Жатак

Жатак.
________________________________________
 «Такие несчастные жатаки исключительно живут в северной части города, в тесных, сырых и темных землянках. При виде этих человеческих жилищ невольно задаешься вопросом, неужели в таких норах живут люди? При входе в землянку вы увидите самую бедную обстановку, какая только может существовать; вместе с людьми увидите телят, ягнят, козлят, которые своим убогим видом как бы дополняют печальную картину человеческого жилья. Вечно нуждаясь в средствах, обитатели этих трущоб, чтобы удовлетворить своим жизненным потребностям, прибегают к разным непохвальным способам добывания себе денег. На кое-как заработанные гроши они «алыпсатарничают» и ловко обирают или обманывают своих степных братьев, которые слишком доверчиво относятся к ним в надежде, что те им свои люди - не обманут и не обидят, и на добытые правдой и неправдой гроши пьянствуют, покупают табак и играют в азартные игры. Особенно распространены у них игры: в «орлянку» и игра в «три листика». Городские жатаки целый день проводили в игре в «три листика», в особенности с приезжими из степи казахами. При этом они пускали в ход мошеннические проделки, благодаря которым ничего не подозревавшие простодушные степняки оказывались обобранными до последней копейки».
«Киргизская Степная Газета» (№14, 1895 г.)
________________________________________


«Жатаки» — обедневшая часть казахского кочевого общества, вынужденно перешедшая к оседлому образу жизни.

Жатаками казахи называли тех своих сородичей, которые оставили кочевой образ жизни и перешли на оседлый. Одни из них занимались торговлей, преимущественно, со своими же сородичами-степняками и, при известной ловкости и изворотливости, часто богатели, обзаводились своими домами, лавками и капиталами. Другие занимались ремеслом и трудом добывали себе хлеб. Некоторые жатаки достигали известной степени зажиточности и охотно приписывались к городскому мещанскому обществу. Большинство же жатаков жили в крайней бедности. Основная часть жатаков – это обедневшие казахи-скотоводы, лишенные средств к существованию, прокармливавших свою семью за счет наемного (в основном сезонного) труда или перешедших к землепашеству под влиянием хозяйственных перемен внутри скотоводческого общества.

Основными причинами формирования жатачества (отходничество) были падеж скота от бескормицы, углубление социальной дифференциации аульной общины, которые в совокупности предопределили рост численности обедневших крестьян - жатаков, занятых теперь земледельческим трудом. Проникновение товарно-денежных отношений в экономику казахского аула, постепенное разорение скотоводов и увеличение численности казахов, не имеющих скота, превратили земледелие в наиболее выгодную форму хозяйства, обеспечивающую хлебом не только повседневные их нужды, но продажу части хлеба на городском рынке.

Наряду с земледелием жатаки стали принимать участие в сезонной работе по строительству первых железнодорожных линий в Казахстане, что оказалось весьма важным для приобретения технического и вообще производственного опыта, разрушения хозяйственной замкнутости казахского аула, массового отрыва жатаков от натурального хозяйства. Также большая часть казахов бедняков в поисках средств к существованию уходила в города и в последствии явилась одним из источников формирования и роста местного рабочего класса.

В целом, жатачество сформировалось как особая социальная прослойка в общественно - классовой структуре казахского аула и способствовало углублению хозяйственной дифференциации скотоводческого хозяйства.

Кочевые народы высоко ценили свою свободу, вольность и независимость. В этом смысле они были настоящими «кочевыми патриотами». Традиции подвижной жизни, мобильное имущество и технологии, кочевая нация с прямыми выборами, особое степное общество, мировоззрение, социальное устройство, население и прочие особенности отличали их от оседлых народов.
Кочевые народы гордились своим особым статусом. С точки зрения кочевника – слезть с лошади-верблюда, потерять скот, перебраться из юрты в землянку — значит потерять свой смысл жизни, утратить человеческий образ. Это считалось настоящей личной трагедией,  катастрофой.
Поэтому слово «жата;» означает именно такую ситуацию — утрату кочевого образа жизни, потерю человеческого достоинства - или буквально «лечь, слечь». Кочевой народ — это «подвижный, свободный, вольный, независимый» народ. А «лежащий» народ — это «выродившиеся, упавшие с лошади, опустившиеся до ходьбы пешком» люди. Именно отсюда казахская пословица «жаяу;а кез-келген жол алыс» (любой путь слишком далек для пешего).
Что же происходило с теми частями кочевого народа, которые становились «жата;ами»? Конечно, некоторые из редких счастливчиков снова богатели, покупали скот, садились на лошадей, и снова становились «людьми». Это был самый большой успех для жата;а. Но таких было очень мало. Чаще всего жата;и «ложились» навсегда. Конечно, жата;и не умирали от голода. Как бы то ни было, они находили способ выжить. Они могли зарабатывать на жизнь попрошайничеством, батрачеством или земледелием. Но их статус необратимо менялся.
Через некоторое время потомки жата;ов привыкают к «лежачему» образу жизни. Их мировоззрение уже не «подвижное, свободное, степное» — а «привязанное к одному месту». Понемногу они привыкают к новой жизни, осваивают новые профессии и становятся «полностью оседлыми». Накопив денег, покупали землю, строили дом, заводили огород, или занимались ремеслами, или поступали на службу в оседлом обществе, или вовсе переезжали в города — так вчерашние кочевники становились «новыми оседлыми».
 




Часть I.
Наверняка тот день Жаксылык запомнил на всю жизнь, а связан он был с приездом в город Петропавловск. Два дня пути он провел в дороге, покидая родной аул, что находился в степях неподалеку от Борового, на расстоянии 240 верст к югу от Петропавловска, в Акмолинской области. Дорога тянулась бесконечной полосой через степную равнину, и единственным способом добраться до города оставался почтовый тракт, по которому проезжали ямщики, чиновники и редкие торговцы. Лошади то неторопливо шли шагом, то переходили на рысь, утопая копытами в пыли тракта. Жаксылык сидел, раскачиваясь в такт движению телеги, и сжимал в руках узелок с нехитрыми пожитками. Впереди ждал город — шумный, чужой, полный возможностей и испытаний. Он не знал, что встретит там, но твердо решил: назад дороги нет. По почтовому тракту до города Петропавловска обычно ездили на почтовых лошадях, если не было собственного экипажа. Люди состоятельные предпочитали путешествовать на протяжных, нанимая вольных ямщиков. Почти каждый извозчик мог указать таких ямщиков или сам предлагал услуги, обеспечивая наем лошадей и сопровождение до Петропавловска или ближайших станций. Жаксылык не был богат, поэтому его путь лежал на простых почтовых лошадях. Он сидел в легчанке, укутанный в чапан, а холодный степной ветер пронизывал насквозь. Позади оставался родной аул, а впереди — незнакомый город, куда он ехал в поисках новой жизни. Эти способы передвижения занимали немало времени и имели множество недостатков, но выбора у путников не было. Дорога по почтовому тракту могла занять от двух до трех суток, в зависимости от погоды, выносливости лошадей и прочности экипажа. Приходилось делать остановки на постоялых дворах, где можно было покормить лошадей и немного отдохнуть. За неимением крытых экипажей путешествовали чаще всего в «легчанках» — телегах с плетеными кузовами. Они плохо защищали от ветра и пыли, поэтому дороги по весенней распутице или зимнему морозу превращались в настоящее испытание. Жаксылык всю дорогу кутался в свой чапан, пытаясь сохранить тепло, но холод пробирался до самых костей. Он не спал почти всю ночь, прислушиваясь к скрипу колес и ритмичному стуку копыт по утоптанной дороге.
На протяжении всего почтового тракта до Петропавловска встречалось лишь два значительных села. Первое — Богодуховское, располагавшееся в 90 верстах от города, неподалеку от Джамантузской станции. Второе — Азат, почтовый пункт, находившийся в 80 верстах от Борового. Между Азатом и Боровым был еще один небольшой поселок, но после него начиналась бескрайняя степь, где путникам приходилось рассчитывать только на себя, лошадей и случайных попутчиков.
От села Азат до Петропавловска дорога тянулась через необозримые просторы, среди высоких сухих трав и редких курганов. Единственными признаками жизни были пикеты — почтовые станции, представлявшие собой две-три избушки с хлевами для лошадей и наскоро сколоченными ночлежками. В этих местах редко встречались путники, и ночь в степи могла быть особенно тягостной — ветер выл в проймах телеги, а вдалеке порой слышался вой волков.
В хорошую, ясную погоду путь до Петропавловска не представлял особых трудностей. Лошади уверенно шли по укатанной дороге, экипаж мягко покачивался на рессорах, а степной ветер освежал путников. Однако стоило погоде испортиться, как дорога превращалась в настоящее испытание.
 
Ямщики вынужденно сворачивали с основного тракта, выбирая объездные колеи, хоть и ухабистые, но менее топкие. Грязь засасывала колеса экипажа, лошади скользили, с трудом вытягивая повозки из вязкой жижи. Ветер гнал в лицо холодный дождь, а порой и снег, который тут же превращался в месиво под копытами. В такие дни даже крепкому и здоровому человеку было нелегко выдержать дорогу, а больному оставалось только надеяться на отсрочку поездки или вовсе отказаться от нее, если жизнь была дороже цели путешествия.
От пикета Аксуйского дорога уходила в бескрайнюю степь, где взор терялся в золотых просторах ковыля. Степь была ровной, лишь местами слегка всхолмленной, и казалось, что она тянется до самого горизонта, сливаясь с небом в легкой дымке. Пейзаж не менялся на протяжении долгого пути – ни деревьев, ни водоемов, только гулкий скрип колес по сухой земле и редкие силуэты табунов, пасущихся вдали. Но ближе к станции Джамантузской степь начинала оживать. Появлялись небольшие березовые рощицы, словно островки зелени среди желтой равнины. А неподалеку от самой станции неожиданно вставал перед путниками небольшой, но густой сосновый бор – единственное напоминание о лесах, что оставались далеко позади.
До аула Азат Жаксылык добирался на вольных ямщиках, платя по 10 копеек за версту. Это был распространенный способ передвижения среди тех, кто не мог позволить себе нанять лошадей сразу на весь путь. Вольные ямщики хоть и брали дороже, но давали возможность гибко договариваться о цене и условиях поездки. Однако с Азата начинался уже официальный почтовый тракт, и дальше путь требовал точного расчета. Прогонная плата составляла 3 копейки за версту на каждую лошадь, плюс 10 копеек государственного сбора за перегон с одной лошади, 12 копеек за экипаж, и, конечно, обязательный «на чай» — без этого доброжелательного жеста можно было нарваться на недовольство ямщиков, а в дороге лучше было иметь их расположение. На станциях приходилось ждать, пока сменят уставших лошадей, а если свободных не оказывалось, то задержка могла растянуться на часы. Но, несмотря на все неудобства, путь продолжался, и Петропавловск становился все ближе.
Вся дорога до Петропавловска обошлась Жаксылыку примерно в 20 рублей — немалые деньги для него и его семьи. Однако решение было принято заранее, и для этого пришлось продать всю скотину, что оставалась у них, а также занять денег у местного бая под высокий процент. Конечно, было бы выгоднее ехать с попутчиком, что позволяло бы сэкономить, но для этого нужно было либо найти его заранее, разместив объявление, либо ждать подходящего человека. Некоторые, кто искал попутчиков, ожидали по несколько дней. Но Жаксылык не хотел тянуть, его цель была ясна — как можно скорее попасть в город Петропавловск.
Старый ямщик, оглядывая попутчика, не скрывал своего пристального взгляда.
Жаксылык был среднего роста, но из-за своей худобы и длинных ног выглядел значительно выше. Его рубаха была запачкана, а выцветшие рукава едва доставали до запястья. На плечах висел стеганный шапан с шерстяной подкладкой, а на ногах — залатанные штаны, которые рассказывали о продолжительном  использовании. На голове носил тюбетейку, скрывающую короткую стрижку. Лицо, худое и иссохшее, отражало усталость, а глаза выдавали многолетнее бремя жизни. Он словно был выжат годами, несмотря на свой молодой возраст. Все, что у него было — это небольшой узелок и совсем немного провизии.
— Бежишь от кого? — с улыбкой спросил старый ямщик, наблюдая за молчаливым попутчиком. Жаксылык молча, взглянул на него и отвернулся, не говоря ни слова.
 — Ну, значит, бежишь, — пробормотал ямщик себе под нос и слегка дернул вожжи.
 — От кого мне бежать? В город, в Петропавловск, на работу, — наконец заговорил Жаксылык.
— На работу — это хорошо! Бывал уже в Петропавловске? — продолжил разговор ямщик.
 — Нет, первый раз, — ответил Жаксылык, слегка оживившись.
 — А работу-то нашел? Кто-то ждет тебя? — не унимался старик.
Жаксылык снова замолчал, укутался в свой шапан и закрыл глаза, пытаясь уединиться от лишних разговоров. Жаксылык, устроившись в углу экипажа, тихо сидел, погруженный в свои мысли. Лошади уверенно тянули повозку по дороге, а за спиной медленно исчезали мягкие холмы и леса Борового. Этот вид, знакомый с детства, щемил сердце. Он понимал, что, возможно, больше никогда не увидит эти места. Прощание с аулом было поспешным и тревожным. Он ушел не потому, что хотел забыть прошлую жизнь, а потому, что стремился к лучшему будущему. Рассказы пастухов о городе будто поселили в нем мечту, которая, несмотря на все опасения, не давала покоя. Ему представлялся город как место, где жизнь течет по-другому — легче, богаче, насыщеннее. Там, по словам очевидцев, люди могли заработать честным трудом и ни в чем себе не отказывать. Но в глубине души Жаксылык знал, что его план — риск. Он продал почти все, что осталось у семьи, с трудом выторговав деньги на дорогу. От этих мыслей становилось горько: родители остались в своем старой юрте, без скота, с ещё меньшими запасами на зиму. Но он убедил себя, что это временные трудности. Если ему удастся устроиться в городе, он сможет отправить деньги родным и в скором времени перевезти их к себе.
Его представления о городской жизни грели душу. Он видел перед собой светлый образ: большие, уютные дома с просторными комнатами, улицы, вымощенные камнем, базары с изобилием товаров и еды, люди в красивых одеждах, с гордо поднятыми головами. В городе не нужно было часами гонять скот по степи, не приходилось мерзнуть зимой, разыскивая пропавших овец. Жизнь там казалась сказкой, особенно для того, кто всю жизнь провел в ауле, где каждый день был борьбой за выживание.
Однако дорога напоминала о реальности. Все его планы были построены на неопределенности. Впервые Жаксылык уезжал так далеко и в полном одиночестве. Его никто не ждал, работы он не нашел заранее, а денег в кармане не было. Веки Жаксылыка наливались тяжестью, но сон не приходил. Лицо его напряглось: сердце то замирало, то стучало быстро. Страх не оставлял его — страх неизвестности, страх за будущее, за родителей, которых он оставил в тяжелом положении. Но глубоко в груди теплилось другое чувство — вера. Вера в то, что он сможет справиться. Что все жертвы, которые он принес ради этой поездки, оправдаются. Жаксылык держался за эту надежду, как за единственную опору, и ждал, когда ямщик доставит его в новый, незнакомый мир.
Жаксылыку повезло с погодой и ямщиком, и они довольно быстро и без приключений добрались до пункта назначения. Почти всю дорогу Жаксылык молчал, лишь изредка перебрасываясь парой фраз со старым ямщиком, который пытался разговорить попутчика. Жаксылык торопился, потому что боялся, что отец передумает его отпускать, и вся его история о работе в городе вскроется. Но, несмотря на все сомнения, Жаксылык был уверен, что поступает правильно, и что в их семье снова появится достаток, как это было когда-то. Он мечтал со временем перевести родителей в город, чтобы они больше не жили в суровых степных условиях, чтобы не приходилось каждый день пасти скот и работать в холоде, искать пропавших животных. Он слышал рассказы других пастухов о жизни в городе: там люди не знали забот, жили в богатых домах, ели вкусную еду, носили красивые одежды и лечились в больницах. Там дети учились в школах, и все было так, как он представлял себе в мечтах. Все эти рассказы о городской жизни наполняли сердце Жаксылыка восторгом и надеждой на лучшее будущее, что и заставило его покинуть родной аул и отправиться в город в поисках новой жизни.










Часть II.
    Экипаж бодро катил по утренней дороге, вдалеке уже виднелись очертания города: крыши домов, узкие трубы, над некоторыми вился дым. Город начал появляться перед Жаксылыком, величественный и чуждый, как нечто совершенно новое и непознанное. Он не мог отделаться от чувства страха и неуверенности. Его мир, наполненный простыми радостями и трудностями, был далек от того, что он видел вокруг. Небо было ниже, а дома – больше. Улицы, казалось, только начинали просыпаться.
- Дед, у вас работа есть?- неожиданно заговорил Жаксылык.
Удивленно глянул на него старый ямщик и ответил: - Есть у меня один купец знакомый. Мужик строгий, но справедливый. Если захочет, возьмет тебя. А нет — хоть посоветует чего. Только, джигит, не растеряйся перед ним, умным выгляди, понятно?
