Темно. Ничего не видно. Нам придётся сказать вам, что мы находимся в помещении, и не просто помещении, а в читальном зале, и не просто в читальном зале, а в читальном зале школьной библиотеки, в здании одной из школ Подмосковья, а какой именно, мы оставим в секрете, во-первых потому, что мы обещали не разглашать этого секрета, по причине скоромности тех, кто нас об этом попросил, а во-вторых, вряд ли кто появится, потому что … как бы это выразиться … а большей части читателей уже иные интересы и предпочтения. Вот вы к нам заглянули, найдутся ещё несколько человек, а потом … говорят, что время покажет.
Да, мы незаметно успели отвлечься, а между тем в помещении, где только что никого не было, появилась жизнь и движения. Кто-то двигался между столов, натыкался на стулья и шёпотом ругался. На его тихий голос, откликнулись:
– Тартарен, это вы?
– Чей я слышу голос?
– Ну, как же, ведь вы сами назначили мне встречу здесь в … в … Чёрт, я не вижу стрелок своих часов.
– Боже мой, – радостно заверещал голос. – Да я же говорю со своим другом, с которым сам же уговорился встретиться и именно здесь. Как это называется, барон?
– Это называется возраст. Когда вы родились? Сколько лет назад?
– Дорогой барон, к чему такие интимные подробности? Тем более, что вы родились намного раньше.
– Да, раньше, но не намного …
Вот так, препираясь друг с дружкой, оба собеседника двигались встречь между столами, ориентируясь на голос. Наконец один из них вскрикнул и на потолке заработала, включилась люстра, плафоны которой успели сильно запылиться, но и того света хватило, чтобы окинуть взглядом всё помещение.
Теперь было видно, что оно небольшое, и более, чем на треть заполненное книжными стеллажами, заставленными новыми и потрёпанными книжными томиками. Посередине обширной комнаты располагались столы, сдвинутые вместе попарно, как выводят на прогулку малышей в детском саду. Как и в том случае впереди короткой вереницы сдвоенных столов находился стол больших размеров, предназначенный для библиотекарши, хозяйки помещения. Сейчас, во внеурочную пору, хозяйка отсутствовала, равно как и читатели. Впрочем, пара посетителей всё же была. Посмотрим в их сторону, прежде чем продолжим осмотр зала.
Тот, который подал голос первым был сухонький, прямой, с узкими плечами и ногами, похожими на циркуль, по той причине, что передвигался он, не сгибая ног в коленях. Но, тем не менее, был он уверен в себе и двигался соответственно. Голову его, небольшую и круглую, украшал паричок, слегка присыпанный пудрой, а поверх парика помещалась треугольная шляпа, какую носили в прошлых веках. На лице хозяйничали мелкие морщинки, складываясь в разные узоры по мере того, как и что говорил хозяин лица. Жидкие усики располагались под небольшим носом, какие принято называть курносыми. Блёкло-голубые глаза задорно и зорко следили из-под плюмажа, пышно закрывавшем весь верх шляпы. Камзол также был покрыт многочисленными галунами и шевронами. Также имелось несколько орденов в виде многолучевых звёзд, что говорило, что барон являлся кавалером сразу нескольких орденов. Конечно же, вы догадались, что перед нами, в очередной раз предстал барон Карл Иероним фон Мюнхгаузен, собственной персоной. Но тогда его спутником должен оказаться …
Тартарен был жителем города Тараскона, который находился в провинции Прованс. На территории Прованса размещаются четыре департамента, а крупнейшим городом можно назвать Марсель, жители которого участвовали в Великой Французской революции под звуки «Марсельезы», марша добровольцев, уроженцев этого славного портового города. Прованс граничит со Средиземным морем, и запахи этого моря разных народов пропитывают души провансальцев, лучшим из которых и принято считать Тартарена; во всяком случае именно это говорят жители Тараскона.
Сам Тартарен является типичным представителем Прованса. Тот, кто видел Тартарена, видел и весь Прованс. Небольшого роста, кругленький, крепко сбитый, перевитый жгутами мускулов, а может и жировыми прослойками (одно другого не исключает – утверждал сам Тартарен), готовый заняться сразу тысячью дел, которые ему кажутся главным делом в его жизни. Во всём его лице проглядывался энтузиазм, и готовность доказать всем и каждому … что доказать? Это неважно, лишь бы доказать. Чтобы легче было это проделывать, Тартарен таскал с собой карабины и ружья, револьверы и парабеллумы, и даже малайский крис, напоминающий формой изгибы змеи, готовой к нападению, любимое оружие воинственных дикарей острова Бали.
Одевался Тартарен живописно, в гуцульскую овчинную куртку, отделанную венгерскими малиновыми шнурами, жилетку с многочисленными карманами, туго набитыми всякой всячиной, от часов и до запасных патронов, от табачного кисета и до галет, от кастетов и до свежего номера «Фигаро», чтобы быть в курсе всех новостей. Таков был Тартарен, патриот Франции, но в первую очередь Прованса, который вошёл в состав Франции лишь в 1481-м году, а до того входил в состав Священной Римской империи германской нации. Мы ещё не сказали о его великолепных туфлях, обшитых бисером, с высокого загнутыми носами. Их подарил, сняв со своих ног, бей Мустафа бен Салех, если мы не ошибаемся, алжирский бей, после охоты на берберийских львов в пустыне Атласа. Если быть точными, то подарил он, кроме туфель, ещё и великолепную феску красивого бордового цвета. С тех знаменательных пор Тартарен ими пользуется постоянно. Ему часто дарят одежду и разные предметы, в том числе и роскоши, комфорта, на память о встречах, и Тартарен старательно ими пользуется. Ведь это довольно сложно, носить с собой такую массу вещей и не растерять их по дороге, по тем дорогам, куда он направляется.
Тем временем наши друзья, как только зажгли люстру, сразу перешли в дальний угол, где тут же устроились, и довольно уютно, в двух креслах, стоявших напротив камина. Камин!? В библиотеке!? В школьной библиотеке!? Не стоит удивляться, ведь мы говорим не о настоящем камине, а о изображении, стилизации. Стоит лишь запустить его, как там зажигаются лампочки, включаются спирали накаливания, а лопасти вентилятора, заставляют колебаться лоскутки алой ткани, должных изображать пламя над нарисованными дровами. Помните нарисованный камин в каморке некоего старого плотника, столяра папы Карло, который едва не ввёл в заблуждение Буратино, ведь над нарисованным пламенем, в камине висел ещё и котелок, тоже нарисованный. Так и здесь.
– Что же стало причиной того, что вы позвали меня, мой друг?
– Ах, барон, печально, что, когда хочешь увидеться с другом, надо просить его о встрече, вместо того, чтобы отворить дверь и пожать ему руку.
– Что же здесь такого, если мы живём в разных местах, вы – в своём уютном домике, в окружении природы и добродушных соседей, ну а я …гм, в своём замке, что тоже, признайтесь, не так уж и плохо, учитывая, кто мы есть. Так о чём ты хотел со мной поговорить, и почему именно здесь, а не у меня в замке, если ты не хотел позвать меня к себе?
– Ни боже ж ты мой, барон! Мы сотни раз бывали в гостях друг у друга, но, признайте, встретиться на нейтральной территории это отличается от того, чтобы разговаривать в домашних условиях, а мне бы хотелось откровенной беседы.
– В секрете от наших общих друзей? – всполошился барон.
– Ни боже ж ты мой, – снова повторил Тартарен. – Но сперва я хотел переговорить с вами, потому что вы мне, барон, ближе по складу характера и тем стремлениям, тем мотивациям, какими мы живём оба.
– Хорошо, я слушаю вас, Тартарен, – промолвил Мюнхгаузен, вытягивая ноги перед камином, пусть даже тот был не совсем настоящий.
– Я тут присел, барон, – заговорил Тартарен, и говорил не так как обычно, то есть быстро и даже лихорадочно, а тщательно подбирая слова, – и задумался. Вот мы с вами литературные персонажи, то есть жизнь, которую мы проживаем, имеет строгое ограничение в размерах того произведения, на страницах которого мы и живём. Если представить жизнь в виде реки, то мы, персонажи, это как бы отдельные струи в общем течении. Мы можем двигаться, и даже по-разному, но всё равно останемся в этой самой реке по названию «Жизнь». Не знаю, как дела обстоят с прочим человечеством …
– Да примерно так же, – весело откликнулся Мюнхгаузен, – достаточно вспомнить про Книгу Судеб.
– Какую книгу? – вскинулся удивлённо провансалец.
– Помнишь, дружище, мы приглашали в нашу кают-компанию Сашу Привалова со страниц повести «Понедельник начинается в субботу», и он рассказывал про НИИЧАВО, про удивительные события, которые происходят в стенах этого учреждения?
– Но при чём здесь это? – попытался отмахнуться толстячок, всплёскивая руками.
– Ну, как же? – удивился барон. – Книга Судеб занимает большую часть институтской библиотеки, и расположена на многих этажах этого здания. Кажется, автором этой Книги является сам Бог, у которого множество псевдонимов и который написал про всех людей, которые жили или ещё только будут жить. Там миллионы и миллионы сюжетов, комических, трагических, драматических, эпических. Так что каждый из представителей человечества тоже является литературным персонажем, чем бы они себя не мнили.
– Вы так думаете, дорогой барон? – с надеждой спросил Тартарен, сложив ладони перед грудью, словно умолял Мюнхгаузена о том, что тот не шутит.
– А помнишь фильм Питера Уира «Шоу Трумэна», как один молодой человек жил свою обычную жизнь и не знал, что является центральным персонажем некоего фильма-реалити-шоу, и за ним наблюдают миллионы зрителей. «Вся наша жизнь- игра, а люди в ней актёры». Это цитат из уст Вильяма Шекспира. Ты веришь Шекспиру, друг мой?
– Ну … конечно … Спасибо … спасибо … – частил Тартарен, хватая за руки Мюнхгаузена. – Ты снял с моей души камень, не уступающий тому, какой катил в гору царь Сизиф. А это груз немалый.
– Для чего же ты хотел встретиться со мной, друг? – спросил ещё раз Мюнхгаузен.
– Вот именно для этого, – признался, тяжело вздыхая, Тартарен. – Я задумался над тем, что я, что все мы кем-то придуманы и страсти, которыми живём, есть не настоящие, что наша жизнь, это … это … словно некое кольцо во времени, которое течёт с каждым нашим читателем и как бы прекращается, как только тот закрывает книжку, и снова начинается как бы сначала, как только следующий читатель берёт её в свои руки.
– И что здесь такого, страшного? – удивился барон. – Ведь это же настоящее бессмертие, с каждым новым читателем, взявшим нашу книжку, да и любую, в свои руки. Пока читатели читают, живём и мы. И, заметь, друг Тартарен, вот эта наша с тобой встреча, которая происходит в данную минуту, ведь она навряд ли кем-то придумана.
– Наверное, - неуверенно отозвался Тартарен. – И что же это значит?
– Что мы тоже живём, своей жизнью, как и те, кто считает себя настоящими. И мы можем ещё что-то сделать, что-то настоящее, нужное людям.
– Кого-то спасти! Кому-то помочь!
– Вот именно!
– Тогда … Свистать всех наверх! Я созываю остальных наших друзей, капитанов!
– Для чего? – сделал вид, что удивился, барон, и начал подкручивать узенький ус, стараясь поднять его выше, над уровнем носа.
– Для того, что мы давно уже не собирались! – Всё громче кричал Тартарен. – Для того, чтобы совершить то, о чём не помышляли наши авторы. Да, для свершения дел великих.
Не откладывая дел «в долгий ящик», Мюнхгаузен качнул «язычок» небольшой бронзовой рынды, то есть морского колокола, которым капитаны украсили свою кают-компанию, коей становился читальный зал школьной библиотеки, когда учащиеся расходились на каникулы. Именно тогда и собирались капитаны и устраивали свои заседания, состоявшие по большей части из воспоминаний о прошедших событиях. Но порой они затевали увлекательные дела, если находили их достойным поводом, чтобы принять в них участие. Вот как сейчас.
– В шорохе мышином, – запел старческим фальцетом Мюнхгаузен, как только стал стихать звон судового колокола, – в скрипе половиц …
– Медленно и чинно, – тут же радостно подхватил Тартарен, делая это совсем не медленно и не совсем чинно, – сходим со страниц.
И, почти сразу скрипнула дверца одного из книжных шкафов, стоящих в отдалении, и оттуда послышались лёгкие торопливые шаги, щёлкнула половица и послышался юношеский ломающийся голос:
– Шелестят кафтаны, чей-то меч звенит, все мы – капитаны, каждый – знаменит.
Это же Дик Сэнд, и в голосе его звучат нотки обиды, потому что именно Сэнд оказывается первым в кают-компании, как постоянный секретарь клуба, который подаёт сигналы к очередной встрече, кроме тех редких случаев, когда все они собираются экстренно, не договариваясь заранее, и такое случалось не так уж часто. Да, следует сказать, что со времени последней встречи Дик Сэнд не изменился, был такой же крепкий, подтянутый, восторженный, разве что веснушек у облупленного загаром носа стало больше, на одну или даже на две. А уже открывалась дверца следующего шкафа, и новый голос продолжил песенку встречи:
– Нет на свете далей, нет таких морей, где бы не видали наших кораблей.
Это уже Артур Грэй, собственной персоной, самый молодой капитан Клуба, за исключением Дика Сэнда, который сделался капитаном, прейдя в этот статус сразу из юнги, минуя обязательные всем прочим этапы и это - исключительный случай. Как так получилось, можно узнать, открыв роман Жюля Верна «Пятнадцатилетний капитан». Что же касается Грэя, красавца и молодца Грэя, то о нём написал Великий Романтик Александр Грин и сделал это гораздо лучше нас. И оба молодых капитана запели дуэтом:
–Мы полны отваги, презирая лесть, обнажаем шпаги за любовь и честь.
Оба молодых капитана даже положили руки друг на плечо другу, как бы показывая свою дружбу. Дик Сэнд улыбался во весь рот, показывая белые крепкие зубы, а Грэй деланно хмурил брови и размахивал капитанской фуражкой. А следом за ними появился ещё один участник их замечательного клуба.
– Мы – морские волки, бросив якоря, с нашей книжной полки к вам спешим друзья …
– Немо, – тут же заверещал Тартарен. – Можно ли вас назвать морским волком, если вы путешествуете не по морским волнам, а, простите, под ними?
Да, в кают-компании появился капитан Немо, тот самый индийский магараджа, принц Даккар, который помогал всем революционерам, которые оказывались от него поблизости. Сам Немо больше походил на учёного и даже – на фанатичного учёного, и почти никогда не был весел. С тех пор, как его семью убили английские колонизаторы.
– Леонид Горбовский вообще не бороздит океанов, и не ныряет на дно, – громко заявил Артур Грэй, – но, тем не менее, мы пригласили его к нам, признав за ним право знаменитого капитана.
– Это общий наш выбор, – напомнил Тартарен.
– К тому же читатели его любят, – напомнил барон Мюнхгаузен, – и берут с него пример в построении своей жизни.
– В своих мотивациях, из которых жизнь и выстраивается, – добавил Немо. – К тому же у него имеется своя личная тайна. Напомню вам, что на страницах повести «Далёкая Радуга» он пропадает.
– Пропадает? – спросил Дик Сэнд. – Куда?
– В этом и заключается тайна, – спокойно ответил Немо. – Пропадает потому, что уступает своё место нескольким детям, когда вопрос стоит о вывозе детей с планеты Радуга, которая должна погибнуть в катастрофе по вине эксперимента, вырвавшегося из-под контроля.
– Но ведь он приходил к нам на собрания нашего клуба, – растерянно сказал Дик.
– Да он вообще свалился к нам на голову тогда, в первый раз! – вспомнил Тартарен.
– Так получилось по вине Лемюеля Гулливера, – напомнил Немо. – Они там проводили какие-то опыты с учёными на его летающем острове, Лапуте, после которых Горбовский и попал к нам. Как вы говорите, «как снег на голову». Может и тогда вмешался тот, неудавшийся опыт, вырвавшийся из-под контроля. Может, его Авторы, Стругацкие, задумали что-то своё?
– Чего же здесь размышлять? – буркнул Мюнхгаузен. – Надо взять и спросить у самого Леонида Андреевича, что там было и как. Наверное, он-то сам лучше всех это знает. Кстати, он опять не явился на наш сигнал.
– Но Леонид Андреевич недавно с нами и ещё не привык к нашим собраниям. К тому же, может быть у него как раз какое-то своё важное задание. Может, оно как раз и связано с теми экспериментами на далёкой Радуге?
– У каждого из нас имеется своя тайна, – продолжал говорить Немо, – и это делает нас ещё интересней, интересней наши истории.
– Послушайте! – воскликнул Дик Сэнд. – В этот раз нас собралось слишком мало. Нет Леонида Горбовского …
– Но он бывал у нас, в наше клубе, всего лишь пару раз, – ревниво заявил Мюнхгаузен.
– Неважно, – продолжил Немо. – все мы капитаны, бороздящие моря и океаны, но наши произведения посвящены Прошлому, тогда как перед лицом капитана Горбовского располагается Будущее. Привлекая его в наши ряды, мы соединяем наше Прошлое с его Будущим. Вы же не будете отрицать, что наши читатели тоже стремятся в то Будущее, в мир Светлого Полдня, который описывали Стругацкие?
– Ну конечно же нет! – Воскликнул Тартарен. – Конечно же нет!!
– Нет, но тем не менее … – продолжил раздражённым тоном Мюнхгаузен, – тем не менее право находиться здесь принадлежит в большей степени нам, тем более, что капитан Горбовский игнорирует наши заседания.
– И вовсе нет, – попробовал возразить Дик Сэнд, а Артур Грэй подхватил его возражения:
– Вовсе нет. Мы все с вами пережили свои приключения в прошлом, которым гордимся, а у Горбовского, Леонида Андреевича, всё ещё впереди, и своим читателям он несёт мечту, в том числе и их, о том будущем, в котором им предстоит жить.
– А вам, барон, – добавил Немо суровым голосом, – должно быть стыдно бросать обвинения человеку, когда он не может ответить вам и оправдаться.
– Карлу Иерониму просто обидно, – попробовал оправдать друга Тартарен, – что на нас стали меньше обращать внимания. Наши книжки, наши жизнеописания стали меньше читать. Мы всё реже собираемся все вместе, лишь изредка заглядываем друг ко другу в гости. Вот и сейчас … Мы начали пенять Леониду Андреевичу за отсутствие, но ведь нет и Робинзона Крузо, нет Лемюеля Гулливера. В конце концов нет Василия Фёдоровича, капитана корвета «Коршун», а ведь именно с него и начался наш уважаемый клуб.
– Если вы говорите про меня, – послышался знакомый голос, – то слухи о моём отсутствии сильно преувеличены. Хочу извиниться, что немного задержался.
Это был именно он, капитан корвета «Коршун», военно-посыльного корабля российского императорского флота, среди офицеров которого он пользовался всеобщим уважением. Он чурался внимания к себе и потому, несмотря на все свои достоинства, как то: немалый опыт, любознательность, лояльность к низшему флотскому составу, Василий Фёдорович продолжал командовать своим корветом, хотя мог бы уже занимать место в штабе тихоокеанского военного флота. Но скромность, деликатность и нежелание вращаться в высшем обществе являлись причиной того, что он отклонил уже несколько подобных предложений. При этом он имел самый бравый и аккуратный вид, образец для молодых, начинающих офицеров.
– Василий Фёдорович! – заголосил Тартарен и кинулся к тому, раскинув руки, словно собирался заключить в объятия не только капитана корвета «Коршун», но и весь мир читателей, которые их помнят. – Дорогой! Мы так привыкли видеть вас рядом с нами, что, когда вас нет, кажется, что не хватает чего-то крайне важного, нужного, необходимого.
– Необходимого не менее, чем все мы, – добавил барон Мюнхгаузен, тоже подходя ближе, чтобы подать для пожатия руку. Следом потянулись и прочие.
– Я очень рад, друзья мои, – ответил на пожатия Василий Фёдорович, – и готов сказать, по какой причине я не отозвался сразу на ваш призыв.
– Ты не должен, друг наш, – сказал капитан Немо, подходя ближе и заглядывая в глаза Василия Фёдоровича, – оправдывать перед нами свои поступки.
– Я не оправдываю, а объясняю. Итак, мою книжку, а точнее книжку с моими приключениями взял в руки очередной читатель, то есть читательница. Известно, что наши Авторы вкладывали душу, то есть часть себя, своего творчества в свои произведения, и эта душа так в книжках и осталась. Собственно говоря, именно поэтому мы и смогли в достаточной степени ожить, чтобы суметь покинуть свои произведения, ту ипостась, в которой нам суждено существовать, и даже заглядывать друг ко другу в гости или собираться в каком-нибудь помещении, как вот в этом читальном зале, ставшим нашей кают-компанией. Разве это не чудо, спрошу я вас?
– Мы как-то не думали об этом, – растерянно отозвался Тартарен. – Мы воспринимаем это как должное, и никогда не задумывались, почему так происходит.
– А зря, – вздохнул Василий Фёдорович. – Вот я, к примеру, всегда смотрю на того читателя, который раскрыл страницы моего жизнеописания, и пытаюсь по его лицу, по выражению определить, нравится ему книжка, или нет. По её лицу, как было в этот раз.
– Ну и как? – спросил с интересом Артур Грэй. – Понравилось?
– Как это обычно бывает, я следил за глазами девушки, а потом … – смотрел куда-то в пустоту Василий Фёдорович, словно заглядывал в собственную память, – потом обратил внимание на руки, которые сжимали книгу. То, что ногти были покрыты лаком, каждый ноготь в свой отдельный цвет или оттенок, меня уже не удивляет, но её руки покрывали татуировки, разнообразные линии, складывающиеся в узоры.
– Татуировки? – удивился Дик Сэнд. – У девушки? Я видел татуировки у африканских туземцев, особенно у тамошних колдунов. Их называют мамба, если меня не подводят помять, и они, эти татуировки, служат для защиты от злых сил.
– Татуировки бывают трёх видов, – начал объяснять Немо, самый просвещённый среди капитанов. – Основной из них – религиозного характера, посвящения себя, целиком и полностью неким силам, чаще всего сатанинским. В литературных кругах ходила версия подписания с теми силами некоего договора с вручением собственной души, подписанного кровью. Так вот, этот договор выполняется кабалистическими символами и делается на теле того, кто посвящает себя … сами понимаете кому. Существовали и другие покровители, символы которых тоже выкалывались. К примеру, моряки просили защиты у Нептуна, сирен, нимф и других божеств. Военные искали защиты у Марса, Ареса и других богов. Всё это культивировалось в древние времена. На островах, где разместилась позднее Шотландия, туземцы искали защиты у своих божеств, каким посвящали себя друиды, и покрывали себя татуировками, накалывая тело, руки и даже лица. Их называли пиктами, по этим наколотым изображениям, пикты – от пиктограмм. Долгое время туземцы татуировками искали покровительства у злых сил, вручая тем самым себя и свои души. Другой тип наколок связан с криминальной стороной жизни. Там наколками показывали свой статус и те функции, которые выполняют люди, стоящие по другую сторону закона. Находились и такие люди, что подражали преступникам и имитировали их, в том числе татуировками, сленгом и прочими признаками. Я даже не хочу говорить о них.
– А как же третий тип татуировок? – Дик Сэнд решил, что Немо надоело говорить про это.
– Думаю, – продолжил Василий Фёдорович, вместо умолкнувшего капитана Немо, – что третий говорит о простой дурости, тому же самому подражению. Кто-то украсил себя наколотыми рисунками, убеждая других, что это модно и престижно, и находятся такие, что верят и повторяют, уродуя свою кожу. Я правильно понял вас, Даккар?
Вместо ответа Немо склонил голову и отошёл назад, туда, где Тартарен с Мюнхгаузеном обсуждали их разговор. Капитан корвета «Коршун» вздохнул и закончил тему:
– Я думаю, что те, кто берёт в руки книги с нашими приключениями, всё же научатся делать в жизни правильные выводы и выстраивать свой жизненный путь так, чтобы совершать меньше ошибок. Говорят, что дураки учатся на своих ошибках, а умные – на чужих.
– А может … - неуверенно подал голос Дик Сэнд, – может они эти рисунки не накалывают, как наши матросы на шхуне, а рисуют, имитируют татуировки?
– Пусть будет так, – благожелательно согласился капитан корвета «Коршун», которому уже начинала надоедать эта тема разговора.
– Дай Бог … – послышался скрипучий старческий голос, и все присутствующие оглянулись.
– Робинзон!
– Крузо!
– Дружище!
Все кинулись к Робинзону, который возник за их спинами совершенно незаметно, впрочем, как и Василий Фёдорович несколькими минутами ранее. Число присутствующих уже становилось таким, что можно проводить очередное собрание, пусть даже и незапланированное.
– Где ты был?
– Конечно же, на своём острове. Вся моя жизнь сосредоточилась на нём, при участии Даниэля Дефо. Якобы он взял Александра Селькирка, с которым произошла подобная же история. Точнее, сначала его звали Селькрейг, и родился он в рыбацкой деревне Нижнее Ларго, что находилась в графстве Файф, в Шотландии. Тот Селькрейг с юных лет бредил морскими плаваньями и, хотя семья ждала от него продолжения рыбацкого дела, он всё же сбежал из дома в 1695-м году. Мне всегда было интересно посмотреть на человека, о котором говорили как о моём прототипе, и я как-то отправился на страницы книги Вудса Роджерса «Кругосветное путешествие». Английский капитан рассказывал о своей жизни, экспедиции, а также о тех, с кем путешествовал. Рассказывалась там и история Александра Селькирка. К тому времени он уже сменил фамилия, решив таким образом поменять и жизнь, стать другим человеком. Сейчас бы сказали, что у молодого человека гулял ветер в голове. Он мечтал о жизни буканьера …
– Знакомое слово, – признался Дик Сэнд. – Кто же они? Кажется, так называли пиратов?
– Первоначально они были свободными охотниками, которые заготавливали мясо и шкуры, а участки, где они делали это, назывались «буканами». Отсюда и пошло название. Позднее охотники принялись заниматься морскими грабежами и их уже называли флибустьерами. Это слово произошло от соединения слов «free», то есть «свободный; вольный» и «booty», то есть «награбленное; добыча». Помните, как в повести Стивенсона «Остров сокровищ», молодых моряков заманивали историями про вольную лихую жизнь и соблазняли рассказами про лёгкие деньги. Вот так и Селькирк поддался под влияние подобных людей, начал вести себя дерзко и вызывающе, за что и был высажен на остров Масс-а-Терра, где и провёл четыре года и несколько месяцев. Достаточно, чтобы переоценить свою жизнь и свои стремления.
– Где же находится этот остров? – заинтересовался Тартарен.
– Остров этот входит в архипелаг Хуан-Фернандес и находится в юго-восточной части Тихого океана, а если говорить о береге, то ближе всего там до Чили, хотя и до него неблизко. Кстати сказать, то в шестидесятых годах двадцатого столетия этот остров переименовали в остров Робинзона Крузо, в честь вашего слуги, а слово «робинзон» стало не просто именем, а обозначением того несчастного, который оказывался в моём положении забытого всеми изгоя.
Крузо снял с головы колпак, сшитый им собственноручно из козьей шкуры, и низко поклонился своим товарищам. Потом он с достоинством поднялся и водрузил шапку на место, надвинув её почти до бровей. Делать этого было совсем не обязательно, потому что в зале было довольно тепло, но Крузо привык к условиям тропического острова и наш умеренный климат казался ему прохладным.
– В последнее время я много размышляю на самые разные темы. Ответы я нахожу на страницах Библии, но не на все. Потому я и не сразу обратил внимание на ваш призыв, но всё же отозвался и явился к вам, где стал свидетелем диспута на тему татуировок. Мне стало интересно. Действительно, многие моряки делают наколками различные рисунки. Чаще всего это призывы к покровительству морских божеств. Так делают суеверные люди. Признаюсь, что в молодости и я хотел проделать нечто подобное и попросить, чтобы мне накололи сирену, якорь или имя девушки, которая тогда меня волновала, но я так и не собрался сделать этого. Да, у Пятницы, моего туземного друга и спутника было несколько наколок, но ведь он дикарь и это такой образ жизни, но наши читатели … они же современные люди.
– Мы решили, – напомнил Артур Грэй, – что, скорей всего, это сделано для украшения, красками, а не тушью, под кожу, как это проделывают мастера татуировки.
– Всё равно, – отмахнулся Крузо. – Когда имеются проблемы с содержанием, начинаются эксперименты с формой.
– Я так и слышу слова Гулливера, – засмеялся Немо. – Он так говорит, после того, как пообщался с обитателями летучего острова.
– Кстати говоря, – заметил Тартарен, - этими учёными интересовался Горбовский, Леонид Андреевич. Может они к нам не явились как раз потому, что отправились именно туда.
– А давайте и мы наведаемся на эту Лапуту, – предложил Дик Сэнд задорным голосом. – Гулливер всё собирается провести для нас экскурсию туда, но никак не соберётся.
– Гулливер является хозяином на страницах своей книги, – высказался Василий Фёдорович, – и без хозяина неприлично заходить туда. Это не в правилах этики, не в правилах хорошего тона.
– Послушайте, – заявил Крузо, – нас сюда вызвали для того, чтобы поговорить о татуировках или проверить что-то там. Все ли из нас на месте? Дик, это ты нас позвал?
– Нет, – развёл руками Сэнд. Действительно, частенько он первым оказывался в кают-компании и бил в рынду, чтобы поторопить остальных. Но так бывало, когда собрания были запланированы.
– Это сделал я, – признался Тартарен, шагнув вперёд.
– Это сделали мы, – добавил Мюнхгаузен и встал рядом, картинно отставив ногу в начищенном ботфорте.
– И для чего же вы нас вызвали? – поинтересовался Василий Фёдорович, принявший серьёзный вид.
– Понимаете, друзья мои, – заговорил Тартарен, тяжело вздыхая и поглядывая на барона, – мне сделалось тоскливо. Да, наша жизнь интересна и разнообразна, мы переживаем необычайные приключения, но, со временем, это как-то …
– Приедается, – подсказал барон, подкручивая тощий усик.
– Да, приедается, – повторил провансалец, – как и любое праздничное блюдо, если вкушать его каждый день. А ведь душа наша тянется … она требует …
– Она требует подвигов, господа, – решительно продолжил барон и даже звякнул шпагой, достав её частично из ножен и снова толкнув её туда.
– И я больше не мог, поймите меня, сидеть и ждать, день за днём, день за днём …
Тартарен, только что готовый куда-то мчаться, что-то делать, который азартно размахивал руками, сейчас опустил голову и упал в кресло, закрыв глаза. Рядом с ним встал барон и положил тарасконцу руку на плечо, сочувственно поглядывая на него и косясь в сторону товарищей, не осуждают ли те их, не кажутся ли им странными терзания Тартарена.
– Что же вы предлагаете, друг наш? – спокойно спросил Василий Фёдорович. – Наверняка ведь у тебя имеются какие-то мысли. Ведь не просто ты позвал нас, чтобы пожаловаться на свои горести, не такие уж и нестерпимые, признайся …
– Да, – поднял голову Тартарен, – наверное, я поспешил ударить в колокола, испытывая терзания. Но мой друг, барон, Карл Иероним … он меня понял и разделил мои чувства. А вы, друзья мои, что скажете вы?
– Значит, ты не готов что-то предложить нам? – уточнил Немо, а за его спиной капитаны стали обсуждать положение.
–Только некий крик души, – признался Тартарен, горестно вздыхая и щёлкая в волнении суставами пальцев. – Знаете, у меня дома, в моём домике на окраине Тараскона, на стене висит картина с изображением молодой женщины. Я называю её Марианной и любуюсь ею. Представьте сами: баррикада, заваленная трупами и, на самом верху, стоит молодая прелестная женщина, платье которой частью свободно развевается под порывами ветра, а частью сползло с плеч, обнажая их, но она не замечает того, потому как размахивает знаменем Франции и призывает за собой. За ней поднимаются другие люди, и все с оружием в руках, джентльмен в цилиндре подымает ружьё, рядом расхристанный клошар что-то восторженно кричит, размахивая палашом, восторженный мальчуган, настоящий Гаврош, поднял над головой пистолет, готовый жизнь положить на алтарь Свободы, а за ними видны другие коммунары, поднявшиеся, чтобы защитить себя и революцию, а может – революцию, а уже потом себя.
– Спасибо, Тартарен, – протянул к нему руку капитан Немо. – По твоему описанию я узнал работу Шарля Делакруа, французского художника, одного из лучших представителей французского романтизма, а картина называется «Свобода на баррикадах».
– А я думал, что она называется «Свобода, ведущая народ», – удивился Тартарен.
– И ты не ошибаешься, – улыбнулся Немо. – У этой картины два названия. Сначала художник назвал своё творение так, но потом искусствоведы сделали небольшую поправку.
– Но женщину, изображённую на картине, действительно зовут Марианна? – робко поинтересовался провансалец.
– Должно быть Шарль Делакруа действительно увидел какую-то женщину и сделал её своей моделью, но, скорее всего, ему пришлось видеть её всего несколько мгновений, во время событий июля 1830-го года, когда закончился режим реставрации Бурбонов и был свергнут Карл X. Воображаемая модель всегда лучше и романтичней оригинала потому, что в памяти остаётся только всё наилучшее, а прочее дописывается воображением, которое у художников – ого! – всегда примечательное. Вот так образ вашей Марианны сделался собирательным и потому – почти божественным, потому как это что-то свыше человеческого, обычного человеческого …
– Ах, я теряюсь, Немо, – отступил назад Тартарен, – а я ведь хотел … мечтал …
– Мы мечтали, – мрачно добавил Мюнхгаузен и встал рядом со своим французским другом.
– О чём же вы мечтали, друзья? – ласково спросил Василий Фёдорович, и прочие капитаны подошли ближе, потому что за словами Тартарена и репликой Мюнхгаузена скрывалась какая-то тайна.
– Ну как же – какая? –поднял брови Тартарен. – На страницах наших произведений мы помогаем, спасаем, выручаем и делаем разные прочие дела для своих друзей, знакомых, а также тех, кто к нам обращается за поддержкой. Сейчас, когда мы собрались вместе в наш особый клуб, как это принято давно в Англии, особый клуб по особым интересам, мы оказываем помощь тем, кого сами выбираем.
– И ты предлагаешь?... – спросил Василий Фёдорович, выжидательно глядя в глаза провансальца.
– И я предлагаю спасти эту … Марианну, – выдохнул из себя Тартарен и зачастил, продолжая свою речь: – Это картина как … как стоп-кадр кинофильма. Вот стоит она, Марианна, размахивает флагом парижских коммунаров, призывая дать отпор солдатам, которые находятся где-то рядом, но мы, зрители не видим их, потому что они как бы за нашими спинами, потому что восставшие смотрят на нас … то есть не совсем на нас, а как бы на солдат, на Национальную гвардию. Вот-вот они выстрелят, и выстрелят именно по Марианне, которая воплощает в себе революцию …
– В данный момент она воплощает свободу, – поправил товарища капитан Немо.
– Не важно, – отмахнулся Тартарен, – с точки зрения государства любая свобода, которая противопоставляет себя государству, это уже крамола. Но я вижу эту Марианну просто женщиной, молодой привлекательной девушкой, которая смотрит в глаза … хм-м… прямо мне, как бы призывая меня …
– Принять участие в революции? – попробовал пошутить Артур Грэй, который с интересом прислушивался к своим коллегам.
– Скорее уж спасти её от солдат, – тяжело вздохнул француз, – от пуль, которые вот-вот вылетят из ружейных дул, направленных на неё.
– Тут ведь какая особенность, Тартарен, - попробовал объяснить Немо, – что эта ваша Марианна одновременно и девушка, увиденная Эженом Делакруа во время трагических исторических событий, и коллективный образ прочих героинь, погибших в ходе революции, а Делакруа попытался запечатлеть их, включить их черты в свою картину и тем обессмертить факт их подвига, оставить их отпечаток в нашей памяти, не про конкретную личность, а про коллективный, я повторяюсь – образ.
– Может быть, – задумчиво сказал Василий Фёдорович, – кто-нибудь, например, учёные с острова Лапута нашего уважаемого друга Гулливера, могли бы выделить вашу Марианну и как-то материализовать её, но вот спасти?..
– Или попросить Горбовского, – воскликнул Дик Сэнд, – из прекрасного мира будущего. Наверняка, он бы нам помог. Кажется, что в его время для учёных нет ничего невозможного.
– Это всё пустые предположения, – мрачно заявил Робинзон Крузо, крутя свою курительную трубку в руках и примериваясь, чтобы закурить её. – Ни Гулливера, ни тем более Горбовского сейчас с нами нет, и не стоит уповать на то, что мы не в силах сделать, как ты не пыжься.
– Правильно говорит Робинзон, – подхватил Василий Фёдорович. – Давайте пока отступим от этой вашей мечты, Тартарен, и сделаем другое, но похожее.
– Спасём другую героиню? – предположил Артур Грэй.
– Народную героиню, – уточнил тарасконец и горестно вздохнул, – молодую и красивую.
– А что вы скажете относительно …
Василий Фёдорович сделал продолжительную паузу и задумался, почти закатив глаза.
– Относительно – кого? – не выдержал Тартарен.
– Относительно Жанны д` Арк, – решительно закончил капитан корвета.
Все капитаны, члены Клуба заговорили одновременно, обращаясь друг к другу и высказывая мнение. Молчал только Тартарен, раскрыв в изумлении рот. Лицо его пошло пятнами от прилива крови. Глаза его ворочались в глазницах, словно мятущиеся в голове мысли локтями задевали их. Наконец тарасконец сглотнул, икнул и снова открыл рот.
– Я … Я …
– Моё предложение не понравилось? – поднял брови Василий Фёдорович.
– Пон… равилось … – выдавил из себя Тартарен.
– Но как-то это вы говорите не совсем радостно? – с сомнением спросил русский капитан.
– Просто растерялся, – признался импульсивный француз. – Перестроиться с одного на другое, это ведь не так просто, к тому же ...
– Что здесь не так? – удивился Артур Грэй. – Вы считаете Жанну д`Арк не заслуживающую спасения.
– Очень даже считаю, – едва не взорвался француз. – Просто я имел в виду то, что она – реальный исторический персонаж, а мы все … гм-м … персонажи литературные, и не в наших силах вмешиваться в исторические процессы, чтобы как-то менять их …
– Но позвольте, Тартарен, – придвинулся ближе Немо. – Как же понимать с той девушкой?
– С какой? – искренне удивился тот.
– С Марианной. Это же вы предлагали спасти её. В чём же различие между ними?
– Ну-у, – взмахнул рукой Тартарен. – Всё-таки моя Марианна не так известна, чтобы войти в исторические хроники. К тому же она тоже персонаж, пусть и не совсем литературный, а художественный, и мы вполне могли бы … Но ведь я, кажется, уже согласился на Жанну. А вы что, уже против?
– Отнюдь, – уверили его, один за другим, прочие капитаны, и даже Дик Сэнд, который и задал следующий вопрос:
– Добрые намерения у нас есть. Сейчас остаётся только понять, как это можно сделать?
– Я думаю, – отозвался капитан Немо, – что долго размышлять над этим нет нужды. Надо обратиться к тому, кто считается специалистом в деликатных вопросах?
– К Шерлока Холмсу? – уточнил Мюнхгаузен.
– Именно так, – кивнул Немо.
– И когда же мы сделаем это? – продолжал интересоваться барон, начиная подкручивать свой тощенький ус, который был напомажен до такой степени, что не опустился бы сам.
– А чего долго откладывать, – пожал плечами Немо, – Я отправлюсь к нему прямо сейчас.
– Ну почему именно вы, ¬– нахмурил реденькие брови Мюнхгаузен. – Я всё же барон и думаю, что выглядел бы достаточно представительно, чтобы быть послом …
– Напомню, – прервал его Немо, – что я являюсь принцем и это, во-первых.
– А во-вторых? – гордо выставил вперёд плечико в бархатном сюртуке барон.
– А во-вторых, – спокойно продолжил Немо, – нам нужен не посол, а скорее проситель, проситель о помощи. Я, например, не уверен, что Холмс пойдёт нам навстречу.
– Как же так?! – воскликнул Дик Сэнд, бросаясь вперёд. – Никогда ещё мистер Холмс не отказывал нам в просьбах. Он всегда относился к нам уважительно. С ним что-то случилось?
– С ним ничего не случилось, коллега, – ответил капитан Немо, он же – принц Даккар. – Только не надо забывать, насколько необычна наша просьба. Мистер Шерлок Холмс известен своим дедуктивным способом и умением разгадывать самые запутанные тайны, а мы его хотим просить не раскрыть очередное преступление, а помочь спасти народную героиню, широко известную в истории, вплоть до сегодняшних дней.
– Но это же женщина, девушка, – напомнил Артур Грей. – И кто же ещё, кроме нас, мог бы сделать что-то конкретное?
– Хорошо сказано, друг, – воскликнул Тартарен. – Кто, кроме нас? Что вы на это скажете, принц?
– Принц сказал бы, что можно постараться это сделать, а капитан Немо не забывал бы и о реальности.
–Друзья, – вмешался Робинзон Крузо. – Кто иной, кроме нас, знаменитых капитанов, умеет находиться по ту сторону реальности. Будет ли кто с этим спорить?
С этим утверждением спорить никто не решился.
– Я так и думал, – торжественно взмахнул своей трубкой Крузо. – Остаётся решить, кто отправится к Холмсу. Вместе с капитаном Немо.
– Признаюсь, что это я всё затеял, – выступил вперёд Тартарен и сложил на груди руки с гордостью Наполеона, выигравшего сражение под Аустерлицем. – Логично будет отправиться именно мне.
– Я – друг Тартарена, – тут же заявил барон Мюнхгаузен, – и буду его сопровождать в нашем посольстве.
Все тут же загомонили, напоминая, что они все друзья между собой и говорить о какой-то отдельной дружбе будет неправильно.
– Послушайте, господа капитаны, – взмахнул рукой Немо, привлекая к себе внимание, - как вы должны понимать, всем нам не стоит отправляться к мистеру Холмсу. Это не экскурсия, а деловой разговор. Холмс не любит многочисленных компаний. А мы как раз заинтересованы в том, чтобы он пошёл нам навстречу. Так что лучше пойти к нему двоим из нас. Я бы доверил переговоры Лемиэлю Гулливеру. Но сегодня его с нами нет и поэтому переговоры с Холмсом я беру на себя. Вы уж меня простите, но Тартарен слишком импульсивный, как и барон. К тому же у мистера Холмса свои привычки, с которыми приходится считаться …
– Но мы к нему уже не раз обращались, – недовольно вскричал провансалец, – и он нам всегда помогал.
– Мы обращались к нему не так уж часто, – спокойно и терпеливо ответил Немо, – и наши просьбы развлекали великого сыщика, позволяли ему блеснуть умом и его знаменитой дедукцией.
– «Deductio» суть «выведение», – вдруг заявил Василий Фёдорович, - то есть цепь умозаключений, выстроенных по законам логики, от плодов наблюдений, тогда как есть ещё и «induction», то есть «наведение», когда от конкретных фактов переходят к некоторому утверждению или гипотезе, которую уже разрабатывают.
– Ну вот, – всплеснул руками Тартарен, – и в наших славных рядах обнаружился свой сыщик, доморощенный.
– И никакой я не сыщик, – отмахнулся капитан корвета, – просто постарался показать отличия метода дедукции от другого метода – индукции.
– И хорошо, – примирительно улыбнулся капитан Немо. - Значит, вы, Василий Фёдорович, разбираетесь в вопросах логики. Тем легче нам будет вести переговоры с мистером Холмсом. Думая, у наших друзей не будет возражений против вас.
Возражения были, к примеру, у Тартарена, который несколько раз переглянулся с Мюнхгаузеном, но вслух сказать ни тот, ни другой ничего не решились. Таким образом делегация от Клуба Знаменитых Капитанов отправилась в Лондон, на Бейкер-стрит, по известному адресу.
+ + +
Наверное, у читателя может сложиться впечатление, что книжные персонажи, книжные герои могут входить в нашу жизнь и действовать как обычные люди. Это не совсем так. Они могут перемещаться из одного литературного произведения в другое, из одного года в другой, из одного места в иное, и даже на другом континенте, и здесь нет ничего необычного, никакой телепортации. Берём же мы то одну книгу, то другую, и можем погрузиться в самые разные ситуации, представить себя в самых разных положениях. Вот и книжные персонажи научились делать нечто подобное. И это заметили некоторые авторы. Вы думаете для чего они берут персонажей чужих книг и прописывают их у себя. Они просто замечают их на страницах своих произведений, совершенно случайно, и думают, что пусть они и дальше здесь будут, раз каким-то образом уже проявились. Но мы рассказываем вам это по большому секрету.
– А нельзя ли, – спросил у Немо капитан русского корвета, – прежде чем направиться к мистеру Холмсу, сперва, хотя бы одним глазком, посмотреть на город Лондон, о котором я много слышал, но не разу не видел?
– Почему же нельзя? – ответно улыбнулся другой капитан, по совместительству индийский магараджа, то есть принц. – Конечно же можно. И не одним глазом, а сколькими есть.
Для книжных перемещений использовались книги, журналы и даже газеты, но иногда и путеводители, как в этот раз.
– Лондон, – тоном знатока говорил Немо, – считался в те годы крупнейшей столицей мира, и небезосновательно.
– Сейчас это не так? – поинтересовался Василий Фёдорович.
– Сейчас! Ого! Население нашей Земли многократно увеличилось. Каждый народ, почти каждый, считает самым большим городом свою столицу, ставшую многомиллионной. Здесь и Мехико, и Токио, и Пекин, и Москва, и ещё множество городов, как когда-то считался самым населённым городом Рим, центр мира, хотя число жителей его едва превышало числом миллион, а когда-то в библейские времена таким же был Вавилон.
Лондон, город конца девятнадцатого века, впечатлял. Собственно говоря, это был своеобразный Рим, наследник того, античного Рима, когда все дороги вели туда, то бишь в Рим, только в данном случае дороги были морскими. И ещё, чтобы взглянуть на этот Лондон, надо было сделаться птицей, чтобы оттуда, с поднебесной выси кинуть любопытствующий взор, либо ограничиться небольшим районом, к примеру – Вест-Эндом, где, в столичной метрополии Сент-Мэрилебонд, и находится Бейкер-стрит, улица, прославившаяся местожительством самого известного частного сыщика.
О, этот Вест-Энд, здесь собрался и сконцентрировался весь культурный мир, и не только Англии. Здесь ведётся театральная и не менее бурная концертная жизнь, здесь расположены королевские театры «Друри-Лейн», бесконечно играющий шекспировские трагедии, «Ковент-Гарден», «Хеймаркет» и другие, не менее прославленные; здесь, в Вестминстерском дворце, заседает государственный парламент; здесь же, в Блумсбери, находятся колледжи и университеты, в которых считают за честь учиться люди самых разных национальностей; здесь сосредоточен весь свет науки, и вместе с тем здесь же, в Белгравии и Кенсингтоне, селится элита, какою гордятся все жители Лондона, а на Оксфорд-стрит и Риджент-стрит сосредоточено столько магазинов, и самых лучших магазинов, где сосредоточено столько элитных же товаров, предмет вожделения для самых привередливых покупателей, что их невозможно обойти, не задержавшись у многокрасочных витрин, прилипнув к ним, чтобы разглядывать выставленное там добро.
Впрочем, наша парочка капитанов, очутившихся на знаменитых улицах центральной части Лондона, в витрины не очень-то и заглядывала. Они обращали внимание на монументальную архитектуру, на убранство улиц, на одежду и одухотворённые лица прохожих, на транспорт, проносящийся по брусчатой мостовой. Для наших современников было бы удивительно повсеместное отсутствие автомобилей, вместо которых гордо проносились конные экипажи, двухколёсные хэнсомы и четырёхколёсные кэбы. Какое-то время капитаны прогуливались по Риджент-Парку и даже присели на одну из скамеек, стоящих под деревьями, кажется, под липами.
– А почему вы, принц, не захотели взять с нами Тартарена, хотя он просил об этом? – спросил Василий Фёдорович после паузы в несколько минут.
– Когда-то Прованс был отдельным королевством, – начал отвечать Немо, глядя в пустоту перед собой, словно видел там нечто скрытое от глаз других, – позднее, на протяжении пяти веков Прованс входил в состав Римской империи германской нации и лишь в 1481-м году был присоединён к Франции в качестве отдельной провинции, а окончательной частью Франции стал в 1790-м году, после той революции, которая была названа Великой, когда одним из указов Учредительного собрания Прованс окончательно сделался частью Франции, её провинцией.
– А при чём здесь Тартарен? – удивился Василий Фёдорович.
– Наш Тартарен – житель Прованса, а жители приграничных районов всегда большие патриоты, чем прочие граждане. Большие патриоты разве что жители столиц. Вы посмотрите, дорогой коллега, на лица лондонцев.
Оба капитана начали разглядывать лица и облик людей, проходивших мимо них, чаще всего шествующих неспешно или занятых разговором между собой.
– Здесь мало похожих видом на нашего друга, – сделал вывод капитан русского корвета.
– Они все несут в себе статус жителей крупнейшего и влиятельнейшего города мира, – резюмировал Немо. – Этот район населён преимущественно состоятельными людьми. Я думаю, что примерно так же выглядели римляне, граждане Рима, ощущавшие в себе всё величие своей принадлежности к метрополии.
– Ну и что?
– Представьте себе, уважаемый капитан, что скажет наш друг Тартарен, если мистер Холмс откажет в его просьбе?
– Вы думаете, что так и случится?
– Я этого не исключаю, – признался Немо. – Мы с мистером Холмсом уже встречались и немного знаем его, его привычки.
– Тогда зачем мы к нему направляемся?
– Он может всё же помочь нам. Если не прямо, то полезными советами. Надо знать, что и как ему говорить. Я ведь в прошлом боролся как раз против английского колониализма, как вы помните.
– Но мистер Холмс не похож на колонизатора, – подумав, предположил русский капитан.
– Пусть так, – согласился Немо, – но он гражданин своего государства, своей державы, и разделяет всё её величие и несёт за это величие ответственность.
– А вот у России, – похвалился Василий Фёдорович, – нет заморских колоний, и нам чужд дух колониализма.
– Как бы да, – согласился капитан Немо, – но с рядом оговорок.
– Какие ещё оговорки? – нахмурился собеседник. – Вы про русскую Америку? Так она не состоялась. От своих поселений торговцы и мореходы Российско-американской компании вынуждены были отказаться, не поддержанные своим государством.
– Я про другое, – ответил Немо. – России не было нужды искать владения за океаном. Обширные территории находились рядом. Вся ваша Сибирь, Дальний Восток, государства Средней Азии … По сути своей, это те же самые колонии, разве что в них было вложено чуть больше усилий.
– Но позвольте, Немо!.. – начал было говорить Василий Фёдорович.
– Оставьте, коллега, – положил руку на плечо товарищу Немо. – Мы прекрасно знаем друг друга и то вас возмутили мои слова. Чего же мы ждём от мистера Холмса, отправляясь к нему?
– Но мы же не будем его винить в чём-либо, – попробовал оправдаться капитан корвета «Коршун». – Мы же будем говорить совсем про другое.
– И хорошо, – согласился Немо, – пора туда и отправиться. Мы немного отвлеклись и позволили себе насладиться видами города, какое-то время бывшего центром цивилизованного мира. Пора направиться к тому, к кому мы и направлялись.
Идти было не так уж и далеко. Знаменитая улица Бейкер-Стрит появилась в сердце Вест-Энда в конце восемнадцатого столетия. Её строительством занимался дорсетширский предприниматель и, по совместительству – торговец, Эдвард Беркли Портмэн. Он и предложил назвать улицу именем сэра Эдварда Бейкера, дорсетширского баронета и друга семейства Портмэнов. Это был длинный ряд плотно стоящих домов, прижавшихся друг к другу, с плоскими продолжительными фасадами и навесами над входом. Дома были четырёхэтажными, георгинской архитектуры. В одном из них и проживал великий английский сыщик, прославившийся своими талантами, а также благодаря рассказам своего друга, доктора Ватсона. К мистеру Холмсу и направлялись посланники Клуба Знаменитых Капитанов. Известно, что обитатели Лондона были очень расположены к разного рода клубам. Отсюда и доброе отношение Холмса к нашему клубу.
Сам мистер Холмс проживал на верху, занимая целый этаж, который был, честно признаться, не так уж велик. В самом начале, когда он ещё только примеривался в делу разгадок разных тайн и происшествий, чаще всего -криминальных, что и сделало его великим сыщиком (без всяких кавычек) и был беден, хотя имел возможность вести более комфортную жизнь, имея столь состоятельного старшего брата, Майкрофта, но, по общему их мнению, человек ценит лишь то, чего достигает своими собственными усилиями, и потому Шерлок был вынужден искать для себя компаньона, готового разделить с ним снимаемую квартиру, ограничивая себя какой-то парой комнат; но позднее, когда найденный компаньон, отставной доктор Ватсон, женился и перебрался в другое место, мистер Холмс наконец смог расположиться на занимаемом этаже полностью. К тому времени он мог бы позволить себе снимать не только верхний этаж, но и занять весь дом, и не только снимать, но даже его выкупить. Именно так!
