Ищу девушку на конец света

Юлька умела определять время по солнцу. Сейчас солнце находилось между югом и западом, ещё далеко до вечера, особенно в середине июня. Так, западнее юго-запада, к северу, но слегка. Отсчитывала градусы, деля пополам каждый раз. Выходило три часа. И словно в подтверждение её мыслей от остановки отправлялся автобус редкого маршрута. Юльке говорили, что это несерьёзно. И когда рассказывала, что любит цветы, деревья, мокрые от дождя, в майском зелёном тумане, рассветы и закаты – отрезали, что так жить нельзя. Говорили, что надо любить деньги.

А Юлька не понимала. Как можно хотя бы так же сильно любить эти цифры и бумажки? Читала, что взрослые любят цифры. Странно. Папа всю жизнь любил математику, учился в спецшколе, дальше получил такую специальность, но долларов в глазах у него не было. Он любил говорить о природе, об астрономии, о технике. Как и бабушка, учительница математики, утром говорила про погоду, но не про курс рубля. И им точно не приходило в голову спрашивать, сколько зарабатывают сначала родители Юлькиных друзей, а потом сами друзья.

Она вообще дружила и с профессорами, и с рабочими, и с дворниками. Не делала различия вообще. Не надевала на людей статусы. Для общения у неё было два критерия: необходимость и интересность. Причём необходимость не та, о которой думают заводящие искусственные отношения с выгодными людьми. Она скорее думала о необходимости другого человека, например, одинокой соседки. Что ей тяжело и грустно, одиноко, хочется рассказать – а некому. И говорили, что в ней с возрастом не пропала детская способность утешать и давать энергию. «Ты всю боль забираешь», - сказала знакомая, когда плакала, а Юлька обняла. Юлька, которая дружила со взрослыми и хотела создать семью. У кидалтов, которые хотели сохранить детство через одиночество и игрушки, так не получалось.

Из Юльки хотели сделать успешного человека, а никак не получалось. Ей не нравился тот образ жизни, вообще, с детства. Надеялись, что изменится с возрастом, но в этом плане не было никаких подвижек. Как не могла поставить главной целью в жизни больше зарабатывать, чтобы больше покупать, так это с возрастом не изменилось. Ей для привития вкуса к богатой жизни покупали дорогие вещи, но результат был одинаковый – никакого интереса.
- Жизнь одна! Зачем жить плохо?
- Жить плохо – это закопаться в шмотках, их поставить во главу угла!

«Зарабатывать надо больше» - то есть, трудиться не там, где хорошо, не там, где польза, а чтобы хватило купить очередную ненужную финтифлюшку. А то счастливой не будешь, так ведь сказали. Образ человека в офисном костюме не внушал светлые чувства. Какая-то это клетка, предназначенная для отличников. Это им с детства внушают, что надо грызть и карабкаться, пятидневка лучше смен, а трущий галстук и белая рубашка – важные знаки отличия.

Лена, Юлькина подруга, снова шла на смену. Её Юльке было жалко: попала на пенсионную реформу, а так хотела выйти на пенсию, внуков нянчить. Ей в этом году исполнилось пятьдесят семь. Печальную новость Надя получила на свой юбилей в 2018, когда начался чемпионат. Хотела большую семью, а получилось лишь одного сына родить. Не позволило больше именно здоровье, а не те надуманные причины, которые обычно называют. И сегодня, в свой день рождения, она опять начинала цикл четырёхсменки. Как тогда, шесть лет назад.

Лена, как, впрочем, и Юлька, не замирала, глядя на экран. Ей интереснее было вживую наблюдать дворовую игру. Внуки соседки, тёти Иры, в свободное время составляли целую команду. Они дружат с Лениным сыном с детства, вместе учились. А футболисты эти – кто? Кто с детства ничего не видел, кроме футбола. Как вообще воспринимают их мнение в политике наравне со специалистами? Они выросли в теплице, их не учили ничему помимо побед. Бежать за мячом, как собака за палкой. Как тут понять, как надо управлять страной, если эти вещи не входят в круг их понятий?

Надя, ранняя внучка тёти Иры, тоже не любила большой спорт. Тогда она была в роддоме, как, впрочем, и сейчас. Сейчас ей сорок пять, и она просит не ставить её в пример тем, кто хочет отложить материнство. У Нади-то это далеко не первый ребёнок, а клюнувшие на пример родившей в сорок пять молодые девчонки останутся одни. И не просто, а предварительно измучив себя бесплодными попытками и добив здоровье. Надя всегда добавляла, что у неё ещё рост больше двух метров, и то, и то – исключение, а не правило. Она не хотела стать маскотом их несчастья.

Надя тоже дружила с Юлькой. И не раз рассказывала, как раньше провожали на пенсию. Тогда устраивали настоящий праздник! Юлька это и по телевизору видела. Прошлые реалии, уже никогда не повторится такое, все это понимали. Накрытый стол, торжественные речи, подарки – словно выпускной. Уже совсем скоро у виновника торжества тихое долгое утро, много времени с внуками, рыбалка... И никакой гонки. Юлька представляла себя на месте этих солидных женщин, не то, чтобы часто, но в её любимых советских книгах и фильмах было именно так. И родная бабушка вышла на пенсию вскоре после распада Советского Союза; Юлька была младшая в семье.

Представляла до 2018 года. До футбола. Тогда, в тёплые и жаркие, солнечные, дождливые и грозовые дни эта картинка необратимо треснула. И с тех пор лишь осколками собиралась. Пенсия вроде будет, вроде доживёшь, но такое всё уже не наступит. Нет, Юлька не была ленивой, из тех, кому заранее надоело работать уже в первом классе. Просто рушилась привычная картина. Над Юлькой попробовали смеяться из-за её возраста, мол, что думать о пенсии в юности, но, увидев её скорбь, испуганно отступили. Она думала не о деньгах, не о свободном времени. И обиды на власть не было, она лучше либералов знала, что в их любимых странах пенсионный возраст ещё выше.

Нет, не то это было. Юлька искала в Интернете аналоги своим чувствам, но было всё не то. Россию назначили на чемпионат ещё в 2010 году. В одно время – не обязательно намеренно, но вспоминается-то именно так. Футбольное поле, холёные лица – и внизу строчка новостей про реформу. Июнь, каникулы, самые длинные дни в году. Розовые вечера, далёкие закаты в ельнике – и такие воспоминания. Почему не осень, не слякоть, не беспросветная серость?