Жаксылык нервно тер руки, сидя в телеге. Его сердце стучало так, будто оно хотело вырваться наружу. Он пытался переварить слова ямщика, но тревога о будущем не давала ему покоя. Город был чужим и невероятно пугающим. В голове крутились мысли: "Что я скажу этому купцу? А если он меня прогонит? А если даже на подсобную работу не возьмет?"
- А где найти этого купца? - спросил Жаксылык, не отводя взгляда от пыльной дороги.
- О, его все знают. Я сам тебя отвезу, сделаю доброе дело!
Жаксылык кивнул, но молчал. Дыхание его стало тяжелее, руки сжались в кулаки. Он думал о том, как сможет заговорить с незнакомым человеком, ведь он всегда был неловким в разговорах с незнакомцами.
— Вот и город, держись, джигит, — перебил его мысли ямщик, когда они въехали на узкие улицы. Лошади замедлили шаг, и город загудел вокруг: скрип телег, стук копыт, оживленные голоса торговцев. Глаза Жаксылыка метались из стороны в сторону. Всё казалось огромным: дома с высокими фасадами, вывески с витиеватыми буквами, блестящие витрины.
— Отец, спасибо тебе за помощь, — сказал Жаксылык, его голос прозвучал тверже, чем он сам ожидал, но внутри всё дрожало. Повезло мне с ямщиком, это хороший знак подумал Жаксылык. 
— Эх, джигит, дай Бог тебе удачи! И я был молод,  и тоже мечтал о большом городе, но вот уже двадцать лет в пути, и всё как-то не складывается. Не забывай, что в жизни все зависит от упорства. А ты держи голову высоко, смотри на людей прямо в глаза, не давай им почувствовать твою слабость, — добавил старый ямщик, слегка улыбаясь, хотя в его глазах было что-то грустное, словно он пытался передать свою мудрость молодому человеку, который вот-вот вступит в новую, непредсказуемую жизнь. Жаксылык кивнул. Он понимал, что слова ямщика — это не просто пожелание, это напоминание о том, что не так просто будет пробиться в этом новом для него мире. Но его решимость не угасала. Он вздохнул и оглянулся на величественные стены города. Всё, что его окружало, было для него новым.
Жаксылык с каждым шагом все глубже ощущал контраст между этим городом и его родным аулом. Улицы, вымощенные булыжником, будто чередующиеся с солнечными пятнами и тенями, создавали атмосферу живого, постоянного движения. Звук копыт, который казался таким громким и напоминал ему о том, что его жизнь тоже вот-вот войдет в этот круговорот. Он с интересом наблюдал за людьми, которые уже начали свой день. Торговцы, суетящиеся у своих лавок, выкладывали товар, беседовали друг с другом, словно это было обыденным делом. В их глазах Жаксылык не видел ничего необычного — только уверенность и привычку к жизни, которую они вели. Люди, несомненно, были частью этой городской гармонии, а он… он был пока чужд этому месту.
Его взгляд устремился к зданию, к которому они направлялись, — большому купеческому дому, который тоже выглядел величественно на фоне других. Всё здесь было таким грандиозным и устоявшимся. Каждая деталь, от мозаики на воротах до сверкающих окон, говорила о богатстве и статусе. Это было двухэтажное кирпичное здание, первый этаж которого использовался под магазин и складские помещения. На втором этаже жила семья владельца дома. Купцы были очень состоятельны, занимали видное место среди местных жителей и пользовались всеобщим уважением. Лошади тихо застопорились перед большими воротами. Это место было далекое и чуждое, но одновременно манящее.
– Приехали, джигит, это дом Алибая Мухамеджанова. Ты подожди меня здесь, — сказал ямщик, спрыгивая с телеги и не обращая особого внимания на состояние попутчика.
Жаксылык, не спеша, тоже спрыгнул с телеги, ощутив твердую землю под ногами. Он чуть сжал кулаки, пытаясь взять себя в руки. Он сделал шаг вперед, с надеждой, что его ждет тот, кто, может быть, поможет. Жаксылык, почувствовав какое-то странное беспокойство, стоял у ворот, ожидая, что будет дальше. Он внимательно смотрел, как ямщик стучит в дверь.
Входная дверь приоткрылась, и старый ямщик вошел в дом. Жаксылык медленно подошел к двери, не совсем уверенный в том, что его ждёт внутри. Он увидел, как старый ямщик исчез в доме, и на мгновение оставался стоять на месте, прислушиваясь к звукам, доносящимся изнутри. В доме было тихо, словно всё происходящее там было частью незримого ритуала, скрытого от чужих глаз. Он шагнул в сторону и остановился у входа, где его взгляд случайно встретился с огромными деревянными дверями и колоннами, которые украшали фасад дома. Это был не просто дом — это было символическое место, окружённое историей и статусом.
Но тут снова появился старый ямщик, его лицо, приоткрытое в улыбке, рука в жесте приглашения.
— Джигит, — сказал он, — иди, не бойся. Проходи.
Жаксылык вздохнул, несколько раз провёл рукой по лбу и с решимостью шагнул внутрь. Впервые он видел такие хоромы изнутри. Жаксылык осторожно ступил через порог, чувствуя, как пол под ногами пружинит от мягкости ковров. В доме была необыкновенная чистота и опрятность. Он осмотрелся, пытаясь впитать каждый уголок этого места. Стены, выкрашенные в светлый цвет, казались почти сияющими, а картины и молитвы, красиво оформленные на них, наполняли пространство духовной атмосферой. Изречения из Корана, написанные каллиграфическим шрифтом, выглядели как нечто священное, придавая дому ощущение уюта и почтительности. Весь пол был устлан кошмами, а поверх них еще красивыми коврами. Комнатных цветов было много. У одной из стен была кровать с балдахином, которая до потолка была нагромождена подушками. У другой стены стояли сундуки, один на другом, образуя целую пирамиду. Сундуки были окованы белой жестью с разными украшениями.
Посреди комнаты на ковре стоял круглый приземистый стол, на очень коротких ножках. Такой же был у них в ауле, Жаксылык на минуту вспомнил родных. Стол был накрыт скатертью с множеством блюд и различных сладостей: казы (колбаса, начиненная кониной), пирожки с малиной, хворост, мармелад, урюк, конфеты, миндаль, орехи, фрукты, варенье. За два дня в пути Жаксылык был готов съесть все, что было на столе. Такого разнообразия еды он видел впервые. Его удивляло, что у людей, которые жили в таких домах, совсем не было забот и проблем.
Жаксылык почувствовал, как его желудок сжал острием голод, но вместе с этим в груди заволновалось чувство странного волнения. Он сидел за этим столом, окружённый дивным изобилием, которое так контрастировало с его недавним скромным обедом в пути. Тут было всё, что он мог только мечтать: ароматное мясо, сладкие пирожки,  сухофрукты, такие, которые он не видел ранее. Соседний стол, тоже накрытый изысканными угощениями, напомнил ему о доме, о том, как его мать всегда ставила на стол любимые угощения — это было то, что давало ощущение дома и тепла.
— Давай, джигит, ешь, не стесняйся! – усмехнулся молодой человек, сидящий напротив, — Такого добра тебе не видать в степях.
Жаксылык неловко улыбнулся и, наконец, потянулся к тарелке, ощутив, как его тело почти в благодарности откликается на вкусноту.
- Алибай ага сейчас дома нет, он в пути. Но мы как раз собирались завтракать, поэтому приглашаем разделить с нами трапезу – сказал молодой человек, одет он был модно и дорого. Его образ сочетал в себе практичность, амбиции и стремление к внешнему шику. На нем был сюртук темного цвета, украшенный бархатным воротником. Под сюртуком – белая накрахмаленная рубашка с высокой стойкой. Брюки прямого покроя, хорошо отглаженные. Кожаные ботинки, тщательно начищенные до блеска. Сам он был высок и светел, статный, словно молодой хан. Жаксылык смотрел на него, не отрывая глаз и представлял себя на его месте.
- Меня зовут Алихан, я племянник Алибай ага, помогаю дяде с его купеческими делами. А вы, приехали впервые в город и в поисках работы? – обратился он к Жаксылыку.
- Да, а я, Жаксылык, я из Борового, это почти триста верст отсюда, в степях сейчас совсем туго стало, пасти скот не выгодно. Вот я и приехал в город, как вы правильно заметили в поисках работы.
Алихан внимательно слушал Жаксылыка, его взгляд был спокойным, но в нем ощущалась внутренняя сила, словно он уже знал, что такое быть успешным.
— Боровое... — сказал он, чуть задумавшись. — Это далеко, да. Понимаю, что стало тяжело в степях. Там все меняется, а город всегда нуждается в новых людях. Но... ты знаешь, работа здесь не простая. Всё не так, как ты себе представляешь.
Он улыбнулся и немного пригладил волосы, будто хотел показать, что разговор не несет угрозы, а наоборот, он хочет помочь.
— У нас в городе много работы для тех, кто умеет трудиться руками, — продолжил Алихан, указывая на стол, полный угощений. — Но она непростая. Здесь нужна не только сила, но и умение следить за делами, наладить связи с нужными людьми. Я помогаю дяде, и с каждым днем все больше понимаю, как важно уметь себя подать и уметь обращаться с деньгами.
Жаксылык сидел молча, стараясь не выдать своих мыслей. Всё это было для него новым и непривычным. Городская жизнь, как его представляли пастухи, казалась совсем иной, чем то, что он увидел в этом доме. Это был не просто поиск работы, а целый мир, в котором нужно было учиться быть кем-то большим.
— Я могу помочь тебе, — сказал Алихан, будто угадав его мысли. — Если хочешь, мы можем найти тебе место. Но за это надо заплатить, в городе такие правила. Хорошая работа, стоит хороших денег. Запомни, тут важно не только работать, а понять, как устроены люди и как заработать их доверие. Это не так просто.
Жаксылык внимательно посмотрел на него, прислушиваясь к каждому слову.
Жаксылык сидел на месте, не зная, что делать дальше. Странное чувство заполнило его: на одной чаше весов были все его мечты и надежды, а на другой — реальность, которая предстала перед ним в лице Алихана и этого богатого и уютного дома. Он почувствовал, как кумыс, залпом выпитый, горчит на языке. Всё, что казалось таким манящим в городе — удобство, богатство, благосостояние — теперь выглядело пустым и отстраненным.
Алихан, между тем, продолжал неспешно наливать пиво в бокал и легко беседовать с ним, будто это было чем-то обыденным. Он явно не заметил неловкости Жаксылыка. Для него это был просто утренний завтрак, обычная беседа с приятным гостем, который по случайности оказался в доме его дяди. В отличие от молодого человека, его лицо не выдавало ни малейших переживаний, ни интереса к тому, что произошло в жизни другого человека.
Жаксылык встал, почувствовав, что воздух вокруг стал тесным и неуютным. Он не мог оставаться здесь, не мог сидеть за столом, где его присутствие стало бы лишь формальностью. Он старался выглядеть спокойным, но внутри его горело чувство непонимания.
— Мне пора, — тихо сказал он, поднимаясь со своего места и кладя чашку обратно на стол. — Спасибо за гостеприимство, но я… я, пожалуй, продолжу искать работу.
Он быстрым шагом направился к двери, не оглядываясь, чувствуя, как его сердце начинает биться быстрее. На пороге дома, в этом благополучном, наполненном уютом месте, Жаксылык почувствовал, что он совершенно чужой и неуместный.
Жаксылык, едва выйдя из дома, ощутил, как прохлада утреннего воздуха наполнила его легкие и остудила разгоряченную голову. Он не понимал, почему после такого гостеприимного приёма в нем возникло неприятное ощущение. Может быть, это было из-за легкости, с которой Алихан попросил денег за устройство на работу, или из-за того, что его, бедного пастуха, накормили лишь кумысом, а все остальное угощение осталось нетронутым. В его голове возникла мысль, что, возможно, он ошибся, решив оставить родной аул. Город, с его внешним блеском и роскошью, не имел того, что он искал. Люди здесь были заняты своими делами, они не видели за его одеждой и не слышали тех слов, которые он хотел сказать.
Жаксылык шел, не поднимая головы, не встречаясь взглядами с прохожими. Он знал, что люди замечают его, ощущал на себе их быстрые, оценивающие взгляды, но старался не обращать на это внимания. Ему не хотелось чувствовать себя чужим, хотя каждый шаг по широкой городской улице всё больше напоминал ему, что он здесь не свой. Он шел по улицам города, будто бы не касаясь земли, неуверенными шагами, изредка поглядывая по сторонам. Его худощавая фигура и одежда, видевшая не одну суровую погоду, притягивали взгляды прохожих, которые, то жалели, то недоверчиво отворачивались.
Шапан слегка спадал с плеч, а тюбетейка, уже давно потерявшая свой первоначальный цвет, была как символ его прежней, кочевой жизни. Ветер играл полами шапана, обнажая измятые и пятнистые штаны, которые Жаксылык то и дело пытался поправить. Его лицо, вытянутое и словно старше своего возраста, говорило больше, чем он мог бы объяснить словами. Глаза — большие, карие, но уставшие и потухшие — всё ещё пытались найти в этом новом месте надежду. Тонкие губы сжимались в линию, будто он пытался скрыть своё беспокойство и растерянность. Его босые ноги, обутые лишь в тонкие, поношенные сапоги, гулко отбивали шаги по пыльной дороге. Шум города был для него непривычен — голоса зазывали из лавок, стук колес телег, смех детей, доносящийся издалека. Но всё это казалось чем-то далеким, будто не из его жизни. Город уже не казался таким приветливым, как это было утром. Он шагал, опустив голову, изредка поглядывая на грязные концы своего шапана, которые трепал ветер. Ладони, сцепленные за спиной, выдавали его напряжение. Он словно пытался держать себя в руках, не позволяя панике взять верх.
Сквозь уличный гомон слышались разговоры — кто-то договаривался о покупке товара, кто-то спорил о цене. Жаксылык прислушивался, но не задерживался у витрин, не останавливался, чтобы рассмотреть вывески. В его голове всё ещё звучал лишь один вопрос: "Где найти работу? Куда податься?"
Жаксылык был одиноким в этом городе. Он шел налегке, без всякого груза, как будто прошлое уже не имело для него значения, а будущее пока ещё не определилось. Вся его фигура была воплощением смирения и отчаяния человека, который оторвался от родных краев, но пока так и не нашел опоры в новом мире.
Иногда он ловил движение краем глаза — кто-то шел ему навстречу или обгонял, но он не поднимал взгляд. Ему казалось, что, встретившись глазами с кем-то, он почувствует ещё большую беспомощность. Его хрупкая надежда на новую жизнь и без того держалась на волоске. Жаксылык не знал, куда идет, но внутри тлела крохотная искра — может, за следующим поворотом его ждет шанс.
К вечеру ноги Жаксылыка гудели от усталости. Он уже не мог отличить одну улицу от другой, всё смешалось в его голове: вывески лавок, запахи уличной еды, городской шум. В карманах было пусто, а в душе — тяжесть, словно груз неизвестности давил сильнее с каждым шагом. Он понятия не имел, где проведет ночь, но холодный ветер и надвигающиеся сумерки подгоняли его искать хоть какое-то укрытие. Его взгляд зацепился за небольшой дровник у стены дома. Между грудами колотых поленьев и  сложенных дров было достаточно места, чтобы укрыться от ветра. Не раздумывая долго, Жаксылык залез внутрь, прячась от посторонних глаз. Дрова пахли сыростью и лесом, но это было лучше, чем ночевать под открытым небом. Он сел, подтянув колени к груди и укутавшись полами своего шапана. Живот громко урчал, напоминая о том, что весь день он не ел ни крошки. В памяти вдруг всплыла утренняя трапеза в доме купца, где он гостил по прибытию в город. Тогда, за столом, он выпил только кисюшку кумыса, не притронувшись к еде. Теперь этот завтрак казался ему чем-то нереальным, как будто он случился в другой жизни. Слюна скопилась во рту, но реальность тут же вернула его в настоящее — желудок урчал, но еды не было. Он сидел в дровнике, слушая, как снаружи утихает дневная суета. На улицах становилось всё темнее, лишь изредка раздавались шаги или голоса прохожих. Жаксылык крепче закутался в шапан, пытаясь согреться и унять голод. Он думал о том, что новый день должен принести хоть какие-то новости. Главное — дожить до утра. Жаксылык чувствовал, как каждую минуту ночи его тело было на грани усталости. В голове звенели мысли, которые не отпускали, не давая ему покоя. Было холодно, его тело жалобно отозвалось на холодный ночной воздух, но еще больше мучила его пустота в животе, от которой уже не оставалось сил. Он лежал на жесткой подстилке, с надеждой, что хотя бы завтра его жизнь изменится. Но ночь была долгая, и, как только первые лучи рассвета начали прокрадываться через небольшое отверстие, Жаксылык смахнул с лица остатки сна и, не раздумывая, вскочил.
Он не стал ждать, зная, что каждый час промедления может стоить ему еще одного дня голода. Он сразу выбрался на улицу, чувствуя, как холод пробирает его до костей, но в его глазах было огонь решимости. В этот момент ему уже не хотелось думать о трудностях пути или неудобствах ночлега. Он шел по улицам, в поисках любой работы, не зная, где её найти. Город просыпался вместе с ним. Торговцы выносили товар, первые покупатели двигались по улицам. Всё напоминало пчелиный рой — движущиеся фигуры, делающие привычные шаги. Жаксылык ощущал себя частью этого мира, но в тоже время, он был чужим, незаметным. Он подходил к разным лавкам, пытаясь нащупать хоть какое-то слово, которое могло бы стать его спасением. Голод, усталость, холод — все эти вещи теряли значение, когда на горизонте появлялась возможность. Он подходил к каждому прохожему с просьбой о работе, стараясь не показать своей отчаянной нужды, но его сердце билось с каждым шагом всё быстрее, как будто город был огромным лабиринтом, где он должен был найти свой выход.