По прежнему нижний этаж здания № 221 по Бейкер-Стрит занимала Эмилия Эмерсон, точнее – миссис Хадсон, к имени которого Эмилия настолько привыкла, что и сама себя уже не называла иначе, хотя майор Томас Хадсон давно уже предстал перед Всевышним, оставив безутешной супруге память о себе и об их совместной жизни, а также крошечную пенсию, которой хватило бы разве что нетребовательной собаке, равно как и дом, который и служил «семейным очагом долгие годы, которые и остались в памяти хозяйки, как счастливые и даже блаженные. Для себя и своих целей миссис Хадсон хватало нижнего, цокольного этажа, предоставив прочие этажи квартирантам, о которых нам нечего рассказать, да и незачем, и от всего перечня которых остался всего лишь один – мистер Холмс, к которому миссис Хадсон за долгие попривыкла, стерпелась и даже полюбила, как сына, которого ей не дал Всевышний, забрав к тому же и Томаса, супруга. Много лет назад она уделяла своё расположение ещё одному постояльцу – отставному доктору Джону Ватсону, на первых порах, как человеку военному, а позднее, за его педантичность, аккуратность и доброжелательность, в отличие от экспрессивного и непоследовательного Холмса, но, после того, как его благодарили столь значимые и уважаемые персоны, что она переменила своё отношение. Таковым оно оставалось и поныне.
Той оплаты, которую ей вручал мистер Холмс, миссис Хадсон вполне хватало на жизнь, и она продолжала следить за всем домом, не только за своей половиной, но и за той, где проживал её постоялец, сделавшийся знаменитостью. Он вполне мог бы позволить себе иметь лакея, как это делали большинство состоятельных горожан, но, видимо, не терпел рядом людей посторонних, и относился с благодарностью за заботу по отношению к нему и его жилищу со стороны своей домашней хозяйки и даже считал её своей тётушкой, как это он однажды ей признался, чрезвычайно её растрогав. Официально же он называл её по прежнему миссис Хадсон, как это и подобает интеллигентному человеку.
Наши капитаны поднялись на крылечко под навесом из медных листов, и постучали по бронзовой пластинке специальным молоточком, подвешенным на цепи, который заменял дверной колокольчик. Впрочем, некоторые модники, считающие себя людьми прогрессивными, вешали дверные колокольчики внутри помещения, а посетители дёргали за шнурок и тем оповещали хозяев о визите гостей. Холмс, а точнее – миссис Хадсон, были приверженцами старых традиций, хотя великий детектив обзавёлся новомодным телефонным аппаратом фирмы Александра Белла. От влияния времени не убежишь, разве что будешь прятать голову в песок, как рассказывали некоторые путешественники, приводя в пример испуганного страуса. Но, скорей всего, это не более, чем вымысел.
Дверь, как это обычно и бывало, открыла домашняя хозяйка, миссис Хадсон. Она была женщиной невысокого роста, в юности стройной и резвой, что называется – непоседливой. Во времена зрелости сделалось более степенной и пышной. Резвость её осталось только в характере, да ещё словах, в которых она не очень-то и стеснялась, особенно когда выговаривала собеседников, считая себя всегда правой. Она даже завела себе очки, не сколько для того, чтобы поправить зрение, которое если с годами и стало слабее, то лишь самую малость, сколько в попытках выглядеть солиднее, как это и положено хозяйке дома, пусть даже и не в собственной семье, хотя, честно признаться, мистера Холмса считала принадлежащим к семье, пусть в качестве жильца общего дома, но, тем не менее.
Одевалась миссис Хадсон в строгие платья из шерстяной материи тёмного окраса, с воротничком под горло. Сверху можно надевать бусы из мелкого жемчуга, а волосы прикрывать шерстяным же чепцом. Носила она и фартук, потому что частенько сметала пыль, до того, как она начинала покрывать полированную поверхность шкафов и столов, находившихся по мере её перемещения. Делалось это почти машинально и даже этого не осознавая.
Внимательно посмотрев сквозь очки на капитанов, миссис Хадсон попыталась вспомнить их. Она явно с ними уже встречалась, но – не часто, потому в памяти те встречи почти и не отобразились. Вот только лицо одного из посетителей … Оно явно было лицом аристократа. Восточного аристократа, судя по короткой ухоженной бородке и искусно закрученной чалме, головном уборе индусов высших каст.
– Вероятно, вы к мистеру Холмсу? – полуспросила- полуутведила хозяйка.
– Именно так, – поклонился гость. – Вы угадали.
– И не удивительно, – слегка усмехнулась хозяйка, – имея такого жильца, трудно не научиться подрожать ему.
– Дома ли мистер Холмс? – нетерпеливо спросил второй гость, тоже лицом и обликом не похожий на англичанина. Но тем не менее, он склонил голову перед женщиной, пусть и без благородного титула, но тем не менее …
– Мистер Холмс не так уж часто бывает дома. Он – человек занятой, – гордо заявила миссис Хадсон. – Но вам повезло. В данный момент он находится у себя. Я пойду, спрошу его, примет ли он вас, не занят ли какой своей проблемой, быть может – очень важной.
– Если вы поднимитесь к нему, – снова улыбнулся первый гость, в чалме, – тогда передайте ему эту визитку. Тогда мистер Холмс поймёт, кого ему ждать у себя.
Капитан Немо подал, царственным жестом, визитную карточку Клуба знаменитых капитанов, которую держал в жилетном кармане, как раз на такой случай. Миссис Хадсон взяла карточку и удалилась, поднявшись по лесенке. Скоро сверху послышался громкий голос:
– Где они? Почему они не поднялись сразу?!
– Но вы же сами просили меня, – послышался недовольный голос квартирной хозяйки, – не пускать к вам всех и каждого, говоря, что вас частные визиты отвлекают, что у вас не музей, а частное жильё …
Она ещё что-то недовольно бурчала, спускаясь по лестнице и придерживая край подола, чтобы не наступить на него и не споткнуться. Говорила это скорей себе, чем своему жильцу.
– Он дома, – заявила домохозяйка, чопорно поджимая губы, – и он готов вас принять. Вы, верно – его друзья?
– Да, – улыбнулся второй гость, – особенно если он считает нас своими друзьями.
Визитёры начали подниматься по лестнице. Сверху, сквозь перила, выглядывал хозяин квартиры, махая им рукой, в которой сжимал смычок. Давайте тоже взглянем на этого примечательного человека, который должен сыграть немаловажную роль в нашем повествовании. Впрочем, капитаны из клуба для того и явились, чтобы увлечь его.
Итак, это был высокий худощавый человек с длинными руками и длинными же ногами. Впрочем, таковыми они могли казаться, потому что мы смотрели на него снизу, поднимаясь как бы вместе с капитанами. Самым примечательным в мистере Холмсе была голова, чуть более вытянутая, вернее даже не сама голова, а лицо, которое несло в себе печать интеллекта. Что же есть интеллект, о котором мы помянули? Это такая совокупность ума, жизненного опыта и умения делать правильные выводы в своих стремлениях и установках. И всё это имелось в изобилии, и всё это отражалось на лице, скорее даже сквозь лицо. Замечали ли вы, что наши настроения, наш внутренний мир отпечатывается на наших лицах, на его выражении, каким бы умом, большим или не очень, человек бы ни обладал. Плечи Холмса не отличались шириной, что характерно для военных или людей, занятых физической работой, волосы не были уложены, но даже растрепались, из чего можно было понять, что мистер Холмс не старался выглядеть джентльменом, как это свойственно аристократам, хотя самые идеальные джентльмены искали с ним встреч, чтобы попросить его о помощи. Да и нет нужды долго описывать внешность Шерлока Холмса, человека, известного, как великий детектив, с лёгкой руки Артура Конан Дойля, литературного папы мистера Холмса.
Великий детектив во время расследования, сжимающий в руках бинокулярную лупу, и он же, но уже дома, в домашнем халате, это – почти что – два разных человека. Вместо лупы Холмс держал в одной руке скрипку, а в другой – смычок, и эти руки он раскинул в разные стороны, словно собирался ими обнять своих гостей. Однако трудно кого-то пытаться обнять занятыми чем-то руками. Но этим можно показать свою радость.
– Однако, – заявил, широко улыбаясь Холмс, – вы явились на редкость вовремя.
– В самом деле? – удивился Василий Фёдорович. – Ведь мы явились, не предупреждая заранее о своём визите.
– Но мы рады, – продолжил речь коллеги капитан Немо, – если наше появление произошло кстати.
– Как нельзя кстати, – подтвердил хозяин квартиры. – Дело в том, что я обдумывал одну проблему и пришёл к выводу, что попал в тупик. Только я собирался огорчиться, как появилась миссис Хадсон и заявила, что меня хотят видеть двое джентльменов, и подала вашу визитку. И моя проблема сразу отошла на задний план. Её как бы и не стало. Позже я к ней непременно вернуть, но буду обдумывать её с другой стороны, с другого ракурса, надеюсь - с более успешного. Советую вам, господа, если вы очутитесь перед загадкой, которая кажется неразрешимой, лучше не ломать голову, а заняться чем-то другим, и позже, когда вы вернётесь к этой проблеме, то она вам откроется быстрее, я вас уверяю. Со мною так и бывает. Внутри нас находится некий арифмометр, который считает и без вашего участия и выдаёт результат тогда, когда он нужен.
– К сожалению, – поднялся к нему Немо, – результат может оказаться не всегда верным. Не так ли?
– Увы, – взмахнул смычком Холмс, – бывает и так, но я об этом никому не рассказываю. То есть об этом не рассказывает доктор Ватсон, добровольно взявший на себя обязанности моего биографа. То есть скорее не моего, а моих расследований.
– А зачем вам понадобилась скрипка? – не удержался от вопроса капитан корвета «Коршун». – Кажется, вы только что признались, мистер Холмс, что трудитесь над сложной задачкой.
– О, это очень интересная тема, – радостно воскликнул хозяин квартиры. – Дело в том, что я заметил одну интересную особенность – под некоторые звуки мне лучше работается.
– Да, это действительно так, – подтвердил капитан Немо. – Не случайно в католических храмах помещают орган (музыкальный инструмент), звуки которого будоражат слух и чувства слушателей, и они лучше воспринимают слова проповедника и проникаются этими утверждениями.
– Это действует в коллективном восприятии, – откликнулся Холмс, – а я говорю об индивидуальном воздействии, особенно когда я погружаюсь в интересующие меня рассуждения. Это немного другое. Но то, что получается, когда я слушаю звуки, извлекаемые из скрипки, они … как-то возбуждают во мне думательные способности и я прихожу к неожиданным порой выводам, и даже – к парадоксальным.
Холмс во время рассказа принимал позу музыканта, а точнее – скрипача, что было весьма странно, учитывая его облачение в виде домашнего халата, но лицо сыщика при этом имело самый серьёзный вид, и он прикладывал щеку к деке инструмента, и водил смычком по струнам, извлекая необычные звуки, которые мало напоминали музыку, но порою складывались в мелодию, напоминающую что-то знакомое и даже волнующее.
– Говорят, – продолжая Холмс рассказывать, не прекращая упражнений со скрипичными струнами, терзая их смычком, – что лучшим в мире скрипачом был Никколо Паганини, обойдя в своём искусстве легендарного Орфея. Клерикалы обвиняли лигурийского музыканта в связях с дьяволом, что тот заложил свою душу за искусство выше человеческих возможностей, что, получив такие возможности, Паганини мог не пользоваться нотами и партитурами, играя н концертах 24 «каприса» (то есть соло), не разу не ошибившись, что подобное повторить невозможно. Как-то, его недруги перед концертом порвали струны на скрипке, оставив всего одну, но Паганини не отменил выступления, а отыграл его полностью, меняя тональность и обертоны углом касания смычка и перемены ладов. Такое было сделать нельзя, невозможно, но он смог это сделать …
– И это установленный историками факт, – подтвердил Немо, – который послужил дополнительными обвинениями в связях с дьявольскими кругами. Епископ Ниццы, где скончался музыкант отказался справлять по нему заупокойную мессу, выражая своё к нему отношение, как и всей католической церкви.
– Это всё влияние злых языков, – взмахнул смычком сыщик, – сам папа отменил решение того епископа и Паганини был похоронен, как это и положено. Но мы слишком долго говорим о скрипаче, который давно уже упокоился. Кажется, где-то около полувека назад. Но, наверное, не он привёл вас ко мне?
– Да, конечно, – сделал вперёд шаг Василий Фёдорович, командовавший корветом «Коршун», а в свободное время являвшийся членом клуба знаменитых капитанов, – совсем не это привело нас сюда, а …
– Постойте, – воскликнул Холмс, протестующе взмахнув смычком, – давайте я попробую угадать, руководствуясь методом дедукции, умозаключением переходя от общего к частному.
– Если это развлечёт вас, мистер Холмс, – улыбнулся Немо, – то пожалуйста.
– Развлечёт? Нет! Здесь нет времени развлечениям. Здесь задействованы строгие законы наблюдения и логики, а это метод, универсальный и действенный, позволяет мне сохранять … форму , как … спортсмену.
Тем временем внизу послышался нетерпеливый стук. Раздались приглушённые шаги миссис Хадсон. Кому-то она открыла дверь и принялась с тем кем-то разговаривать. Вероятно, это пришли к ней. Холмс начал было свои рассуждения, внимательно оглядывая своих гостей прищуренным взглядом. Но тут снова послышались шаги хозяйки. Она поднималась наверх, а следом шагал тот, кто только что колотил в дверь.
– Однако, – удивился Холмс, – неужели ко мне ещё кто-то пожаловал? В последнее время я сделался чрезмерно популярным. В этом есть и своя хорошая сторона, но всё это отнимает массу времени, которое можно использовать иначе.
– Мистер Холмс, – подала голос домашняя хозяйка, которой пришлось за какой-то получас подыматься на самый верхний этаж своего дома, – вас спрашивает ещё один человек. Я ему говорила, что вы заняты уже пришедшими визитёрами, но тот заявил, что он явился вместе с ними, но немного задержался снаружи …
– Тартарен …
Это действительно был Тартарен, почётный житель Тараскона, своей собственной персоной. Весьма бесцеремонно отодвинув в сторону миссис Хадсон, но вместе с тем кланяясь и извиняясь в её сторону, он протиснулся мимо неё и громко заявил, обращаясь одновременно и к своим товарищам, и к хозяину квартиры:
– Наша миссия слишком важная, чтобы поручать выполнить её вам одним, без своего участия! Эта мысль пришла мне в голову сразу после вашего ухода, и я сразу кинулся за вами вдогонку. Даже не стал дожидаться Мюнхгаузена, который тоже собирался отправиться вместе со мной. Я уже хотел подойти к вам и заявить о своём праве, но тут заметил, что вы сначала решили прогуляться по городу, и после этого сам обратил внимание на те красоты, на тот величественный вид, что меня, нас всех окружает. Хочу признаться, что я до сих не был в Лондоне, в этом городе, где, кажется, собрался вместе весь мир. Здесь, я думаю, должен побывать каждый человек, который считает себя культурным и цивилизованным. До сих пор я думал, что таков именно Париж. Но теперь … – Тартарен постарался ещё сильнее расправить свои плечи, – я признаю за Лондоном право тоже считаться великим городом. Но, пока я оглядывался по сторонам, вы успели удалиться с моим глаз. Я понял, что отправились сюда, то есть к мистеру Холмсу. Обычно мы являемся к нему сразу домой, минуя прогулку по улицам …
– Обычно, – хмыкнул Василий Фёдорович, – это слишком сильно сказано. Мы и были-то всего здесь несколько раз.
– Но, тем не менее, – воскликнул экспансивный француз, – господа, тем не менее, мы появляемся прямо в квартире. Имею же я право растеряться, пусть всего лишь на несколько досадных мгновений, но они всё имели место быть. И тут я вспомнил этот знаменитый адрес: Бейкер-Стрит, 221-бис. И я сразу отправился по этому адресу. Можно было и просто следовать за вами, но, пока я пребывал в состоянии растерянности, вы уже успели удалиться, так что пристроиться за вами уже не получалось. Пришлось вернуться к адресу. Но, чёрт побери … этого дома, с этим самым бис не оказалось!
– Как – не оказалось? – не удержался от восклицания Василий Фёдорович. Холмс улыбался с каждым разом всё шире. Миссис Хадсон, которая успела догнать Тартарена, вырвавшегося вперёд, осторожно обогнула его и повернулась к нему лицом, чтобы объяснить ситуацию, успевая при этом обиженно поджимать губы:
– Но я уже пыталась объяснить вам, мистер …
– Мсье!
– Пусть будет мсье. Мистер Холмс практически выкупил у меня свою часть дома …
– Я слишком привык к своему жилищу, чтобы менять его на новое. Привыкать к новому месту - что может быть ужаснее? К тому же, мои клиенты … они тоже привыкли к этому месту, и не хотелось бы их обескураживать. Поэтому мы посовещались …
– Посовещались, – решительно вмешалась миссис Хадсон, – и решили из одного дома сделать два. Я остаюсь в одном, то есть в его нижней части, и с номерным знаком …
– … А я перемещаюсь во второй, то есть в верхнюю, обжитую половину. Таким образом получилось так, что это здание вмещает сразу два дома, практически – отдельных дома, и это отображается в различных адресах, разницу в которых понимают служащие почты Лондона. Первое время они путались и отправляли предназначенную мне почту моей достопочтимой хозяйке, а её, соответственно – мне. Стоит отметить, что подобных ошибок больше не происходит, к нашему взаимному удовольствию.
К тому времени, как Шерлок Холмс закончил свою речь, миссис Хадсон уже спустилась вниз и устроилась с вязанием возле камина, возле которого всегда находилась вязанка сухих поленьев, чтобы можно было согреть старые кости, если случиться сырая погода.
– Подумать только, – воскликнул Тартарен, потрясая воздетыми руками, – два в одном! Кто бы мог подумать!!
– Однако для меня это показалось удобным, – скоромно заметил сыщик. – Есть ещё на свете благодарные люди, которые помнят об услуге, когда-то ими полученной. Да, мы слишком уж отвлеклись от того, что привело вас ко мне.
– А может мы просто соскучились по общению с вами, – попробовал предположить Василий Фёдорович.
– По общению с сыщиками не скучают, – возразил Холмс. – Это почти исключает одно из другого.
– Для того я и явился сюда, – снова воскликнул Тартарен, – чтобы взять быка за рога. Дело в том, что у нас, дорогой мистер Холмс, появилась миссия спасти одного человека, мало того – женщину, мало того – девушку!..
– Звучит многозначительно, – ответил Холмс, – но вместе с тем и тревожно. Обычно я не спасаю, а как раз расследую уже случившееся.
– В этот раз речь идёт именно о спасении! – торжественно воздел руки над головой экспансивный провансалец.
– Дорогой Тартарен, – сделал шаг вперёд Василий Фёдорович, – позвольте нам …
– Нет уж, позвольте мне, – тоже шагнул вперёд француз. – Это была моя идея и теперь я чувствую ответственность за то … за то … чтобы всё у нас получилось …
– Признаться, вы меня заинтриговали, – признался Холмс, отложил в сторону скрипку и смычок, снял халат и натянул поверх белой сорочки смокинг. – Теперь я готов выслушать вас, господа.
– Говорите, Тартарен, – заявил Немо, – раз вы на этом настаиваете.
– Мы хотели как лучше, – вздохнул капитан корвета «Коршун».
– Я тоже хочу как лучше, – с вызовом ответил Тартарен, – потому и отправился следом за вами, потому что не мог усидеть в нашей кают-компании.
– Я слушаю, - напомнил Холмс, складывая на груди руки, – внимательно.
– Мы решили, все мы, знаменитые капитаны, по моему предложению, спасти нашу народную героиню, от её печальной судьбы.
– И как имя этой героини?
– Жанна д`Арк.
– Которая сражалась против англичан? Я правильно понимаю?
– Против оккупационной армии, напавшей на Францию. Мы, как патриоты своей страны …
– Значит вы отказываете мне право быть патриотом своего государства и призываете стать на сторону вашего?
– Что вы этим хотите сказать? – вытаращил глаза Тартарен.
– То, что я вынужден отказать вам. Даже наш безусловный классик, сам Вильям Шекспир, называл эту женщину ведьмой и посылал проклятия на её голову.
– Не может быть!.. – застонал Тартарен и схватился обеими руками за голову, словно эти проклятия касались и его лично.
* * *
– Здравствуйте, друзья! Кажется, я опять опоздал.
В «кают-компании» Клуба, то есть в читальном зале школьной библиотеки, появился Лемюель Гулливер, человек довольно высокого роста, с круглой головой, украшенной пышной шевелюрой, которую закрывала высокая шляпа, похожая на цилиндр, но с широкими же полями. Носил Гулливер, как это обычно и бывало, бархатный камзол, короткие штаны и массивные башмаки с медными пряжками. В руке, как это и положено джентльмену, он сжимал трость, но не опирался на неё во время ходьбы, а использовал скорее как указку, жестикулирую ею во время разговора. Остаётся добавить, что Гулливер отличался чрезвычайно умным лицом, то есть его выражением. Самое, конечно, умное лицо было у капитана Немо и Артура Грея, но не надо забывать, что тот и другой были аристократами, а Немо, так тот вообще был принцем, то есть – махараджей. Но аристократам свойственны величие и серьёзность, а Гулливер часто просто улыбался и тем мешал воспринимать его как высокого интеллектуала, впрочем, если помнить про его рост, то ...
– Вы, уважаемый Лемюель, – укоризненно сказал Крузо, – настолько часто отсутствуете у нас, что мы уже почти привыкли, что и в этот раз вас нет.
– К большому сожалению, сэр, – добавил Артур Грей.
– Не надо ему выговаривать! – воскликнул Дик Сэнд и подбежал к Гулливеру, чтобы пожать ему руку.
– Никто и не выговаривает, – заносчиво вскинул голову барон фон Мюнхгаузен. - Ведь он, по крайней мере – наш друг и единомышленник!
– К тому же, друзья мои, – раскинул руки, словно желал обнять всех присутствующих, – у меня есть веская причина моих отсутствий. Все мы любим посещать те места, с которыми связаны наши жизненные коловращения. Я, к примеру, люблю посещать острова и земли моих приятелей, великанов или лилипутов, а также гуигнгнмов, разумных лошадей. Но больше всего удовольствия, удовольствия для души, получаю от посещений летучего острова Лапуты, от есть от общения с его обитателями.
– Все знакомы с книжкой Джонатана Свифта, – высказался Дик Сэнд, – где, среди прочего, рассказывается и про ваш остров.
– Сказать по правде, – улыбнулся юноше Гулливер, – так там рассказано далеко не всё, ой не всё.
– Джонатан Свифт, – подхватил Артур Грэй, обняв за плечи Сэнда, – начинал жизнь сиротой, познал нужду в начале своей жизни …
– Как я его понимаю, – вздохнул Дик, соглашаясь со своим другом.
– Но он не отчаивался. Благодаря зажиточным родственникам, он получил неплохое образование, а потом поступил в престижный Тринити-Колледж, закончил его не последним учащимся, а потом устроился секретарём к Вильяму Темплю, который был не только дальним родственником его матери, но и видным общественным деятелем, писателем, мыслителем и отставным дипломатом. Свои жизненные наблюдения Джонатан почерпнул именно от него.
– Каждый человек, – заявил Робинзон Крузо, уютно устроившийся в кресле возле изображения камина, – особенно известный человек, становится своеобразной легендой, довольно непохожей на тот оригинал, которым является. Я вот слышал от тех, кому склонен доверять, что Свифт и в школе не очень-то старался учиться, а всё больше книжки читал, самые разные. И вообще был всегда мрачным, к людям относился злобно, и вместе с тем отличался крайним эгоизмом и непомерным честолюбием.
– Не надо, дорогой Робинзон, – с упрёком воскликнул Дик Сэнд, – плохо отзываться о наших авторах. Наверняка, наш друг Гулливер тоже мог бы припомнить что-нибудь нелицеприятное про мистера Дефо.
– Ах, дорогой Дик, – потрепал по волосам юного капитана, недавнего юнгу, Гулливер, – я и сам наслышан про несносный характер Свифта. Наверное, для того, чтобы стать великим сатириком, надо пропустить через себя все несправедливости нашего мира. Австрийский психолог Зигмунд Фрейд, придумавший психоанализ, наверняка объяснил бы особенности характера Свифта теми невзгодами, какие он пережил в детстве, чувствую, вместе с тем, огромные потенциалы, что таились в нём, и то нежелание окружающих замечать эти задатки, попрекая будущего писателя его социальным статусом. Но, несмотря ни на что, он стал тем, кем он стал.
– Великим писателем? – затаив дыхание, спросил Дик Сэнд.
– Именно так, – подтвердил Гулливер. – И доказательством этого могут стать его книги. Ведь содержанием их он наполнял своими мыслями, своими идеями, и то, о чём говорили учёные острова Лапута, были его мысли, пусть и скрытые, затаённые, пусть им и не до конца понятые, но сформулировал их именно он, то есть начал формулировать, а потом … потом его книги зажили своей самостоятельной жизнью …
– И что там тебе сказали, – сварливо спросил из кресла Крузо, вертя в руках свою трубку, раскурить которую ему хотелось всё сильнее и сильнее, – твои безумные учёные твоего клятого летучего острова?
– Много чего сказали. Они ведь продолжали, продолжают свою работу, уже после Свифта и, наверное, будут продолжать и после нас.
– Ишь, заладил, – сварливо прервал Гулливера Крузо. – Скажи уж прямо.
– Да, они продолжают заниматься своими проблемами. Человек, который перестаёт интересоваться окружающим его миром, называется конченным человеком, то есть тем, кто признал конец самого себя, со всеми вытекающими из этого проблемами. А учёные Лапуты … к примеру, в последнее время они занялись проблемами связи.
– Зачем им это надо? – удивлённо спросил Артур Грей. – Александр Белл придумал телефон, а потомки изобрели сотовую связь, пришедшую из радио Попова- Маркони. Выдумывать что-то новое?
– Выдумывать всегда полезно, – возразил Гулливер, – и в первую очередь для самого изобретателя. Своими помыслами он создаёт новую реальность, похожую на ту, в которой живём все мы, а вместе с нами и всё остальное человечество.
– Вы говорите загадками, дорогой Гулливер, – воскликнул Дик Сэнд, – но вас хочет слушать, снова и снова.
– Спасибо за такие слова, мой милый Дик, – отозвался Гулливер. – Так вот, учёные лапутяне задумались, что человечество слишком уж окружило себя различными приборами и аппаратами, в которых сложно разобраться даже человеку учёному, не говоря уж о простом потребителе. Но, если крепко подумать, то сам человек является прообразом для многих изобретений.
– Человек? – удивился Робинзон Крузо и даже забыл про свою трубку.
– Человек, или иная тварь, представитель Природы. Любая затея имеет свои аналоги тех или иных аппаратов. Многие животные, птицы, общаются между собой без посредства слов. Обращали ли вы внимание, как летящая, к примеру, птичья стая вдруг меняет направление полёта и резко поворачивает в сторону, одновременно, без видимого звукового сигнала. Здесь явно задействованы механизмы того, что называется учёным словом «телепатия». Возможно, и человек, в каком-то давно позабытом прошлом, тоже умел делать нечто подобное и даже общаться с другими на отдалённом расстоянии. Именно это взяли в разработку мои лапутянские учёные. Главное – сформулировать некую мысль, идею, а уже потом заняться её воплощением.
– И какая же была идея у ваших учёных? – заинтересованно спросил Артур Грей.
– Идея общаться мыслями! – восторженно воскликнул Сэнд.
– Именно так! – подтвердил Гулливер. – У них, учёных, это называется телепатией. От греческих слов «tele», то есть «вдаль» или «далеко», и «pathos», то есть «чувство», а всё вместе значит: передавать мысли и чувства на расстоянии. Но учёные Лапуты столкнулись с множеством сложностей. Здесь и создание методик концентрации сознания в своеобразный мысленный пучок, который должен был распространяться либо широко, для всеобщего восприятия, либо узконаправленно, для конкретного человека. Также было важно научиться эти мысленные сообщения воспринимать, то есть читать.
– Неужели такое возможно? – схватил за рукав кафтана Гулливера Дик Сэнд. – Это же фантастика!
– Вся наша жизнь – это и есть фантастика, – заявил из своего кресла Робинзон Крузо.
– И снова можно вспомнить древних греков, – продолжал Гулливер. – Слово «phantastike» значило «искусство воображать», а что это, как не форма отображения окружающего нас мира, при которой на основе реальных представлений создаётся логически несовместимая с ними картина нашей реальности. Я не слишком сложно вам объясняю?
– Лучше вернись к своим лапутянским учёным, – ворчливо посоветовал Крузо. – Ты там что-то говорил про телепатию.
–Ах да – телепатия, – Гулливер мечтательно улыбнулся, - телепатия как способ связи. Удобно и практично. Вы представляете, друзья, как люди мечтали о простой и быстрой связи, без посредничества гонцов, скороходов и прочей голубиной почты. Сначала появился телеграф, потом – телефон, я уж не говорю о других экзотических способах общения. Люди мечтали общаться без риска быть подслушанными, но этот риск всегда оставался, и вот лапутяне предложили …
– Да, телепатию, – слегка раздражённо продолжил Крузо, – и это у них получилось? Или всё ещё пребывает на уровне проектов, слухов?
– В том-то и дело, что всё продвинулось довольно далеко. Настолько далеко, что мы (говоря «мы», я имею в виду именно лапутян, а я там был вроде свидетеля) решились поговорить с кем-то на другом конце … даже не мира, а звёздного пространства. И тут я очень удачно вспомнил про капитана Горбовского, который бороздил океаны космоса. Оказалось, что у лапутян остался мнемонический отпечаток личности Леонида Андреевича. Я не совсем уверен, правильно ли передаю их слова, они у них довольно сложные для толкования. Итак, лапутяне стали искать личность по имеющемуся отпечатку. Это заняло какое-то время … весьма продолжительное время, но потом проблема была решена. Но оказалось, что носитель, то есть капитан Горбовский находится и в самом деле невесть где. Для лапутянского телепатического опыта это было даже хорошо. Мы связались (говорил именно я, как его хороший знакомый, приятель), и Леонид Андреевич сказал мне, что находится на планете, названной Радуга, где учёные проводят глобальный эксперимент, настолько опасный, что его не решились проводить у себя дома, то есть на Земле …
– На нашей Земле?! – не удержался от возгласа Сэнд.
– Да, именно так, Ричард, – положил руку на плечо юнге-капитану Гулливеру. – И, как оказалось, их ощущения были верны – опыт вырвался из-под контроля, и настолько сильно, что опасность нависла над всем тем миром, над Радугой. Она находилась всё-таки слишком далеко, чтобы общение с Горбовским было полноценным. Мы говорили, и этот разговор проходил, хочу вам напомнить, у меня в голове. Каким-то образом учёные Лапуты это сумели исполнить. И Горбовский говорил, что вот-вот эта его Радуга должна погибнуть, и сам Леонид Андреевич вместе с ней. Не он один, а почти все учёные, для кого не нашлось места на тех нескольких кораблях, что были под рукой. Все свободные места были заполнены детьми, а их посчитали наиболее ценным грузом …
– Но для чего тогда туда было тащить с собой детей, если их эксперимент был настолько опасен? – Снова сварливо спросил Крузо. – Если им это так было необходимо, так рисковали бы собой.
– Горбовский пытался мне объяснить, - с грустью ответил Гулливер, – но, видимо, расстояние и в самом деле превышало все допустимые пределы …
– Так значит, – предположил Артур Грей, – опыт у них не удался?
– Я бы не стал так говорить, – нахмурился Гулливер. – Всё же не будем забывать, что речь-то шла о космосе, и даже о дальнем космосе. И наш опыт получился. Всё же мы с Горбовским обменялись какой-то информацией. Причём без всяких специальных приборов связи. Он мне пытался что-то рассказывать, какие-то там подробности, перемежёвывая их со своими душевными терзаниями. И всё это на фоне каких-то шумов. Я в этом плохо разбираюсь. Оказалось, что даже в собственных ощущениях. Покажите мне человека, который не сталкивался с телепатией, а потом занявшийся этими опытами, да ещё на дальнее космическое расстояние. Я думаю … я уверен, что он будет говорить то, о чём здесь рассказывал я.
– Ладно, – вздохнул из своего кресла Крузо, – рассказывай давай, чем всё у вас закончилось.
– Всё могло закончится весьма печально, – вздохнул Гулливер и смахнул со лба капельки выступившего пота. – То, что Горбовский со мной тогда прощался, я не сразу и понял, а когда наконец сообразил об этом печальном факте, связь с Леонидом Андреевичем прервалась. Может даже по той причине, о которой он мне успел поведать. Та самая катастрофа на отдалённой Радуге. Я едва не возопил от горя, сообразив об этом. И снова ко мне на помощь пришли мои лапутянские друзья. Мы на самом деле сдружились с ними, после того, как я туда, на Лапуту, зачастил с визитами, причём с дружественными визитами, принимая все их научные разработки с полной серьёзностью, и даже участвуя в них. Вот как с телепатией.
– А с телепатией у них получилось? – переспросил Артур Грэй. – Или это был только первый опыт?
– Телепатией они занимались и до меня. Со мной они хотели проверить самую дальнюю связь, какую только можно представить. А может, они просто таким образом раскланивались со мной. Но их опыт, то есть наш опыт, прошёл на редкость удачно. То есть, со всеми поправками, он получился удовлетворительным. Вот только сам Горбовский … Видимо, у меня был столь удручённый вид, что мои учёные друзья встревожились. Тогда я им рассказал, с полной откровенностью, о той беде, что приключилась со звёздным капитаном. Они честно переживали со мной, сочувствую мне, как коллеге этого самого Горбовского, с кем были знакомы всего лишь шапочно.
– Так они знали этого капитана? – удивился Дик Сэнд.
– А ты уже забыл, как с нами познакомился Леонид Андреевич? – спросил Гулливер. – Это произошло, когда он участвовал в некой телепортации. Тем же самым занимались и учёные моего любимого острова. Тогда получился исключительный, невозможный случай, когда их направления пересеклись. Таким образом Леонид Александрович свалился нам на голову.
– Ах да, – спохватился юнга и хлопнул себя по лбу, – теперь я вспомнил. – Мы обсуждали тогда одну важную тему …
– А мы по пустякам не собираемся, – хмыкнул Крузо, устраиваясь удобнее в своём любимом кресле, – не отвлекаемся от тех событий, какие были предписаны нам нашими Авторами.
– Да, кстати, – спохватился Гулливер, – а для чего мы собрались на этот раз?
– Сейчас я расскажу тебе, – начал говорить Артур Грей. – Дело в том, что Тартарен решил собрать нас всех и попросить …
– Минуточку, – поднял руку ладонью вперёд, словно пытаясь защититься ею, Гулливер, – пока не забыл. Ведь я был серьёзно занят последние несколько дней. Я уже успел сказать про опыты учёных Лапуты по сверхдальней телепатии, когда мы неожиданно узнали о гибели большой группы землян на далёкой планете Радуга, среди которых оказался и Горбовский, которого мы пригласили принять участие в заседаниях нашего клуба. Я был настолько шокирован, что мои друзья лапутяне, посоветовавшись между собой, предложили вернуть Леонида Андреевича к жизни. Этим вот мы и были заняты. Поэтому я не мог откликнуться на ваши вызовы. А теперь, когда у нас с ними начало получаться, я обратил внимание на ваши сообщения и поспешил прямо сюда, в нашу «кают-компанию», чтобы всё узнать лично.
+ + +
– Знаете, – заявил Шерлок Холмс, устраиваясь в своём любимом кресле, стоявшем напротив камина, в котором лежали приготовленные для растопки полешки, – когда я узнал, что я всего лишь литературный персонаж, а не обычный человек, это стало для меня настоящим шоком.
– Вас никак не назовёшь обычным человеком, – льстиво заявил Тартарен, играя бровями, и тут же добавил, отвернувшись чуть в сторону, – впрочем, как и вех нас, находящихся здесь.
– Для меня жизнь, которую я веду, какую ведут все меня окружающие, казалось вполне привычной, обычной. Казалось, что всё так и должно быть …
– А вас не настораживало, – спросил Немо, – насколько вокруг вас много громоздится всякого рода происшествий, приключений?
– Я считал, что это в порядке вещей, что такое происходит и у других. Не надо забывать, что я веду жизнь частного сыщика, что как раз и подразумевает подобное существование. И, в конце концов, я другой жизни и не знал. То, что я – литературный персонаж, выбило меня из колеи, но, поразмыслив, я принял это и продолжил привычную жизнь дальше. Кстати, вам я не раз помогал, распутывая ваши проблемы.
– Они не совсем и наши! – закричал Тартарен. – Просто мы, привыкнув совершать в своей жизни подвиги, уже выискиваем разного рода несправедливости на стороне и сразу прикидываем: в наших ли силах их исправить? У моего друга, барона фон Мюнхгаузена висит на стене обеденной залы расписание дел на каждый день, где имеется обязательный пункт «совершение подвига». Желательно – до обеда. Чтобы потом отдохнуть и обсудить с друзьями, гм, к примеру – со мной, удовлетворён ли он им, либо кажется слишком мелким. Вот я и замахнулся на нечто исторически глобальное – спасти Жанну д`Арк. А вы мне … нам сразу отказали.
– Но я же англичанин, – ответил Холмс и даже расправил плечи. Хотя он и остался сидеть, но было такое впечатление, что он стоит, а позади него развивается «Юнион Джек». – И, как у каждого истинного англичанина, у меня свой перечень национальных героев, среди которых вашей д`Арк совсем не значится.
– Но … почему?
Вопрос у Тартарена получился довольно жалким, даже жалостливым. – Ведь Жанна - совсем молоденькая девушка, красивая и невинная, к тому же она желала спасти страну.
– Вашу страну, – поднял брови Холмс, чтобы его ответ был более многозначителен. – Заметьте, Тартарен, что речь идёт именно о вашей стране. И это в то время, когда речь шла о войне между вашей и моей странами.
– Но проходила она на территории Франции, – добавил Немо, который слушал спор с самым спокойным видом, – а это обстоятельство имеет свои особенности.
– Я, конечно, не разделяю тех устремлений Генриха V, которые проходили во время Столетней войны, но и не собираюсь как-то влиять на историю. Я занимаюсь своим делом и не считаю вправе на что-то там влиять.
– Я тоже не собираюсь на что-то там влиять, – так же задрал подбородок Тартарен, – но эта девушка, Жанна … Я не считаю себя вправе не помочь ей … как … как …
– Как джентльмен? – подсказал Василий Фёдорович.
– Как скажете, месье, – отозвался провансалец.
– И вмешаться тем в историю? – скептически спросил Холмс. – Оно того стоит?
– В историю вмешиваться я не собираюсь, – пожал плечами француз. – Я просто хочу спасти красивую девушку от костра, спасти её от Инквизиции и … и …
– И – что? – спросил капитан Немо. – Что вы собираетесь делать дальше, уважаемый друг?
– От вас-то таких вопросов я никак не ожидал, - обиженно ответил Тартарен. – Я думал, что мы все займёмся спасением Жанны.
– Я уже высказал вам своё мнение, – тут же ответил Холмс, – и не считаю нужным продолжать эту тему.
Тартарен что-то обиженно проворчал и начал бегать по кабинету хозяина дома, а потом достал из саквояжа, который всегда таскал с собой, пузатую бутылку с яркой этикеткой и начал наливать из неё в высокий стакан, озираясь на своих товарищей с жалобным выражением лица.
– Мы догадывались о вашем отношении к этому делу, – начал говорить Василий Фёдорович, но Немо, тут же, прервал его.
– Но речь не идёт о вашем непременном участии в спасении этой невинной девушки, Орлеанской Девы. Я сказал бы немного по-другому. Давайте выясним личность этой девушки, и тогда уже будем исходить из этого.
– А что здесь выяснять? – удивился Шерлок Холмс и даже усмехнулся. – Родилась она около 1412-го года, в деревне Домреми, что размещается в Лотарингии. в одной из крестьянских семей.
– Родилась она 6 января, – поправил Тартарен почти спокойным голосом, - а что касается её родителей …
– Позволь, Тартарен, – прервал его Василий Фёдорович, положив товарищу руку на плечо. – Отцом Жанны считают Жака д`Арка, а матерью – Изабеллу де Вутон. Да, их можно назвать крестьянами, но дело в том, что оба они происходили из древних аристократических семей, имеющих длинную генеалогию, и это явно не просто так …
– Теперь продолжу я, уважаемый коллега, – выступил вперёд Немо. – Здесь скрывается тайна. Официальная версия утверждает, что крестьянская девушка услышала некое откровение, некий глас с неба, голос то ли Михаила Архангела, то ли самого Всевышнего, которые убедили её спасти Францию и выйти против захватчиков. И об этом утверждала пятнадцатилетняя девушка.
– Как наш Дик Сэнд! – воскликнул Тартарен, вздымая руки.
– С нашим Диком немного по-другому, – откликнулся капитан корвета «Коршун». – С этим мы как-нибудь сами разберёмся, когда до этого дойдут руки.
– Именно так, – продолжал Немо прерванную речь. – Дело в том, что Жанна воспринимала окружающее сквозь некую призму, коей являлась её кровь …
– Как это понять? – насторожился великий сыщик.
– Вот здесь-то и скрывается та тайна, на раскрытие которой мы и собирались вас подвигнуть. Дело в том (извиняюсь, что повторяюсь), что принадлежность к крестьянской семье Жанне приписывалось. В те времена, да и после, жизнь королей и королев имела свои скрытые стороны. И у тех, и у других было множество любовников. Главное, что ждали от королев, это – наследники царственной крови. Любовь здесь не всегда присутствовала. Потому любовники с обоих сторон происходили с завидной постоянностью. В те времена королевой Франции являлась Изабелла Баварская, женщина довольно любвеобильная. Дочь герцога Баварского Стефана, она вышла замуж за Карла VI.
– А при чём здесь эти царственные особы? – попробовал отмахнуться Холмс.
– Очень даже причём, – продолжал Немо. – Я рассказываю одну из исторических версий. Скоро я доберусь и до нашей Жанны. Итак, Изабелла Баварская слыла одной из первых красавиц своего времени и, понятно, пользовалась большой популярностью, тогда как её супруг начал страдать, пусть и не сразу серьёзными психическими отклонениями. В последствии его даже признали недееспособным. К примеру, он утверждал, что состоит из стекла и до него нельзя дотрагиваться, чтобы не разбить его. Но мы не будем углубляться в особенности давно прошедших времён. У Карла VI, получившего прозвище Безумный, имелся брат, герцог Людовик Орлеанский. Вот между ним и королевой вспыхнул роман, который закончился, когда Людовика убили во время его посещения Парижа. Королева была в большой печали и даже удалилась из столицы. Как раз в то время у Карла случилось очередное обострение его болезни. В то время ходил слух, что королева разрешилась от бремени, но ребёнок её, мальчик, родился мёртвым и его тут же, при монастыре, похоронили. Но ходил слух, что ребёнок остался жив, и это была девочка …
– Вы слышите?! – воскликнул Тартарен. – Девочка!
– То есть, вы хотите сказать … - хмыкнул, весьма скептически, Холмс.
– Вот именно! – воскликнул Тартарен, потрясая руками. – Вот именно!!
– Это всего лишь одна из версий, – заявил Немо. – Голос крови призвал девочку Жанну встать на защиту того, что должно находиться под её покровительством. Можно ли представить себе крестьянскую девушку, что возглавляет отряд рыцарей, которые готовы ей подчиняться?
– Мистер Холмс, – обратился к сыщику Василий Фёдорович. – Как вам тайна с такой стороны?
– С весьма неожиданной стороны, – поморщился тот, – но я почти не влезаю в дела политики, разве что здесь замешан криминал и большие несправедливости.
– Это как раз наш случай! – Тартарен рубанул ребром ладони пространство перед собой. – Большую несправедливость, что произошла с Жанной, трудно представить!
– Обратите внимание, уважаемый мистер Холмс, – продолжил Василий Фёдорович, чуть склоняясь к собеседнику, словно это делает его речь убедительней, – какое здесь поле для исследователя этой версии.
– Признаюсь, что в этом что-то есть, – согласился Холмс, но тут же добавил, – для француза, но не для англичанина.
– Тогда на всё это можно посмотреть с другой стороны, – решительно заявил капитан Немо. – Вы, Холмс, говорили о криминале. Так вот, я предлагаю вам обратить внимание на одного весьма интересного человека …
+ + +
– И это было крайне сложное дело, – закончил свой рассказ Гулливер. – Наверное, учёные Лапуты не делали чего-то более сложного. Может, они и не помышляли об этом, но я умолил их о помощи. И они откликнулись. Знаете, Джонатан Свифт был человеком примечательным, для своего времени. Он, как Фрэнсис Бэкон, или Томмазо Кампанелла, пытался представить себе общество Будущего. Таким образом и появились лапутяне, чудаковатые учёные люди, для которых не было ничего невозможного. Для современников Свифта они выглядели довольно нелепо, но кто мог знать, какими будут люди Будущего. Вот Свифт и придумал их и поселил их на летающем острове, построенном воображением великого писателя и силой интеллекта лапутянских учёных. Жители летучего острова не принадлежали к территории конкретного государства. Они были над национальностями … Но я, наверное, утомил вас своими размышлениями и рассказом, как мы вернули Леонида Андреевича Горбовского, погибшего во время научной техногенной катастрофы на Радуге. К тому же, я теперь вижу, что не я один опоздал на заседание нашего клуба. И не хватает довольно много людей. Нет даже Тартарена, который не пропускает ни одного заседания!
– Я вам сейчас объясню, – к нему приблизился Дик Сэнд. – Видите ли, дорогой Гулливер, Тартарен, а вместе с ним и ещё два капитана …
Юноша собирался рассказать вновь прибывшему товарищу то, что он пропустил, но его рассказ был неожиданно прерван грохотом упавшего кресла, из которого выскочил Мюнхгаузен. Честно сказать, так барон, устроившийся в уютном кресле, успел задремать и столь сладко, что пропустил отбытие посланцев к Шерлоку Холмсу, затем исчезновение Тартарена, разговоры своих коллег по клубу и даже прибытие Гулливера, вынырнувшего из книжного шкафа. И вот сейчас барон проснулся и столь резво, что вскочил на ноги ещё до того, как открыл глаза. От его порывистого движения кресло из тиснёной кожи, довольно массивное, сдвинулось от толчка с места и запрокинулось назад со страшным шумом. Страшным, потому что этого никто не ожидал.
– Друзья мои! – закричал Мюнхгаузен, озираясь по сторонам с самым очумелым видом. – Друзья мои! Представляете, мне, вот прямо сейчас, приснился кошмар, от которого я и проснулся.
– Да, мы видели, – признался Артур Грей, оглядываясь на товарищей, – что вы заснули, уважаемый барон, но не решились вас тревожить, и тут появился наш друг и коллега Гулливер, все стали говорить громко. Видимо, это и стало причиной ваших кошмарных пробуждений …
– Но это вовсе не так! – закричал барон, поправляя свой парик с куцей косичкой, который почти съехал с головы. – Всё было не так … Ладно. Я сейчас вам всё расскажу. Дело в том, что вся моя жизнь переполнена невероятными историями. То есть, уточню: правдивыми, хотя и невероятными. Но иногда хочется простого, обычного отдыха. Особенно, в ночную пору. Вы ведь должны видеть, что я уже далеко не молод, но жизнь меня подхватывает и толкает … нет, уточню: вовлекает во всё новые и новые приключения, которые интересны, увлекательны, но, вместе с тем и утомительны, особенно когда ближе к ночи. Да-а … О чём это я?
– Что утомились, – подсказал Дик Сэнд. – И после этого наступил кошмар.
– Не совсем так, – нахмурился Мюнхгаузен и глубоко, грустно вздохнул. – Кошмар пригрезился потом, то есть вот сейчас, когда я сорвался с места, до конца ещё не пробудившись. А тогда, поздно вечером или даже ночью, я покинул не только спальную комнату моего замка в Боденвердере, но и книжку с моими приключениями. Я очутился здесь, в нашей «кают-компании», в читальном зале школьной библиотеки …
– А ведь вы, барон, могли отправиться прямо ко мне, – громко и даже протестующе заявил Робинзон Крузо. – Где, как не на моём острове, можно обрести покой. Конечно, только не в то время, когда остров посещают пираты или племя людоедов.
– Вот видите, уважаемый Крузо, – рассудительно ответил фрайхерр (так называется барон в Германии), – из одного утомительного приключения я мог переместиться в другое, но уже в чужое … Но я продолжаю свой рассказ. Тогда, шагнув из книжного шкафа, я обнаружил, что нахожусь в зале не один. Того, другого, я заметил не сразу.
– Он прятался? – вскрикнул Дик Сэнд. – Это был явно кто-то не из нашей компании.
– Точно так, – согласился Мюнхгаузен. – Это был незнакомец самого зловещего вида. Впрочем, так могло показаться потому, что свет в читальном зале был выключен и освещала его лишь полная луна, да и то не всё время, а когда выглядывала из-за туч. Тогда я протянул руку, чтобы зажечь люстру, но незнакомец поднялся из кресла, где сидел до этого и дремал, а может глубоко погрузился в свои думы. Тогда он и представился, оказавшись герцогом … я не решаюсь повторить его фамилию. Скажу лишь, что он покинул страницы книжки Перро, чтобы немного подумать, как ему быть дальше. Но, друзья мои, мы ведь тоже познакомились друг с другом в аналогичных обстоятельствах, а, через какое-то время сделались настоящими единомышленниками.
– Неужели это был … – начал спрашивать Дик Сэнд, постепенно понижая голос.
– Синяя Борода, – договорил Артур Грей.
– Я это понял не сразу, – продолжал свой рассказ Мюнхгаузен. – Я, как культурный и значимый человек, пригласил герцога к себе в гости, в мой замок. Можно было продолжать разговор и здесь, но … гм-м, наша «кают-компания» предназначена либо для юных читателей, как библиотечный зал, либо для собрания членов нашего уважаемого клуба. Для чего-то другого, приватного … Короче говоря, я решил удалить этого человека отсюда. Признаться, кроме Тартарена, у меня уже давно не было гостей, а вы знаете, как я люблю общаться, рассказывать о себе и о тех знаменательных событиях, быть участником которых мне посчастливилось.
– Ладно, барон, – прервал его монолог Крузо, – мы все не раз и не два слышали ваши истории, равно как и ваши многочисленные читатели. Лучше раскройте нам причину ваших сегодняшних кошмаров.
– Итак, я пригласил своего аристократического собеседника в свой замок, где достал из погреба парочку бутылок прекрасных рейнский вин урожая … хм-м, не помню какого года.
– Да это и не важно, – буркнул Крузо. – Дальше рассказывайте. Не отвлекайтесь по мелочам.
– Но в мелочах-то и скрывается вся прелесть! – воскликнул Мюнхгаузен. – Но я продолжаю. Итак, мы выпили и после этого в моей голове образовался некий радужный шар благожелательного настроения. В таком состоянии в памяти всплывают самые интересные подробности, которые часто – увы! – упускаются моими биографами и приходится самому брать в руки бразды рассказчика. В этой волне настроения мой гость казался мне весёлым и умным собеседником. Он внимательно слушал меня, порою поддакивая. По моему мнению, именно так и должен вести себя уважающий хозяина гость. И тут выяснилось, что вино у нас на столе закончилось. Я встал, чтобы самому отправиться в погреб, где у меня хранилась заветная бутылочка отличного токайского вина, и тут гость предложил отправиться в гости к нему, где тоже имеется запас неплохих бургундских вин. Я много слышал об этом напитке, напоминающем амброзию, по словам знатоков, и тут же согласился на предложение.
– Что же это вы, уважаемый барон, – сварливо спросил Крузо, – сам за винами в погреб ходили? Что, у вас слуги закончились?
– Слуг у меня, не менее уважаемый мой товарищ, не так уж и много. К тому же они все уже в преклонных годах и к тому времени, как мы вернулись ко мне в замок, уже давно спали. Ровно потому я и не стал их будить, что они перешли из ранга просто слуг в ранг родственников, пусть и отдалённых. Но это всё частности. Гость позвал меня отправиться к нему. Сначала мы вернулись в библиотеку, где вошли под обложку книги Шарля Перро «Сказки моей матушки Гусыни».
– Известные сказки, – заметил Артур Грей, – но неужели современные школьники их всё ещё читают?
– Да что вы? – вмешался Гулливер, который отходил в дальний угол, где на столе высился электрический самовар, имитирующий старинный, налил себе стакан чая и теперь отхлёбывал его с удовольствием. – Сказки, они пробуждают и даже возбуждают воображение. Затем приходит очередь приключенческой литературы, фантастики, детективов, а дальше руки доходят и до научных трактатов, диалогов философов. Так что там дальше у вас было, любезный барон?
– Вы знаете моё жилище, друзья, – вздохнул Мюнхгаузен, - мой дом, дворец в стиле «рококо», то есть «причудливый» и даже «капризный», как переводится это слово, а первоначально означал «раковины» или «осколки камней». Виктор Гюго, скорее поэт, чем писатель, но даже больше, чем просто писатель, называл архитектуру «застывшей музыкой», имея в виду как раз рококо из-за обилия разного рода причудливостей, которые вовсе в строительстве не обязательны, которые не очень-то и нужны, которые жилище просто украшают, будят фантазию и прочие положительные эмоции …
– Мы вас спрашивали про жильё этого вашего гостя, – прервал словоизлияния барон Крузо, которому не сиделось в кресле, а хотелось дымить трубкой, как всякому завзятому курильщику, – а не про ваш дом, про него не знает только ленивый. Вы нам о нём уже все уши прожужжали.
– Чего же это вы, уважаемый Робинзон? – укоризненно одёрнул того Гулливер. – А если вас невмоготу, хочется курить, то вы можете ненадолго покинуть нашу «кают-компанию и отправиться на свой излюбленный остров, и потом снова вернуться обратно, когда удовлетворите своё желание, которое вас заметно снедает. Продолжайте свой рассказ, любезный барон.
– Да ладно, будет вам, – оправдывающимся тоном бормотал Крузо, который понял, что был неоправданно раздражителен. – Не обращайте внимания на моё старческое бурчание. Это всего лишь возраст и все особенности, с этим связанные …
Он продолжал ещё что-то говорить, но уже почти не слышно, себе под нос, что-то о вреде курения и о том, что он собирается с этим покончить, но всё никак не может найти удобного момента. Но его тихую речь уже не слышали, потому что барон продолжил описывать прошедший визит, закончившийся кошмаром, поднявшим его из кресла и привлекшего к нему внимание остальных.
