048. Петр Чаадаев

Разделение на два общественных течения- западников и славянофилов началось в 30-х годах 19-го века и толчком к этому противостоянию явилось написание Петром Чаадаевым произведения "Философические письма» в 1836 году.

Петр Яковлевич Чаадаев (1794-1856 гг.)был выходцем из древнего дворянского рода. Его отец, Яков Чаадаев был военным, а мать, Наталья, дочерью известного историка  М.М. Щербатова, автора «Истории Российской от древнейших времён». Он получил хорошее домашнее образование, а затем поступил в университет. Как тогда было принято, еще в детстве его записали в Семёновский полк, в который и вступил прапорщиком сразу после университета в 1811 году. В Семеновском полку Чаадаев провел всю Отечественную войну 1812 года, участвовал во многих сражениях, дошел до Парижа, был награждён.

В Кракове, в 1814 году он был принят в масонскую ложу. По возвращению в Россию продолжал масонскую деятельность, причем занимал руководящие позиции. Вначале был членом ложи Соединенных друзей, затем великим герольдом в "капитуле Феникса", перешел в ложу Астрея, и в 1818—1819 гг. стал 1-м надзирателем ложи Северных друзей. Пока в 1822 году не был издан указ о запрещении в России масонских лож.

В 1819 году Чаадаев принял участие в деятельности декабристского «Союза благоденствия», а после его роспуска по рекомендации Ивана Якушкина стал членом Северного тайного общества. Однако, незадолго до восстания, в 1823 году, он неожиданно уезжает за границу, убеждая всех своих родственников и друзей, что едет из-за болезни и никогда больше не вернётся в Россию. Это было похоже на бегство. Однако, после восстания, в 1826 году, несмотря на прежние уверения, он возвращается. На границе, в Брест-Литовске, был арестован по подозрению в причастности к декабрьскому восстанию. На допросе Чаадаев заверял, что никакого участия в делах декабристов не принимал, с него взяли подписку о неучастии в любых тайных обществах и через 40 дней отпустили.

Он принадлежал высшему обществу, и был настоящим денди, всегда изысканно, по-щегольски одет. Современники писали, что «искусство одеваться Чаадаев возвел почти на степень исторического значения». Чаадаев слыл самым блистательным из молодых людей в Москве, он пользовался также репутацией одного из лучших танцоров. В 1816 году с ним познакомился юный Пушкин и его облик произвел на поэта большое впечатление. Позднее в своей поэме "Евгений Онегин" Пушкин напишет: «Второй Чадаев, мой Евгений…».

Вернувшись из вятской ссылки Герцен встретился в Москве с Чаадаевым и оставил об этом воспоминания: "Как бы ни была густа толпа, глаз находил его тотчас.. Лета не исказили стройного стана его, он одевался очень тщательно, бледное, нежное лицо его было совершенно неподвижно.. Десять лет стоял он сложа руки где-нибудь у колонны, у дерева на бульваре, в залах и театрах, в клубе.. Старикам и молодым было неловко с ним, не по себе: они, бог знает отчего, стыдились его неподвижного лица, его прямо смотрящего взгляда, его печальной насмешки, его язвительного снисхождения.."

В 1836 году в журнале «Телескоп», редактором которого был Н.Надеждин, а сотрудником В. Белинский, было опубликовано первое письмо Чаадаева из его "Философических писем", дышащее откровенным пренебрежением и ненавистью к России и русским:
"Раскинувшись между двух великих делений мира, между Востоком и Западом, опираясь одним локтем на Китай, другим на Германию, мы должны бы были сочетать в себе два великих начала духовной природы.. Не эту роль предоставило нам провидение. Напротив, оно как будто совсем не занималось нашей судьбой.. Века и поколения протекли для нас бесплодно.. можно сказать, что по отношению к нам всеобщий закон человечества сведен на нет. Одинокие в мире, мы миру ничего не дали, ничего у мира не взяли, мы не внесли в массу человеческих идей ни одной мысли, мы ни в чем не содействовали движению вперед человеческого разума, а все, что досталось нам от этого движения, мы исказили. Начиная с самых первых мгновений нашего социального существования, от нас не вышло ничего пригодного для общего блага людей, ни одна полезная мысль не дала ростка на бесплодной почве нашей родины, ни одна великая истина не была выдвинута из нашей среды; мы не дали себе труда ничего создать в области воображения и из того, что создано воображением других, мы заимствовали одну лишь обманчивую внешность и бесполезную роскошь.. "

По мнению Чаадаева, западно-европейские успехи в области культуры, науки, права, материального благополучия — являлись прямыми и косвенными плодами католицизма как «политической религии». Симпатии Чаадаева к католицизму как части тысячелетней европейской цивилизации вызвали возмущенную реакцию у его критиков. Так, Денис Давыдов назвал его «маленьким аббатиком», а Языков писал о нём: «ты лобызаешь туфлю пап».