Вскоре Жаксылык заметил небольшой трактир, где сидели несколько мужчин, мирно беседующих за кружками пива. Он вспомнил слова ямщика, что город не только для торговли, но и для общения. Вдруг кто-то из этих людей сможет помочь ему найти работу. Он решительно подошел к двери и вошел внутрь, чувствуя, как под ногами скрипит пол, а в воздухе витает запах жареного мяса и хлеба. Жаксылык шагнул внутрь, оглядывая трактир. Приятный, густой запах мяса смешивался с ароматом свежеиспеченного хлеба и пива, что вряд ли могло не привлечь голодного человека. Несколько мужчин, сидящих за столами, вели беседу, каждый с кружкой в руке. Их разговоры были мирными и расслабленными, но Жаксылык почувствовал, что это место скрывает и нечто большее. Он заметил, как иногда взгляды мужчин останавливались на нем, но они не торопились начать разговор. В трактире было тепло, и уютное свечение от тусклых ламп создавало атмосферу доверия. Жаксылык подошел к стойке, где стоял старик с седой бородой, который внимательно осмотрел его.
— Здравствуйте, — сказал Жаксылык, стараясь говорить уверенно, хотя внутри его сердце билось быстро. — Мне нужно найти работу. Я только что приехал в город.
Старик, молча, взглянул на него, затем кивнул, подвигая к Жаксылыку кружку с пивом.
— Ты не один такой, джигит. Но, если хочешь работать, знай, здесь не каждый пришедший сразу найдет место. В этом городе, как и в любом другом, не так уж много мест для таких, как ты, — старик пожал плечами и поставил кружку на стол.
Жаксылык почувствовал в словах старика правду, но и не собирался сдаваться. Он взглянул на мужчин за столами, пытаясь выбрать того, кто, возможно, обратит на него внимание.
— Я умею работать руками, могу делать все, что потребуется, — продолжил Жаксылык, чуть сильнее подняв голову. — В вашем городе наверняка есть кто-то, кто нуждается в таких людях.
Мужчины за столом замолчали на мгновение. Один из них, молодой и с бородой, поднял глаза и заметил его.
— Возможно, — сказал он. — Но тебе стоит начать с мелких дел. Работа в городе — это не одно большое место, а множество мелких, — он взглянул на остальных мужчин. — Кто-то может предложить тебе работу на складе, кто-то на рынке. Но если хочешь остаться здесь, нужно уметь быть гибким.
Жаксылык кивнул, не ожидая слишком многого, но он чувствовал, что, возможно, этот разговор станет первым шагом к большому делу.
Молодой с бородой, слегка усмехнувшись, подошел к Жаксылыку и, не говоря лишних слов, отдал свой кусок хлеба и тарелку с остатками жареного мяса. Он протянул их парню, а затем спросил:
— Ты когда последний раз ел? Тебе нужно есть. — Он внимательно посмотрел на Жаксылыка, с интересом вглядываясь в его усталое лицо и потухшие глаза — Как тебя зовут, джигит?
— Я Жаксылык, — ответил парень, принимая хлеб и мясо, чувствуя, как силы возвращаются к нему. — Я из Борового, далеко отсюда, из степей. Я приехал в город в поисках работы, но пока... ничего не нашел.
Молодой человек посмотрел на него и кивнул, словно понимая, что значит быть в чужом городе, в одиночестве и без поддержки.
— Я, Ермолай, — сказал он, улыбнувшись. — У меня есть знакомые, которые могут помочь, но ты должен знать, что в городе без связей нелегко. Но тебе в первую очередь надо поесть и восстановить силы. А если хочешь работать, придется начинать с малого.
Жаксылык тихо кивнул, сжевывая хлеб и мясо, которые были так вкусны для него после двух дней голода. Он знал, что не может позволить себе падать духом.
— Я готов делать все, что потребуется. Если нужно начать с маленьких дел, то так и сделаю. Главное, чтобы была возможность работать, — сказал он с решимостью.
Ермолай внимательно посмотрел на него, затем снова улыбнулся.
— Хорошо. Тогда, может быть, мне удастся устроить тебя где-нибудь на складе или у кого-то на подработке. Подожди немного, я кое-что узнаю. В городе всегда есть работа, но нужно немного терпения.
Жаксылык кивнул, хоть и не был уверен, но другого варианта у него не было. Он остался в трактире, а Ермолай, бросив на прощание ободряющий взгляд, быстро вышел на улицу.
В трактире было шумно — за соседним столом несколько мужчин громко обсуждали последние городские новости, кто-то заказывал себе выпивку, а в углу звучала балалайка — звонкие переливы перебивали гул голосов и наполняли трактир задорной мелодией. Кто-то негромко напевал под музыку, кто-то, притопывая ногой, слушал, не отвлекаясь. Жаксылык по-прежнему сидел за своим столом, наблюдая за этим оживленным миром, в который он пока не знал, как вписаться. Люди здесь казались занятыми, уверенными, у каждого было свое дело, свои заботы. А он… Он просто ждал. За окном сгущались сумерки. Где-то за дверью ходил Ермолай, пытаясь разузнать о работе. Он опустил голову, разглядывая потрескавшийся деревянный стол, и задумался. Как быстро изменилась его жизнь: еще вчера он спал в дровнике, замерзая под ветром, а сегодня у него уже появился шанс зацепиться за работу. Пусть даже на складе или на подработке, но это все же лучше, чем просить еду у прохожих. Больше всего Жаксылык боялся вернуться назад, если не удастся устроиться. С каким лицом он появится в ауле, если вернется ни с чем? Что скажет отец, который отдал последние деньги на его поездку? Нет, он не мог допустить этого. Лучше терпеть голод, спать в каком-нибудь сарае, но не возвращаться.  Балалайка продолжала звучать, а трактир жил своей шумной жизнью. Минуты тянулись медленно, но Жаксылык терпеливо ждал.
В трактир вернулся Ермолай, сияя от радости. Он смахнул с рубахи дорожную пыль, огляделся и тут же направился к Жаксылыку.
— Ну, друг, хорошая новость! — с порога объявил он, хлопнув товарища по плечу.
Жаксылык насторожился, но в глазах мелькнула искра надежды.
— Что случилось?
— Нашел для тебя работу! — торжественно сообщил Ермолай, усаживаясь за стол. — Один знакомый купец как раз ищет работника на склад. Товар перетаскивать, помогать с погрузкой. Работа несложная, но для начала пойдет. Правда платят мало, но на хлеб с куском мяса хватит.
Жаксылык кивнул, переваривая услышанное. После дней голода и неопределенности он был рад любой возможности заработать. Ермолай, видя усталость Жаксылыка, предложил ему переночевать у себя.
— Ночевать-то тебе негде? Пойдём ко мне, хоть угол тёплый найдётся, — сказал он, хлопнув парня по плечу.
Жаксылык не стал отказываться. Ночлег на улице после долгого дня казался ему совсем не лучшей перспективой. Благодаря помощи Ермолая, Жаксылык получил возможность начать свою трудовую деятельность в этом динамично развивающемся городе. Ермолай открыл Жаксылыку другую сторону городской жизни — ту, о которой не рассказывали купцы и зажиточные горожане. Здесь, в тени богатых особняков и шумных торговых рядов, ютились те, кто приехал в город в поисках лучшей доли, но оказался за чертой бедности. Узкие улочки были наполнены людьми, перебивавшимися случайными заработками, детьми, бегавшими босиком даже в стужу, и женщинами, продававшими последние вещи, чтобы прокормить семью.
— Видишь, друг, не всем удается найти свое место в этом городе, — тихо сказал Ермолай, останавливаясь у старого двора, где ютились работяги. — Многие думали, что здесь их ждет богатство, но встретили только голод и нужду.
Жаксылык молча смотрел на грязные хибары, где едва теплится жизнь. Он понял, что город не был тем раем, каким он себе его представлял. На самом деле жизнь здесь была грязной и тяжелой. Однако Ермолай не был брезглив — он привык ко всему. Питались люди просто: щи, уха, кулага и другие нехитрые блюда, приготовленные грубо и без особого вкуса. Лишь хлеб, в большинстве случаев, был хорошего качества. Жилища были тесными и тёмными. В углу стояла большая печь, на которой спали дети, рядом – полати, грязные лавки, шкаф с посудой, между которой можно было заметить пустую бутылку. На стене висела старая, заржавелая сабля и одноствольное ружье. В комнате копошились тараканы, а лубочные картинки на стенах казались единственным украшением. Окна были крохотными, а форточек не было вовсе. В бедных семьях пьянство было обычным делом. Мужья часто превращались в деспотов, а порой и в настоящих извергов. Жестокость и насилие стали частью быта. Местный врач, как говорили, за один отчетный год засвидетельствовал бесчисленное количество женщин, изувеченных побоями, особенно среди людей Петропавловской станицы. Их тела покрывали страшные, сплошные кровоподтеки – следы безысходности и бесправия.
Они шли по узким улочкам, пока не добрались до скромного дома, где жил Ермолай. Внутри было тесно, но тепло.
Ермолай был из русских переселенцев, живших в бедности. Здесь у многих не было ни коня, ни сабли, а порой даже простой рубахи. Многие ютились в крошечных избах, напоминавших курятники. Даже в домах зажиточных людей постоянно стоял угар – тяжелый, едкий дым, который, кажется, не оказывал на них никакого воздействия. Он появлялся из-за того, что печные трубы закрывали слишком рано, а душники открывали поздно.
Ермолай был человеком средних лет, с явным отпечатком трудной жизни на своем лице. Его рост был выше среднего, но не высок, а его фигура — крепкая и не худощавая. Тело было привычно натренировано тяжёлым трудом, что придавало ему уверенности и основательности в движениях. Он был сдержан. Его одежда была простой, затёртая рубаха, широкие брюки и сапоги, которые многое пережили, но всё еще служили ему верой и правдой. На его руках виднелись мозоли, что свидетельствовало о том, что он не был сторонником лёгких путей и всегда был готов к тяжелому труду. Лицо Ермолая было покрыто бородой, что придавало его облику определенную суровость, но его глаза, несмотря на всю его жесткость, всегда оставались мягкими, глубокими и, казалось, несущими за собой множество жизненных историй. Его взгляд был внимательным и, кажется, немного усталым, как у человека, который много пережил, но не позволил себе сломаться. Когда Ермолай говорил, его голос был глубоким. Он умел поддерживать разговор, слушал внимательно и всегда мог поддержать другого человека своим советом или опытом. В нем чувствовалась некоторая скрытая доброта и порядочность, но в то же время, когда он говорил о жизни или работе, было понятно, что он не привык жаловаться и всегда смотрел в будущее с решимостью. Его манеры были сдержанными и простыми, он не любил излишнего внимания к себе. В общении он был открытым, но не излишне любезным. Вместо того чтобы ставить себя в центр внимания, он предпочитал тихо работать, помогать другим и следить за порядком.
Жаксылык шагал по дому Ермолая с явным удивлением, оглядывая все вокруг. Дом был маленьким, с низкими потолками и скрипучими полами, которые от времени и ветра постепенно проваливались. В углу стояла большая печь, на которой сидели дети — ребятишки в грязных рубашках, облепившие её, пытаясь согреться. Несмотря на ночную прохладу, в воздухе ощущалась затхлость от того, что печь не была должным образом проветрена, а дым не мог выйти через закрытую трубу. В углу лежал дырявый полушубок, рядом — ржавый шкаф с посудой, в котором едва ли можно было найти целую чашку или тарелку. Стены, облупившиеся от времени, украшали лишь лубочные картинки, как напоминания о мире, далеким от их суровой реальности. Одним из самых удивительных объектов в доме была большая сабля на стене — символ, кажется, прежних времен, когда мужское достоинство измерялось оружием. Кровати здесь тоже были низкими и неудобными. Все было тесно и шумно, и отовсюду исходила сыростью. Окна, даже если они и были, закрывались на ночь без всякой надежды на свежий воздух. Весь дом, казалось, был полон воспоминаний о трудной жизни, которую Ермолай и его семья вели здесь, в поисках какого-то пристанища.
— Располагайся, чем богаты, — усмехнулся хозяин, ставя на стол миску с кашей.
Ермолай с улыбкой наливал в стакан для Жаксылыка, с тем выражением лица, которое можно было бы назвать неким символом гостеприимства. Его жест был прост, но в нем была особая уверенность.
— У нас тут, джигит, все по-простому, но по-своему вкусно, — сказал Ермолай, наливая в стакан янтарного цвета жидкость. Жаксылык, глядя на него, немного смущенно молчал, впервые видя, как пьют вино за ужином. В его родном ауле никто не употреблял алкоголь. Но здесь, в городе, все было иначе.
Ермолай заметил его замешательство и с улыбкой добавил:
— Это вино, друг. Здесь его пьют с едой, для согрева и угощения. Тебе не нужно переживать, это помогает расслабиться и немного забыть о трудностях.
Жаксылык взял стакан, чувствуя, как его пальцы сжались вокруг холодного стекла. Он не знал, что ожидать, но понимал, что это — часть жизни, часть нового мира, в котором он оказался. Подняв стакан, он коснулся губами напитка. Вкус был необычным для него — терпким и немного кислым, с послевкусием фруктов и трав. Он выпил, чувствуя, как тепло распространяется по его телу. Когда вино попало в его живот, он почувствовал, как расслабляются мышцы, и внутреннее напряжение, которое он испытывал всю дорогу и в первые дни в городе, начало понемногу исчезать. Это было странное, но в то же время приятное ощущение.
— Как тебе? — спросил Ермолай, заметив, что Жаксылык впервые пробует алкоголь.
— Интересно… — ответил Жаксылык, немного запнувшись, — не думал, что это так… согревает. Но в нашей стороне этого не пьют.
Ермолай слегка усмехнулся и продолжил:
— У нас тут, в городе, многое отличается. Вино помогает не только расслабиться, но и сближает людей. Но помни, все хорошо в меру. Пусть это не станет твоей привычкой. Видел же что происходит с людьми, которые не могут остановиться.
Жаксылык кивнул, пытаясь запомнить его слова. За ужином они еще долго беседовали, обсуждая жизнь в городе, трудности, с которыми сталкиваются новые жители, и важность нахождения своих мест в новом окружении. Для Жаксылыка это был день, который он запомнил надолго — первый опыт знакомства с новым миром и алкоголем. В этом доме, среди простых радостей, он почувствовал себя немного легче, и хотя его будущее оставалось неопределенным, он все же видел светлый путь вперед. Он видел в Ермолае своего рода стойкость и решимость, что вдохновляло его и заставляло верить, что жизнь, даже такая тяжёлая, может продолжаться.
Жизнь в городе, была наполнена жестокой нищетой и безысходностью. Здесь царила грязь и запущенность: крытые дерном дома, захламленные дворы и беспорядок, который нарушался лишь раз в неделю, когда хозяйка готовила еду. Важнейшими источниками питания были мясо, хлеб и простые блюда вроде щей или ухи. Впрочем, даже хлеб порой становился дефицитом. Трудности превращали людей в жертв своей бедности. Отец становился нищим, а мать часто становилась жертвой насилия и унижений. Женщины и дочери, не имеющие возможности прокормиться, часто вынуждены были искать зарабатывание средств на улицах. В городе было много бедных женщин, от которых уходили мужья, а главное объяснение их участи заключалось в одном: "есть нечего". Заработать на хлеб в таких условиях было невозможно, а санитарные условия были еще хуже. В домах царил запах угара, вода для питья хранилась в грязных кадях, в избе было полно грязи и нечистот, а о здоровье детей никто не заботился. Врачи были бессильны помочь, так как пациенты не могли позволить себе купить необходимые лекарства, а сами условия жизни способствовали распространению болезней, пьянства и насилия.
В городе, как и в других местах с бедным населением, существовало множество социальных слоев, среди которых значительная часть мещан жила в условиях крайней бедности. Примерно треть из них едва сводила концы с концами, другая треть существовала на грани выживания, а лишь небольшая часть — около трети — имела достаточно средств для безбедной жизни. Разделение на сословия по материальному положению было очевидным: зажиточные мещане и купцы ходили по базарам в шелковых кафтанах, в то время как бедняки сутками гнули спины в мастерских или перебивались случайными заработками, лишь бы не остаться голодными.
Жизнь мещан, как и большинства местных жителей, была наполнена трудностями и суровыми условиями. Даже те, кто находился на верхушке социальной лестницы, мало чем отличались от купцов и разночинцев, когда речь шла о материальном достатке. Они ели и пили достаточно хорошо, но в целом состояние их жизни оставалось весьма ограниченным. Бедняки ютились в тесных, сырых избах на окраинах города, где зимой свистел ветер сквозь щели, а летом крысы сновали по грязным полуразвалившимся полам. Жаксылык сразу почувствовал этот контраст, оказавшись в Петропавловске. Он мечтал о городе как о месте, где можно разбогатеть и вести достойную жизнь, но первые же дни показали, что для бедняка здесь не было легкого пути. Ему пришлось поселиться в дешевой комнатушке на окраине, где сквозь стены слышались стоны больных и детский плач. Работу найти было сложно: в городе уже хватало таких, как он, готовых работать за гроши. Каждый день Жаксылык наблюдал за жизнью города: за важными купцами, беседующими у лавок, за пыльными извозчиками, уставшими после долгого дня, за голодными детьми, протягивающими руки к прохожим. Теперь он понимал, что город мог быть не только местом возможностей, но и местом отчаяния. Главное — не сломаться и не затеряться среди таких же нищих искателей лучшей жизни.