Надя потеряла мужа в прошлом году. Авария не по своей вине. Тогда ещё её уговаривали сделать аборт. Но всем неизменно отказывала и по возможности старалась меньше общаться с этими советчиками.
- Однажды я встречусь со своим любимым. И что я ему скажу? Что я убила ребёнка, струсила, променяла на глупость, которая потом исчезнет? Интереснее только с ребёнком объясняться.
- Как романтично! А деньги? Уровень жизни...
- На этих деньгах свет клином не сошёлся!
- Ты станешь беднее.
- А вот не факт.

Чуть отошла «доброжелательница» - к ней подлетела давняя знакомая:
- Не зли Надюху. Не видишь, она два метра и сто кило, по шее даст очень сильно!
- Я шла на этот риск.
- Какой? Ты ведёшь себя, слов нет просто. Зачем тебе смерть её ребёнка? У неё утрата, а ты ей такое!
Надя смотрела в окно. Волосы у неё рыжие, глаза зелёные, цвета вечной весны. А если бы той советчице попалась не Надя, а слабая, истощённая и загнанная в угол?

Юльке на глаза попалась любимая книга детства. Там два брата попадали в удивительные истории всегда с хорошим концом. Юлька однажды подсчитала: только летние каникулы у них наступали сорок семь раз! А они всё в одном и том же классе. В третьем и пятом. И бабушке на дне рождения всегда исполняется пятьдесят. На годе нет акцента, но исторические реалии одни и те же. Это в мультсериалах пошли ещё дальше: президенты меняются, а дети не растут. В возрасте этих мальчиков из книги уже думалось: устанешь так от одного возраста, в школе учить одно и то же. Сорок семь лет в одном классе – это ещё веселее, чем двадцать лет под кроватью.

Уже не в детстве Юлька прочитала про мальчика, который не хотел ходить в первый класс, загадал желание и превратился в пятилетнего. И сразу представила: у неё только мама осталась жива, и тут стареющей маме придётся заново растить маленькую девочку. Но больше всего не любила языческое циклическое. Зачем заново рождаться, если уже прожил жизнь? Это даже не наказание, это издевательство. Заново учиться ходить, говорить, всякие детские трудности, а прошлое забыть. Ну как так? Причём об этом сейчас говорят, вроде в цивилизованных странах, не дикари.

Как и мифы из той толстой книги, которую Юлька после прочтения задвинула на дальнюю полку. Советская книга, там расписаны эры, в которые живёт человечество, и они идут по кругу. В 1970-х они спрогнозировали светлую эпоху на сто лет. Атеисты, а говорят о предсказаниях! Никакой Алисы из будущего не существует, её придумали. Всего четыре периода, всего четыре варианта жизни. Из этого, мягко говоря, неидеального мира не вырваться. Вечный круг. Юлька любила советские книги, но вот эта псевдорелигиозность наводила какую-то странную тоску на много дней.

Мир нулевых стремительно уходил из нашей жизни. Постепенно исчезали вещественные носители информации. Кассеты, диски, аналоговые приборы... Глянцевые журналы в киосках, плееры, кнопочные телефоны или даже будки – всё это можно увидеть в фильмах того времени. Последние годы недостатка информации, долгого ожидания и не заказных бумажных писем. И последние годы ветеранов Великой Отечественной. Бабушка Нади, Ирина Карелова, ветеран, воевала в детстве. Она старше самого молодого ветерана всего на год, войну встретила шестилетней. «Молиться, а не материться» - так и прошла до конца. Сражаясь, она всегда знала, что права, что за правое дело. И с той же уверенностью потом воевала с грехами подчинённых. И детям и внукам обещала бороться со злом в виде их капризов.

Рассказывают, что ветераны не любят вспоминать и не празднуют девятого мая. Она была явно не из таких: «Даже не пытайтесь забыть. Всё равно не получится. Лучше помнить преодоление. Раз выбрались из той ситуации – значит, было то хорошее, что вам помогло». Про свой опыт она всегда рассказывала. Это как с воспитанием детей: не расскажешь что-то важное – расскажут другие, совсем по-другому. Добро не должно стесняться. Ведь не дремлют и не стесняются уренгойские Коли и прочие «редакторы истории». Она ходила в школы, на всякие мероприятия, на девятое мая всегда надевала награды, в том числе матери-героини.

Надя была третьей по старшинству внучкой тёти Иры. У них вообще у всех было много детей в семье. И жили в разных регионах, настолько распространённо, что в каждом субъекте России могли найти родственников. Юлька в детстве говорила, что у неё три дома, потому что родственники в соседнем районе и в другой области. А тут – по числу субъектов, даже больше! С запасом на новые регионы, что ещё будут присоединять. Поехать к родственникам – лучше любого пятизвёздочного отеля. В отеле вспоминать нечего и не с кем. Там не смотрят, кто и как вырос, не помогают хозяевам с уборкой и готовкой, пока они работают.

Юность Нади пришлась на трудное время. Она училась на рубеже веков. В общежитии комната вмещала шесть студенток. Одна из них, Вика, вела разгульный образ жизни. И тут беременность. Четыре соседки в тот вечер начали смеяться: «Ещё скажи, что рожать собралась! Куда тебе»! Они были сами девочки-пай, но пример с них брать не хотелось. Даже если ты один против всех — это не значит, что ты не прав. Надя и не собиралась с ними соглашаться. Она прямо сказала Вике:
- Нет, ты родишь.
- В таких условиях?
- Каких таких? Это жизнь человека. Мы же про взрослых так не спрашиваем.

Вика расплакалась: «В меня никто не верил никогда. Почему я всегда плохая и меня всегда надо ругать? Мама всегда только недовольная. Всё время она меня дёргала. Школьные фото не разрешала дома держать, мол, у меня взгляд злой. Частые уборки; да так, что я сделаю – придёт домой и скажет, что я ничего не сделала, а так бывает в двух случаях: либо слишком плохо, либо было не нужно. Цель школьных отметок – доказать, что я дура. «Пять» не ставили никогда, хоть разбейся в лепёшку. Потом я уже узнала, что могла бы быть отличницей по знаниям. Дома: «Почему не пятёрка»? И дочери маминых подруг, которые всегда лучше. Помню, была в гостях у одноклассницы, так ей мама сказала: «Ругать за двойку я не буду, а вот исправить заставлю». А что, так можно было? Не орать, не оскорблять.

