Дальневосточная весна-2

Повесть-дневник о советском времени

То, что я предлагаю читателю, является дневником, с описанием людей, ситуаций, событий, с диалогами, записанными через час-два, не стертыми повседневностью. В данном случае дневник – это документ эпохи, главная его основа – честность автора. Именно такое можно назвать документальной прозой. Но в советское время этим термином обозначали заказные повести о героях революции, красных командирах или видных большевиках, в тех «документальных повестях» верным было имя героя, подпольная кличка и география его поездок, ссылок, тюрем и боевых походов. Но правды жизни не было, потому что правда была ужасна. Были участники революции или большевики, достойные любой прозы – художественной и документальной – но они были стерты с лица земли в 30-х годах двадцатого века, и память о них была уничтожена властью.
Мой дневник при советской власти тоже бы подвергся жесткой критике, потому что советская жизнь в глазах молодого человека была беспробудным пьянством. Или очереди в магазинах? Пока я стоял в очереди за молоком, успел сходить в книжный магазин. Можно такое представить? Но этот период был «социализмом с человеческим лицом». Разве сегодня было бы такое возможно: человек потерял документы и деньги, а его устраивают в общежитие? Или мой пример: приехав в Комсомольск, я в тот же день устроился на работу и мне дали общежитие. Поэтому и ностальгия сегодня по советскому времени - у многих пожилых людей.

15 апреля.
На работе разбирали подсистему – отправлять в цех. Девочкин поймал Азарова с Мацкевичем, как играли в шахматы. «-Это ужас какой-то… надо кабеля откручивать…» - у него не было слов, забрал их. Я был рядом с ними – пришел переодеться.
Уколы, библиотека - взял, кстати, Сало «Зеленые друзья человека», все-таки поконспектирую (раз Галя так хорошо его знает), Э.Грин (о финских крестьянах), Г. Гейне (избранное), В. Карпов (из серии «Молодые голоса»), его рассказ в «Лит.России» вчера очень понравился; теннис, столовая (Колесо: «Ты не очень на меня обиделся?» - много раз мазал по шару, я: «Уже забыл» - сильно ругал его, чтобы взбодрить).
Колесо о музее: - Не очень, но что тебе понравилось, то и мне тоже.
Девочкин (до обеда): - Толя, ты не сходишь после обеда в город?
- Зачем?
Д: - Да-а, надо там с лопатой…
- Отчего же, схожу.
Д: - Так ты сходишь, могу надеяться?
После обеда зашел к себе в общагу, переоделся (как обычно, после игры и столовой – в поту). На Краснофлотской у молочного магазина уже кидали снег, в основном, люди из БТЗ во главе с начальником – Удовиченко Григорием Палычем (кличут «Удод»). Полтора часа покидал в свое удовольствие, большая часть уже растаяла. Удод устроил перекур во дворе, покрытом мусором.
Удод: - Некому убирать.
Я: - Дворников нет, что ли?
Удод: - Совсем нет. У нас до мая прошлого года двор был – ни соринки, дворник дядя Миша каждый день убирал – то бумажку, то бутылку отдельно несет. В мае того года он умер, и умер-то как. Пили мы спирт, он говорит: «Наливай полный» - пил-то он каждый день. Налили. Только он этот стакан опрокинул, и тут же упал, не допив. Три дня еще пролежал дома. И – все. С тех пор двор запущен, а жильцы и не думают убрать, о, субботник – бесполезно!
Я первый раз выпил спирт на корабле, командир позвал к себе, а мы были из спасательной команды, семь человек – наработались! – наливает полный стакан спирта: - Пей!
А я до этого не пил – не курил. Только этот стакан допил, глотнул воздуха, как что-то у меня в горле застряло: ни вдохнуть ни выдохнуть! А он мне сигарету сует: - Затянись, пройдет!
Так каждому из спасательной команды налил – отказаться нельзя, командир все-таки!
Потом я был в сдаточной команде на 17-м корабле: сам пьяненький, обходил всех: «Ну, как держитесь?» - мы по разным каютам жили.

В 14.30 пошел в ЦУМ, затем - «Комсомольск». «Самомассаж» был у них. Взял «Антологию поэзии Дальнего Востока», Г. Горбовского, Г. Иванова (из-за одного стихотворения: «Как будто совершил я преступление: мне 30 лет, а я живу один»).

К семи вечера пошли в «пятую» общагу – играть в шахматы. Суетилась Вера Андреевна, жалела, что не может с нами идти. Команда полностью: Ленивцев (перекусил с нами) и Гаврилов, который забыл вчера, что обещал Веранде играть. Но сегодня он был наготове: мужчина лет 45-ти, высокий, темный, не дурак выпить. Заходим в общагу. Спрашиваем о турнире. За столом – вахтер, комендантши нет. Отвечает: - Вчера же должно было быть.
Возражаем: - Но перенесли на сегодня.
Пожимает плечами. Подождали пять минут. Серега пытался поиграть в теннис, но шарика не было. На стене красочная вывеска: «До юбилея – 9 недель». Цифра меняется на бумажке. Из пенопласта – объемная карта СССР, БАМа, с основными промышленными объектами. Большой красный уголок. Зашел спросить. Ожидают две высокие женщины. Подходят ко мне. Агитаторы. Тоже ждут людей. Намечено собрание, но – никого. Объявление на стене. Людей нет потому, что воспитательница получила вчера квартиру, сегодня устраивается. По этому поводу отменила турнир и собрание и прочее!  Нужно было спросить фамилию, впрочем, Веранда должна знать. Ей будет обидно – так хлопотала, будет считать виновной себя. Такой характер: принимает все на себя.
Гаврилов комендантше: - Если будет турнир, позвоните, мы придем.
Комендантша (Сереге): - Не курите здесь!
Серега: - Я не знал, что у вас не курят.
К: - Не переношу дыма.
Уходим. Даю обещание больше не ходить на подобные соревнования. Получилось наглядное пособие: «Как можно отвадить людей от чего-либо».

Почитал В. Карпова. Молодец.  Так и хочется сказать: светлая проза, читается легко – прежде всего; просто, доходчиво написано, и притягательно. То есть, сюжет с толком продуман и основан он, в основном, на действии (Лена: нравится действие). Но читал мельком – нужно повторить.

