Эпистолярия. Сентиментальное

Моя летняя Франция как будто не совсем закончилась. Просто
наступила зима. Вчера (или прошла уже неделя?) в Новосибирске
был снег, а мне казалось, что он выпал где-то там. И огромные
сугробы на маленьких домиках, и я как всегда — времени только
пересадка самолётная, одежда — холодная и глупая, рюкзак всё
время нужно переупаковывать, мысли разбегаются от не сделанных
дел.

Но вдруг ты (как будто делал так всю жизнь) целуешь меня в висок,
и это лучше любого психотропного или успокоительного — остальное
 просто перестаёт иметь хоть какое-нибудь значение. И я пьянее, чем
от розового вина (а его было много, и я знаю, о чём говорю!)

Ещё дети, их трое, и они скорее воображаемые, верно? Но тебе нужно
 спешить укладывать их спать. Я понимаю. Смогу ли я когда-нибудь
любить хоть что-то, кроме людей? Города, горы, картины? Пфф.

И почему всё самое несуразное всегда самое нежное? Почему нет
ничего романтичного в уверенных в себе людях, ресторанах и во мне
в платье, маникюре и уложенных кем-то волосах?

Всё самое трепетное, что я вспоминаю потом годами, оно всегда самое
неподходящее, неудобное. Не с теми людьми. С голыми щиколотками
на морозе, с тушью для ресниц, оставшейся в другом городе. В
обстоятельствах, когда ты точно знаешь, что ничего нельзя. Нет, не
просто нельзя, а совершенно. Не делай этого!

Поздно. Незаметно становится поздно. Сидишь потом, замерши на дне
маленькой ванной, льёшь-льёшь на себя воду и не можешь поверить. В
сугробах, семейных ужинах, куче-мале из детей и самолётных пересадок
— воображаемый город и события, которых никто не поймёт.
Но нежность...


Ангел мой драгоценный!

Сегодня тебе тридцатник.  И я счастлив, что дожил до этого дня, и еще смогу
узнать, что будет дальше.

Ты мой росточек в будущее: прекрасное,  ужасное  и непредсказуемое.
Но я не об этом. Сегодня я заглянул в твой инстаграм, посмотрел фотки и
ознакомился с некоторыми текстами.

Читать их спокойно я не мог, и сейчас нахожусь в том романтическом
полувзвешенном над реальностью состоянием.

Этого никто не видел, но мне стыдно об этом писать: я… плакал. Правда,
 есть смягчающее обстоятельство: я был не совсем один, у меня звучала
прекрасная музыка.  Надеюсь, из тех вещей, которые ты вряд ли слушаешь
и поймешь сегодня, но возможно  они будут твоими любимыми, когда ты
будешь близка к моему  нынешнем возрасту. 

Причиной такого неадекватного состояния была именно ты, душа моя.
Не огорчайся, это очистительные для души слезы счастья от сознания, что
ты такая, как ты есть. Что такая, как я только мог мечтать.

Ты даже лучше, потому что по своему менталитету и воспитанию я не могу
это воспринять во всей полноте, могу только понять, что это то, что нужно.
Я рад и несколько успокоен. Ты счастлива, ты светишь и греешь, ты готова
щедро делиться.

Ты будешь счастлива всегда. Потому что ты умеешь счастье создавать и
не только для себя! Даже не столько для себя.

Будет трудно. Не без этого. Но ты и к этому готова. Это как на стайерской
дистанции, а преодолевать тягуны-подъемы ты приучена.

Обнимаю тебя нежно, цветочек души моей.
Бабушка присоединяется. Хотя этот текст прочитать ей не давал.
Это наше с тобой.

Это письмо не прощальное. У нас все хорошо.
Держусь и бабушку тащу. Конца пути пока не видно!

Все будет так, как предначертано судьбой.
Твой любящий дед .