Некрасивая, не худышка, как модно. «Ты считаешь себя взрослой? А вот там туфли в коридоре валяются». И я сникаю. Я начала во всём стесняться мамы и всё скрывать. Она ругает за безынициативность – а мне это пережить легче, чем залезание в то, что мне дорого. Начинает жаловаться на жизнь: «Хотя, что я говорю? Тебе же плевать». Кто-то подумает, что моего рождения никто не хотел. И ошибётся. Мама мечтала о дочери, я родилась в семье. Я так мечтала быть хорошей! Но меня только ругали. И я отчаялась. Раз уж я плохая, раз меня списали, так буду совершенствоваться в сторону зла. Я не хочу стать такой же и уже своих детей ругать за каждый шаг».

Надя обняла её:
- Так ты и не будешь такой. Ты будешь лучше. Если тебя не любила мама, это вовсе не значит, что у тебя нет будущего. Ты сможешь быть хорошей. Отрицатели тебя здесь вообще не правы.
- Да кто в меня верит?
- Ну, я хотя бы. Моя семья. Подруги. И присутствующие здесь, если они люди. Ты сможешь быть матерью. Помнишь, как ты подросткам тогда помогла? Как по-матерински опекала...

Сын родился. Парень Вики обрадовался ему, взялся за ум, они поженились, но вскоре он умер из-за прошлого образа жизни. Соседки помогали с малышом. Это был первый курс, к концу учёбы мальчик ходил в детский сад. С прошлой компанией Вика рассталась навсегда. И стала ходить в церковь после того разговора. Сказала тогда, что только Надя её поняла, никогда больше такого не было.

Мир тесен. В соседнем квартале жила Катя. Она когда-то работала у бабушки Нади, Ирины Витальевны, которая умерла в мае 2025 года. Потом быстро заняла должность мечты, все удивлялись. У Кати счастливая семья, не без трудностей, конечно. Но она никогда не могла представить, как жила бы без старшего сына, который за ней ухаживал во время болезни и помогал с младшими безо всяких обид, что детство украли. Красавец, недавно женился, тёща теперь не нарадуется. Младшие вразнос не идут, у них есть пример. Отличник, работает и учится заочно, после учёбы получит повышение. Не хочется вспоминать, что его могло не быть, что беда не случилась только по одной причине: начальница запретила.

Тогда Катя была совсем юная. Только выучилась и пришла работать. Очередные временные, «пробные», легкомысленные отношения. И тест... Утром, меняясь с Наташей, болтала по телефону. Наташа очень перепугалась. Но её попытки утешить не возымели эффекта. Катя и слушать не хотела. «Начальница тебя зовёт», - сказала Наташа перед уходом.

В кабинете начальницы стандартная мебель казалась маленькой по отношению к её росту. И крошечной казалась чашка чая в её руке. Вторая такая же чашка стояла на столе для Кати. Катя не могла пить чай, потому что руки тряслись от гнева:
- Это Наташа всё рассказала!
- Она молодец, скажи ей спасибо. Поняла, что ты в беде, она одна тебе помочь не может, вот и обратилась за помощью. Что не так?
- Она меня сдала чужому человеку!
- Во-первых, мы не чужие, мы связаны по закону, об этом тьма документов, начиная от Трудового Кодекса до всего, что здесь хранится в папках. Во-вторых, сдать, в смысле предать – это врагам. А я не хочу катастрофу, я не враг тебе.

Начальница продолжала:
- Ты хочешь карьеру? А что для тебя высокая должность? Красивое кресло? Его можно и дома поставить. А зарплата – не такая уж огромная, да и тратить некогда будет. Вот представь, что ты – это я. И к тебе пришла годящаяся минимум в дочери.
- Я бы её не вызывала по этому поводу, потому что это её личное дело.
- То есть, что бы страшное ни творилось на станции, ты вмешиваться не будешь?
- Это не на станции, это личное.
- А с личным работники приходят на станцию. И, поверь моему опыту, люди с личными драмами более склонны ко всяким неприятностям, а счастливые – наоборот.

Добрые карие глаза смотрели не злобно, как думала Катя сначала, а сочувственно. Ей трудно было понять начальницу.
- Ты боишься нынешней перемены и любым способом хочешь от неё избавиться. Это плохое качество для руководителя, он должен всё принимать, а не отрицать. И вот такой отказ от первого ребёнка – это желание сказать всем и самой себе в первую очередь: «Я маленькая». Но теперь представь, что здесь, на опасном производстве, что-нибудь случилось, ты говоришь мне, а я говорю, что я маленькая. Ты звонишь более высокому руководству, но там тоже все маленькие. Тебе очень страшно, это напоминает ночной кошмар или фильм ужасов.
Она ответила на звонок и продолжила:
- Ты хочешь приобрести власть над взрослыми людьми, которая даётся не всем, особенно в молодом возрасте, но при этом отказываешься от естественной власти над ребёнком.
- Я должна сделать карьеру! Я подавала большие надежды в детстве и должна стать успешным человеком.
- Грустно, очень грустно, что во власть идут не для того, чтобы быть старшими. Грустно, что высокие зарплаты начальства считаются не компенсацией за ответственность и переживания за подчинённых, а приманкой для алчности. Общество делает из детей успешных людей. Не счастливых, не тех, кому нравится работа, а тупо затолканных в белый воротничок. Зарабатывать красивые цифры, отсиживая часы, а из радостей – только купленные на эти деньги цацки и раздражение органов чувств.

Катя вспоминала рекламу. «Ведь ты этого достойна!»
- И очень страшно, - продолжала начальница, - что девочкам внушают: никакой семьи, никаких детей, поступай непременно на модную специальность, рвись за границу. А это вернейший путь стать несчастной. Когда ты никого не любишь, тебя никто не любит. Это с возрастом особенно чувствуется. В юности кажется, что с семьёй и детьми выпадешь из круга общения. Но вскоре понимаешь, что настоящие подруги, те, с кем интересно – замужем, а ты своим одиночеством не можешь с ними разговаривать на равных.
- Об этом, что ли?
- Обо всём! Ты на всё будешь смотреть по-другому. Глубже. Ты думаешь, что интересное в твоей жизни разом закончится, но на самом деле станет только интереснее. Скажу тебе не по секрету, наоборот, это надо знать всем: работать, жить в семье, помогать нуждающимся – это один и тот же вид деятельности: трудовая. Она ведущая у взрослых людей, через неё раскрываются.