16 апреля.18 часов. Работа. Собрание: Гудзяк, Девочкин, Паша, Ручкин (знамя, лучший инженер-настройщик), Колесо (шахматы, теннис). На стенде. Мемориал Первостроителям.
Сейчас – из магазина. Три очереди. Пока стоял за молоком – успел сходить в книжный магазин.
Вчера был разговор с Серегой. Я ему о том, что он ничего не делает (в смысле спорта), только передачи слушает (хоккей, футбол). Он мне, что я не знаю, как играют наши футболисты. Я: слушать, болеть, это еще не спорт. Серега: «Как же, я на участке - спорторг». Недавно был на совещании спорторгов, принес план мероприятий, но я видел такой у Полякова.
Серега: - В спортзал хожу, на лыжах всегда, волейбол, футбол.
Я: - Ты бы лучше здесь занялся, турнир организовал по теннису, ты и здесь – спорторг.
Серега загорелся: - А что! Давай, действительно!
Сегодня встретил Веру Андреевну, которая первая обратилась ко мне: мол, утром сказала, что в пятом общежитии, а проводили в седьмом – неверно оповестили, теперь нам не зачли за вчерашнее. Машу рукой: бог с ними!
Веранда: - Теперь уж как, не знаю, не ходить, что ли…
Я перебиваю: - Да что о них думать, давайте лучше у нас организуем турнир по теннису.
Она поддержала, пообещав призы.

Серега жарил вермишель. Сели за стол. Я, правда, уже перекусил. Зашел еще Юра Кальченко. Я сказал, что можно проводить турнир. Серега, едва поев, тут же засуетился, пошел искать теннисистов  по этажу (я ему подсказал, с чего начать). Он выписал всех, стал составлять график, но я перехватил инициативу, так как понял, что сделаю аккуратней. Получилось красочно.
Тут же у нас собралась толпа: нас четверо с Ленивцевым, еще двое – Цветков-молодой и Шишов-третий. Все-таки устроили его в общежитие, второй брат Вовы, Витька – дома; по пути его обокрали полностью: документы, деньги – погулял с попутчиками; пришел в ЭРУ (Вера Андреевна рассказала), в отделе кадров ему – от ворот поворот, так он и ушел с каким-то пожилым мужиком-попутчиком; она хотела догнать, но все (отдел кадров) были против; беспокоилась: как бы чего не вышло, и зачем, мол, пошел туда. Пришел бы прямо в общежитие – устроили бы, но все закончилось благополучно.
Стали красить сетку, чтобы установить стол и тренироваться. Сейчас все там – тренируются. Хоть нашел им дело – сами не могут догадаться.
Завтра – субботник. Иду на мемориал Первостроителей. Послали троих, еще – Плехина и Кальченко.
23.40, играл в теннис, затем – в душ. Когда вернулся, в комнате «девочки»: Света и Нина. Весь вечер с ними. Читал стихи Гейне. Дал свой стих «Ты помнишь» Свете – она напишет музыку. Она говорит, что пишет музыку за кого-то (ее руководитель?), а тот выдает ее за свою. Пили чай с клюквой.
Света. Мать – профессор по истории КПСС, отец – зав. УРСом, сказала свой адрес: 735737 Чкаловск Таджикской ул. Пионерская, д.8 кв.2.
Телефон забыл. Поговорили очень хорошо, но так не выложишь, а не мешало б. суть.
Она: - Ты обратил внимание на мой берет, сама связала, я и раньше вязала, у меня есть старый берет, но теперь я в нем чулки храню. (И т.д.).
Я: - Теперь буду знать, где твои чулки хранятся (и подобные глупости, шутя – неприкрыто-оголенно, но вполне допустимо).
Жалуется на тоску: одна. Зачитывает из материнского письма: - «Золотая моя доченька…» - вот как она меня называет.
Я: - Почерк образованного человека.
Света: - Она же у меня – профессор! У нее выработался стереотип письма. Пишет: «Тебе необходимо сдать кандидатский минимум по английскому, ты же у меня умница, отлично его знаешь», потом перечисляет: первое-второе-третье.
Я: - Просто выработался деловой почерк, краткость, ясность речи, не то, что мы расписываем, много у нас мусора в языке.
Света: - Да. Стиль.
Я: - А можно к тебе летом приехать так…переночевать ночь, чтобы отправная точка было, потом поездить вокруг, интересны новые места.
Света смеется: - В качестве друга? И на одну ночь?.. А вообще у нас много чего можно поглядеть.
Пришел Серега – проводил Свету домой.

17 апреля.
18.25, закончил стирку двух грязных брюк – после двух субботников.
Заходит Шурик «Варшава» (с усиками).
- А где все?
- На вечер ушли.
- Так рано или они к семнадцати?
- Да.
- Ты не будешь против, если я у тебя музыку послушаю?
- Где? Здесь нет ничего такого.
- Ну, я принесу Серегин магнитофон и наушники.
- Так ты у себя и слушай.
- Ну…. Здесь мы вместе будем (ободряющий жест).
- Я, возможно, уйду.
- Ну, тогда, конечно. Ты на меня не сердишься?
Шурик – выпивший, добавил после субботника на работе, у Кальченко, я там тоже был, пригубил коньяка. Вопрос заставил меня приподнять брови.
- За что?
- Ну, я к тебе то за конвертом, то за чем-то еще иду, просто так не получается.
- Конечно, нет.
Шурик собрался уходить, возвращается от двери, садится.
- Понимаешь, как-то получается, что заходишь только за чем-то, что-то просишь…
Шурику предлагали билет на вечер встречи – отказался (денег нет, а жена отдельно – в Артеме).
Я тоже чуть не попал на вечер встречи томичей. На днях Хардин раздавал билеты на этот вечер и расхваливал, какой он был в прошлый раз замечательный, а сейчас, вроде, и телевидение будет. Мне тоже захотелось поглядеть. И вот на субботнике во время перекура Кальченко сообщил, что у него есть лишний билет – кто-то не приехал. Я ухватился за эту мысль.
Ушел с субботника раньше на час – ноги промокли насквозь, не догадался надеть Серегины резиновые сапоги, а холодно – вечером выпал снег, слякоть. По пути пообедал в столовой. Дома снял грязное, лег и уснул. Через час разбудил Кальченко, пришел за закуской, у них с Плехиным – бутылка коньяка. Сказал ему, чтобы взял в холодильнике. Он отрезал и пригласил меня. Я отказался. Затем пришел с работы Серега. Пришедший Ленивцев сообщил о коньяке. Серега загорелся, ушел, вернулся, пригласил меня. Черт с ним, думаю. Коньяк не водка. Пошел к ним.

Зашел Ненашев, повторил приглашение: чтобы в семь вечера пришел с тарелкой к нему – он варит куриный суп. Не принимаются мои отказы и ссылка, что сыт. Перебил мысли. Через 25 минут надо идти.