Интересной деталью была чрезмерная потребность в алкоголе. В Петропавловске, как и в других подобных городах, вино было важной частью жизни горожан. Примерно 55 000 ведер вина продавались в Петропавловском уезде, и если исключить детей и женщин, то на каждого взрослого жителя приходилось почти 6,25 ведра вина в год. Это количество, вероятно, даже превышало реальный расход, особенно на праздниках и общественных собраниях. Пьянство стало обычным явлением, особенно среди местных интеллигентов — чиновников, а иногда и женщин из их круга. Жаксылык заметил это с первых же дней, проведенных в городе. В трактирах, где он искал дешевую пищу а иногда и ночлег, всегда было шумно от разгоряченных голосов. Разговоры, ругань, песни – все это сливалось в единый гул, сопровождаемый звоном стаканов и глухими ударами кружек о деревянные столы. Однажды, пока он ждал Ермолая в трактире, он стал свидетелем того, как подвыпивший чиновник разбрасывался деньгами, угощая всех подряд, а спустя час уже жаловался на судьбу и проклинал свою службу. Алкоголь был везде – от дорогих собраний у купцов до грязных притонов, где пропивали последнее. Иногда Жаксылык задумывался: неужели городская жизнь так тяжела, что без вина здесь невозможно обойтись? Он вспомнил рассказы пастухов, которые говорили, что в городе легко заблудиться не только среди улиц, но и в жизни. Теперь он видел это сам. Это осознание сделало его еще более осторожным. Он не хотел оказаться среди тех, кто топит свою судьбу в вине, забывая о мечтах и семье. Но город подталкивал к этому – когда работы не было, а в кармане звенело всего несколько медяков, трактир становился местом, где можно было согреться, пусть даже горькой водкой. И именно там, среди пропитанных винными испарениями стен, судьба Жаксылыка сделала очередной поворот.
Этот избыточный алкоголь стал причиной многих социальных проблем: пьянства, моральной деградации и шаткости нравов. В обществе, где «выпить и закусить» стало нормой, эти привычки проникали даже в высшие слои, что, безусловно, оказывало влияние на качество жизни и моральное состояние горожан.
Первый рабочий день Жаксылыка в Петропавловске оказался настоящим испытанием, но и первым шагом в его новой жизни. Работу он нашел благодаря Ермолаю, который уговорил одного местного купца взять его на временную подработку. Работа была тяжёлой, но вполне подходящей для начинающего.
Жаксылык получил задание помогать на складе — разбирать мешки с зерном, упаковывать товары и переносить тяжёлые ящики. Труд был физически тяжёлым, и Жаксылык почувствовал каждую мышцу, болевшую после двух дней пути. Пыль, запах зерна и немного старого дерева наполнили его рабочую среду, но он не жаловался. Он знал, что должен научиться ценить любой труд, ведь без работы не было бы и пищи. Он быстро понял, что в городе за его плечами не было ни знакомых, ни друзей, и нужно было выстраивать отношения с теми, кто был рядом. Коллектив на складе был небольшой, и работники были либо такие же жатаки, как и он, либо местные. Они не разговаривали много, но всегда помогали, если возникали вопросы. В основном все делали свою работу молча, будто бы были заняты больше своими мыслями, чем процессом. Жаксылык учился у них, стараясь не отставать. Он научился быть внимательным, не терять времени на пустую болтовню и всегда доводить дело до конца. В первый день работы он заработал небольшую сумму — всего несколько копеек. Это была его первая зарплата в городе. Медные монеты были тяжелыми, как символ трудного начала, но для него это был настоящий успех. Это была уверенность в том, что он может заработать на хлеб, на жизнь, что он теперь не просто бродяга, а человек с целью. Он смотрел на медные монеты в своей руке, ощущая их холод и тяжесть, и в его сердце росло чувство гордости. Нате деньги он смог купить себе куска хлеба и немного кумыса, и хотя пища была простой, для него это было богатство. В тот вечер, вернувшись, домой, Жаксылык рассказал Ермолаю о своих первых заработках. Ермолай улыбнулся, похвалил его и сказал: «Каждый труд стоит своих усилий. Это только начало, и с каждым днем будет легче». Жаксылык понял, что, несмотря на тяжёлую работу и скромное вознаграждение, он теперь стоял на ногах. Это были его первые деньги в городе — символ того, что он сделал шаг в новую жизнь.
Жизнь в городских трущобах была полна нищеты и отчаянных попыток выжить. Местные жители, едва сводя концы с концами, прибегали к самым низким методам заработка, чтобы хоть как-то утолить свою нужду. Нередко это приводило к обману, мошенничеству и эксплуатации доверчивых степняков, которые приезжали в город в поисках лучшей доли. Жаксылык довольно быстро понял, что в Петропавловске не все устроено так, как ему рисовали рассказы пастухов. Он мечтал о работе, стабильном заработке и возможности забрать родителей в город, но столкнулся с реальностью, которая была жестокой к таким, как он – приезжим, не знающим местных порядков. В первые дни он несколько раз попадался на уловки ловкачей, обещавших за небольшую плату помочь найти работу или жилье. Один раз ему даже предложили устроиться приказчиком, но после аванса в два рубля человек исчез, а лавка оказалась давно закрытой. Ермолай предупредил его: «Здесь степняков считают легкой добычей. Если не будешь осторожен – останешься без последних грошей». И действительно, стоило Жаксылыку выйти на базар, как к нему сразу подходили люди с разными предложениями – от работы до покупки ненужного хлама по завышенной цене. Многие из таких, как он, терялись в городе, не находили выхода и скатывались в трущобы, где оставалось лишь одно – пить и забываться. Но Жаксылык не хотел становиться частью этого. Несмотря на трудности, он держался за каждую возможность заработать честным трудом, цеплялся за знакомства, избегал сомнительных предложений. Он не мог позволить себе вернуться в аул с пустыми руками – слишком многое поставлено на кон. Городские жатаки, используя свое знание города и хитрые уловки, обирали или обманывали приезжих казахов, создавая видимость добрососедства. Они зачастую играли с ними на деньги, устраивая азартные игры, в которые невинные приезжие попадали, не понимая, что это не просто игра, а продуманная схема обмана. Особенно популярными были игры в «орлянку» и «три листика», которые на самом деле были мошенническими затеями, при которых жертвам не удавалось выиграть. Мошенники ловко манипулировали степняками, делая вид, что все честно и по правилам, пока их не лишали всех накопленных средств. Деньги, которые таким образом добывались, уходили на алкоголь, табак и азартные игры, создавая порочный круг, из которого было трудно выбраться. Это была не только бедность, но и отчаяние, которое толкало на моральное падение, ведь на этом бедняки и выживали, обманывая тех, кто был доверчив и наивен. Систематическая нищета заставляла многих из них по несколько дней не есть, а затем, получив хоть какие-то средства, тратить их на пьянство и игры, поддаваясь искушению, которое влекло за собой лишь дальнейшую пропасть. Жаксылык не был человеком, склонным к азартным играм, он знал цену своим деньгам и предпочитал не рисковать. Его влекло только одно — стабильность, и он стремился заработать честно, не потакая слабостям, которые могли бы его поглотить. Но с приходом в город, он оказался подвержен влиянию окружающих. После тяжелого рабочего дня, когда силы истощались, иногда он соглашался выпить с другими. Это было своего рода общение, своего рода ритуал, который сближал его с местными рабочими и даже с теми, кто был старше и имел больше опыта. Алкоголь в таких случаях был способом снять усталость и забыться, ведь все пили. В тот момент, когда кружки поднимались, никто не обращал внимания на прошлое или настоящее, все просто расслаблялись, как могли. Жаксылык был сдержан, но, почувствовав, как алкоголь начинает действовать, он постепенно расслаблялся. Это было не что-то, что приносило ему удовольствие, но он понимал: чтобы влиться в коллектив, нужно было хоть раз разделить с ними этот момент. В такие моменты разговоры становились проще, смех искреннее, а жизнь — немного легче, даже если на следующий день все начиналось снова. Рабочие обсуждали, как тяжело зарабатывать на жизнь, кто, где что купил и кому повезло найти подработку. Жаксылык слушал, он понимал, что это тоже часть жизни города, в которую он теперь был влит. Так и шла его жизнь в городе. Каждый день был похож на предыдущий: работа, заработанные деньги, которые, как только попадали в его руки, сразу уходили на аренду комнаты и на еду. Иногда, когда оставалось чуть больше, он позволял себе немного выпить. Это было не столько потребностью, сколько способом временно забыться от рутины. Временная легкость приходила с каждым глотком, но она исчезала так же быстро, как и появлялась. Жаксылык редко чувствовал себя по-настоящему счастливым, но в те моменты, когда он с другими выпивал, ему казалось, что жизнь немного облегчена. В такие вечера он хотя бы чувствовал, что не один, что есть люди, которые тоже борются, тоже пытаются выжить. Однако на следующее утро возвращалась обыденность: снова приходилось работать, снова считать копейки, снова жить в холодной, тесной комнате. Процесс был замкнут, и каждый день приносил лишь маленькие надежды, что, может быть, когда-нибудь ему удастся вырваться из этого круга, найти стабильную работу или хотя бы не думать о том, как сводить концы с концами. Но на тот момент все, что он мог себе позволить, это продолжать жить, не останавливаясь, не падая духом, несмотря на то, что будущее казалось туманным.
С приближением осени, когда лето постепенно уступало место холодам, Жаксылык всё чаще стал думать о своем ауле и родных. Теплые вечера напомнили ему о том, как в ауле, после домашних хлопот, он сидел с родителями у костра, слушая рассказы стариков, наслаждаясь тишиной и покоем родных степей. Он вспоминал запах свежескошенной травы, шум леса, который доносился с далекого расстояния, и тот особенный момент, когда солнце заходило за горизонт, окрашивая небо в яркие оттенки оранжевого и розового. С каждым днем в его сердце всё сильнее возникало чувство ностальгии. В городе было шумно и суетливо, а впереди не было ясных перспектив. Здесь Жаксылыку не было той поддержки, которая была в ауле. Родители, братья и сестры, — все они оставались далеко, и его сердце тосковало по ним, по тем простым радостям, которые он знал с детства. Он частенько думал, что, возможно, однажды вернется туда. Может быть, не в ближайшее время, но когда-нибудь обязательно. Но в то же время он понимал, что его жизнь в городе продолжалась, и несмотря на все трудности, он не мог позволить себе останавливаться. Каждая трудная минута здесь была шагом к чему-то новому, пусть и не такому легкому, как хотелось бы. Но мысли о родном ауле оставались с ним, как тихий и мягкий огонек, напоминающий ему о том, кто он есть, и что, несмотря на все сложности, у него есть место, где его всегда ждут.
С каждым месяцем в городе становилось всё больше таких, как Жаксылык — молодых казахов, которые покидали свою кочевую жизнь в поисках лучшего будущего. В начале они чувствовали себя чужими в городе, привыкали к шуму и суете, но с каждым годом все больше людей из степей, с такими же мечтами и надеждами, как у него, начали заполнять городские улицы. Для многих этот переход был не просто сменой места жительства, но и столкновением с совершенно другим, чуждым им миром. Молодые казахи, поначалу привыкшие к простоте и тишине степи, теперь сталкивались с трудностями городской жизни: постоянной работой за маленькие деньги, холодной ночевкой в избах или съемных комнатах, борьбой за выживание. Вместо бескрайних просторов и свободы, они попадали в тесные улочки и суету торговых площадей, где труд был тяжелым, а перспектива завтрашнего дня часто оставалась неопределенной. Но в то же время, несмотря на все трудности, в их сердцах горела надежда на лучшую жизнь. Город, с его возможностями, казался местом, где можно изменить свою судьбу, даже если для этого нужно начать с самого низа. С каждым днем всё больше молодых казахов адаптировались к жизни в городе, учились работать, выживать, строить новые связи. Их было много, но каждый из них по-своему боролся за свое место, за шанс на будущее. Жаксылык видел, как они учат друг друга, поддерживают в трудные моменты. Он понимал, что этот процесс необратим, что шаг за шагом, несмотря на все сложности, город становится для них новым домом. И хотя старые традиции кочевой жизни оставались в памяти, городские будни быстро забирали их внимание, заставляя работать и бороться за свою долю в этом непростом мире.
Жаксылык, уже немного теряясь в суете города, часто ходил по базару в поисках каких-то возможностей. Городская жизнь в Петропавловске казалась ему не просто другой, а чуждой и жестокой. Вокруг было множество людей, но все они спешили, суетились, и казалось, что никто не замечал ничего, кроме своих собственных проблем. Множество торговцев шумно предлагали свои товары, но среди этого хаоса Жаксылык неожиданно заметил её. Она стояла среди продавцов, предлагая свежие плоды и молочные продукты, но её спокойствие и уверенность выделялись на фоне остальной суеты. Высокая, с темными глазами и длинными косами, она двигалась с такой грацией, что казалось, будто её мир не был связан с шумом и бедностью вокруг. Её лицо было открытым, с лёгкой улыбкой, словно она не знала, что такое тяжёлые дни и лишения. В этот момент Жаксылык почувствовал нечто большее, чем просто влечение — её спокойствие стало для него символом того, чего ему так не хватало в этом городском мире, полном обмана и борьбы за выживание. Он не знал, что привлекло его больше всего: её природная красота или та внутренняя сила, которую он видел в её взгляде. В его жизни было немало встреч с другими женщинами, но с ней было иначе — она как-то сразу запала в душу, оставив в его сердце странное тепло и тревогу. Он понимал, что не может просто так пройти мимо. Но что-то держало его на месте. Он был застенчив и не знал, как подойти. В его родном ауле всё было проще, все друг друга знали, и подходить к девушке было делом привычным. Но здесь, в городе, всё было по-другому. Он не знал, что она думает о нем, как воспринимает людей из степей, и какова её жизнь в этом чуждом для него мире. Каждый раз, проходя мимо её торговой лавки, Жаксылык чувствовал, как его сердце учащенно бьется. Он пытался найти слова, чтобы заговорить с ней, но они не приходили. Он не знал, с чего начать, как сказать, что его привлекло в её лице, что он чувствует какую-то связь, даже не зная её имени. В один из дней он наконец решился. Он подошел к её лавке, немного нервничая, но всё же пытаясь собраться с силами. Он выдохнул, встал немного ближе и, заметив, что она занята, тихо, но уверенно произнес:
— Здравствуйте, — его голос был тихим, но достаточно четким. — Как у вас дела?
Она подняла взгляд, удивленная, но улыбнулась, и это стало для Жаксылыка небольшим ободрением. Он почувствовал, как его сердце немного успокоилось.
— Здравствуйте, — ответила она. — Всё в порядке, спасибо. Чем могу помочь?
Жаксылык немного замялся, он пытался выстроить разговор, но слова не находили пути. Тем не менее, взгляд ее всегда оставался добрым и теплым, что давало ему силы. Он собрался и продолжил:
— Я часто здесь бываю... на базаре. Всё так ново для меня. Город... такой большой.
Она внимательно посмотрела на него, как будто замечая его растерянность.
— Это правда, — согласилась она. — Город может быть пугающим. Я сама не так давно сюда приехала, тоже было трудно привыкнуть.
Жаксылык почувствовал, как ему становится легче. Он услышал в её голосе что-то родное, что-то близкое, как если бы она понимала его чувства.
— Я... — он немного замялся, не зная, как продолжить. — Я здесь не так давно. Сильно скучаю по дому.
Айсулу кивнула, понимая его, и мягко сказала:
— Я тоже скучаю. Но уже кажется, привыкаю. Главное — родные рядом, и тогда всё обязательно наладится.
Жаксылык снова почувствовал лёгкость. Он сделал глубокий вдох и решился:
— Меня зовут Жаксылык, — сказал он, улыбаясь. — А вас?
Айсулу улыбнулась в ответ, её глаза стали теплыми.
— Я Айсулу, — ответила она. — Очень приятно.
— Я рад познакомиться, — сказал Жаксылык, улыбаясь. — Надеюсь, это не последний раз, когда мы встретились.
Айсулу мягко кивнула:
— Я тоже.
Теперь Жаксылык почувствовал, что у него есть что-то важное, что связывает его с этим городом, с этим местом, а, может быть, и с Айсулу. Жаксылык стал часто ходить на базар к Айсулу, и с каждым днем разговоры с ней становились все легче и непринужденнее. Она была не просто красивой — с ней было тепло и спокойно, будто они знали друг друга давно. Прошел уже месяц с их первых встреч, и за это время Айсулу стала ему близка, хоть он и не решался открыто говорить об этом.