Начальница снова смотрела по-доброму.
- Ты боишься этой перемены. И думаешь, что сможешь отменить её. Но нет. Она уже случилась. Ты не никогда не станешь такой, как до беременности. Но не спеши грустить. Ты станешь лучше. Ты ведь когда-то ходила в школу, а после выпускного школьная дверь закрылась навсегда. Тебе тогда было грустно, а сейчас?
- Нет.
- Вот и потом у тебя не будет нынешнего чувства. Тебе покажут ребёнка на УЗИ. Позже узнаешь пол и придумаешь имя. Ты просто ещё не знаешь, ещё не прошла это, всё когда-то бывает в первый раз. Гормоны ещё, даже с самым желанным ребёнком женщина на твоём сроке чувствует растерянность. К четырнадцати - пятнадцати неделям это проходит и сменяется ожиданием.

Катя задумывалась всё больше.
- Я что, одна такая? Другие же делают, - уверенности в этих словах было уже меньше.
- Да, ты не первая. Был один случай на другой станции. Умница, отличница – решила вот так перешагнуть через жизнь сына или дочери. Ну и что? Вскоре после аборта была медкомиссия по графику. Результат – полная медицинская негодность к данной сфере деятельности. Высаживали на больничный, давали вылечиться и пересдать. Но ничего не изменилось. Она больше не смогла работать дежурной по станции. Вскоре сильно ослабела, набрала двадцать килограмм и так осталась. Никакой карьеры она не сделала. Конечно, никаких желанных детей потом не родилось.

Катя допивала чай и смотрела на стену. Ирина Витальевна поставила пустую чашку на стол.
- То есть, если ребёнок родится, я всё равно сделаю карьеру?
- Даже так: без ребёнка тебе пути нет. Ты только с сыном или дочерью, этим человеком, станешь собой. Станешь взрослее, терпеливее, добрее. А смерть сына или дочери, такая страшная и жестокая смерть, не поможет никому. Она сломает тебе жизнь. Как мучаются, как жалеют, как плачут после такого – это я видела. Врагу не пожелаешь. Такие не становятся добрыми начальницами. Они либо начинают ненавидеть то, ради чего такая страшная жертва, либо требуют от подчинённых того же, издеваются.
- Пожалуй, правда. А если мне ещё понадобится поддержка, я смогу обращаться?
- Конечно!

Безоблачная жизнь на земле никому не обещана. Надина огромная семья смогла избежать страшного горя – деградации детей. Никто не вырос плохим человеком. А вот болезни и смерть не обходили стороной. Надя задержала известного маньяка. Он напал на соседку, её ровесницу. Вооружённый. Соседка осталась цела и невредима, а Надя получила насилие всех видов. Всё было в её крови. Никто больше не выживал после столкновения с ним. Он приехал из другого региона. И Надя снова ждала ребёнка.

И тут, в больнице, не скрыться от «доброжелателей». Да, в таком состоянии Надя по шее не даст.
- Ну сейчас-то зачем оставила? Это ребёнок преступника.
- Это человек. Со своей судьбой. Чем он виноват? Что вообще за мышление – убить ребёнка в любой неприятной ситуации? Если уж случилось плохое, то пусть и радость будет. И пусть не доброе дело, но положительное следствие жизни преступника.
- Ладно, Наташа – память о любимом. А сейчас о чём? О насилии?
- О преодолении. О любви, которая сильнее преступления. Забыть всё равно не получится, так лучше помнить хорошее.
- А деньги? Как потом за институт платить?
- Способные сами справляются. А если нет – тогда и не надо. Платное образование - это издевательство над тем, кто не может и не хочет. У него не будет получаться, он возненавидит, в итоге бросит или будет потом ходить на нелюбимую работу.

Возразить на это было нечего. И Надя так уверенно это говорила, что всем было понятно: она в этом не сомневается, ей всё равно на модных и влиятельных. Да и старше она, а чем старше человек, тем меньше его пытаются сбить с пути; ну, кроме прогрессистов, которые затянут очередную песню про «мир сейчас другой». Но они, скорее всего, перед Надей бы спасовали. Сильная, мужественная, счастливая, она относилась с огромным уважением к жизни ребёнка. Она была выше совершённого насилия. Глаза её светились, веснушки на лице и плечах стали ярче.

Юлька знала: сделай Надя аборт, их дружбе конец. Нет, не от презрения. Просто не получилось бы дальше, и всё. Юлька дружила с теми, кому можно доверять и с кого можно брать пример. А что будет после этого? Даже смерть так не разлучит. Чему научит подруга, позволившая себе такое? А как будет понимать то, что говорит ей Юлька? Она же совсем по-другому будет мыслить. Юлька познакомилась с Надей ещё подростком, глядя на неё, хотела взрослеть. А рядом с абортницей не захочется быть женщиной, захочется стать маленькой, бесполой – максимально непохожей. Это будет страшная трагедия, соль, потерявшая солёность.

Чуда не произошло. Хотя что называть чудом? Голливудский хэппи-энд, когда все живы, здоровы и богаты? Или всё-таки в вечном измерении, то, что не останется на земле, не сгниёт? В несовершенном мире несовершенство бывает во благо, минус переворачивает минус и даёт плюс. Стало понятно, что травмы у Нади слишком тяжёлые. Она окончательно слегла и ослепла. Тут же всякие прогрессисты начали говорить про качество жизни, чем-то напоминая мучителей христиан в начале нашей эры. Или жестоких грабителей, которые хотят отнять у другого, даже зная, что ничего не получат. Надо было доносить ребёнка, оказавшего девочкой, хотя бы так, чтобы в случае чего могла дорасти.

Надя умерла двадцать второго мая. Тогда был первый по-настоящему летний день, после октябрьской погоды холода сдались окончательно. Маргарита родилась полностью доношенная, здоровая, такая же рыженькая. Юлька теряла подругу первый раз в жизни, но не было печали. Всё говорило: плакать не надо. Сегодняшняя смерть – это так. Надя не хотела умирать, просто приняла то, что случилось.
- И где справедливость на земле? – возмущалась одна знакомая. – Надя всю жизнь вела себя правильно – и где её восемьдесят лет? Где долгая жизнь?
- То есть, ты хочешь вернуть её в грешный мир, чтобы, по твоим желаниям, она как можно дольше здесь терпела трудности и искушения? Это как из неоснащённой школы, где одни маргиналы, попасть на крутую работу. Тебе не Надю жалко, тебе себя жалко и свои сломанные планы.