Они закурили, я вышел к себе. Боря Плехин начал разговор про пиво и пивзаводы здесь и в Ленинграде. Поглядел у себя: все грязное! Одеть-обуть есть что, но вспомнил: ничего не делаю! А время летит! Только суетные заботы – нельзя мне устраивать никаких вечеров. Сегодня сделать все дела: стирка, письма домой, Тане, а завтра – в читалку. Нужно завтра иметь ясную голову. Но как отказаться от своих же слов? Если это стыд, то – ложный стыд, неудобство, решаю я.
Они уже пили водку, хорошенькие. Твердо сказать не могу, но сообщил, что не хочется. Вернее, не могу. Обувь – только летние полуботинки, а везде грязь. Кальченко сказал, что обувь найдется. Я – про другие дела.
Боря: - Ты так и скажи, что тебе не хочется.
Взял 5 минут на размышление.
Боря: - У нас с тобой жизненные дороги идут параллельно.
Я: - Ну, как же, вот сегодня пересеклись.
Субботник, потом – за столом; он имел в виду – бутылку.
Боря: - Сегодня пересеклись, а вообще у тебя своя жизнь, у нас…
Я: - Есть такая теорема, что все параллельные прямые где-то в бесконечности пересекутся…
Имел в виду геометрию Лобачевского, но забыл условия. Мысль Бори, что у меня своя жизнь: непьющий, некурящий, идейный (и т.д.).

У Коли Ануфриева забрал свой таз. Зашел за ним – жена больна, он просит молока. Зачем? Он: вскипятить, горло у нее болит. Спросил симптомы: голова болит, горло – врач определил, как ОРЗ, выписал сульфадимезин и пенталгин. Температуры нет. Принес парацетамола – одну, аспирина – одну и две на ночь, и стрептоцида – пососать. Потом встретил Колю: она спала.
Вчера дал ему свои очки – в кино. Ему нужно минус один диоптрий. Глаза болят. Говорю:
- Поэтому я и не хотел тебе давать (минус 1,75 диоптрий). Жена  лет 19-21, высокая, тоненькая. Из таза сам вылил воду.

Начал чувствовать опасность. Молодец мой мозг, потому что это работает подсознание. Стираю на третий раз, чувствую, ощущаю, вижу про себя: Серега закрыл двери, забыв, что я стираю (картина знакомая), и я иду в Дом молодежи, чтобы вызвать его и забрать ключ. Мой-то остался в комнате, а я в тапочках и трико. Тут же выхожу в коридор. Вижу Серегу, закрывающего дверь. У него что-то не получается. За час до этого разбудил его – он спал, как положено, после выпивки. Смотрит вдоль коридора, видит меня, спохватывается – я подхожу. Он что-то бормочет и, вынув ключ, отходит. Останавливаю его за руку, держу: - Я предполагал, что так случится, - говорю, чтобы он запомнил, но разве до него дойдет? Погубил алкоголем и курением свою память, которая и так была не сильна. На его примере вижу связь: у него – слабый нос, от переутомления может кровь пойти, то есть, слабые капилляры – тонкие стенки, то же самое и в мозгу, поэтому рвутся большим количеством они (от алкоголя и никотина), да и возможны закупорки – отсюда и память ухудшается быстрее, чем у средненормального пьющего курильщика.

Заходит Шурик:
- А Серега давно ушел на вечер?
- Ты же уже спрашивал.
- Нет, ну, это когда было.
Иду к Ненашеву. Он уже меня не посетит, знает, что я чем-то занимаюсь (пишу). Зашел ровно в семь. Накормил он меня. Потом я заварил чаю, пили чай. Он принес целлофановый мешок конфет, я угощался (рижская карамель).
Взялся за письма. Написал домой и Тане.
Заходил Шурик, попросил колбасы. Отрезал 100 грамм и сказал, что обязательно принесет.
Зашел неизвестный маленький мужчина, попросил лист бумаги, я дал, он извинялся и спрашивал, не допустил ли какой-нибудь грубости.
23.10, берусь за «Самомассаж». Завтра иду в библиотеку имени Островского на весь день (попробую «Отец Федор» и т.д.).
00.35, приехал Шишов. Загоревал, что не попал на вечер. Он учился в Томске. Пошли с ним в 18-ю. Дыму, хоть топор вешай. Ленивцев и Серега пьяненькие, Л. с гитарой, Андрюха с ними (трезв).

18 апреля.
На улице – снег, слякоть. Серега спал у Ленивцева, проснулся после десяти. Я уже позавтракал, собирался гладить брюки. Пошел за водой – они выходят. Серега – к себе. Выложил на треть стола, не занятую мной, пищу. Я глажу. Серега пошел за хлебом и… с концом. Наверное, у Шишова застрял. Через полчаса явился, но без хлеба. Чай в стакане стал уже холодным. Сел, спохватился: хлеб-то не взял!  Через минуту – с хлебом. Я сделал замечание насчет вчерашнего. Он помнит. Говорю: - Выбил бы дверь.
Он: - Сам бы и делал замок, я уже два замка делал.
Я: - Сам виноват. А кто делал бы, не будем рассуждать. Еще раз так сделаешь – увидишь.
Я уже запланировал: деньги и документы – Ненашеву,пусть открыта будет.
Насчет уколов против энцефалита узнал в пятницу: первые три раза делают осенью, затем – каждый год по уколу весной.
В читалке. Отправил письма на почтамте. Здесь получил «Войну и мир», но стоило сесть, как потянуло в сон: то ли отвык от спокойной обстановки, то ли погодва действует. Народу в читалке довольно много.
Сходил в «блинную». 15.30, неимоверно тянет в сон. И поел немного, без мяса – что еще ему – организму – нужно от меня? Письмо Лене и поздравления (1 Мая – день рождения у Любы Журавлевой – как это все далеко!).

19 апреля.
Идем по улице с Шишовым, радостные, рассказываем друг другу, как нам удалось выиграть. У Шишова не хватало ладьи, у Ленивцева – слона, а я забыл, что мой ход, глянул на доску и ужаснулся.
Зашли Шишов, Ленивцев, Лыков. Посмеялся с ними. Там говорили: «Эта общага сильно играет!». Сказал им, что заняли третье место в городе.
Итак, у меня ладья под боем ферзя противника. В чем дело? Несколько минут назад заговорился с Шишовым, который шел к Нине – она живет в этой – пятой – общаге. Мы уже к ней заходили. С разговором решил, что сделал ход. Но мой противник, коренастый светловолосый мужчина, спокойно рассматривал доску, не делая попыток взять ладью. Не видит? Или думает, что я замыслил, жертвуя ладью? Такие мысли мелькнули в моем успокоившемся от болей мозгу (голова болела). А, может, я хода не сделал? Начал разбирать позицию. По всему выходило, что хода не сделал. Осторожно пододвинул ладью на одно поле – под защиту другой ладьи. Противник спокойно съел центральную пешку. Гора свалилась с плеч и, разумеется, вздох облегчения и т.д. и т.п.