Статья дошла и до Николая I, который, ознакомившись с ней, заключил: «Прочитав статью, нахожу, что содержание оной — смесь дерзкой бессмыслицы, достойной умалишенного: это мы узнаем непременно, но не извинительны ни редактор, ни цензор». Журнал, издавший "Письмо" был запрещен, а Чаадаева объявили сумасшедшим, за ним был установлен домашний медицинский надзор, продолжавшийся год. Каждый день к нему являлся доктор для освидетельствования.

"Итак,- писал Чаадаев другу Якушкину, - вот я сумасшедшим скоро уже год, и впредь до нового распоряжения. Такова, мой друг, моя унылая и смешная история".
Надзор полицейского лекаря за «больным» был снят лишь в 1837, при условии, чтобы он «не смел ничего писать».

Это письмо Чаадаева вызвало возмущение не только царя, но и русских патриотов, часть которых позднее объединились в общество славянофилов. Когда товарищ Чаадаева М.Ф.Орлов за него вступился, то услышал от героя Отечественной войны 1812 года, а впоследствии шефа жандармов А.Х. Бенкендорфа слова, полные любви и гордости за Россию: «Прошедшее России было удивительно, ее настоящее более чем великолепно, что же касается ее будущего, то оно выше всего, что может нарисовать себе самое смелое воображение; вот, мой друг, точка зрения, с которой русская история должна быть рассматриваема и писана». Кстати, такая позиция, над которой насмехались русские либералы, присуща многим европейским государствам и их политическим деятелям до настоящего времени.

С негодованием писал о статье Чаадаева митрополит Серафим:
«Все, что для нас, россиян, есть Священного, поругано, уничижено, оклеветано с невероятною предерзостию и с жестоким оскорблением как для народной чести нашей, так для правительства…. Суждения о России, помещенные в сей негодной статье, столько оскорбительны для чувства, столько ложны, безрассудны и преступны сами по себе, что я не могу принудить себя даже к тому, чтобы хотя бы одно из них выписать здесь для примера». Сумасшедшим «Письмо» признал и московский митрополит Филарет.

Общество славянофилов под названием "Новая школа" оформилось в 1839 году, и оно образовалось во многом как реакция на возмутительные публикации Чаадаева. Самого же Чаадаева более всего раздражала именно эта реакция на «Философическое письмо» русских литераторов, которые осмелились встать на защиту Отечества. В то же время реакция правительства ему представляется вполне естественной: «В сущности правительство только исполнило свой долг... Совсем другое дело – вопли общества», тот «зловещий крик, который раздался среди известной части общества при появлении нашей статьи»- писал он.

Если ругать Россию в те годы стало модно, то защищать ее и встать в ряды славянофилов отваживались немногие. Ранними идеологами славянофильства были Хомяков и братья Киреевские, а затем их идеи подхватили и развили старшие сыновья Сергея Аксакова- Кирилл и Иван, а также их друг Юрий Самарин. Славянофилы видели спасение искусства, философии и даже политики во всем русском, традиционном, православном, в близости к земле, в то время, как западники были уверены в необходимости для России во всем следовать европейскому образцу. Первые ценили прошлое родины, ее самобытность, опасались влияния разрушительных европейских идей и считали, что Россия должна служить духовным светочем для человечества; вторые – были преданы лишь европейской культуре и миру, считали, что прогресс находится именно там и мечтали о том, чтобы Россия соединилась с Европой.

Интересно то, что как ранние, так и поздние славянофилы были прекрасно знакомы с учениями западных философов, получили свое образование в берлинском университете и начинали именно как гегельянцы и "западники". Однако со временем поняли неприменимость этого мировоззрения для России, стали искать новые пути и закономерно пришли к идеям славянофильства. По-видимому, прозападнические идеи уже в то время были очень сильны в русском обществе, так как Чаадаев сильно удивился, встретив противодействие славянофилов, и с негодованием писал: «...у нас совершается настоящий поворот к национальной мысли, страстная реакция против просвещения, против идей Запада».