– Я потому рассказывал о своём доме, который вам известен своею праздничностью, чтобы на контрасте показать разницу, которую я увидел и почувствовал. Представьте себе казарму, бункер, крепостной форт, нагромождение грубо обработанных кирпичей, из которых было сложено громоздкое строение, в стиле «готика» …
– Слово «готика» произошло от названия германского племени готов, – тут же подсказал всезнающий Гулливер, озорно блеснув очками. – Это ещё из тех времён, когда на территории нынешней Германии проживало скопление варварских племён, проживающих в своих селениях, где их вожди, бароны, размещались в замках.
– Вот именно, дорогой Самюэль, – закричал Мюнхгаузен, – вот именно! Я подумал, что попал в Средневековье. Но не буду же я, всегда считающий себя неустрашимым, отступать перед опасностью, которая ещё не случилась.
– Как жаль, – вскричал Дик Сэнд, – что нас не оказалось рядом, и всё это прошло мимо нас.
– Так что же там было дальше, дорогой барон? – спросили едва ли не все, вразнобой.
– Что было? Да ничего не было. Прошли мы в главный пиршественный зал. Хозяин, без особых церемоний вызвал слуг и начались посиделки. Слуги были подняты из своих постелей, явились, одеваясь на ходу, не протестовали, притащили из погреба целую кучу запылившихся винных бутылок без всяких привычных нам этикеток, как бывает, когда вино разливается прямо из бочек производителей вин. Конечно же, я не собирался всего этого пить. Так, самую малость, под разговор.
– О чём же вы говорили? – спросил Артур Грей. – Наверное, это и стало причиной последовавшего кошмара?
– Именно так, – согласился барон, – именно так! Кстати сказать, про крепость я сказал, руководствуясь ощущениями. Мы ведь переместились из этого нашего читального зала прямо в пиршественный зал, где хозяин принялся сразу же созывать слуг, которые беспрекословно подчинились, словно обслуживать гостей было для них обычным делом.
– Что же вы там делали? – продолжал расспрашивать Грей. – О чём говорили?
– О чём говорят мужчины, когда собираются вместе? – пожал плечами Мюнхгаузен.
– О женщинах? – предположил кто-то из капитанов.
– Именно так, – согласился барон. – Хозяин этого дома, настоящего готического замка, где не было никак украшений и всяких прочих излишеств, характерных для «рококо», вылил вино из одной бутылки в объёмистый кубок и сразу выпил несколькими могучими глотками, тогда как я едва прикоснулся губами к своему кубку. Следует отметить, что вино и в самом деле было отменным. Такое вино следует смаковать, употреблять небольшими глотками. А он его … невоздержанно так …
– Да ладно, барон, – снова не выдержал Крузо, – давайте, не томите, что вас там зацепило?
– Да всё было обычно, как и случается в разговорах между людьми малознакомыми. Этот человек, хозяин дома, жаловался, что не везёт ему с жёнами; что, мол, возьмёшь иную в жёны, а в ней тот недостаток обнаружится, этот, и всё неудачно, крайне неудачно заканчивается, а он человек горячий, как кровь в голову ударит, сам не свой делается. Отсюда и разные неудобства случаются.
– Ладно, Мюнхгаузен, – подал голос Крузо, – говори уж прямо, без всяких там экивоков, что был ты в гостях у Синей Бороды. Все и так уже поняли …
– У Синей Бороды?! – вскрикнул Дик Сэнд.
– И даже Дик в курсе, – невозмутимо продолжи Крузо. – Давай, говори, чем там у вас закончилось?
– Сначала я не очень и прислушивался, – признался барон, – я больше свою обеденную залу сравнивал с этой, где мы сидели. У меня ведь, как вы помните (если помните) стены обиты красиво тиснёными итальянскими тканями, на полах выложены ковры из Персии, на стенах развешаны медвежьи шкуры и кабаньи головы, имеются всякие столики, шкафчики, оттоманки и прочее, прочее, прочее … Тогда как здесь, в обширном зале почти и не было мебели, а было эхо, которое перекатывало каждое произнесённое слово от стены к стене. Да, был огромный камин, в котором пылало целое бревно, а над ним висела жаровня, в которой испекался и исторгал соответствующие ароматы то ли баран, то ли козёл, не совсем понятно, потому что он был, естественно, освежёван. Рядом крутился один из слуг, а может и повар, но без всякого положенного халата, фартука или колпака. В разнобой одеты были и прочие слуги. Всякий из них что-то тащил и выставлял на стол. Да, я всё забываю сказать о самом хозяине, этом герцоге. Это был высокий и мощный человек, не то что толстый, но и далеко не худой. Может, так казалось из-за пышных жилетов и штанов, из-за круглого воротника- жабо и прочих нарядов, какие носили раньше состоятельные люди. Признаться, волосы у него были уложены в причёску, чем он отличался от своих слуг, которые были, как уже упомянутые готские варвары, косматые, шумные и бесцеремонные …
– Бесцеремонные с вами, гостем, – насмешливо спросил Крузо.
– Нет, – возразил Мюнхгаузен. – Признаться, там была целая свора собак, с какими охотятся на разнообразную дичь, вплоть до кабанов, лосей и даже медведей. Здесь они носились по всей зале, оглушительно лаяли и грызлись между собой за брошенную кость или за внимание хозяина. Вот их слуги расталкивали ногами (руки были заняты) без всяких церемоний. Сам хозяин сидел за длинным столом, как и я, что понятно и естественно. Сверху, на балконе, появились несколько музыкантов и принялись что-то там наигрывать и, кажется, каждый играл что-то там своё. Остаётся сказать, и с этого надо было начинать, про бороду хозяина, которая лежала на груди, точнее, поверх чёрного парчового кафтана. Эта борода была пышной и даже, кажется, завитой, как у древних парфян …
– Борода действительно была синего цвета? – задал вопрос Артур Грей. Все прочие капитаны, включая и Дика Сэнда, замолчали и насторожились. Видимо, каждый задавался подобным вопросом.
– Синяя? – пожал плечами барон. – Пожалуй , н…нет. Хотя, в ней были разноцветности, к примеру – седые, пегие пряди. А так, я бы сказал – каштанового цвета, но вот лицо …
– Что – лицо? – не выдержал паузы Крузо.
– Лицо неприятного землистого цвета. Я сначала не обращал внимания, но, когда появился его помощник … или секретарь … и они принялись говорить друг с другом с таким хищным видом, словно обсуждали некий заговор, я принялся разглядывать их обоих.
– Вы не говорили о другом человеке, – заметил Грей.
– Я говорил о слугах, которых вызвал хозяин, чтобы они ухаживали за нами. Сначала я того человека принял ещё за одного слугу, но потом разобрался, что тот выглядит как-то иначе. И вид у него был более сообразительный, чем у прочей челяди. Я даже вынул из жилетного кармана лорнет, чтобы разглядеть его внимательней.
– Лорнет? У вас? – удивился юный капитан Сэнд. – Раньше я не замечал, чтобы вы пользовались лорнетом.
– Ах, мой юный друг, – развёл руками престарелый барон. – Все мы, рано или поздно, стареем. В том числе ухудшается даже и зрение, которое делается не таким острым. Помнишь, на то же жаловался Натаниэль Бумпо из романов Фенимора Купера о Кожаном Чулке, а также Дерсу Узала из романа Владимира Арсеньева, писателя и путешественника. У обоих этих персонажей к старости начались проблемы со зрением. Так и я … Но свои недостатки, и даже независимые от меня, я стараюсь скрывать, то есть не демонстрировать. Вот и тогда, разглядев этих собеседников, я решил убраться оттуда, пока они забыли о моём существовании. Ну и … я удалился, как можно незаметней.
– А сейчас вам приснился кошмар? – предположил Артур Грей.
– Но получилось так, что почти и не спал ночью, и теперь, когда я очутился в привычном месте, устроился в удобном кресле и меня невольно потянуло в сон, в который я незаметно для себя погрузился и снова очутился в той же ситуации: я снова вглядывался в лица герцога и его спутника, явно не слуги, а приближённой особы. И оба они сделались … как бы это выразиться?.. Знаете, каждый человек хочет показать себя кем-то, более значимым, более влиятельным, и прочее, перед кем-то посторонним, но, стоит ему очутиться в кругу людей своих, как он преображается, как бы скидывает с лица одетую «маску». Вот в такие минуты и можно разглядеть человека, какой он есть на самом деле. И я это увидел, а увидев, испугался. Нет, скажу по-другому: я пришёл в ужас и постарался ретироваться оттуда как можно быстрее.
– Покажите, дорогой барон, ваш лорнет, – попросил Дик Сэнд, потянув Мюнхгаузена за рукав с видом заговорщика. – Я всё же думаю, что вы шутите. Я не представляю вас в очках, как … как…
– Как меня, – со смехом договорил Гулливер. – И в самом деле, покажитесь нам, какой вы есть на самом деле.
– Видите ли, друзья, – вздохнул со смущённым видом барон, – я вынужден отказать в вашей просьбе, тем более – общей. Дело в том …
– Вы оставили свои очки дома? – предположил Артур Грей.
– Не совсем так, – снова вздохнул Мюнхгаузен. – Дело в том, что когда я очутился дома в сильном возбуждении, я обнаружил, и то далеко не сразу, что мой лорнет у меня отсутствует. Должно быть, я выронил его, когда спешно пробирался к себе домой, стараясь сделать это как можно незаметней, до такой степени меня шокировал настоящий облик хозяина.
– А давайте, все вместе, – предложил и лихо заломил на затылок свой берет Дик Сэнд, – прямо сейчас отправимся к этому герцогу и потребуем от него вернуть собственность нашего друга.
+ + +
– Дорогой Холмс, – почти ласково сказал Немо, – насколько сложно становится в государстве, когда слишком важную роль начинают играть царствующие персоны, августы, которые начинают творить собственную политику, по своему настроению и видению …
– Это вы о чём? – тревожно нахмурился частный сыщик.
– Можно посмотреть сквозь время, в античные времена, и вспомнить того же Нерона, который ради своих маниакальных фантазий решил спалить Рим, в котором, напомним, царствовал, и полюбоваться своей постановкой.
– Это скорее исключение из правил, – попробовал возразить сыщик, – но что ему могли противопоставить его же современники, привыкшие к подчинённости? Но я согласен, что это всё ужасно, и ни к чему хорошему не ведёт. Я и сам не раз оказывался в двусмысленном положении …
– А, это вы про дело о Джеке-Потрошителе, – догадался Тартарен. – Кажется, мы там тоже сыграли какую-то роль. Это был тот исключительный случай, когда мы наблюдали вашу работу с доктором Ватсоном.
– Да, – с серьёзным видом подтвердил Холмс. – Ко мне домой явился человек из Тауэра и объяснил, просто, что называется «на пальцах», что со мной будет, с моим домом, и прочее, если я продолжу свои расследования в этом деле, что будет с доктором Ватсоном. Доктор тогда плотно работал со мной, как ассистент, и как мой биограф. Я передал ему слова того человека, и он всё понял, но с тех пор и началось наше отдаление друг от друга. Он предпочёл снова заняться медицинской практикой, какой занимался до событий в Афганистане. Так, я думаю, для него спокойней. К тому же он занялся семейной жизнью. Я не держу на него недовольств.
– И правильно делаете, – подхватил Василий Фёдорович, – бодаться лбами с сильными мира сего, это всегда дороже для себя. Вспоминаю Дарью Николаевну Салтыкову, потомственную столбовую дворянку, богатую помещицу, которую за свои гонения против собственных крепостных крестьян прозвали «Людоедкой». Она своими руками замучила до смерти несколько девушек. При ней состояли настоящие палачи, а в доме был организован застенок. Она, дворянка, вошла в историю под именем Салтычиха. Про неё пошли настолько ужасные слухи, что тогдашние власти вынуждены были провести следствие. Было твёрдо доказано убийство тридцати восьми принадлежащих ей крестьян. На самом деле жертв было гораздо больше. Салтычиха больше всего ненавидела молоденьких красивых девушек и изводила их, «сживала со свету», так было сказано в вердикте следствия, проведённого Сенатом. Сенат приговорил помещицу к смертной казни, но Екатерина II, которая сначала подписала приговор, потом казнь отменила и приговорила, собственным решением Салтыкову к пожизненному заключению в монастырской тюрьме, где бывшая дворянка (дворянства её лишили) должна была отмаливать свои вопиющие проступки. Суд состоялся в 1768-м году, а умерла она уже в XIX веке, в 1801-м году.
– Наверное, – предположил Тартарен дрогнувшим голосом, – про её судьбу написали какую-нибудь трагедию, как, к примеру, «Ричард III» Вильяма Шекспира, или «Леди Макбет» того же автора.
– Видимо, у неё была в жизни какая-то своя трагедия, – предположил капитан корвета «Коршун», – последствием которой стало это выражение своего отношения на тех людей, которые вынуждены были находиться в её подчинении. Это страшной дело, когда человек скатывается на совершение серийных преступлений, а социальный статус позволяет ему делать это.
– Я могу вспомнить про Эржебет Батори (ударение на буквы «Э» и «а»), – заявил капитан Немо. – Это была богатейшая аристократка Венгрии своего времени, то есть XVII века. Она была настолько богатая и влиятельная, и это настолько вскружила ей голову, что она пустилась «во все тяжкие». К примеру, она купалась, то есть принимала ванну, наполненную кровью молодых девушек, девственниц. Считалось, что это позволяет сохранять «вечную молодость». Это только один из примеров её деяний. Батори называли «Кровавой графиней» и «Чахтицкая пани», потому что проживала в родовом замке Чахтице.
– Неужели всё это сошло ей с рук? – дрожащим голосом спросил Тартарен, нервно ломая себе пальцы.
– Свои преступления она творила между 1585 и 1610-м годами, – продолжил говорить спокойным голосом Немо. – Но, конечно, всё это переполнило чашу народного терпения. В Книгу рекордов пивного магната Гиннеса, которая появилась в XX-м веке, графиня Батори занесена как женщина, совершившая самое большое количество жертв, беспрецедентное, как там говорилось. Одна из свидетельниц, женщина по имени Жужанна говорила, что видела у Елизаветы Батори (называли её и так) книгу, в которой графиня скрупулёзно вела список убиенных ею людей. Жужанна называла 650 человек, но подтверждений этому не нашлось.
– Что же с ней сталось, – воскликнул Тартарен, с трудом удерживаясь от слёз, – с этой ужасной графиней?
– Она принадлежала влиятельному роду, – ответил Немо, – и поэтому казнить её не имели права. Но её замуровали в одной из комнат замка Чахтице, где она ещё прожила четыре года, прежде чем умерла. Но хватит говорить о ней. Давайте вспомним другого владетеля, Влада Цепеша (ударение на второе «е»), господаря Валахии.
– Кажется, – уточнил Василий Фёдорович, – в наше время так называется Румыния.
– Когда-то это была римская провинция, до 271-года, но потом римлянам пришлось отступить за Дунай под давлением готов и гепидов, но до римлян там проживали даки и геты, после готов пришли гунны и авары, а затем пришла очередь славянских племён, так что наблюдалась весьма пёстрая картина. Сами жители называли свои земли «Tara Romanesca», что дословно значило «румынская земля». Отсюда и пошло название государства. Но я хочу вернуться к Цепешу, Владу III. Кстати говоря, Цепеш, это не его настоящая фамилия. Это скорее прозвище. «Teapa» в переводе с румынского - «кол». То есть его так прозвали за излюбленный способ казни, совмещённой с пыткой – сажание на кол. Напомню, что римляне широко использовали другой способ казни- пытки – распятие на кресте.
– Иисуса Христа так казнили! – воскликнул Тартарен.
– И с тех пор орудие казни, казни и пытки, сделалось христианским символом, – хмыкнул Немо. – Честно признаться, я не понимаю, как христианам нравится носить изображение своего Спасителя, как бы зафиксиванное в этом ужасном моменте. Какое они в этом находят удовольствие?
– И тоже кстати сказать, – вспомнил Василий Фёдорович, – наш Иоанн IV Васильевич тоже практиковал сажание на кол, но на этом не замыкался, а и рубил головы, четвертовал, колесовал и прочее, был разнообразен в своих кровавых фантазиях. За это его и прозвали Грозным, и под этим прозвищем он и вошёл в историю, как и Влад Цепеш, Колосажатель. Но это не единственное его прозвище.
– Господа, господа, – плачущим голосом попросил Тартарен, – может, хватит о пытках и казнях?
– Время было такое, – заметил Холмс. – Так о чём вы там говорили?
– Позвольте, Василий Фёдорович, – попросил товарища Немо, – я продолжу, но начну, что называется – с упреждением. Дело в том, что в 1408-м году королём Венгрии Сигизмундом I Люксембургом и королевой Барбарой был организован новый рыцарский орден, по примеру уже имевшегося, ордена Святого Георгия. Новосозданный орден именовался орденом Дракона. Рыцари, что входили в это объединение, носили подвески или медальоны с изображением золотого дракона, свёрнутого в кольцо. В 1431-м году такой жетон получил и Влад II, когда был принят в этот орден. Известно, что Гай Юлий Германик, будущий римский император, носил прозвище «Калигула», что означало «Сапожок», потому что с юности носил форму римского легионера, включая и сапоги. Теперь вернёмся к Владу. Влада II, после того, как он сделался рыцарем ордена, стали называть Драконом, за то, что он никогда не снимал с себя этого медальона, а когда его сын Влад III, подрос и готовился тоже стать господарем Валахии (а он становился им трижды), его прозвали Дракулом, от слова «Draculea», что означало «сын дракона» или «сын дьявола», объединяя два значения.
– Так вот где собака порылась! – воскликнул Тартарен. – Но почему «сын дьявола»?
– Надо полагать, – отозвался Василий Фёдорович, что Влад II был настолько суровым человеком, даже для своего времени, что его прозвали и Драконом, и даже Дьяволом.
– А потом сын дьявола, – предположил Холмс, – сын дракона сам сделался тем и другим.
– Да, – подтвердил Немо, – в своих действиях Влад III далеко опередил своего отца. Прозвище «дракул» он полностью оправдал.
– Имя Дракула стало нарицательным, – подтвердил Василий Фёдорович, – но уже позднее, в конце XIX века, когда Брэм Стокер опубликовал свой роман «Дракула». Роман появился в 1897-м году, но «пальму первенства» можно было вручить приятелю Байрона, доктору Полидори, который написал книгу «Вампир» ещё в 1819-м году, где и всплыло имя трансильванского графа Дракулы из тёмных бездн истории.
– Кажется, я вспоминаю некий случай, – вспомнил Шерлок Холмс, - который мне рассказывал Ватсон за кружкой пива. Там собралась группа экзальтированных людей, увлечённых литературой, и решили поразить мир необычайными историями. Там были сам Джордж Байрон, Джон Полидори, поэт Перси Шелли и его новая супруга Мэри Годвин, то есть уже тогда тоже Шелли. Она тогда написала, в девятнадцать лет, свой лучший роман, «Франкенштейн, или Новый Прометей». Тогда её муж, Перси Биш Шелли, трудился над лирической дамой «Освобождённый Прометей», некоторые идеи и мысли драмы Мэри использовала в своей первой книге, которая прославила ей имя, тогда как имя мужа, со временем, утратило былую популярность. Сам Джордж Байрон, непререкаемый авторитет в поэзии, сочинял философско-символическую поэму «Каин», а Джон Полидори вспомнил про Влада Цепеша, то есть графа Дракулу. Правильно ли я понял, что вы решили заняться этим человеком, если его можно назвать этим словом?
– Но, позвольте, – удивлённо поднял брови Тартарен, – мы ведь собирались …
– Подождите, друг наш, – положил провансальцу на плечо руку Василий Фёдорович, – мы придём к этому позднее.
– Вы всё ещё надеетесь склонить меня к мысли об Орлеанской Девственнице? – скептически спросил Холмс.
– Это не совсем так, – отозвался капитан Немо, сохранявший самый невозмутимый вид. – Мы для того рассказывали вам о разных ужасных исторических персонажах, подобно тем, с кем вам приходилось сталкиваться, потому что надеемся заинтересовать вас раскрыть тайну личности ещё одной персоны, в бытность которого о нём ходило множество слухов и даже легенд.
– О ком же именно вы говорите?
– О бароне из рода Монморанси- Лавалей Жиле де Ре, маршале Франции и даже алхимике.
+ + +
– Как вы это себе представляете? – интересовался у своих друзей Мюнхгаузен. – Появлюсь я у этого герцога и – что? Скажу, здравствуйте, я ваша тётя?
– Вы скажете, уважаемый барон, – попытался подсказать Дик Сэнд, – что забыли у него свои очки.
– Ну, это же совершенно смешно, – отмахнулся от мальчугана барон. – Этот герцог довольно нелюдимый неразговорчивый человек. Он даже не станет наш дослушивать. Просто развернётся и скроется из глаз в своём доме. А это даже не просто дом, а целая крепость. Пусть хотя бы – форт. Да он к нам и не выйдет. Скорее всего это будет какой-нибудь дворецкий, который заявит, что его господин не принимает, и что вообще в данный момент он вообще отсутствует.
– Но вы же проникли сразу внутрь, – вспомнил Крузо. – Что нам мешает воспользоваться книгой сказок и сразу оказаться внутри.
– Но это же тайное проникновение в чужое жильё, – снова отказался Мюнхгаузен. – К тому же нас никто не приглашал, а без приглашения любой джентльмен не может …
– Но в данном случае джентльменский кодекс не совсем к месту, – заявил с решительным видом Артур Грей. – Этот ваш герцог сам – хорош гусь, раз про него говорят такие вещи.
– Что бы ни говорили, – замахал руками барон, – но он находится у себя дома. «Мой дом – моя крепость», придумал не я. К тому же он дворянин и даже аристократ, и далеко не из самых последних. В тот раз он сам пригласил меня в дом, и мы весьма мило пообщались. Но заходить в гости он не предлагал. Может быть, он это сделал бы, если бы я не удрал из его дома. Хотя я лично сомневаюсь, зная его репутацию.
– Боюсь, что так. Увы, – вздохнул барон. – Я уже говорил, что это чрезвычайно нелюдимый человек. Он не принимает гостей со стороны. Исключение делает лишь для некоторых женщин, когда он собирается жениться и выбирает себе новую кандидатуру. Он мне сам это говорил.
– Тогда можно послать к нему Красную Шапочку!
– Глупости, – фыркнул Крузо. – Ваша Шапочка всего лишь девчонка, пусть и довольно смелая, а для жены ещё не годится. Нет, ею Синюю Бороду не соблазнить.
– Тогда … тогда … – продолжал фантазировать Дик Сэнд, приходя во всё большее возбуждение, – может подойдёт Золушка.
– Конечно, ¬– продолжал ехидничать Робинзон, – она будет старше вашей первой кандидатуры, но что скажет Синяя Борода, если к нему заявится девушка, столь бедно одетая? Разве что она будет искать место служанки.
– Но её можно попросить, – не желал сдаваться юнга- капитан, – появиться наряженной в бальное платье.
– Тогда её не пустит принц, который сам собирается на ней жениться. Нет, это всё не пройдёт. К тому же эти сказки соседствуют рядом друг с другом и наверняка знакомы, как-то встречались. Тут надо придумать что-то другое.
– Кажется, – вдруг улыбнулся Артур Грей, – я придумал удачный вариант.
– Ты хочешь предложить свою Ассоль проникнуть в этот зловещий замок? – удивился Мюнхгаузен. – Тогда мы вынуждены будем тоже там появиться и спрятаться где-нибудь, чтобы охранять её.
– Нет, я не согласен рисковать своей Ассоль, – помотал головой Грей. – Я хотел предложить другой вариант.
– Какой же? – начали спрашивать его друзья по клубу.
– Помните, как Тартарен ратовал, чтобы мы спасли Жанну д`Арк? Она тоже француженка и жила в то же время. Надо убедить её отправиться к этому вашему Синей Бороде. Но только пусть она отправится ещё той, какой она была до того времени, когда решила выгнать англичан из Франции и помочь дофину Карлу VII взойти на престол и сделаться королём Франции.
– Известно, что 6 марта 1429-го года она появилась в замке Шинон, – вспомнил уроки истории Гулливер, – где находился тогда Карл VII, и заявила там, что голоса, которые она слышит, приказывают ей встать во главе французской армии и освободить Орлеан, осаждённый англичанами. Если мне не изменяет память, тогда ей было 17 лет.
– Нам всё же лучше явиться к ней на год раньше, – задумчиво предположил Крузо, – но я всё равно не понимаю, что мы собираемся делать, и чем нам может помочь в этом девушка из XV века.
– Понимаете, друзья, – попробовал объяснить Грей, – Тартарен заявил, всем нам, что собирается спасти Жанну д`Арк, Орлеанскую Деву …
– Это он потом засобирался её спасать, -– вспомнил Крузо, – а сначала собирался спасать Марианну, художественный собирательный образ Парижской коммуны.
– Пусть так, – возмутился Мюнхгаузен. – Тартарен, как истинный француз и джентльмен, хочет защитить женщину, символ народной героини, и я его поддерживаю в этом его порыве и готов присоединиться к нему и спасти и Марианну, и Жанну д`Арк и того, кому понадобится моя помощь.
– Наша помощь! – воскликнул Дик Сэнд. – Наша общая помощь! А то засиделись мы здесь, в нашей кают-компании, заслушались наших же разговоров о былых приключениях и подвигах.
– Замечательно сказано, наш юный друг, – хлопнул по плечу Сэнда Гулливер. – Тартарен первый из нас не выдержал и попробовал сделать что-то по-настоящему замечательное …
– Великое! – прервал Гулливера Мюнхгаузен. – Это будет великое начинание, достойное тех приключений, которые мы уже пережили.
– Вот и я об этом же, – обрадовался Артур Грей. – Давайте попросим Жанну отправиться с нами к этому … к Синей Бороде, чтобы выяснить наконец тайну его личности.
– Но это же опасно! – почти закричал Робинзон Крузо. – Куда вы толкаете молоденькую девушку? Ведь этот … Синяя Борода … он же убийца, и даже серийный убийца. Вы об этом подумали?
– Но и Жанна – национальная героиня, – напомнил Грей, – и это не пустые слова. К тому же вместе с ней отправится наш друг, Дик Сэнд.
– В качестве кого? – немного ревниво спросил Мюнхгаузен. – Пажа? Но юная Жанна была в своей деревушке, кем-то вроде пастушки. Разве ей полагался паж?
– Когда она проживала в Домреми, в Лотарингии, – авторитетно заявил Грей, – она вовсе не пасла там скот или домашнюю птицу. Этого ей не позволили бы её приёмные «родители», которым доверили малютку на воспитание. Она занималась более благородными занятиями. У её приёмных «родителей" были два настоящих сына. А Жанна … она была особой королевской крови, которая в один торжественный момент пробудила её для дела, достойного её крови.
– Правильно ли я понимаю, – спросил, продолжая доброжелательно улыбаться Гулливер, – что вы решили проверить потенциал народной героини, посылая её в замок Синей Бороды?
– Но не одну, – напомнил Грей. – У ней ведь имеется пара «братцев», пусть и сводных. Так вот, пусть наш Дик сыграет роль одного из них, кто больше ему по возрасту подходит, а мы тайно проникнем в этот же замок, в чём нам поможет Мюнхгаузен и затаимся там, чтобы появиться в необходимый момент, если такой наступит.
– Но наш Дик не знает французского языка, – взволновался Мюнхгаузен, – как же он будет выдавать себя за француза?
– Ну, – ещё больше заулыбался Гулливер, – эту проблему я могу взять на себя. Точнее, в этом помогут мои учёные друзья с Лапуты. Они практикуют с давних пор одно хитрое учение, которое они называют гипнопедией.
– Что это такое? – с опаской спросил Дик Сэнд.
– И с чем её едят? – хохотнул Робинзон Крузо.
– Что касается определения, – терпеливо принялся разъяснять Гулливер, – то оно составлено из двух греческих слов, потому что всей наукой в античные времена занимались в Греции, если не вспоминать про Лапуту. Так вот, эти два слова: «гипнос», то есть «сон», и «педиа», то есть «обучение», а всё вместе означает «обучение во сне».
– Это как? – поразился Дик Сэнд. – Я буду спать и что-то там изучать? Правильно ли я понял?
– Совершенно верно, – согласил ся Гулливер с самым серьёзным видом, хотя в глазах его, увеличенные круглыми очками, блестели бесенята. – Лапутяне с давних пор заметили, что человек, который уже засыпает, но ещё не заснул глубоким сном, продолжает воспринимать информацию, то есть, попросту говоря всё слышит, но его уже не отвлекают посторонние раздражители.
– Я не очень понимаю, – признался Дик Сэнд.
– А я так вообще не понимаю, – добавил Робинзон Крузо.
– Поясняю, – терпеливо повторил Гулливер. – Если засыпающему человеку диктовать уроки из учебника, то он их быстрее и надёжнее запомнит.
– Такой метод очень бы понравился лентяям и лежебокам, – развеселился Крузо. – Я представляю подобную школу из будущих времён, где ученики спят и во сне учатся. Ха-ха-ха.
– А когда бодрствуют, – серьёзно продолжил Гулливер, – то занимаются спортом и искусствами, то есть получают самое гармоничное образование. Но обучающим сном лапутяне не ограничиваются. Им известно, что вода может хранить информацию.
– Положительно, – не утерпел барон фон Мюнхгаузен, – вы, Гулливер, настроены сегодня нас потчевать сказками, не дожидаясь, когда нас начнёт клонить в сон.
Остальные капитаны невольно рассмеялись, а заливистей всех смеялся Дик Сэнд. Сначала он испугался, что ему придётся участвовать в научном эксперименте, а потом подумал, что Гулливер потешается над ними всеми, и от этого развеселился.
– Однако я говорю вам с полной серьёзностью, – уверил друзей их просвещённый товарищ. – Лапутян часто не принимают всерьёз, тогда как те обогнали в развитии своих современников и знают много больше их. Я не хочу в чём-то вас убеждать. Прошу вас просто поверить мне на слово. Вода может хранить информацию, а подслащённая сахаром, а ещё больше глюкозой, этот эффект увеличивает. Но учёные Лапуты пошли ещё далее: они начали синтезировать «пилюли знаний», где информация поступает на уровне генов. Здесь даже я даюсь диву.
– Даже вы? – переспросил Сэнд, и все снова покатились со смеху.
– Короче говоря, – махнул рукой Гулливер, словно тем пытался препятствовать смеху товарищей, – сейчас мы с Диком удалимся от вас, а завтра он явится с готовыми знаниями французского языка.
+ + +
– И что в этом меня должно заинтересовать? – спросил Холмс, глядя в глаза капитану Немо.
– Да, что в этом должно нас заинтересовать? – переспросил Тартарен, с любопытством глядя на своих товарищей. Ведь они собирались уговорить великого сыщика помочь им с Жанной.
– Относительно Жиля де Монморанси- Лаваль, сеньора д`Ингран и де Шанту, барона де Ре, и прочее, прочее, – ответил Немо, улыбаясь загадочной улыбкой. – За личностью этого человека скрывается немало загадок самого разного толка и наполнения, в том числе и самого преступного толка.
– И почему же вы думаете, что он будет интересовать меня? – продолжал вопрошать Холмс, выпятив грудь вперёд и сложив руки на груди.
– Да, в самом деле, господа, – поднял густые брови бравый тарасконец, – почему это должно интересовать нас … нас всех, – поправился Тартарен.
– Но это же понятно без объяснений, – не удержался Василий Фёдорович. – Мистер Холмс потому и считается великим сыщиком, что помимо самого преступления его интересует, что именно привело того или иного человека на этот тёмный путь, что заставило его изменить свою жизнь и свернуть на наклонную плоскость. Особенно это интересно, когда речь идёт о влиятельных и состоятельных людей, которых социальный статус должен защищать от неприятных жизненных коллизий, а не подталкивать их в сторону порока и преступлений.
– Да, – согласился Немо. – И я предложил бы рассмотреть это на примере барона де Ре. Что же стало причиной того, что Орлеанская Дева была в дружбе с монстром из Шантосе.
– Есть такая версия, – счёл нужным добавить Василий Фёдорович, – что на плече у каждого человека находится представитель Тёмных, дьявольских сил, а рядом с ним, на другом плече, устроился другой представитель сил Светлых, божественных.
– Чёрт и ангел? – уточнил Тартарен.
– Именно так, – согласился капитан корвета «Коршун». – И оба этих представителя воздействуют на своего носителя, нашёптывают ему в уши, каждый в своё, мысли и устремления, которые человек считает своими, и от того, чьих советов тот человек слушается, и зависит, какие помыслы будут у него, станет ли он человеком примерным, положительным, или изберёт порочную стезю преступника. Так и наша Жанна, Жанна д`Арк, почти что ангел, носившая доспехи, выкрашенные в белый цвет, частенько была рядом с бароном де Ре, о котором ходили слухи, что он лично общался с Люцифером или Вельзевулом, а то и ещё с кем-нибудь, имени которого не принято произносить вслух. Не желаете ли, уважаемый мистер Холмс, принять участие в этом исследовании, применяя свой излюбленный способ логических применений дедукции?
– Есть такой смертный грех, – ответил Холмс, деланно нахмурив брови, – вводя в искушении, оставляя человека один на один со страстью азарта, который смущает и ослабляет его душу …
– Да вы что такое говорите, Холмс, – возмутился Тартарен, – мы с этой задачей и сами в силах справиться. У нас нет задачи смущать вас хоть в чём-то …
– К тому же это нам и самими очень интересно, – добавил капитан Немо. – И эти свои намерения мы не собираемся откладывать в долгий ящик. Так что, прямо отсюда, то есть от вас, мы отправимся туда, где всё ещё продолжается Столетняя война.
– Ну, что ж … – отозвался их лондонский собеседник, раздумывая над каждым словом. – Конечно, у меня имеются свои неотложные причины отказать вам и заняться более важными делами, но … наверное … в чём-то я пойду вам навстречу. И сейчас мы это обговорим.
+ + +
– Ну как, дорогой Дик, – воскликнул Мюнхгаузен, обращаясь к Сэнду, – добились ли вы каких успехов в изучении языка Вольтера и Сирано де Бержерака?
– А также Александра Дюма, Жюля Верна и Виктора Гюго? – подхватил Артур Грей, говоря это с улыбкой, потому как с момента, когда их юного друга Гулливер увлёк за собой на летучий остров, о котором так часто поминал, прошло не так уж много времени, всего ничего.
На общее удивление юнга отозвался на чистом французском языке и ответил пространно и развёрнуто. Его поняли, хотя и не все слова, которые звучали не совсем привычно. Все присутствующие повернули головы в сторону Гулливера. Тот заулыбался ещё, а потом снял очки и принялся протирал линзы. Долго, неспешно, не забывая при этом улыбаться, словно только что удачно пошутил. Первым не выдержал Мюнхгаузен. В отсутствии Тартарена барон выполнял некоторые его обязанности.
– Послушайте, Лемюель, а правильно ли наш юный друг научился изъясняться на языке Золя?
– Всё в порядке, дорогой друг, – тут же отозвался Гулливер. – Дик научился тому, чему надо. Вы, видимо, не учли одного важного обстоятельства. Между нами, существующими между определённым временем и отдельным отрезком истории существуют некоторые лингвистические нюансы …
– Говорите понятней, – потребовал барон, и даже весьма капризно топнул ботфортом, – не надо перед нами умничать.
– Извините, друзья, – склонил голову перед капитанами Гулливер, – последние несколько месяцев я провёл среди своих учёных приятелей, где преимущественно говорят именно так …
– Позвольте, – поднялся из кресла Робинзон Крузо. – Какие месяцы? Вас не было всего пару часов!
– Хочу напомнить вам, – нравоучительно поднял палец Гулливер, – что на страницах наших книг время может идти по-разному. В данном случае мы отправились в одно особое место, о котором я говорить не вправе, пока не посоветуюсь со своими друзьями на Лапуте. Но это не важно. Я сейчас всё поясню. Моей задачей было обучить Дика французскому языку. Но дело в том, что современный язык немного отличатся от того, на котором говорили полтысячи лет назад. Нам надо было изучить тогдашние особенности, включая и произношение, а уже потом применить навыки быстрого обучения. Признаюсь, что Дик и те, кто занимался его обучением, с честью справились и с одним, и с другим, и с третьим …
– С каким это третьим? – удивился Крузом.
– Умением ориентироваться с предметами обихода прошлого. Наш Дик сейчас является скорее человеком XV века, чем нашим современником. Так что лучше не откладывать задуманного нами похода, и отправиться прямо сейчас.
– Куда? – вытаращил глаза Мюнхгаузен. – И почему прямо сейчас?
– Друзья, – вздохнув, начал говорить Гулливер. – Мы привыкли собираться в кают-компании нашего клуба, Клуба Знаменитых Капитанов, и предаваться воспоминаниям о пережитых всеми нами приключениях, с удовольствием их перебирая, как перебирают струны своих инструментов музыканты, извлекая тем чарующие звуки музыки. Так же и мы. Но наш общий товарищ Тартарен, попытался воспротивиться такому течению событий, и вовлёк нас всех в целый каскад дел, которые должны привести … я даже не знаю к чему, но верю, что к хорошему. Сам Тартарен, а точнее, капитаны Немо и Василий Фёдорович, а уже потом Тартарен, отправились в Лондон, уговорить Шерлока Холмса заняться нашей проблемой. Но и мы тоже не собираемся сидеть, продавливать кресла.
– Это как-то связано с Синей Бородой? – задал вопрос Артур Грей. – Помнится, мы говорили об этой сказке.
– Мало того, – поднял указующий палец Гулливер. – Мы решили разгадать его загадку, используя эту самую Жанну, пустить её в замок Синей Бороды …
– Но это же опасно! – вскричал Мюнхгаузен. – Мы не должны подвергать девушку опасности!!
– Вы о ком, дорогой барон? – поднял брови Гулливер. – Об Орлеанской Деве, возглавившей французскую армию, чтобы изгнать англичан от отечества? Да разобраться с Синей Бородой для неё будет – раз плюнуть. К тому же рядом с ней будет Дик Сэнд. Его для того и обучали старому французскому языку, чтобы он мог изобразить брата Жанны, родного или двоюродного. Будто они приехали к Синей Бороде, как к дальнему родственнику. Пусть Жанна потренируется: как вести себя в высшем обществе. Да и мы будет где-то неподалёку. Сейчас всё ясно.
– Я, конечно, не помню, – признался барон Мюнхгаузен, – когда мы всё это придумали. Видимо, сказывается возраст со всеми этими забывчивостями, но затея, получается, не из худших.
– Похоже – развлечёмся, – добавил Артур Грей, – пока наши товарищи где-то там …
+ + +
Признаемся, что в этом месте нами планировалось обстоятельно описать, как капитаны Немо, Василий Фёдорович и Тартарен, который, по большому счёту, капитаном не был, но в клубе знаменитых капитанов принимал самое деятельное участие, собираются, прямо в жилище Шерлока Холмса, чтобы отправиться, и не куда-то там, а в дебри исторических событий, из-за отдалённости которых не совсем понятные нам, нынешним современникам. В сборах этих не так уж много увлекательных моментов и мы, подумав, решили часть этих описаний не брать, удалить их из нашего рассказа, чтобы он не сделался слишком уж занудным. Добавим лишь, что в квартире мистера Холмса много чего нужного в том путешествии обнаружилось, а недостающее взяли из коллекций доктора Ватсона, вещи которого всё ещё хранились здесь же. Сам Ватсон у Холмса появлялся не часто, но периодически, чтобы вспомнить о минувших делах или порасспрашивать о чём-то новеньком, что вполне может сделаться очередной увлекательной книжкой, каждую из которых с нетерпением ждали читатели, вот такие же как вы, и не обязательно - англичане. Так, за разговорами, Ватсон забывал о своих оставленных вещах, и они оставались и дальше складироваться в дальней комнате того этажа, который занимал великий сыщик. Кстати сказать, во многом великий и благодаря тому, что доктор Ватсон сумел привлечь к нему общее благосклонное внимание. Ну, и всё такое прочее.
Как вы помните, наши капитаны собирались переместиться во времена Столетней войны, когда и прославилась, Жанна, Орлеанская Дева, чтобы попытаться как-то спасти её, вытащить из лап обвинителей, спасти от костра. Спросите, можно ли такое совершить, если всё зафиксировано в исторических учебниках? Напомним, что историю пишут победители, а они рисуют события так, как им это видится, как они считают правильным. Что же происходит на самом деле, сокрыто за пеленой времени, и чем проходит этого времени больше, тем пелена плотнее, учитывая те версии, что уже прописаны, что уже заучиваются, что уже видят, когда уже не считается столь важным узнать, как могло быть на самом деле.
Жилец квартиры на Бейкер-стрит, 221-бис предупредил своих гостей, что с ними не отправится, что у него имеются и свои заботы, но как только он с ними разберётся, то непременно появится у маршала Жиля де Ре, но не в своём обличии, не как англичанин, занимающийся сыском, а как совершенно другой человек. Капитаны не стали расспрашивать Холмса, дабы узнать некие подробности. Сами капитаны решили направиться к самой Жанне, к той девушке, которая проживала ещё в селении Домреми. Собирались они предстать в одежде священников …
+ + +
Другая группа капитанов тоже отправилась в Домреми, но чуть раньше. Они выждали, когда Жанна отправиться погулять, подышать свежим воздухом в дубраве, на берегу ручья Сен-Реми, где ей нравилось прогуливаться, слушать пение птичек. Но в этот раз её одиночество было нарушено. Ей повстречались необычные люди. Похоже, это были представители одного из дальних монастырей, которые отправились навестить своих братьев по монашескому ордену, каких было в достатке в то время. Но они, вместо того, чтобы шествовать по своим делам, направились прямо к остановившейся девушке. Один из них, самый высокий, в круглых очках, приблизился к ней (руки его были сокрыты в широких рукавах коричневой сутаны) и спросил её ласковым голосом:
– Мы зрим Жанну из Домреми?
– Да, это я, – ответила та, оглядывая всю группу. Кроме вопрошавшего, были ещё два человека с надвинутыми капюшонами. Было видно, что оба достигли уже преклонных лет, а ещё двое были молоды, один из которых, по годам, почти сверстник Жанны, а второй – молодой и крепкий мужчина привлекательной наружности, совсем не похожий на клирика. Должно быть, молодые были ещё послушниками и не успели ещё пропитаться тем ханжеством, что отличало монашескую братию. Эти слова и мнение не Жанны, но автора данного текста. Жанна д`Арк, как дитя своего времени, к религии относилась трепетно. Честно признаться, кроме религиозных, настоящих целей в то время было немного, разве что семейных ценностей или профессиональных, но наша героиня была ещё слишком молода как для того, так и для другого, поэтому она скоромно опустила глаза и честно ответила вопрошавшему, в очках. Наверное, вы уже признали Гулливера, который, как и Дик Сэнд, сделался знатоком французского языка и диалектов Центральной Франции.
Гулливер завёл с девушкой разговор, в котором признался ей, что они пришли из отдалённого монастыря специально, чтобы повидаться с ней. По его речам выходила, что им пришли видения, в которых говорилось о необычной девушке, что ей предстоит выполнить важную миссию. Жанна поверила тем речам. Честно признаться, так она сама что-то там в себе тоже ощущала, видела странные, непонятные сны, которые можно было толковать по-разному, а тут появились и странные гости. Если честно, так этот день Гулливеру подсказали его учёные друзья с летающего острова.
– Помнишь ли ты, дева Жанна, Священное Писание? – вопрошал Гулливер, представившийся ей отцом Бонифацием.
– Да, – кивнуло головой девушка. – Нам отец Феодосий часто в своих проповедях напоминает об этом.
– Хорошо. Помнишь ли ты о той звезде, что взошла над Вифлеемом перед рождением младенца Иисуса?
– Да, хорошо помню. Это случилось, как рассказывал нам отец Феодосий, во время правления кесаря Августа. Тогда консул Квириний, управляющий римской провинцией Сирией затеял перепись всего населения тех земель, что ему подчинялись. Чтобы было удобней писцам, было приказано всем собраться возле своего города, чтобы не тратить много времени. Среди других был и Иосиф, потомок Давида. При нём была и Мария, которой приближался срок разрешиться от бремени. Первыми ей поклонились пастухи и пригласили укрыться в пещере, куда загоняли скот в непогоду или ночную пору.
– Тогда и взошла та звезда, о которой я говорил, названная Вифлеемской. Под ней Иисус и родился. А затем явились в пещеру волхвы с Востока и вручили дары – золото, ладан и мирру, что обычно дарят царям.
– Я помню это.
– Не заметила ли ты похожей звезды на нашем небе?
– Нет, – задумалась Жанна. – И никто вроде не говорил.
– Кажется, то была падающая звезда, – добавил Гулливер, - но, тем не менее … Тебя не удивляет наше появление и наш с тобой разговор?
– Удивляет, – призналась девушка. – К тому же мне надо идти домой, помогать братьям и родителям.
Капитаны, обряженные священниками, обменивались между собой короткими фразами на непонятном Жанне, чужом языке, отчего ей делалось всё тревожней, хотя непонятные визитёры не казались опасными. Только поэтому она продолжала с ними разговаривать, а не убежала. К тому же самый молодой из монахов улыбался ей и вообще был довольно симпатичным. Жанна поглядывала на него чаще, чем на остальных, хотя тот, что был в очках, продолжал с ней говорить, и говорить о вещах довольно странных.
– Жанна, ты можешь принять нас за неких волхвов с Востока. Мы собираемся поведать тебе о той важной миссии, что тебе предстоит совершить в ближайшем будущем. Поверь, всё складывается на редкость серьёзно. Чтобы проверить, готова ли ты к предстоящим испытаниям, мы собираемся дать тебе задание. И оно может быть чрезвычайно опасным. И мы не хотели бы, чтобы ты отказалась от предстоящего дела. Если откажешься, то не произойдёт того, что изменит всю твою дальнейшую жизнь.
Жанне сделалось жутко. Будь она обыкновенной деревенской девчонкой, обычной крестьянской девушкой, то вот сейчас кинулась бы наутёк, взывая о помощи, потому что прогуливалась на лесной окраине, и крыши деревенских домов виднелись неподалёку, но … но чувства, которые она испытывала, заставляли её слушать речи незнакомцев, чтобы разобраться, что же будет дальше и в чём заключается её необычная миссия. Это чувство волновало её, будоражило, заставляло воображение представлять самые необычайные предстоящие дела. И всё это Гулливер видел и пытался использовать.
В то время Шарля Перро ещё не было, сказки его не были ещё придуманы, и Гулливер своими словами пересказывал события «Синей Бороды». По его словам, выходило, что во дворце некоего аристократа, барона, пропала несколько девушек, на которых тот барон женился. Там происходили некие странные и зловещие события, и теперь Жанну призывали помочь разобраться с этим делом, которым заинтересовалась та религиозная община, «представители» которой явились к Жанне. Со стороны всё это выглядело нелепо и даже жутко, но как раз этого Жанна д`Арк не видела. С чего бы это молодой девушке отправляться в замок некоего аристократа, похожего на маньяка- убийцу? Любая бы девушка так могла подумать. Но заинтригованная Жанна воспринимала всё это как Испытание, пройдя которое она приступит к некоей миссии. Она была взбудоражена до такой степени, что … согласилась помочь, не очень-то задумываясь о разных там мелочах.
Но этими мелочами занялись её «гости». Они, но в первую очередь Гулливер, то есть «отец Бонифаций», рассказал ей о плане, важную роль в котором предстояло сыграть Жанне, но рядом с ней должен находиться самый молодой из членов общины «капитанов», как представил их «отец Бонифаций», «брат Ричард», который и должен был играть роль её настоящего брата.
– Брат Ричард полностью в курсе всех наших размышлений и расчётов, – заявил «отец Бонифаций». – Слушай его советов и не сомневайся в том, что он говорит тебе.
После этого Жанне выдали красивое роскошное одеяние, явно предназначенное для какой-то богатой персоны. Жанна оделась в него и сразу преобразилась. Пока она разглядывала себя в зеркальце и занималась причёской и несколькими украшениями, капитаны подготовили способ переместиться в сказку Шарля Перро. Жанна не обратила на их манипуляции никакого внимания, так как была занята слишком важными делами: разглядывала себя и вживалась в образ дворянской девушки, представительницы какого-то влиятельного рода, а когда огляделась по сторонам, то не узнала местности, которая их окружала. Да и все представители общины «капитанов» тоже куда-то спешно удалились. Жанна успела заметить только их спины в тёмных сутанах.
– Куда это они направились? – спросила она у своего молодого спутника, который остался с ней.
– У них ещё есть важные дела, – ответил Дик Сэнд. – А нам надо двигаться к жилищу того человека, о котором мы тебе рассказывали. Ты не будешь против, если я тебя буду называть «леди Жанна»?
– Называй как хочешь, – вздохнула та. – А как мне называть тебя?
– Обычно меня называют Диком. – Ответил юнга и замолчал, думая, правильно ли ответил. Но рядом никого из товарищей не было, чтобы поправить его.
– Тогда я буду называть тебя Дикси, – заявила Жанна, пытаясь привыкнуть к новой для себя роли то ли принцессы, то ли дочери графа, маркиза, а то и барона.
Пока они приближались к жилищу человека, им нужного, Дик Сэнд пытался объяснить Жанне то, что ей предстояло говорить.
– Если ты ошибёшься и скажешь что-то не то, – сказал Дик, заметив, что Жанна всё больше и больше волнуется, – то я поправлю тебя. Мы скажем, что на нас напали разбойники. Понятно, что оба мы слишком переволновались. Можем и ляпнуть что-то не то.
Это был самый настоящий замок, в каких когда-то обитали бароны, считавшие себя владыками тех земель, где имели свои дома-крепости. Это была тоже крепость, точнее – крепостное здание, окружённое рвом, через который раскинулся мост, поднимаемый и опускаемый на цепях, наматываемых на огромные колёса. Сейчас мост был опущен, но перед ним стояли два вооружённых копьями стражника, а наверху имелись ещё и другие, с арбалетами, заряженными металлическими стрелами. И все они насторожились, когда к мосту приблизились два молодых человека: парень и девушка. Жанна должна была заговорить первой, но все свои слова она забыла, как только увидела, как на них нацелили копья и стрелы арбалетов.
Пришлось говорить Дику. Приходится ещё напомнить, что вся наша компания попала в сказку, пусть и в сказку Перро, но со всеми сказочными особенностями, такими, как, к примеру, доверчивостью всех сказочных обитателей. Поэтому Дику Сэнду поверили, что гости хозяина дома – его дальние родственники, проживающие где-то между Лангедоком и Аквитанией, и стали они жертвой разбойников, ограбивших их по дороге к дорогому родственнику.
Конечно же, обоих пустили во дворец (точнее – замок), опустив перед ними мост, и сам хозяин вышел навстречу, нарядившись в самый роскошный костюм из тёмного бархата с шикарной отделкой из драгоценных металлов и камней. Но из-под всего этого великолепия выглядывали доспехи, словно он не доверял гостям. Впрочем, может быть, таковы были обычаи того времени. В отдалении толпились группой слуги, одетые частью тоже в доспехи, разные там панцири, кольчуги, поручни, а частью – в меховые куртки, вязаные шарфы и различные шапки, готовые, в случае какой-либо опасности кинутся на помощь, словно два молодых человека могли чем-то угрожать массивному и высокому (в самых разных смыслах) хозяину этого дома, больше похожего на крепость или особо укреплённую темницу, чем привычное жильё. Впрочем, у феодалов - своя логика и свои представления о том, как всё должно быть устроено.
Увидав, что хозяин вполне мирно разговаривает с гостями, хмурые слуги, похожие на шайку разбойников, заулыбались, отложили в сторону или спрятали в ножны дубинки, мечи и кинжалы, и сразу преобразились в просто слуг, готовые кинуться выполнять любое распоряжение босса. По крайней мере, такой у слуг был вид. Тем временем хозяин замка пригласил гостей войти в его дом, то есть в замок. Он и себя представил, но говорил столь нечленораздельно, что ни Дик, ни тем более Жанна имени его не расслышали, а переспрашивать было не удобно. Не надо забывать, что они назвались дальними его родственниками, то есть как бы знали его, пусть и понаслышке. Для себя Дик назвал его Синей Бородой, как обозначил его Автор, то есть Шарль Перро.
Теперь надобно сказать и про ту бороду, и про самого персонажа, потому что именно про него говорил Перро. Если можно охарактеризовать его одним словом, то это будет слово «представительность». Он и был представительный, мужчина в самом расцвете сил, не юнец, но и далёк от старости, со всеми её причастностями. Был этот человек довольно крупный, сильный, но не толстый, не массивный, хотя парчи и бархата не нём было чуть больше, чем это могло быть признанным необходимым. Да ещё все эти шнурки, бантики, ленточки, галуны и прочие украшения, которые могли бы показаться нелепыми, если бы не подчёркнутая нами представительность. Видимо, этот человек решил себя как-то украсить, как-то выделить, но под рукой не оказалось ни визажиста, ни стилиста, может, по той причине, что их тогда не подразумевалось вовсе. Уж такие тогда были времена.
Ах да – борода! Если говорить честно, то тогда борода была в порядке вещей. Понятно, что это мужское украшение у каждого было своё. Человек из простонародья отпускал её, как «бог на душу положит», то есть «в свободное плавание», но люди знатные за бородой примерно ухаживали. Известно, что парфяне свои бороды завивали, персы – красили хной. Не отставали от них и французы. Они придавали им изысканную форму с помощью придворных парикмахеров, первоначальной обязанностью которых было изготовление разнообразных париков. Со временем, собственно, от париков парикмахеры перешли на обслуживание самих высокопоставленных персон. Явно кто-то ухаживал и за бородой хозяина этого замка. И этот «кто-то» применил особый краситель, вероятно из той группы красок, к которой принадлежал индиго. Это было необычно, это выделяло данного бородача из общей толпы обычных носителей бороды. Таким был наш Синяя Борода.