На работе. Разговоры с Яновским об искусстве (посещение им музеев), о местном художественном музее. Он еще не ходил, интересовался, что там, не тесно ли. Я мнусь:
- Да, картины вроде умещаются.
Яновский: - Не в том смысле: есть ли куда отходить рассматривать картину; например, если картина метр на метр, надо отходить на четыре метра.
Я:  Я, как человек, далекий от этого, могу сказать, что когда человек читает книгу, он ее воспринимает в зависимости от своего опыта, получается, что он увидел свою грань. Другой человек увидел другую грань. Сколько читателей, столько и книг.
Яновский: - Это называется – проекции в искусстве. Картин тоже столько, сколько и зрителей. Картина зависит еще от освещения, угла зрения. Рисунки карандашом есть в местном музее? О, это надо понимать, карандашом можно в одном штрихе отобразить суть и смысл, это - графика
Я: - Должна быть еще московская выставка к юбилею города.
Яновский: - Надо обязательно сходить.
Я: - Колесо сомневается, что привезут хорошее, выберут из запасников похуже.
Яновский: - Не думаю. Скорее всего, это будет творчество современных авторов, не привезут же классику. Комсомольск – город молодых, нам старье не нужно.
Радуется, что к лету должна быть московская выставка. Я рассказал, как Колесо отнесся к этому: сюда, мол, все похуже везут. Яновский спросил о работе общества книголюбов, в которую я погружен. В ответ высказал такую мысль.
Я: - Книга служит для воспитания нового человека, как без них? Книга – окно в мир.
Яновский: - Ты партийнее многих партийных, хотя и беспартийный.
Я: - Видишь ли, Петя, есть понятие «советский человек», я думаю, этого достаточно.
Яновский: - Аутотренингом занимаешься? Помню, как прошлым летом ты каждый день отключался.
Я: - Да, норма – четверть часа. Говоришь формулу: «Моя правая рука тяжелая» в позе кучера, этого отдыха хватает на весь день. Но это, когда опыт есть. Особенно хорошо так отдыхать на заказе, когда допоздна там сидишь.
Яновский: - В Большом Камне?
Я: - Да, до девяти вечера, как всегда.

Чуть не отправили сегодня в Ленинград. Разговаривал с Яновским наверху, в раздевалке. Колесо зовет. Спускаюсь к Девочкину. Тот: - В Ленинград поедешь.
Я: - Нет.
Колесо: - Почему, тебя ничто не держит?
Я молчу.
Девочкин: - Если какая-то причина, то не будем спрашивать. Нужно отвезти бумаги срочно и там остаться на курсах.
Я: - Не хочу обманывать вас. Неизвестно, что будет в ближайшем будущем.
Колесо: - Что, собираешься увольняться?
Я: - Я не могу дать гарантий, окончу курсы, а потом…. Бумаги отвезу, но на курсы не останусь. Узнайте, Юрий Дмитрич.
Девочкин: - Ну, ясно.

После работы пришли с Яновским и Ручкиным в винный магазин. Отвратительная картина: лезут за водкой, толпятся, очередь сбивают назад пьяные, дрожащие рожи и руки, крики; пришлось ногами упереться в стенку, чтобы очередь не сбивали. Ручкин и Яновский сдерживали натиск. У меня порвалась куртка. Вина я брать не хотел - продавали сухое, венгерское. Я шел в книжный магазин – по пути с ними зашел. Захотел прочувствовать – прочувствовал.
Переписал вкратце устав общества, как пример. Завтра буду писать свой.

20 апреля.
После работы = с Лешей Червоненко, как агитаторы, пошли на Октябрьский, дом 10б (квартиры 65-80) – составлять списки избирателей. Поднялись со второго до пятого этажа. Интересно! 15 «фотографий» различных квартир – моментальных снимков. Список у меня с собой. Сказал Леше, что пойду к преподавателю из политехнического института, он приходит позже. Соседка с жтажа выше сказала его данные, но не знала даты рождения. Зато рассказала, что он – агитатор, она сама – агитатор и соседка-агитатор. Не спросил, где работает. Соседки тоже не было дома, но она и про нее рассказала. Я бы с превеликим удовольствием походил так по всему Комсомольску. Из пятнадцати квартир только в двух – неблагоприятное впечатление: в одной навстречу вышла прокуренная женщина, дверь туалета приоткрыта - над унитазом качается пьяный мужчина, из кухни выглядывают возбужденные рожи. Пьянка в разгаре, затхлый запах, возгласы. Записываю. Она оказалась на год младше меня, а вид! Выходит муж, что-то говорит, изрыгая сивушный запах. В квартире – сумрак, грязь и т.д. То же самое – наверху. Выходит одна, с ярко накрашенными губами. За ней – молодая девица, из-за ширмы – голоса: «Чего за них голосовать? За судей, что ли? Поснимать их всех…». Оказалось, живет одна, это – гости. Гулянка.
В других квартирах – чисто, светло, приветливо. Чувствуется жизнь «с достатком» - стенки, мебель импортная и т.д., хозяева открыты для общения. Бывают разные. Старушка держится настороженно, пускает не сразу, внимательно осмотрев – живет одна.
В 85-й квартире женщина и один сын, 18 лет, фразаот хозяйки: «Младше детей не установлено, может, и есть».
В 71-й хозяйка Мария Ивановна, 55-ти лет, жаловалась, что на улице – грязь, света нет, ходить невозможно – как голосовать?
В 72-й пенсионеры Киселевы, хозяйка 1914-года рождения, спрашивает, как дату рождения называть: - По паспорту? Тогда – в апреле, а так – родилась в декабре. Муж ее – 1915-го года.
Похожая история – у моих родителей. Фактически – ровесники.
В 73-й живет один, нет дома, никто фамилии не знает, работает на аккумуляторном заводе, часто пьет. Вся характеристика.
В 77-й – женщина с умными добрыми глазами с бледной кожей, еще двое сыновей 20-ти и 22-х годов.
В 78-й, по соседству – семья с двумя дочерями такого же возраста.
– Хорошо, взрослые дочери – помощницы! (Хозяйка в ответ улыбается).