Однажды, возвращаясь после базара, он все же решил поделиться своими мыслями с Ермолаем. Ермолай, услышав, как сильно Жаксылык увлекся Айсулу, с искренним интересом поддержал его. Они сидели за ужином, когда Жаксылык, собравшись с духом, заговорил:
— Ермолай, я все чаще думаю об Айсулу. Мы встречаемся уже больше месяца, и мне кажется, что она стала частью моей жизни.
Ермолай внимательно выслушал его, помолчал, а потом спросил:
— Ты говорил с ней об этом?
— Пока нет. Я не хочу спугнуть её, — признался Жаксылык.
— Ты что, Джигит, столько времени теряешь? — засмеялся Ермолай, налив себе рюмку вина. — Неужели ты не видишь, что она тебе небезразлична? Не надо тянуть. Лучше подойди к ней, поговори, может быть, и не будет легче. Но ты точно не узнаешь, пока не попробуешь. Жениться на такой девушке — это шаг вперед, а не шаг назад. Но если ты не скажешь, откуда ты узнаешь, что она чувствует? — улыбнулся Ермолай. — Ты же не хочешь просто смотреть на неё издалека всю жизнь?
Жаксылык задумался. Ермолай был прав, не стоило терять время на сомнения, особенно когда чувства были ясны.
— А как я скажу ей об этом, Ермолай? — с сомнением спросил Жаксылык, все еще чувствуя себя неуверенно.
Ермолай посмотрел на него с улыбкой:
— Не переживай, Джигит. Просто будь искренним и говори то, что у тебя на сердце. Женщины ценят честность и внимание. Когда ты на нее смотришь, она тоже, наверное, видит твою искренность. Так что — дерзай!
Жаксылык в этот момент почувствовал, как в груди загорается уверенность. Он понял, что пора сделать шаг, не откладывая.
На следующий день Жаксылык пошел на базар раньше обычного. Он шел к Айсулу с решимостью — сделать предложение. Больше месяца их встречи на базаре были для него самым светлым моментом в жизни, и он чувствовал, что она стала ему по-настоящему близка. В этот день в груди горела уверенность: он не хотел откладывать этот шаг. Но, подойдя ближе, он вдруг увидел рядом с Айсулу другого человека. Жаксылык сразу узнал его — это был Алихан, племянник влиятельного купца Алибая Мухамеджанова. Молодой человек был хорошо одет, ухожен, говорил уверенно и с легкой улыбкой. Айсулу отвечала ему, слегка смущаясь, но тоже улыбаясь. Жаксылык почувствовал, как сердце сжалось. Только что он был полон решимости, но теперь в нем зашевелились сомнения. Он осознал, что рядом с таким человеком, как Алихан, он — бедный парень, приехавший из аула в поисках работы, — кажется себе незначительным. Эта мысль больно кольнула его, но вместе с тем пробудила еще более сильное желание бороться за свое счастье. Он остановился на мгновение, наблюдая за ними. Внутри у него все перевернулось, и он почувствовал, как нарастающая ревность и беспокойство начали сжимать его грудь. Он никогда не мог быть таким, как Алихан — богатым и уверенным, с хорошими манерами и возможностями. Но в то же время в нем горел огонь решимости.
«Ты ведь сам решаешь, как будет дальше, — подумал он. — Но если промолчишь и не сделаешь ничего, так и останешься в стороне, а она может уйти с ним...» С этими мыслями Жаксылык решительно направился к месту, где стояли Айсулу и Алихан. Он почувствовал, как его шаги становятся увереннее, несмотря на волнение. Жаксылык почувствовал, как кровь приливает к лицу, когда Алихан заговорил с ним так уверенно. Молодой племянник купца явно пытался подчеркнуть свою значимость, и его слова звучали с оттенком превосходства. - Знакомое лицо, где-то я тебя видел? Ты работаешь у нас, — сказал Алихан с легким презрением, как будто хотел показать, что он знает и о Жаксылыке, и о его положении. Айсулу, заметив напряжение, повернулась к Жаксылыку, и на ее лице появилось легкое замешательство, когда она заметила, что между ними возникло какое-то напряжение. Жаксылык ощущал, как его сердце бьется быстрее, но он не позволил себе сдаться.
— Да, работаю, — ответил он спокойно, стараясь не выдать волнения. — Но не у вас, а другого купца.
Айсулу взглянула на Жаксылыка с интересом, а Алихан, увидев, что его попытка произвести впечатление не удалась, усмехнулся и, слегка наклонив голову, добавил:
— Надеюсь, тебе удастся найти то, что ищешь, джигит. В нашем городе найти свою дорогу непросто. Особенно если на ней встречусь я. Он говорил это так, словно утверждал, что Жаксылыку не светит ничего хорошего в этом городе. Алихан еще раз взглянул на Айсулу, почти как бы напоминая ей о своем статусе, а затем, заметив, что Жаксылык не сдаётся, поспешил уйти, оставив их наедине. Жаксылык глубоко вздохнул, осознавая, что этот момент стал важным испытанием для него. Он был полон решимости, несмотря на вызовы, и знал, что не сможет позволить никому — ни Алихану, ни любому другому — отнять у него близкого человека.  Но слова Айсулу ударили Жаксылыка сильнее, чем он ожидал. Он знал, что быть жатаком — значит быть бедным, человеком без земли, без скота, без прочного положения в обществе. Но услышать это из уст той, кто стала ему так дорога, было особенно горько. Айсулу, словно предчувствуя, зачем пришел Жаксылык, вдруг опустила глаза. В ее взгляде читалась печаль. Она глубоко вздохнула и тихо произнесла:
— Прости, Жаксылык… — Ее голос был мягким, но твердым. — Мои родители считают, что мне нужна другая судьба. Они говорят, что с тобой меня ждет только бедность и тяжелая жизнь.
Эти слова прозвучали как удар. Жаксылык молчал, не зная, что сказать. Все его мечты, надежды рушились в один миг. Он не мог осуждать ее родителей — ведь кто хочет для своей дочери нищеты? Но он не был готов просто так отступить.
— А ты? — наконец спросил он. — Что ты сама думаешь?
Айсулу вздохнула, её руки нервно сжались.
— Я… — она замялась, а затем все же взглянула на него. — Я не знаю, Жаксылык. Я не хочу идти против воли родителей. Они считают, что Алихан сможет дать мне обеспеченную жизнь.
Имя Алихана прозвучало для Жаксылыка как вызов. Он вспомнил, как тот смотрел на него сверху вниз, как старался показать свое превосходство.
— Ты думаешь, я всегда буду бедняком? — произнес Жаксылык с твердостью. — Думаешь, я не смогу добиться большего?
Айсулу молчала. В ее глазах читалось сомнение, но и какая-то внутренняя борьба.
— Я не хочу терять тебя, Айсулу, — добавил он. — Но если для тебя важно только богатство, то, может, мы действительно разные…
Айсулу прикусила губу, но ничего не сказала. Казалось, ее сердце разрывалось между долгом перед семьей и тем, что она сама чувствовала. Жаксылык понял: теперь все зависит только от него. Ему нужно доказать, что он не просто бедный жатак. Ему нужно показать, что он достоин лучшей жизни. И не только ради Айсулу, но и ради себя самого. Но Алихан не собирался оставлять Жаксылыка в покое. Он прекрасно понимал, что пока у того есть работа, надежда не оставит его. Поэтому он решил действовать иначе — ударить по самому больному месту. Через своего дядю, богатого купца Мухамеджанова, он быстро распространил среди городских торговцев весть: "Не берите этого жатака на работу. Он ненадежен, ленив и, может быть, даже вор."
Купцы уважали семью Мухамеджановых, а потому, не желая ссориться, начали отказывать Жаксылыку под разными предлогами.
— Сейчас работы нет. Приходи позже.
— У нас уже есть рабочие.
— Ты нам не подходишь.
Куда бы Жаксылык ни шел, всюду его встречали закрытые двери. Еще недавно он хоть как-то держался на плаву, но теперь денег почти не осталось. Ему приходилось питаться тем, что удавалось раздобыть у знакомых или в гостях у Ермолая, когда тот мог помочь. Однажды вечером, уставший и голодный, он сидел возле рынка, смотрел, как люди идут по своим делам, покупают, продают, торгуются. У всех была своя жизнь, своя работа. У всех, кроме него. Он понимал, что Алихан отнял у него не просто заработок, а саму возможность бороться. Но Жаксылык не собирался сдаваться. Если его выгоняют с одной дороги, он найдет другую. Жаксылык не мог больше оставаться в городе, где для него не осталось ни работы, ни надежды. Он понимал, что единственный выход — уйти, начать новую жизнь там, где никто не сможет лишить его будущего. Но он не мог уйти один. В его сердце была Айсулу.
В один из вечеров он дождался момента, когда Айсулу вышла за водой. Это был их единственный шанс поговорить без лишних ушей.
— Пойдем со мной, Айсулу, — тихо, но твердо сказал он. — Здесь для нас нет места. Твои родители не примут меня, Алихан сделает все, чтобы мы не были вместе. Но если мы уйдем…
Она замерла, крепко держа в руках кувшин.
— Куда? — спросила она, даже не спрашивая, почему он предлагает это. Она понимала.
— Домой, в степь. В аул или дальше, туда, где нас никто не найдет. Я не богат, но я не боюсь работать. Я добуду нам дом, хлеб. Главное — ты.
Айсулу не ответила сразу. Она смотрела в темноту, будто ища там ответ. Ей предстояло сделать выбор: остаться и жить так, как хотят родители, или рискнуть всем ради любви.
— Когда? — наконец прошептала она.
Жаксылык почувствовал, как внутри что-то перевернулось.
— Завтра ночью. Я буду ждать тебя у старой мельницы за городом. Если ты придешь… значит, мы вместе.
Айсулу кивнула, а затем быстро ушла, растворившись в сумерках. Жаксылык долго стоял на месте, всматриваясь в темное небо. Теперь все зависело от завтрашнего вечера.
Жаксылык ждал у старой мельницы, всматриваясь в темноту. Каждый шорох, каждый порыв ветра казался ему шагами Айсулу. Он был уверен, что она придет, что бросит все ради него. Но время шло, а она не появлялась. Он ждал до глубокой ночи, пока звезды не начали гаснуть в предрассветном небе. Потом дождался первых лучей солнца — но она так и не пришла. Жаксылык не чувствовал ни холода, ни усталости, только печаль в душе. Его мысли метались: Может, ее не выпустили? Может, Алихан что-то узнал? Может, она… просто передумала? Он хотел пойти в город, найти ее, спросить: почему? Но что бы это изменило? Она сделала свой выбор.
Жаксылык вошел в свою комнатушку, и едва дверь заскрипела, как он замер. Алихан. Он сидел за его столом, непринужденно покачивая на пальце серебряное кольцо. Лицо Алихана выглядело спокойным, даже насмешливым.
— Долго ждал? — Алихан поднял взгляд. — Глупо было думать, что она уйдет с тобой.
Жаксылык сжал кулаки. Все в нем кипело, но он молчал.
— Ты же знаешь, что ты никто, — продолжил Алихан, откладывая кольцо. — Жатак. Бедняк, который еле сводит концы с концами. Ты действительно думал, что она бросит все ради тебя?
Жаксылык сделал шаг вперед, но Алихан только усмехнулся.
— Не горячись. Я ведь даже помог тебе. Ты больше не мучаешься вопросами, правда? Теперь ты знаешь, кто ты и где твое место. Ах да… Ты ведь теперь и работы не найдешь. Ни в этом городе, ни в другом. Я об этом позаботился.
Алихан лениво достал из кармана кожаный кошель и бросил его на стол. Монеты глухо звякнули, рассыпавшись по дереву.
— Бери. — Он смерил Жаксылыка взглядом, в котором читалось презрение. — И исчезни из города. Навсегда.
Жаксылык не пошевелился. В комнате повисла тишина. Он смотрел на кошель, словно перед ним лежала не груда серебра, а что-то грязное и омерзительное.
— Что молчишь? — Алихан склонил голову набок. — Эти деньги помогут тебе начать новую жизнь. Где-нибудь подальше отсюда. В степи. Среди таких же, как ты.
Жаксылык стиснул зубы.
— Купец, значит, решил купить меня? — его голос звучал глухо.
Алихан усмехнулся:
— Нет. Я просто избавляюсь от грязи.
Он ждал. Ждал, что Жаксылык схватит деньги, жадно вцепится в этот последний шанс уйти с достоинством. Но Жаксылык не шелохнулся.
— Забери их. — Голос Жаксылыка был тверд.
Алихан помолчал, затем неторопливо подошел к двери.
— Что ж, твой выбор. — Он открыл дверь и оглянулся. — Но помни: этот город больше не для тебя.
Алихан уже сделал шаг за порог, когда услышал голос Жаксылыка. Он остановился, но не обернулся.
— Постой. — Жаксылык вышел за ним следом. — Мне не нужны твои деньги. Помоги с нормальной работой.
Алихан медленно повернул голову, прищурился.
— Работой? — Он насмешливо хмыкнул. — Ты не понял, что ли? Я хочу, чтобы ты исчез. А ты просишь у меня помощи?
Жаксылык сдержал раздражение.
— Ты же можешь это сделать. Тебе проще помочь, чем гонять меня по всему городу.
Алихан задумался. В глазах его сверкнуло что-то недоброе.
— Хорошо. — Его голос звучал размеренно. — Я помогу. Но если я это сделаю, ты забудешь про Айсулу. Навсегда. Ты не появишься рядом с ней, не заговоришь с ней, даже взглядом не задержишься. Ты просто работаешь и живёшь своей жизнью. Договорились? Иначе, в нашем городе на одного жатака станет меньше.
Жаксылык почувствовал, как сжались кулаки.
— Ты ставишь условия?
Алихан ухмыльнулся.
— Конечно. Ты же сам попросил.
Наступила напряжённая тишина. Жаксылык знал, что другого выхода у него нет. Жаксылык сжал зубы, но кивнул.
— Хорошо. Завтра утром я приду.
Алихан довольно, поправил кафтан и, не прощаясь, зашагал прочь.
Жаксылык долго стоял на месте, глядя ему вслед. В груди все клокотало – злость, обида, разочарование. Он не мог поверить, что согласился. Но у него не было выбора. Медленно вернувшись в свою комнату, он сел на узкую кровать и закрыл лицо руками. Это был не тот исход, который он ожидал. Он мечтал уехать с Айсулу, начать новую жизнь, но судьба распорядилась иначе.
Глава III
Жаксылык толкнул тяжелую дверь трактира, и его сразу же окутал густой запах дешевого табака, пряного мяса и кислого пива. В углу кто-то громко смеялся, переговариваясь с приятелями, а за ближайшим столом двое мужчин азартно шлепали картами по столу. Он подошел к стойке и кивнул трактирщику:
— Дай что-нибудь выпить.
Тот, молча, наполнил кружку мутным, горьким пивом и поставил перед ним.
Жаксылык сделал глоток, поморщился, но продолжил пить. Он хотел забыться, прогнать мысли об Айсулу, о том, как легко она его оставила, как её родители предпочли богатого жениха, а не искреннюю любовь.
За соседним столом спорили о ценах на скот, за другим – кто-то негромко пел старую песню. Жаксылык слушал всё это, но ничего не слышал.
— Не грусти, друг, — вдруг рядом раздался знакомый голос.
Он повернул голову и увидел Ермолая. Тот уже сидел за соседним столом, держа в руке кружку.
Ермолай сразу понял, что что-то случилось, когда увидел, как Жаксылык молча, сидит за столом, хмуро глядя в кружку. Он сел рядом, не торопясь говорить, дал другу возможность самому заговорить. Но он молчал.
— Я кажется, понимаю, что случилось, — наконец произнес он, вздохнув. — Ты не первый и не последний, Жаксылык. Но не надо топить себя в алкоголе, джигит. Завтра будет новый день. Мы что-нибудь придумаем.
Жаксылык не ответил, только сделал еще один глоток.
— Если бы я был на твоем месте… — продолжил Ермолай, пристально глядя на него. — Наверное, дал бы этому выскочке в морду или попытался бы доказать ей и ее семье, что я чего-то стою. Но знаешь… иногда надо просто уйти. Принять, что жизнь не всегда складывается так, как хочется.
Жаксылык медленно поставил кружку на стол.
— Уйти? — тихо повторил он. — Просто уйти? Нет, Ермолай. Я не могу.
— И что ты сделаешь? — в голосе Ермолая прозвучала смесь любопытства и беспокойства.
Жаксылык поднял на него твердый взгляд.
— Ничего…ничего я не сделаю. Завтра я просто пойду к Алихану. Теперь я работаю на него.
Ермолай молчал, изучая лицо друга. Жаксылык выглядел обиженным и раздавленным.
—Как на работу к Алихану? — с удивлением спросил Ермолай.
Жаксылык ничего не ответил. Сегодня он просто хотел забыться.
