал, что их семья пришла на Каму из России, и только потом уже перебралась в Шагирт.
-Заходи, голубчик…. Иди… поближе…. – штабс-капитан увидел растерянность гостя и предложил, указывая на кресло, - присаживайся, вот сюда…, рядышком.
-Я постою, ваше благородие, мне так привычнее…, - Иван неуклюже переминался с ноги на ногу….
Александр Иваныч поднялся, подошёл к Ивану почти вплотную, заглянул в глаза, неспеша рассматривая лицо, приветливо улыбнулся и, взяв за руку, подвёл и усадил в кресло рядом с собой:
-Иван Максимыч, голубчик ты мой…. Мы здесь не по службе, поговорим как вроде встретившиеся после долгих лет разлуки друзья, знакомые, родственники…. Хорошо?
И обратился к Серёгину:
-Александр Иваныч ты не будешь возражать, если мы с Иваном Максимычем побеседуем здесь?
-Ну, что Вы, Александр Иваныч, мне интересно будет услышать и узнать ещё одну историю вашей семьи, - и смущённо добавил, - если позволите….
-Итак, Иван Максимыч…,- помолчал, размышляя,- не возражаешь, голубчик, если я тебя просто Иваном называть буду…, по возрасту…. А ты меня зови Александр Иванович…. Хорошо?
-Слушаюсь, ваше благородие…, - ответил Иван, тут же смутился и поправился, - Александр Иванович.
-Вот так уже лучше, голубчик. Расскажи нам, что ты знаешь о своей семье и родственниках.
-А, что рассказывать, ваше благородие…, - снова сбился, но Александр Иванович запросто и одобрительно махнул рукой: - продолжай, продолжай…, - и Иван продолжил, - двор мой с избой стоит на речке Шагиртке…. Там же браты. Это за Камой. Жена, Анютка, померла весной, царствие небесное; малых деток оставил семьям братьёв да мамаше ростить, а сам ушёл в рекруты, обчеству помог. Тятя помер в прошлом годе, царствие небесное.  Мамаша живая, слава богу, за детями моими присматривает. А пришли мы на Шагиртку из-за Камы, из Немешаево, что рядом с Сарапулом. Старики сказывали, что мы там уж лет сто как жили, пока не ушли на новые земли…, к вотякам.
-А, веры, какой ты будешь?
        -Мы, как все - православные, - пожал плечами,- только раскольники, староверы…. Помню, ещё в Немешаево кержаки к нам заходили, отдыхали с дороги… ночами.
-А на реке Каме как оказались, пришли с каких мест…, что старики говорили?
Иван задумался, долго молчал:
- Всякое говорили меж собой…. Счас думаю, что таились…. Одне говорили, что прежде царю-батюшке-императору верой и правдой служили, а он почему-то осерчал, да и прогнал от себя; другие, что хотели императора скинуть, а он побил всех и казнить зачал, вот и побежали от него подальше…. А там, кто знает….
-Скажи, а что ты думаешь о нашем сходстве во внешности и в прозвище?
-А кто знает…, Александр Иваныч…. Может просто сходны, а может родная кровь есть….
-Знаешь, голубчик, что ты моего родственника… поляка подстрелил, а может и своего – командира эскадрона майора Александера Полонского из Кракова?
- Эх, а я думал полковника…. Я только пуганул да ранил его, чтоб в Россию больше не ходил…. Небось, живой будет….
- Иван, ты не хочешь со мной дальше пойти - вместе будем французов выгонять; похлопочу и возьму из егерей к себе…. Как ты думаешь?
-Не-е-е…,  ваше благородие, Александр Иваныч, я со своими егерями свыкся, привычнее….
-Хорошо, голубчик, прощай. Дай бог, свидимся…,- по-отечески обнял Ивана и, провожая из комнаты, тихо произнёс на французском, успокаивая себя: «C'est La Vie…».
Иван же, выйдя из хозяйского дома, повторил, не понимая смысла сказанного штабс-капитаном: «Се ля ви….», - постоял в задумчивости и добавил сам себе, - пойду, доложусь унтер-офицеру, а то в караул скоро заступать….
Не знали и не ведали егеря и ополченцы, впервые сразившиеся с французским эскадроном, что в этот же день, в ста тридцати верстах от Москвы около села Бородино произошла яростная битва русских и французских войск, которая обескровила обе стороны и вынудила их разойтись для пополнения сил.
Через неделю  французские войска вошли в горящую Москву, а через месяц оставили её и побежали по просторам российским на запад, теряя своих солдат на земле русской; после изгнания неприятеля за пределы России пройдёт ещё более двух лет прежде, чем Наполеон отречётся от престола Франции, а сражения в Европе закончатся….
        Эта война, одна из кровавых в Европе, проглотит тысячи и тысячи людей разных национальностей, следы которых навечно потеряются на военных дорогах истории.