Леша Червоненко учится в университете марксизма-ленинизма, сегодня сдал предмет «Развитой социализм» на пятерку, потом зашел за мной, а я уснул с книжкой, дожидаясь его. Прилег на пять минут.

21 апреля.
Поручили отпечатать выступление на партсобрании, посвященном 112-й годовщине со дня рождения Ленина. Мое замечание, что беспартийный, восприняли, как шутку. На предыдущей работе меня заставляли написать заявление в партию, пока не уволился.
Выступление тов. Черевко П.И.
Товарищи! Нам вручают партийные билеты накануне славной даты, когда страна, все прогрессивное человечество будет отмечать 112-ю годовщину со дня рождения В.И. Ленина. Этот день многие производственные коллективы встречают новыми трудовыми достижениями.
Выполняя решения 26-го съезда партии, стремясь достойно подойти к золотому юбилею Комсомольска, к 60-летию образования СССР, труженики нашего города все шире развертывают соцсоревнование за досрочное выполнение принятых обязательств.
Комсомольско-молодежный участок тов. Ступкина, в состав которого входит наша бригада, является на предприятии инициатором движения «50-летию города – 50 ударных недель». Ежемесячно мы один выходной день работаем за первостроителя города Алексея Петровича Маресьева, а заработанные деньги перечисляем в фонд подготовки к юбилею города. Одна из бригад участка (бригадир т. Гудзяк А.И.) признана по итогам работы в 10-й пятилетке победителем во Всесоюзном соцсоревновании среди комсомольско-молодежных бригад и награждена Переходящим Красным знаменем ЦК ВЛКСМ. Большинство членов комсомольского оперотряда предприятия работают в нашем коллективе. И всегда лучшие в трудовых и общественных делах – коммунисты и комсомольцы участка.
Сегодня я хочу заверить районный комитет партии, ветеранов ленинской партии, что мы всю жизнь будем с честью нести высокое звание коммуниста-ленинца.
21.04.82.
Приписка моей рукой: «Кроме того, премию 200 рублей (от ЦК ВЛКСМ) используем на книги для детдома».
Пришлось перепечатывать, а этот листок с поправками остался у меня.

22 апреля, полночь (00.10).
Запечатал, но тут же вспомнил, что завтра – день рождения Ромашки (то есть, уже сегодня), пришлось тут же вскрывать по мокрому. Теперь плохо приклеится, зато – поздравил. Запечатал три конверта нашим, кроме Тани: поздравления, фото и т.д.
Сегодня. Работа. Обед. Теннис.
Поляков присудил сетку – сказал, что не было. Я думал, что была – выбил из колеи. Играл с Дьячковым. Но у меня с головой было не в порядке – прибаливала, поэтому настроение испортилось. Расслабился – а начал хорошо. Продул 2:0. Нужно будет перед Поляковым извиниться.
Сейчас голова не болит – принял анальгин и потер «звездочкой» виски. После работы нужно было идти в общежитие №7 – играть в шахматы. Опоздал. Вышел в седьмом часу. Пошел в сторону общежития №5 по Кирова, а №7 – на проспекте Мира, 29. В №5 взял шахматы – позавчера там оставил. Выиграл опять. Шишов продул. Ленивцев выиграл.
Мария Николаевна – воспитатель общежития №7, первостроитель, интересная история. Нужно будет зайти еще. Потом сыграл вторую – товарищескую – партию. Шишову к семи нужно было в оперотряд, торопился. Слушал ее рассказы.
Пора ложиться – вставать рано. Хочу начать бегать.
Рыбин приехал, живет у нас. Разговоры: о ВМФ, США и нас, о политике. Потом я пошел, как агитатор, к преподавателю института – не было дома. Вернулся с намерением писать письмо Лене. Рыбин вновь начал приводить примеры. Вместе учился друг – окончил второй институт, юридический. Сейчас – адвокат. «Деньги заколачивает, а что ты, Толя, думаешь» - приводит примеры. Еле отвязался. О Рыбине – потом.
Сегодня идем с Петей Яновским домой. Он смотрит на меня: - Да ты весь седой!
А у меня голова раскалывалась, да еще такое сообщение. Ответил, что голова болит, может, от этого.
Дома выяснил, что ничего подобного нет. Показалось. А, может, он – дальтоник?

13.50, чудо! Вынул книжки из сумки. Две брал с собой на работу, еще три купил: «Самбо – приемы лежа» (как подарок), «Себя преодолеть» - о психотренинге спортсменов, эту себе, и биографию Герцена (купил на Орджоникидзе). Слышу: что-то звенит, сую руку поглубже – два рубля, один – юбилейный с изображением Ленина – откуда? Как с неба свалились! Два металлических рубля были в конверте, что Люда Кубасова дала – собирать деньги с книголюбов, неужели эти? Тогда, как попали? Странно.
Сегодня – юбилей В.И. Ленина. На заводе у памятника Ленину – почетный караул: молодежь с красными повязками. Красные флаги. Город чист, в основном; снег сошел, подмели.
Сейчас нахожусь в квартире. Червоненко «отпустил» с обеда – в 15.00 должны встретиться у «подопечного» лома. Агитаторы.
Теннис. Вначале Шишов поставил меня вторым на очередь. Когда же на обед пришел с укола, то оказался уже пятым. Разумеется, я оделся и ушел. Встретив его по дороге, сказал пару «ласковых». На улице – тепло, солнце, ветерок.

17.00, в ч/з библиотеки имени Островского. Выставка книги. 25 библиотек. Экскурсии школьников.
Разделы: по библиотекам, искусство, поэзия, по профессиям, букинист, дальневосточная проза, детская и кое-что еще. Дольше стоял у разделов «Искусство» и «Букинист».
«Искусство». Не мешало бы посмотреть все альбомы – «просветиться».
«Букинист». Попадаются фолианты начала прошлого века, прижизненные издания Белинского и т.д., очень интересно.
Возле «Искусства» стоят женщины:
- У меня такая есть, Борисов-Мусатов, у него – мягкие тона.
- А чего он там?
- Свой взгляд, так видит мир…
- А вообще интересно, какие книги бывают, так в продаже их не увидишь…
Два парнишки быстро листают альбом какого-то художника, будто не успеют, что кто-то прервет их занятие.
Экскурсия. Школьники младших классов. Слышен голос: «Праздник книги. Здесь вы можете увидеть сказки Перро… каждый из вас хотел бы иметь их дома… осторожно, ничего не трогайте… ну вот, все поставили…».
«Поэзия». С. Капутинян, А. Ахматова и много других, которых хотелось бы почитать. Но читать можно только рядом с выставкой: бери стул и читай. В читальный зал не дают.
Полтора часа потратил здесь. С Лешей встретились, как договорились. Ждал его на скамейке, он пришел на минуту позже. Никого дома не было, как я и предполагал – зря назначали. Но раз Леше захотелось, да и все равно – лучше гулять на улице. Сейчас дилемма: идти в «Комсомольск» или остаться. Нужно просмотреть дневник – дописать недописанное.
Да, Ручкин взял мне вчера «Самомассаж» - за это пригласил его выпить сухого вина. Теперь в командировку с ним не поедем, а прошли много общих дорог. Он сам приглашал меня, но нужно было играть в шахматы.