С Алиной Юлька училась в одном классе. Между ними пытались устроить соревнование по учёбе, кому-то показалось, что это хорошая идея. И вот они встретились на остановке через несколько месяцев.
- Привет. Что, ищешь свою подругу в этих птицах?
- Человек может быть только человеком.
- Ну, в роддоме где-нибудь родилась. В Америке, может.
- Нет. Человек после смерти на землю не возвращается.
- То есть, ты хочешь сказать, нирвана сразу?
- Это не нирвана. Нирвана – это исчезнуть. Вот смысл жить, чтобы исчезнуть?
- Не исчезнуть, а раствориться. В блаженстве.
- Но кто будет чувствовать блаженство?
- Ну... То, что будет...
- Значит, будет существовать.

Автобус подошёл. Алина уехала, а Юлька ждала другой маршрут. Был жаркий сентябрь. Солнце стояло непривычно низко. Кружилась одинокая муха. Комнатная или жигалка? Будет просто лазить или укусит? С ужасом представлялось, что все те слова – правда. Что рожаешь не детей, а тех, кто потом во что-то превратится. Она, конечно, читала в детстве сказки, но жить на самом деле в мире, где всё вот так превращается – кошмар. Как у человека с шизофренией, вместо одной настоящей реальности то корабли в комнате плывут, то белые медведи, то пальмы распускаются.

Муха не спешила кусать. Как же хорошо, - думала Юлька, - что мои родные и близкие – это люди неповторимые, прожить и уйти в вечность. А не стереть всё и навсегда. Ей стало грустно за тех, кто уверен, что тех, кто о нём заботился, кто любил – сейчас мухи на помойке. Или в стае, облезают, чешутся, лижут под хвостом. Голодают, грызутся с соперником за самку. А люди – рождаясь заново, постоянно чужие друг другу. И потерять человека – это действительно навсегда потерять. Никогда не встретиться, все каждый раз незнакомцы. Вместо памяти – смутные догадки бы раздирали, как ребёнка, от которого родители скрывают что-то важное.

Юлька раньше думала, что уверенность в себе – это полностью иноприродная ей черта, как, к примеру, другой пол. То, во что можно рядиться, но изменить нельзя. И стать уверенной – это как превратиться в Надю. Стать старше на двадцать лет, высокого роста, рыжей, вдовой. Как говорила Надя: «Когда были вместе, разница в росте была незаметна. Как умер, вижу – такой маленький». (Ну как, маленький – метр восемьдесят, это Надя больше двух метров). А что, если бы Лена и все остальные превратились в Надю? Это будет кошмар. Общаться только с одним человеком по сути! Нет, надо быть собой. Мама тут права. Люди в сорок лет читать учились, так и Юльке можно измениться прямо сейчас.

Алина в деловом костюме шла мимо детской площадки. Там подросшая Рита гуляла после первого завтрака. Снова был тёплый конец мая, последний звонок.
- Эх, твоя мама могла бы жить, если бы ты не родилась.
- Чего? Не говори тут плохие слова! – брат Риты, который гулял с ней и с Наташей, был сильно против таких «изречений».
- Не обижай мою сестру! – рассердилась Наташа и взяла лопатку как оружие.

Юлька смотрела на всё это неспокойно. На её глазах маленькой девочке внушают, что она не должна жить. Это что вообще такое? Но Юлька же трусишка, она не скажет крутой и влиятельной. Почему? Потому, что много ругали в детстве, ставили в пример как раз? Да ну всё это!
- Нельзя! Нельзя винить Риту в смерти матери! Надя умерла из-за того, что на неё напал маньяк, а не из-за дочери. Не совращай ребёнка.
- Да кто совращает?
- Это не только про секс. Ты внушаешь человеку, маленькому человеку, который ещё не может отнестись критически, что его жизнь – ошибка. Ты не понимаешь, как это страшно?
- А ты что со мной споришь? Ты же верующая. У тебя же смирение, ты должна соглашаться.
- То есть, я должна согласиться с тем, что ты сейчас ребёнку в голову гадишь? В твоём окружении нет детей, ты не понимаешь, видимо, что это взрослый или хотя бы подросток просто обидится на такие слова, а ребёнок маленький, без жизненного опыта, ребёнок это может принять за чистую монету.
- Я говорю правду.
- Какую правду? Что надо было Риту убить? Какая это правда, чья? Что от убийства невиновного кому-то будет лучше, что Надя, порядочная женщина, должна дрогнуть и стать убийцей?

Она молчала. В тот момент действительно растерялась. Юлька – и так? Она же трусишка, она плачет, когда на неё повысят голос. А что, если посильнее нажать? Надавить на страхи, например.
- В следующем году обещают кризис. И вот как жить? Раз – и денег нет.
- А потом есть. Я сама родилась в девяностых и не считаю их святыми ни в коем случае. Но нельзя родиться и жить в другое время. История не имеет сослагательного наклонения. Человек в определённое время должен родиться и прожить.
- А если известно, что будет тяжело и лучше не рождаться?
- Надо рождаться. Для вечности. А если будет смертельно тяжело – тогда и наступит смерть, естественным образом. Зачем убивать человека, чтоб не умер? И как быть с теми, у кого хороший прогноз при рождении, а потом тяжёлая судьба?
Ответа не было.

Юлька чувствовала себя Джорджем Макфлаем, побившим Биффа. Она любила трилогию «Назад в будущее». Вот как повернётся жизнь, если быть смелой? Какой была бы? Всё-таки не половина, но больше четверти позади. С чего начинать сейчас? Рита плачет. Пришлось ей объяснить, что те слова – плохие, нельзя так ни в коем случае. Всё-таки один из самых верных принципов воспитания – как можно раньше учить не иностранным языкам, не модным фактам, а тому, что такое хорошо и что такое плохо. Без этого не выжить.

Юлька скучала по тёткам. По возрастному снижению голоса, нечёткой линии подбородка и складкам у глаз. По халатам или похожим платьям. Благо, жила в старой постройке и видела их постоянно. Некоторые не заинтересовались Интернетом и сидели на улице, смотрели на детей на детской площадке. Сажали в огороде и на клумбе, делали что-то дома, сидели с внуками. Совсем других их ровесниц Юлька не видела во дворе. Разве что куда-то идущими. На фитнес, на курсы, на короткую прогулку с модной собачкой. С внуками они гуляли, конечно, но как-то парадно, как в западных книжках.

