Владимир Авдошин Головково - не Дюрмень

Моя двоюродная сестра  Катя  поставила себе задачу важную и ответственную  и ей не до нас – прикупить под Коломной  у одного  попивающего мужичка полдома. Разведенный, во второй половине живет его супруга.  Ходит она  жаловаться в правление или нет   на незаконность такой якобы продажи Катю не волнует. Потому что для нее это последний вариант. Пока она еще способна работать нянечкой в туберкулезной больнице и пока  она еще в памяти, что она отдавала деньги, а он пропил и теперь  жене говорит , что она якобы  не отдавала .

Теперь следующий вопрос: бревна на пристройку у него есть. А кто будет складывать? Был намек – вроде он, а при возникшем скандале он отказывается. Значит – две женщины ждут от него противоположного. Добром это не кончится. Значит, ей нужно   приводить  свою домашнюю армию, чтобы она тут хозяйничала и строила. Тогда все рты позатыкают.

Но дело в том, что главный лидер семьи, на которого она ставит – это Любонька. Но она все еще не выезжает из Ташкента. Все еще не может получить аттестат, чтобы привезти документы,  сдать в МАИ и  пять лет проучиться на инженера посадочных дистанций. Самолет подлетел – ты его лично сажаешь. В твоей голове графики, скорости, количество бензина и пассажирский состав. Понятно, что это  хорошо бы  сейчас, а будет только через семь лет. А ей нужно сейчас. Хватит ли ей здоровья, доедет ли дочь до Москвы, сойдутся ли все причинно-следственные связи – она не знает, но ей нужно сейчас. Поэтому она  собралась ехать к своему двоюродному брату в Головково. А вдруг случится  чудо, и  он поймет ее надобности и скажет: «Зачем тебе такая головоморока? У нас есть квартира какая-никакая, а полдома в деревне – бери себе. Когда все дела  уделаешь – вернешь». Но он смолчал.

Брат сказал: «Проходите, гости дорогие, полюбопытствуйте, как мы летом в деревне живем. Лишнего у нас нет, а перешагивать  нужное, когда у меня столько детей и внуков – опасно.  Так что не взыщите. Пообедайте, прогуляйтесь да и скатертью вам дорожка в обратный путь».

Не хотела я ехать, догадывалась, что к этому придет, но помирволила сыну.
- Мама, ну как же? Ты обещала, что мы съедим к ним на дачу! Я хочу видеть этих нечутких людей, которые имеют и квартиру и дачу и не могут выручить свою родню. Мы же ненадолго  у них остановимся, может быть, лет на пять? А уж потом мы на ноги встанем и обязательно свое выстроим.Ты им это говорила?

-Нет, сыночка.
- А почему?
-Они знают, что у меня под Коломной  от пьяного мужика куплен сруб.
-Ну как же, мама, это так далеко, мы же не сможем тебя проведывать, даже если у тебя и будет закончен дом! Оттуда четыре часа добираться до Москвы, мама, это не серьезно. Мы обязаны в Москве работать.  Другой работы у нас нет. Тут хоть полтора часа. Если сам не предложит – я ему ничего не скажу. Мы соберемся и уедем. Понятно?

-Мама, ну как же? Ведь скоро приедет Люба! Она  окончит авиационный  институт, устроится сажать  самолеты  на аэродроме, будет получать хорошие деньги, мы все им отдадим. Зачем нас сейчас стопорить?

-Я в долг никогда не жила и сейчас не буду. Ты работаешь в магазине стройматериалов?
-Ой, мама, ну какие это деньги! В Ташкент в отпуск  раз в год друг друга отсылаем.
- А на чужие деньги не надо замахиваться всё  равно!
-Что же нам делать?

-Наверное, посмотреть, что у них за полдома в деревне и вернуться обратно.
-Мама, моих накоплений за год хватает только  съездить в Ташкент и познакомится с девушкой, а на серьезные чувства или на разговоры с родителями насчет росписи – и замахиваться нельзя. Как к родителям без дорогого подарка идти?
-Я иногда думаю – может быть, мы зря из Ташкента выехали? Обольстились?
-Нет, мама, ты мне это не говори. Я больше в провинции жить не буду.
-Тогда нам нужно ждать нашу Любу. Ждать, пока она выучится и будет сажать самолеты.

-Что ты мне все время повторяешь одно и то же? Я, может быть, о Ташкенте уже скучаю! Там я  познакомился с девушкой, погода всегда хорошая, проблем никаких.
-Понятно, ты хочешь вернуться. А у меня предчувствие, что узбеки самостоятельности хотят и вскорости русским будет там не так вольготно, как было. Не каждому это понравится. А если заставят узбекский язык изучать и образовывать свое государство -  тогда куда мы? Я решила – пусть далеко от Москвы, но я выстроюсь  и там буду жить, чего бы мне это ни стоило. Потому что я прожила в Узбекистане так, как в России. А теперь все там может повернуться в другую сторону. А я этого не хочу. Я устала и на старости лет хочу разговаривать на русском языке.