В обед встретился Поляков. Чистый добрый открытый взгляд.
- Здравствуй, Толя.
- Здравствуй, Володя.
Он улыбается.
- Откуда ты идешь и куда.
= Из поликлиники.
- Еще не вылечился? Прогревание?
- Нет, уколы.
- А что тебе колют?
- Витамин бэ двенадцать. А ты в столовую?
- Домой.

Люда Кубасова о Полякове.
Люда читала новый Устав, что я написал, затем повестку дня собрания. Увидела, что я предлагаю Полякова председателем.
- Ой, зачем его, а ты?
Я молчу. Колесо чертит расположение, вернее, размещает квадратики новой подсистемы С-3, говорит:
- У Полякова знаешь, сколько различных обязанностей, в тут нужно время – заниматься.
Я: - Ну, хорошо, тогда Полякова вычеркнем, но все равно – по новому Уставу - нужно троих в правление.
Затем Юрий Дмитрич попросил перепечатать инструкцию по пожарной безопасности. С Людой дальше беседовать не пришлось. Но, видимо, Колесо сказал ей, что собираюсь увольняться, потому что потом она этого вопроса не задавала. Говорили о ненужной литературе.

Мария Николаевна, разговорчивая воспитательница общежития №7. У меня настроение было шутить. Что-то говорил, она в ответ:
- А я – первостроитель города, поэт…
Я заинтересовался.
Она здесь живет с 1937-го года, муж еще раньше приехал, здесь и поженились. Работала редактором городской газеты, писала стихи, отдельно не печаталась. В войну с пищей было плохо, пили хвойный настой. В 1937 году присутствовала при спуске на воду эсминца «Калинин». Это был первый свой корабль, полностью выполненный на заводе. Раньше отдельные блоки привозили с запада. Муж застал время, когда в 1934 году медведиха с медвежатами спокойно прогуливалась по городу, рысь забегала. Это потом уже их отвратил запах бензина и городской шум. Разбежались. Дали им квартиру в доме на Кирова, где  тогда располагался ЦУМ, а сейчас – «Автомобили». Это было лучшее здание. Все смотрели на него с восторгом. А обычно люди жили в бараках – двухэтажных бревенчатых. В 1949 году уехала в Ленинград. Вернулась в 1969-м. Сын недавно приезжал, спросил: «Скоро ты вернешься из своей добровольной каторги?».

23 апреля.
С обеда с Колесом ушли покупать телевизор (для «бобра», отправленного на пенсию) и подарок Артуганову, которому в феврале исполнилось 30 лет. Купили «Юность» и Вите – часы, отгравировали.
После обеда отправил Тане «Литературку» и Шагинян, Б-ву книгу о самбо, и получил часы из гравировки. Пасмурно, моросит.
Перед уходом звонил Власовой (организатор по спорту в спортклубе), Вера Андреевна – с больной дочерью. Та сообщила о спортивном вечере в воскресенье в 19 часов в общежитии №5, будут вручать призы. Дополнительно на мою голову. Сообщил Шишову – он лежит у себя (в комнате Ненашева). Они с Ануфриевым пытались поймать полдня машину – не получилось. Ануфриев переезжает в новую квартиру.
Теннис - соревнование. Выиграл у Хардина и Баландина (обе 2:0).

С Людой Кубасовой – разговор о моем плавании. Хардин предложил мне сплавать в бассейне, и я рассказал – смеялись с Людой до слез. Началось с того, что Люда спросила Хардина, не начал ли тот бегать. Я начал бегать вчера, сказал, что буду бегать через день.
Люда: - Надо каждый день бегать, тренируются мышцы, дыхательная система.
Я: - Я вначале делаю зарядку, затем бег, после бега – контрастный душ; не будешь же каждый день душ принимать.
Люда: - А ты шапочку одевай.
Я: - Я одеваю спортивную шапочку, если прохладно.
Люда: - Я имею в виду – для плавания.
Я: - У меня нет для плавания. Я же не хожу в бассейн, один раз сходил, так…
Хардин: - Да, кстати, ты приходи в воскресенье, соревнования будут по плаванию!
Я: - Я уже соревновался. 50 метров проплыл, пытаюсь вылезть – сил нет, Люда мне говорит: «Плыви еще круг, команде нужно еще два очка». Минут пять уговаривала. Убедила – решился, поплыл, минут двадцать плыл, там уже на старте все выстроились, замерзли, раздетые, вот, Люда помнит, тоже замерзла.
Люда: - Как-то плыл еще – то руками витиевато, то на спине.
Я: - Это я вспомнил, как в детстве плавал, сил уже не было, но доплыть надо было.
Вспоминать смешно.