Они старались не отличаться от Юлькиных ровесниц. Одевались по нынешней молодёжной моде, ни в коем случае не по моде своей юности. Сзади пионерки (нет, старались косить под современных школьниц) – спереди невесть что. Как мультяшная рисовка. Лица, сделанные человеческими руками, по человеческому желанию. Глаза почему-то не были добрые. К ним не хотелось подойти ни в горе, ни в радости. Ну не дадут совет по жизни те, кто разводится третий раз и просит внуков не произносить слово «бабушка». Или же «берегут юность» в «свободном полёте», и уровень познаний в отношениях остаётся на юношеском уровне. Они напоминали изуродовавших себя под другой пол: от своего отказались, чужое не приобрели. Нелепые страшные переделки.

С ними дружить ей не нравилось. Юльке говорили, что из неё забирают энергию возрастные подруги, не стесняющиеся называть себя старыми, а она чувствовала всё ровно наоборот: косящие под её ровесниц старались примазаться, совершенно не по-юношески пытаясь набить ей голову современными взглядами. У них глаза были не добрые, а какие-то пустые. Она хотела быть как Надя, Лена и как другие подруги. Не стесняться, не бояться чужой наглости. Не превращаться рядом со злыми людьми в провинившуюся девочку. Хороший человек – это не слабак! Вот стала бы Юлька дружить со слабой Надей, которая бы тогда согласилась с соседками в общежитии?

Артур трудился над легендой. Вообще-то после рождения он стал Артёмом, но имя ему поменяли из-за прошлой жизни. Он выкрикивал во сне не стихи, как Ника Турбина, а фразы, принадлежащие по содержанию словно бы другим людям. Детское воображение работало в три смены. Он мельник. Он придворный. Он храбрый вождь. Эта игра поглощала худенького и слабенького мальчишку, выглядящего младше своего возраста. Он часто ревел, в игры его не брали, стеснялся познакомиться и скучал. Поэтому воплощал фантазии в одиночку.

Тогда ещё Артёму было четыре года, когда он первый раз попал в телевизор. Там мальчик вдохновенно рассказывал про дальние страны и красивые наряды, в зале хлопали. Больше всего говорили об истории, где он был Артуром. Нет, не королём, это было бы слишком банально. Крестьянином. Ведь частая претензия к «перерождённым» в том, что они слишком часто выбирают для себя высшие слои общества. Так же мальчик, натерпевшийся неудач в детском общении, очень правдоподобно жаловался на проблемы из прошлого. Этот день, точнее, вечер, он запомнил на всю жизнь.

Гонорар – это хорошо. Родители радуются. Мама отвлеклась от своих процедур в салоне красоты и занимается сыном с утра до вечера, беседует обо всём, чего не было раньше. Фантазии растут и обыгрываются. Вот уже он научился читать и писать и разрезал свои «воспоминания» на периоды. Когда стал учиться в школе дальше, больше читать – встал вопрос: как быть с историческими мифами? Говорить то, что представляет себе большинство, или правду? А ещё политические взгляды влияют. Всё это ему объясняли родители. Как и то, как лучше держаться перед камерой.

Теперь уже Артур страшно загордился. Смена имени – словно посвящение. Ложь и жадность потянули за собой другие грехи. Родители растворились в кумире. А кумир задрал нос, но не к тому небу, о котором говорили святые, а к заставке в баснях астрологов. Соседи отзывались о семье как о грубых, высокомерных людях. С родственниками и друзьями не водились, всё больше надмевались. Дорого-богато, покупать всё новые предметы роскоши. Думаете, поклонники перерождений – городские сумасшедшие, у которых денег особо нет? Нет, порой очень даже богатые клевали на образ златокудрого мальчика.

Это был Дориан Грей нашего времени. Только портиться начал очень рано. Дружить вообще не научился. В школе без конца рассказывал свои истории, эфиры показывал, да так, что надоел и был выдавлен на семейное обучение. Что ж, наука в его сознании во многом заменилась лженаукой. Например, он верил, что ребёнок становится человеком лишь через три месяца от зачатия. Энергии от предметов, знаки планет – всё это туго набило голову растущего человека. Он всех людей считал ниже и хуже себя, а себя – избранным, достойным самого лучшего. Доходы позволяли исполнять капризы.

Индуисты и буддисты удивлялись: возраст воспоминаний – до шести лет - давно прошёл. Артур со своими рассказами давно вышел из этой группы и выглядел примерно как тридцатилетний в детском хоре. Детали не забывались, а становились подробнее. Впрочем, проверить всё равно нельзя. И за дачу ложных показаний доросшего до возраста ответственности не привлечь. Ну, были такие люди и события на самом деле. Как докажешь? Ведь не пришельцы, не полёты, а то, что никакими опытами не опровергнуть. Вот и верят.

Артур был такой не один. Это не единственный случай, когда детское воображение, сюжетно-ролевую игру, характерную для этого возраста, родители выдают за воспоминания. Ребёнок узнаёт о существовании разных людей и начинает примерять на себя роли. Средневековый рыцарь или принцесса из книги или мультика, врач в поликлинике, соседи, родственники. Как интересно! «В прошлом я была дядей Серёжей» - инверсия для поиска сходства и различий. А родители хватаются за эти слова. «Помнят» прошлые жизни только там, где в это верят. И таких детей называют вундеркиндами без научной или творческой одарённости, возносят, детские фантазии, какие забыл бы к школе, тащат всё дальше.

Но есть и «помощники». Те, у кого, тысячелетний опыт, ищут такие семьи и лепят «оракулов». Злые духи, желающие внушить эту ложную веру. Будущего они не знают, а вот прошлое – вполне. Вот и составляют легенду под человека, чтобы люди потом удивлялись этим рассказам. Ангельский интеллект, прекрасно налаженные связи – и вот жизнь одного человека подробно присваивают другому. Потом статеечки, шутеечки, лирические песни про реинкарнацию как лучшее среди современной музыки без мелодии – вот так отнимают вечность, заменяя убогим язычеством.

Юльке однажды приснилось, что она проснулась, а дома папа и бабушка, которые умерли. «Вставай, в школу пора»! В какую школу? И на календаре 2011 год. То есть, следующий чуть больший период времени ей просто приснился? То есть, надо снова идти в школу, решать задачи, думать о профессии. Нет подруг, тело снова растёт и в прыщах. Хорошо, что это лишь сон. Однажды, ещё в дошкольное время, она услышала от мамы: «Хочу после смерти стать стрижом». Девочке стало страшно до слёз. Конечно, это была шутка, но шутка, от которой жутко.