В остальном это был обычный человек, но, учитывая его представительность и вычурную одежду, да и необычный цвет бороды, назвать его простым человеком не поворачивался язык. И держался он тоже не как обычный человек со своими слабостями. Нет, никаких слабостей у него не было, а была самоуверенность, то есть уверенность в себе, помноженная на богатство, аристократический статус и исходящее из этого могущество. И всё своё внимание он сосредоточил на своей дальней родственнице, так неожиданно появившейся у него, на пороге его жилища.
– Это так неожиданно, леди … леди … э-э …
– Жанна, – подсказала «родственница».
– Да, леди Жанна, – расплылся в улыбке, которой не смогла скрыть даже борода, хозяин.
Беседа продолжилась. Дик Сэнд, Ричард, которого подготавливал к важному предварительному разговору Гулливер, и который волновался, хотя бы по причине своей молодости, слушал, как общаются друг с другом Синяя Борода и Жанна д`Арк, неожиданно перехватившая у юноши инициативу. Дик с восхищением разглядывал Жанну. Ещё совсем недавно они искали встречи с этой девушкой, одетой деревенской пастушкой. А сейчас она выглядела молоденькой очаровательной госпожой. Как много значит хорошо подогнанная богатая одежда и волосы, уложенные в замысловатую причёску, чуть растрепавшуюся при бегстве от «разбойников». И то, что Жанна не растерялась при встрече с хозяином замка и даже поддерживала с ним великосветский разговор, всё говорило о том, что она и в самом деле – человек неординарный. Дик слушал её и не заметил сам, как рот его раскрылся. Жанна заметила это и прыснула в кулачок.
В планах капитанов Дик Сэнд должен был исполнять важную роль брата Жанны, которая и должна была раскрыть секреты Синей Бороды и тем «сдать экзамен», или «сдать пробы» на право стать народной героиней, ведь это так сложно сделаться народным героем (а тем более – героиней) в пятнадцать лет. Уж кому-кому, а именно Дику Сэнду это можно было прочувствовать на самом себе, потому что он сам прошёл через многие испытания, пусть и калибром поменьше (и это ещё – как посмотреть). Тут ведь как: попал ты в некий водоворот подобных испытаний, начал в них барахтаться, но потом нашёл в себе силы, преодолел, но этого мало (!), спас своих спутников, подал им личный пример, вот и сделался героем, хотя бы для самого себя и своих товарищей. Вот Дик и хотел быть рядом с Жанной, понаблюдать за ней своими глазами, а в случае необходимости помочь ей, оградить от опасностей, которые обязательно будут, должны быть (!), учитывая репутацию Синей Бороды. Гулливер вручил Дику Сэнду воздушный шарик, который он должен запустить в воздух. Увидев этот сигнал тревоги, остальные капитаны, ведомые бароном Мюнхгаузеном, появятся в пиршественном зале. Так планировалось.
Тем временем беседа гостей с хозяином продолжалось. То есть разговаривали Синяя Борода и Жанна. Дику Сэнду удалось вставить всего несколько ничего не значащих фраз. Он перестал пытаться участвовать в общей беседе и разглядывал зал для приёмов. Это помещение уже пытался описать Мюнхгаузен, но одно дело слушать чужие слова, а совсем другое дело видеть самому и замечать детали, о каких не поминалось. Тем более, что барон и Синяя Борода занимались возлияниями, а разговор между мужчинами сильно отличается от разговора мужчины и женщины, пусть она даже такая юная, как Жанна. К тому же хозяин всё больше, что называется – «распушал хвост» перед гостьей, всеми силами пытаясь ей понравиться, прийтись по вкусу, и это было видно, по крайней мере – со стороны. Хозяину даже хотелось, чтобы «брат» гостьи удалился, потому как всё больше становился докучливым: так Синяя Борода морщился, когда Жанна за чем-либо обращалась к «брату». Поэтому тот сделал несколько шагов в сторону, якобы для того, чтобы рассмотреть гобелены, развешанные по стенам. На гобеленах были изображены библейские сцены, а также эпизоды крестовых походов. Жаль только, что краски начали уже выцветать и рисунки были трудно различимы. Вероятно, гобелены надо было вымыть. За то время, как их развесили по стенам, они успели испачкаться от многочисленной пыли и копоти от факелов и светильников. Дик разглядывал картинки, вышитые мастерами плетения и почти не видел их, всеми силами желая быть рядом с Жанной, которая вела себя всё более самостоятельно. Наверное, она успела забыть о том, что имеет дело с Синей Бородой, человеком, у которого исчезли (вероятно – были убиты, по сюжету Перро) несколько женщин, ставших его жёнами, а жёны, это такие вещи, которые являются особой личностной формой частной собственности, особенно – в Средние века, и вдвойне особенно – у людей влиятельных, людей династий. Так что Жанна д`Арк вступила в очень опасную игру, в какие играют опытные люди, люди, обласканные Судьбой. И сейчас у Дика Сэнда дрожали руки так, что он сунул их в карманы камзола, стараясь сохранить весёлый, непринуждённый вид. Вас бы на его место …
Но давайте же переместимся от терзаний Дика Сэнда к Жанне д`Арк, с её общением с хозяином замка, к тем капитанам, что остались за стенами замка. А они терзались точно такими же сомнениями, лишённые какой-то возможности участвовать в событиях. Больше всех волновался Артур Грей, и волновался он за Жанну д`Арк, которая казалась слишком юной, чтобы толкать её ко всяким опасностям, которые наверняка соседствовали с таким персонажем, как Синяя Борода.
— Как мы могли отправить её туда, господа?! — спрашивал Артур, поворачивая голову в сторону своих товарищей. — Она ведь совсем девочка!
— Я бы так не сказал, — тут же отозвался Робинзон Крузо. — Она – Жанна д`Арк, и этим сказано многое. Она справится, иначе не была бы тем, кем является.
— Но я всё же думаю, — продолжал говорить взволнованным тоном Грей, — что она, наверное, ещё не сделалась той народной героиней, о которой знаем мы все.
— А вы не думаете, господа, — подал голос барон Мюнхгаузен, скинув со своей головы глубокий капюшон монашеской рясы, в какую одет был каждый из их малочисленной группы, что сидела неподалёку от стены, окружающей замок, свесив ноги в ров, — что именно от наших действий, в которые мы вовлекли нашу Жанну, и получится та героиня, о которой говорил наш уважаемый Крузо?
+ + +
Подразумевалось, что Дик Сэнд будет изображать брата Жанны и всё время присутствовать где-то рядом. Ну, не совсем рядом, но поблизости, чтобы суметь защитить её, в случае опасности, а если сил у него будет недостаточно, учитывая присутствие слуг у хозяина замка, то вызвать подмогу, в лице капитанов, и вытащить девушку из этого места, если оно вдруг наполнится опасностями.
Когда составлялись планы, всё казалось просто и понятно, но, когда они очутились в этой крепости и, одновременно, узилище, оказалось, что всё может сложиться не так, как задумывалось. Тем более, что Жанна вела себя всё более самостоятельно. Она взяла, как настоящая женщина, хозяина под руку, кокетливо прижалась к нему плечом и попросила показать ей этот дом. Жанна щебетала, что ей здесь ужасно нравится и ей хотелось бы поселиться в подобном жилище, и что наверняка и короля дворец не многим лучше.
Синяя борода, казалось, раздулся от важности и повёл её на экскурсию, убеждая Жанну, что его род не хуже королевского, и столь же знатен. Он что-то ей рассказывал, игриво меняя обертоны голоса и даже склоняя голову, чтобы чаще встречаться глазами со своей собеседницей. Дик Сэнд отправился было за ними следом, но его остановили слуги и начали о чём-то его расспрашивать. Должно быть хозяин им приказал отвлечь «брата», пока он будет заниматься его «сестрой». Дик Сэнд нервничал тем сильнее, чем больше веселились слуги, похожие своими лицами и поведением больше на разбойников, чем на честных людей. Оставалось только надеяться на Жанну, на то, что она правильно растолковала свою задачу узнать, или хотя бы приблизиться к загадкам этого дома.
— Как у вас всё хорошо устроено! — восторженно воскликнула Жанна. — Мне жаль будет уезжать отсюда, когда придёт для этого время.
— Зачем же торопиться? — гудел басом хозяин. — Вы можете оставаться здесь сколь угодно долго. К тому же вы пришлись мне по нраву. Чувствуется в вас хорошая кровь. Мы ведь с вами в какой-то родне?
— Да. Я уже говорила вам. Мне давно хотелось познакомиться с таким замечательным дядюшкой … Кстати, а где мой брат? Мы его где-то оставили.
— Ну и ладно, — отмахнулся Синяя Борода. — Мы и так весело проводим время. Я уже почти всё тебе показал. А что касается брата, то он, видимо, утомился и теперь развлекается с моими слугами, распивая с ними вино или играя в карты.
— Нет, — не согласилась Жанна. — Он не такой. К тому же ему тоже интересно всё здесь увидеть.
— Это непременно будет, — заявил, улыбаясь и подмигивая, Синяя Борода. — Я постараюсь всё это устроить в самое ближайшее время, а пока продолжим наш совместный поход. Кстати, расскажи мне о себе, дорогая племянница. Я про тебя, и про твоего брата, к сожалению, почти ничего и не помню.
Жанна начала рассказывать о своей воображаемой жизни родственницы этого человека. Кое-что ей подсказали капитаны, а кое-что она придумывала что называется – на ходу. Это и есть – импровизация. Хозяин охотно слушал и время от времени поддакивал. Одновременно собеседники продолжали двигаться, переходя из помещения в помещение. Надо отметить, что далеко не везде преобладали роскошь, изысканность и излишества. Большинство залов были весьма скромно украшено (или не украшены вовсе) и не везде имелось достаточное количество мебели. Даже не все окна были застеклены. Впрочем, туда Синяя Борода старался свою гостью не водить, разве что та на этом настаивала; тогда он слушался её просьб, но сжимал зубы столь сильно, что они скрипели и начали ходить желваки. Жанна старалась не замечать эти особенности поведения хозяина. Она ведь не просто так бродила по дворцу, она пыталась разгадать тайны этого человека, как её учили учёные «волхвы» (так Жанна называла про себя знаменитых капитанов). Но Жанна от этих бесконечных кружений по большим и малым залам стала уставать, да и хозяин всё чаще намекал, что пора уже трапезничать.
— Если мы посмотрели всё, — согласилась девушка, — то, конечно …
—Есть ещё, если честно признать, — не очень-то охотно ответил хозяин, — куда бы я не повёл гостей, а уж тем более такую симпатичную … хм-м … женщину, как ты.
— Это, наверное, какая-нибудь подземная темница? — предположила Жанна, внутренне настораживаясь. Внутреннее чувство, известное нам, как интуиция, подсказало ей , что она близка к тем секретам, которые искала, как никогда.
— Ах, темницы, — отмахнулся рукой хозяин дворца. — Кому они интересны? Разве что узникам, да и то только потому, что им приходится проводить там больше времени, чем им бы хотелось, — и захохотал от собственной шутки громким скрежещем хохотом. Жанна чуть сморщила носик, стараясь, чтобы её спутник этого не заметил.
— Тогда что же это?
— Знаешь, дорогая, — склонился к ней Синяя Борода. — Я решил открыть тебе один маленький секрет. (Жанна насторожилась). Я уже несколько раз был женат. И каждый раз я предупреждал свою новую жену, чтобы она не совала своего носа в одно запретное место. Но, как нарочно, именно туда она и отправлялась. Видимо, это такая особенность женского характера – любопытство, несмотря ни на что, даже на самые суровые предупреждения. Ты понимаешь, на что я намекаю?
— Кажется – да, — медленно ответила Жанна. — И что сталось с вашими жёнами?
— Что сталось? Что сталось? — отозвался Синяя Борода раздражённым голосом. — Ничего не осталось. Это я про жён.
— Вы … убили их … за непослушание?
Голос Жанны задрожал, равно как и ноги. Ей показалось, что хозяин этого зловещего замка угрожающе навис над ней, а пальцы его сжимают рукоять кинжала. Зачем она позволила Дику Сэнду отстать от них? В это время хозяин ответил, и голос его не выглядел очень уж угрожающим, а скорее недоумевающим.
— Убил? Я? Да как ты такое можешь говорить?!
По мере того, как Синяя Борода продолжал, голос его становился всё громче и … грознее, что ли. Теперь было видно, что и он может впадать в гнев, и даже – немалый, но он тут же сбавил тон и дальше говорил уже почти и примирительно.
— Совсем и не так. Но эти … невежественные особы … они … впрочем, можешь посмотреть сама!
Решительно хозяин огромного дома направился в ту сторону, которую до сих пор старательно избегал. Да туда и неинтересно было направляться. Это была самая обветшалая часть строения. Наверное, хозяин запрещал заходить в эту часть дома всем прочим, в том числе и тем, кто ухаживал за помещениями, мыл полы и сметал мусор, не говоря о пыли. Здесь было довольно запущено. Но Синяя Борода не обратил на это ни малейшего внимания. Он перешагивал через нагромождения всяческого мусора, отодвигал запылённые тенета паутины и решительно двигался путём, каким проходил уже множество раз. Жанна чихала, но двигалась следом. Что же он хочет показать ей? Вот сейчас она узнает его заветную тайну.
А это самое время Дик Сэнд занимался … игрой. Видя, как он мучается и вытягивает шею в ту сторону, куда хозяин замка увёл его «сестру», и то и дело порывался броситься следом, один слуг предложил ему сыграть в одну настольную игру.
— Её нам завёз один мудрец откуда-то в Востока, — рассказывал слуга, какой-то Жак, расставляя на доске чёрные и белые шашки. — Кажется даже из Индии, или Персии. Да, из Индии были шахматы. Эта же игра называется «триктрак». Противники должны провести свои шашки встречь друг другу через позиции противника. При этом каждый пытается прорваться вперёд, но одновременно пытаясь помешать сопернику. Тут довольно сложные правила. Я попробую тебе объяснить.
— Это как игра в нарды? — догадался Дик.
— Сам ты – нарды. Я про такую игру и не слыхал. А про триктрак ещё мало кто знает. К нашему хозяину заглядывают, временами, самые удивительные люди. От них он и набирается разных там знаний. Большинство наших соседей считают его колдуном и очень подозрительным человеком. Если бы он не был так знатен и не принадлежал к древнему богатому роду, то его уже давно сожгли бы на костре. Тебе страшно?
Слуга сделал страшную гримасу на лице и приблизился к Дику Сэнду, заскрежетав зубами.
— Тебе страшно? — эхом спросил Синяя Борода Жанну.
— Немножко, — призналась девушка. — Точнее, скорее – нет, чем – да.
— Молодец, — загрохотал смехом хозяин этого зловещего дома, колыхаясь и раскачиваясь всем своим сильным телом. — Теперь я действительно тебе верю. Похоже, мы и в самом деле – родственники. Хотя я и, разрази меня черти, не помню про вашу фамильную ветвь. Но это не суть важно. А эти дурёхи, — Синяя Борода махнул рукой куда-то назад, ассоциируя эту фразу с Прошлым, — ведомые своим любопытством и не желая подчиняться моим приказам, бездумно совали в эту комнату свой нос и … ха-ха-ха!..
Синяя борода снова принялся хохотать и раскачиваться, положив руки на поясницу, где висел длинный меч и внушительный кинжал. Жанна сглотнула, набираясь смелости и спросила:
- И – что? Что с ними стало?
— Они проявляли дьявольское упрямство, чтобы отыскать ключ, отмыкающий замок на двери в запретное помещение. Должно быть, они представляли себе разные ужасные вещи, тем распаляя себе воображение. Но то, что они видели, было ещё ужаснее … Ты не отказалась ещё, моя любезная племянница, от намерения переступить порог этого помещения?
— Я не знаю, что и подумать, — призналась гостья, — но от своих намерений не привыкла отступать!
— И снова чувствую нашу кровь. Тогда не будем останавливаться и войдём туда.
Слово «туда» Синяя Борода выделил среди прочих слов фразы. Он достал из-за пояса довольно большой ключ, всунул его в замочную скважину и, с громким скрежетом, провернул его несколько раз. Наверное, барышни, его предыдущие жёны, делали это с большим трудом, да ещё представляя при этом всякие ужасы. Честно признаться, так и Жанна не была властна над своим воображением. Она даже зажмурила глаза, переступая через высокий порог. Нога ощутила перед собой площадку, а дальше … дальше ничего не было …
+ + +
— А знаете, господа, — задумчиво произнёс Холмс, глядя на замок Тиффож, — в какой-то степени оказаться книжным персонажем очень даже удобно: во-первых, если ты и погибаешь, то только по воле автора, а не потому, что влез туда, где быть тебе не потребно. Да …
— А во-вторых? — нетерпеливо спросил Тартарен, не желая ждать ни минуты, на которую замолчал великий сыщик. Тот вздрогнул от голоса тарасконца.
— Ах да, — продолжил он. — А, во-вторых, мы в силах отправиться куда угодно, хоть на другой конец света, используя удобное произведение, и даже - в другое время, в будущее, или как сейчас – в прошлое.
Они, то есть кроме самого Шерлока Холмса и Тартарена, здесь были ещё капитан Немо и Василий Фёдорович, тоже капитан, но капитан русского корвета «Коршун». Правда, сейчас никто не подумал бы, что они являются известными мореходами. Перед тем, как отправиться в средневековую Францию, они переоделись в гардеробной комнате Холмса, где имелась одежда, разной степени поношенности, на любой возможный (и даже невозможный) случай, какой только можно представить. Оказалось, что для своих расследований мистер Холмс частенько переодевался и даже – преображался, чтобы сделаться незаметным, слиться с окружающей средой, стать своим в той или ной местности. И это здорово ему помогало.
Помогло и на этот раз. Сам Холмс выбрал для себя наряд священника. Нарядная сутана сидела на нём столь удобно и привычно, что он, казалось, прожил в ней всю жизнь. А посаженные на нос очки в искусной деревянной оправе и молитвенник в руках совершенно преобразили этого человека. Никто не узнал бы сейчас великого сыщика, который готов приступить к очередному расследованию. Тартарену тоже досталось монашеское облачение, но не такое нарядное и праздничное, как у Холмса, к сожалению и даже унынию не менее известного француза (по крайней мере, об этом думал, и был уверен он сам). Он даже позволил выбрить себе в волосах тонзуру, основной из признаков причастия к монашеской братии. Он смирился и с рясой, и с верёвочными сандалиями на ногах, и даже с верёвочным поясом, но никак не хотел расстаться со своим арсеналом, тем более, что им предстояло столкнуться с особенностями окружающего мира. Поэтому Тартарен посчитал необходимым утаить кастет и кинжал самого зловещего вида, завернув их в тряпицу и спрятав на самое дно своего вещевого мешка, куда поместил столько съестных припасов сколько в мешке поместилось, включая и парочку бутылок вина, нашедшихся на кухне у миссис Хадсон, о чём мистер Холмс ей сообщил и заплатил, предупредив, что он со своими друзьями отправляется в одно занятное путешествие и несколько дней его не будет дома.
Оставшиеся два капитана тоже были переодеты в нечто, что подходило к той эпохе, в которую они погружались. Теперь оба капитана походили на бродячих мастеровых, настолько бедового вида, что могли оказаться и разбойниками. Василий Фёдорович, человек милый и интеллигентный, скрепя сердце терпел, когда Холмс сам, своими руками изображал ему шрамы и дополнительные морщины, которые сделали его другим человеком, пусть только внешне.
— Друзья, — говорил Холмс, преображая своих гостей, — нам придётся окунуться, с головой окунуться в самый опасный мир той ужасной реальности, какую только можно представить. Тем замечательней будет вернуться обратно в наш цивилизованный XIX век, век науки, культуры и открытых обществ.
— Да, общество Жиля де Ре открытым не назовёшь, — вполголоса пробормотал Василий Фёдорович ни к кому конкретно не обращаясь, словно говорил сам себе, — даже с известной натяжкой.
— Этого человека, — добавил и свою реплику Немо, — обвиняли в самых вопиющих грехах, и даже содомии, умерщвлении детей, ритуальных убийствах и связи с Сатаной. Удивительно, но он был дружен с Жанной д`Арк, позднее объявленной святой девой. Что-то здесь не сходится, одно с другим.
— Эта загадка и привлекла меня к данному расследованию, — объявил, не оглядываясь, на ходу, Шерлок Холмс. – Мы с вашим другом представимся святыми отцами Церкви Завтрашнего Дня.
— А мы, в свою очередь, — добавил Немо, — попробуем наняться к барону работниками. Если верить слухам, то таким, какими мы выглядим, больше шансов получить там работу.
Вся их небольшая компания начала переходить опущенный через ров мост, отдаляясь одна пара от другой, словно были не связаны друг с другом. По крайней мере, по их внешнему виду этого угадать было никак нельзя. Впереди шествовали Шерлок Холмс и Тартарен, причём доблестный француз всё время ускорял свои шаги и обгонял англичанина, который полностью вошёл в роль священника и двигался неторопливо, как это и полагается святому отцу. Дело в том, что Холмсу, для очередного расследования, приходилось входить в роль представителя того или иного человеческого сообщества, социальной группы, в том числе и религиозных, самых разных конфессий, и заставлять себя перевоплощаться, не только внешне, но и внутренне. Что же касается нашего славного Тартарена, который быстро становился добрым товарищем каждого, кому случалось появиться рядом с ним, всегда оставался самими собой, разве что менял одежду для разных стадий своих путешествий. Тогда как сейчас …
О-о, сейчас всё было по-другому, и всё могло кончиться самым опасным образом. Потому Тартарен и не мог терпеть, он спешил поскорее окунуться в неизвестное будущее, то есть – в прошлое, которое одновременно было и будущим … Короче, без доброй бутылки бургундского вина во всём этом было не разобраться. Оставалось только обгонять Холмса, чтобы посмотреть в его уверенное лицо и тем уверить себя, что неизвестность впереди ничем особенным им не грозит, что их Авторы не оставят их и, в нужную минуту, протянут руку и вызволят их из самой опасной ситуации с помощью своего воображения, граничащего с Божьим провидением. Наверное, так думал и Холмс, преисполненный уверенности в своей безопасности и своего будущего.
Наверное, за их группой (двумя парами) следили через невидимые щели. Как только отец Жозеф (то есть Тартарен) ударил в гонг, установленный у входной двери, как она, пронзительно скрипнув, растворилась и на пути вырос огромный детина в панцире, шлеме, с внушительной бородой и недоверчивым взглядом выпуклых глаз.
- Чего надо?
Голос стражника был похож на скрежет рашпиля, которым водили по бронированной пластине, - и звучал угрожающе. Похоже, гостей здесь не слишком жаловали.
- Нам надо встретиться с твоим хозяином, - сообщил стражнику отец Жозеф. - Нам необходимо …
- Позвольте, продолжу я, - Холмс взял за плечо Тартарена, то есть отца Жозефа и отодвинул его в сторону. – Меня зовут Рене Лоренцо. Я представляю папского легата в Авиньоне и послан им к барону Жилю де Ре, чтобы прояснить ряд нюансов, интересующих наши круги. Но, мне кажется, дальнейший разговор надо бы продолжить с монсеньором, не так ли?
Некоторое время стражник просто шевелил губами, словно пережёвывал все те ругательства, что шевелились в его голове, не решаясь применить их вслух, особенно по отношению представителей официальных церковных кругов, по крайней мере до тех пор, когда его патрон, тот самый Жиль де Ре, громогласно сделает это.
Выждав несколько мгновений, стражник позвал своего помощника, здоровенного детину с глупым выражением лица и, показательно грубо, приказал тому доставить «святых отцов» под очи барона, чтобы тот сам, лично, продолжил с теми разговор. Всё это время Тартарен бледнел и краснел лицом, выслушивая слова и выражения воина и решая, как ему поступить – вызвать того на дуэль, либо сделать вид, что всё сказанное его не касаются, не ложатся грязным мерзким пятном на его репутации, что смывается исключительно кровью лица, не воздержанного на язык. Но, вместе с тем, известно, что со своим уставом в чужой монастырь, а тем более – баронский замок, не ходят, а это значило … значило … Тартарен покосился в сторону Холмса, который имел самый невозмутимый вид, словно все эти слова не имели для него ровно никакого значения. И Бедный Тартарен, превозмогая свой характер француза, провансальца!, тарасконца!!, заставил себя забыть услышанное и тоже стал невозмутимым, мудрым и тоже двинулся вслед за Холмсом, вернее – за Рене Лоренцо, пробормотав себе под нос: «Собака лает, караван идёт». Конечно же, его никто не услышал, но самому Тартарену это было не важно; сам себя он стал уважать ещё больше.
Невозмутимый Холмс и меняющий на ходу выражения своего лица Тартарен удалились следом за помощником главного стража ворот, но этот страж не спешил замыкать ворота, потому что к нему приближалась следующая пара посетителей, ничем не похожая на предыдущих. Страж осматривал пристальным взглядом приближающихся к нему, пытаясь оценить их «на вскидку». То были, если верить своим глазам, люди, много повидавшие на своём веку и готовые предложить свои услуги тем, кому это может понадобиться. Иначе, зачем бы они здесь появились?
Оба визитёра не походили на обитателей провинций, составляющих Францию, ту Францию, где весь север (и даже Париж!) был захвачен вероломными англичанами. Сюда теперь устремились сотни и даже тысячи авантюристов, чтобы нагреть руки на этой войне, получившей историческое название Столетней, почти разорившей страну, народ, но где солдаты, а в первую очередь – наёмные солдаты наживались именно на этом разорении. И, похоже, гости были именно из той когорты, что воюют за деньги. Оба внешним видом были иностранцами. Средних лет, неплохого сложения, не богачи (по виду), но и не оборванцы, имеющие по мечу, уверенные в себе, с таким можно было и пообщаться. Первый был со смуглой кожей, крепкими плечами, ухватистый с виду, и взгляд имел слишком уверенный, чтобы быть обычным рядовым воином, а второй явно был выходцем из какой-то северной страны, а сюда попал в поисках чего-то там, и почему бы и не золота и драгоценных камней. Что ещё могло объединить и заставить держаться вместе столь разных по виду и темпераменту людей?
- Что, парни, собираетесь наняться к нам на службу?
Страж постарался говорить как можно миролюбивей, как с будущими соратниками, но всё равно получилось почти что рычание, и он начал кашлять, чтобы прочистить горло.
- Истинно так, - ответил южанин, переглянувшись с северянином, - если найдём с вашим хозяином общий язык и занятия, которые устроят нас обоих.
- Я почти уверен в этом, - отозвался страж. - Товарищей можно определить по первому взгляду, по тому, как он держит себя, как отвечает. Я думаю, что всё с вами будет хорошо. Но, боюсь, сейчас барону будет не совсем до вас. Только что, перед вами, сюда явилась парочка святых отцов, то ли из Авиньона, то ли из Ватикана, а это дело всегда щепетильное и требующее особого внимания. Так что, внемлите, сейчас я закрою ворота и отведу вас прямо в казарму, где вы сможете расслабиться и познакомиться с нашими ребятами, а потом, когда барон освободится от разговоров с монахами, я сам отведу вас к барону, если у него от бесед не испортится благожелательного настроения. Пока же нам есть чем заняться и что обсудить. Для начала, в каких военных кампаниях вы уже участвовали, и с кем?
Вот так, полурыча- полуговоря, страж, которого звали Жаком, повёл новых знакомых внутрь замковых помещений, больше похожих на крепостной бункер, чем на великосветский дворец. Стены были выложены из крупных камней, не всегда совпадающих по размерам, но лежавших довольно ровно. Большей частью те камни покрывала штукатурка, а также гобелены, которые развешивали по стенам, чтобы как-то украсить дом, сделать его приглядней. Ещё для этого использовали картины, которые тоже развешивали по стенам. Но так делали те, кто чувствовал тягу, влечение к культуре. Простые, малообразованные бароны и маркизы использовали для этого портреты, портреты своих предков, которые хоть что-то в своей жизни совершили и оставили о себе память, о своих деяниях, чаще всего далёких от дел праведных. Из таких портретов составлялись целые галереи, которые и украшали коридоры и залы замков. Конечно, имелась и мебель, а порой даже и красивая, аристократичная. Но, чаще всего, такой мебелью заполняли ту часть замка, где проживал сам хозяин и его семейство, а все прочие помещения имели столы, стулья, кровати и прочее более простые, но довольно добротные и массивные.
Наши бравые капитаны, а сейчас непонятные личности, двигались следом за Жаком, стражем у ворот, охранником этого мрачного места. Жак коротко называл то место, через которое они двигались и, не останавливаясь, шёл дальше, указывая нужное направление. Довольно громоздкий и внушительный (снаружи) замок и в самом деле оказался целой крепостью, которую охранял настоящий гарнизон, частью которого должны были стать наши герои, которые явились сюда со своей тайной миссией.
Возглавлял гарнизон (а если честно признаться, то шайку преступников) некий Россиньоль, старый солдат, задержавшийся на службе у барона де Ре, но прежде он служил ещё у его деда, барона Жана де Краона, представителя известного баронского рода, о чём Россиньоль предпочитал не вспоминать, уж очень своеобразный человек был этот самый барон. Молодой Жиль, барон де Ре, пошёл в дедушку, о кое в чём его даже превосходил. Но об этом Россиньоль предпочитал помалкивать. Своих людей он, как начальник крепостного гарнизона, держал в строгости, но в своё свободное время они переходили в подчинение молодому барону и даже участвовали в его вылазках, какие случались в окрестностях замка Тиффож. Выглядел Россиньоль весьма угрожающе: высокого роста, плечистый, хотя плечи и были костистыми, а все мышцы переходили на руки, длинные, словно у экзотического орангутана, перевитые узловатыми мышцами, с лицом, покрытым шрамами, как память о прошедших сражениях, и один шрам пересекал левую глазницу. Чудо, что глаз к ней сохранился, может быть потому, что глазницы напоминали провалы, тёмные провалы, из которых таращились сами глаза, похожие на каштановые орехи, такие же колючие, почти что испускающие молнии. При этом глаза были близко расположены один к другому, разделяемые верхней стороной носа, о котором надо сказать особо, потому что он был велик и напоминал собой клюв попугая, но такой, какой не торчит вперёд, а склоняется к самым губам, отчего лицо кажется вытянутым более, чем есть на самом деле. К тому же на носу имеется горб и произошло это, скорей всего, от сильного удара, перебивший носовую кость, которая могла войти в мозг и убить своего владельца, но этого не случилось, а Россиньоля некоторое время называли Горбоносым, пока он не сделался офицером при старом бароне де Кроане и доверенным многих его, самых тёмных делишках, о которых предпочитали помалкивать самые смелые говоруны.
Но пора перестать разглядывать Россиньоля, тем более, что наши герои начали рассказывать о себе начальнику крепостного гарнизона, если не думать о том, что это всё же разбойничья шайка, но стоящая на службе у титулованной особы.
Пока капитаны двигались к замку, представляющему собой настоящую крепость, с кирпичными башнями и стенами, выложенными из гранитных глыб, они успели сочинить для себя то, что спецслужбы позднее называли «легендами», то есть придумали для себя прошлую жизнь. Немо назвался Эмиром, якобы беглым вождём одного племени в далёком Индустане, где его собирались казнить злобные недоброжелатели, но Эмир воспротивился этому, начал вооружённую борьбу и занимается ею по сей день. Правда, ему давно пришлось покинуть родные палестины, но он, в отдалённом будущем, собирается вернуться обратно, накопив достаточно средств, в том числе и вооружённых сторонников. Что же касается капитана корвета «Коршун», то он решил представиться мореходом- купцом, караван которого потонул во время жестокого шторма, из которого выжил только «Садко» (такое имя для себя выбрал Василий Фёдорович), надеясь, что в средневековой Франции не должны знать русских былин. Несколько лет назад Эмир и Садко встретились и решили держаться друг друга, потому что … Ну, это уже не важно и будет лишними словами. Как говорил один их знакомый, Портос, «я дерусь, потому что дерусь».
– Палестина … Аравия … Сирия …
Россиньоль поднялся из-за массивного стола, за которым они находились, и принялся двигаться по комнате, пересекая её по диагонали. Стены были частично заштукатурены, а частично открывали кирпичную кладку. Или здесь недавно переставили мебель, либо не заморачивались внешним видом помещений. На столиках хранились ножи и топоры. Должно быть для того, чтобы всякий раз находиться под рукой, если к тому появится нужда.
– Я всё понимаю, – продолжал Россиньоль. – В своё время я тоже любил повеселиться в Испании, Наварре и прочих местах, пока не понял, что лучше держаться одного покровителя. Так я оказался у Жана де Краона, очень уважаемого человека, у которого мне понравилось. Здесь было где развернуться и чем заняться.
– Но, кажется, – осторожно заговорил Эмир- Немо, тщательно подбирая слова, – вашего хозяина, нынешнего хозяина зовут иначе.
– Да, – вздохнул с сожалением Россиньоль, – старого барона больше нет. Как-то он подавился костью, и всем здесь сейчас заправляет Жиль де Ре. Это – его внук. Но он, по своим страстям не уступит своему дедушке, а кое-в чём даст ему фору, если вы меня понимаете.
Капитаны переглянулись между собой. Похоже, скучать им здесь не придётся.
И в это же время, но уже в другой зале, более вычурной, украшенной позолотой, драгоценной посудой, геральдическими знаками и рыцарскими латами, велись совсем другие разговоры.
– Церковь Завтрашнего Дня? – Лицо барона недоумённо вытянулось. Густая борода едва не встала дыбом. – Что это такое? Никогда раньше не слышал.
– А вам, любезный барон, – с удовольствием ответил Рене Лоренцо, в образе которого находился, как вы, наверное, помните, наш старый знакомый мистер Холмс, – знать этого совсем не обязательно. Главное, чтобы вы чтили нашего Господа и не забывали о своей душе. Всё остальное принадлежит нам. Мы отвечаем за вашу душу. Как вы уже, верно, знаете, святой Ватикан переполнился самыми разными грехами, и было решено перебраться из святого места, из Рима во Францию, в Авиньон. Конечно, со временем мы вернёмся обратно, куда сходятся все дороги и помыслы мира. Но пока …
– Пока?.. – с тревогой переспросил Жиль де Ре, прикидывая, чем это посещение может обернуться для него самого. Маршалу было за что опасаться. Он уже мысленно прикидывал, надо ли ему как-то спровадить святых отцов отсюда или даже устроить так, что они не вернутся обратно в свой Авиньон. Но для этого надо быть уверенным, что с него не спросят за всё это, и за другие прегрешения, которых было немало. Что это за новая Церковь?
– Так что у вас за Церковь такая? – с нетерпением переспросил барон.
– Я попробую объяснить тебе, барон, – пустился в велеречивые речи Рене Лоренцо, чей настоящий сан барон Жиль де Ре не разобрал и оттого чувствовал себя всё тревожнее. – Я уже поведал тебе, с какой целью Святой Престол перебрался во Францию. Но это был лишь первый шаг в длинной цепочке действий. Конечной целью будет создание некоего Общества Иисуса, которое должно будет следить, чтобы больше не появлялись условия, когда грехи распространяются, а заповеди Господа перестают быть Законом. Именно для этого появилась наша церковь, которую было решено назвать Церковью Завтрашнего Дня, чтобы и дальше Господь распространял над нами свою длани заботы и любви. Мы, представители нашей братской общины, выехали из нашего дома и отправились по стране, чтобы своими глазами лицезреть, как живут люди. Теперь вот добрались и до вас. Я надеюсь, что мы не задержимся здесь так уж долго, хотя до нас доносились некие тревожные слухи, но мы надеемся, что они не больше, чем просто чьи-то фантазии. Мы надеемся на твоё гостеприимство, барон, и думаем провести здесь пару недель, если потребуется задержаться. Нам нужна только тёплая постель, каравай хлеба, кружка воды и несколько капель вина для отца Жозефа, которому необходимо согреть свои старые кости и былые раны, оставшиеся от прошлой жизни.
Они ещё говорили какое-то время, точнее – говорил в основном Рене Лоренцо умными словами, часто упоминая имя Божие, тогда как отец Жозеф молчал, всё больше тараща глаза. Видимо, он утомился сильнее, чем его высокообразованный сотоварищ. Наконец барон сообразил, что следует дать святым отцам время, чтобы они успели отдохнуть и лишь затем продолжить с ними общение. Он даже приобнял отца Жозефа, чтобы ободрить его, хлопнул по плечу и вызвал слугу, которому приказал доставить гостей в свободную комнату, в которой имелась парочка кроватей. Оба священника поклонились на прощание хозяину и степенно удалились. Барон приказал позвать к себе Россиньоля и, не дожидаясь его, откупорил бутылку, полную красного, как кровь, крепкого вина из Бургундии.
«Святые отцы» устраивались в своей комнате, передвигая свои кровати так, чтобы избавиться от сквозняка, который гулял по всей комнате, что было в порядке вещей в те времена, о чём Холмс сообщил Тартарену, сделав знак тому, чтобы говорил как можно тише. Провансалец так и сделал, воздев руки над головой.
Тем временем барон беседовал со своим старым помощником Россиньолем, который явился, как только узнал, что барон хочет его видеть.
– К нам сегодня пожаловали гости? – прежде всего спросил у своего помощника Жиль де Ре.
– Да, – парочка проходимцев, – подтвердил тот, – наниматься к нам на службу. Кажется, перед ними были ещё двое, какие-то святоши. Наверняка явились за подаянием, как обычно.
– Нет, – мотнул головой барон. – Тут всё гораздо серьёзней. Эта парочка пришла сюда из Авиньона, как это они утверждают. Кажется, кто-то из наших мест доложил, что у нас происходит что-то подозрительное. Вот они и явились сюда.
– Но почему тогда послали монахов, а не отряд лучников?
– Сам подумай, Горбоносый, – в раздражении откликнулся де Ре. – Если бы сюда пришли солдаты во главе с шерифом, то мы закрыли бы ворота и подняли мост, после чего вывели бы всех своих солдат и погнали бы прочь атакующих. Сказали бы потом, что приняли их за шайку разбойников. Потом выплатили бы штраф, не в первый же раз это приходится делать. Ну и всё такое прочее. Со священниками всё гораздо сложнее. Надо выяснить, что им известно и что они собираются сделать. Этим займёмся завтра. А что ты там говорил о проходимцах, которые пришли к нам наниматься.
– Обычное дело, – махнул рукой помощник. – Двое ищут работу своим воинским умениям.
– Норманны или бургунды?
– Совсем не они. Оба откуда-то из дальних краёв. Один из южных земель, а второй из северных. Говорят по-нашему. Рассказывают всякие истории, в которые трудно поверить. Я говорю, как обычно. Рассказывают сказки, чтобы поразить воображение.
– Как ты думаешь, старый мой приятель, а не могут эти две группы как-то быть связанными одна с другой? Может быть так, что монахов прислали сюда, чтобы они шпионили за нами, а прочие должны им помогать, если к этому придёт нужда?
Лицо Россиньоля вытянулось. Он задумался, вращая глазами, словно пытаясь увидеть что-то такое, что подскажет ему правильный ответ, а потом хмыкнул, осклабившись.
– Если бы они все были наёмниками и проходимцами, то могли бы надеяться, что их возьмут на службу, зная, какие слухи ходят о нашем замке, но, разделившись попарно, да ещё обрядившись святыми отцами … Нет, это слишком сложно. Я слыхал, что некоторые монахи прибиваются к разбойникам, но, чтобы шпионы выдавали себя за монахов … Скажите, босс, вам не показались подозрительными слова этих монахов? Могут они оказаться ряженными?
– Затруднительно, – барон запустил пятерню в бороду и принялся перебирать в ней волосья. – Конечно, один из них говорил весьма странные вещи, Церковь Завтрашнего Дня. Никогда про такую не слышал. Но всё выглядело логичным, даже то, зачем они сюда явились. Что же касается второго из них, так тот больше помалкивал. К тому же, когда я прощался с ними и обнял его, то я явно почувствовал у него под сутаной кинжал и ещё что-то увесистое. Если у одного из них и была охрана, то это был явно второй. К тому же первый, как там его – Рене Лоренцо, говорил о старых ранах, которые требуют отдыха.
– Так может их?..
Россиньоль сделал зверское лицо и показал руками, как он хватает руками и что-то сжимает, а потом перекручивает. Но барон не согласился с ним.
– Не надо. Мы находимся у себя дома. Понаблюдаем за ними, посмотрим. Схватить их мы всегда успеем. Кстати, за ними установили наблюдение?
– Конечно. Мы их определили в специальную комнату, где всё устроено для этого. С них глаз не спустят. А я пока понаблюдаю за нашими новыми людьми. Можно ли им доверять?
– Может, послать их для выполнения неких деликатных делишек?
– Я думаю – позднее. Но ты с них глаз не спускай.
Тартарен привык к своему домику в Тарасконе, где он знал всех соседей, и где все соседи знали его. Им были известны все праздники, и они навещали друг друга по поводу и – надо признаться – без всякого повода, чтобы распить вместе бутылочку виноградного вина, перебродившего солнцем и фантазиями. Мало того, Тартарен часто отправлялся в гости к своим друзьям- капитанам, о чём знали все тарасконцы и завидовали ему. Особенно любил Тартарен посещать Мюнхгаузена, который всегда встречал друзей на редкость хлебосольно, всегда вспоминал такие истории, о которых никто ещё и не слышал и не подозревал о разных там событиях, случавшихся с нашим бароном.
Вот и сейчас Тартарен видел во сне своего саксонского приятеля и хотел ему пожаловаться, что у него слишком студёные сквозняки, которых раньше не было, и надо бы заняться этой проблемой. Тартарен проснулся и не мог долго понять, где же он находится, не у Мюнхгаузена, не у себя дома, тогда – где же он? И тут он заметил спавшего неподалёку Холмса и сразу вспомнил всё: и как они решили спасти Орлеанскую Деву, и зачем заглянули сюда.
Надо признаться, что Тартарена всегда переполняли страсти. Всегда, то есть даже когда он спал. Он и во сне куда-то ехал, кого-то спасал. Он обожал романы Александра Дюма, где всё это описывалось так, что это будоражило кровь и хотелось … да, хотелось приникнуть к источнику, пусть к горлышку бутылки и отведать божественного нектара, достойного богов.
Несколько нестерпимо длинных мгновений доблестный француз ворочался, пытаясь то ли снова погрузиться в объятия сна, то ли подняться и отправиться … Отправиться куда? Это ещё было непонятно, но известно точно, что идти было надо. Куда?
Вдруг Тартарена, нашего неустрашимого Тартарена пронзила мысль, что пока они (он!) нежатся здесь на перинах (пусть и не перинах, а на тюфяках), а где-то там, в застенках, пытают их друзей, чтобы дознаться у них … чего? Это не так уж и важно. Важно то, что он, Тартарен, не может валяться здесь, а должен (беспромедлительно!) отправиться на выручку.
Тартарен выбрался из-под шерстяного одеяла, поддёрнул ночную сорочку, в которой привык спать равно как дома, так и во время путешествий, поправил тёплый набрюшник, без которого, сами понимаете, нет привычного комфорта, достал из одежды кинжал и кастет, кое-как пристроил их под сорочкой, завернулся в одеяло и отправился выручать своих пленённых товарищей.
Где-то глубоко внутри заскреблась мысль, что он может ошибаться, что надо бы разбудить Холмса и посоветоваться с ним, но доблестный француз отмёл от себя подобные предательские мыслишки. Холмс, он – мозг всей их хитрой спецоперации и не дело будет вторгаться в его сны, наверняка – содержательные, полные глубокого смысла, в противном случае вся благодарность от его друзей достанется именно ему, тогда как Тартарену … но дальше он предпочёл не думать, а действовать.
Как скаут в романах Фенимора Купера, Тартарен на цыпочках, стараясь, чтобы шлёпанцы не соскочили с его ног, выскользнул из спальной комнаты, едва слышно скрипнув дверцей. Идти было не близко. Как разведчик, Тартарен заранее приметил разные детали, куда ему надо двигаться, если в этом возникнет необходимость. И вот теперь выстроенный в голове маршрут начался.
Внимательный читатель, что напряжённо следит за развитием нашего сюжета, наверное, недоумевает, как это Тартарену, виноват – отцу Жозефу, получилось обмануть всех в этом замке и красться по ночным коридорам. Но это не совсем так, как это казалось неустрашимому тарасконцу. На самом деле …
Начальник крепостного гарнизона Россиньоль поместил гостей в особенной комнате, куда селили подозрительных визитёров. Не секрет, что в подобных замках имелось масса всяких тайников, укрытий, подземных и внутристенных проходов. За стенами «гостевой комнаты» тоже находились укрытия, а через несколько отверстий наблюдали опытные соглядатаи. Может, потому по спальне и гуляло столько сквозняков, что было несколько отверстий, в которые проникал воздух. Шпионы следили за спящими и прислушивались к самому незначительному шуму. Когда Тартарен поднялся и начал готовиться к своему тайному рейду по замку, за ним уже следили несколько зорких глаз и чутких ушей. Они успели выбраться из своих тайников, когда Тартарен выглянул за дверь. Конечно же, шпионы знали замок гораздо лучше нашего неустрашимого друга и сумели его далеко опередить. Они могли бы схватить его сразу, как он только покинул приютившую их с Холмсом комнату, но шпионам было приказано проследить, куда направятся эти подозрительные гости, и с кем они попытаются встретиться. Наверняка это будут те, кто пытался наняться на службу в тот же день.
А бедный, наивный Тартарен продолжал двигаться по коридорам, в глубине души восхищаясь своей удачливостью и предусмотрительностью. В душе он уже видел удивлённые его появлением лица товарищей и слова благодарности из уст самого капитана Немо и, конечно же, Василия Фёдоровича. Всё внутри Тартарена пело, и он даже собирался начать насвистывать что-то бравурное и залихватское, когда на плечо его опустилась тяжёлая рука, словно припечатавшая его к плитам пола. Всё внутри нашего героя похолодело и даже как будто куда-то обрушилось.
+ + +
– Осторожно, сударыня. Там дальше начинается лестница.
Только слова Синей Бороды, хозяина этого огромного дома, а также его рука, успевшая подхватить её под локоток, сумели удержать Жанну от падения. В противном случае она рисковала, не найдя под башмачком ступени, покатиться вниз и … и … не хочется дальше думать, чем бы закончилось это нелепое путешествие в неизвестность.
– Пожалуй, – басил хозяин дома, поглаживая одной рукой свою экзотическую бороду, а второй продолжая сжимать локоть «племянницы», – здесь следовало повесить светильник или хотя бы факел, но … но чужие здесь не ходят, а сам я прекрасно знаю о крутой лестнице, ведущей…
– Ведущей куда? – спросила Жанна, стараясь говорить спокойно, тогда как сердце билось у неё в груди как молоток. Ноги у неё ослабели, и она едва держалась на них.
– Сейчас ты всё увидишь своими глазами, – гордо заявил хозяин дома. – Позволь, я помогу тебе спуститься. Здесь и в самом деле довольно крутой спуск. Скажу по великому секрету, что когда-то, ещё до меня, у предыдущего владельца дома, там, внизу, располагалась темница, где пытали узников, чтобы узнать у них о … о разных вещах.
Нашему читателю, должно быть слышать о подобных вещах будет странно и даже удивительно, но когда-то, в отдалённом прошлом, иметь домашнюю тюрьму и то, что называли застенком, было «в порядке вещей», как это не ужасно звучит.
Лестница действительно оказалось продолжительной. Не удивительно, что Синяя Борода не стал здесь устраивать хоть какого-то освещения. Ступени были выщерблены и замусорены. Здесь давно не убирались и не следили за порядком. Да и зачем? Гостей сюда не водили, а сам хозяин … о-о, его больше занимала не сама лестница, а то, куда она вела.
Наверное, наши читатели были бы ошарашены, если вдруг их завели в подземную темницу, или капитаны, члены клуба знаменитых капитанов … они бы явно насторожились и начали что-то там делать, действовать, но Жанна д`Арк, девочка из средневековой Франции. Она проживала в похожие времена и ничего такого уж необычного не ощущала. Тем более, что здесь была не совсем темница.
Надо было здорово поработать, чтобы из узилища сделать химическую лабораторию. Точнее – алхимическую. На этом месте мы сделаем незначительную остановку, чтобы растолковать это слово. «Алхимия», как толкование, происходит от египетского иероглифа «хми», означающего чёрную, то есть плодородную землю, противоположное от безжизненных песков. Этим же иероглифом обозначался сам Египет, где и возникло древнее искусство алхимии, первоначально называемое «египетским искусством». Юлий Фирмик, астролог IV века в одной из своих рукописей написал об алхимии, пожалуй, самым первым. Вообще, астрология и алхимия были первыми науками античных времён. Далее мы продолжим рассказ об этой интереснейшей науке, но устами Синей Бороды, ибо он зажёг в этой подземной комнате очаг и начал возжигать свечи, расставляя их по нишам.
Сначала Жанна д`Арк не видела ничего, хотя старательно таращила глаза. Поддерживаемая своим «поводырём», она спустилась вниз, нащупывая башмаками ступеньки. Мы думаем, что хозяин специально не взял какой-нибудь светоч с собой, чтобы был большим эффект того, что чуть позднее Жанна увидела сама. Попутно, он со смехом рассказывал:
– Помню, как моя первая супруга, Аглая, решила открыть для себя тайну этого запретного места. Она умудрилась выкрасть ключ и отперла эту дверь, как только я уехал на охоту. Не знаю, что она ожидала увидеть, но она сверзилась с этой лестницы, по которой мы только что благополучно спустились. Оказалось, что её некому было поддержать в нужный момент. К тому времени, как она очутилась внизу, у неё были уже сломаны рёбра, обе ноги, одна рука и свёрнута шея. Она так и не успела ничего увидеть. Наверное, ей привиделось наказание Божие, а может и что-то ещё страшнее. Когда я явился домой с охоты, я увидел ужасную картину, Аглая лежала бездыханная, и лицо её так было искажено, что жутко сделалось и мне самому. Я даже не решился показать кому-либо тело, потому что любой бы решил, что Аглая увидела нечто столь страшное, что тут же её убило. К тому же она вся была покалечена. Я решил, что лучше похоронить тело тайным образом и заявить, что молодая жена сбежала от меня.
Жанна слушала рассказ, и почти его не слышала. Для Синей Бороды всё здесь было привычно и повседневно, но не для Жанны. Первоначально здесь была, как мы уже говорили, темница. Это была не тюрьма, узилище для преступников, нарушивших Закон (да, именно такой, с большой буквы, суровый и неотвратимый). В тюрьме находится несколько десятков заключённых, а порой и несколько сотен. Но первоначально в тюрьмах (пример – Бастилия) таких грешников были единицы, но скоро осуждение поставили на поток. Здесь, в замке, было вырыто подземелье, где всё выложено толстым слоем камня, устроено грубо, чтобы попавший сюда человек сразу испытывал ужас перед тем, что ему предстоит. В таких «домашних» узилищах редко кого держали долго. В этом не было необходимости. Сюда затаскивали, чтобы что-то выведать, разоблачить заговорщиков, добиться признания или оговорить кого. Со временем такую темницу закрывали и даже замуровывали, чтобы похоронить все те тайны, которые здесь накапливались и начали довлеть над владельцами этого места. Скорее всего, так же было устроено и здесь. Но, когда здесь, в этом месте, поселился нынешний владелец, который решил устроить небольшую переделку своего жилища, он обнаружил запечатанное помещение, выкинул отсюда все орудия пыток, и притащил сюда совсем другие предметы.
Теперь это место походило на логово какого-то колдуна, по мнению Жанны, которая оглядывалась по сторонам, содрогаясь от озноба, который она ощущала. Было это от холода или от страха, мы не станем говорить, да эти не так уж и важно. Закопчённые стены, выложенные из булыжника, были занавешены тканями багрового цвета, что не делало помещение более весёлым. Посередине зала с низкими сводами находился каменный стол, в котором размещался очаг. Его и зажёг Синяя Борода, как только сюда вошёл. На столе высились реторты и колбы, пустые или наполненные разными жидкостями. Вдоль стен размещены были разные закрытые и открытые шкафчики и этажерки, низкие и высокие, прикрытые дверцами или зияющие полками, на которые хранились разные предметы, относящиеся к научному оборудованию или не имеющие к нему никакого отношения. Например, здесь, в разных нишах, где ранее лежали орудия пыток, сейчас стояли чучела разных животных, преимущественно – диких. В дальнем углу, на верёвках, был прицеплен удивительный зверь, какого можно принять за крокодила, хотя, честно признаться, был обычным вараном, то есть он раньше проживал на острове Комодо (в Восточной Индонезии) и неискушённый зритель действительно мог принять его за крокодила. Но комодский варан меньше и редко когда превышает длиной три метра, но может напугать и быть опасным в диких условиях своего проживания. Жанна даже вскрикнула, когда увидела чучело.
– У нас, – хвастливо заявил Синяя Борода, – у алхимиков, принято иметь чучело такого животного у себя. Считается, что алхимия зародилась в древнем Египте, где хозяйничали крокодилы, которым поклонялись жрецы культа Тота. У алхимиков он известен как Гермес Трисмегист. Так его величали в Греции, откуда пошли все науки, включая и химию. Все свои сосуды алхимики запечатывали печатями с изображениями этого самого Гермеса. Тогда они назывались герметически закрытыми. Ты тоже можешь увидеть такие печати, если подойдёшь к сосудам поближе.
Жанна не решилась приближаться к колбам, в которых находились всякие уродцы, залитые спиртом. Наоборот, она отодвинулась и спряталась за спину хозяина, который, довольный, расхохотался и упёр руки в бока, сделавшись ещё более громоздким в этом помещении с низкими сводами.
– Существует несколько самых известных школ, – вещал хозяин, показывая широким жестом на приборы в шкафах. – Это – греческо-египетская школа, которая слилась в одну, арабская и наша, европейская. Римский император Диоклетиан как-то разгневался и приказал сжечь все рукописи египетских мастеров, поэтому многое до нас не дошло. Я не буду тебе рассказывать эти тайны, чего явно не одобрил бы Диоклетиан (он снова содрогнулся от хохота). Скажу лишь, к чему стремились главным образом эти учёные. Прежде всего это – найти средство изменения свойств материи, а через него попытаться изменить и самого человека, который своими умениями становится подобным самому Господу. Ты хотела бы уподобиться Всевышнему, милая Жанна?