23.30, Рыбин на дне рождения у Ненашева А.П., Серега – на дне рождения у Ленивцева.
Около девяти вечера пришли Света с Ниной, разбудили меня. Умылся, поставил сухого вина, чаю и прочее. Но не проснулся окончательно. Затем пришел Серега. Света пошла мыть чашки после вина, вызвала его. Пьяненький. Когда подруги ушли, он тут же сказал: «Наконец-то избавился от них, когда это прекратится?».
Но я уже смотрю на них иначе. С Серегой все ясно: Нина ему нужна была временно – побаловаться. Теперь с ней практически не общается, только дурачится со Светой, как с «сестрой», болтая глупости. У Светы болен мизинец – невозможно играть, такая боль, а завтра нужно аккомпанировать в библиотеке имени Островского. Будет литературный вечер. Пригласил Лакеев. Это ему она помогала писать песни. На мои стихи почти закончила музыку. В понедельник завершит – ей обязательно нужен инструмент.
Я сказал, что нужно сделать массаж кисти.  Она: сделай. А я еще не умею. Как она завтра будет играть?  Нужно было сделать, хотя бы по книжке – виню теперь себя. Разговоры на разные темы, просто беседовали; я, в основном, молчал спросонья.
Света: - Как хорошо все-таки творить! Людей творческих многие не понимают, не знаю, почему. Видимо, нужно быть творческим человеком, чтобы понять…
Выйти замуж недолго, ты думаешь, я не могу понравиться или не нравлюсь мужчинам?
Я: - Ну, почему? Ты должна всем нравиться, ты же красавица.
Света: - Просто тот, кого люблю, не любит меня.
Я: - Ну, это обычная история.
Можно догадываться, кто этот «тот». Даже ясно. Она – о тоске, об одиночестве. В принципе, ее слова можно применить и ко мне, что я и сделал мысленно. Мы, как два берега одной реки – жизни. Я продолжаю свое – о курении. Сам я бросил. Женщину не могу видеть курящей, для меня она – ходячая пепельница.
- Знаешь, когда я брошу курить? – спрашивает Света.
- Когда выйдешь замуж?
- Брошу, когда забеременею.
- Для этого надо замуж выйти.
- Что я, замуж, думаешь, не могу выйти?
Женщина, имеющая любимую работу, но не нашедшая личного счастья. То же относится и к Нине, которая просто преподает.
Я: - Мы вращаемся в разных сферах, - говорю так, а думаю, что не сможем найти общего языка, хотя разве это имеет значение?
Света рассказывает, как в таджикской деревне муж караулил, когда они прятались во ржи за околицей. Если кто-то ехал или шел, он кашлял. Курящая женщина там – опасно. Говорил: «Если любишь, бросишь».
Света: - И я, как дура: «Ну, конечно, люблю!» - бросала!
А я бросил, и два года не курю. Влияет на память. Чувствуется иногда, как мурашки в голове проносятся волнами. Бросил курить – прекратилось. Сделал вывод: спазм сосудов головного мозга.
Главное: Света и Нина заклеили мне куртку.

На работе написал объявление о книжной выставке. Все, кто прочел, спрашивали: «А взять себе можно? Нет? Ну, тогда…».
Заходили пьяные «в дупель» Ленивцев и Шурик. Ленивцев спросил коробку от спичек, я не нашел. Ленивцев, пьяно улыбаясь, ушел, влекомый Шуриком.
Серега ищет приключения на свою голову - после ухода женщин пришел в себя, оделся и ушел, не сказав, куда. Кто ищет, тот найдет.

Поликлиника. В приемной процедурного кабинета. Пришел к открытию в 9.30 – нужно было ехать на вокзал, помочь Федорову. В кабинет внутримышечных инъекций уже забрали направления. Перед дверью стоит женщина с задумчиво-туповатым выражением лица, совершающая непрерывные движения ногами, словно идя мелкой походкой и переваливаясь по-утиному.
Другая – полная – женщина спрашивает у нее:
- Что это с вами?
- Да что? – отвечает та. – Залечили. Выписалась из психбольницы, и такая стала.
Все вздыхают, качая головой.
- Да у нас и не такое…
- Лучше не лечиться…
- Вот и тут колють… кто знает, что тебе введут, а потом – трясись.
- Давно вышла? – спросил кто-то из женщин.
- Вчера.
Такую выпустили? – ужасается другая.
- Да, нормальная была, а ночь проспала, и вот…
Я пытаюсь вспомнить название болезни: «Парни… Парон…».
- А что было? – спрашивает полная.
- Голоса… от одного вылечили…
- Что было? – не понял мужчина.
- ГолосА, - спокойно повторяет та.
Когда с Колесом выходили из ЦУМа, вспомнил название: болезнь Паркинсона - тоже психическое заболевание.
Одна женщина говорит:
- В психбольнице лечат – с головой если, а это здесь при чем?
Женщина с круглым красным лицом спрашивает, кто последний.
Отвечают все сразу: - Возьмут направление, потом вызовут
Женщина: - Никогда в жизни уколы мне не делали. Боязно.
Я: - Можете не бояться. Иной раз делают, что не заметишь – ждешь, ждешь, а потом оказалось, что уже сделали.
- На субботник сходила, - жалуется женщина, - и сустав заболел – рукой нельзя двинуть.
- Не ходите на укол – заколють, - говорит бледный исхудалый мужчина небольшого роста. – Я вот начал лечиться, на уколы ходить, организм привык, теперь без уколов жить не могу.
Женщина: - Не знаю, что мне и прописали.
Я гляжу у нее и читаю вслух: - Новокаин, анальгин, димедрол.
- Вы разбираетесь?
- Болеутоляющее, ничего страшного – болеть не будет рука, пять уколов.
Мужчина: - Лучше не ходите, сразу откажитесь, делайте втирание, мази, но только не уколы.
- Сделают не тот укол, и готово, - подтверждает другая женщина
Женщина с больной рукой уже готова уйти. Но выходит медсестра и забирает направления.
Я прошу вызвать меня первым, так как нужно на работу. Первой вызывают женщину с дрожащими ногами. Ждать пришлось долго. Женщина в тонких чулках кое-как переступала по холодному полу – перед входом нужно разуваться. Это правило ввели два дня назад. Прошло человек десять, нужно бежать. Открываю дверь: - Отдайте, пожалуйста, направление, я ухожу.
- Я вас сейчас вызову, - отвечает другая медсестра, симпатичная. Узнал новое, что укол с витаминами можно делать в руку.
Опоздал, куда надо. Машина пришла раньше, вместо меня направили Плехина.

Потерял ведомость и конверт с деньгами – общества книголюбов. Те два рубля, видимо, выпали из конверта. Потом вспомнил, что в сумке была тетрадь, кроме книжек, в которую конспектировал «Самомассаж». Нашел ее среди книг на столе и раскрыл. Все было там. Днем пришлось успокаивать себя: «Все равно найду». Все мои подобные перипетии заканчивались благополучно.

Вечером Рыбин, уходя с завернутой в газету бутылкой водки, сказал: «Иду отмечать день рождения», имея в виду Ленина. Работает сейчас в отделе труда и зарплаты предприятия.
Утром – пробежка.

Беседа с Колесом о коммунизме (кратко).
Сидели вместе в столовой.
Колесо: - Если бы Китай был наш, то мы бы уже построили коммунизм.
Я: - Смотря, с какой точки зрения.
Колесо: - Самая большая сухопутная граница, ее не нужно, если вместе. То есть, государство имеет меньше функций. Собственно, базу коммунизма мы уже построили – развитой социализм. Коммунизм ведь имеет несколько стадий.
Я: - И одна из них – социализм. Но что такое коммунизм? Может быть, это не внешнее проявление, видимое, а нечто внутри нас, то состояние, когда мы, каждый человек, живем для других людей.
Колесо: - Но это все равно зависит от развития материальной базы.
Я: - Да, надстройка над базисом, вот и пришли к общему мнению, как в теории.