А в настоящей Индии смерть была ужасом перед будущим рождением. Как ни проживай жизнь, пятьдесят лет – это, получается, не пятьдесят. А прожитая жизнь обращается в ничто. Не было смысла будто. Снова страдания, снова всему учиться. Если это наказание – то странное какое-то, человек ведь не помнит, а когда наказывают, преподают урок на всю жизнь. А тут какое-то состояние зомби, состояние человека скомканного, перекрученного. Да уж, Юлька в своих понятиях была куда ближе к настоящим индусам, чем экзальтированные кришнаиты!

Это последние выдают патологические восторги по поводу вечного существования на земле. Западники, конечно. Любят Восток, но в голове Голливуд Голливудом. А ещё компьютерные игры, где жизни сердечками и кружочками. А в крайнем случае можно начать игру заново. Теплохладное объединение всех вер, несъедобная каша. Полный релятивизм. Жизней много, торопиться и беречь время незачем. Зачем преодолевать себя, стараться стать лучше? Подвиги можно отложить на следующую жизнь, когда, как кажется, будет легче. Подростки-самоубийцы как раз думают, что после смерти или перерождение, или ничего.

Семьдесят пять лет – это ведь только полжизни, правда? Так считают на полном серьёзе не только те, у кого проблемы с арифметикой, но и вполне образованные и солидные. Просто они собрались жить сто пятьдесят лет. Часть из них напоминала анекдот про моряков, которые не умеют плавать и потому яростно защищают свой корабль. Материалисты. У них эта жизнь на земле – всё. А дальше – выключенный телевизор. Юлька тоже так думала в детстве лет до семи. Ничего не видишь, ничего не слышишь и не чувствуешь. Конечно, задумаешься, чтобы это не наступало.

Это долгожительство – отдельный вид искусства. Или сумасбродства. Кто во что горазд. Кто-то доводит здоровый образ жизни до абсурда, а кто-то пытается опровергнуть все постулаты. Кому-то лавры Ширали Муслимова покоя не дают. Кто больше? В советское время так пиарили горцев, чтобы надеялись на долгую жизнь на земле. Мол, до неё рукой подать: правильное питание, традиции – и всё. А дальше предполагалось жить двести, триста лет, тысячу... Вполне вписывается в концепцию рая на земле. Долгожителям почести, которые, конечно, всё равно не сравнятся с современным культом.

Юлька вообще чувствовала тупик в советском материализме. Читает так книгу, где смерть героев. О чём они думают? О том, что будет на земле после них, как их будут помнить. «Человек жив, пока о нём помнят». А если умерли те, кто мог помнить? Героизм, самопожертвование упирается во благо будущих поколений. Погибших воинов тоже исключительно так вспоминают. А они сами после смерти? Советская духовность упорно съезжает с этой темы. Человек жил, развивался – а тут уважаемый скептик, солидный, в регалиях, скажет: «Лопух расти будет». С кем потом встретиться? С лопухом? Разговоры с ясенем уже не удивляют. Репей – хорошее, конечно, растение, но заменить им человека...

Юльку тоже пытались «заземлить»: «Что ты в облаках витаешь? Тебе надо о жизни больше думать. Ты будущее поколение, это мы стареем уже, а тебе стареть будет нельзя. Проведут реформы, всех омолодят. Сейчас мир совсем другой, пойми ты это. Пенсии отменят, брак упразднён, дружба ничего не значит. Не надо за других цепляться. Мир открыт! Деньги, путешествия, впечатления – этим надо жить, а не старыми подругами, родственниками и мужьями, которые не хотят развиваться». Юльке было противно от таких людей. И дружить с ними не хотелось. Вообще.

Одна знакомая, уже немолодая, была вечно унылой:
- Ну, мы все попадём в ад.
- Ну почему же?
- Да скорее я начальницей стану, чем в рай попаду!
Эту фразу оборвал звонок. Звонил начальник, уходит на пенсию, готовит её в преемницы. Хотя ничто не предвещало вообще. Юлька услышала разговор и засмеялась. Начальницей та стала и насмешки убрала. Страшно стало в тот момент, словно предупреждение получила.

Намеренное долгожительство – эксперимент. Собственный или даже родительский. Вот Эдика таким решили вырастить. Думают, тут как в танцах: мальчиков меньше, забраться на вершину легче. В среднем школьном возрасте он ходил в подгузниках. Родился здоровым, но не приучили. Точнее, попытались, но сдались. Привык за два года жизни, что всё время сухо и делать ничего не надо. Капризы, слёзы, убегания - родители решили сдаться и не учить больше ходить на горшок. Он помнил все манипуляции, как его привычный мир с подгузником пытались разрушить, как родителям страшно важно, чтобы он пошёл на внедрившийся горшок. В итоге контроля над процессами было не больше, чем над месячными у женщины.

Впрочем, его старались как можно сильнее противопоставить обществу. Это там будут жить семьдесят – восемьдесят лет, а он – сто двадцать – сто тридцать. «Хоть трусом, хоть предателем – но отметить этот день рождения». Его ограждали от любых историй о самопожертвовании. О войне, конечно, говорили, чтобы дурачком не вырос. Но как теорию, отвлечённо. С упором на то, что он не годен, с его-то вечными памперсами, в которых размазано. И вообще, у него другая судьба, его цель – рекорд. Культивировали модную интроверсию, ведь так меньше стремлений и меньше рисков: не за кого переживать, некого любить, никого не поставить выше своего организма.

Вообще, у них такое часто. Не памперсы, конечно, а такая вот сосредоточенность на себе. В норме человек отвлекается от себя и начинает смотреть сначала на семью, потом на друзей и дальше на общество. И сам становится собой, яркой личностью. А сосредоточенные на себе выглядят недоразвитыми. У Юльки не было подруг, которые живут «для себя». Не получалось, не сходились. Сразу чувствовала, что в человеке чего-то не хватает, он пропустил этап развития. Мамины ровесницы с современными взглядами, утверждающие, что измена – это нормально... Как-то это противоестественно и жутко.

А ещё они с чего-то взяли, что увеличение продолжительности жизни – причина отменить нормы поведения. Мол, жить надо очень долго, но одиноко и пресыщенно. И верность-то у них появилась во времена, когда муж погибал на войне, а жена умирала при родах. Откуда тогда брались те, кто трудился и растил новое поколение? Сейчас, мол, всё по-другому, и выбросить на помойку родного человека, с которым много прошёл – современная норма. «Цивилизованный развод». Скоро начнёт нормально звучать и «цивилизованное предательство», ведь понятие предательства обеляли уже много лет. Этот новый долгожитель – человек бессовестный. Этакий массовый Онегин. «Все умрут, а я останусь».