– Я не … могу ответить на ваш вопрос … сударь, – выдавила из себя девушка, – но позвольте поинтересоваться, говоря «прежде всего», должно ли это означать, что будет ещё и «после».
– Ах да, – снова хохотнул Синяя Борода, – кроме красной тинктуры, после красного льва, говорилось ещё и о белой тинктуре, то есть о белом льве.
– Что это за львы? – озадачилась девушка.
– Я всё забываю о твоём возрасте, моя племянница, и о том, что ты не посвящена во многие вопросы, какими манипулируют мои собратья в этом почти божественном искусстве. Я тебе сейчас объясню, просто, «на пальцах». Наиболее важный из этих препаратов именуется красной тинктурой, ещё носит название философского камня и великого эликсира, может перевоплощать в золото не только такие металлы, как серебро, но и свинец или ртуть. Но это ещё не всё. Из этого препарата можно приготовить универсум, золотой напиток, то есть такое лекарство, какое исцеляет от всех болезней, омолаживает старое тело и существенно удлиняет жизнь. Каждый император содержит у себя в подвале алхимика, иногда не одного, ожидая от него философского камня. Таким алхимиком постарался сделаться и я, в своё время. Кое-что у меня уже получилось. Я приобрёл невиданные способности, силу ума и тела. Обрати внимание на мою бороду. А это всего лишь один, весьма незначительный пример моих алхимических опытов. Я всего лишь попытался соединить себя с одним из шумерских жрецов, что вылилось таким странным образом.
– А белый лев? – спросила Жанна, которой делалось всё страшнее находиться здесь, в «пещере колдуна». – Он тоже что-то значит?
– Жанна, девочка моя, я тебя умоляю. Ты в самом деле хочешь знать все эти подробности, при всей твоей юной прелестности? Хотя – изволь. Белая тинктура позволяет производить трансмутации любого вещества в серебро, которое суть тоже – драгоценный металл, белый драгоценный металл. Давай же поговорим о чём-нибудь таком, что более интересно для твоего возраста. Тебе пока что не интересно омоложение. Но не хочешь ли пообщаться с ангелом посредством одного интересного препарата?
– Знаете, дядя, – отозвалась Жанна, старательно улыбаясь как можно непринуждённее. – Я опасаюсь за моего брата. Как он себя чувствует там, наверху. Наверное, он сходит там с ума, мучась неизвестностью, опасаясь, не случилось ли чего со мной. Вы недавно рассказывали о печальной судьбе Аглаи. Я почти так же испугалась, особенно когда оказалась здесь.
– А что там брат? – недовольно отмахнулся хозяин лаборатории, почти позабывший про молодого человека, сопровождавший племянницу. – Кстати, не желаете ли нанаблюдать за ним, прямо отсюда?
+ + +
– Господа, осторожнее, вы не должны его разбудить?
Из сумрака коридора вышел Холмс, то есть Рене Лоренцо, представитель папского двора в Авиньоне. Он был одет в длинную ночную сорочку, из-под подола которой торчали волосатые ноги, обутые в смешные меховые тапочки. Тартарен, разинув рот, смотрел на него, равно как и трое окруживших их баронских шпиона в чёрных камзолах и узких штанах. Один из них зажёг свечу, а остальные крепко вцепились в плечи и руки Тартарена. Провансалец был ошарашен. Холмс- «Лоренцо» вздохнул и громко сообщил.
– Ну вот, это всё-таки случилось. Вы его разбудили. Теперь мне придётся всё вам объяснить. Отец Жозеф, успокойтесь. С вами случилось то, чего мы опасались. Это с вами опять произошло.
Тартарен, к которому обратился Холмс, начал приходить в себя. Он рванулся, попытавшись вырваться из рук, которые продолжали крепко сжимать его. Холмс снова воззвал:
– Отец Жозеф, прекратите вырываться. Нам всем надо успокоиться. Сейчас я всё объясню нашим хозяевам. Подождите минутку.
Один из шпионов тем временем быстрым движением сунул руку французу за пазуху и выхватил оттуда кастет, после чего принялся его разглядывать. Напомним, что в ночном коридоре было темно. Освещение распространялось только от факела, пламя которого колебалось от движения воздуха, порождая обилие теней. Тем временем Тартарен попытался вернуть отнятую у него вещь. Кастетом провансалец дорожил, так как с ним была связана одна довольно забавная история, случившаяся во время похода в Альпы. Шпион отпрянул и одновременно оттолкнул от себя нашего приятеля, толкнул рукой с кастетом. К счастью, он с ним не разобрался до конца и не понял, что оружие нанизывают на пальцы. Тем не менее, толчок получился сильный, и Тартарен вскрикнул. На лице его появилась ссадина.
В тот же миг Холмс оказался рядом. Его прыжка не заметил никто. Все глядели на бедного отца Жозефа, который начал громко возмущаться. В этот момент на полу оказался обидчик. Он взлетел в воздух и перекувырнулся. Отнятый кастет Рене Лоренцо опустил в карман.
– Никто не смеет поднимать руку на священника …
Голос Холмса теперь звенел и гудел набатом. Если раньше он увещевал нападающих в полголоса, то теперь говорил в полную силу. Их немедленно услышали. По коридору грохотали шаги. К ним бежали несколько человек. Шпионы решили этим воспользоваться, и напали на уговаривающего их Лоренцо. Они не знали, с кем имеют дело. Одним быстрым движением Холмс свалил кинувшемуся к нему коротышку, сделав ему подножку под колени сзади, а второго так сильно двинул локтем в грудь, что тот только смог раскрыть рот, силясь вдохнуть в себя воздух. Того, который пытался подняться на ноги, у которого Холмс выхватил кастет, схватил обеими руками Тартарен и начал трясти его, одновременно пытаясь вытащить кинжал из-под одеяла, в которое сам недавно завернулся, когда отправился в свой рейд.
– Что здесь происходит?! Вы подняли на ноги весь замок!
По коридору шагал в тяжёлых сапогах Россиньоль. Казалось, своими громкими шагами он выражал всеобщее недовольство. Несмотря на то, что царила глухая ночь, начальник крепостной стражи был полностью одет, носил кирасу и в руке сжимал тяжёлый меч, словно он заранее знал, что ночью что-то должно произойти, и появился, как только это случилось, уже готовый и предупреждённый.
– Вы переполошили весь замок и подняли всех на ноги! Что вы можете сказать в своё оправдание, святой отец?!
– Это я желаю знать, что здесь происходит?!!
Голос мистера Холмса, то есть – виноват – Рене Лоренца, мог звучать не менее грозно и пронзительно.
– Мы попросили вашего покровительства и защиты, попросившись провести ночь в вашем замке! И что теперь? Мой человек подвергся нападению в вашем доме. Как это понять? Вы напустили на него несколько своих лазутчиков, которые пытались схватить его и крутили ему руки, когда я застиг их на месте преступления. Я требую объяснение, как представитель католической церкви в этом доме!!
Голос Лоренцо гремел всё громче, словно это он был здесь хозяином, а не Жиль де Ре. Быть может, тот хотел отсидеться где-то в глубине дома, делая вид, что продолжает спать и назревающий конфликт, скандал проходит мимо него, где-то в стороне. Тартарен- отец Жозеф всё больше бледнел лицом и обливался потом. Глаза его не могли остановиться и обегали лица всех, но только не Холмса, которому он себя навязал, чуть ли не силой и вот теперь …
– Я приказываю всем разойтись, – послышался твёрдый голос настоящего хозяина дома. – Россиньоль, Рене Лоренцо и … отец Жозеф, пожалуйста, пройдите ко мне в залу приёмов. Прочие …вон! Кажется, сегодня мне уже не поспать.
… Ещё несколько часов замок успокаивался. Люди обсуждали между собой новости и расходились, позёвывая. Всё-таки сыграло свою роль то, что дело вспыхнуло ночью. Здесь частенько случалось, что ночью возникал какой-то конфликт, заканчивавшийся суетой, но к утру всё затихало, а утром все делали вид, словно ничего не случилось, ничего не было. А в зале, где Жиль де Ре принимал почётных гостей, заседали несколько человек. Конечно, предварительно оба священника переоделись в свои сутаны и вернулись обратно, где их ожидал нахмуренный хозяин замка Тиффож, коротко обсудив со начальником крепостного гарнизона некоторые досадные особенности. Россиньоль кусал усы, горячо что-то доказывал, размахивая руками. Барон хмуро слушал его и ничего не говорил.
– Что у вас произошло? – спросил Жиль де Ре у Рене Лоренцо.
– Ничего такого, – спокойно заявил тот, спокойно глядя в лицо хозяину, – из-за чего надо было устраивать столько шума.
– А всё-таки?
– Дело в том, что мой товарищ – сомнамбула.
Пожалуй, в этом месте нашей истории надо сделать небольшую остановку и рассказать читателю, что же такое сомнамбулизм. Лунатизм, если так вам привычнее. «Somnus», что значит «сон», в переводе с латинского: и «ambulo», то есть «хожу», что составляет вместе «хождение во сне». Раньше об этом феномене рассказывали всякие небылицы. Кажется, даже автор этой забавной истории тоже как-то это испытывал на себе, в детстве, когда посещал туалет, не просыпаясь. Ходили легенды, что подверженные такой привычке путешествовали по краю крыши, рискую сорваться вниз, но, как кошки, чувствовали себя весьма уверенно, словно были канатоходцами. Именно с ними порой сравнивали «лунатиков». Говорили, что полная луна таким удивительным образом на них действовала, что они теряли над собой контроль. В средние века «лунатиков» могли обвинить в связях с дьявольскими силами, которые оказывали им покровительство. Ясно же, что не за просто так! Как это было на самом деле, про это написано немало умных книг специалистами по психологической медицине, которые убедительно заявляли, что «нечистой силой» здесь вовсе не пахнет. И вот теперь нашего бедного Тартарена обвинили как раз в этом. Он потел, бледнел, мычал и пыхтел, но выдавить из себя не мог ничего определённого. Говорил за него его более опытный сотоварищ.
– Отцом Жозефом иногда овладевает эта напасть. Когда-то это считалось влиянием Луны, как некоего светила для «нечистой силы», ведьм, оборотней, вампиров и прочих, не будем перечислять. Лунатиков заочно обвиняли во всех грехах и причисляли им самые разные прегрешения, после чего казнили посредством сжигания на костре. Надеюсь, что те тёмные времена мракобесия начали отступать в прошлое.
– Но, может, отец Жозеф и в самом деле … - начал вкрадчиво говорить барон Жиль де Ре, впившись взглядом прищуренных глаз в глаза бедного Тартарена, который ощущал на самом деле, как над ним сгущаются некие тучи опасности. Он даже собирался признаться, что просто решил отправиться в разведку, узнать, что им может грозить в этом зловещем месте, но тут снова заговорил Холмс, то есть Рене Лоренцо, образ которого он спокойно носил.
– Не надо делать таких беспочвенных предположений. Брата Жозефа я знаю давно. Он мой родственник по отдалённой линии. Потому я и принимаю такое участие в его судьбе. Расскажу немного его жизнь. Он в прошлом выбрал жизнь военного человека и даже участвовал в ряде военных компаний, частью – удачных, частью – не очень. В одной из компаний он попал на Восток, тот самый Восток, который считают сосредоточием всяческих загадок и полузабытых тайных обществ. Там он и попал под влияние нашего ночного спутника. Каким образом, так никто и не разобрался. Известно только, что, когда он почувствует сильное волнение, то в его организме происходит что-то такое, что заставляет его подчиняться своим инстинктам выживания. Он отправляется в разведку, как бы в разведку, подчиняясь приказам …
– Приказам кого? – наклонился вперёд. – Может – дьявольских сил?
– Потому мой родственник и нашёл меня, человека католической религии, Церкви Завтрашнего Дня, чтобы я разобрался в его несчастьях.
– Несчастьях? – подал голос Россиньоль. – С ним случилось несчастье?
– Да, я уже говорил, – трагическим голосом сообщил Лоренцо. – О грядущем несчастье предшествовали некоторые признаки. Мой бедный дальний родственник начал разговаривать во сне, порой даже на разные голоса, в том числе и на иностранные, чаще всего – восточные. А потом его послали в качестве часового в некоем предгорном ущелье, где он испытал самые разные стрессы, ожидая нападения на себя. К тому времени, как его сменили, он едва стоял на ногах, а когда прилёг отдохнуть и даже успел заснуть, неведомые силы подняли его, и он покинул укреплённый лагерь. Потом он рассказал мне, что ему казалось, он был в этом уверен, что всех подняли по тревоге, и он устремился на врага, среди многих прочих. Никто не заметил, как он выбрался из лагеря и устремился прочь. Невероятно, но оказался в лагере противника и только там очнулся из своего сомнамбулического сна. Нападать, одному, было равносильно самоубийству, и мой бедный родственник сложил оружие. Ему приписали предательство и переход на сторону противника. Потом мы его вернули. Я к этому приложил свою руку. Никто не верил в его рассказы. Ему пришлось покинуть армию, а я взял его под опеку. Так появился отец Жозеф, который сделался моим секретарём и телохранителем. Сомнамбулизм порой к нему возвращается, к счастью, не так уж и часто. Только тогда, когда к нам приближается опасность, как думает отец Жозеф, пытаясь предупредить опасности и тем защитить меня. Вот как сегодня.
По мере рассказа Тартарен бледнел и краснел, смахивал со лба обильные капли пота, вытирал руки и осторожно посматривал в сторону своего товарища, который вытаскивал его из безвыходного положения. Барон постукивал нервно пальцами по подлокотникам кресла, в котором сидел. Россиньоль хмыкал, крутил в пальцах перчатки и недоверчиво косился на «отца Жозефа». Но все были свидетелями, каким потрясённым тот выглядел, когда его схватили за плечо. Так может смотреть человек, которого внезапно разбудили. Но об этом и говорил второй священник, который внезапно очутился неподалёку в ночном облачении, в каком ложился у себя в комнате.
– Мы выслушали вашу версию, ваше Преосвященство, или как тебя там, – вынужден был заявить барон. – Мы постараемся проверить это, но теперь вы можете быть свободными. Оба.
– Холмс, – шепнул в коридоре Тартарен спутнику, когда они удалились достаточно далеко от зала допроса. – У вас и в самом деле был такой родственник, с которым происходили все эти события, о которых вы рассказывали?
– Теперь мне кажется, что он был на самом деле, после того, как я напряг всю свою фантазию. Но я вас прошу, нет, я вас даже умоляю, впредь, когда вы что-то задумаете, вы сперва со мною посоветуетесь, не так ли?
Теперь начал говорить Тартарен. Импульсивный француз, он всегда был чрезмерно многословен. Через это его как-то раз даже сделали губернатором одного далёкого тропического острова, объявив новым Наполеоном, к большому восторгу самого Тартарена. Нюанс в том, что всё это происходило среди эмигрантов, одним из которых был и наш любимый книжный герой, перекочевавший позднее, гораздо позднее в клуб, то есть в Клуб Знаменитых Капитанов, в котором Тартарен мечтал сделаться почётным, или обычным президентом. А что? Вы были бы против?
Мистер Холмс и сам любил поговорить, к примеру, объясняя цепь своих умозаключений на основе дедуктивного метода, то есть вывода, сделанного на основе железной логики, но соревноваться с самим Тартареном, это было выше сил человеческих.
– Осторожно, мой друг, – шепнул великий сыщик в облике святого отца, – похоже, что здешние стены имеют внимательные уши.
О, если бы Холмс задумал спорить с тарасконцем, выдвигая различные доводы, то тот бы грудью кинулся отстаивать свою точку зрения, но теперь … Тартарен замолк, открывая и закрывая рот. Что бы он не пытался сказать, это бы верно разрушила те образы, которые создал для них сам сыщик. Этого Тартарен никак не желал, тем более, что он сам навязал своё общество Холмсу, надеясь тому помочь. И вот сейчас, когда вместо помощи он сел в большую лужу, ему, наверное, впервые в жизни были нечего предложить.
– Дружище, – вполголоса сказал француз, почти приблизившись к англичанину, – если вы ещё не решили изгнать меня из своей компании, то что бы вы предложили сделать мне, то есть нам?
– Дорогой отец Жозеф, – Лоренцо повернул голову и пробежался взглядом по стенам, – я думаю, что самым разумным сейчас будет лечь спать, потому как ночь почти закончилась, но ещё не совсем и у нас найдётся ещё пару часов прийти в себя, а потом я отправлюсь к нашему хозяину, извинюсь перед ним за беспокойство, причинённое нами среди ночи, и начну то расследование, ради которого мы сюда и прибыли.
– А я? Как быть со мной?
Тартарен вздыхал, Тартарен бледнел, Тартарен старался не смотреть Холмсу в глаза. Он даже затаил дыхание, дожидаясь ответа.
– Ну что вы, отец Жозеф, куда же я без вас. Смею напомнить, что вы не только мой секретарь, но даже и дальний родственник.
Тартарен вспыхнул и был готов заключить сотоварища в объятия, но тот отклонился и начал готовиться ко сну. Пришлось и тому заняться тем же. Скоро в комнате установилась тишина. Напрасно шпионы, которые к тому времени вернулись на своё место, напрягали уши. Они напрасно ждали, а потом задремали тоже.
+ + +
Дик Сэнд и в самом деле волновался. И даже так – очень волновался. Одно дело – секретарствовать в клубе и совсем другое – отвечать за чью-то жизнь, тем более – за жизнь девочки, и вдвойне тем более – за жизнь будущей народной героини. Дику казалось, что если она – исторический персонаж и прожила свою жизнь до определённого периода, то навряд ли с ней может случиться что-то, что не отображено в анналах истории. Должно быть то, что называют божественным предназначением, которое должно произойти, ибо оно уже когда-то произошло. Но, чем дальше он находился в этой непонятной ситуации, когда хозяин дома, известный как Синяя Борода, увёл Жанну неизвестно куда, и они оба никак не возвращались, Дик Сэнд всё глубже погружался в панику. Ведь они, все, кто здесь был, находились в сказке, а ведь сказка довольно сильно отличается от реальности и даже исторической реальности. Дик Сэнд сам был книжным персонажем, привык к своей неуязвимости в обычной жизни, но вот сейчас не был уверен, на все сто процентов, что Жанне д`Арк ничего не угрожает, тем более, что она удалилась почти под руку с тем, кто считался серийным убийцей, специализировавшимся на молоденьких девушках. Вот как на Жанне. И то, что слуги этого человека искренне потешались на Диком, что их хозяин крайне нуждается в новой супруге, место которой недавно освободилось, и что мистер Ричард может смело ставить на своей сестре крест, и что скоро он будет иметь честь лицезреть госпожу Синяя Борода. Ха-ха-ха … Можно ли тут оставаться спокойным? Дик вполне серьёзно принялся думать о том, чтобы вызвать сюда, в дом злодея, своих товарищей, которые ожидали от него знака, надеясь на него, на его благоразумие.
Почти со смехом в это время Жанна наблюдала за смешной (по её мнению) реакцией мальчишки Дика, выдававшего её за своё сестру, пусть и более дальнего родства. Ей теперь казалось забавной та придумка, с которой к ней явились эти удивительные чудаки, которые рассказали ей всяческие чудеса, что когда-нибудь она станет народной героиней и будет спасать Францию. Да, Франция нуждается в спасении, и даже в чудесном спасении, но что это произойдёт с её участием, девушке казалось сказкой.
Наверное, вот также в Вифлеем явились бродячие предсказатели- волхвы, когда там, по приказанию римского губернатора собрался народ для переписи населения, и эти волхвы убеждали молодую чету, Иосифа и Марию, которая должна была вот-вот разрешиться от бремени, что её плоду суждено сделаться царём иудейским и занять то место, которое уже занято царём Иродом, Великим Иродом. Наверное, те Иосиф и Мария ощущали тогда то, что сейчас ощущает Жанна. Весело, и кажется, что она поселяется в сказку. Может и в самом деле принять предложение этого человека с удивительной бородой и сделаться его госпожой?
Жанна смеялась и хлопала в ладоши, наблюдая за ужимками Дика, который бледнел и оглядывался, а над ним потешались слуги. Кажется, даже было слышно, что они говорили, а ведь и Жанна, и хозяин этого дома погрузились гораздо ниже уровня земли и слышно (а уж тем более видно) ничего не должно быть. Видимо и в самом деле это человек – настоящий кудесник! Что он там говорил про своих предыдущих жён?
– Что вы говорили про своих жён, сударь?
Синяя Борода только что веселился вместе с ней, был довольным и казался сказочным мудрецом- волхвом, но сейчас мгновенно потемнел лицом, сразу как-то постарел, скорчил недовольное лицо и вздохнул:
– Ах да, жёны, предыдущие жёны. Дело в том, что я, дорогая Жанна, хотел любить и быть любимым. Наверное, это желание каждого из мужчин, или почти каждого. Но не каждый из них так образован и богат как я. Вполне естественно мне предположить, что жёны, каких я выбирал себе, тянутся не сколько ко мне, сколько к моему богатству и тем возможностям, которые они представляют. Я согласен иметь симпатичную супругу, но представить себе, как красивая кукла всем распоряжается рядом со мной, запускает руки в мои денежные сундуки и транжирит оттуда день за днём, день за днём. Это выше моих сил! И тогда я решил: пусть будет сперва и кукла, но только сперва. Постепенно, шаг за шагом, я буду её образовывать, до тех пор, пока она не сделается, как я.
– Мадам Синяя Борода? – вымученно хихикнула Жанна, которая поняла, что если это и сказка, что её сейчас окружает, то сказка весьма своеобразная, и даже в чём-то страшненькая. И хорошо бы рядом находился Дик, который остался наверху и сейчас очень волнуется. И, кстати, не зря! – Наверное, вашим жёнам пришлось бы долго обучаться, чтобы сравниться в знаниях с вами.
– Я думал над этим, – согласился Синяя Борода, – внимательно глядя в глаза своей юной собеседнице. – Но это не значит, что надо сразу отступать в своих намерениях. К тому же не надо забывать о моих научных … Гм-м … работах. Так, мне удалось получить порошок счастья. Надо всего лишь вдохнуть его в себя, ничтожную порцию, и получишь ощущение полного довольства в жизни, довольства и желания чем-то угодить своему избраннику, к примеру, поразить его своими стараниями в постижениях знаний. Вот так, хитрым способом я намеривался стимулировать своих жён, по мере их появления.
– Но с этим не очень получилось? – предположила девушка, стараясь не сердить своего собеседника. Не надо забывать о его репутации женоубийцы. На душе у Жанны делалось всё более жутко. Хотелось завизжать и кинуться к выходу, но между нею и выходом стоял хозяин дома, лицо которого всё более хмурилось.
– Собственно говоря, погибла одна только Аглая, и то не от моих рук, а получив повреждения во время незапланированного падения на лестнице.
Хоть эти слова были каким-то утешением, весьма слабеньким, но хоть что-то.
– Вряд ли какой-нибудь жене понравится учиться, учиться и ещё раз учиться, – предположила Жанна, мучительно размышляя, как бы ей выбраться из этого колдовского подземелья или дать сигнал Дику Сэнду, что ему и его товарищам пора начинать выручать её.
– Я пришёл к такому же выводу, – вынужден был признаться алхимик. – Здесь даже чудесный порошок не помог бы. Тот, кто начнёт им пользоваться, будет продолжать делать это, снова и снова, не озабочивая себя другими желаниями. Но я придумал другое: пилюли знаний. Я уже почти нашёл способ их изготовления, когда наткнулся на поистине чудесное снадобье.
– Вот это интересно, – Жанна заметила, что лицо Синей Бороды разглаживается, и он начинает улыбаться. – Расскажи мне об этом снадобье. Мне становится всё более интересно.
– Я не ошибся в тебе, моя девочка. В нас бурлит общая кровь. Нам будет принадлежать весь мир, который уляжется у наших ног. Ты хочешь того же, чего и я.
– Давай отправимся наверх и перекусим, стараясь говорить как можно беззаботней, предложила Жанна, - а то я устала и проголодалась. Да и мой брат, Ричард. Он, верно …
Но, Синяя Борода, услышав про брата, снова нахмурился.
– Брат? – Он склонился к лицу девушки и посмотрел в её широко распахнутые глаза. – Нет. Если я поднимусь сейчас наверх с тобой, то больше тебя никогда не увижу. Но ты можешь не бояться меня. Легенду и убитых жёнах придумал я сам. Но, как я и думал, как потенциальный жених, при моём богатстве и могуществе я так и остался завидным. Ко мне по-прежнему устремляются невесты.
– Но … почему? – жалобно вырвалось у Жанны, но то, что её Синяя борода призвал, как-то успокаивало, не то, чтобы совсем, но всё же …
– Почему? – осклабился хозяин этого ужасного подземелья. Ещё недавно Жанна решила бы, что вопрос был кошмарным. – Почему? Видишь ли, девочка моя, каждая следующая невеста думала, что её предшественница – ужасная дура, тогда как она … Ну, сама понимаешь.
– Как бы … да …
– Ты продолжаешь бояться? Напрасно. Скоро мы выйдем отсюда, но твой обожаемый брат не должен видеть тебя донельзя испуганной. Что же мне делать?
– Что? – переспросила Жанна, снова начиная бояться. Неизвестно что может прийти в голову этого человека с репутацией маньяка, пусть и очень богатого маньяка.
– Поведать тебе парочку тайн, которые зародились именно в этой лаборатории. Я бы тебе много чего рассказал, но ты сама мне призналась, что устала и проголодалась. А если ты голодна, то навряд ли будешь меня внимательно слушать. Поэтому я буду краток. Но начну сначала со своих жён. Ходят слухи, что все они убиты и тела находятся в одном из чуланов. Здесь же, поблизости от лаборатории. Это придумал я, чтобы отвадить любопытных «сыщиков», какие встречаются даже среди детишек. Именно дети жаждут страшных сказок, чтобы бояться и пугать других. «В чёрном- чёрном лесу стоит чёрный-чёрный дом. В доме находится …». Ну и так далее. Теперь я снова перейду к несчастным жёнам. Все они живы и отправлены восвояси. Почему о них ничего не слышно? Они и сами не хотят привлекать к себе внимание, потому что чувствуют, какого дурака (или дуру, если так угодно) они сыграли. Я приводил их сюда и предлагал им те пилюли, пилюли знаний, о которых я говорил. Но эти несчастные дурочки не желали слушать моих слов и только пищали, заливаясь слезами, и просили меня пощадить их. Что они больше никогда, ни за что, не пойдут туда, куда ходить было не велено, пусть даже рядом с ними и был я. Каждый раз оказывалось, что они не желали меня слушать, прислушиваться к моим словам. И – в результате – я их отпускал, то есть отсылал домой.
Слушая Синюю бороду, Жанна не знала, верить ли ему или пытаться со всем соглашаться, но как только они выйдут отсюда, сразу же … но ведь именно так и действовали это несчастные, которых тот именовал дурочками.
– Каким же образом? – изобразила интерес девочка.
– Сейчас мы к этому перейдём, – хихикнул хозяин дома (и Жанне показалось, что довольно мерзко хихикнул, словно подложил ей в торт жабу). – А потом отправимся отдыхать и обедать. Мы уже успели нагулять хороший аппетит. Не правда ли?
– Давайте быстрее, – Жанна решилась показать нетерпение.
– Охотно. Я тебе уже говорил о пилюлях знаний. Есть у меня некоторый запас их. Самых разных: алхимия, астрология, хиромантия, начала магии, алгебры и прочее. Но тебя вряд ли заинтересуют какие-либо из них. Но вот связь с Богом? Как тебе это?
– С Богом? – Жанна решила, что ослышалась. Отсюда, из вертепа чародейства. Здесь может быть сокрыто что угодно, но … Бог. Может, она и в самом деле ослышалась? – С богом?
+ + +
Капитаны сидели на берегу ручья. Барон Мюнхгаузен стащил с ног ботфорты и опустил ноги в воду. Прохладные струи омывали ноги, а рыбья мелочь тыкалась носами в пальцы ног, которыми Карл Иероним с наслаждением шевелил.
– Друзья, – признался барон товарищам, – я давно так не отдыхал. Хорошо здесь. Не хватает только бутылочки рейнского или токайского вина. Есть у меня заветная бутылка «Юбенфраумильх» («Молока любимой женщины»). Таким вином я угощал Тартарена. Где он сейчас, мой дорогой друг. Я за него волнуюсь.
– Чего за него волноваться, – буркнул Робинзон Крузо, набивавший свою любимую трубку виргинским табаком, а потом раскуривая её. – Ведь рядом с ним капитан Немо, а ещё Василий Фёдорович. Также с ними, со всеми, сам мистер Холмс. А ему палец в рот не клади.
– Зачем это мы будем лазать к нему в рот пальцами, если мы не дантисты, и Холмс не жаловался нам на зубную боль? Мне кажется, что и сам мистер Ватсон не лечил ему зубов. По крайней мере, он об этом ни разу не писал.
Артур Грей сам засмеялся своей шутке и тоже разулся, чтобы тоже сунуть ступни в воду: уж очень восторженно выглядел Мюнхгаузен.
– Меня всё больше тревожит молчание Дика Сэнда, нашего младшего коллеги, – признался Гулливер, который через подзорную трубу обозревал высокие готические стены дома, куда удалились их юный друг и Жанна д`Арк. – мне кажется, прошло достаточно времени, чтобы начать волноваться. Всё-таки это не кто иной, как сам Синяя Борода. Уж очень у него не лучший имидж.
– Имидж сказочного персонажа – не лучший повод для волнения, - насмешливо заметил Грей. Он сунул ноги в воду, усевшись рядом с Мюнхгаузеном. Крузо выпустил несколько густых клубов табачного дыма, словно собирался изобразить грозовую тучу и послать её на жилище Синей Бороды.
– Я тоже переживаю за наших детишек, – между тем заявил Крузо, продолжая выдыхать табачный дом. Автор хочет напомнить читателям, как пагубно курение для человеческого организма. Насколько никотин вреден для книжных персонажей, он не знает и не решился бы сказать то же самое Робинзону Крузо. – Они ещё такие юные …
– Не смешите нас, уважаемый Робинзон, – тут же отозвался Артур Грей. – Да этот самый ребёнок имел дело с каннибалами Экваториальной Африки и вступал в огневой бой с португальскими рабовладельцами. Он уже командовал шхуной-бриг «Пилигрим», когда ему исполнилось пятнадцать лет. А вы сомневаетесь в его неустрашимости.
– Я не считаю Дика трусом, – с достоинством отозвался Крузо. – Я говорю, что переживаю за него: как он справится с этой непростой ситуацией, когда рядом с ним нет всех нас.
– Так вот, уважаемый Крузо, – начал говорить Грей, но его прервал Гулливер. Он опустил подзорную трубу и спокойно заявил. – Я тоже начинаю волноваться. У каждого человека есть свой ангел-хранитель. Так считалось испокон века. Во времена наших читателей это называлось предчувствием или интуицией, когда хотят показать, что не чужды веяниям научных дисциплин. Так вот, моя интуиция говорит мне, что пора начинать волноваться, что там, в доме, что-то происходит …
– Тогда нам надо срочно отправляться туда, – заявил Мюнхгаузен и начал натягивать на ноги ботфорты. Вскочил и Артур Грей, который уже не усмехался, а сделался серьёзным. Он даже побледнел, как это с ним бывало в минуты опасности.
– Постойте, друзья, – Гулливер оставался спокойным. – Кажется, я вас излишне встревожил. Но я ничего не знаю. У меня просто появилось чувство, что внутри происходит нечто волнительное. Вот я и начал тревожиться. Но, может, никакой опасности и нет.
– Я не могу не тревожиться, – заявил, вскинув узенький подбородок с клинышком бородки, Мюнхгаузен, – когда речь идёт о молоденькой девушке …
– Тем более – будущей народной героине, – добавил Крузо, который уже выколачивал из трубки остатки табака, чтобы схоронить её во внутреннем кармане своей меховой куртки. – История нам этого не простит.
– Ладно, Крузо, – отмахнулся Гулливер от него подзорной трубой. – Вам не хуже меня известно, что история, мадам Клио, дама капризная и умеет сама выстраивать то, что считает нужным. Точнее, историю пишут переписчики, а также летописцы, оплачиваемые властью. Народу же приходится довольствоваться тем, что останется.
– Я не узнаю вас, Гулливер, – поднял брови Грей. – То не похоже на вас. Не надо быть циником. Мы все здесь, вся наша компания – суть идеалисты. Потому нам так хорошо друг с другом, комфортно, душевно.
– Спасибо, Артур, за душевные слова, – наконец улыбнулся Гулливер. – Похоже, в дом придётся отправиться нам с тобой, как самым хладнокровным. А то у прочих кровь бьёт ключом.
– Интересно, как там наши друзья?
+ + +
Россиньоль разглядывал новых, поступивших к ним на службы воинов. Оба представились, как бывалые солдаты, собаку съевшие на воинской службе. Но слова словами, но надо всё подтвердить делом. Всё бы ничего, но в замок заявились, парочкой, святые отцы из Авиньона, один к тому же оказался лунатиком. Это ведь полная умора – падре, танцующий на крыше под луной. Не каждый день, а только в новолуние. Хорошо, что на луну не воет. Это так Россиньоль пошутил при бароне, а тот, вместо того, чтобы шутке порадоваться, начал одёргивать старого товарища. Мол, сейчас, в новых условиях, язык лучше придержать, а потом, когда святые отцы удаляться (не век же они в замке сидеть будут), тогда можно и расслабиться. Тогда и новичков проверить можно: как они себя поведут, когда Жиль де Ре детишек прикажет к нему доставить. Лучше ловить их подальше от замка, а то слухи всё больше ходят, говорят всё смелее. Языки бы обрывать за это, но пока лучше подождать. И новичков держать поближе, присматривать за ними.
– Эмир, расскажи, ты на Востоке где был?
– Почти везде, командир. Я про старые дела предпочитаю забывать. Не помнишь ничего, значит и совесть чиста.
– Выходит, тебя есть чем зацепить, если поискать?
– Я думаю, что не найдёте ничего. Я стараюсь за спиной ничего не оставлять.
– А правда, под Дамаском остались спрятанные сокровища?
– Очень может быть. Там много людей воевали. Вряд ли успели много вывезти. К тому же слишком многих туда тянет. Но не меня. Меня там ничего не держит.
– А друга твоего, Садко?
– Он там не разу не бывал. По крайней мере, мне не рассказывал. Да и я не из самых говорливых. Если я весь Индийский океан обошёл, то Садко больше по северным странам промышлял. Там, где раньше Гиперборея находилась, про которую ещё Геродот рассказывал. Я – человек Юга, а он, соответственно – Севера. Слыхали вы про Ледяную страну, Исландию, где норманны проживали? Говорят, они строили ледяные крепости. У них дети играют во взятие снежного городка. Эти викинги снежных баб лепят и живут с ними, пока лето не наступает. Или огромная страна Сибирь. Она находится где-то за Московией и тянется до остовов Японии. Там, в Сибири, рассказывают, шаманами служат медведи. Там даже медведей посылают послами в Москву. А самые ужасные медведи – белые. Они – огромные, как мамонты и тоже с бивнями.
– Не надо рассказывать мне сказки, - отмахнулся Россиньоль, – я слыхал некоторые из них, кажется – арабские, про джиннов, нефритов и медведей. Мне до всего этого дел нет. Мне хватает войны с Англией, которая длится всю мою жизнь. До сказок ли здесь? Ты мне лучше скажи: вы в наш замок явились вместе с двумя святыми отцами. Ты раньше с ними встречался?
– Встречался ли я с ними? Если они были в аравийских пустынях, то наверняка встречался. Или в лесах Мадагаскара. Или в джунглях Индонезии. Мне надо вспомнить. Я в северных странах, Англии, Франции, Испании, не был. Я пришёл сюда следом за Садко. Слишком много у меня скопилось врагов, которые жаждут моей головы. Необходимо отсидеться где-то здесь. А у вас удобная для меня длинная война. Пару лет здесь проведу. Возможно, скоплю деньжат. Тогда отправлюсь обратно, где тепло и много фруктов.
– Иди к себе, – махнул рукой Россиньоль. – Да, позови этого твоего Садко. Хочу тоже с ним поговорить. Может, он мне что дельного скажет.
Но Садко тоже откровенничать не спешил. Покрытый старыми шрамами, заросший щетиной, северянин смотрел исподлобья. От него скверно припахивало. Он заявил, что страдает какой-то кожной болезнью, которую подхватил во время морских странствований.
– Кто-то извлекает пользу из своих путешествий, – заявил скрипучим голосом Садко. – У меня с этим довольно туго. Я даже боялся, что подхватил проказу. Но тут мы встретились со святыми отцами. Они шли сюда же, к вам, как оказалось. Мы спросили одного, кажется, его зовут Лоренцо, или очень похоже. Он осмотрел меня и сказал, что это – совсем не проказа. Успокоил меня. Говорил, что в Палестине больных определяют раввины, ихние батюшки. Этим священникам приходится иметь дело с самыми разными людьми, больных среди которых очень много, увечных разных, калек. Им только на Бога и можно надеяться. Но я думаю, если он на них осерчал, это я про калек и увечных, то чего им надеяться-то? Вон рассказывали про некоего Иова. Бог на него прогневился и, что бы тот Иов не делал, становилось только хуже. Надо не на Бога надеяться, а на самого себя, на родных, на друзей, на своих боевых товарищей, на земляков … Встретили вот с Эмиром святых отцов, вспомнил я про раввинов, попросил меня посмотреть. Вишь, не побрезговали, потом разговорились, порасспрашивали про нашу прошлую жизнь, посочувствовали. Оказалось, что один из них, отец Жозеф, если не ошибаюсь, тоже раньше военным был, солдатом, а может из старших чинов, но что-то там у него произошло, что-то заковыристое, и пришлось ему с военной службой распроститься. Так второй из отцов его к себе пригласил, вроде как в помощники, чтобы приглядеть за ним на первое время. А тут как раз их послали ваш замок. На подходе к замку мы и познакомились. То, что Лоренцо с медициной знаком, нам к месту пришлось. А потом всяк своей дорогой направился.
После этого разговора Россиньоль встретился с бароном и рассказал ему о разговоре с новичками. Да, встретились перед самым замком, но ранее, похоже, знакомы не были. Жиль де Ре выслушал начальника крепостного гарнизона и предложил тому ещё одну проверку: устроить «случайную» встречу святых отцов и вновь принятых наёмных рубак. И проследить за их встречей. Если они сообщники, то разоблачат себя так или иначе.
– Давайте, Ваше Преосвященство, – предложил барон старшему из двух святых отцов, – прогуляемся по окрестностям. Я собираюсь в скором времени устроить охоту. Пока что можно устроить простую прогулку. Если пожелаете, то – верхом.
– Ваша милость, – ответил Рене Лоренцо. – Я благодарю вас за предложение. Я и сам хотел попросить вас об одолжении и выйти из замка. Но первое, что я сделаю, так это попрошу не называть Преосвященством. Я ещё не заслужил сан кардинала.
– Но вы уже сейчас являетесь легатом папского двора у меня в доме, пусть и не из Ватикана, а всего лишь из Авиньона.
– Это не умоляет папского двора. Я думаю, двор вернётся в Ватикан, как только он очистится от груза прегрешений, которые там скопились. Что касается прогулки, отправиться пешком или верхом, я выбрать затрудняюсь. Если планируется долгий поход, то можно отправиться верхами, а если прогулка будет краткой, то пойдём ногами.
Скоро барон выехал на прогулку, оседлав прекрасной породы жеребца, который нервно поводил ноздрями, улавливая десятки незнакомых запахов и перебирая тонкими ногами. Священники же устроились на двух мулах, которые не демонстрировали такого азарта перед предстоящей прогулкой. Впрочем, тот святой отец, который отзывался на имя отца Жозефа, всячески намекал, что не прочь выбрать более резвого скакуна, на что Рене Лоренцо заявил, что военная служба со всеми её атрибутами осталась в прошлом, и надо привыкать к этому. Вздохнув, отец Жозеф с этим согласился, скромно опустив глаза. Барон пошутил на тему полнолуния и спросил священника, не тревожит ли того полная луна, когда она появляется на небосклоне.
Тартарен, то есть отец Жозеф, задумался над достойным ответом, но тут их маленькую компанию догнал Россиньоль. Он даже слегка запыхался, хотя скакать долго ему не было нужды: стены замка ещё отчётливо виднелись сквозь ветви буков и дубов, с которых начиналась лесная опушка. Барон, нахмурившись, выслушал доклад начальника гарнизона, которого сопровождала парочка солдат. Недовольно пожевав губами, словно пережёвывал ругательства, Жиль де Ре повернулся к Лоренцо:
– Прошу прощения, но нам придётся прервать нашу прогулку, которая только началась, но которая была прервана столь бесцеремонным образом. Но она не отменяется, но только откладывается. Если вы меня подождёте чуть дальше, вон там, то я, возможно, догоню вас, и мы ещё пообщаемся. А пока, я вынужден …
Все четверо проводили его взглядом, а потом Тартарен радостно завопил:
– Друзья, нам благоволит сама судьба! Она даёт нам возможность поговорить тогда, когда это совершенно необходимо …
– Мне думается, – вполголоса прервал его Рене Лоренцо, – что судьба здесь совсем не при чём. Во всём этом скрывается ловушка. Нас специально свели всех вместе, чтобы понаблюдать за нами. Так что давайте вести себя так, словно мы не знакомы или, вернее, видались пару раз. И всё. Называйте друг друга теми именами, которые мы носим. А вы, отец Жозеф … будьте спокойнее.
Отец Жозеф несколько раз тяжело вздохнул и выдохнул, он то бледнел, то наоборот – краснел, но больше не выдавил из себя ни одного слова. Они направили своих лошадей в ту сторону, куда им указал барон и встали там тесной группой, дожидаясь его появления. Впрочем, скоро они разбрелись, святые отцы в одну сторону, а наёмные солдаты отвернули в другую. Вполголоса они говорили на разные темы и на разных голосах. Неподалёку мелькнули несколько лиц. Холмс узнал тех соглядатаев, что пытались ночью задержать Тартарена. Значит, предчувствие (или интуиция) не подвело великого сыщика. Они вольны были ждать и дальше появления хозяина этих мест или удалиться на прогулку, которую тот им обещал.
– Послушайте, друзья, – сказал вполголоса Холмс на английском языке, – Предлагаю отправиться на разведку без промедления. Сейчас вы, ¬ – он повернулся к «наёмникам», – вернётесь назад, в замок, и скажете, что мы решили немного удлинить прогулку, и вернётесь чуть позже. Я послал вас предупредить барона, а мы тем временем, вместе со своим родственником отправимся в деревню Хорстен- Брошш, откуда поступило больше всего заявлений о пропаже людей, в основном – детей. Поехали …
В замке Тиффож маршал де Ре обсуждал со своим «генералом» Россиньолем поведение «подозреваемых». Оба наёмника, И Эмир, и Садко, явились к своему командиру и доложили, что святые отцы отправили их обратно в замок, а сами удалились. Соглядатаи, шпионы барона подтвердили слова наёмников. Наверное, вся их задуманная операция сорвалась. Барон не хотел верить, что «подозреваемые» ни в чём не виноваты. Часто люди судят по себе, как бы они поступили на месте «заподозренных» и понимают, что сами поступили бы низко, тогда как те сделали по-другому. Значит, они их переиграли. Всё это Жиль де Ре и Россиньоль обсуждали. Горбоносый вспомнил старого барона, Жана де Краона, и посетовал, что старый барон просчитал бы то, что они не заметили, упустили. А потом к ним присоединился Рауль Торетто, редко когда покидавший подземелье со всеми его темницами и лабораториями. Разговор с ним затянулся надолго. Мы сейчас пока ещё ничего не скажем про этого человека. Сделаем это чуть позднее, но посмотрим на него внимательно. Он этого заслуживает. А мы пока отправимся следом за нашими капитанами, сделавшимися временно святыми отцами. То есть, точнее, за мистером Холмсом, ставшим почти что членом клуба Знаменитых Капитанов, и Тартареном, который сделался участником клуба только благодаря личной симпатии внучки Константина Станюковича, которая и запустила проект этого клуба. Но поспешим, поспешим …
Когда в деревушку Хорстен-Брошш въехали два мула, везущих на своих спинах священников, никто из жителей деревушки не понял, что, возможно, жизнь их в скором времени кардинально поменяется, и кардинал здесь почти не причём, хотя некий Рене Лоренцо на него громогласно ссылался.
Сойдя со своего мула, этот самый Лоренцо начал приглашать жителей деревни, одного за другим, в хижину, расположившуюся на самом краю Хорстен-Брошш. Сначала жители отнеслись к нему весьма насторожённо, ведь начал он с ними говорить не о Всевышнем, как это обычно случается, а о том, что они претерпели от барона Жиля де ре. Когда люди говорят о власти, они предпочитают не развязывать языки и смотрят куда угодно, но только не в глаза расспрашивающему. А это говорит, что, скорее всего, местные люди скрывают правду. Так и продолжалось бы, тем более, что селяне не были знакомы с этими священниками, свалившимися на них, как снег на голову. Но только они поверили, что те на самом деле желают им помочь, и вывести на чистую воду проделки барона, как их сразу прорвало.
– Послушайте, Ватсон, – сказал один святой отец другому, – я не справляюсь с тем, что мне говорят. Придётся вам сделаться моим секретарём и записывать то, что мне рассказывают. Всё это не помещается в моей голове, то есть требует систематизации, чтобы произвести позднее анализ.
– Я … это … - обескураженно ответил второй священник, и первый начал хохотать так, что с его головы свалилась круглая шляпа, поля которой почти закрывали лицо.
– Я извиняюсь, дорогой Тартарен, – произнёс Холмс, заливаясь звонким смехом, – но углубившись в интереснейшее расследование, которым меня пытался увлечь ваш коллега, я почти перенёсся в привычный мир криминального задачника и мне вдруг показалось, что рядом со мной мой биограф, а вовсе не вы, мой любезный друг. Ещё раз прошу прощения, но, кажется, это дело войдёт в перечень моих лучших расследований.
– Но мы собирались спасти Жанну д`Арк, месье … если вы не против, – робко отозвался провансалец, рука которого успела почти занеметь от столь усердных забот писаря. Он сжимал и разжимал пальцы, пытаясь вернуть им чувствительность. Перед ним лежала стопка бумаги, почти исписанных им непривычным петушиным пером, которое приходилось то и дело окунать в чернильницу, с трудом, почти чудом, найденную в данной деревушке, почти разорённой мало достойным управлением.
+ + +
От этих предложений, от этих заявлений даже есть расхотелось, не совсем, а пока. Жанна стояла и глядела на Синюю Бороду, а тот разглядывал её. Смотрел так, как бывало: разглядывает жених невесту – всё ли в ней хорошо? Жанне от этих смотрин сделалось не по себе, захотелось поскорее отсюда убраться. Она покосилась в сторону удивительного зеркала, в котором отражался её «названный» двоюродный брат. Вот ведь удивительно, его здесь не было, но он всё равно отражался, и по отражению было заметно, как он волнуется, как не может найти себе место, а противные слуги смеются над ним и издеваются, корчат рожи, ведут себя так, как некоторые очень некультурные люди с бедными родственниками, чтобы те убрались отсюда поскорее, и не докучали.
Жанна за Дика обиделась и поджала губы.
– Вы не хотите меня отпускать отсюда, – заявила девочка, – из места, которое было ещё недавно темницей? Чем же я вас прогневила?
– Прогневила? – лицо хозяина дома вытянулось, но это было почти незаметно под бородой удивительного цвета. – Я и не собирался. Мы в любой момент можем покинуть это место. Но …
В этом месте возникла пауза. Жанна почувствовала, что всё в ней начало холодеть, она чувствовала озноб. Обычно после этого «но» всё становилось зыбким и опасным. Могли уйти отсюда, но … Не уйдут?
– Я чувствую, – продолжил Синяя Борода, – что между нами возникло что-то тревожное. Ты меня испугалась, хотя только что всё было хорошо. Если мы уйдём отсюда сейчас, то ты постараешься покинуть этот дом как можно быстрее, тем более, что твой брат так встревожился. Мне надо что-то сделать немедленно, иначе … У меня есть здесь порошок блаженства, которым я собирался потчевать своих жён, каждую по отдельности. Но я только что предлагал тебе общение с Богом. Что бы ты выбрала сама?
Сама бы Жанна предпочла бежать отсюда, бежать как можно быстрее, но боялась споткнуться на довольно крутой лестнице, скатиться вниз самым позорным образом, как трусиха, как дурочка. И это при том, что эти люди уверяли, что она в будущем – народная героиня, что ей предстоит спасти Францию. Интересно, каким это образом? На этот вопрос мог бы ответить …
– Вы говорите, что я смогу задать вопрос Господу?
– Не прямо так, – тут же ответил тот. – Перед тобой не появится Бог, чтобы к нему можно было обратиться. Это всё довольно сложно.
– Но вы же только что обещали мне …
В голосе Жанны чувствовались слёзы. Синей Бороде сделалось её жалко. И в самом деле, ведь она была совсем девчонкой. Но, в её годы уже выходили замуж, тем более в аристократических кругах, где обручение происходило почти сразу после рождения.
– Подожди, Жанна, девочка моя. Здесь всё гораздо сложнее. Я дам тебе порошок необычайного свойства. Ты вдохнёшь его, у тебя наступит в голове просветление. Вот тогда ты сможешь задать свой вопрос Господу. Или ещё кому. Одна минуту, или две. А потом мы удалимся отсюда.
– Это – колдовство?! – прямо спросила Жанна Синюю Бороду.
– Точно такое же, какое испытываем все мы, когда участвуем в церковной службе. Священнослужители, падре, окуривают всех фимиамом, ладаном, олибанумом. Та ароматическая смолка, которую сжигают в кадиле имеет похожие свойства. Мы вдыхаем тот дым, и чувствует смысл в словах, идущих с амвона. Коллективность происходящего увеличивает эффект. Здесь же происходит то же самое, чуть иным путём: ты вдохнёшь не дым, то есть производное от смолки, а непосредственно сам продукт, прошедший сублимацию. Собственно, сам процесс сублимации пройдёт через тебя. Это и даст тот эффект общения с Господом. Ну же, решайся, не то твой брат сейчас ворвётся сюда и заставит тебя покинуть этот дом.
Жанна бросила взгляд на овал зеркала, увидела решительное лицо Дика и сказала:
– Давайте. Но только если я почувствую, что что-то не так …
Приняв в руки трёхгранный флакон из толстого дымчатого стекла, Жанна зубами вытащила из узкого горлышка пробку в форме конуса, свёрнутого в спираль и … посмотрела на хозяина дома. Тот выглядел довольным, что настораживало.
– Приставь горлышко к ноздре и вдохни. Потом проделай то же самое, но уже через другую ноздрю. Только тогда ты почувствуешь действие. И – поторопись.
Боясь и сомневаясь, Жанна аккуратно проделала всё так, как ей советовал Синяя Борода. Казалось, нос превратился в сосульку. Потом покалывание провалилось через носоглотку куда-то внутрь тела. Жанна собиралась жалобно вскрикнуть и отбросить, отшвырнуть предательский флакон, но руки ей не повиновались. А потом флакон забрали из её руки. Наверное, это сделал Синяя Борода. Наверное, он её всё-таки обманул, потому что она испытывала истому блаженства. Бояться она перестала и теперь улыбалась неизвестно кому – сама себе, а также Господу, с которым желала говорить. Но ведь рядом никого не было, кроме коварного хозяина, обольстителя из этого колдовского места.
«Жанна. Жанна»
Казалось, зов шёл со всех сторон, и даже изнутри головы. Это был так непривычно, что сделалось страшно. Хотелось кричать и куда-то бежать, но не слушались ноги. Они словно приклеились к полу, как бывает, когда видишь во сне кошмарный сон. Не просто страшный, но много сильнее этого. Жанна содрогнулась.
«Жанна, можешь успокоиться. Тебе сейчас ничто не угрожает»
«Но … Но …»
«Ты в безопасности. Помни об этом. Если появится опасность, то я сообщу об этом»
«Но … С кем я говорю?»
«Успокойся, Жанна. Твои друзья неподалёку и готовы прийти к тебе на помощь, если это тебе понадобится»
«Но … Синяя Борода … Он … грозит мне опасность с его стороны?»
«В данный момент – нет. Но он запутался в своих метаниях между Добром и Злом. Это его не доведёт до добра. Но в настоящий момент тебе ничто не угрожает»
«Эти люди, которые пришли ко мне и привели меня сюда. Кто они такие? Они говорили странные вещи»
«Они – твои друзья и хотят тебе добра. Они хотят спасти тебя»
«От Синей Бороды?»
«Нет. Это всего лишь проверочное задание. Справишься ли ты с ним?»
«Они говорили странные вещи, что я спасу Францию. Что меня будут называть народной героиней»
«Возможно, всё будет именно так. Если это будет угодно Судьбе»
«Но я боюсь всего этого. Я с этим не смогу справиться. Ведь я ещё всего лишь маленькая девочка».
«Да, это так. Это не совсем так. Мы не можем знать, что с нами произойдёт, и как это отразится на нас и на мире, что нас окружает. Мы можем показать тебе то, что может произойти»
«Может? Или произойдёт?»
«Это зависит от тебя, от того, как ты себя поведёшь?»
+ + +
Мы вам недавно обещали рассказать об одном интересном человеке, который тоже поучаствует в нашей истории, точнее в истории спасения Жанны д`Арк, даже этого не планируя. Скажем даже, что во всём задействовано гораздо больше людей, чем планировалось первоначально. И один из них – Рауль Торетто. Вот о нём и поговорим.