- А всё же у  тебя какой план?
-Ты же знаешь,  десять раз говорено! Чего об этом собеседовать?
-А все-таки?
-Чтобы  приехала  младшая, поступила в институт, окончила его, поступила в магистратуру, окончила ее, после этого заняла пост сажателя самолетов на взлетную полосу и одновременно написала заявление о том, что нуждается в жилплощади и просит  дирекцию  аэропорта удовлетворить ее просьбу на пятнадцать человек.
-Ну на пятнадцать – это несерьезно.
- А сколько нас? Посчитай! Сколько нас?
- Раз ты так ставишь вопрос  - давай  вместе посчитаем.
-Давай. Я бабушка рода. У меня  пятеро детей.
-Ну ты уж загнула!
- Хорошо!  Ты. Тебе сколько лет? Жениться будешь? Нет? А если женишься – ребенок нужен? Значит пять – на три, сколько это будет? Я же тоже не хочу одна  оставаться. И у меня тоже есть девка-чернавка,  которой я обязана.  Ей все обязаны. И сколько у нее будет детей – мы не знаем. А теперь скажи твою цифру. Пятнадцать и будет. А если меньше -  все передерутся.

-А если второй вариант?
-Это какой же? Не Ташкент ли?
-Да, Ташкент.
- Тогда мы его уже проходили и у нас ничего не получилось. Единственное, что у нас получилось – это в разное время выехать оттуда.
-Что же тогда делать?
- Вариантов – два. Или всем строиться в Коломне…
-Ну, позволь! Там нет работы!
-…или соглашаться на то, что когда-нибудь Любе дадут квартиру. Кто не поместится – возвращается обратно.
-Так  все же передерутся!

-Тогда есть третий вариант – всем разойтись по работам, какие у кого есть и  не общаться друг с другом, пока,  во всяком случае, не обретут личную жилплощадь.
-Это же не серьезно!
-Но действительность такова, серьезно этот или не серьезно. Все сами на себя и на свою квартиру будут работать  отдельно друг от друга.  С разными,  понятно, результатами. Всё. Больше я разговаривать не могу, а то  пропадет предмет, зачем мы едем в Головково. Я хочу приехать туда и поглядеть ему в глаза. Неужели им не стыдно, что мы – бесприютные? Пятнадцать человек родственников стоят на их улице бесприютные.

И не будет ли им стыдно за это? И какие оправдания они в свой черед предъявят?  А я не приму их.  Был   такой момент,  когда у них отец умер, и они остались на частной – никто их к себе в родительский дом в селе Троицком под Ташкентом не позвал. Тетке Лиде пришлось ходить по начальникам с заявлением:
 
«Дайте  жилплощадь по смерти мужа мне и ребенку».

 Все посчитали: уехала из родового гнезда – там и устроишься, а здесь есть, кому родовое гнездо занимать. И все мы там остались – кто был рожден, кто не был, мы о них не думали.
 
А теперь они не хотят думать о нас. Отвыкли. У него первая жена с двумя детьми, у него вторая жена  - тоже жить негде, он будет думать о своем. Мы же  до этого не думали о них совершенно ничего. Почему они должны сейчас  дом делить? В разговоре все решается. В спокойном разговоре.

Но скорее всего мы даже и не заикнемся о спокойном разговоре, а сделаем вид, что у нас  вообще нет  серьезного разговора и обидимся друга на друга за молчание и расплюемся на всю жизнь и  больше уже не встретимся. Хотя чаю нам подадут. И незначительный разговорец будет и проводить нас проводят. Дружелюбно, но с тем, чтобы уж больше уж не встречаться, если мы понятливые люди.

Основного разговора не получилось. Беседа  была незначительной. Прогуляться – прогулялись, проводить – проводили.

Поэтому лучше всего поступили две персоны из Катиной семьи: одна лично поехала поездом на Казанский вокзал, перешла площадь, вошла в гостиницу Ленинградская и  написала заявление на крупье. У нее была феноменальная внешность и ее брали заглазно. Это  была дочь Лены. Ее протежировали заочно.

Лена легко, без всяких связей пошла в автосалон и  предложила свои услуги в качестве сопровождающей при покупке. И тоже была принята и написала своему молодому человек  в Ташкент: «Если ты, ханыга, не приедешь ко мне через трое суток, я тебе сделаю козью морду». И  он тут  же приехал.  Все остальные ночевали у профессора из тубдиспансера  на Академической. За Катины деньги, конечно. Он взял ее работать нянечкой, а она выплачивала всю Академическую для детей.

А молодые люди – сын Кати Миша  и его друг Сергей  - пошли  стройматериалами торговать в магазин. Он был на краю города и когда большие гиганты  двигали его дальше  в область, они переходили в  следующую деревню, а потом наступил такой момент, когда они наткнулись на город, дальше развиваться им было некуда, им пришлось аннулироваться, подать заявление гиганту, который их  постоянно  догонял, и  работать в должности продавцов.

Их взяли. Они за свои деньги снимали жилье и даже имели отпуска в Ташкент, когда у нас уже холодно, а в Ташкенте самое гулянье. 

И самый главный момент: сдвинулись  ли они с этой должности в течение десяти лет или нет – мы не знаем, но через десять лет Узбекистан подписал  документы о дружеских взаимоотношениях с Турцией и Китаем и российский рынок для жизни и работы  стал не перспективным.

Словом, потеряли мы - родня. Выжили сами, но родню потеряли. А про одиночество Кати и  рассказывать не хочется. Глава той ветви рода – Катя – дочку свою встретила,  выучила, она пошла работать в аэропорт, поднимать и сажать самолеты.

А я, когда  один   или с женой  еду  на электричке, в ясную погоду с довольствием смотрю, как огромный  самолет поднимается из близлежащего аэродрома  и  уверенно берет курс на Среднюю Азию.

Я ни о ком не вспоминаю, а улыбаюсь ему навстречу. А что я  еще могу?

11.12.2024