Пашу Черевко сегодня не видел. Он получил партбилет, но секретарь парткома ему указал, что он пропустил в речи два слова. Пропустил я, но не знаю, какие слова.

24 апреля.
11.40. Заходили Рыбин и Серега. Оба ночевали не здесь. Серега продолжает гулянку – не помнит, где ночевал.
В библиотеку пойду после часа.
Творчеством нельзя заниматься урывками, от случая к случаю. Вот и сейчас. Никак не могу взяться за «Отца Федора», откладываю его, но и за другое не могу взяться так же. Хорошо помню, как во время отпуска нужно было дня три, чтобы перейти на творческие рельсы. Творчество – особенное состояние организма. Чтобы перейти к творчеству, нужно словно преодолеть какой-то барьер, невидимый, но непреодолимый, если не иметь тягу к творчеству.
Заходил Кальченко за баллончиком газа.
Приехал Витька Шишов. Сейчас приставал к молодой женщине-ленинградке, они живут в красной комнате. Закрылась от него, он бьется в дверь. Сашка до этого спросил меня, не я ли взял у них стаканы.
18.00. В ч/з библиотеки Островского вечера не слышно и не видно. Школьницы в 16.30 приходили, спрашивали, можно ли пройти. Гардеробщица переспрашивала у кого-то: «Можно ли такого возраста одних пускать?». На это девочки отвечали: «А нам сказали, что можно, что будет заключительный вечер». В читальном зале – никого. Решил подождать. Взял Ленина «Об условиях приема новых членов в партию». Но вечера не было.
Оказалось, что вечер проходил в актовом зале, я туда не ходил. В 18 часов пошел вниз, было тихо. Взял требование на К. Чуковского «Фрегаты». Решил, что кончился. Оказалось, что вечер закончился в 19.00, просто из актового зала не доносятся звуки. Была такая досада, что ругал себя последними словами, хотя мама предупреждала, что нельзя себя называть нехорошо. Надо было уточнить у гардеробщицы, которая все знает. Сколько глупостей совершаем мы в жизни из-за недостаточной активности, скованности или просто собственной глупости! Должны были выступать местные поэты, композиторы, прийти ради этого вечера, и так бездарно его пропустить!
Главное переживание, что не послушал Свету.

25 апреля.
Серега сегодня начал гулянку с утра. Вчера были у Ануфриева но новой квартире – новоселье. Сейчас опохмеляются Кальченко, Шишов и другие.
Вечером Серега опять завел:
- Пора жениться, уже скоро двадцать пять, надо жениться…
- Надо, так женись.
- Нужно еще найти.
- Найди, - говорю.
- Нужно, чтобы стоящую, а не…
- Поменьше пей да ходи по ресторанам – найдешь, что хочешь.
- Если не пить, то где найдешь?
- Где? Где угодно – в кино, в библиотеке, в театре…
- - Годы мчатся! Уже старею – двадцать пять!
- Мне тридцать лет, - смеюсь, объясняя, – а я же не плачу! Жизнь заключается не в количестве лет, а в том, насколько насыщенно ее проживешь. Если ты пропьянствуешь, проспишь ее, то - что ты прожил? Ты не жил. Когда пьешь, ты остальное время спишь.
- Вчера кореечку встретил на новоселье.
- Вот и женись.
И так далее в этом духе.

Первое. Осталось 2 месяца – нельзя пропускать ни одного мероприятия, которое что-то дает для познания. Это нужно вбить в голову. Таких случаев не должно повторяться, как вчера. На юбилейные мероприятия – предупредить Кубасову – один билет мне.
Читаю Алигер «Тропинка во ржи» (воспоминания о литераторах), взял почитать Б. Ахмадуллину и А. Ахматову. Интересней всего читать воспоминания о литераторах. Беллетристика уже давно не привлекает.
Я мыслю так же (разумеется, ниже, но в одном направлении), как должен мыслить (и мыслит) настоящий советский литератор. Могу работать круглые сутки (за вычетом времени на естественные потребности) за столом (главное, подлечить поясницу), выдержки у меня хватает и стремления, но: нужно полностью перестроить жизнь. Стихи, допускаю, можно писать в стесненных обстоятельствах, имея нелитературную профессию, но писать прозу, серьезно, вдумчиво, посвятив себя полностью делу воспитания людей, можно только освободив себя от мелких суетных забот и занимаясь только одним делом – литературой. Переворот в жизни страшен, когда еще не знаешь меры своего таланта, талант ли это – твои способности, хотя и понимаешь, что талант – это на 99% труд, но этот переворот нужно делать сейчас. Или никогда.
Получается замкнутый круг: чтобы писать, нужно душевное спокойствие (хотя спокойствие мое и будет заключаться в том, что решусь), но изменив внешний образ жизни, я лишусь фундамента этого спокойствия: работы, привычного уже коллектива, общежития, перееду домой, где будет много людей и не будет возможности работать днем (видимо, придется ночью); Таня приедет с детьми, то есть, попаду в стрессовую ситуацию, хотя, кто знает, может и это сыграет свою положительную роль?

26 апреля.
24.00., решил прокатиться в совхоз, навестить. Помнят ли? Придется, конечно, позаниматься картошкой (ящики ворочать и прочее), покрепче будем.
Девочкин, обращаясь ко мне, как бы в шутку: - Поедешь в колхоз?
Кто-то был желающий, но не оказалось. Начал думать. Два года там не был. Что изменилось – не изменилось, не мешало бы посмотреть. Да и срок небольшой – до 15-го мая приеду и подам заявление об уходе. Не совсем, правда, удобно, да и с Колесом не наговорился. Но надо выбирать.
- Сделать что ли, доброе дело? – говорю. – Поеду! Но только завтра.
Позвонил он Козорезу, там – согласие. Пошел к нему.
В обед сыграл турнирную партию в теннис с Зиной Федоровым, выиграл 2:0, остался один Кальченко – будет здесь, сыграем вечером. Запишу на бумажку дела – нельзя ничего упустить. В 15.00 – 5-й отдел, затем – отдел кадров. До этого – взять «лепестки».

Накануне размышлял, что нужно решиться и сделать переворот в жизни, тут же – все свершилось!

Продолжение: http://proza.ru/2025/03/26/1185

Здесь - первая часть: http://proza.ru/2025/02/08/1206