Откуда он взялся – непонятно. Казалось бы – о-го! – флаг нам в руки, мы в силах придумать что угодно и даже самое невероятное, но дело-то в том, что врать нам не с руки и вознамерились мы вам поведать самую невероятную, но – истину. А откуда нам это известно, так это совсем другой вопрос: говорить о чём нам не с руки, в противном же случае нам больше не будут рассказывать ничего подобного. А тогда и нам вам уже ничего не пересказать. Ну, вы нас поняли. Итак …
… Где-то в 711- 718 в Иверию вторглись мавры и захватили её южную часть. Собственно говоря, как в античные времена в Рим, точнее – в пространство Римской империи вторгся Карфаген, один из главных политических конкурентов Рима, точно также гораздо позднее выступил Магриб, как бы арабский наследник Магриба и сделал тогдашнюю Испанию, южную часть – частью Большого Магриба, когда арабская культура, то есть искусство, архитектура, живопись, литература, сделались образом жизни тогдашних испанцев. Это касалось и науки, древней арабской науки, которой обучался ещё Архимед, и считал это честью для себя. Наука, медицина, магия, они шли рука об руку и вошли плотно в обиход этого государства.
Реконкиста, то есть освобождение из-под исламского влияния, происходила довольно долго. К примеру, последняя твердыня мавров – Гранада, пала лишь в 1492-м году, то есть можно говорить о более чем половине тысячелетия нахождения под властью чужой державы, чужих верований, чужих возможностей. При чём здесь возможности? Мавры практиковали не только ислам, но и магию, дошедших из самых древнейших времён, времён Шумера, Вавилона, Куша, Ассирии. Чтобы искоренить чужие верования, в Испанию пришла Святая Инквизиция и принялась выкорчёвывать последствия влияния Большого Магриба.
Теперь мы добрались и до Рауля Торетто. Вернее, его звали немного по-другому, но для нашего сюжет это большого значения не имеет, потому пусть он будет Торетто. Он явился с юга Испании и долго странствовал от одного могучего владетеля к другому, обещая ему богатство и вечную молодость.
Это было характерно для алхимиков того времени. Они обещали получить, вот-вот получить философский камень, великий эликсир, имеющий почти безграничные свойства. Так Рауль Торетто появился у Жана де Краона, а когда тот умер, удалился прочь, но, через какое-то время вернулся и служил уже у Жиля де Ре, приходившийся внуком для Жана. Если читателю будет интересно, почему алхимик сбежал от своего покровителя, то следует пояснить это. Дело в том, что свои действия Торетто совмещал с ритуалами, характерными для магометан, говоря, что это связано с магическими ритуалами. Мол, в этом и состоит сила магометанской веры, религии, в отличии от веры христианской. Жан де Краон вынужден был с этим согласиться, так как жаждал вечной молодости и всего с этим связанного. Он и внука пытался приобщить ко всему этому и даже … совратил его, убеждая, что этого требуют ритуалы Магриба. Видимо, кто-то из слуг донёс это представителям Католической церкви. Скандал удалось остановить. «Чародей» сбежал, а старый барон начал болеть и скоро сошёл в могилу, остро сожалея о том, что не успел испробовать божественного эликсира, до создания которого оставалось всего чуть, как это уверял Торетто. Как только Жиль де Ре вступил во власть, он снова призвал к себе чужеземного искусника. Тот через некоторое время вернулся, но сразу предупредил, что снова придётся заняться тем, что могут посчитать сатанизмом люди, не сведущие в запретных науках.
Давайте же взглянем на человека, о котором мы успели сказать несколько интригующих слов. Это был человек уже в годах, который успел повидать немало в своей жизни, и это наложило соответствующую печать на его лицо. Часто находившийся под лучами южного солнца, он основательно прокоптился на нём и приобрёл коричневый цвет кожи. Лицо его покрылось глубокими как шрамы морщинами и со временем стало походить на кору дуба. К тому же лицо его покрывали наколки из знаков кабалы и разных арабских иероглифов, словно он вручал себя во власть арабских демонов, которые должны открыть ему свои секреты. Из глубоких глазниц сверкали глаза. Казалось, они излучают языки пламени, до такой степени они яростно горели. Казалось, они рассыпают вокруг искры, как он рассыпал вокруг непонятные чужеземные слова. И было не ясно, молится ли он чужим богам, или выкрикивает научные термины, размахивая иссохшими руками. Волосы его, когда-то густые, теперь сильно поредели и торчали потными космами, пока он не начал сбривать их острым ножом, а голову укутывать тканью, на которой тоже было что-то начертано. Подобными письменами он украсил и стены своей комнаты в подземелье, которую язык не поднимался назвать жилищем, а не колдовской лабораторией. Как только умер священник, живший при замке, в этот подвал, в это подземелье уже никто не решался спускаться, кроме маршала Жиля де Ре. Впрочем, иногда туда отправлялся Россиньоль, Горбоносый, служивший ещё старому барону, а теперь и молодому. Это мы вам, вкратце, поведали. Теперь можно вернуться к нашему сюжету.
– Господин, – к Жилю де Ре заглянул Россиньоль, Барон занят своими мыслями, прикидывая, что ему теперь делать. Эти святые отцы куда-то уехали, может, сбежали из замка и отправились куда подальше, возможно даже обратно, в Авиньон, чтобы просить там помощи. – К тебе просится Торетто. Он что-то знает важное. Он так сказал.
– Зови его сюда.
Маршал ожидал, что его алхимик что-то там узнал и сейчас подскажет ему, что делать дальше. Учёный был скорее кудесником, чем просто учёным. Он искал свой философский камень, желая этим добиться всего и сразу. В том числе и для самого себя. Как только цель будет достигнута, ему уже не придётся больше работать, корпеть в своём подвале, С чем он пришёл?
– Хозяин, – в зале появился алхимик, завёрнутый в свой халат, расписанный разными научными символами. – Я чувствую, что происходит что-то опасное. Я слышал, что у нас в доме появились чужие. Я их не знаю, но чувствую, что от них исходит опасность. Где они сейчас?
– Мы хотели устроить для них ловушку. Якобы они должны были отправиться на прогулку, а мои люди – проследить за ними. Вот-вот мы узнаем, куда они делись.
Барону не хотелось признаваться, что его обвели вокруг пальца. Два человека, назвавшиеся святыми отцами, людьми церкви, Церкви Завтрашнего Дня, про которую он никогда не слыхал, они действовали настолько нахально, что едва не провели его. Но их всего двое, тогда как у него гораздо больше людей.
– Я советую тебя найти их как можно быстрее, – подал голос Торетто. – Возможно, мы ещё успеем исправить то, что можно исправить.
– Горбоносый, – зарычал барон. – Бери всех своих свободных людей и отправь их по окрестностям. Выясни, куда подевались те самозванцы. Как только вы их схватите, тащи их сюда. Наказывать их пока не надо. Сначала я сам с ними переговорю. Там будет видно, настоящие они священники или просто ряженные.
– Я тебе помогу, – показал редкие, испорченные зубы алхимик. – Я знаю, как это делать.
Россиньоль тут же умчался выполнять приказ. Когда надо, он умел быть быстрым и решительным. Барон остался обсудить с Торетто некоторые деликатные вопросы. К примеру, алхимик требовал новые жертвы для опытов. Опыты были важны. Появились реальные поводы надеяться, что всё получится с великой тинктурой, то есть с философским камнем, мечтой всех учёных алхимиков. Самые выдающиеся успехи были сделаны представителями египетской, греческой и арабской школ. И в каждой из них Рауль Торетто достиг немалых успехов. И сейчас ему нужны были люди для опытов. Лучше всего детей, чьи организмы ещё не были испорчены недостаточным питанием и прочими вещами. К тому же у Жиля де Ре появились собственные наклонности, привитые ему дедом, от которых он не мог избавиться. К тому же Торетто убеждал, что всё это благосклонно влияет на жизненные возможности организма, что это необходимо для ритуалов, которые очень походили на сатанинские. Барон не желал задумываться над всем тем, чем они занимались с его придворным учёным. Рауль потому и вернулся к нему, что считал, что до цели оставалось всего ничего.
– Пошли людей, – решительно заявил алхимик, вращая глазами, похожими на карбункулы, огненные карбункулы. – Пусть они приведут сюда парочку ребятишек, не самых костлявых. Лучше бы, конечно, больше, но пойдёт и двое. На первое время.
– Я послал всех людей на поиски тех святых отцов, которые обманом проникли в наш замок. Никого больше нет. Подожди немного, Рауль. Кто-нибудь скоро появится. Тогда я их и пошлю …
– До меня дошли слухи, что ты нанял или собираешься нанять ещё парочку проходимцев. Вот их и надо направить. Пусть твой Горбоносый объяснит им задачу.
– Я приказал отправить на поиске всех, кто свободен. Надо полагать, что отправили и их.
Торетто нахмурился. Его глаза прожигали барона насквозь. Так это выглядело. Жиль де Ре даже отступил на шаг. Алхимик жевал губами, словно произносил ругательства. Или проклятия.
– Жиль, – скрипнул голосом алхимик, – а ты не думал, что с этими «новенькими» не всё в порядке? Они ведь появились почти одновременно. А может, все они из одной команды. Может, кто-то начал против тебя плести козни. Я должен поговорить со всеми этими людьми. Я умею разглядеть, что скрывается за каждым.
«В том числе и за мной, – подумалось барону. – Ишь, раньше он меня называл «хозяином», а теперь кличет Жилем, словно я у него за родственника. Доставь ты мне философский камень и назавтра тебя уже здесь не будет»
Должно быть, кое-что отразилось на лице у барона, потому как алхимик отвратительно улыбнулся и показал остатки жёлтых зубов, после чего добавил:
– Знаешь, Жиль, мне показалось, что ты про меня плохо подумал. Мол, что я тебе скоро не понадоблюсь, что ты от меня скоро избавишься. Хочу тебе напомнить, что великую микстуру я пока не добыл. Я знаю совершенно точно, как это сделать, но мне не хватает материала. У меня уже должно было всё получиться. Но тут появились представители Ватикана и всё начало сыпаться у меня в руках …
– Не Ватикана, а Авиньона, – машинально поправил алхимика Жиль де Ре.
– Это ещё хуже, – отмахнулся маг. – Если в Ватикане думают, как мы с тобой, и поступают соответственно, то в Авиньоне происходит нечто подозрительное. Я бы тебе не советовал …
Алхимик, как волк, принялся бегать по всей зале, из угла в угол, сцепив руки за спиной, переплетясь пальцами. Потом стремительно подскочил к барону.
– Предлагаю, Жиль, ускорить процесс. Посмотри, может, кто вернулся из людей Горбоносого. Если сам он на месте, спроси у него, кого и куда он послал. Наверняка эти попы не будут по лесу от нас прятаться; они к нам явились что-то там разнюхивать. Тогда они направятся в одну из окрестных деревушек. Посмотри, какая из них ближе находится. Туда и направимся. Если здесь никто не появился, придётся нам самим туда ехать. И этих, новеньких твоих. Их тоже посмотреть необходимо. Я сам их обнюхаю. Есть у меня способы. А ты давай, шевелись.
Пока в замке начинается раскручиваться колесо суматохи, давайте переместимся в деревушку Хорстен-Брошш, куда подъехали наши святые отцы. Надо отметить, что сначала к ним отнеслись насторожённо, но потом жители деревни быстро оттаяли. Косноязычно, один за другим, жители начали откровенничать. В замке Тиффож частенько не хватало рабочих рук. В этом случае брали жителей окрестных поселений. Взрослых, и даже детей, которых использовали на подсобных работах, расплачиваясь кормёжкой. Много ли детям надо?
Удивительное дело, как много может увидеть посторонний внимательный взгляд. Рене Лоренцо, то есть, как вы понимаете, мистер Шерлок Холмс, опрашивал свидетелей, а его «секретарь» записывал услышанное, пытаясь это делать как можно быстрее.
– Поспешайте, отец Жозеф, – бормотал под нос сыщик, – поспешайте. Я думаю, нам не дадут много времени. Я думаю, вот-вот сюда прискачут из замка. Они наверняка нас уже разыскивают. Мы для них кажемся всё более подозрительными. Обычные падре должны крутиться рядом с хозяином, преданно заглядывая ему в глаза. А что делаем мы?
– А что делаем мы? – охотно откликнулся Тартарен в образе отца Жозефа. – А мы находимся здесь, и уже много чего услышала, как мне кажется – интересного.
– Очень интересного, дорогой мой сотоварищ. Очень интересного. Здесь ведь что будет главным?
– Суметь собрать это интересное? – предположил Тартарен.
– Не только собрать, но и разложить всё так, чтобы всё собранное улеглось на свои места, и из крошечных фрагментов- пазлов составилась полная картина.
– И как у нас – составляется? – блеснул глазами отец Жозеф.
– Очень даже составляется, – согласился Рене Лоренцо. – Только надо не просто увидеть всю картину целиком, но и сделать из этого выводы, проанализировать и рассмотреть целиком, те события, которые пока что не улавливаются. А пока …
– Пока? – переспросил Тартарен. – Что – пока?
– А пока нам надо уносить отсюда ноги, – спокойно заявил Холмс, – пока нас не уцепили за шкирку и не отвели в темницу.
– Нас? – удивился Тартарен. – За что?
– За шкирку, – повторил Холмс, – за то, что мы успели раскопать менее, чем за час. Если бы я так результативно работал над делом Джека-Потрошителя, то я бы его раскрыл полностью. Или меня бы раскрыли полностью, то есть расписали всего опасной бритвой. А пока ходу, отец Жозеф, ходу. Кажется, сюда движутся по нашу душу.
+ + +
– Друзья, – заявил Гулливер, подымаясь в свой немалый рост, – я думаю, что нам пора начинать действовать. Сейчас мы постараемся проникнуть в этот дом, напоминающий собой крепость. Я откладывал до сих пор решительные действия с нашей стороны и видел, как осуждающе смотрел на меня барон фон Мюнхгаузен. Я думаю, что наш друг Карл давно бы уже поднял знамя атаки …
– Вот именно! – пискнул тот, от избытка чувств сорвавший голос до писка.
– Мне кажется, наш друг Дик Сэнд находится в панике или близко к тому. Мы разделимся на две группы, чтобы выйти с двух направлений. В одной пойдут барон и Робинзон Крузо, два наших ветерана, имеющих наибольший военный опыт, а в другой будет ваш покорный слуга и Артур Грей, как лёгкий уланский отряд быстрого реагирования. Думаю, что там, внутри дома, к нам присоединится наш друг Дик. Все вместе мы поймём, как нам действовать дальше. Вряд ли Синяя Борода сделал что-то решительное. Тогда Дик Сэнд точно подал бы сигнал опасности, но пока что опасность зреет и, как нарыв, скоро прорвётся. Но мы постараемся быть там раньше.
Как в их «кают-компании», то есть в читальном зале школьной библиотеки, они появились, вышли из книжных шкафов, стараясь придерживать дверцы, чтобы они не скрипели. Робинзон Крузо выставил вперёд клинок абордажной сабли, а Мюнхгаузен обнажил свою шпагу, которую постоянно носил с собой, куда бы он не направлялся. Более молодые их спутники направились в другую сторону. Каждый положил ладонь на рукоять пистолета, заткнутого за кушак. Они были решительны и готовы к любым действиям. Двигались они в сторону голосов, насмешливых голосов слуг Синей Бороды, делавшихся всё нахальней в то время, как хозяин покинул их, оставив их с молодым гостем и удалившийся с молодой девушкой, почти ребёнком. Впрочем, Жанна таковой себя могла не считать.
Слуги Синей Бороды веселились вовсю, подначивая молодого человека, с сестрой которого их хозяин удалился уже довольно давно. Брат тревожился всё сильнее и сильнее, а шутки слуг делались всё менее и менее «джентельменскими». Вот-вот мог вспыхнуть конфликт, и даже конфликт с применением оружия, как в это время в зал вбежали несколько человек, двумя небольшими группами. Дик Сэнд обрадованно вскрикнул, подбежал к Гулливеру и Грею и обнял их за плечи. Крузо и Мюнхгаузен вытянули перед собою клинки, направив их в сторону вмиг присмиревших слуг. Те сразу поняли, что слишком много позволили, не так истолковав законы гостеприимства.
– Где ваш хозяин? – строго спросил Гулливер, прищурив глаза, и слуги сразу поняли, что шутки здесь давно уже исчерпали свой лимит. По крайней мере, с их стороны. Но, прежде чем заговорил кто-либо из слуг, переглядывавшихся между собой, заговорил Сэнд.
– Они направились вон туда, вместе с Жанной.
– Там у хозяина лаборатория, – пояснил слуга. – Там он проводит опыты и не любит, чтобы кто-то там появлялся.
– Но ведь он пригласил туда гостью? – язвительно заметил Гулливер.
Слуги разводили руками и старались не поднимать глаз. Хотя их было числом больше, они понимали, что не стоит переходить к спорам. Может это и не понравится Синей Бороде, так пусть тот и улаживает конфликт, тем более, что он давно уже отсутствует.
– Если он не появится здесь через несколько минут, нам придётся спуститься самим. Уж больно у него скверная репутация.
Слуги не решились оспаривать и это утверждение. Они всё дальше отступали от новых гостей, ведущих себя всё более агрессивно.
– Честное слово, – шептал Дик на ухо Гулливеру, – я собирался подать знак опасности. Но мне надо было выйти наружу и меня не пускали.
Сейчас слуги, стоявшие гурьбой в дальнем углу залы, выглядели столь безопасно и смирно, что было непонятно, как бы они могли помешать нашему герою. Только что эти люди были такие смелые и шумные и вот теперь сделались робкие и тихие. В зале установилась мёртвая тишина.
+ + +
– Хозяин, – в залу приёмов вбежал Россиньоль. С некоторых пор зала сделалась кабинетом Жиля де Ре. Он принимал здесь посетителей, число которых всё возрастало, хотя маршал старался держаться уединённо. Но могущественному состоятельному человеку редко удаётся жить, от всех отгородившись. То и дело к нему врывались разные люди и требовали принятия решений. Если он будет от этого отгораживаться, то его влияние будет уменьшаться, а вместе с ним и состояние. Этого никак не хотелось.
– Чего тебе, Горбоносый? – он недовольно откликнулся, делая раздражённый вид. В конце-то концов он имеет право на уединение. В конце концов, Россиньоль тоже что-то здесь решает. – Что произошло? Ещё одна неприятность?
Если бы это было так, его помощник по охране замка не был бы таким шумным. Значит, ему есть что сказать.
– Мы задержали того, кто назвался Эмиром.
– Он сопротивлялся? И где второй, Садко? Они пытались бежать? Они пытались встретиться с посланцами Авиньона?
– Нет, хозяин, – Россиньоль повертел головой и пожал плечами. – Наоборот. Он был удивлён, что его схватили и скрутили ему руки. Он пытался что-то спрашивать, но ты запретил нам с ними разговаривать, как с ним, так и с его товарищем, да и со святыми отцами.
– Давай мы не будем называть их святыми отцами. Они сами отказались от святого Ватикана и заявили об этом. Мы не знаем, как к этому отнесётся сам Ватикан, к появлению у нас этих людей, представляющих какую-то непонятную церковь. Нет ли здесь представительства и козней сил сатанизма. Мы будем ждать тех, кто нам откроет глаза. Что же касается Эмира, то тащите его сюда. Рауль Торетто желает с ним пообщаться. Я сам хочу увидеть, к чему придут оба собеседника.
Двое солдат приволокли Эмира, придерживая его за руки. Ещё вчера он сидел рядом с ними в трапезной комнате и поднимал кубок за общее здравие, а сейчас его тащили связанного. Тащившие Эмира солдаты не усердствовали и не толкали его, как это случалось с другими. Солдаты не понимали, за что его наказывают. Всё-таки Эмир был новичком среди них, и командирам было виднее, кого надо наказывать, а кого награждать. Рядом с бароном сидел его подручный Россиньоль, старый слуга ещё его деда. Они с бароном разглядывали пленённого Эмира, пытаясь увидеть в его лице что-то особенное, что выдало бы в нём предателя. Но ничего особенного не было. Лицо как лицо. Смуглое, худощавое, со шрамами и пронзительным взглядом чёрных глаз. У многих такое лицо, кто повидал в жизни трудности.
В зал вошёл Рауль Торетто, придворный алхимик, учёный человек, обёрнутый в чёрную хламиду, расписанную разными зловещими символами и звёздами. В темноте те звёзды светились, вызывая страх окружающих. Впрочем, из своего дьявольского подземелья, куда не решались соваться солдаты, учёный редко выходил, предпочитая оставаться там практически постоянно. Но вот сейчас он покинул свой подвал и явился в зал для приёмов.
Появившийся в зале алхимик разглядывал пленённого Эмира. Мы-то с вами знаем, что это был известный нам Немо, капитан знаменитой подводной лодки «Наутилус», которая осталась на страницах романа «20000 лье под водой», а сам капитан сделался наёмником у известного вам барона. На время, конечно. Пока мистер Холмс проведёт расследование, касательное этого самого барона. Известен он был своими нехорошими делами. Вон даже Холмс прельстился к нему заявиться. А сейчас на Немо воззрился его придворный алхимик. Все они любили пристраиваться при богатых аристократах, и тянули из них денежки, обещая впоследствии немыслимые богатства. Только богатства будут потом, а денежки они просят сейчас.
Алхимик заговорил с Эмиром, сказав что-то на непонятном языке. Эмир неожиданно ему ответил, а потом ещё что-то добавил. Барон начал волноваться, и Россиньоль тоже, но спокойно, тихо, не показывая вида. А Жиль де Ре закричал:
– Что это он тебе ответил?! Мы не поняли ни слова! Давай допрашивать на нашем, на французском языке!
– Я спросил его по-арабски, откуда он прибыл в наши края, а он мне ответил, что успел побывать в разных странах.
Учёный даже заулыбался, услышав знакомую ему речь, которой давно уже не слышал, но скоро улыбаться перестал и снова обратился к Эмиру, и снова заговорил непонятно. Жиль де Ре опустил кулак на подлокотник кресла с силой, чуть не повредив его, имеется в виду кулак.
– Я же просил допрашивать на нашем языке!!
– Мне надо поговорить с вами, хозяин.
Теперь алхимик говорил тихо и льстиво, говорил на полноценном французском языке и почти без акцента. Хмурый барон, начавший уже сердиться, наклонился к своему алхимику:
– Я ожидал, что ты начнёшь допрашивать этого бродягу, который нанялся к нам воевать за нас за деньги. Чего же ты медлишь? Мы ждём. Я и вон Россиньоль. Он ведь является его командиром. А мы не знаем, не предатель ли этот человек. Не подослали ли его с какой тайной целью. Ты обещал применить какие-то свои средства. Приступай! Мы тебя ждём.
– Подожди, хозяин, – попросил Торетто, преданно глядя в глаза барона. – Я думаю, что лучше это сделать моим способом. Дай мне тех двоих, что Эмира притащили сюда. Пусть они помогут мне и приведут этого наёмника в моё подземелье. Я его буду допрашивать там. Там много средств разговорить любого. К тому же я собираюсь говорить на своём языке. Может, этот способ будет лучше всего прочего. А не поможет этот метод, найдутся и другие. Да и твои люди помогут мне. Предупреди их, чтобы слушались меня. И чтобы не боялись того, что могут увидеть.
Жиль де Ре подумал, прикинул всё и решил довериться Раулю Торетто. Всё-таки с этим человеком работал ещё его дед. Это что-то да значило, к тому же Торетто вернулся к нему через много лет. Кому доверять, как не ему?
И снова солдаты подхватили под руки своего бывшего товарища и потащили туда, куда до этого никогда не заглядывали. Среди наёмников ходили жуткие истории, связанные с этим подземельем. Когда-то здесь начинался подземный ход. Потом здесь устроили хранилища. Якобы здесь до сих находятся фамильные сокровища рода де Краон. Здесь же была домашняя лечебницы рода, где лежали больные родственники. Ни один из них так и не выздоровел. Включая и отца Жиля де Ре. А потом там поселился этот колдун откуда-то с Востока. Чем-то он прельстил молодого хозяина. Тот ему во всё потакает. А колдун творит в подземелье всякие непосредства. К примеру, туда не раз затаскивали детей из окрестных деревень. Почти никого из них обратно не выпустили. А кто и вышел, домой не был отпущен, так и работают здесь, в замке, ни с кем не общаются, только с бароном и – редко – с алхимиком, Торетто.
Солдаты затащили в подземелье Эмира, привязали его к железному изоржавленному креслу и принялись с любопытством оглядываться: подземелье как подземелье. Несколько комнатушек, порталы которых перегорожены толстыми железными прутьями. Это для пленников. Сейчас там никого нет, но так бывает не всегда. Тогда есть работа и для палачей. Эту работу выполняет сам барон. Ему помогает Россиньоль, а также кто-либо из солдат поопытней. Кто уже успел забыть про жалость, а любить слушать звон монет, а не жалобные крики истязуемых.
Купол пещеры был покрыт слоем копоти, поднявшейся от очага и масляных светильников. Часть пещеры занимал массивный стол, с тиглями, ретортами, всяческими колбами и разной мелочью для производства опытов, пыточных либо научных, непонятно было назначение большинства инструментов, сам зловещий вид которых предполагал и тот и другой вид использования.
Сам Торетто преобразился, как только спустился сюда по лестнице. Здесь, у себя дома, он стал как бы выше и плечистее, а халат его казался покрытым светящимися пятнами, словно его залили кровью, и та кровь светилась. Он приблизился к связанному Эмиру и начал что-то быстро тому говорить на каком-то сарацинском языке, по мнению солдат, которые старались не замечать того, что знать им без особой надобности. Лишь бы платили исправно.
+ + +
Мы находимся в лаборатории учёного, которая расположилась глубоко под землёй, а ранее там размещалась настоящая темница, с зарешёченными камерами, с пыточными станками, со всей этой ужасной атрибутикой, даже увидев которую, можно впасть в глубокую депрессию, даже если на тебе нет «испанского сапога» или ты не находишься в объятиях «железной девы».
Жанна всё ещё видела окружающее её пространство лаборатории Синей Бороды, и сам хозяин находился неподалёку, но он словно отдалился, сделался полупрозрачным, да и всё это подземное помещение как бы размылось, размазалось перед ней. В голове продолжал звучать призрачный голос, последствия того порошка, который ей вручил хозяин данного дома и советовал вдохнуть его, чтобы услышать «голос Бога». Жанна так и сделала, и вот сейчас как бы находилась на некоем подобие небес, пребывая в состоянии эйфории и разговаривая с тем, кого можно было посчитать этим самым Богом. Да и как могло быть иначе, если так и было. По крайней мере, такое ощущение у неё было.
«Со мной и в самом деле происходит чудо?»
«Истина даруется нам через ощущения. У тебя есть ощущение чуда?»
«Есть!»
«Значит, оно есть на самом деле»
«Что же делать мне сейчас?»
«Наверное, прислушаться к тому, что тебе здесь советуют. Если это не противно тебе, то совсем согласиться»
«А дальше?»
«Дальше будет происходить то, чего ты сама скоро узнаешь»
«Но я ведь самая обычная девочка»
«Ты так думаешь? Но ведь обычная девочка здесь бы не появилась. Обычной девочке не стали бы делать таких предложений, чтобы спасти Францию, или какую другую страну. Судьба обычных девочек заключается в другом. Или ты желаешь той судьбы, которая уготована обычным девочкам? Решай сейчас, что тебе надо. Наверное, именно сейчас можно что-то изменить. Но не потом. Потом будет поздно. Потом будет …»
«Что будет потом?»
«Сначала тебе надо решить, и тогда перед тобой откроется будущее. Возможное будущее»
«Как это понять?»
«Ты стоишь на том месте, где твоя жизнь может повернуться либо так, либо иначе. От твоего решения зависит, каким оно станет»
«Я не хочу … Я боюсь решать …»
«Лишь богоизбранным даётся право решать. Остальные идут той дорогой, какая им предназначена. Всякое промедление может закончиться плохо. Плохо для тебя. Плохо для Франции. Прислушайся к себе»
«Я хочу увидеть то будущее, которое уготовано для меня, для спасительницы моей страны»
«Изволь»
Жанна увидела себя, идущей по полю, по лесу, по дороге, увидела, как она приближается к замку Шеннон, где просит привести её к дофину, Карлу VII, как рассказывает, что слышала голоса, приказавшие отправиться к нему и отвести в Реймс, город, где проводится церемония миропомазания, что равносильно вручения престола божественным провидением. И Жанна почувствовала ту эйфорию, которая посетила её в лаборатории Синей Бороды. Именно здесь ей поведали голоса, голоса святых Екатерины и Маргариты, а также самого святого Михаила Архангела. И все они говорили с ней и рассказывали о её богоизбранности. Жанна увидела саму себя, чуть старше чем сейчас, скачущей на белой лошади, в белых доспехах, с белым знаменем в руках, а за ней скакали рыцари, со знамёнами над головой, ощетинившиеся пиками. Жанна увидела толпы людей, поющих ей хвалу, увидела армию, несущуюся к Орлеану, который не желал сдаваться англичанам и продолжал войну, казавшуюся безнадёжной. Жанна увидела, как её армия рвётся вперёд, а напуганные таким зрелищем англичане отступают, шля ей свои проклятия, обвиняют её в колдовстве, а потом бегут прочь. Жанна видит, как её чествуют, славословят ей, но потом всё заканчивается. Бургундцы хватают её и продают англичанам. Кажется ли это, или это очередной кошмарный сон? Над ней устроен церковный процесс, чтобы обвинить её в ереси и колдовстве. Может ли молодая девушка совершать подобные подвиги без того, чтобы ей помогли дьявольские, колдовские силы? Жанна пытается сказать, она говорит, утверждает, что её сопровождал архангел Михаил, но его мог видеть только тот, кто сам богоизбран. Но ей не верили, ей бросали самые отвратительные обвинения в лицо. Жанна закрыла глаза, чтобы не видеть картинки, которые становились всё страшнее.
«Я снова хочу говорить с теми, с кем уже говорила»
«Мы тебя слушаем»
«Со мною действительно должно произойти то, что я видела»
«Да. Всё ли ты разглядела?»
«Франция будет спасена?»
«Да. Но для тебя это закончится плохо»
«Но если я не соглашусь на всё это»
«Ты проживёшь долгую жизнь, но никому не известной женщиной. Но Франция навечно попадёт под власть Англии»
«Навсегда?»
«Так надолго, что можешь считать, что навсегда. По крайней мере для тебя и твоих современников»
«Тогда я согласна встать во главе армии. Только …»
«Что – только?»
«Я боюсь. Там говорили, что меня надо сжечь на костре, как ведьму. Но я ведь не ведьма. Я – Жанна д`Арк»
«Ты – народная героиня, ты – святая мученица. Народные герои, они всегда мученики. Без этого нельзя остаться в народной памяти»
«Что же мне делать?»
«Не бояться. Пусть тебя объявят мученицей. В памяти народов всегда остаются легенды. А ты найдёшь спасение на небесах»
«Это с вами я сейчас разговариваю»
«Да. Ты должна решить. И поверить. По-настоящему и – до конца»
«Я согласна. Я верю»
+ + +
Крестьяне тесной группой окружили священников, точнее, наших персонажей в сутанах, шляпах, увенчанных католическими крестами и с кипой исписанных бумаг в руках. Оба старались эти листки не растерять, пока вдруг Тартарен не сообразил поместить листки между страниц Библии, которая считалась непременным атрибутом сякого уважающего себя падре, каким бы он не считал себя принадлежащим к конфессии, не важно – какой.
– Я вас поздравляю, уважаемый друг и коллега по вере, – говорил Холмс, обращаясь к Тартарену, – вы нашли ещё одно применение этой воистину полезной книге, если уметь разглядеть те достоинства, которые доселе ещё не замечались.
Тартарен покраснел от удовольствия. Всякому человеку приятно, когда его хвалят, особенно когда хвалят уважаемые вами люди и хвалят вас обоснованно. Тартарен готов был кланяться снова и снова товарищу, которому он недавно навязал своё присутствие, и который теперь был готов это признать.
– Знаете, в чём достоинство моего метода работы? – спросил Холмс как бы Тартарена, но не поворачивая к нему лица и начал тут же отвечать, не дожидаясь ответа на явно риторический вопрос. – В основе моего метода лежит логика рассуждений, а также тщательный анализ любой, казалось бы, самой ничтожной мелочи. Когда-то я пытался разобраться в тайне Джека- Потрошителя и даже нашёл ответы на все вопросы, затрагивающие эту личность. Но здесь вмешалось то важное обстоятельство, которое называют «честь мундира», то есть не допустить назвать преступником слишком значимую персону и тем подвергнуть сомнению право столь значимых персон считаться личностями «без страха и упрёка». Тогда нам с Ватсоном стали мешать настолько активно, что я понял, что никто не заинтересован в открытии этой тайны и что это может закончиться неблагополучно для нас самих. Я очень щепетильно отношусь к благополучию моего товарища, да и к своему тоже, и решил: да бог с ним, с этим Потрошителем, раз он так нужен обществу, что общество не готово к раскрытию таких секретов. Надо сохранить себя для будущего.
– Вы согласны с этим, любезный друг- француз?
– О, да! – радостно отозвался провансалец.
– К чему я это говорю? – продолжал свою речь Холмс. – Помню, я тогда собрал массу интересных материалов, но меня вынудили расстаться с ними, как не было этого жаль. Ну да бог с ним, как я это уже сказал. Так вот, мы явились в эту деревушку …
– Хорстен-Брошш, – быстро подсказал Тартарен, стараясь не свалиться с мула на ходу и держась за повод уздечки.
– Пусть так, – согласился Рене Лоренцо. – Так вот, всего лишь за неполный час я узнал столько вопиющих фактов, что уже можно делать некоторые выводы уже сейчас, но сила моего метода в том, что сейчас я буду систематизировать все собранные факты и выстраивать их особым способом, после чего можно смело говорить о некоторых выводах.
– Каких? – пискнул со своего места Тартарен.
– Определённых, мой друг и помощник, определённых. Я думаю, что сейчас мы можем отправиться ко мне домой, в блаженный уют комнаты на Бейкер-стрит, которую уже почти превратили в музей моего имени. Смею думать, что совсем не зря, но, тем не менее, именно сейчас я бы предпочёл посидеть в одиночестве и подумать с моей любимой «думательной» трубкой в зубах, а скрипкой в руках.
– А как же наши друзья? – спросил Тартарен, нахмурив брови.
– Какие друзья? – искренне удивился великий сыщик.
– Ну как же?! Это то, кто предложил вам расследовать дело Жиля ле Ре, серийного убийцы из Тиффожа!
– А что с ними не так?
– Но ведь они остались в руках этого человека, которого мы сами считаем серийным убийцей.
– Ну да. Значит, нам следует вернуться и постараться помочь им выпутаться. А вы уверены, друг мой, что они уже не выбрались оттуда сами?
– У нас нет таких сведений, – обиженно сообщил провансалец. – Следовательно, надо думать, что они в беде. Надейся на худшее, чтобы было легче достичь лучшего.
– Хорошо, – охотно согласился Холмс, – пусть это будет нашим девизом сегодняшнего дня.
+ + +
Мы не можем следить за расспросами Рауля Торетто, который устроил дорос Эмиру, то есть капитану Немо, одному из самых просвещённых людей своего времени. Он, то есть принц, или магараджа Даккар, закончил несколько университетов Старого и Нового Света и везде достиг высоких и уважаемых результатов в самых разных областях знаний. Благодаря этому он смог спроектировать и построить подводную лодку, управляемую электричеством, для чего ему пришлось сделать несколько изобретений силой своих талантов. Здесь же, в XV веке, силой своего дарования он мог соревноваться с кем угодно, и даже с Леонардо Да Винчи. Рауль Торетто был поражён тем, о чём говорил этот самый Эмир, которого он собирался допросить, но оказалось, что по уровню знаний он не мог соперничать с этим наёмником. Но как получилось так, что столь даровитый человек был вынужден заниматься военным делом? Это и пытался выяснить Торетто, а потом он собирался предложить пленнику сделаться его помощником. Вместе, объединёнными усилиями, они смогут создать философский камень, надеялся алхимик, а Немо ему не противоречил. Наоборот, он решил на один весьма хитрый эксперимент и начал размеренно говорить с учёным. Он говорил и говорил, не останавливаясь, с учёным на арабском языке. Солдаты, исполняющие роль стражников, невольно вслушивались в речи, в которых не понимали ни одного слова, и чувствовали, что всё больше погружаются в забытьё. Что им могло угрожать здесь, в этом самом защищённом месте замка, где единственный пленник был надёжно связан? Они оба погрузились в глубокий гипнотический сон. Немо, как человек науки, среди прочего постиг и азы такого искусства, как гипноз, когда монотонная речь могла погрузить пациента в транс, в который вместе со стражами погрузился и Рауль Торетто. Немо приказал ему развязать руки и ноги, что тот послушно и сделал, а после столь же крепко связал обоих стражей, а затем Немо привязал алхимика к тому креслу, в котором недавно находился сам. Так закончилось краткое сотрудничество двух этих талантливых людей.
Капитан Немо, то есть в данный момент – наёмный солдат Эмир, поднялся по стёртым ступеням каменной лестницы и едва не столкнулся со стражем, перегородившим выход. Это был Россиньоль, который сумрачно нахмурившись, наблюдал за поднимающимся к нему солдатом. Тот тоже всматривался в лицо смотревшего на него начальника гарнизона замка. Если Россиньолю приходится самому караулить на посту, то это значило особую важность этой задачи. Или то, что у него просто не осталось свободных людей. Та парочка, которая притащила сюда пленённого Эмира, мирно почивает сейчас в подземелье, восстановившее статус замковой темницы.
– Что ты здесь делаешь, Эмир? – спросил Россиньоль, держа руку так, чтобы было удобнее выхватить меч и напасть на поднимающегося воина.
– Поднимаюсь, – миролюбиво сообщил тот. – Вспомнилось, что я ещё не обедал за отсутствием времени. Меня, минуя стол, сразу потащили на допрос, а когда тот закончился, сразу и оказалось, что давно пора обедать.
– А что сказал этот чёртов алхимик, что редко выбирается из своего логова?
– Представьте себе, босс, – ухмыльнулся Эмир, всё ещё продолжая подниматься из подземелья, – этот человек предложил мне ему помогать. Оказалось, что я не только могу воевать за деньги, но и работать своей головой. Когда-то я был довольно известным учёным, и как раз в том деле, которое занимает вашего кудесника. Но я работаю не только головой, но и руками. Не последнее дело. А начал я этим заниматься ещё в Талминаду, неподалёку от Мадраса. Наверное, ты не слыхал про такие земли?
– У меня своих земель хватает, – хмыкнул Россиньоль. – Знаешь, Эмир, ты лучше спустись обратно. Мне ещё надо с бароном переговорить. Для меня ты всё ещё пленник, так что с обедом придётся подождать.
– А ты слышал, Горбоносый, про Варма-Калаи?
Знаете, в наших силах прервать течение нашей повести и поставить её на «паузу». Думаете, это слишком экзотично? Так я вас отошлю к работе Гёте о Фаусте. Там, помнится, говорится в одном ключевом месте «остановись мгновение, ты – прекрасно». И – всё, но ценою служит душа главного персонажа – доктора Фаустуса. Но сам факт, что время замирает, и герой может проживать этот миг бесконечно долго, интересен. Видимо, в этом имеется свой сакральный смысл. А мы собираемся рассказать про это самое «варма-караи», потому как в другое время говорить уже не получится, не до того будет. Короче, скоро сами увидите.
Так вот, «варма» на тамильском языке означает «сокрытое», а «караи» означает «поражать», а всё вместе можно перевести как «искусство поражать уязвимое место». Так называется одно из древнейших индийских воинских искусств. По легендам, все воинские искусства древнего мира произошли от Бодхидхармы. Буквально это слово обозначает «Закон просветления». Такое странное прозвище избрал себе индобуддистский мыслитель Дамо, отправившийся в Китай распространять идеи Будды. Среди прочего он был и прекрасным борцом-спортсменом, распространявший свои умения. В Азии они получили широкое пользование. Боевые искусства из Индии перешли в Китай, откуда перебрались в Корею – далее – в Японию, а уже в двадцатом столетии начали расходиться по всему миру, как и многое другое.
Варма-Караи можно применять как с помощью оружия, так и сражаться голыми руками. В молодости принц Даккар обучился этой борьбе и, когда сделался старше, это искусство (да-да, борьба тоже может считаться искусством, как танец или живопись, если к нему подходить творчески, то есть с выдумкой и даже – душой) оставил. Но Дакар позднее занялся больше образованием и к спорту охладел, ибо всем сразу заниматься весьма сложно, если хочешь добиться завидных результатов, а он сделался настоящим учёным и инженером-изобретателем, как вы помните. Но, со временем принц разочаровался в человечестве, под именем капитана Немо погрузился в пучины мирового Океана на построенной им подводной лодке, чтобы уже никогда больше не являть своего присутствия на земле. Таково было его решение.
Но позднее планы его изменились, как вы все помните, и он, сначала потихоньку, а потом всё больше, начал включаться в действия, которые меняют наш мир. Известно, что в некоторых религиозных кругах появляются «отшельники», то есть те, кто уходит из мира, чтобы избавиться от всех его несправедливостей. Они утверждают, что если не совершают греховных действий, то эти грехи на них не распространяются. Такая вот «страусиная позиция». Если я не вижу греховных действий и ими не мотивируюсь, то для меня их как бы и нет. Потом на этих же принципах начало шириться монашеские движения, но затем появились миссионеры, которые старались с грехом бороться и как-то ему противостоять. Добро должно быть с кулаками. Этакое монашеское Джиткундо. Это тот стиль, который проповедовал Брюс Ли, уже почти в наше время. Но мы как-то незаметно отвлеклись от нашего сюжета. А не рекомендуется мгновение останавливать надолго. Не по-физически это, не по-пацански. Песня ещё есть, где говорится, мол, не думай о секундах свысока. Не даром ведь придумали.
Россиньоль ощерил зубы и потянул меч из ножен, стараясь выполнять это так, чтобы всякий сказал, что это делает настоящий воин. Он не заметил, как Эмир совершил стремительный прыжок к нему, миную сразу несколько стёртых сапогами ступенек и ударил его кулаком. Эмир был столь быстр, что он как бы размазался в воздухе, а потом начальнику гарнизона показалось, что в него врезалась вся крепость сразу, и он покатился по ступеням вниз. Наверное, он бы переломал себе все кости, если бы постарался помешать этому падению, как это пыталась сделать несчастная Аглая, первая жена Синей Бороды. Но сознание покинула бедолагу, тело расслабилось и катилось по ступеням безвольной куклой.
Не успел Россиньоль скатиться до самого низа, а Эмир- Немо уже неторопливо двигался в сторону выходных ворот. Судя по всему, он посчитал, что их дела в замке Тиффож закончились, и он, оставшийся единственным из компании находящимся здесь, может отсюда удалиться и только после этого попробовать отыскать своих друзей.
Мы как-то излишне увлеклись, наблюдая то за одним персонажем нашей повести, то за другим и как-то упустили из виду того, кто непосредственно принял участие в развитии сюжета. То есть мы говорим, наводим ваше внимание на Василия Фёдоровича, который часто присутствует, но редко находится в самом центре нашего (и вашего) внимания, хотя он не менее ценный персонаж, как и прочие. Просто он не любил быть в центре внимания, как-то выделять своё присутствие среди прочих.
Но мало кто знает, что рассказывал Константин Михайлович Станюкович в своих произведениях про своего дядю со сторону матери, Ольшанского Василия Фёдоровича, про его морские похождения. Сам Константин Михайлович с дядей не встречался, но его мама много рассказывала о своём брата, и эти истории всегда были наполнены романтикой и лирикой. Что, со временем, передалось и Косте, сделавшегося со временем писателем.
Когда Россиньоль, командовавший военным гарнизоном замка, вывел всех своих солдат за ворота замка, он направил их разными группами во все стороны, приказав искать тех священников, что давеча явились в замок. Садко и Эмира Россиньоль поставил во главе каждый своей группы. Прочие солдаты разглядеть святых отцов не успели, потому новичкам пришлось командовать ветеранами. Чему те не обрадовались. Эмир, как человек, малообщительный, распорядился ехать к ближайшим селениям и спросить там незнакомцев, которые только что появились. Василий Фёдорович предложил прочесать ближайший лес, для чего выстроиться цепью и двинуться вперёд. Самому ему не хотелось, чтобы они наткнулись на Тартарена или мистера Холмса. В лесу Василий Фёдорович планировал от остальных отдалиться и где-нибудь затаиться. Возвращаться обратно в замок он не планировал. Для себя капитан русского корвета решил спрятаться возле дороги и караулить там своих друзей, обряженных падре. Когда-то же они решат явиться обратно. Тогда он явится перед их глазами и сообщит им о подозрениях барона.
Не так уж долго сидел в засаде «Садко», как вдруг увидел, как несколько людей сопровождают связанного Немо, то есть Эмира, с которым они нанялись к барону. А потом «его» солдаты, которые выехали под его командой, бродили по лесу и выкрикивали его имя. Стало быть, планировали и его взять в полон. Конечно же, Василий Фёдорович из укрытия выходить не стал.
Как позднее оказалось, поступил он совершенно правильно: через пару часов появился сам Немо, спокойно шагающий со стороны замка. Тогда русский капитан решился и вышел Немо навстречу.
– Кажется, наша миссия на этом закончилась, – заявил «Садко», а «Эмир» с ним согласился:
– Свою задачу должен был совершить мистер Холмс, а мы ему помогли бы, появись у нас такая возможность. Но нам пришлось разделиться. Кажется, у барона появились некие подозрения, касающиеся нас и прочих. Мы здесь чужие и нам сложно прикидываться кем-то.
– Может, у Холмса роль разведчика получилась лучше. К тому же рядом с ним был и наш друг Тартарен. Милый провансалец не должен подвести, – предположил Василий Фёдорович.
– Когда он на своём месте, – заявил в ответ Немо, – то он самый верный помощник и друг, но как только надо проявить инициативу, то тут возможны разные варианты.
– Что же нам делать?
– Я бы сказал – ждать, как это делали вы, мой друг. Но, в нашем случае лучше бы отыскать наших товарищей. Я думаю, что Холмс отправился проведать и расспросить местных жителей. Кажется, барон много чего успел сделать нехорошего, раз получил подобную репутацию. Так что Холмс, а с ними и наш Тартарен, где-то там. Нам надо всего лишь отыскать их и присоединиться к их команде.
+ + +
В нашей увлекательной истории дела уже зашли довольно далеко и близится то, что называют кульминацией, а ведь на сцене не появился ещё один участник Клуба Знаменитых Капитанов. «Как же, – воскликнет иной читатель, – все они здесь, и все задействованы!» Но всё же не все. Не хватает капитана Горбовского, которого пригласили капитаны Немо и Гулливер, с мнением которых согласились и все остальные, хотя они привыкли друг ко другу настолько, что давно сделались единой и тесной семьёй, столько им пришлось пережить разнообразных событий. Но, тем не менее … тем не менее они приняли в свою семью нового участника. И этому поспособствовали …
Кто? – спросите вы.
Чтобы растолковать это, надо вспомнить обстоятельства, при которых Горбовский попал в Клуб. Это описано в рассказе «Подарок», когда опытный эксперимент Светлого Полдня Человечества пересёкся с другим опытным экспериментом учёных с летучего острова Лапута, населённого одними учёными, которые считали, что им проще жить в едином сообществе. Следствием этого научного пересечения и стало появление капитана звёздных пространств, а общение с ним наших «морских» капитанов закончилось приглашением Леонида Андреевича Горбовского войти в состав Клуба. И он это приглашение принял. Как принял и приглашение Т-С-Хомо, главы учёного сообщества Лапуты вступить и в их ряды. Надо признаться, что Горбовский чаще заглядывал в гости к лапутянам, чем к нашим капитанам, не в укор им. Дело в том, что люди Светлого Полдня тоже больше учёные, чем просто обычные люди и им интересен мир парадоксов, в котором жили лапутяне, которые намного опередили своё время, как опередили бы наши учёные, если бы стали жить своим единым коллективом.
Леонида Андреевича Горбовского заинтересовали опыты, изучающие телепатию. Т-С- Хомо как-то заявил, что, если настроиться на мозговую волну конкретного человека, то можно слушать то, что он говорит и даже думает. И для этого вовсе не обязательно находиться рядом с ним. Достаточно знать параметры его мышления, своеобразные координаты. Лапутянские учёные собрали такие данные у всех своих товарищей и, в скором времени, ожидали, что смогут общаться с кем угодно из своих соотечественников, не выходя из дома. Это и обсуждали Т-С- Хомо и Горбовский, который как раз оказался в гостях у лапутянского учёного.
Честно признаться, так Леонид Андреевич дивился, как это у лапутянских учёных получилось добиться того, что не сделали ещё современники Горбовского. Но Т-С- Хомо успокоил его, заявив, что земные учёные вовсе не ставили перед собой подобной задачи. В противном же случае …
– В противном случае у вас всё непременно бы получилось, – провозгласил Т-С- Хомо, широко улыбаясь.
Горбовский тоже улыбался в ответ, разглядывая собеседника. И в самом деле, это было удивительное и забавное зрелище. Дело в том, что лапутяне выглядели, по меньшей мере – весьма своеобразно. Те читатели, которые уже перелистывали «Приключения Гулливера», поймут нас. Ещё тогда, в своём прошлом, Джонатан Свифт описывал их непривычную внешность. Вот только английский писатель не стал заострять внимание читателей, что лапутянское общество развивалось в очень узком коллективе и скрещивание генов сказалось на внешности представителей этого научного сообщества. Здесь и глаза, косившие в разные стороны и прочие недостатки фигур, но это никоим образом не сказывалось на их интеллекте. Напротив, он, то есть их разум, продолжал развиваться, множиться изобретениями и открытиями. И теперь Горбовский, сам далеко не красавец, внешне похожий на истукана острова Рапа-Нуи, разглядывал собеседника, больше похожего на – простите – жабу, чем на обладателя высокого интеллекта. И, надо добавить, Т-С-Хомо считался довольно симпатичным человеком. Среди своих товарищей.
– У вас, Хомо, не так уж много места, – сообщил Горбовский, – потому вы и научились слышать друг друга. Попробовал бы ты повторить это у нас.
– Где это - у вас? – тут же уточнил лапутянин.
– Да вот … хотя бы … мистера Гулливера.
– Сейчас, уточню координаты – беспромедлительно отозвался Т-С-Хомо, а Горбовский подумал, что наверняка лапутяне сняли все данные у своего приятеля, и теперь уточнить его координаты им не составит труда.
– Пожалуйста, – Т-С- Хомо протянул Горбовскому наушники и тот, вздохнув, пристроил их на уши. А потом начал прислушиваться и, чем дальше слушал, тем больше у него поднимались брови, пока не установились «домиком».
Теперь нам придётся отступить по времени немного назад, когда капитаны выстраивали свои отношения с Горбовским. Та их мысль, те их утверждения, что все они – суть – всего лишь литературные герои … пусть даже без всего лишь, практически выбило Леонида Андреевича из своей привычной реальности.
Это он – литературный герой?!
Но, после не очень долгого раздумья он с этим согласился, а потом и смирился. Сейчас становилась понятной загадочная история с далёкой Радугой, планетой, где проводились самые глобальные научные эксперименты с энергией- временем, когда всё вдруг вышло из-под контроля и Радугу накрыла чудовищная волна глобального разрушения, под которую должен был попасть и Горбовский, как космолётчик, как звездопроходчик, работавший с этой учёной миссией. Он должен был погибнуть вместе с ними. По всем параметрам должен. Но потом снова очутился дома. И ничего- ничегошеньки не помнил. И только теперь, когда ему объяснили его настоящее место в этой жизни, начал понимать, «откуда ноги растут». Просто Авторы решили вернуть своего понравившегося героя обратно. Верно, для того, чтобы он ещё совершил нечто необходимое, продолжил выполнять свою миссию. А что? Назвался груздем – полезай в кузов.
Вдруг Горбовскому вспомнился один научный проект, связанный с погружениями в самые глубины истории, где были сокрыты многие вопросы становления азов цивилизации, в которых прослеживались следы Странников. Условно эти научные поиски были названы «Проект «Скрижали». Помнится, в этом проекте принимал участие и сам Леонид Андреевич. Да и кому другому в этом необходимо было принять деятельное участие, как не главе КОМКОН, Комиссии по Контактам. В то время везде видели присутствие таинственных Странников, которые разрабатывали едва ли не всю известную часть Галактики, а – возможно – всё было гораздо глубже. Кажется, Странники прививали землянам и религию, потому что именно через религию дикари, неофиты, всё готовы принять на веру, не озабочиваясь каким-то там доказательствами. Это теперь землянам всё надо доказывать, убеждаться в каждой детали, а тогда … Тогда всё было проще. Проще и – одновременно – сложнее. Такой вот парадокс.
Примерно в те годы и зародилась дружба Горбовского с Клубом Знаменитых Капитанов и, почти одновременно, с Т-С- Хомо. Одно время Леонид Андреевич даже думал, что лапутяне, это выродившиеся потомки тех самых Странников. А что? Это многое бы объяснило, и их причудливую внешность и поразительные знания, основы которых были непонятны самым продвинутым учёным из земной Академии наук. Горбовский даже собирался предложить земным академика более пристально заняться лапутянами, когда его огорошили, что все они не более того, как литературные персонажи. Может, все созданы воображением некоего Сверхразума, к примеру – тех же Странников. От всего этого казалось, что он начал сходить с ума. Горбовский вышел из КОМКОНа и возглавил КОМКОН-2, Комиссию по Контролю, ещё более засекреченную организацию, которая должна была спасти землян от скрытых в различных философских конструкциях неких механизмов разрушения, противостоять которым оказалось весьма сложно, тем же религиозным догмам, защищать которые поднимаются всё новые и новые Фанатики веры.
Для этого и был начат проект «Заветы». Горбовский пересказывал в подробностях весь ход работы, а предводитель лапутянского научного общества заявлял, что здесь много общего в их исследованиях о телепатии, когда всеобщие мозговые связи пронижут весь космос, всё пространство и время. Тогда Горбовскому снова показалось, что с ним беседуют всё те же Странники.