Наутро Жаксылык с трудом открыл глаза. Голова раскалывалась, во рту пересохло, а в комнате стоял затхлый запах перегара. Он не помнил, как оказался в своей комнатушке, но знал, что ночь прошла в трактире, в шуме голосов, в горечи алкоголя и тяжёлых мыслях. Он сел на кровати, схватившись за виски. "Пропади оно всё пропадом…" – пронеслось у него в голове, но тут же вспомнил – сегодня ему нужно было идти к Алихану. Скрипя зубами, он поднялся, ополоснул лицо холодной водой из глиняного кувшина и натянул поношенный кафтан. "Нельзя показываться таким. Надо держаться", – твердо сказал он себе. Выбравшись на улицу, Жаксылык зажмурился от утреннего солнца. Город уже жил своей суетой: лавочники раскладывали товар, разносчики зазывали покупателей, лошади тянули телеги по пыльным улочкам. Собрав волю в кулак, он направился к магазину Мухамеджанова. Жаксылык подошел к магазину, внутри было тихо, лишь шуршание бумаги. Он осторожно вошел в дверь, которая скрипнула на петлях. Продавщица, пожилая женщина лет пятидесяти, подняла взгляд от книги, в которой она что-то записывала, и окинула его взглядом. На лице ее не было никакой особой реакции, только лёгкое недовольство от того, что пришлось прервать свою работу.
— Ты что-то ищешь, парень? — спросила она хриплым голосом, явно не ожидая, что этот молодой человек сюда заглянет.
Жаксылык, несколько смущённый, но решительный, подошёл к стойке.
— Мне нужно поговорить с Алиханом. Он сказал прийти сюда, — ответил он, глядя ей в глаза.
Продавщица долго молчала, как будто оценивая его.
— Пойдем со мной, — коротко сказала она.
Жаксылык немного удивился, но ответил кивком. Продавщица встала с места и подошла к стойке, где висели несколько костюмов и рубашек. Она внимательно осмотрела его и прищурилась, как будто оценивая.
— Ты, парень, в городе не первый день, но одежда... — она немного поджав губы, добавила: — Надо что-то более приличное. Чтобы выглядел, как человек, а не как последний бедняк с улицы. В этой грязной рубахе ты ничего не добьешься. Иди, я подберу тебе что-то подходящее.
Она повела его к ряду одежды, на которых было видно, что они были в хорошем состоянии, хоть и не новые. Продавщица выбрала пару вещей, среди которых была темная рубашка и брюки, подходящие по размеру, и немного более нарядные кожаные сапоги.
— Вот, это тебе должно подойти, — сказала она, передавая ему одежду. — Примерь, чтобы посмотреть, как сидит.
Жаксылык, не раздумывая, принял одежду и пошел в угол, где можно было примерить. Когда он вернулся, продавщица одобрительно кивнула, оценивая, как теперь выглядит молодой казах. Работа в магазине была для Жаксылыка не только возможностью заработать, но и быть в месте, где его не судили по происхождению. Он научился быстро ориентироваться среди товаров, уметь общаться с покупателями и запоминать цены. Его труд не был тяжелым, но требовал внимательности и терпения. Однако, даже, несмотря на новые условия, вечером он всегда ощущал, как напряжение накапливается за день. И вот в трактире, который стал для него своеобразным убежищем, он находил временное облегчение. Каждый вечер после работы, уставший, он посещал трактир, где знакомые лица встречали его с грубыми улыбками или безразличными взглядами. Он не был готов отказываться от привычки выпить, чтобы забыться от мыслей о том, что его жизнь все равно была слишком далека от того, о чем он мечтал. Иногда он сидел за столом, размышляя, как его жизнь так и не стала легкой, даже несмотря на то, что теперь у него была работа и крыша над головой. В трактире звучали разговоры, смех и песни, и как бы не пытался Жаксылык прятаться от реальности, он понимал, что каждый вечер, проводя его здесь, только откладывает момент, когда он вновь столкнется с теми самыми мыслями. Но в какой-то момент, среди этого хаоса, он все-таки чувствовал облегчение. Это было временное облегчение — как и все в его жизни, но оно позволяло ему хотя бы немного отвлечься.
Зима пришла в город с хмурыми днями и ледяными ветрами. Снег покрывал улицы и крыши домов, а воздух был полон холодной свежести, заставляющей людей торопиться по делам. Жизнь Жаксылыка, хоть и стала немного стабильнее, все равно не приносила ему радости. Работа в магазине не была тяжелой, но и не давала того удовлетворения, о котором он мечтал. Вечера в трактире продолжались, а мысли о потерянной любви и о том, что его жизнь стала цепью из однообразных дней, не отпускали. Но в один из этих зимних дней в магазин зашла она — молодая девушка, с ясными глазами и свежим взглядом на мир. Она была не похожа на всех тех, кто заходил в магазин обычно — аристократичные дамы, простые покупательницы, спешащие по своим делам. Девушка была изящной и красивой, с небрежно собранными волосами, мягким взглядом, который мог бы растопить сердце любого. В ее облике было что-то простое, но в то же время загадочное. Жаксылык в тот момент был за прилавком, перебирая товар. Он поднял взгляд, и их глаза встретились. На мгновение все вокруг исчезло, и он почувствовал, как сердце забилось быстрее. Он не знал, кто она, откуда, но в ту секунду что-то внутри его зазвучало — словно все, что он искал, появилось перед ним. Девушка подошла к прилавку, и Жаксылык пытался взять себя в руки, ведь его встреча с ней могла быть всего лишь случайностью. Но, как это часто бывает, случайности порой становятся поворотным моментом.
— Добрый день, — сказала она с улыбкой, и голос ее был мягким, словно весенний дождик. — Мне нужно кое-что для дома.
Жаксылык, все еще слегка растерянный от неожиданной встречи, кивнул и начал помогать ей выбрать товар. Он почувствовал, как его привычная усталость от повседневной жизни немного уходит, а в душе снова появляется то чувство, которое давно исчезло — интерес и надежда.
С каждым днем она заходила все чаще, и Жаксылык начал с нетерпением ждать этих встреч. Каждое утро он просыпался с мыслью о том, что в течение дня снова встретит ее, услышит ее голос, увидит, как она с улыбкой выбирает товары. Даже если она просто приходила купить что-то небольшое, для него это становилось особенным моментом. Со временем разговоры становились все длиннее. Она начинала рассказывать о себе, о своих мыслях и планах, о том, как она приезжала в город с родителями в поисках лучшей жизни. Иногда они смеялись, иногда обсуждали более серьезные темы. Но самое главное, что Жаксылык чувствовал, как в его душе что-то меняется. Его сердце больше не было пустым и холодным, оно стало открываться для новых ощущений и возможностей. Он пытался быть осторожным, не слишком сильно выражая своих чувств, но каждый раз, когда она улыбалась ему или благодарила за помощь, внутри него разгоралось что-то горячее и светлое. Она не подозревала, как сильно он ждал этих моментов. Он понимал, что она была далека от него, что у нее был свой мир, свои заботы и интересы. Но даже это не могло остановить его от того, чтобы чувствовать, как его жизнь наполняется новыми смыслами благодаря этим коротким встречам. Однажды, когда она снова пришла в магазин, Жаксылык не смог удержаться. В голове его закрутились мысли, и в тот момент он принял решение. Он не хотел больше быть просто наблюдателем издалека. Он хотел знать больше, быть рядом, пусть хотя бы на мгновение. Когда она снова подошла к прилавку, Жаксылык, не в силах больше сдерживаться, решился на шаг, который давно планировал. Он собрался с мыслями и, улыбнувшись, тихо, но уверенно сказал:
— Может, прогуляемся сегодня вечером? В городе так красиво, особенно когда снег ложится на землю, а огоньки начинают светиться.
Она подняла взгляд и, немного удивленно, но с интересом посмотрела на него. В ее глазах не было отказа, только мягкое удивление.
— Прогулка…? — повторила она, словно проверяя, что это не просто случайные слова. — А ты уверен, что мне стоит с тобой гулять?
Жаксылык немного смутился, но сразу добавил, чтобы не оставить сомнений:
— Конечно, если ты не против. Просто мне нравится, как город выглядит зимой. Я подумал, может, было бы интересно прогуляться вместе. Если ты не занята?
Он старался не торопить события, давая ей время на размышления. Все его слова звучали спокойно, даже если внутри он чувствовал, как сердце учащенно бьется.
Она задумалась на несколько секунд, а затем с легкой улыбкой ответила:
— Хорошо, давай. Почему бы и нет? Я тоже люблю зимние вечера. Когда?
— Завтра, после работы? — предложил Жаксылык.
Она кивнула, и в этот момент Жаксылык почувствовал, как его сердце наполнилось радостью и волнением одновременно. Он знал, что это был первый шаг, и был готов увидеть, как сложится этот новый, неожиданный путь.
С тех пор Жаксылык и Сандугаш стали проводить вместе все больше времени. Они гуляли по вечерним улицам, разговаривали о жизни, делились воспоминаниями. Сандугаш была легкой в общении, с ней было просто и спокойно, а ее добрые, искренние глаза заставляли Жаксылыка забывать о прошлом. Он ловил себя на мысли, что с нетерпением ждет их встреч, что его мысли связаны с ней.
В один из вечеров, когда Жаксылык и девушка прогуливались по улицам города, наслаждаясь тихой зимней атмосферой, на углу улицы они встретили Алихана. Он шел с несколькими друзьями, обсуждая что-то с ними с таким видом, будто был занят важным делом. Когда его глаза встретились с глазами Жаксылыка, он замер на мгновение, а затем его лицо стало чуть более холодным.
— Ну, что мы здесь имеем? — произнес Алихан с усмешкой, останавливаясь перед ними. Его взгляд скользнул по девушке, затем вернулся к Жаксылыку. — Жаксылык, я вижу, ты нашел себе компанию.
Жаксылык почувствовал, как его грудь сжалась. Он понимал, что Алихан снова пытается его унизить, испытать, вывести из себя. Но в этот раз Жаксылык был спокойным. Он не собирался показывать свои слабости.
— Я не спрашиваю твоего мнения, Алихан, — ответил он, стараясь говорить спокойно. — Мы просто прогуливаемся. И тебе лучше не вмешиваться.
Алихан смотрел на него с вызовом, а затем посмотрел на девушку, которая в этот момент слегка отстранилась, чувствуя неловкость.
— Что ж, если вы решите продолжить прогулку, я не буду мешать, — сказал Алихан с холодной улыбкой, но его слова явно не были искренними.
С этими словами он с друзьями продолжил свой путь, оставив после себя ощущение напряженности в воздухе. Жаксылык глубоко вздохнул и повернулся к девушке. Она выглядела немного смущенной, но его взгляд был решительным.
— Не обращай внимания на его слова, — сказал он мягко. — Это просто... просто человек, который привык унижать других. Но это не имеет значения.
Она улыбнулась ему в ответ, и они продолжили прогулку.
Утром на работе продавщица заговорила о вчерашней встрече с Алиханом. Жаксылык застыл на мгновение, он не ожидал, что она будет так откровенно обсуждать это. Он подумал о том, как Алихан пытался его спровоцировать, но не хотел показывать слабость. Но теперь, услышав предостережение продавщицы, он почувствовал, что ситуация могла быть гораздо серьезнее, чем он думал.
— Он заходил утром? — спросил Жаксылык, пытаясь сохранить спокойствие.
Продавщица кивнула и продолжила:
— Да, он спрашивал, как ты работаешь, справляешься ли с работой. Я ему ответила, что ты хороший работник, и у нас все в порядке. Но мне не нравится, как он ведет себя. Он всегда ищет возможности для манипуляций, и ты, Жаксылык, будь осторожен с ним. Он может сыграть на твоих слабых местах, если захочет. В этом городе у него много влияния.
Жаксылык знал, что продавщица была права. Алихан, с его высокомерным поведением и связями в городе, мог использовать их против него, если решит. Но в то же время, Жаксылык не собирался позволить себе жить под постоянным давлением.
— Спасибо за предупреждение, — сказал он, немного задумавшись. — Я буду осторожен. Но мне нужно продолжать работать. Продавщица кивнула, и они продолжили свой рабочий день. Но в голове Жаксылыка все чаще всплывали мысли о том, как ему справиться с Алиханом и избежать попадания в его ловушку.
Свидания с Сандугаш проходили удивительно, с каждым разом Жаксылык чувствовал, как его тянет к ней. Когда она тепло улыбалась, и это приносило какое-то необыкновенное спокойствие. Они гуляли по улицам города, общаясь о самых простых вещах — о жизни, о том, как давно не видели родные места, как тяжело начиналась жизнь в городе. Сандугаш была искренней, умной, и её слова как будто помогали Жаксылыку забыть обо всех тревогах, которые его преследовали.
Когда они остановились возле небольшой скамейки в парке, Сандугаш сказала:
— Знаешь, мне нравится, как ты смотришь на мир. Ты не похож на многих здесь.
Эти слова как будто были для него подтверждением, что, несмотря на тяжёлые испытания, он не потерял свою индивидуальность. Он начал ощущать связь с ней, как будто они оба шли по одному пути, пусть и каждый из разных миров. Что касается Сандугаш, то она была невероятно привлекательной в своей скромности и уверенности. Простой, но изысканный взгляд, её мягкий голос и способность быть настоящей в любых ситуациях очаровывали Жаксылыка. Сандугаш оставила в его сердце особенное место.
На одной из их встреч, когда они в очередной раз гуляли по вечернему городу, Сандугаш вдруг остановилась и посмотрела на Жаксылыка с легкой улыбкой.
— Жаксылык, я хочу, чтобы ты познакомился с моими родителями, — сказала она, внимательно следя за его реакцией.
Жаксылык удивленно посмотрел на нее. Он не ожидал такого предложения, но в глубине души понимал, что этот момент когда-нибудь наступит.
— Ты уверена? — спросил он, стараясь скрыть волнение.
— Да, — кивнула Сандугаш. — Мы часто проводим время вместе, и я хочу, чтобы ты встретился с моей семьей. Я думаю, тебе понравится мой отец. Он строгий, но справедливый. А мама… она очень добрая. Жаксылык задумался. Он не знал, чего ожидать, но не хотел отступать. Сандугаш, заметив его легкое беспокойство, мягко улыбнулась и взяла его за руку.
— Не переживай, — сказала она успокаивающим тоном. — Это будет просто встреча, чтобы ты знал моих родителей. Они не такие строгие, как тебе может показаться.
— Хорошо, — наконец сказал он, улыбнувшись. — Когда?
— В воскресенье. Ты ведь свободен?
— Для тебя — всегда, — с искренностью ответил он.
Сандугаш засмеялась, и на мгновение ему показалось, что в ее глазах мелькнуло что-то большее, чем просто дружеская симпатия. Жаксылык, несмотря на уверенность в своих чувствах, почувствовал легкое беспокойство, когда она предложила познакомиться с родителями. Он не был готов к этому шагу, но понимал, что это важная часть, если он хочет продолжить отношения и строить будущее с Сандугаш. Он знал, что знакомство с родителями — это всегда значимый шаг, особенно для казахов, где уважение к традициям и семье играет большую роль. Родители Сандугаш были для неё опорой, и если он собирался стать частью её жизни, ему нужно было заслужить их доверие и уважение. Это было важно для неё, и он был готов сделать всё, чтобы завоевать их одобрение.
—А где твои родители? — неожиданно спросила Сандугаш. Слово «родители» заставило Жаксылыка замереть. В его голове мгновенно возникли воспоминания о родных, о своём ауле, о том, как он уехал из дома, оставив всё позади в поисках лучшей жизни. Он не знал, как рассказать Сандугаш, почему он не поддерживал связь с ними, почему не вернулся, не написал. Тот момент, когда он уехал в город, и решение не возвращаться — оно всё было связано с его гордостью и страхом не оправдать ожидания. И вот теперь, когда всё вроде наладилось в его жизни, когда он нашёл любовь, он должен был столкнуться с тем, чего избегал так долго. Он молчал, пытаясь подобрать слова, но не находил их. Внутри все мысли путались, как снег, который только что выпал, заполняя пустые пространства его сердца.
Сандугаш заметила его замешательство и тихо спросила: — Ты ведь не обиделся, правда? Мы можем сначала познакомиться с твоими родителями, а потом с моими?
Жаксылык покачал головой, пытаясь вернуться к реальности. Он не мог позволить себе врать, особенно ей. — Нет, я не обиделся, просто... — Он остановился, заглотил ком в горле, и продолжил: — Я не видел их уже давно. Не знаю, как они отреагируют. Это не так просто для меня.
Сандугаш внимательно смотрела на него, не спешила что-то говорить. Её лицо отражало понимание, но в её глазах всё равно оставалось сомнение. Жаксылык вздохнул и, стараясь собрать все силы, сказал: — Я не знаю, что они скажут. Я давно не писал им. Но я должен это сделать. Я не могу больше скрывать свою жизнь. Может быть, мне нужно вернуться и попросить прощения. Сандугаш взяла его за руку, её пальцы крепко сжались. В его сердце поселился тягостный страх. Он не знал, как обстоят дела в его родном ауле, но очень надеялся, что его родные живы и здоровы, учитывая то время, которое прошло с его отъезда. 
Сандугаш, заметив, как его лицо меняется, спросила: — Ты переживаешь, не так ли? Не знаешь, что с ними?
Он кивнул, не в силах скрыть свои чувства. — Да... Я не знаю, живы ли они. Я не писал, не знаю, что там произошло за все это время.
Сандугаш посмотрела на него с глубоким сочувствием, её глаза наполнились мягким светом. Он проводил ее до дома и пошел к Ермолаю за советом.
Ермолай выслушал Жаксылыка с серьёзным выражением на лице. Он прекрасно знал, как тяжело Жаксылыку даются решения. Брак с девушкой из города, особенно если родители её — люди более обеспеченные, всегда был вопросом статуса и материальных возможностей.