Славянофилы видели свой особый ход русской истории. Развитие России они определяли постулатами: самодержавие, народность, православие. Они не отрицали царскую власть, но жёстко критиковали крепостничество. Считали, что истинно русский человек должен быть православным. Православие освящает устои жизни, помогает не теряться в тяжёлых жизненных ситуациях. Церковь помогала русскому народу в борьбе с завоевателями, будь то Куликовская битва, изгнание поляков из Москвы или Отечественная война 1812 года.

Западники же, ярким представителем которых был Чаадаев, критиковали славянофилов за русскую «отсталость». Никакого особого пути у России нет, считали они, русские люди должны перенимать всё лучшее с Запада. Не только манеры, одежду — культуру во всём её многообразии, но и мысли. Боготворили Петра I за реформы, повернувшие Россию лицом к Европе, хотя признавали, что царские нововведения внедрялись в стране деспотично, народной крови пролилось немало.

Чаадаев обрушивался на движение славянофилов: «Но вот является новая школа. Больше не нужно Запада, надо разрушить создание Петра Великого, надо снова уйти в пустыню. Забыв о том, что сделал для нас Запад, не зная благодарности к великому человеку, который нас цивилизовал, и к Европе, которая нас обучила, они отвергают и Европу, и великого человека, и в пылу увлечения этот новоиспеченный патриотизм уже спешит провозгласить нас любимыми детьми Востока. Какая нам нужда, говорят они, искать просвещения у народов Запада? Разве у нас самих не было всех зачатков социального строя неизмеримо лучшего, нежели европейский? Почему не выждали действия времени? Представленные самим себе, нашему светлому уму, плодотворному началу, скрытому в недрах нашей мощной природы, и особенно нашей святой вере, мы скоро опередили бы все эти народы, преданные заблуждению и лжи»; на Западе нам нечему завидовать – «удалимся на этот Восток ...Старый Восток сходит со сцены: не мы ли его естественные наследники?»

Славянофилы действительно считали Россию частью Востока, говорили о христианском Востоке как об источнике истины и ориентире для будущего, они отмечали специфику России, в которой видели – «зачатки социального строя», "святую веру», и превосходство над заблуждающимся, предавшимся «лжи» Западом. Хомяков говорил о том, что Западу свойственна ассоциативность, то есть принуждение большинством меньшинства, в то время как славянам всегда была присуща соборность, что значит добровольное, сердечное согласие между людьми, выработанное в результате свободного обмена мнениями. Корни Запада лежат в римской государственности и католицизме, а корни России- в греческо-эллинской традиции и православии.

Чаадаев считал, что нельзя ориентировать будущее России на прошлое, – мы даже не знаем его, и в настоящее время такое решение вопроса «фанатическими славянами» есть не более как «ретроспективная утопия», странная фантазия, «мечта о невозможном будущем». Другим объектом критики Чаадаевым формирующегося славянофильства была проблема патриотизма. Однако славянофилы абсолютно не относились к числу тех общественных деятелей, кто видели всё, по словам Чаадаева, «в розовом свете».

За всю жизнь Чаадаев влюблялся трижды, но ни одной из любивших его женщин он не принес счастья. Первой была Екатерина Панова, которая из-за него попала в психиатрическую лечебницу. Второй возлюбленной философа была Авдотья Норова. Женщина без памяти любила Петра, и даже когда у него не осталось денег, предложила ему присматривать за его домом абсолютно бесплатно. Однако Петр не ответил на ее чувства и в скором времени переехал к Левашовым в Москву. Третья любовь Чаадаева была замужней дамой и при этом Екатерина Левашова искренне любила Петра. Ни ее дети, ни супруг не могли понять, почему философ не платит ни одной копейки за жилье. Но ее трепетное отношение к гостю не оставалось не замеченным. Он прожил в ее доме шесть лет, до того дня, когда она умерла.

Некролог о смерти известного во всей стране мыслителя, ученого и философа появился в периодическом издании «Московские ведомости» 14 апреля 1856 года. Там говорилось, что после болезни, один из старожилов Москвы Петр Чаадаев, известный практически во всех кружках столичного общества, скончался в пять часов пополудни.

Согласно официальным данным он скончался от воспаления легких, так и не отметив свой шестьдесят третий день рождения. В своем завещании писатель и ученый просил похоронить его возле любимой женщины. Рядом с Екатериной Левашовой на Покровском храме или возле могилы Авдотьи Норовой в Донском монастыре. При погребении был выбран второй вариант.