Для чего мы вам это рассказываем? Не уводит ли это сюжет куда-то в неопределённость? В огороде бузина, а Киеве дядька … Наш сюжет начинает разваливаться … Это как посмотреть. Так ведь и Горбовский не мог понять, куда его направляет жизнь в самых разных проявлениях. Он считал, что совсем в своей запутался, как вдруг …
Вечно это вдруг врывается к нам, к месту и не месту. А бывает ли вдруг – к месту? Наверное – да.
Но мы возвращаемся в наш сюжет. Итак, Леонид Андреевич, оказавшись (вдруг?) в гостях у Т-С-Хомо, прочитать мысли у Гулливера, который не являлся частью учёного сообщества летучего острова Лапута. Обрадованный Т-С-Хомо предоставил Горбовскому такую возможность, и Леонид Андреевич услышал кое-что из того, чему вы уже являетесь свидетелями, знаменитый звездопроходчик был ещё и учёным, чтобы сделать правильные выводы, что его новые коллеги по Клубу подошли к мучающим его проблемам, но … как бы это сказать … совсем с другой стороны.
Такой возможности настоящий учёный никогда не упустит. Конечно, если в его жилах течёт кровь авантюриста.
+ + +
Человек, носивший прозвище Синяя Борода, испытывал чувство эйфории. Уже большое количество лет, которое он заполнял занятиями наукой алхимией, пытаясь сравняться могуществом если не с божественными силами, то с научными законами, что – если признаться – то почти одно и то же; он хотел получить признание своего величия от супруги, от тех женщин, которые – одна за другой – становились ими. Увы, после этого они переставали ими быть, к величайшему сожалению учёного, носящего прозвание Синей Бороды, как какого-то разбойника, лесного убийцы. Окружающие его соседи боялись его, а среди народа распространялась легенда, миф о женоубийце. И Синяя Борода не препятствовал распространению всяких против него россказней. Боятся, это значило, что уважают. Все эти слухи не мешали ему находить всё новых жён, которым льстило быть состоятельной супругой, женой могущественного и таинственного человека, про которого говорят, что он пользуется покровительством неких высших сил. А взамен – всего лишь – на что-то закрыть глаза. Не видеть, не замечать – всего лишь. Но самому Синей Бороде, очень хотелось, чтобы к его тайне прикоснулись, попробовали её «на зуб», оценили и признали за ним право быть исключительным человеком. Но – увы! – каждая из жён, которую он посвятил в свою тайну, приходила в ужас и тогда с ней приходилось расставаться. А среди простонародья ширилась мрачная легенда, что он своих задушенных жён держит – как фетиш – в каком-то тайном погребе, надёжно сокрытом под многочисленными запорами.
И вот – он встретил молоденькую девушку, Жанну, вроде бы даже дальнюю родственницу, не побоявшуюся всех этих мрачных готических историй, согласившуюся разделить с ним его тайну и признать, что не колдун и убийца, а учёный, обогнавший в своём разуме прочих своих соотечественников. Оказалось, что это довольно сложно – быть осведомлённей в некоторых вещах, чем те, что тебя окружают.
Синяя Борода чувствовал, как его переполняет возбуждение, не то, которое страсть, которое похоть, а то, когда другие разделяют твои стремления. Вот так он приводил своих жён, одну за другой, в эту лабораторию (со своей точки зрения), в это мрачное подземелье (с точки зрения жён). Хозяин лаборатории ожидал, что жёны будут им восхищаться, боготворить его и всё такое прочее. Они же пугались, начинали вопить и даже пытались бежать, окончательно уверившись, что их муж колдун и дьяволопоклонник. Конечно же, их нельзя было выпускать отсюда и Синяя Борода …
Но стоп, не надо себя заранее пугать! То, что происходило с жёнами, мы поведаем вам чуть позднее, а может это сделает сам Синяя Борода. Вообще-то его звали Генрихом, но прозвище так с ним срослось, что так его именовали даже сами жёны и, если честно признаться, даже сам учёный, который поменял цвет волос во время проведения самих опытов. Но нам пора вернуться обратно.
Глаза Синей Бороды сияли, словно были драгоценными алмазами, только начавшими подвергаться огранке. Он словно в первый раз увидел своё рабочее место, то место, где проводил свои опыты. Это было довольно обширное и протяжённое помещение. Честно признаться, когда выстраивают замок или крепость, то сначала выкапывают большую яму, становившуюся подземельем, когда над ней архитекторами и строителями возводятся своды, а потом и помещения, как в любом другом замке. Но мы сейчас рассказываем про подвалы, где и была устроена лаборатория.
К науке, то есть к алхимии, Генриха приохотил человек, однажды ночной порой проникший в замок и попросивший там убежища от монахов, входивших в число Святой Инквизиции. Беглец обещал осыпать золотом Генриха, хотя сам был одет в рубище. Генрих разглядывал оборванца с пронзительно горящим взором и трясущимися руками и думал, что того надо выставить вон. Но … не выставил.
Незнакомец наутро назвался Суреном Бен Амином и рассказал, что бежал от своего покровителя, который был слишком жаден и требовал от Сурена всё новых и новых груд золота. Генриху, род которого когда-то был богат, но те времена почти были забыты, обещаниям оборванца хотелось верить.
Оказалось, что оборванец не врал, но и не говорил всей правды. Оказалось, что золото можно получить, но надо проявить известную меру терпения, сравнительно большую меру. К тому же не совсем доверчивый Генрих намеривался сам участвовать в процессе получения обещанного. Оказалось, что прежде, чем будет получено обещанное, необходимо много чего переделать и научиться. Сурен рассказывал, что это искусство пришло из пещер Шумера, Сирии, Вавилона, Египта, где проживавшие там мудрецы черпали своё искусство со страниц древних манускриптов, написанных ещё более древними и уже забытыми учёными. Сурен пересказывал Генриху то, что ещё помнил. А помнил, как оказалось, он довольно много. Увлёкшись науками, Генрих почти переселился в лабораторию. В замке начались рождаться ужасные легенды. А после того, как в следствии одного из опытов борода (как у каждого алхимика) изменила свой цвет, большая часть слуг разбежалась. Но появились новые, больше похожие на разбойников, чем изнеженных пажей. К тому времени у Генриха, нет, уже у Синей Бороды, начало получаться. В том числе и первые золотые монеты.
Как раз в это время и умер Сурен Бен Амин. Это был настоящий учёный, последователь пытливых и жадных до новых мыслей мудрецов, каких позднее стали именовать философами (от греческих слов «фил», то есть «влечение» и «софия», то есть «мудрость». Генрих Синяя Борода был уже другим. Сурен просто зачах, потому что много лет не покидал подземной лаборатории. Собственно говоря, потому он и сбежал от своего предыдущего покровителя, потому что тот требовал от него непрерывной работы. Генрих не требовал этого, но … Сурен всё же умер от переутомления, лишённый солнечного цвета.
Синяя Борода, научившийся получать золото, начал больше времени посвящать себе, любимому, талантливому, требующего поклонения от слуг, а потом и от жён, но те … оказались слишком необразованными, чтобы понять всю меру его талантов как учёного, так и владетеля всех ближайших поместий. И если за второе его хотели ценить, то что касается первого … вы нас уже поняли …
Можно ли из подземного помещения сотворить что-то приличное, похожее на дворцовое помещение? Нам кажется, что почти невозможно. Но Синяя Борода постарался это сделать. Каким-то образом он сумел протащить сюда несколько персидских ковров, а также ткани из Китая, Японии и других восточных стран, затянув стены подземелья и сделав их не такими мрачными. Потом поставил здесь столики и повесил на стенах зеркала из Венеции, в богатом обрамлении. Каким образом он с этим справился и сумел всё оставить в тайне, не знаем и мы. Но даже украшенное, это помещение всё равно осталось лабораторией, со всей своей атрибутикой, которая частью маскировалась драпировкой, да и то весьма неумелой.
Всё это разглядывала наша Жанна, поразившаяся этим зрелищем. До этой минуты она не видела ни одной лаборатории, а если честно признаться, так и настоящего подземелья тоже. Это была настоящая анфилада залов, весьма скудно обставленных или украшенных, если не считать драпировок из различных цветных тканей, а также ковров, весьма, кстати запылившихся.
Донельзя возбуждённый, Синяя Борода кидался то в одну сторону, то в другую, чтобы отодвинуть очередной занавес из ткани, тоже пыльной, и показать нишу в стене, заставленную колбами, ретортами, тиглями или другими приборами, которые Синяя Борода научился прятать, когда придумал водить сюда своих жён. После того, как умер его наставник, Бен Амин, хозяина этого подземелья уже никто не хвалил, а ему так хотелось услышать похвалу из чужих уст. Но этого не получалось, но в этот раз он видел, что Жанна не собирается пугаться, и он старался показать ей то, что решил от всех скрывать, кроме себя, конечно.
Показывая то один прибор, то другой, то какую-нибудь склянку с удивительной высушенной тварью, Синяя Борода много и страстно говорил, употребляя причудливые слова из словаря людей учёных. К примеру, он брал в руки колбу с жидкостью и показывал её, уверяя, что это тинктура чего-там. Это означался спиртовой раствор на латинском наречии, на каком общаются между собой клирики либо алхимики, как в нашем случае. Жанна охотно соглашалась с хозяином и приветливо ему улыбалась, хотя чувствовала, что она сильно утомилась и ей не хватало свежего воздуха. Привычная находиться где-нибудь на лугу или лесной опушке, она чувствовала сильное неудобство от затхлой атмосферы подземелья, к которой Синяя Борода давно привык, но нахождение в которой печально закончилось для Сурена Бен Амина.
– Мне столько хочется показать и рассказать вам, моя дорогая племянница, – почти пел Синяя Борода, вцепившись в её рукав, хотя это явно выпадало из привычных ритуалов придворного этикета. – У меня давно не было столь благодарного слушателя.
– Но, сударь, – попыталась осторожно освободить рукав платья из цепких пальцев хозяина Жанна, – должно быть у нас будет ещё время пообщаться на эту тему, которая мне, признаюсь, кажется интересной. Но я успела проголодаться и, к тому же, здесь очень душно. Вы это не находите?
– Быть может, это действительно так, – признался Синяя Борода, – но я столь много провожу здесь времени, что давно привык к этому.
+ + +
Горбовский чувствовал себя так, словно попал в сказку, в чужую сказку. Хотя, честно признаться, наука Земли, наука Светлого Полдня Человечества незаметно перешла ту незримую грань, которая отделяла мир реальности, повседневности, от магии, волшебства. Технологии уходили всё дальше в миниатюризацию, которая маскировалось словом «нано», от греческого «nannos», то есть «карликовый», совсем крошечный, когда кажется, что действия происходят сами собой, то есть без внешнего участия. Как, к примеру, если бы выходец из прошлого увидел, как пользуются телевизором с помощью пульта управления, когда кажется, что тот переключается на разные каналы сам собой, «по волшебству». Горбовский попал в голову Гулливера и читал, как книгу, вернее, как картинки в книге, мысли его уважаемого коллеги, капитана. И эти мысли его поразили.
Капитаны, его коллеги, решили ввязаться в очередную кампанию, которые проводили, время от времени, чтобы им не было скучно жить. Собственно говоря, сильные люди мира сего занимаются тем же самым, устраивая одну войнушку за другой, словно проводя некие шахматные этюды, порой и очень масштабные. И, каждый раз видится, что за этим что-то скрывается, больше, чем просто игра, порой нечто не из нашего мира. Горбовский знал, о чём думает. Не так уж давно он участвовал в эксперименте, названном «Проект «Скрижали»», где явно были задействованы некие инопланетные силы, которые посетили нашу Землю. Их условно называли Странниками. Они скрывали свою личность за божественными силами, заставляя неких землян делаться их представителями, так называемыми «пророками», наделяя их различными способностями и стимулируя их выполнять некие миссии, порою неясные до конца им самим. Это происходила в разных частях мира: Китае, Индии, Ближнем Востоке, Мексике, Дагомее. Порой инопланетные гости даже начинали войну между собой, порождая самые разные мифы. Учёные Светлого Полдня пытались во всём разобраться.
Не думая о последствиях, Знаменитые Капитаны, с лёгкой руки Тартарена, влезли в одну из таких историй, решив спасти земную девушку, Жанну д`Арк, от уготованной ей участи быть сожжённой на костре. Но всему этому предшествовали некие события, когда Жанна, которая ещё не стала той самой, начала ментально общаться с теми силами, с какими общались персонажи, ставшие впоследствии «пророками». Уже много позднее историки выяснили, что далеко не все, с кем выходили в контакт, сделались «пророками». Большая часть сгинуло со света. Мученически погибла и Жанна д`Арк. Но Капитаны, поставив своей целью её спасение, сделали ряд верных ходов, в частности – перевели её в пространство литературных персоналий, поместив в сказку о Синей Бороде. Там, в этой сказке, они могли чувствовать и действовать весьма уверенно. И у них могло что-то получиться. И теперь было неизвестно, как всё обернётся в действительной мировой истории. Но был здесь ещё один крайне важный момент. Наверняка и здесь можно было найти следы Странников, пусть даже и не самих инопланетных «прогрессоров», а их последователей. Но и их хотелось бы изучить, каким-то образом посмотреть на их работу изнутри. Но дело-то в том, что капитаны уже начали действовать и обращаться за поддержкой ко своим научным коллегам у Горбовского не было времени. Он не мог всё это дело поставить «на паузу». Оставалось обратиться за помощью к Т-С-Хомо и его научным собратьям.
Чем Леонид Андреевич без промедления (которое смерти подобно, пусть и не своей) обратился. Как-раз в это время он сотрудничал с другим учёным, пусть тот и мог показаться странным для привычного земного учёного сообщества. Это был Т-С- Хомо, с которым Горбовский проводил опыты по телепатическому общению со случайными людьми. Получилось так, что он заглянул в голову Гулливера. Но мы об этом уже только что говорили.
– Уважаемый друг, – обратился к собеседнику Леонид Андреевич. – Неожиданно для себя, с твоей помощью, я узнал, что мои товарищи затеяли свой научный эксперимент, который может войти в опасную фазу. Мне необходимо вмешаться в их работу …
– В научную работу нельзя вмешиваться без важной причины, – ответил, нахмурившись, лапутянин.
– Причина есть, – тут же заявил Горбовский, – но она деликатная и надо решить её тоже самым деликатным образом. И здесь мне не обойтись без твоей, вашей помощи.
– Тогда тебе придётся сначала объяснить всё мне, а может и моим товарищам, но уже позднее. Постарайся быть убедительней.
Горбовский собрал в голове весь свой словарный запас и постарался сформулировать то, что придумали капитаны из его клуба.
– Понимаешь, – размахивал руками космолётчик, словно таким образом его слова лучше усваивались, – они решили поместить одну девушку, из нашей земной истории, в другое пространство, литературно- сказочное, чтобы проверить её потенциал, как будущей народной героини, как она себя поведёт в самых сложных условиях и вот … над ней начинают сгущаться опасности …
– Ты хочешь, – ещё сильнее нахмурился лапутянский учёный, – чтобы её оттуда извлекли?
– Нет, совсем нет, – торопливо заговорил Горбовский, – пусть она там ещё какое-то время побудет. И мне надо срочно с ней пообщаться. Вот так – поговорить ей прямо в голову, как мы только что общались друг с другом.
– Зачем? – продолжал хмуриться Т-С-Хомо. – Она ведь не является частью нашего коллектива, большой или маленькой группы, как это у вас называется – семьи.
– Послушай, друг! – Горбовский ухватил собеседника за плечи и то тряс его, то поглаживал. – Это всё очень важно! Кажется, сейчас не может быть ничего важнее этого! И мне надо с ней поговорить! Срочно! Но сначала необходимо попросить, приказать! Гулливеру не спускаться к Жанне. Им кажется, что ей грозит опасность. Но пусть они знают, что с ней ничего не произойдёт, пока с ней буду говорить я. Она должна стать народной героиней, даже – святой. Но всё это будет зависеть от моего с ней разговора. Помоги мне, друг!
Т-С-Хомо отодвинулся от звездопроходца и даже обошёл вокруг него, внимательно оглядывая его со всех сторон, после чего заговорил:
– Хорошо. Ты попросил быть убедительней. Наверное, ты и должен так говорить, не совсем понятно. Хорошо, сейчас я соединюсь с разумом твоего коллеги, а потом соберу Коллоквиум, который мы объявляем для экстраординарных событий. Надеюсь, что ты меня не подведёшь.
– Скорее, – тряс за плечи лапутянца звездопроходчик. – Быть может, это – главное событие в наших жизнях.
+ + +
Капитаны столпились перед дверью, за которой начиналась лестница, ведущая в подземелье замка Синей Бороды. Дверь была крепко заперта изнутри на засовы, а может, была закрыта на секретные пружины. Слуги, прислуживающие в этом замке, сначала отступили и выстроились у дальней стены, готовые бежать прочь, теперь успокоились и начали ухмыляться и подавать реплики, что вот-вот хозяин покинет свой подвал и накажет дерзких пришельцев, как только ему надоест общаться с молодой дамой, с которой он недавно спустился вниз. Дик Сэнд скрипел зубами и порывался топором начать крушить дверь. Гулливер разделял его недовольство и, опасаясь за Жанну д`Арк, собирался и сам дать команду и остальным начать взламывать проклятую запертую дверь, как вдруг …
Вдруг, в голове Лемюэля Гулливера послышался знакомый голос:
«Уважаемый друг наш, господин Гулливер, нас попросили передать вам одну убедительную просьбу …»
– Просьбу? Какую?
Гулливер крутил головой, знаками призывая к себе товарищей и спрашивая их, не слышали ли те слова, призывающие его остановиться. Быть может это какое колдовство, хитрость Синей Бороды, желающего казаться всем учёным. И этот голос. Гулливер хорошо знал его, но не мог вспомнить. Но это был точно не голос Синей Бороды. Слуги у дальней стены крутили головами и пытались разобраться в замешательстве грозно настроенных гостей. Остальные капитаны недоумённо разглядывали Гулливера, а молодой Дик не обратил на него внимания, а врезался топором в дверь, лезвие которого тут же застряло в толстой доске.
«Твой товарищ, господин Горбовский, просил вас обождать, не спускаться в подземелье и дать ему время поговорить с вашей героиней».
Только теперь Гулливер сообразил, что это Т-С-Хомо говорит с ним посредством мозговой связи, которую ещё иначе называют телепатией. Учёные друзья с Лапуты убеждали его, что такие разговоры гораздо лучше телефонных, какими общаются люди Будущего. Телепатически делать это гораздо удобнее, уверяли его лапутяне. И вот сейчас к нему обратились посредством этого способа и просят его остановиться, тогда как …
– Но, возможно, Жанне угрожает опасность! – воскликнул Гулливер, а Дик Сэнд навалился на топорище, силясь извлечь своё застрявшее орудие.
– Ваш друг, капитан Горбовский, говорит, что для Жанны опасности нет, что ему необходимо с ней секретно поговорить, что он не знал об этой инициативе с вашей стороны и теперь должен использовать это обстоятельство. Вы там выжидайте, а пока мы будем очень заняты …
Т-С-Хомо перестал вещать у него в голове и словно пропал. Гулливер не знал, что ему делать, кроме того, что ничего не делать. Всё это выглядело крайне странно. Артур Грей, Робинзон Крузо и Мюнхгаузен таращились на него, а Дик Сэнд, вытащив из двери топор, снова готовился кинуться в атаку. Слуги Синей Бороды переговаривались вполголоса между собой. Они явно тоже находились в большом затруднении. Гулливер подошёл к Сэнду и вынул у него топор из рук.
– Ты чего, Лемюэль? – удивлённо спросил Дик, продолжая цепляться за топор, но потом всё же его выпустил, не решаясь открыто оказывать старшему товарищу сопротивления.
– Послушай, Дик, мне поступило сообщение от моих друзей, что нам нет необходимости спешить. Капитан Горбовский хочет сам переговорить с нашей Жанной. Он сказал, что это крайне важно, и не только для него, но и для всех, в том числе и для самой Жанны.
– Но как он мог сказать это тебе, – не хотел верить молодой капитан. – Ведь его здесь нет, с нами.
– Я понимаю, что в это трудно поверить, но он обратился к моим друзьям с Лапуты, летучего острова, над которым все любят потешаться, за исключением, может, только капитана Горбовского, и он, при помощи Т-С-Хомо (ты его знаешь) попросил меня не спешить, дать ему немного времени. А пока мы составим компанию людям Синей Бороды, и сыграем с ними несколько партий в карты.
+ + +
В то опасное, смутное время жители деревень, подвергавшихся всяким притеснениям, как со стороны своих сеньоров, так и пришлых разбойников, промышляющих грабежами, стараются устраивать себе специально подготовленные убежища (мы как-то рассказывали вам о таком Убежище в староверческой деревушке Камышино, пусть это и было в другое время). Такие убежища устраивались в пещере, если подходящая находилась поблизости, но чаще всего тайные землянки крестьянам приходилось откапывать самим, самими же маскировать дёрном, а то и выстраивать хижины в кронах деревьев, если неподалёку имелась дубовая роща с массивными деревьями.
Имелось такое укрытие и рядом с Хорстен-Брошш. «Святые отцы» проводили крестьян, с которых снимали показания, но как только достигли опушки, вся вереница людей, тащивших своё скудное имущество, разом остановилась и все принялись оглядываться на наших героев, выжидая, что те будут делать. Им явно не хотели показывать, где они будут таиться от людей барона. Конечно же, Тартарен, а тем более Шерлок Холмс, не стали выпытывать тайны бедолаг. Тем более, что Холмс заявил, что ему пора возвращаться домой, а Тартарен заявил, что неэтично будет оставлять капитанов Немо и Василия Фёдоровича, с чем Холмс был вынужден согласиться.
Тартарен начал придумывать разные планы, один другого фантастичней, каким образом они найдут своих друзей, то есть друзей Тартарена, и вытащат их из того положения, в котором они, неминуемо, очутились. По ходу предположений, точнее – своих фантазий, француз расправлял плечи и надувал щёки. Усы его, и без того слишком большие, ощетинились и поднялись вверх. Откуда-то провансалец извлёк многозарядный бельгийский пистолет и картинно взмахнул им над головой. Он был готов кинуться в бой немедленно, прямо сейчас, не откладывая ни мгновения. Холмс товарища хладнокровно слушал, не перебивая и не споря, а потом заявил:
– Я думаю, что мне надо вернуться к барону и задать ему несколько вопросов.
– Нам? Вопросов?
Тартарен стоял с таким потрясённым видом, словно его только что ударили пыльным мешком по голове, и теперь он стоит в облаке пыли. «Браунинг» едва не выскользнул у него из ладони, такой она сделалась скользкой от пота, который выступил из пор его руки.
– Холмс … мистер Холмс, что вы говорите?
– Во-первых, отец Жозеф, я не Холмс, как вы уже, наверное, забыли, а Рене Лоренцо, прелат Церкви Завтрашнего Дня, о котором вы мне долго и страстно рассказывали, а во-вторых, вы забыли о той «легенде», которой мы решили придерживаться …
– Но ведь, – выдавил из себя француз, – её уже нет, она … провалилась. Должно быть, нас уже разыскивают все солдаты гарнизона этой крепости, то есть замка Тиффож.
– Я тоже на это надеюсь, – широко улыбнулся Холмс. – Я на это рассчитываю. Для завершения моего следствия мне надо задать несколько вопросов барону. Так как он не думает, что я к нему вернусь, чтобы переговорить с ним, то мой визит будет для него неожидан. Никто не сможет нам помешать пообщаться в тесной компании. Если там и осталось два-три человека, то они вряд ли мне помешают. Думаю, что я всё просчитал, также как и то, как я покину замок, а ты, отец Жозеф, тем временем …
– К чёрту! – неожиданно взорвался Тартарен. – К чёрту этого отца Жозефа. Я скину с себя его оболочку. С этого мгновения я – это снова я. Вы можете во мне не сомневаться! Я готов встать с сами рядом, плечом к плечу, чтобы принять бой и завершить эту славную историю!
– Послушай, отец … как вас там?
– Тартарен! Гордость Тараскона!
– Да, великолепно. Пусть даже и гордость. Но, признайтесь, явиться в замок Тиффож вот так, с оружием в руках, было бы верхом глупости. Я собираюсь там закончить следствие, а не вызывать барона на поединок, на дуэль. Мне нет до него никакого дела. Он живёт в своём мире, а я – в своём. Мне хватает тех преступников, деяния которых я исследую. Да, даже так. Я не всегда сыщик, частный сыщик. В данный момент я скорей расследователь, и чтобы закончить это дело, дело серийного убийцы, осталось доделать всего ничего. И это сделать я должен сам, без посторонней помощи, потому что уверен, что и у барона помощников не должно быть. Правда, у него в подземелье должен находиться кто-то, кто помогает ему в самых чёрных делах, которые делаю его почти дьяволом. Пока он ещё «почти», я должен с ним потолковать. Только тогда я буду удовлетворён и поставлю папку с завершённым «делом» в мой архив. И ты, Тартарен, гордость Тараскона, мне поможешь …
– Я готов!!
– … поможешь мне тем, что не будешь мешать. Лучше найди своих товарищей и предупреди их, чтобы они были готовы отправиться в обратный путь. Я думаю, что скоро со всем этим закончу …
+ + +
«Жанна …»
«Кто это?»
«Жанна. Ты меня слышишь?»
«Кто со мной говорит?»
«Ты меня хорошо слышишь?»
«Да. Кто это?»
«А кто может говорить с твоей душой? Через неё мы с тобой общаемся».
«Господи? Это ты?»
«Это тот, кто говорит от Его имени».
Человеческая цивилизация центром своего развития выбрала Его Величество Компьютер. Когда-то, в далёком 1948-м году американский математик Норберт Винер опубликовал высокоучёный труд «Кибернетика, или Управление и связь в животном и машине», в котором были сформулированы идеи новой науке – кибернетики, главной целью которой должна была обрабатываться информация на принципиально новом уровне. Тогда ещё не было Интернета, как такового, но можно было считать, что его зачали.
Когда Горбовский очутился на летающем острове, попав туда во время научного эксперимента с телепортацией, то решил, что научное собрание лапутян напоминает ему какую-то пародию на научную работу, до того всё выглядело нелепо, включая сюда и внешность коренного населения и привычка лапутян впадать в оцепенение, и то, что слугам их приходилось тыкать в голову палкой с нанизанным на неё пузырём с сухим горохом внутри. Это было похоже на спектакль некоего комедиографа. Но потом он узнал про Коллоквиум, когда разум всего лапутянского сообщества, всего научного коллектива, соединялся в единую сеть, в единую глобальную систему.
Учёный-популяризатор и писатель-фантаст Генрих Альтов (Альтшуллер) ввёл понятие «мозговой штурм», когда большой или маленький коллектив, группа, «ломает голову» над некоей проблемой. Оказалось, что, когда думаешь над одним и тем же, и мысли выстраиваются параллельно, правильное решение приходит быстрее. Лапутянский Коллоквиум был тем же «мозговым штурмом», но на другом, высшем уровне. Мозг каждого лапутянского учёного каким-то удивительным нейронным образом соединялся с другим, тот – с третьим, и так далее, а всё в целом напоминало Интернет, в основу работы взявший не микроэлектронику, а что-то биологическое. Если бы на Лапуту затащить наших биологов и компьютерщиков, то они бы разобрались со всем этим. Быть может, появилась бы новая наука, как в своё время появилась кибернетика.
Горбовский объяснил Т-С-Хомо, что ему нужно, тот объяснил своим товарищам, собрался, в мгновение ока, Коллоквиум и – пожалуйста – были найдены мозговые координаты Жанны д`Арк, а потом Леонид Андреевич начал с ней говорить телепатически, вкладывая ей слова не в уши, а сразу в голову, «в душу», как он выразился.
«Жанна, послушай меня внимательно. Ты не обычная девочка. В тебе течёт королевская кровь. Твоей матерью была Изабелла Баварская, а отцом Людовик Орлеанский. Тебя решили спрятать от чужих глаз и выбрали для этого весьма отдалённых и обедневших родственников д`Арк. Они обещали воспитывать и охранять тебя от козней врагов»
«Каких врагов?»
«У королевских семей всегда было множество врагов. Тем более, что твои отец и мать не были супругами и не могли тебя объявить миру, как своё детище. Они решили тебя скрыть для будущих свершений. Тебе предстоит многое сделать для Франции, для королевского престола»
«Я стану королевой?»
«Ты поднимешься выше этого. Ты спасёшь Францию. Сделаешься народной героиней. Думай про это»
В первый раз в своей жизни Горбовский вершил историю. К его годам у него сложилось впечатление, что за всеми этапами земной истории (а ему виделось, ощущалось, что и не только земной) стояли неведомые Странники. Если раньше богословы ссылались на Волю Божию, то теперь учёные ссылались на неведомых Странников, следы действия которых встречались то там, то здесь, на разных планетах, в разных звёздных системах, и рядом, на Земле, Луне, Марсе, спутниках Юпитера, Леониде, Тагоре, Сарракше. Уже ушедший из земной истории Бог снова туда возвращался, а теперь вдруг оказалось, что и он сам сделался таким вот Богом. Или снова неведомые Странники так организовали своё дело, что теперь он сам выполняет их работу. Хотелось остановиться и хорошенько подумать. Вот так, ни с того ни с сего, некоторые из верующих становились анахоретами, когда начинали понимать, что за всеми их действиями стоит чья-то иная воля. И тогда они уходят из мира, нашего привычного мира, чтобы предаться размышлениями: так на чью же волю они живут?
+ + +
Шерлок Холмс, Реке Лоренцо, облачённый в сутану, восседающий на смирном муле, двигался по лесной дороге в сторону замка Тиффож. По мнению Тартарена, великий сыщик совершал непоправимую ошибку. Точнее, пока поправимую, но для этого ему надо обернуться и сделать знак, что нуждается в поддержке, самый малый намёк, хотя бы даже кивнуть головой. Тогда бы обрадованный тарасконец дал бы шенкеля своему мулу и торопливо поскакал бы по направлению к …
Вместо этого Лоренцо размеренно двигался вперёд, к своей смерти (по мнению Тартарена). В России ему бы сообщили, что «на пьяном шапку не поправишь». Конечно бы, Тартарен ничего из реплики бы не понял. Какая шапка? На Холмсе не было никакой шапки. Да и не был он пьян. Да и Тартарен не знал русского языка. Так что не надо его нервировать разными там высказываниями, тем более на незнакомых языках. Впрочем, фразу бы понял Василий Фёдорович, но он пока что пребывал в отдалении, вместе с капитаном Немо. Капитанам из известного нам клуба чаще всего везло. Наверное, к ним был расположен Всевышний, а также Автор этого повествования, так что всем им можно было только позавидовать. Руководствуясь этими чувствами (предчувствиями), Тартарен свернул именно на ту дорожку, на которой им предстояло встретиться, через непродолжительное время, а пока Тартарен с чувством большого сожаления смотрел в спину Холмса и размышлял, мол, суждено ли им встретиться в дальнейшем? Оставим его с этими чувствами и последуем за мистером Холмсом, потому что, честно говоря, и сами начинаем волноваться. Почему? А вы прислушайтесь к мнению уважаемого Тартарена. Когда он ошибался?
Но, видимо, и Холмсу сопутствовала какая-то там удача. Несмотря на то, что из замка разослали в самых разных направлениях всех имеющихся солдат, ни с одним из них, не с одной группой Холмс, или снова отец Лоренцо, так и не пересеклись, и он подъехал к мосту, ведущему прямо к открытым воротам замка. Почти бесшумно процокали копыта мула, и «святой отец» прошёл под решёткой, которая обычно перегораживала вход внутрь замка. Теперь проход был открыт.
На что надеялся Холмс, возвращаясь сюда, в гнездо всех и всяческих преступлений? Все мы помним (кому из нас это интересно), что во времена Средневековья законы соблюдали далеко не все, а в особенности законами не интересовались бароны, которых часто именовали: бароны-разбойники. У каждого из них была своя армия, на современном языке это называется ЧВК, то есть – Частная Военная Компания, а законом считается то, что говорит владелец ЧВК. Почти как в наше «цивилизованное» время. Это – реплика в сторону.
Надеялся Холмс на то, что в замке не окажется много народу, который воспрепятствует встречи его с бароном. Тем более, что барон всё ещё считает его святым отцом, представителем Католической Церкви, с политической силой, не менее влиятельной, чем королевская.
Как и рассчитывал «отец Лоренцо», во дворе замка, мощённого булыжником, никого не было. Он постоял, потом слез с мула и тот стразу направился в ту сторону, где находилось его стойло. Конечно же, сыщик направился за ним, чтобы убедиться, что конюшня пуста. Там действительно было пусто, если не брать в расчёт «хозяйский» угол, где, в стойлах находился баронский конь, а также лошадь Россиньоля. Значит, двое в замке ещё оставались, если не предположить, что они могли куда-то направиться пешком. Такого не могло быть просто по определению аристократии. Холмс вышел на середину двора поднял голову и …
– Барон! Барон де Ре! Отзовись! Это я, отец Лоренцо!
– Чего кричишь? – послышался позади сиплый голос. Холмс оглянулся. Позади стоял начальник замкового гарнизона, положив руку на рукоять длинного меча, конец которого почти доставал до булыжников.
– Мне надо поговорить с бароном, – сообщил «Рене Лоренцо» самым спокойным тоном, словно это не его и не его товарища отправились вылавливать все солдаты Россиньоля. – Я взывал к нему, но вместо него явился ты.
– Это ты явился сюда, - отозвался начальник гарнизона, – а все прочие отправились выискивать именно тебя, «святой отец», в чём я, скажу честно, сильно сомневаюсь. Барон де Ре сам очень желает переговорить с тобой. С тобой и со вторым, как его там …
– С отцом Жозефом? – подсказал псевдосвященник.
– Вот-вот, с ним самым. Где он? Почему его нет рядом с тобой?
– Отец Жозеф утомился и прилёг отдохнуть в тени буковой рощи. Ему временно не надо спешить на службу. Я говорю про нашу, церковную службу. Потому я вернулся один. А отец Жозеф присоединится ко мне позднее, когда отдохнёт. Если, конечно, не заснёт. Признаться, ночью он плохо спал и потому почти не выспался.
– Все мы знаем, - ощерился Россиньоль, показав коричневые зубы, – почему он не выспался. Он занимался шпионажем, выискивая здесь какую-то крамолу на нас, на барона. Мы этому не позволим. Мы выведем вас, обоих, на чистую воду. Но не успели мы за вас взяться, как вы исчезли, попросту говоря – удрали.
– Я вас не понимаю, – «отец Лоренцо» говорил спокойно, тогда как его собеседник почти кричал, в ажиотаже брызгая слюной изо рта. – Я сам вернулся к вам в замок, чтобы объясниться с бароном. Собственно говоря, для того мы сюда и прибыли. Сначала я собирался дождаться, когда мой спутник отдохнёт, а потом, думая, что барон не захочет нас долго ждать, отправился сюда, проявляя вежливость, свойственную культурному человеку, как нам с вами.
Россиньоль заскрежетал зубами и стиснул рукоять меча так сильно, что кровь могла выступить из-под ногтей. Но этого не было заметно. Быть может потому, что на его руках были надеты перчатки, как обычно носят военные люди. Россиньоль выдавил из себя несколько слов непонятного смысла, похожие одновременно и на ругательства, и на предложение следовать за ним.
Обычно с представителями церкви ведут себя не в пример вежливей и не решаются их в чём-либо обвинять, не говоря уж об оскорблении. Хотя где-нибудь в отдалённой провинции, уж тем более в баронском замке, можно услышать и не такое, но так себя ведут пьяные люди и из числа высшей аристократии, или те, кто видят за собой надёжную защиту.
Холмс ожидал, что его поведут в зал для приёмов, который ему был уже известен, но Россиньоль направился по двору дальше, куда-то в задний закуток, где оказалась ниша в стене, где была спрятана лестница, уходящая под землю. «Рене Лоренцо» остановился.
– Мне нужно видеть барона для важного с ним разговора. Важного для него самого. Я расскажу о действительной цели нашего появления здесь.
– Что, страшно стало, дурацкий святоша? – снова оскалил сгнившие зубы в улыбке Горбоносый. – Барон находится там. Кстати сказать, ему часто приходится находиться в крепостной тюрьме, где он обычно сам расследует происки чужаков против себя. Боишься? Следствие умеют проводить и другие, не только ты!
– Имею основание в этом сомневаться, – спокойно отозвался Холмс. – Что ж, показывайте мне дорогу.
Нам кажется, что все лестницы, ведущие в подземные темницы, схожи между собой. Здесь минимум света, а ступеньки наполовину изношены грубой солдатской обувью или колодками каторжников. Они должны внушать ужас тому, кто опускается вниз, напоминая своим видом путь в Преисподнюю. А может, оно так и есть?
Тем не менее, Рене Лоренцо оставался спокойным. Россиньоль пытался найти в его чертах хотя бы тень беспокойства. Но ожидания его были напрасны. Либо то был настоящий святой отец, уверенный в защите Всевышним, либо … Россиньоль старался не думать, не предполагать, что стоит за этим сверхъестественным спокойствием. Скорее всего, святой отец просто блефует. Что ему ещё остаётся делать?
Россиньоль вспомнил, как недавно катился по ступеням этой самой лестницы, сброшенный ударом проклятого Эмира, который оказался предателем, а может даже и лазутчиком. Они с бароном тогда предположили, что все эти люди, что явились к ним, в замок Тиффож, пришли сюда вместе, чтобы … Вот это и надо было выяснить: чтобы что? И вот сейчас один из этой четвёрки явился сам, якобы для того, чтобы что-то сообщить. Якобы для того, чтобы объясниться. Но теперь Россиньоль не выпускал рукояти привычного меча из захвата, готовый в любой миг вытащить меч из ножен и нанести удар, смертельный удар. Игры в благородство должны остаться в прошлом.
Опустившись на самое дно подземелья, Россиньоль повёл пленника по коридору, куда выходили двери тюремных камер. Эти ямы, эти ниши лишь выполняли эту зловещую роль, хотя они ни в коей мере не моги служить жильём, и даже временным. Они должны приносить страдание, страдание и ужас! Этим от них и пахло. Но шагающий по тёмному коридору священник оставался невозмутимым. Что ж, это можно было понять. Темницы Святой Инквизиции «славились» своей ужасной стороной. Россиньоль оставался настороже. Впереди уже были слышны звуки. Там громко разговаривали. Там, в основном помещении этой тюрьмы, находились Жиль де Ре и Рауль Торетто, сообщник барона, который обещал ему влияние и могущество и который заставлял всего этого ждать недопустимо долго. Россиньоль не понимал, почему барон столь многотерпелив и не расправится с этим обманщиком. Если он не обманывает, то почему заставляет так долго ждать?
Рене Лоренцо, то есть вы понимаете, что Холмс, вошёл в главное помещение подземелья. Это была пыточная камера, наполненная ужасными приспособлениями, стоявшими у стен, ощетинившиеся разными крючьями и лезвиями, но посередине зала находился большой дубовый стол, заполненный муфельными печами, колбами, ретортами и прочими приспособлениями для научной работы. У самого Холмса дома, на Бейкер-стрит, в дальней комнате находилась химическая лаборатория, и он хорошо разбирался в этом предмете. Жиль де Ре стоял возле стола, облокотившись о его край обеими руками. Рядом находился другой человек, высушенный временем, худой и высокий, бледную кожу которого пытались проткнуть выпирающие рёбра, видные сквозь распахнутый камзол, расстёгнутый по причине натопленной печи, из раскрытой топки которой торчали рукоятки массивных клещей. Здесь явно дожидались гостя для начала развлечений.
Услышав шаги, барон оглянулся. Губы его раздвинулись в широкой улыбке. Он, потирая руки, обратился к Россиньолю:
– Молодец, Горбоносый. У тебя получилось его выследить и притащить прямо сюда. Здесь уже всё готово и даже клещи успели нагреться. Наш гость не успеет простудиться.
– Я сам сюда пришёл …
«Святой отец» демонстрировал полное спокойствие и даже голос его не дрогнул, когда барон вытащил из жаровни клещи, демонстрируя раскалённые «губы», пышущие жаром. Он покосился на Россиньоля, и тот вынужден был подтвердить слова «гостя».
– Он и в самом деле направлялся сюда. Я встретил его во дворе и привёл сюда, зная, что вы здесь находитесь.
– Сам пришёл? – криво, очень криво улыбнулся барон. – Это хорошо, что сам. Так даже будет лучше. А ещё лучше, если бы и второй, отец Жозеф который, тоже бы явился. Тогда бы весь комплект был в наличии, чтобы разобраться с вашим делом можно было.
– А мы и явились сюда, – заявил «Рене Лоренцо», – чтобы как раз разобраться с вашим делом.
– С нашим? Делом? – сделал вид, что очень удивлён, высоко вздымая брови. Россиньоль деланно громко захохотал, ударив несколько раз кулаком по спинке пыточного «кресла». Ладонь была затянута в перчатку из толстой кожи, потому удары были глухие, почти неслышные. Торетто молчал, пронзительно разглядывая «монаха. Барон покосился на него и резюмировал:
– Похоже, что вечер у нас будет интересным. Послушай, Горбоносый, сходи-ка, посмотри там, наверху, может и второй из наших святых отцов появился, выспался там или ещё что. Здесь он не лишним будет, а то ходи потом, разыскивай его, время трать …
– Да, Горбоносый, – согласился «Рене Лоренцо», – не оставляй нас пока. Ты тоже здесь понадобишься. К тебе найдутся вопросы. Пара- тройка. Подожди.
Россиньоль забегал глазами, посматривая то на монаха, то на барона, то даже на Торетто, который сильно побледнел и сощурился, разглядывая гостя, которого, казалось, нисколько не волнует, что он находится в подземной тюрьме, в самой что ни есть настоящей камере пыток, от вида которой должен начать паниковать самый мужественный человек. Кроме, должно быть, этого самого Рене Лоренцо.
– Горбоносый! – заорал барон. – Я неясно выразился?!
Россиньоль сорвался с места и, царапая шпорами плиты пола, помчался к выходу, что-то бормоча себе под нос. А барон, оскалив зубы, повернулся к монаху.
– Вопросы здесь буду задавать я! Твоя очередь придёт потом. Если придёт. Итак, начнём.
Ощерившись, барон направился к монаху, вытянув вперёд руки с хищно согнутыми пальцами, словно это были страшные когти. Барон ожидал, что монах будет отступать и устрашится, рано или поздно. Тогда и можно будет начать его допрашивать, пока Россиньоль не притащил в подвал второго. Барон де Ре хотел, чтобы те признались, что являются шпионами Авиньона и подписались на бумаге, которую он собирался приказать составить своего помощника Торетто. Но монах не устрашился и не отступил. Наоборот, он сам сделал шаг навстречу и даже начал теснить назад владетеля замка. Де Ре хотел схватить отца Лоренцо за грудки, но рука его странным образом соскользнула с сутаны, а уже с следующий миг монах закрутил ему руку назад так, что барон зашипел от боли.
– Рауль! Помоги!
Барон собирался крикнуть грозно и повелительно, но вышло так, словно он умоляет алхимика. Тот засуетился, выхватил из жаровни раскалённые клещи и попытался сунуть ими в лицо непотного монаха. Но, сколько раз он не пытался попасть Лоренцо в лицо, тот каждый раз прикрывался бароном, а один раз Торетто даже тыкнул ему в плечо, отчего барон принялся вопить от боли. Монах прошипел в ухо своему пленнику:
– Прикажи своему слуге бросить клещи, пока он тебя не изуродовал.
– Рене! Ты его слышал?
Алхимик послушно отшвырнул от себя клещи. Они грохнулись в угол и покатились по каменному полу. Монах подтащил барона ко креслу, в котором подвергали испытуемых пристрастным допросам и усадил его там. Тот попытался оттуда выбраться, но все его попытки были остановлены твёрдой рукой. Барон перестал сопротивляться и расслабился.
– Мы имеем дело с братом- инквизитором? – попытался успокоиться барон и установить контакт с монахом.
– Давайте будем считать именно так. Я говорил, что мне необходимо поговорить с вами. К вам накопилось довольно много вопросов.
– Кому это – вам? Церкви Завтрашнего Дня? Какого чёрта?! Такой церкви просто нет. Её просто не существует! Никто о такой церкви не знает и не слышал. Так кому это – вам?
– Мне, Рене Лоренцо и отцу Жозефу, а также Завтрашнему Дню, который я назвал церковью, чтобы тебе было понятно. Я собрал у окрестных крестьян сведения, из которых составляется целый список преступлений. Они складываются в интересный букет, букет из убийств, носящих чудовищный, ритуальный смысл. И все слады ведут сюда, в этот замок. Я даже возьму на себя смелость утверждать, что в этот самый подвал …
В это время раздался ужасный вопль и к ним кинулся алхимик. В руках он держал алебарду, подняв над головой страшный иззубренный клинок …
+ + +
Пожалуй, самым трудным было настроить лапутянский Коллоквиум одновременно на то, чтобы перемещать в голову девочки Жанны те картинки, которые Горбовский собрал из исторических архивов объединённой Земли, успел собрать за крайне ограниченное время, которым обладал, а если точнее, то совсем и не обладал, просто использовал свои административные возможности, как знаменитый космолётчик и, в большей степени, как руководитель КОМКОН-2 (Комиссии по контролю), как фанатический исследователь присутствия Странников в нашей жизни, которые, как оказалось, влияют на нашу цивилизацию до сих пор.
Затаив дыхание, Жанна д`Арк наблюдала за чарующими видами, что пробегали перед её глазами. Вот она скачет, облачённая в белые доспехи и держит знамя из белого шёлка над головой, а за ней скачут рыцари, сотни и сотни, над их головами оруженосцы поднимают гербы и флажки. Кажется, вся Франция устремилась за ней, скачет на англичан, которые тоже шествуют навстречу. Там, впереди, две армии должны столкнуться в жестокой битве. А вот и эта битва. Жанна видит в своей поднятой руке меч, а её обгоняют всё новые воины и кричат, прославляя её имя. Кажется, оно сделалось общим кличем её армии, и сердце отдаётся в груди божественным восторгом. Потом увидела себя стоящей со своим белым знаменем, которое она держала над дофином Карлом VII. Кажется, это была сцена коронации дофина.
Жанна зашаталась, а Синяя Борода подхватил её под руку. Его спутница словно окаменела, глядя куда-то в пустоту перед собой, и вот теперь пошатнулась, едва удержавшись на ногах. Она бы и упала, если бы не Синяя Борода. Тот готов был ждать и дальше, но снаружи, где находилась входная дверь, начали стучать. Слуги никогда не досаждали хозяину, но в этот раз он спустился в подземелье не один, а в сопровождении гостьи. Должно быть, её брат начал волноваться, а слуги не смогли его остановить. Синяя Борода прислушивался, стараясь оценить состояние девочки, которой он собирался показать свою тайную лабораторию, предмет своей гордости, который он скрывал до сих пор от всех, и даже от своих жён. Точнее, он уже пытался приоткрыть для них краешек этой тайны, но каждый раз этому что-то мешало.
– Жанна, – несмело начал говорить хозяин дворца, осторожно придерживая девочку за локоть.
«Жанна, – отчётливо прозвучал в голове у девочки всё тот же голос Господа, – мне необходимо предупредить тебя о том, что последует далее, после того, как ты станешь кумиром многих, Орлеанская Дева. Потом тебя ожидают …»
– Жанна. Послушай, Жанна. Дорогая …
Теперь Синяя Борода тормошил спутницу в полную силу. Голова девочки раскачивалась от плеча к плечу. Синей Бороде делалось жутко. Это какое-то наваждение! Его преследует злой рок!! Как только он встречает молодую особу, с которой хотел бы разделить жизнь, как начинают происходить досадные вещи. Те из жён, которым он готов довериться и раскрыть тайну подземной лаборатории, которая должна сделаться источником финансового и научного могущества, внезапно пугаются и начинают панически визжать, словно из уже начали пытать и мучить. Конечно же, эти крики услышит даже самый глухой из слуг, а кто, как не слуги, распространяет самые нелепые и неправдоподобные слухи. А будущие жёны, конечно же, прислушиваются к самым глупым домыслам и готовы поверить во что угодно. Тогда и приходится …
– Жанна, послушай меня, – продолжал тормошить девушку Синяя Борода. Что с тобой происходит? Ты вся побледнела.
– Ах-… я … слышала голоса …и они сказали мне, что …
Жанна замолчала и даже прикусила губу, чтобы не рассказать, что она слышала. В это никто не поверит. Наоборот, над ней будут смеяться и даже обвинять её … В чём обвинять? Неважно. Просто обвинять. Если человек ведёт себя не как все, то его всегда в чём-то винят.
– Жанна. Кого ты слышала? И что тебе говорили?
В это время наверху послышались новые удары в дверь под самыми сводами подземелья.
– Кажется, – прошептала девушка, едва не теряя сознания, – именно этот грохот я и слышала. Мне надо убраться отсюда, пока не поздно. Мне сказали, что меня схватят и сделают со мной нечто ужасное.
– Но только не в моём доме, – нахмурился Синяя Борода. – Я никому этого не позволю.
– Ах, – ломала руки девочка. – Это может быть то, о чём меня пытался предупредить сам Господь. Я умру! Погибну!
Синяя Борода уже собирался кинуться по лестнице вверх и уже грозно хмурил брови, но стенания Жанны его остановили. Кажется, брат этой молодой девицы настроен серьёзно. А если сейчас поссориться с этим семейством, то уже не получится продолжить это знакомство, которое вполне может стать не просто знакомством.
– Мне необходимо срочно покинуть это место, – решительно заявила Жанна. – Мне необходимо появиться дома. Прямо сейчас.
Синяя Борода пристально посмотрел ей в глаза. Неужели эта девица в курсе некоторых его секретов? Жанна всё больше хмурилась, но при этом оставалась великовозрастным ребёнком, облачённым в платье взрослой женщины. Может, пойти ей навстречу? Тем более, что средства у него имелись. Не так уж много, но …
Пожалуй, стоит открыть этот секрет, который Синяя Борода старался не открывать. Это был секрет, который ему поведал Сурен Бен Амин, чтобы произвести впечатление. Это было связано с зеркалами. Одно из таких зеркал Бен Амин привёз с собой. Как он уверял, это зеркало было вывезено из Вавилона, и долгое время переходило из рук в руки. В городе Венеции тоже научились делать прекрасные зеркала. Венеция получила своё название от загадочного народа венетов (венедов, венд), старославянского племени, ведущего своё происхождение от народов, населявших ещё Гиперборею, и бежавших оттуда по каким-то своим причинам. Сейчас о них ничего не известно, но некоторые их ремёсла всё ещё передаются от предков наследникам. В том числе и изготовление зеркал. Секрет зеркал узнал и Бен Амин. Правда, он говорил, что раньше зеркала делали в Вавилоне. Синяя Борода с ним не спорил. Тем более, что Сурен поделился с ним тайной зеркала. Надо было стать перед таким зеркалом, закрыть глаза и представить себе то место, где желаешь очутиться. И шагнуть сквозь зеркальную поверхность. Правда предварительно ещё надо провести не очень сложный ритуал и только потом шагнуть в зеркало. Таким образом Синяя Борода отправил домой проштрафившихся жён, навсегда удалив их от себя, со всеми их капризами, породив легенду, что он их покарал за непослушание. Такая легенда могла ему пригодиться.
– У тебя есть возможность, любезная Жанна, – проворковал хозяин дворца, пожирая её взглядом выпуклых глаз, – ускользнуть отсюда, миную любопытные взоры.
Синяя Борода на мгновение замолчал, ожидая, что девушка начёт его расспрашивать, но та молчала. Её взгляд был направлен куда-то внутрь себя, если можно уловить направление такого взгляда. И хозяин дворца продолжил:
– Про меня ходит масса легенд, преимущественно – ужасные. То, что их складывали таким причудливым образом, виновато это зеркало. Его секреты мне открыл мой учёный помощник, Сурен Бен Амин. И, хотя самого его уже нет в живых, но его дело живёт. Я успел многое у него перенять
…Наверное, Синяя Борода хотел поведать про себя, про свою личность что-то для него важное, что раскрывало его с иной, привлекательной стороны, но в это время на входную дверь навалились столь крепко, что она затрещала. Жанна испуганно вскрикнула.
– Дорогой господин, в другое время мне было бы интересно послушать ваш рассказ, но теперь иные обстоятельства. Вот-вот сюда ворвутся, а я узнала настолько важные для себя вещи, что больше не имею права оставаться здесь. Мой господин, вы сказали о чудесных свойствах этого старинного зеркала. Пора применить их в деле. Я не могу оставаться, ни мгновением дольше.
– Тогда представь себе то место, куда желаешь попасть с как можно большим числом подробностей. Закрой для этого глаза, чтобы я мог сделать всё остальное. Потом, по моей команде, сделаешь шаг вперёд. Туда, где находится зеркало.
– Но я расшибусь о него, – неуверенно попыталась возразить эта смелая во всех своих поступках девочка.
– Забудь о нём, – махнул рукой хозяин этого места. – Шагай смело, словно его здесь нет, – и добавил, повинуясь наитию. – Там, за ним, сокрыта тайная дверца, которая раскроется, как только ты войдёшь туда. Миг, и ты уже в другом месте. Ты готова?
Жанна кивнула и встала в указанном месте, закрывая глаза. Она пыталась сохранить в памяти тот волнующий голос, который, по её мнению, принадлежал Господу и рассказывал ей непостижимые истории, в которых она, то есть Жанна, была совсем иной, расчудесной особой. Как хотелось бы ей, чтобы всё это обернулось правдой.
– Иди!