— Друг, ты в сложной ситуации, но не всё так плохо, как кажется, — сказал он после небольшой паузы. — Ты хочешь жениться на Сандугаш, и это правильно. Нужно быть честным с ней. Обмануть нельзя. Тем более если она тебе важна. Ты ведь сам знаешь: честность — это единственный путь.
Жаксылык кивнул. Он знал, что скрывать свою бедность от Сандугаш и её родителей будет большой ошибкой, но боялся, что правда может оттолкнуть её. — Я не думаю, что её родители примут меня, — признался он. — У меня нет ничего, кроме работы в магазине и небольшой комнаты. И как я вообще могу просить её руки, если я даже не могу предложить ей нормальную жизнь?
Ермолай посмотрел на него, а потом тяжело вздохнул.
—Ты не должен забывать, что ты тоже человек с достоинством. Если она тебя действительно любит, она не будет судить только по деньгам. Но это не значит, что нужно оставлять всё как есть. У тебя есть сила воли и ты можешь добиться большего. Работай упорнее, с каждым днем улучшай свою жизнь, и когда ты будешь готов, расскажи ей правду. А родители её... ну, что ж, тут уж тебе придётся проявить смелость.
Жаксылык задумался, он понимал, что нужно быть честным и с Сандугаш, и с её родителями, но ему было страшно потерять её. Ермолай продолжал:
— Брак — это не только дом, не только материальное положение. Это совместная жизнь, помощь друг другу.
Ермолай, как всегда, подал ему мудрый совет.
— Спасибо, дорогой, — сказал он, улыбаясь с благодарностью. — Ты прав. Я должен быть честным и с собой, и с ней. Всё остальное — это уже мелочи.
Жаксылык, хоть и чувствовал внутреннее напряжение, решил отложить поездку в родной аул. Он знал, что предстоит сложный разговор, и не был готов сразу же столкнуться с этим. Зима в городе была суровой, и мысль о долгом пути в холод не добавляла ему уверенности.
— Мы подождём весны, — сказал он Сандугаш, когда она снова заговорила о знакомстве с его родителями. — Сейчас не самое подходящее время для поездки. Зима ещё не закончилась, а дорога будет тяжёлой. Лучше дождаться, когда потеплеет, чтобы путешествие было проще.
Сандугаш кивнула, но её глаза выдавали сомнение. Она явно не могла понять, почему он не спешит познакомить её с родителями. Жаксылык почувствовал её беспокойство, но был твёрд в своём решении.
— Поверь, я всё сделаю, как положено, — продолжил он. — Просто давай подождём немного, чтобы не рисковать в дороге. Это важный шаг, и нужно, чтобы всё было правильно.
Сандугаш молчала, но он видел, что в её взгляде оставался след сомнения. Он знал, что ей хотелось бы побыстрее узнать его семью, особенно если их отношения становились всё более серьёзными. Но Жаксылык сам не был уверен, что готов показывать ей свою семью в таком состоянии, как оно было. Не знал, как будет воспринята его бедность.
Он надеялся, что весной, когда всё расцветёт, и он сможет встретить её с уверенностью, не только в своих силах, но и в возможности предложить ей более стабильную жизнь.
За день до встречи с её родителями Сандугаш пришла в магазин к Жаксылыку. Они уже привыкли к таким коротким встречам среди рабочего дня — она заходила за покупками, а он находил минуту-другую, чтобы перекинуться с ней парой фраз, пока не пришли новые посетители.
— Завтра всё в силе? — улыбаясь, спросила она, опираясь на прилавок.
— Конечно, — уверенно ответил Жаксылык. — Я готов.
В этот момент дверь магазина тихо приоткрылась, и внутрь вошла Айсулу.
Мир вокруг словно замер. Все мысли Жаксылыка устремились к ней. Он не ожидал увидеть её здесь, в этом магазине, после всего, что произошло. Айсулу выглядела так же, как и прежде — красиво, с загадочной грустью в глазах. Но теперь её взгляд был холодным, отстранённым. Он почувствовал, как сердце забилось быстрее, будто он снова вернулся в то время, когда пытался завоевать её внимание. Сандугаш повернулась, заметив, как изменилось лицо Жаксылыка, но ничего не сказала. Айсулу остановилась перед прилавком, бросила короткий взгляд на Сандугаш, а потом, глядя прямо на Жаксылыка, тихо произнесла:
— Ты здесь... Не думала, что встречу тебя в таком месте.
Жаксылык не сразу нашёлся с ответом. Слова застряли в горле. — Да, работаю здесь, — наконец выдохнул он. — А ты? Как ты здесь оказалась?
Айсулу отвела взгляд, и устало вздохнула. — Мне нужно было кое-что купить, — сказала она, избегая продолжать разговор. А потом добавила, чуть тише: — Мне очень жаль, что так всё получилось... С твоим предложением... Я была не права.
Жаксылык почувствовал, как в груди сжалось что-то тяжёлое: — Почему ты тогда не пришла?
Айсулу молчала, а затем тихо произнесла: — Родители... Они не согласились. Алихан был прав, он всё сделал так, как хотел. Он сказал, что ты для меня не подходишь. И я... я послушала их.
Холод пробежал по телу Жаксылыка. Айсулу сделала шаг к выходу, но перед тем как уйти, обернулась:
— Я никогда не забуду тебя.  Но сейчас я должна идти своим путём. Прощай, Жаксылык. Она исчезла в шумной улице.
Сандугаш молчала, наблюдая за выражением лица Жаксылыка. Она не спрашивала, кто она.
— Всё в порядке? — наконец спросила она мягко.
Жаксылык вздохнул, посмотрел на неё и слабо улыбнулся: — Да. Завтра в силе.
Сандугаш всё поняла, но не подала виду. Она лишь кивнула, сделала вид, что ничего не произошло, и спокойно попрощалась. Жаксылык быстро проводил её до двери, но чувствовал, что между ними повисло какое-то невидимое напряжение. Он не знал, что сказать, но молчание тоже казалось неправильным.
— Завтра увидимся, — сказал он, стараясь говорить ровно.
Сандугаш взглянула на него, её глаза были спокойны, но в них читалось что-то большее, чем просто ожидание завтрашнего дня.
— Да, до завтра, — ответила она, выходя из магазина.
Когда дверь за ней закрылась, Жаксылык провёл ладонью по лицу и выдохнул. Внутри него боролись чувства, но он знал одно — прошлого не вернуть, но он сильно этого хотел. Жаксылык, едва сдерживая эмоции, быстро отпросился с работы, почувствовав, как внутри всё кипит. Он не знал, зачем ему это, но чувствовал, что нужно куда-то пойти, нужно что-то сделать. Он знал только одно: если он останется в магазине, то не сможет успокоиться. Мысли о Айсулу не давали ему покоя, и, несмотря на её слова, он понимал, что ещё не готов отпустить её. Он поспешно направился в трактир — место, где часто забывались тревоги.
Зайдя в тёмный и шумный трактир, Жаксылык почувствовал, как на него обрушивается привычная атмосфера. Дым от сигарет, пьяные разговоры, знакомые лица, играющие в карты, — всё это казалось одновременно отталкивающим и успокаивающим. Он подошёл к стойке, заказал выпивку и сел за один из столов. В этот момент все окружающие его люди казались ему чем-то далёким, чуждым. Он был один в своих мыслях, и, несмотря на шум вокруг, он не мог перестать думать о Айсулу. Выпив, он почувствовал лёгкое головокружение, но в голове было пусто. Он не знал, что ему делать дальше, не знал, как вернуться к нормальной жизни, не знал, как выйти из этого состояния. Он достал из кармана старый платок, который когда-то подарила ему Айсулу, и сжал его в руках. Напоминание о прошлом, о той жизни, которую он строил в своём сердце, напомнило ему, что он всё ещё не смог отпустить её. Жаксылык сидел в трактире, в глубоком раздумье, поглощённый воспоминаниями. В его голове не было решений, не было плана действий, только пустота и боль, которую он не знал, как выразить. Так, под грохот пьяных разговоров и звуки карт, он сидел и пытался разобраться в том, что случилось с ним и Айсулу, и куда ему идти дальше. Жаксылык сидел за столом, уставившись в стакан, его голова кружилась от выпивки. Мысли метались, как дикие звери в клетке. Он ощущал тяжесть в груди, словно его душу сжимали. Он понимал, что потерял Айсулу, что не боролся за неё, когда это было нужно. Вместо того, чтобы встать и бороться, он избрал путь без борьбы: работу, деньги, комфорт, стабильность. И вот теперь, когда он готовился к свадьбе с Сандугаш, он чувствовал, как в его сердце всё темнеет от осознания. Он продал Айсулу. Сдал её Алихану, потому что не осмелился идти до конца. Когда пришёл момент делать выбор — выбрать свою любовь, свою женщину, свою жизнь с ней, он предпочёл не сражаться. Он выбрал безопасность, даже если она означала компромисс. И теперь он стоял на пороге нового шага — свадьбы с другой женщиной, в тот момент как его сердце продолжало тосковать по той, которая осталась позади. "Что же я натворил?" — думал он. В памяти всплывал тот момент, когда он предложил сбежать с Айсулу, но она не пришла. Сколько раз он мог бы бороться, но сдался. Всё ради того, чтобы не создавать себе проблем. А теперь, когда его жизнь вновь оказалась на перепутье, он чувствовал себя предателем.
Заглядывая в своё отражение в стакане, он видел в нём чужого человека, того, кто отказался от своих собственных мечтаний ради чего-то, что казалось проще, безопаснее. Но внутри него всё кричало, что он ошибся. Он не мог больше скрывать от себя того, что его поступок был предательством. Он продал любовь ради удобства. И теперь, когда все вокруг было устроено, когда его жизнь казалась устроенной, он почувствовал, как его внутренний мир рушится. Он много пил в тот день. Не для того, чтобы забыться, а для того, чтобы хотя бы на мгновение не чувствовать этой боли. Болезненной осознанности того, что он потерял всё, что когда-то было для него важным и не боролся до конца.
Жаксылык проснулся с тяжёлой головой и с единственной мыслью: вечером ему предстояло знакомство с родителями Сандугаш. Но он не хотел этого. Он лежал, глядя в потолок, и чувствовал, как что-то внутри него сопротивляется. Он знал, что Сандугаш добрая, искренняя, что с ней рядом легко, но… Айсулу. Мысль о ней снова сжала сердце. Он пытался убедить себя, что всё в прошлом, что Айсулу сделала свой выбор, но осознание правды било по нему безжалостно — он всё ещё любил её. Жаксылык тяжело вздохнул, понимая, что разрывается между двумя женщинами. Одной, которая смотрела на него с надеждой, и другой, которая навсегда осталась в его сердце. Глаза жгло от яркого света, а в голове всё было будто в тумане. Он не мог вспомнить, как долго сидел в трактире, что именно говорил, но ощущение пустоты внутри было невыносимым. Он долго лежал в постели, с трудом поднимался, проклинал себя за то, что не взял себя в руки. На работе его уже давно ждали, но в этот момент ему не хотелось видеть никого. Он чувствовал, как его жизнь постепенно уходит в сторону, как его выборы становятся лишь следствием чужих решений. Вдруг ему вспомнилось, что он ещё не рассказал Сандугаш ничего о своих сомнениях, о том, как он разрывается между ней и Айсулу.
"Что я буду делать?" — он задавался этим вопросом, пока его тело не заставило его встать. Он знал, что не пойдет на работу, знал, что не пойдет к Сандугаш знакомиться с родителями, сегодня он не сможет скрыть свой внутренний разлад. Бездумно надев свои старые штаны, он снова направился в трактир.
С каждым шагом его сердце ощущало всё больше тяжести. Он не знал, что будет делать, но в этом месте, среди старых знакомых и шумных разговоров, ему было легче. В трактире он мог спрятаться от реальности, хотя бы на короткое время. Когда дверь трактира закрылась за ним, он почувствовал, как его затягивает атмосфера. Здесь его никто не судил, здесь было место, где он мог просто быть, пусть и в своей горькой безысходности. Жаксылык провел в трактире, выпивая почти целый день. Горечь и пустота не отпускали его, и каждый новый глоток лишь на время заглушал тяжёлые мысли. Он знал, что должен был быть сейчас в другом месте — готовиться к встрече с родителями Сандугаш, но ноги не шли, а сердце не соглашалось. Ближе к вечеру дверь трактира распахнулась, и внутрь вошёл Алихан. Он выглядел так же безупречно, как всегда — дорогой кафтан, ухоженные руки, уверенный взгляд. Жаксылык сразу его заметил, но не сделал попытки скрыться. Наоборот, в его груди разгорелось что-то тёмное, и он сжал кулаки, чувствуя, как алкоголь разжигает в нём злость. Он быстро оглядел трактир, его глаза скользнули по столам и остановились на Жаксылыке. Увидев его, он без лишних слов направился к нему, не обращая внимания на шум и разговоры вокруг. Жаксылык не знал, чего ожидать от этой встречи. Жаксылык сидел, уставившись в пустую кружку, перед ним стояла опрокинутая бутылка. В воздухе пахло разлитым вином и разочарованием.
— Почему не на работе? — голос Алихана прозвучал резко, как удар хлыста.
Жаксылык попытался подняться, но ноги едва слушались, а голова закружилась так, что он снова плюхнулся на лавку. Он махнул рукой, словно отгоняя назойливую муху, но Алихан не собирался уходить.
— Ты ведь должен был работать. А потом идти знакомиться с родителями Сандугаш. Она уже два раза приходила в магазин, а тебя там не было. Ты хоть понимаешь, что она волнуется? Зачем мучаешь ее?
Жаксылык хмуро покосился на него, но ответить не успел — Алихан сел напротив и продолжил:
— Думаешь, можешь вот так всё оставить? Уйти от Сандугаш и думать, что всё будет нормально? — его голос был ровным, но в нём чувствовалась жёсткость. Каждое слово било точно в цель. — Ты ведь её любил. Или тебе снова нужна Айсулу?
Имя Айсулу вспыхнуло, как искра в сухой траве. Жаксылык вздрогнул, крепко сжал кружку в руке, но молчал.
— Просто сбежал сюда, как трус.
Жаксылык резко поднял голову, в глазах сверкнул гнев. Он хотел что-то сказать, но вместо этого лишь сжал кулаки. Он не знал, что было хуже — то, что Алихан говорил правду, или то, что он не мог ему возразить.
— Ты думаешь, что можешь быть кем-то большим? — продолжал Алихан. — Ты — жатак, и твое место всегда будет на задворках. Ты не можешь быть равным мне или тем, кто действительно имеет власть в этом городе.
Жаксылык, несмотря на пьяное состояние, почувствовал, как его сердце сжалось от этих слов. Он понимал, что ему не было прощения в глазах Алихана. И в тот момент он, может быть, впервые по-настоящему ощутил, что весь его путь, вся его жизнь была изначально обречена. Он был просто никем в этом мире, и ничто не могло изменить его судьбу.
— Ты прав, — тихо сказал Жаксылык, и его голос был полон горечи. — Я был глупым, думал, что могу что-то изменить. Но у меня ничего нет. Я никто, я жатак, я слабак.
Алихан ухмыльнулся, его глаза сверкнули, как если бы он только что поймал в ловушку беззащитного зверя.
— Теперь ты понял, — сказал он с довольной улыбкой. — Запомни, для таких, как ты, нет места в этом мире. Ты никому не нужен, Жаксылык.
Жаксылык молчал. Ему не оставалось ничего, кроме как принять эту жестокую правду.
— Мой тебе совет, не ломай этой девочке судьбу. Отпусти её. Эти слова Алихана прозвучали как удар молнии, пронзив сердце Жаксылыка. Он замер, чувствуя, как в груди нарастает глухая боль. Алихан не отводил взгляда, словно ожидал ответа. Жаксылык понимал — это не просто совет, это последнее предупреждение. Он всегда знал, что Алихан умеет манипулировать людьми и добиваться своего. Но сейчас дело было не в этом. Впервые за долгое время он увидел правду без прикрас. Всё было просто: он потерял Айсулу, и теперь потерял и Сандугаш.
Жаксылык пытался совладать с нахлынувшими эмоциями. Он хотел возразить, бросить вызов, но слова застряли в горле. Потому что где-то в глубине души он понимал — Алихан прав.
Жаксылык молчал, пытаясь осознать свои чувства. Он знал, что, возможно, сделал неправильно, выбрав путь, который принес ему разочарования и сломанные мечты. Он думал о Сандугаш, о том, что обещал ей, о том, что все это могло быть по-другому, если бы он не поддался своим слабостям.
— Ты прав, — наконец, сказал Жаксылык. — Я не буду мешать ей.
Алихан, удовлетворенно улыбнувшись, повернулся к двери. — Умница, — сказал он с ироничным тоном. — Только не забывай — ты всегда был и останешься на своем месте.
