Утро рыбообработчика

Еще совсем недавно я жила в общежитии судоремонтного завода в Ливадии и на смену просыпалась в 6.15. Минут пятнадцать лежала и потом сразу повязывала платок, еще даже не начиная одеваться. Соседки смеялись, я объясняла, что с 18 лет гипотоник и платок помогает держать давление в норме. Жаль, что соцреализм помер, в такие утра я могла бы позировать самому Коржеву, так я гордилась собой, что хоть и временно, но принадлежу к рабочему классу.

С утра уже полкомнаты ( а в нашей было 10 мест) суетится, торопит друг друга из санузла. В коридоре уже включен телевизор, кое-кто с кофе или чаем слушает новости, как наши бьют врага или про душкинского медведя или тигра, которого вторую неделю волонтёры гоняют по поселку Врангеля.

В кухне, слава Богу, еще нет бангладешцев, они проснутся позже и пойдут на судоремонт.

За окном еще густая ртутная темнота, но при свете фонарей все равно видно корабли, когде-то здесь была китобойня Дыдымова, но однажды жир полыхнул и китобойня сгорела.
До остановки надо идти пешком минут семь или в обход по дороге, если не хочешь угодить в грязь или выбоину. Правда, можно идти с фонариком на мобильном телефоне, освещая себе этот скорбный, но и торжественный путь рыбообработчика. Нас традиционно облаивает хор дворовых собак.

На автобус уже стягиваются поселковые и наши с общаги. Все курят, матерятся, проклинают жизнь, гогочут, спрашивают кто сколько получил. В 7.12 автобус подходит и тот, кто едет из Находки, уже снова спит.
Автобус поворачивает на Южно-Морской, уходит в еще одну кромешеюю темноту, если бы не одинокие фонари по трассе и огни на новогодних елках.

Сопка по левую руку, в принципе, осенью многие ходили по ней, если очень хотелось на смену пешком. По правую возникает
Рыбак на стеле, на въезде в Южно-Морской. Народ подсаживается и мы сильно уплотнившись, как сайра и иваси в банке, доезжаем до консервного. Запах стоит как в чреве океана, но и к нему привыкаешь.

На завод нас привозили в 7.20 и до смены рыбообработчики ищут в раздевалке свои робы, которые вечно кто-то крадет. Ты соответственно тащишь с других смен, потом мою робу вообще выкрали и отрезали по майку рукава, как раз пришли морозы и в цехах был холод.
Я перестала надевать робу, шла в прачечную, где гудели центрифуги, вымывая остатки рыбьей жизнедеятельности , сидела дородная деваха и всегда что-то шила. Я поначалу здоровалась, но потом перестала, так как деваха никогда не отвечала на приветствия рыбообработчиков. Мы ей до смерти надоели. Я брала с вешалки чистый, застиранный, убитый в хлам сиреневый или мышиного цвета халат как в психушке, потом надевала на посту шапочку, как санинструктор Синичкина, и торжественно входила в ослепительные, громыхающие цеха, кое -где парившиеся от замывки кипятком.

Сквозь уходящую смену проходила к рыборезке, ждала реквизит вместе со всеми, ножи ( это меня не касается, это кишкодерам), перчатки и фартуки.

Еще немного и я взбегаю с бригадой на мост, укрываю разные части РМР такими же фартуками, что на мне, чтобы лицо во время работы не заливала морская вода ( промывка рыборезки идет морской водой, цех печени минтая промывается пресной), чувствую спиной присутствие старейшего рыбообработчика предприятия Нины Петровны, которая работает в этих цехах полвека, и слышу хтонический рев мастера на весь цех :

-Рыбы хочуууууу!

И киваю укладчицам головой: поехали!