+ + +
Горбовский чувствовал себя великим человеком, больше того – Странником. Может, он ждал этого момента всю жизнь, то есть даже и не ждал, не мог даже и подумать. И вот – момент настал. Он сейчас участвовал в большой операции по внедрению не кого-то там, а самой Жанны д`Арк, будущей народной героини, а это значило что – что история поддаётся корректировке, что вполне возможно продвигать прогрессорские миссии. Надо только всё хорошо продумать, и уже потом продолжить проект с КОМКОН. А там, глядишь, подтянутся и сами Странники. Они ведь тоже по похожим схемам работают, только понятно, что масштабы у них чуть иные. Но – не боги горшки обжигают. Тот, кто придумал эту пословицу, сам из категории божественного пантеона. А сейчас и сам Леонид Андреевич будет туда вхож. Как там спросила Жанна, Господи, это ты?
+ + +
Шерлок Холмс, то есть – в настоящий момент – отец Рене Лоренцо, приор Церкви Завтрашнего Дня любовно поправил верёвку, которой он опутал этого чернокнижника, увлекающегося ещё и химией (то есть в чём-то коллега Холмса), Рауля Торетто, проверил, достаточно ли крепко связан секретарь барона де Ре. Тот пучил глаза и скрипел зубами. Некоторые люди до того уверовали в своё всемогущество, что отказываются принимать самые обыденные вещи, что и им когда-нибудь могут накрутить хвост. Удовлетворившись осмотром, псевдосвященник перешёл в ту часть пыточного зала, где находился хозяин, также привязанный к креслу. Приветливо улыбнувшись тому, он начал разговор.
– Вот теперь, – начал говорить «Рене Лоренцо», – можно и поговорить. Теперь нам никто не помешает.
Жиль де Ре громко скрипнул зубами, а потом спросил:
– Я уже понял … мы все поняли, что никакие вы не священники. Но кто же вы тогда?
«Рене Лоренцо» засмеялся, а потом продолжил разговор:
– Лучше спроси меня, Жиль, про Церковь Завтрашнего Дня. Тогда я удовлетворю твоё любопытство.
– Чего тут думать? Вы придумали это дурацкое название, чтобы задурить нам голову. У вас это не получилось, хочу вам признаться. Мы сразу начали вас подозревать.
– Для чего тогда нам было что-то там придумывать? – резонно возразил псевдосвященник. – Проще было бы назваться францисканцами, доминиканцами или какими-то там цистерцианцами. Не так ли, барон? Но мы назвались так, как представились вам. Сейчас я раскрою наш секрет, а потом объясню, зачем мы вас посетили. Итак, после того, как Родриго Борджиа сделался римским папой Александром Шестым, ватиканский двор начал меняться, всё глубже погружаясь во всевозможные многочисленные прегрешения. Я не буду перечислять все эти мерзости. Вы и так, наверное, в курсе. Об этом не говорил только ленивый. Об этом говорили, писали мадригалы и пасквили. И тогда высшие сановники Ватикана начали задумываться, к чему это всё может привести. Тогда и появились первые проекты, из которых зародилась та церковь, название которой поразило вас. В неё входит не так уж много участников. Я мог бы назвать себя и отца Жозефа. Остальные … гм-м, пока не будет о них говорить. Ватикан озаботился тем, чтобы существовать и в будущем. В противном случае Католическая Церковь может рассыпаться. Католики откажутся верить тому Богу, которому служат римские папы, погрязшие во всяческих пороках. Именно потому общее собрание Ватикана решило перебраться с Монте-Ватикано в Авиньон, который сделался анклавом Ватикана и папской резиденцией. Тогда и было решено провести расследование некоторых особ, также впавших в разнообразные грехи. Среди прочих было названо и ваше имя, барон. Нас с отцом Жозефом направили сюда, в замок Тиффож, провести следствие, на основании которого будет вынесен вердикт. Этим следствием мы с отцом Жозефом и занимались. С этим я и явился к вам, оставив отца Жозефа вне стен замка. Знаете, на всякий случай, чтобы не растворились без следа среди просторов Франции.
– Я сразу понял, что ты не из этих … не из попов, – снова скрежетнул зубами барон. - Нюхаешь, роешь. И что ты нашёл?
– Не сразу же попами, как ты говоришь, рождаются. У меня, как и у отца Жозефа, было другое занятие, но признаюсь тебе, Жиль де Ре, у каждого в этой жизни своё предназначение, равно как и у меня. Мне кажется, что моя профессия, это – проводить расследования, и в этом я достиг завидных результатов. Конечно, я не обязан перед тобой отчитываться, но ты, как мне кажется, хотел бы узнать, чего я успел узнать за самый короткий срок, какой мне был отпущен Господом. Так вот …
+ + +
Уставшие ждать, капитаны крушили дверь, за которой скрывался вход в подземелье. Слуги хозяина дворца пытались убедить гостей, что со стороны хозяина не может быть никакой опасности для девушки, которой тот решил показать все секреты дворца. Но сама репутация Синей Бороды, не смотря на все уверения слуг, противоречила их словам. Больше всех распалился Дик Сэнд, ставший капитаном в пятнадцать лет в истории, опубликованной Жюлем Верном. Именно Дику Сэнду было поручено сопровождать и охранять Жанну д`Арк, но с ним поступили в этом доме самым бесцеремонным образом и теперь Дика обуяло сильное раздражение. Он ещё час назад попытался топором проложить дорогу в подземелье, но Гулливер остановил его и попросил его дать Жанне шанс как-то проявить себя, как будущей народной героине. Гулливер убеждал Сэнда, что хозяин дворца не посмеет причинить вред её здоровью, зная, что у девочки имеются другие защитники, а не только юный брат. Вот теперь тот и старался, распаляя сам себя. К нему присоединились и прочие капитаны, участники своего клуба. Только Гулливер поджал губы и отошёл в сторону. Впрочем, он оставался там всего лишь несколько минут, а потом подошёл ближе. Как раз в это время дверь начала поддаваться, заскрипела всеми своими петлями и рухнула, покатившись по ступеням каменной лестницы. Дик Сэнд помчался вниз, держа в руке топор и перескакивая сразу через несколько ступенек. И стараясь устоять на ногах. Скажу вам, что это – весьма непростое занятие. Впрочем, если вы достаточно молоды и проворны и имеете практику нахождения на корабле во время шторма, то и у вас может получиться подобное.
– Жанна! Жанна! Где ты? Отзовись!
Но Жанна не отзывалась. Её не было в этом обширном подземелье, превращённом в химическую (или алхимическую, что будет вернее) лабораторию, набитую всякими экзотическими диковинами, среди которых имелось даже чучело крокодила. Не было только Жанна д`Арк. Дик Сэнд негодовал. Он даже сделал попытку бушевать, попытавшись накинуться на Синюю Бороду с топором, но прочие капитаны пресекли его попытку. С Синей Бородой учтиво начал разговаривать Мюнхгаузен. Конечно же, хозяин не узнал недавнего гостя, с которым накануне провёл несколько часов, показывая некоторые секреты обширного дома, за исключением подземелья, куда не было входа никому. Хозяин уверил Мюнхгаузена (не узнавая его), что девочки действительно здесь нет, что она сейчас находится дома, так как очень спешила и не имела времени предупредить друзей.
– Когда вы так самоуверенно начали ломиться сюда, она чрезвычайно встревожилась и попросила меня срочно отправить её домой. Я серьёзно отнёсся к её умаляющей просьбе и выполнил её.
– Не проще ль было просто пойти и отпереть дверь? – учтиво спросил Мюнхгаузен.
– Но я же не знал, что к её брату присоединились его товарищи и решил, что молодой человек не смог бы столь быстро выломать эту довольно надёжную дверь. К тому же я и сам начал волноваться. Каким-то образом страхи Жанны передались и мне. Поэтому я посчитал нужным удовлетворить просьбу молоденькой девушке, к которой я испытал самую искреннюю симпатию. Мюнхгаузен попытался расспросить Синюю Бороду, каким же образом тот сумел проделать подобный хитрый фокус. Но хозяин только разводил руками, уверяя, что здесь нет никакого мошенничества, и что он не мог позволить себе ничего дурного, а если его словам нет доверия, то лучше прямо сейчас отправиться к девушке домой и там всё проверить. Дик Сэнд настоял, чтобы подземелье было тщательно проверено, что капитаны тщательно проделали, и лично убедились, что Жанны д`Арк и в самом деле нигде нет. Как не был разгневан пятнадцатилетний капитан, но он был вынужден удалиться отсюда, вместе со своими друзьями, пронзив Синюю Бороду яростным взглядом. Всё-таки они находились внутри сказки Шарля Перро, а в сказках могли случаться самые удивительные истории, и одна из них явно произошла и с Жанной.
– Жаль, – заявил Мюнхгаузен, когда они покидали подвалы дворца, – что с нами нет Тартарена. Он бы этого так не оставил. Он бы нашёл что сказать, или что сделать .
+ + +
Это высказывание Мюнхгаузена натолкнуло нас на мысль обратить внимание на то, чем же сейчас занимается самый известный житель Тараскона. Помнится, мы его оставили в тот момент, когда он двинулся разыскивать Немо и Василия Фёдоровича, которые двигались как раз в его сторону, и эта встреча должна была произойти чрез три четверти часа. Или она уже случилась?
Но нет, Тартарен остановил мула и задумался. О чём же размышлял храбрый француз? А думал провансалец о том, что мистер Холмс, то есть Рене Лоренцо в этой хитроумной операции, достойной Одиссея из героической поэмы Гомера, ему, то есть Тартарену, отводится роль почти что труса, бросившего товарища. Повторяю, что так считал сам Тартарен, а не мистер Холмс, у которого были свои резоны, в которые он решил не посвящать своего напарника. А зря! Ватсону, своему другу и биографу, он бы всё поведал.
Подумав несколько минут, Тартарен повернул мула и направил его в сторону замка Тиффож. Холмс его отослал и собирался в одиночку подвергнуться опасностям общения с серийным убийцей, но Тартарен не привык бежать от опасностей! Конечно же, лучше всего было добраться до товарищей и, вместе с ними, разделить те опасности. Тартарен не сомневался и мгновения, что они разделят его порыв. И тогда они отправятся в замок все вместе, но этой минуты надо ещё дождаться. Но будет ли ждать этого барон? Не прикажет ли он расправиться с гостем. Тартарен этого очень боялся. Потому он и понукал мула, толкая его в бока коленями. Мулу это не понравилось, и он начал обиженно реветь, задирая морду вверх и прижимая длинные уши к затылку. Тартарен пытался на ходу зажимать мулу рот, чем привёл того в ещё большее раздражение. Наконец мул взбрыкнулся так сильно, что наш любимый герой вылетел из седла, а мул как ракета тут же умчался туда, куда так рвался доблестный француз. Попутно мул ещё несколько раз подпрыгнул, взбрыкивая всеми копытами, словно Тартарен всё ещё находился на его спине. Должно быть, мулу нравилось чувствовать свою неукротимость.
Пришлось дальше идти нашему герою, увы – неважному наезднику – пешком, прислушиваясь к своему организму и потирая ушибленные места. Было приунывший, Тартарен скоро воспрял духом и даже начал насвистывать под нос какую-то игривую песенку, как вдруг …
Увы-увы, вся наша жизнь составляется из не всегда приятных сюрпризов, которые почти непременно случаются, когда мы отправляемся в места, где сосредоточены всяческие опасности. Привлекли ли их вопли мула или они заметили какие-то движение, а может внимание привлёк свист? Говорят ведь: не свисти – денег не будет. Да и бог с ними, деньгами, если вам суждено стать состоятельным, в таком благостном случае, почему бы и не посвистеть. Но если вы отправились в места, переполнены всякими опасностями, то в этом случае надо вести себя осмотрительней. А несчастный Тартарен … ну, вы нас уже, наверное, поняли.
Солдаты из замкового гарнизона накинулись на нашего Тартарена сразу с нескольких сторон. Не успел он и охнуть, как его сбили с ног и начали опутывать верёвкой. В то время как одни солдаты связывали провансальца, ловкие и быстрые руки других обшаривали его карманы и выгребали у него всё подряд. Был вытащен автоматический браунинг, пучок сигар, связка ключей, кастет, малайский крисс и масса прочей мелочи, которая обычно хранилась в карманах нашего друга, который и сам не знал, что может ему понадобиться в следующую минуту. Среди разного рода мелочей было и несколько золотых и серебряных монет, европейских и арабских. Солдаты принялись их прятать по своим карманам. Кто-то занялся сигарами, кто-то разглядывал крисс, удивляясь изогнутым, как волна, клинком. Россиньоль, который оказался среди своих солдат и даже командовал нападением, крутил пистолет из другого времени и пытался понять, что это за штука. Воспользовавшись тем, что большая часть нападавших на него отвлеклись на попавшие им в руки предметы, Тартарен могучим рывком освободился и выхватил из чужих рук малайский меч, а потом на него навалились все солдаты разом.
+ + +
Жанна д`Арк прислушивалась к себе и словно заново переживала всё, что с ней произошло. К ней явились какие-то люди, уверили её, что ей суждена завидная судьба сделаться народной героиней. Это ей-то, простой деревенской девчонке. Они уверили её, что в ней течёт королевская кровь и за ней большое, великое будущее. Какая же девочка не мечтает стать великой? Тем более, что Жанна ощущала, что её родители к ней относятся по-особому, оберегая от «чёрной», тяжёлой работы, какая достаётся любой другой деревенской девчонке. Жанна чувствовала, что её старшие братья присматривают за ней, охраняют её, словно с ней может случиться в любой момент что-то ужасное. И вот – пожалуйста – к ней являются эти незнакомые чужаки, как к младенцу Иисусу приходят волхвы с Востока, и дарят ему дорогие подношения. Тут кто хошь начнёт сомневаться, свою ли он живёт жизнь? А чужаки предлагают ей отправиться в самую настоящую сказку, чтобы проверить себя. Это как в одной сказочной же истории девушку заставляли спать, подложив ей под матрас горошину, чтобы узнать – тонкая ли у неё кожа, всамделишная ли она принцесса? Почти то же самое сейчас предложили и ей, и даже нарядили, как важную особу, аристократку, почти принцессу.
Каким-то непонятным, непостижимым образом все они очутились возле величественного дворца, как раз такого, какой Жанна не раз себе представляла. Жанне объяснили, что она должна проверить себя, настоящая ли она принцесса. Только вместо горошины под матрасом, она должна отправиться туда в гости, изображая ту самую принцессу, какой себе казалась. А чтобы ей совсем не было страшно, с ней должен был пойти мальчик, возрастом схожий с возрастом её братьев. Мальчик Жанне понравился и приветливо ей улыбался. Улыбнулась и она ему. Чужаки уверили её, что всё это и есть сказка, и бояться ничего не надо. Мол, настоящие принцессы не боятся ничего. Братьев, защитников, рядом не оказалось, и Жанне пришлось всё делать так, как ей предложили. Надо сказать, что она – дальняя родственница хозяина этого величественного дома и заехали к нему по пути, чтобы познакомиться, что собирались сделать давно.
Это было похоже на ребячество, на игру. Только на этот раз в неё играли взрослые люди. Жанне всё время хотелось прыснуть в кулачок, и она сдерживалась изо всех сил. Хозяин дворца, которого звали по-дурацки – Синяя Борода. Среди прочего, он занимался какими-то научными опытами, в результате которых борода его получила нее совсем обычный цвет, но все, вместо того, чтобы над ним посмеяться, перед ним раскланивались и расшаркивались, словно это – обычное дело. Попробуйте сами удержаться от смеха. С трудом, но Жанне это удалось сделать. А потом этот чудак с синей бородой потащил её за собой в подземелье, чтобы удивить её своими чудачествами, словно это ей должно быть интересно. Мальчишка, который изображал её брата, Дик, то есть Ричард, был сильно раздражён и даже не пытался скрывать это. Это ещё больше веселило Жанну. Чтобы развеселить всех, она поддержала все эти игры. Подумать только, взрослые люди корчили из себя чёрт знает что. Посмотрели бы на себя со стороны! Всё было бы хорошо и даже замечательно, но у любых шуток должен быть предел, иначе получится то, чего не должно быть.
А дальше начались настоящие чудеса. Только тогда Жанна вспомнила, что её предупредили, что находится внутри сказки. Такое разве можно себе представить? Когда у вас внутри головы начинает говорить Всевышний, Господь. Можете ли вы это себе представить?! Жанна чуть не рухнула! Её остановила такая безделица, как бальное платье. Другие барышни ходят в таких платьях на праздники, чтобы там веселиться и получать удовольствие. А тут вдруг с вами, посреди всего этого вдруг начинает говорить Господь, и ты падаешь на пол. Отпад! Жанна попыталась взглянуть на себя со стороны и передумала падать, то есть «взяла себя в руки», а потом начала вслушиваться в то, что ей говорили. А потом она всё увидела своими глазами. Только если можно представить себе, что чужой голос (пусть даже Божий) может слышать она одна. Не мог же этот чудак с крашеной бородой делать вид, что он не слышит ничего. Такого не должно быть даже в театре. Но потом началось нечто и вовсе невообразимое, то есть то, что и представить себе невозможно. Жанна, облачённая в белые доспехи, облегающие её тело, то есть изготовленные специально для неё (если такое может быть!) скакала на белой лошади, и в руках у неё было белое знамя с королевскими лилиями. А сзади скакали люди, много людей, и все с оружием, графы, бароны, маркизы, просто рыцари. И словно звучала красивая торжественная музыка, которую слышала Жанна, и которую, похоже, слышали все, потому что у всех были серьёзные и даже торжественные лица. Значит, она вела за собой всех этих людей на самом деле. То есть это был Божий промысел. То есть всё происходило на самом деле, весь этот сон в её голове. И Жанна начала верить всему происходящему. Значит это и в самом деле с ней случится!
Жанне почудилась, что уже очутилась в царствие небесном, а потом подумала, чтобы это произошло, ей надо следовать тем путём, какой ей показал Господь и рассказывал прямо в голову, минуя уши. И теперь Жанна верила беспрекословно. А Господь приказал ей возвращаться домой и готовиться к тому, что ей показали. К тому времени начали выбивать дверь на верху лестницы, и Жанна поняла, что промедлять уже нельзя. Ни в коем случае. Иначе всё, что ей говорили, может не состояться! Каждому ведь известно, что Божьему промыслу противостоят дьявольские козни. И Жанна потребовала, да ещё самым решительным тоном, вернуть её домой. И этот господин с крашеной бородой с тем согласился. Он указал ей на старинное зеркало, высившееся почти до сводов, сказал закрыть глаза, представить себе то место, в котором она желает очутиться, а потом что-то начал монотонно бормотать под нос. Одновременно начало чем-то пахнуть, чуть ли не ладаном. От запаха начала кружиться голова. Жанна уже собиралась открыть глаза, чтобы не упасть, и тут этот, который Синяя Борода, велел ей шагнуть вперёд. Жанна немедленно его послушала, и только тогда вспомнила, что перед ней стоит громоздкое зеркало, и она может разбить лицо, столкнувшись с ним.
Но … этого не случилось. Жанна действительно находилась дома, в своей комнатке, которую она любила и даже больше того – обожала, считая её очень уютной. Но сейчас, когда она провела несколько часов в настоящем дворце, сравнимом с королевскими покоями, эта комната показалась ей крошечной и невзрачной. Ведь говорят же – всё познаётся в сравнении. Жанна ещё раз убедилась в этом.
Первым делом девушка стащила с себя шикарное бальное платье, аккуратно сложила его с спрятала в самый дальний шкафчик. Господь приказал ей готовиться к миссии, которую ей предназначалось совершить и это платье ей пригодится. Потом Жанна вышла из комнаты и отправилась искать кого-нибудь из тех, с кем она проживала последние годы. Это и называлось – опуститься в действительность.
А мы давайте вернёмся к нашим капитанам, которые, как вы помните, остались в доме Синей Бороды.
+ + +
Дик Сэнд старался больше всех, пытаясь вышибить дверь и это у него почти получилась, но окончательно она была повержена, когда на неё навалились все сразу. Дик полетел следом за ней, перепрыгивая ступеньки, размахивая топором (для равновесия) и пытаясь удержаться на ногах. Прочие капитаны следовали за ним, пытаясь сохранять невозмутимость в лицах и готовые возразить, если хозяин станет им пытать, сетуя за излишнюю вольность. Не надо забывать, что Синяя Борода принадлежал к влиятельному аристократическому роду, хотя и пытался заниматься науками, что было не совсем привычно для настоящего аристократа.
Капитаны догнали Сэнда и, все вместе, подошли к хозяину дома, Дик начал озираться по сторонам, но, никого не обнаружив, спросил Синюю Бороду:
– Где моя сестра? Вы опустились с ней сюда, попросив меня остаться и ждать. Больше я ждать не мог, а, когда ко мне присоединились мои товарищи, я решил сам к вам отправиться. Так где же она, Жанна?
– О, я хочу просить прощения за то, что не следил за временем, показывая свою лабораторию и то, что здесь находится. Признайтесь, что это не совсем обычно для человека в моём положении. Мне приходится скрывать свои увлечения от всех, включая сюда и моих жён. Именно потому, что они не могли понять меня и мои увлечения, наш брак не получал продолжения. Но вот Жанна … она …
– Она ещё совсем ребёнок, – с нотками укора заявил Гулливер.
– В первую очередь она – женщина, пусть и совсем ещё юная, – возразил хозяин, – и её не удивил вид лаборатории со всеми этими приборами. Должно быть этим она сразу покорила меня. Я хотел ей поведать о многом. Она меня понимала, и я даже начал забывать о разнице в нашем возрасте. Мне казалось, что эта девочка, со временем, может войти в мой дом спутницей жизни. По крайней мере ей удалось меня очаровать, да и я ей, кажется, понравился. Но, когда вы начали ломиться сюда, Жанна испугалась и потребовала от меня вернуть её домой, самым срочным образом. Я не мог ей отказать.
– Каким же это образом? – поинтересовался Мюнхгаузен. – Мимо нас никто не проходил, даже украдкой. Мы бы услышали, обязательно услышали.
– Но, господа, – с достоинством сказал Синяя Борода, успокаиваясь, что гости не скандалят и не пытаются как-то качать права, – ведь я же признался, что являюсь учёным. Подумайте самим, что времена нынче меняются, и скоро науке будет подвластно многое, если не всё. Говорят, что в нашей жизни есть место чуду, что мы живём в сказке. Но сказка это и есть жизнь, просто она перемешана и даже сдобрена наукой. Мы – люди учёные, можем говорить это вполне определённо.
Как по команде, все одновременно, капитаны посмотрели на Гулливера, который много времени проводил на Лапуте, населённого преимущественно людьми учёными, и всем это хорошо было известно. Гулливер даже приводил на летающий остров своих товарищей по клубу, и они летали, обозревая окрестности с высоты птичьего полёта. Одно дело говорить об этом, писать, но совсем другое смотреть на мир сверху и видеть дальше обычного горизонта, когда душа вопиет от восторга.
В это время Гулливер услышал в голове Горбовского и тот сообщил ему, что с Жанной всё в порядке, он проследил за ней и теперь предупреждает товарищей, что она дома и полна впечатлений. Можно и им возвращаться к себе. Остальные капитаны услышали заверения своего товарища, когда тот заявил, что у них больше нет вопросов к Синей Бороде и они покидают его жилище, что им надо возвращаться.
– Но, господа, – почти возопил хозяин этого величественного дома, – вы не можете уйти вот так, просто. Я хотел бы угостить вас, поговорить, познакомиться, стать вашим другом.
– Мы были бы рады, – выступил вперёд Робинзон Крузо, – но нас призывают обстоятельства. Порою они бывают сильнее даже нас.
– К тому же мы испытываем смущение, – признался Мюнхгаузен, – что столь бесцеремонно ворвались в вашу научную обитель и испугали нашу юную подопечную.
– Раз так, – вздохнул, и довольно тяжело, Синяя Борода, – тогда я больше не могу настаивать вам остаться у меня. Разве только …
– Разве только – что? – поднял брови Гулливер.
– Разве только попросить эту девушку, Жанну, посетить мой дом ещё хотя бы раз, хотя бы для того, чтобы дать мне знать, что у неё нет обиды или иного сожаления относительно меня или нашей экскурсии.
– Вынужден вас огорчить, – вздохнул Гулливер. – У нашей Жанны великое и, возможно, даже печальное будущее.
– Очень жаль, – опечалился Синяя Борода. – Я ощущаю к ней очень большое сочувствие и хотел бы видеть её рядом постоянно, буквально – каждый день.
– Я бы тоже хотел видеть рядом Тартарена – признался товарищам Мюнхгаузен. И, знаете, всё больше ощущаю сильную тревогу, именно за него, хотя рядом с ним находятся наши друзья и даже мистер Холмс.
К тому времени капитаны покинули научное подземелье Синей Бороды и направлялись домой. Но, признаемся, нам тоже страшно за Тартарена. Увы-увы.
+ + +
– Итак, барон, я рассказал вам весь ход наших рассуждений, нашего следствия. Для этого мы выехали за пределы вашего замка и пообщались с вашими подданными. Все однозначно нас уверили, что именно отсюда простирается чёрная тень греха. А то, что здесь пропадают без следа подростки и дети крестьян, это требует отдельного следствия. Часто так и происходит, что один грех тянет за собой второй, второй – третий, потом человек опускается на самое дно. Одним из признаков этого является нахождение с … аристократом некоего чернокнижника, колдуна, алхимика, который обещает своего хозяина облагодетельствовать рукотворным золотом, а также покровительством сверхъестественных сил. Всемогущество очень импонирует тому аристократу. Часто вокруг него собирается компания единомышленников, секта самого еретического содержания. Тогда становятся необходимы подростки, дети, мальчики и девочки, чтобы приносить их в жертву. Что вы можете сказать на это, Жиль де Ре? Добавлю, что нам уже кое-что известно. Но вы можете облегчить душу искренним покаятельным рассказом.
Жиль де Ре заскрежетал зубами и рванулся из верёвочных пут, но они заставили его остаться на месте, привязанного к столбу.
– Собственно говоря, – продолжил «следователь», после краткой паузы, – вашего подтверждения нам и не надо. Достаточно того, что мы уже узнали. Я рассчитывал на искренне сожаление своими проступками. С раскаяния начинается путь к очищению. Впрочем, к этому можно двигаться и другим путём, вам более привычным, – и «следователь» сделал широкий жест рукой, указующей на весь набор пыточных инструментов.
В это время у входа в эту темницу послышался шум. Быстрым движением Холмс всунул в рот барона кляп и затянул повязку, чтобы его нельзя было вытолкнуть языком. Барон протестующе замычал. Псевдосвященник оставил хозяина замка и направился в сторону движущихся шагов. Сюда явно кто-то двигался.
– Хозяин, – послышался голос. – Вы здесь? Вы послали меня отыскать этого отца Жозефа. Мы нашли его, а точнее, он сам к нам вышел. Но он явно не священник. Он попытался сопротивляться нам и делал это столь успешно, что успел поранить едва ли не половину моих людей, прежде чем прекратил сопротивление. Я помню, что вы приказали его доставить сюда живым, но – увы – он слишком сильно сопротивлялся. То есть он сам сделал всё, чтобы не достаться нам живым. Да это и понятно: наверное, он сам понимал, чем для него всё закончится. Эй, хозяин, где же вы?
Как только Холмс услышал приближающиеся шаги, он потушил несколько факелов, укреплённых на стенах, и приглушил огонь в очаге. В подземной темнице и так было всегда сумрачно, а теперь, когда освещение было существенно убавлено, стало откровенно темно. Наверное, Россиньолю это показалось подозрительным, и он обнажил меч, а потом принялся двигаться украдкой, пользуясь тем, что знал внутреннее пространство замковой тюрьмы. Он уже не взывал к барону, а, наоборот, прислушивался к звукам, которые ого окружали, и всё окружающее казалось всё более тревожным. Начальник крепостного гарнизона даже начал думать, что необходимо подняться отсюда и позвать своих людей. Останавливало его лишь то, что здесь не должно быть много людей – просто некому, а с двумя, даже тремя Россиньоль надеялся справиться и сам.
По пути Россиньоль наткнулся на потушенный факел, снова зажёг его в жаровне и принялся поворачиваться в разные стороны в попытках разглядеть противника, приготовив для фатального удара свой меч, который был длиннее обычного. Россиньоль двигался довольно быстро и потому тени от факела метались из угла в угол, создавая видимость того, что противников было довольно много. Россиньоль закричал и начал наносить удары мечом туда, где ему привиделся противник. Холмсу пришлось выдвинуться из темноты и нанести встречный удар. В бытность свою в карьере частного сыщика, он носил с собой револьвер или кастет, а то и просто хлыст. Но в этот раз оружия у него не оказалось и потому пришлось подобрать какой-то рычаг. Этим и рычагом он толкнул в грудь противника. Россиньоль снова зарычал, едва устояв на ногах, а потом прыгнул в ту сторону, откуда на него напали. Он с силой опустил меч на что-то тёмное, и это «что-то» с грохотом упало. Россиньоль посветил факелом. Оказалось, что он повалил на пол «железную деву», страшное пыточное орудие, где жертва оказывалась между двумя половинок человеческого муляжа, покрытого острыми шипами. И снова из темноты выступил Холмс и снова ударил Россиньоля рычагом, целясь тому в голову.
– Ага! – закричал тот. – Я тебя узнал, святой отец. Больше можешь не прятаться. Я приведу сюда своих людей, и мы тебя, как крысу, выгоним из самого тёмного угла, как сделали с твоим собратом. Больше ты на него можешь не рассчитывать. Мы его швырнули в яму и забросали ветками, чтобы не смердел. Тело его пожрут дикие звери, равно как и твоё, но только после того, как мы поговорим с тобой.
Россиньолю снова привиделось движение, и он прыгнул туда, вонзая меч в тёмный силуэт, и снова ошибся.
Напомним читателю, что оба наших героя, и отец Жозеф и Рене Лоренцо были одеты в тёмные сутаны, что делало их нахождение и перемещение в тёмном помещении почти невидимым. Как только Россиньоль вонзил меч в тёмный угол, за спиной его появилась человеческая фигура, и рычаг опустился на затылок солдата. С грохотом тот рухнул на пол. Меч вылетел из руки и с лязгом покатился в сторону. Холмс подхватил на руки тяжёлое тело и поставил его возле массивного столба, какие подпирали своды этого подземелья. После того, как начальник крепостного гарнизона тоже был надёжно привязан, Холмс поджёг несколько факелов и начал допрос всей компании, которую ему удалось захватить в плен.
+ + +
– Друзья, коллеги, – торжественно говорил Гулливер своим товарищам, толпившимся в помещении их «кают-компании» в читальном зале школьной библиотеки где-то в Подмосковье. – Беспрецедентное дело! Наши товарищи пропали! Причём пропали в прошлом. Частенько мы отправляемся через наши и другие книги, чтобы принять участие в чужих приключениях, чаще всего, чтобы прийти к кому-то на помощь, вызволить из разных опасностей. Но до сих пор нам удавалось это делать без, так сказать, потерь, как ни печально это звучит. Известно, что рукописи не горят, и книжные герои не пропадают, благодаря чуткой поддержке наших читателей, которые, несмотря на разные дрязги, остаётся нам верными.
– Давай, Гулливер, не томи, – воскликнул Мюнхгаузен, – с кем и что случилось? Кто пропал? Я очень волнуюсь за моего друга Тартарена. Неужели предчувствие меня не обмануло?
– Во-первых, Тартарен – наш общий друг, а во-вторых, пропал не только он, но и мистер Холмс, что вдвойне печальней, ведь он не является членом нашего клуба, а значит, мы несём за него дополнительную ответственность, как ни печально это звучит. Но я надеюсь, что всё не так печально, как это звучит.
– Но в прошлое, как я помню, – воскликнул Дик Сэнд, переживающий обычно сильнее прочих, – отправились ещё и Василий Фёдорович, и даже капитан Немо, а они могут постоять за себя в любой ситуации.
– Не забывайте и о том, – напомнил Гулливер, – что речь идёт о Средневековье, о весьма продолжительной войне. Мы пытались, пытаемся оказать помощь Жанне д`Арк, что вообще беспрецедентно. Тогда пропадало множество людей. Похоже, теперь дошла очередь и до нас, до нашего клуба.
Голос Гулливера дрогнул, он достал из кармана камзола большой носовой платок и начал вытирать глаза, а потом и свои круглые очки.
– Оставьте ваши сопли в покое, дружище Гулливер, – громко заявил Робинзон Крузо. – Мы только что вернулись почти что оттуда, из сказки про Синюю Бороду. Известно, что этого персонажа списывали с Жиля де Ре, следствие о деяниях которого взял на себя наш общий друг Холмс. Давайте тогда отправимся, все вместе, туда и выясним, что там да как!
– Ах, Робинзон, – начал вздыхать Гулливер, продолжая вытирать лицо платком. – Мы можем вернуться в сказку, а в прошлое, настоящее прошлое, это сделать гораздо сложнее. Может, мои научные друзья с летающего острова Лапута, могли бы помочь в этом?
– Что же тогда мы тянем? – выступил вперёд Артур Грей. – Я не помню, когда мы сталкивались с подобной проблемой. Но, если она появилась, надо её разрешать.
– Друзья, – прижал руки к груди, ко кружевному галстуку, который лежал поверх лацканов камзола Гулливер. – Я сейчас же отправляюсь на Лапуту, ко своим друзьям.
– Самюэль, – заявил Дик Сэнд, делая шаг вперёд. – Я отправляюсь вместе с вами.
– Ну уж нет, – сварливо заявил Крузо. – Только не в этот раз. Заметили ли вы, друзья, что стоит нам разделиться, так сразу начинаются всякие опасности и коловращения с этим связанные. Я понимаю Дика. Он ещё совсем молодой и в голове у него ветер странствий. Но давайте держать себя в руках.
– Что ж, Дик, – согласно кивнул Гулливер. – Подожди пока меня здесь. Я возьму тебя с собой на Лапуту в следующий раз, когда мы ничем не будем связаны. И тогда я тебе многое покажу, когда у нас будет больше времени.
Гулливер уже торопливо удалился, а Дик Сэнд всё ещё глядел ему вслед, он, и Мюнхгаузен, тяжело вздыхая. Дик Сэнд подошёл к нему и обнял его за сухощавую талию.
– Милый барон. Всё будет хорошо. Всё должно быть хорошо. Наш весельчак Тартарен обязательно вернётся. Вот сейчас откроется дверца шкафа и оттуда появится …
Дверца шкафа действительно открылась и оттуда … оттуда действительно появилась заспанное лицо толстенького француза. А потом появился и он сам. Как всегда, он напялил на себя жилетки и шаровары, ноги спрятал в удобные восточные мягкие туфли, в каких натереть их не было никакой возможности. На голову была натянута турецкая феска с кисточкой. За кушак заткнуты сабли и ятаганы, как у японского самурая, а из карманов торчали револьверы и пистолеты.
– Тар… Тартарен … – едва выговорил Мюнхгаузен. – Вы здесь … откуда?
– Невероятное дело, – сонно таращил глаза тарасконец. – Мне приснился удивительный сон. Словно я иду по незнакомому лесу, и вдруг на меня наваливаются незнакомцы. Они начинают душить и вязать меня. Это меня-то, любимца Тараскона! Если бы я был дома, то на выручку мне тут же кинулись бы все соседи. Все! Так они любят меня. И я их тоже. Но соседей рядом не случилось и поэтому своё спасение мне пришлось взять в свои руки. У меня при себе имеются для этого всякие средства. Но на этот раз … гм … оружия было недостаточно. Но я, как атласский лев, принялся пинать, кусать и царапаться, и тогда эти негодяи … незнакомые негодяи … Но дальше я ничего не помню. Но я поднялся, мигом оделся и отправился сюда, где надеюсь … надеюсь … Друзья, отчего это вы на меня так смотрите?
Капитаны окружили его, принялись обнимать, хлопать по плечу, а Мюнхгаузен даже прослезился, хлюпал носом и трубно сморкался в носовой платок. Все принялись оживлённо говорить, перебивая друг друга. Все разговоры вертелись вокруг личности самого Тартарена. Тот благодарно вздыхал, простирал руки, словно размышляя, кого же именно заключить в объятия, а потом притиснул к себе одновременно Мюнхгаузена и Сэнда, прижав их к пухлому животу (с двойными мускулами).
– Я знал, что я дорог для вас, как и вы все для меня. Иногда нам не надо забывать об этом. Не знаю, что было со мной (я ничего не помню), но я рад, что мы все снова встретились. А где Гулливер? И Горбовский? И мистер Холмс. Кажется, мы с ним недавно общались.
Капитаны окружили Тартарена, которого держал за руку барон Мюнхгаузен и для которого Дик Сэнд заваривал какой-то особо ароматный чай. Тартарен вертел головой, обращался к каждому из них, но уже в следующий миг поворачивался к другому из собеседников. Каждый из капитанов желал с ним пообщаться прямо сейчас. Тартарен был счастлив. Он не был популярен так, как сейчас, никогда. Каждый раз находился (хотя бы из зависти) тот, который был им недоволен. Неважно по какой причине, но недоволен, и этот недовольный щурился, поджимал губы, морщил лоб и … был недоволен. Ну и пусть! Тартарен был даже рад этому. Ведь он сам мог сказать ему: фи!
Когда Гулливер вернулся в «кают-компанию, все уже разгорячились. Увидев Тартарена, Гулливер расширил глаза, а потом вмешался в толпу, если эту гомонящую группку можно считать толпой.
– Послушайте, – поднял он обе руки. – Я был на Лапуте. Они там все затеяли какой-то грандиозный проект вместе с нашим коллегой Горбовским, не предупредив нас. Горбовский только успел сказать мне, что с нашим Тартареном случилось какое-то несчастье. А теперь я вижу его живого и здорового, мало того – весёлого и оживлённого. Друзья мои, я сейчас вернусь на Лапуту и скажу Горбовскому, что с Тартареном всё в порядке, что он весел и передаёт привет.
+ + +
– Послушайте, Леонид Андреевич, мне привиделся удивительный по своей реальности сон. Я видел, вот как сейчас вас, что на меня нападают неизвестные солдаты в средневековых доспехах. Они крутили мне руки и опутывали их верёвками. И тогда я возмутился! И тогда я взорвался! Я человек доброжелательный, но, когда со мной ведут себя по-джентльменски. Я был вне себя и начал от них отбиваться в полную силу. Они теперь знают, должны помнить, кто такой Тартарен. Я успел нанести несколько увечий. А потом … я ничего не помню. Чем всё закончилось? Почему я очнулся у себя дома?
– Наверное, я могу приподнять для вас завесу тайны, Тартарен. Дело в том, что я испытал, на своей шкуре, нечто подобное. Я погиб на далёкой планете, на Радуге, когда пытался спасти детей, вывезти их оттуда, из точки, которая должна была стать зоной обширной катастрофы, пожертвовав им своё место. А потом я проснулся дома. Вот как вы, Тартарен. Долгое время это оставалось для меня загадкой, пока я не догадался: меня спасли оттуда Странники.
– Странники? – удивился тарасконец. – Какие странники?
– Это представители самой загадочной и великой цивилизации, со следами которых я встречаюсь всю дорогу. Это стало моим наваждением. И вот я сам сделался сопричастным к ним. А теперь и вы!
– Что это значит, коллега?
– Это значит, что от нас ждут каких-то великих действий. Но, друг Тартарен, это должно остаться для всех тайной!
– И для Мюнхгаузена?
– И для него.
+ + +
– Как-то вы пришли ко мне, – начал говорить Шерлок Холмс, внимательно глядя на курительную трубку, которую держал в руках, – и попросили меня о помощи. О помощи меня просят довольно часто. И, скажу вам, я не всем помогаю. У меня, как и у всякого человека, патриота своего государства, имеются свои принципы. Признаюсь честно, в первую минуту я собирался отказать и вам. Как же?! Спасти Жанну д` Арк, французскую народную героиню, да ещё в период войны Англии с Францией. Это было выше моих сил. Но, когда вы изменили вопрос и предложили исследовать дело Жиля де Ре, известного серийного убийцы того времени, и узнать, по какой причине Жанна и Жиль, антиподы, были дружны между собой. Это мне показалось интересным, и я согласился.
– Нам не пришлось вас долго уговаривать, – улыбнулся барон Мюнхгаузен.
– Надеюсь, это не вопрос, а просто реплика. Но продолжаю отчёт. Для миссии я решил одеться священником, так как именно им наиболее доверяли тогда. Они были вхожи всюду, от крестьянской хижины и до баронского дворца, что нам и было необходимо. Нам, потому что вы выделили мне спутника, вашего друга Тартарена, которому я дал имя отца Жозефа, в память об одном давнем приключении. Кстати, о нём забыл рассказать доктор Ватсон.
– Дорогой мистер Холмс, – воскликнул Дик Сэнд, – когда-нибудь вы расскажете нам об этом вашем приключении?
– Быть может, – затянулся трубкой Холмс и выдохнул облачко табачного дыма. – Быть может, но не сейчас. Сейчас я хотел бы поведать результаты моего следствия. Церковь Завтрашнего Дня была довольно удачно придумана и, знаете, эта идея неожиданно очень удачно сработала. Но, не сразу, а на самых финальных стадиях дела. Как вы помните, мы отправились с месье Тартареном в одну из деревушек, где проживали подданные этого бароне, де Ре. Там мы внимательно выслушали крестьян, там проживавших.
– Я сам вёл записи, – сообщил сияющий тарасконец. – У меня до сих пор рука немеет.
– Эти показания мне многое дали, – продолжил Холмс, размахивая рукой, сжимающей трубку. – Я начал делать первые выводы. Но для окончания следствия мне надо было поговорить с подследственным и выслушать его версию. И я решил вернуться в замок. Вернуться в одиночку, так как не имел права рисковать жизнью вашего товарища, потому как барон де Ре выглядел опасным противником. И потому я отправил вашего друга вам навстречу.
– Но мы его тогда так и не дождались, – заявил Василий Фёдорович.
– Я решил, что это последнее дело – оставлять напарника перед опасностью и решил догнать его, чтобы разделить с ним все беды, коли такие случатся, – вскричал Тартарен, вскидывая подбородок. – Но всё вышло не совсем так. Хотя я вёл себя, как самый храбрый вепрь.
– Хорошо всё то, что хорошо заканчивается, – резюмировал реплику Тартарена Гулливер. – Продолжайте, мистер Холмс.
– Я снова вернулся в замок и начал выкрикивать имя барона. На зов явился его генерал, как там его …
– Россиньоль, – подсказал Тартарен.
– Да, именно он. Он отвёл меня в обширные подвалы этого дома, где находился в это время барон де ре. Самого Россиньоля барон тут же отослал вылавливать отца Жозефа, который, как я сказал, остался отдыхать неподалёку. Я явился туда, чтобы допросить его, но, оказалось, что он собирался это же проделать со мной, пусть даже в одеянии священника. Тогда я дал ему понять, что не соглашусь на подобные действия. Хотя их было двое, если учитывать присутствие Рауля Торетто, весьма гнусного и субтильного субъекта, ничего у них не получилось, совладать со мной им не удалось, что было не удивительно, если помнить, что я серьёзно занимался боксом и даже преуспел в этом спортивном искусстве. Я связал обоих и прикрутил одного ко креслу, а другого – к опорному столбу. В это время послышались шаги у входной лестницы. В подвал кто-то опускался.
– Это были солдаты?! – нетерпеливо вскрикнул Дик Сэнд.
– Это был их генерал, командир, Россиньоль. Он заявил, что выловил отца Жозефа, который начал бурно сопротивляться и им пришлось … Ну, вы меня понимаете?
– Продолжайте, мистер Холмс, – попросил Тартарен. – Это было давно, наверное, в прошлой жизни. Я почти уже ничего не помню.
– Мы почти уже и закончили. Дальше мы вступили с Россиньолем в единоборство. Он размахивал мечом, а мне под руку попал какой-то рычаг от пыточной машины. Пришлось действовать им. Может, вы и не знаете, но я могу сражаться рапирой, саблей или эспадроном. Когда-то, будучи студентом, я пробовал заниматься фехтовальным делом, но скоро мне это наскучило, и я серьёзно занялся химией и продолжаю ей заниматься до сих пор, в силу своей профессии.
– Но тогда, в подвале вы не стали проводить очередного химического опыта? – ехидно спросил Артур Грей.
– Знаете, Жиль де Ре оказался неплохим бойцом. Хорошо, что у него не было оружия. Что же касается Россиньоля, Горбоносого, как он признался сам, то он был рубакой ещё лучше. Мне повезло, что он оказался ошарашен моим неожиданным нападением в темноте. Да и приёмы японской борьбы барицу, когда противника всё время выводишь из равновесия, очень помогли. Скоро я Россиньоля тоже привязывал к другому столбу. А потом он раскололся и рассказал мне всё.
– Как мне жаль, что меня там не оказалось, – тяжело вздохнул Тартарен, – а ведь я пытался прийти на помощь.
– Конечно, – обнял за плечи Тартарена Мюнхгаузен, – Каждый из нас хотел бы быть на вашем месте …
– Ну вот, почти и всё, – развёл руками великий сыщик. – Дальнейшее можно считать делом техники. Россиньоль посчитал, что мне помогал сам Господь и признался, что давно уже задумывался, что надо бежать из этого гнезда порока. Рассказал, что служил ещё деду Жиля, тоже барону, Жану де Краону, который приобщился к садомии ещё во времена крестового похода. Со временем Жиль де Ре сам начал это практиковать. Так как Россиньоль был в курсе всех похождений баронского рода, то его сделали приближённым. Именно Жан де Краон сломал ему нос, когда начал подозревать того в шпионаже за ним, но затем простил и назначил его командовать своим войском. Тогда же Россиньоль получил прозвище «Горбоносый», но тогда же начал задумываться, правильную ли дорогу выбрал по жизни. И вот теперь он полностью раскаялся и рассказал, как на духу, о всех делишках этого проклятого рода. Оказалось, что под руководством Рауля Торетто, Жиль де Ре, действительно занимался сатанинскими ритуалами, надеясь получить от дьявольских сил покровительство и сказочно разбогатеть, а для того часто приносил в жертву детей из всех близ лежавших селений. Россиньоль и посчитал, что крестьяне и вызвали в себе помощь в виде пары священников, которые должны раскрыть все прегрешения местной власти, то есть Жиля де Ре, и Россиньоля в придачу. Короче, Горбоносый раскаялся, обливаясь слезами, что было удивительно видеть в той подземной тюрьме. Барон поносил его всякими проклятиями, а Россиньоль сам проклял того и попросил у мистера Холмса, то есть Рене Лоренцо, написать рекомендательное письмо в монастырь, чтобы покаяться там за все свои деяния и провести остаток жизни в труде и молитвах. Этим всё и закончилось. А потом я ушёл оттуда, оставив всё так, как было. Освободил ли Россиньоль своего бывшего господина или тот распутал верёвки, я не знаю. Моё следствие закончилось, и меня как-то вернули домой, в мой дом, на Бейкер-стрит.
– Всё это радостно слышать, – сообщил Тартарен, – но одно я не могу понять, почему же Жанна, эта девушка, Орлеанская Дева, всё же дружила с исчадием ада.
– Не могу сказать, – ответил Холмс, выдыхая целое облако табачного дыма, изголодавшись по этому делу, как каждый заядлый курильщик. – Я был занят другими вопросами.
– Возможно, это могу сказать, – поднял руку Гулливер, чтобы привлечь к себе внимание. – Мне кажется, здесь сыграла свою роль та игра, в которую вы решили вовлечь нашу Жанну, будущую народную героиню. Вы запустили её в сказку, чтобы проверить её будущие способности, а там с ней связался, с помощью лапутянских учёных, господин Горбовский и внушил ей, что через него с она может общаться с Небом, то есть с Господом и даже показал ей то, что с нею произойдёт. И Жанна всему этому поверила. Тем более, что Синяя Борода к ней очень хорошо отнёсся. Позднее, когда она встретила Жиля де Ре, когда появилась при королевском дворе Карла VII, она узнала в нём того Синюю Бороду из сказки и, до конца жизни чувствовала к нему благодарность, как к человеку, способствовавшего её встрече с Господам. Как-то так …
+ + +
Земля. XXII век. Все учёные- историки заняты грандиозным проектом исправления ошибок прошлого. Историки решили спасти Жанну д`Арк, вырвать её из рук палачей Святой Инквизиции. Необходимо соблюсти тысячи правил, чтобы не изменить всей истории. Для этого пригодился опыт лапутянских учёных, цивилизации, о которой мало что известно. Проект возглавил Леонид Андреевич Горбовский, знаменитый космолётчик. Видимо, тогда он и узнал о лапутянах, познакомился с ними, а теперь они участвовали в крупном научном эксперименте. Он заключался в том, что тело юной народной героини должно поместиться в капсулу времени и в тот момент, когда её намеривались сжечь, её похитят прямо с места казни. Она даже не успеет испугаться. Конечно, это обернётся для неё большим стрессом. Но её заранее предупредили, что она попадёт в Царствие небесное, в её представление об этом царствии. Но это всё впереди. Кстати сказать, толстячок Тартарен, по приглашению Горбовского посетил место, где должны поселить народную героиню. Это место ему очень понравилось. Горбовский предлагал переселиться туда и самого Тартарена, но тот не принял этого великодушного предложения. Он заявил, что дружен со своими друзьями и даже соседями, и не променяет их общество ни на какие преференции. Разве что иногда заглядывать к Жанне и беседовать с ней о жизни, о тех сюрпризах, которые нас иногда удивляют, обо всём хорошем, что может с нами произойти. Тогда Тартарен поглаживает медаль «за спасение погибающих». Точно такая же медаль имеется и у Горбовского, но он её, в отличие от Тартарена, держит в запертом ящике стола.
– Уважаемый господин Тартарен …
– Месье, – поправил Горбовского Тартарен.
- Уважаемый месье Тартарен. Я хотел с вами откровенно поговорить …
- Что вы, Леонид Андреевич. Зачем вы так официозно. Мы же ведь с вами почти … коллеги … гм. Так сказать. Проще бы вы. Так что же вы мне хотели сказать?
– Вы меня с мысли сбили, – признался с укоризной космолётчик. – Почти. Так вот. Вы рассказывали, как в схватке с солдатами барона вас … как бы это выразиться?..
– А что там высказываться? Там высказываться и не надо. Я начал с ними сражаться, как есть, зубами, ногтями, меч у меня в руках оказался малайский. Я его с собой часто таскаю. Ну, на всякий случай. Только я начал сопротивляться, как сразу всё … Туман, темнота. Ничего не помню. А потом – просыпаюсь я у себя дома, не сразу и вспомнил, что накануне было, а когда память начала просыпаться, то сразу к нам в клуб отправился, в нашу «кают-компанию». А там меня оказывается почти что и похоронили. Как-то так.
– Знаю, дорогой месье Тартарен, знаю. Мне уже всё рассказали. Теперь и я вам расскажу один замечательный момент в моей жизни. То есть таких моментов было великое множество. Быть может, когда-нибудь я вам всем кое-что повспоминаю, но сейчас хотел поведать кое-что конкретное. Когда-то я принимал участие в одном глобальном научном эксперименте, для которого была выделена целая планета. Там работала большая группа учёных, связанных с физикой пространства- времени, всякими там искривлениями и флюктуациями. Попробовали братья- учёные соединить вместе и пространство, и время. Задумка у них была запустить время в обратном порядке, но с практической стороной не задалось, а дальше запустилась цепная реакция, которая грозила закончиться аннигиляцией, и всё такое прочее. Надо было срочно спасать людей, хотя бы детишек. Вот для этого всё и затевалось, чтобы в экстренных случаях можно было время тормозить, а то и отодвигать, чтобы получить добавочное время для спасательных операций. Благое ведь дело. Но, короче говоря, всё начало рушиться и от точки кризиса пошла мощная волна разрушений. Тогда начали собирать детей и пихать их в мой десантный космический крейсер. Но мест всё равно не хватало и тогда я … Короче говоря, я тоже решил остаться на Радуге, той планете для научных опытов, как оказалось слишком опасных. Последнее, что я видел, это когда уже мой корабль удалился, как линия горизонта превратилась в огненную волну и та волна летела мне навстречу, чтобы поглотить меня. А дальше – темнота и … пустота.
– Как у меня, – выдохнул из себя Тартарен.
– Должно быть. Не знаю, как долго это продолжалось, ведь время для меня стояло на месте, но скоро я проснулся у себя дома, словно не было никакого полёта на Радугу. Какое-то время я просто отдыхал, занимался своими делами, пока не начал вспоминать. Тогда у меня и возникла достаточно безумная теория, что ко всему этому причастны Странники.
– Странники? – переспросил Тартарен.
– Да, – это одна из самых больших загадок для наших учёных, занимающихся Контактом с Инопланетным Разумом и следами их в истории человечества. Таких следов было много и даже очень много, но всё это вам не интересно, уважаемый месье Тартарен …
– Может быть и интересно, ведь мы с вами коллеги по путешествиям, только мы пересекаем моря, а вы – космос, а в остальном … то есть и мне интересно. Так что вы там о Странниках?
– Считается, что Странники – это что-то из далёкого и непостижимого прошлого, но вдруг оказалось, что они могут как-то присутствовать и в сегодняшнем дне, нашем и вашем. Меня вот вернули с Радуги, а вас из того самого леса, где вы схлестнулись с то ли солдатами, то ли с разбойниками. Тогда, в прошлом, одни мало отличались от вторых. Но самое замечательное во всём этом то, что наши деяния этими самыми Странниками были отмечены и вознаграждены. Мы с вами, уважаемый мсье Тартарен, стали Избранными.
– Избранными? – удивился Тартарен. – Для чего?
– Не знаю. Для чего-то.
– Наверное, это – торжественный момент, повод для гордости. Мы с вами!
– Подозревая, дорогой мсье Тартарен, что Избранных может оказаться больше, много больше, чем просто – мы. Мы просто можем не знать всех фактов. Мы знаем пока только про себя. Но и это – не мало.
Спасти Жанну д Арк
© Copyright: Юрий Костин 2, 2025
Свидетельство о публикации №225031401220
Свидетельство о публикации №225031401220
Рецензии