Жаксылык остался один в трактире. Жаксылык молчал, глядя в пустой стакан. Алихан ушёл, оставив его одного с мыслями, которые грызли изнутри. Сандугаш… Её образ теперь не его, но не как раньше — не как тёплая надежда, а как боль, от которой не скрыться. Он видел её взгляд, полный ожидания, когда она предлагала познакомиться с родителями. Видел, как она приходила в магазин, пытаясь найти его, растерянная, но всё ещё надеющаяся. А он? Он был здесь, в трактире, погрязший в собственных сомнениях и страхах, вместо того чтобы быть рядом с ней. Стыд сдавил грудь, как железный обруч. Он причинил ей боль, той, кто была добра к нему, кто, возможно, искренне его любила. Теперь она казалась ему недосягаемой, далёкой, как звезда, которая светит, но к которой не дотянуться. Он осознавал, как много потерял. Но ещё сильнее его терзало другое — он ничего не сделал, чтобы удержать это. Ничего, чтобы не потерять. Он лишь плыл по течению, позволял судьбе решать за него. А может, Алихан был прав? Может, он просто не заслуживал её? Он не знал, что будет делать дальше, но понял, что ему нужно отпустить все. Жаксылык оказался в безвыходной ситуации. Без работы и средств на жизнь, он оказался на улице, один и потерян. Комната, которая когда-то казалась его временным убежищем, теперь была недоступна. С каждым днем становилось все труднее скрывать свою бедность и отчаяние. Даже в трактире, где раньше он мог выпить, чтобы забыться, больше не принимали. Никто не хотел иметь дело с ним. Все, что он мог делать, — это бродить по улицам города, не зная, куда идти и что делать.
В такие моменты, когда холодный ветер прорезал его одежду и заставлял его тело дрожать, Жаксылык задавал себе вопросы: что он мог бы сделать иначе? Почему он поддался своей слабости и не смог удержать то, что имел? Почему не боролся за свою любовь и за то, что могло стать его будущим? Прошлая жизнь, полная надежд, теперь казалась далеким миражом, который вот-вот исчезнет. Жаксылык понимал, что единственный способ вернуться — это начать заново. Но как? С чего?
Зима была особенно жестокой в этом году. Холод пронизывал до костей, и Жаксылык чувствовал его с каждой минутой. Собаки на улице выли в темноте, а в сарае, где он находил приют, пахло навозом и сеном. Вместе со скотиной — коровами и овцами, он проводил ночи, завернувшись в старый дранный шапан, который едва ли защищал от холода. Он слышал, как в сарае скрипят деревянные балки, и чувствовал, как земля под ним замерзала. Тоска по дому, по родителям, по всем тем, кого он потерял, разъедала его душу. И вот тут, среди зимнего холода, ночуя в этом ужасном месте, Жаксылык чувствовал, как его гордость все больше тает. Ему было стыдно идти к Ермолаю, хотя тот всегда помогал ему. Он не мог признаться своему другу в том, что его жизнь пошла под откос. В этот момент стыд переполнял его: он чувствовал, что оказался на дне, и не знал, как выбраться.
В такие ночи ему хотелось просто исчезнуть, чтобы не чувствовать этого бремени — бремени неудач, упущенных шансов и неспособности изменить свою судьбу.
Он сидел в темном углу сарая, обхватив колени руками, и повторял эти слова снова и снова, как заклинание, которое должно было ему помочь справиться с болью, с осознанием того, что он сам выбрал этот путь. Жаксылык знал, что не может винить других. Он сам принял решение остаться в городе, искать работу, но не бороться за Айсулу. Он сам выбрал уехать и не вернуться домой. И теперь, когда он потерял все, когда оказался на дне, эти слова звучали как обвинение самому себе. "Я слабак. Я жатак," — произносил он их с такой яростью, что казалось, сам себе хотел доказать, что все еще способен на что-то. Но эти слова не давали ему силы. Напротив, они становились еще одной тяжестью на плечах, еще одним доказательством того, что он не справился с жизнью.
Зимой холод был особенно жесток, а город наполнился множеством людей, все пытающиеся найти хоть какую-то работу, чтобы выжить. В такие дни Жаксылык подолгу бродил по улицам, пытаясь найти хоть кого-то, кто мог бы дать ему работу или хотя бы немного еды. Он не стеснялся просить, хотя и понимал, что его положение не лучше, чем у большинства других. Весь его мир сводился к поиску еды и крошечных возможностей, которые он мог бы использовать, чтобы выжить. Когда Жаксылык подходил к прохожим, его взгляд был полон усталости и отчаяния. Некоторые помогали, давая ему несколько монет или кусок хлеба, но многие просто обходили его стороной, не замечая его просьбы. Он чувствовал себя лишним, никому не нужным, но продолжал просить. В этом городе не было места для таких, как он. Иногда он садился у подворотни, закрывая лицо руками, чтобы скрыть слезы. Как ему было стыдно! Но и гордость, и внутренний стыд постепенно стирались. Он был готов сделать все, лишь бы не замерзнуть и не умереть от голода. Жизнь превратилась в борьбу за выживание, в постоянное преодоление самого себя. В один из таких холодных дней, когда силы уже окончательно покинули его, Жаксылык не смог удержаться от усталости. Он брел по улице, чувствуя, как каждый шаг дается все тяжелее. Все вокруг было покрыто инеем, а его пальцы и ноги начали одеревенеть от холода. Глаза слипались от бессонных ночей и беспокойных дум. Не найдя никакой укромной уголка для отдыха, он просто сел на камень у дороги, завернувшись в свою потрепанную одежду. Он попытался собраться с силами и продолжить путь, но тело оказалось слишком ослабленным. Руки и ноги не слушались, и, не в силах больше бороться с усталостью, Жаксылык поддался. Он закрыл глаза, чувствуя, как он медленно погружается в темный сон. Холод становился не таким острым, и лишь чувство отчаяния не отпускало его. Прохожие, не замечая его, продолжали свои дела, а он сидел в своей внутренней тишине, покидаемый остатками сил. Время теряло всякий смысл, пока его сознание поглощала тень сна. Он не знал, сколько времени прошло. Было ли это несколько минут или несколько часов — он не чувствовал разницы. Возможно, он уже не ждал ничего, кроме того, чтобы просто исчезнуть в этом сне. Во сне Жаксылык оказался в своем родном ауле, но это был не тот аул, каким он его помнил. Он словно вернулся в далекое детство, когда жизнь была проще, а в воздухе ощущалась особая теплота и родная забота. Он шел по знакомым тропинкам, мимо старых, но таких родных мест, среди которых не было ни боли, ни тревог. Вдруг, перед ним возникла его мама. Она стояла в самом центре аула, под теплым солнцем, с улыбкой, которую он так давно не видел. Ее лицо было спокойным, почти светящимся, а глаза — полные любви и нежности. Она протянула к нему руки, как тогда, когда он был маленьким, и всегда стремился попасть в эти объятия, ощущать безопасность и тепло материнской любви. «Жаксылык, сынок, вернись домой», — услышал он ее голос, полный любви и беспокойства. «Не забывай, кто ты. Не забывай, откуда ты пришел. Ты не один, ты всегда был частью нас». Она шагнула к нему, и он почувствовал, как воздух вокруг становится теплее, а его сердце наполняется такой силой и надеждой, какой он давно не испытывал. Он хотел броситься в ее объятия, почувствовать этот родной уют, вернуться к своим корням.
Но что-то мешало ему. Он остановился, чувствуя, как внутренняя борьба затмевала его сознание. Он знал, что не может вернуться в тот мир, где все было так просто. Он знал, что за ним осталась тяжелая жизнь, которую он сам выбрал. Он пытался двигаться, но шаги становились все тяжелее.
«Мама… я…» — попытался он сказать, но слова словно застряли в горле.
Она лишь мягко смотрела на него, не требуя объяснений, и с каждым шагом, который он делал, она отдалялась, пока не исчезла совсем, как тающая дымка. И в этом исчезновении он почувствовал, как теряет часть себя, теряет ту часть жизни, что была для него единственной истинной ценностью. Жаксылык проснулся. Его глаза открылись, но мир вокруг остался чуждым и холодным. Он снова оказался на улице, среди зимней стужи, в одиночестве. Жаксылык сидел, обхватив голову руками, и слезы безжалостно катились по щекам. Он не мог остановиться. В этих слезах были все его боли, все те обиды и утраты, которые он накопил за годы, скрытые под слоем пустых мечтаний и обманчивых надежд. Он заплакал, как никогда раньше, чувствуя, что не только теряет связь с родным аулом, но и с самим собой. В его сердце бушевала буря из стыда, разочарования и сожалений. Он был один в этом мире, и каждый его шаг, каждое решение, которое он принял, в конце концов привели его сюда — на эту ледяную землю, в пустое и беспомощное состояние. Где-то глубоко внутри он понимал, что потерял не только уважение к себе, но и свою настоящую жизнь, ту, что он мог бы построить. Жаксылык не знал, сколько времени прошло. Он сидел, уткнувшись лицом в ладони, и чувствовал, как его плечи сотрясаются от тихих рыданий. Слёзы не прекращались. Это было как очищение, как возможность отпустить всё то, что его держало. Возможно, это был первый шаг к прощению — прощению себя, прощению того Жаксылыка, который пытался быть кем-то другим, кем не был, потому что он боялся остаться самим собой. Он вздохнул, выпрямился и медленно поднял голову. Перед ним стоял Ермолай. Его старый друг смотрел на него с привычной хмуростью, но в глазах читалось не осуждение, а тихое, едва заметное беспокойство.
— Жаксылык! — воскликнул Ермолай, подходя ближе и присаживаясь на корточки перед ним. — Что с тобой, друг? Почему ты здесь?
Жаксылык не мог произнести ни слова, его голос был сдавлен слезами. Он лишь вздохнул, потирая глаза, как будто пытался скрыть свою слабость от того, кто всегда был рядом. Ермолай молча протянул руку, помогая ему встать.
— Давай, — сказал он, — ты не один. Пойдем, я тебя вытащу отсюда. Вставай, дружище, — сказал Ермолай, тяжело вздохнув. — Ты и так уже слишком долго в этом болоте. Пора выбираться.
Жаксылык оглянулся на своего друга и почувствовал, как сила жизни снова пробуждается в нем. Молча, но с благодарностью, он принял помощь Ермолая.
Жаксылык с трудом поднял голову и хрипло спросил:
— Как ты меня нашёл?
— Я тебя уже давно ищу, — сказал Ермолай. — В трактире сказали, что ты там пил неделю. Потом пошёл к тебе домой — хозяева сказали, что выгнали тебя. Ну, я сразу понял, что с тобой что-то не так.
Жаксылык закрыл лицо руками.  Он чуть помедлил, но затем с облегчением вздохнул. Ермолай продолжал смотреть на него, с искренним беспокойством на лице.
— Я... я просто потерялся, Ермолай, — тихо сказал Жаксылык, пытаясь собрать свои мысли. — Все пошло не так, и я не знал, что делать. Я потерялся в городе, и никак не мог найти себе места. Я думал, что все потеряно.
Ермолай посмотрел на него с сочувствием, но затем покачал головой.
— Ты не один, друг. Знаешь, ты не единственный, кто переживает трудные времена. Все когда-то падают, но важно, чтобы потом поднялись. И ты встанешь. Я тебя вытащу отсюда.
Ермолай посмотрел на него с искренней серьезностью, и в его глазах было что-то большее, чем просто сочувствие.
— Ты человек, Жаксылык, — сказал он тихо. — Я не считаю тебя бедняком или жатаком. Ты такой же человек, как и я. А когда тебе трудно, я должен помочь. Мы с тобой давно уже не чужие. Мы оба проходили через трудности, и если я могу тебе помочь, я это сделаю. Без всяких условий.
Жаксылык замолчал, не зная, что ответить. Он никогда не думал, что его кто-то будет считать равным, не смотря на его положение. Ермолай стал для него чем-то большим, чем просто другом. Он был тем, кто в трудный момент не отвернулся, а протянул руку.
— Спасибо, друг, — прошептал Жаксылык. — Я не знаю, что бы я без тебя сделал.
Ермолай положил руку на плечо Жаксылыка, как старый друг, который всегда готов поддержать, несмотря на все ошибки. — Сейчас ко мне домой, поживешь, — сказал он с уверенным тоном. — Найдем тебе работу. Как в прошлый раз, всё будет хорошо.
Жаксылык посмотрел на Ермолая, в его глазах опять зажглась надежда. Он чувствовал, что в этом мире есть хотя бы один человек, готовый помочь, несмотря на все его ошибки и падения. Слова Ермолая были как спасательный круг в бушующем море, и он не знал, как бы все закончилось, если бы не этот момент.
— Я не достоин этого, — тихо сказал Жаксылык, но Ермолай уже шел вперед, не обращая внимания на его сомнения.
— Не думай об этом, — ответил Ермолай, бросив взгляд через плечо. — Все будет хорошо. Ты не один. Давай, пойдем. Будет время, объясню все, но сейчас тебе нужно отдохнуть.
Жаксылык шагнул за ним, и, несмотря на усталость, почувствовал облегчение. Жизнь у Ермолая не была роскошной, но она была спокойной и стабильной, чего Жаксылык давно не знал. Каждый день приносил простые радости: работа, время в трактире, иногда разговоры по вечерам у печи. Он учился не торопиться, не думать о том, что прошло, а жить тем, что есть. Ермолай не давил на него, и это помогало Жаксылыку постепенно восстанавливать не только силы, но и уверенность в себе. Зимой они вместе выживали, несмотря на холод, но с каждым днем, когда весна все ближе, Жаксылык чувствовал, как потихоньку возвращается ощущение того, что у него есть место в этом мире. Мало-помалу он начинал думать о будущем. Он и не замечал, как, постепенно, его жизнь стала снова приносить радость — даже в самых простых вещах.
Прошедший год в городе стал для Жаксылыка поворотным моментом. Он прошел через множество испытаний, пережил падения и неудачи, но также научился многому. Он больше не был тем юным, наивным жатаком, который приехал в город в поисках лучшей жизни. В этом году он научился стойкости, научился работать, и даже если на пути появлялись трудности, он больше не сдавался. Жизнь научила его выживать, и теперь он смотрел на мир и свои возможности с большей уверенностью.
Он чувствовал, что его жизнь должна быть другой. Он не хотел больше зависеть от чужих решений или денег, как это было раньше, когда все его надежды были связаны с тем, чтобы просто выжить. Он хотел быть хозяином своей жизни, строить будущее и достигать своих целей. И самое главное — он больше не хотел быть жатаком, он хотел чего-то большего.
Жаксылык стоял перед своим другом, и в его глазах читалась решимость. Решение покинуть город не было лёгким, но оно было необходимым. Он понял, что пришло время вернуться к своим корням, вернуть контроль над своей жизнью и стать тем, кем он всегда хотел быть. Он не хотел больше жить чужой жизнью, быть тем, кого заставляют другие. Жаксылык знал, что, несмотря на трудности, впереди его ждёт новый путь, и он готов был к этому.
Прощание с Ермолаем было трудным. Этот человек стал для него больше, чем просто другом — он был тем, кто поддерживал, кто верил, когда Жаксылык сам в себя не верил. Однако, несмотря на свою боль, он знал, что его путь лежит в другую сторону, и Ермолай это понимал.
— Ты всегда был для меня как брат, — тихо сказал Жаксылык, глядя на друга. — Я не забуду всё, что ты сделал для меня. Но мне нужно идти.
Ермолай лишь кивнул, не выражая обиды. Его взгляд был полон понимания и поддержки.
— Я знаю, Жаксылык. Удачи тебе. Будь счастлив. Ты все сделаешь правильно. Ты уже не тот, кем был, и это главное.
С этими словами они обменялись крепким рукопожатием, и Жаксылык ушел.
С тяжелым, но решительным шагом он направился к почтовому тракту. Дорога была знакомой, но уже не такой пугающей, как в первый раз, когда он, неосведомленный, приехал в город. Теперь он знал, что на этой дороге его ждут не только трудности, но и возможности для нового начала. Жаксылык оставил позади не только город, но и того человека, которым был раньше. Ямщик, взглянув на Жаксылыка, с удивлением присвистнул и приподнял брови. Он уже был знаком с молодым казахом, который когда-то проезжал этим же трактом, но тогда выглядел совсем иначе — бедным и потерянным.
— Ты, что ли, Жаксылык? — спросил ямщик, не скрывая своего удивления. — Ты как здесь? Неужели возвращаешься в аул?
Жаксылык кивнул, понимая, что ямщик сразу его узнал.
— Да, я возвращаюсь, — сказал Жаксылык, поднимаясь в экипаж. — Время пришло.
Ямщик посмотрел на него с нескрываемым интересом, а затем, кивнув, добавил:
— Ну что ж, добрый путь. Рад, что ты решил вернуться.
Ямщик охотно повел лошадей вперед, и дорога потянулась вдаль, напоминая Жаксылыку о том пути, который он прошел — длинном и нелегком. Но теперь, сидя в этой повозке, он чувствовал, что шаг за шагом он приближается к тому месту, где его ждут родные, где он снова станет тем, кем был до всех своих испытаний. Ветер развевал его волосы, а впереди растягивалась бескрайняя степь, куда он так долго не решался вернуться. Жаксылык сидел, размышляя о том, как многое изменилось за этот год. Он стал другим — не просто человеком, но и человеком с опытом, с болью, с победами и поражениями. Время, проведенное в городе, научило его многому. Но теперь он знал, что настоящая свобода — не в том, чтобы быть просто богатым или успешным, а в том, чтобы быть самим собой. В родной степи, среди знакомых просторов, он чувствовал, что наконец-то найдет свое место.
Так и закончилась история о Жаксылыке, который вернулся в родные степи, не как бедняк, не как «жатак», а как человек, познавший жизнь во всей ее полноте.


Болат Басжан