«Ты же молодая!» Юльку просто достали этой фразой. Ведь за ней следует «ты должна». Короче, возраст обязывает быть супергероем. Если тебе нет сорока хотя бы, не смей уставать и не хотеть прыгать выше головы. Делать карьеру, мучить себя языками и прочими модными курсами, которые скоро забудутся, но «у тебя мозги свежие, поэтому надо». Заболела? Сама была виновата! Юлька вспомнила, как её одноклассников ставили на воинский учёт. Как потом родители ругали парней за проблемы со здоровьем! Как говорили, что те жизнь испортили себе, всё надо у них отобрать. Кричали, произносили гадкие слова.

Так разговаривала с Леной:
- Какая ты красивая!
- Да какая красивая! Старая.
- Старая – это не плохо. Это значит, что достаточно здоровая и достаточно счастливая, чтобы дожить. Вот мне начинают завидовать, а я их не понимаю. Им точно исполнилось пятьдесят лет, а я могу не дожить до этого возраста. Им уже выдали молодость один раз. Зачем они хотят вернуться во время сомнений, когда тебя особо не принимают всерьёз, когда дети ещё не выросли? Когда тебя все гоняют, постоянно много требуют...

Игорь ещё в 2012 году увидел в Сети картинку с надписью «ищу девушку на конец света». Ему так понравилось, что поставил себе такой статус и с тех пор не менял. В 21.12.2012 он, конечно, не верил. Нет, дело в другом. Ему с детства не нравилось, что люди слишком окопались в этом мире. Причём эту черту он видел во вроде бы противоположных по взглядам людях: одни копят вещи, другие – впечатления, третьи – деньги. Страницы в соцсетях забиты всякой ерундой вроде покупок и походов в торговые центры. Кто-то устроил склад в голове, складывает туда бесконечные курсы.

Лишь когда только встретил Юльку, поменял на «нашёл». И, естественно, никакой больше информации о личной жизни на странице. Зачем? Кому это интересно? Он выкладывал только музыку и тексты, которые нравились. Как и Юлька. Ему вообще сначала показалось, что она намного старше. Старые песни на странице, группы явно не молодёжные. Она не хотела отчитываться в своей жизни перед чужими людьми. В школе на английском писала сочинения «мой день», «моя квартира», этого вполне достаточно. Фото делала только для учёбы и работы.

Время у Юльки шло не так, как со слов большинства. То есть, не было такого, чтобы в детстве тянулось медленно, а потом постепенно ускорилось. Может, влияет сменный график, который более жёстко делит время на рабочее и нерабочее. То ли постоянный многолетний недостаток суеты. Без неё время длиннее и содержательнее. И даже длиннее становится с каждым годом. Уроки летели, пары шли, а смены – глубокие, в декрете вообще не чувствовалось даже отдалённо никакой гонки. Старшие классы серьёзнее младших, взрослая дружба куда содержательнее детской. Как картина с обратной перспективой.

Юлька никогда не спросит любимого: «Я толстая»? Это вообще идиотский вопрос, никому не нужный. Она не радовалась обновкам, покупки вообще не вызывали сильных эмоций. Сон и новый день без долгой подготовки. Работа – часть жизни, а не пережидание. Возраст? Опыт, развитие, но никак не кормление бьюти-индустрии. Игорь влюбился. Ему понравилось отсутствие современных заморочек. Юлька не будет клевать мозг на тему носков и уборки, которую надо сделать ещё вчера. Они поженились без проблем, обоим заключение брака напоминало трудоустройство. Юлька сказала: «Можно умереть в любой момент. Надо оставить детей после себя». Игорь её понял. Так, как понимает Надя.

Вообще, Юлька старалась смотреть на всё в обратной перспективе. Книги, картинки и фильмы были для неё не плоскостью, не углублением в пространстве до точки схода, а дополнительным пространством. Она искренне не понимала, почему её одноклассники не любят читать. Интересно же! В обратной перспективе мода не нужна, автомобиль – всего лишь средство передвижения. Они не ждали конец света. Они ждали конец тьмы. Любили летний длинный световой день, а когда сокращался, радовались за другое полушарие. В раю всё будет свет, без тени. Куда там спрячется тьма? Secret land из клипа Сандры внутри человека.

Юлька восхищалась своими подругами и чувствовала, что от них отличается. Те уверенные. Надю нельзя было сдвинуть с места не только физически. Она смотрит именно в вечность, поэтому её с детства нельзя было запугать. Она не сжималась от страха, как сжималась Юлька, когда на неё кричали. И маме бы наверняка всё рассказывала. Жёсткой и амбициозной, как у Юльки, своей-то - проблемы не было. Злые и наглые люди всё понимают и жмут на эти кнопки. Надя им не нравилась: очень высокая, с крепкими мышцами, в руководящей должности с таким уважением относится к жизни человека от зачатия, что это очень трогательно выглядит. Богатыри – не бездетные офисные сиделицы.

Алхимия в двадцать первом веке никуда не делась. Но не золото ищет, а эликсир вечной молодости. Технологии дали множество не менее интересных, чем золото, материалов, а вот бессмертие в фокусе индустрии развлечений стало даже более актуальным. Гораздо более актуальным. У человека современного глаза разбегаются: говорят ему со всех сторон, что он может всё, нужно только больше времени. Материальные и моральные ожидания совсем не те, что у крестьянина до двадцатого века. Мир как магазин игрушек. Ещё никогда в истории люди так не разбрасывались.

Прогрессисты копают мир, как дети песочницу. Философский камень бессмертия в их представлении где-то лежит и смеётся над человечеством. Тратят горы денег, посвящают жизнь, продают имущество, отказываются от семьи и детей, берут огромные кредиты – и всё оканчивается пустотой. Восторги последователей гаснут при новости о смерти очередного кумира. Их вера умирает. Кто-то переключается на другого в надежде, что его-то путь окажется верным, а прошлый – ну, неудачный опыт. Можно самому искать ошибки, можно объявить себя лучше того долгожителя, мол, это он такой слабый, а на сильном метод сработает. Таких несостоявшихся рекордсменов не меньше, чем ложных дат конца света.

Кроме клуба активного долголетия в этом районе клиника пластической хирургии. Лисьи глазки, пёсий носик, козий подбородок... Там уничтожают человеческое. Это больница наоборот: здоровых и несчастных людей раскраивают, делая больными и несчастными. Там выздороветь можно только одним способом: по медицинским показаниям, по государственному направлению. Их доведут до трудоспособности и выпроводят на учёбу и работу. А остальные обречены. Юлька в детстве незнакомых «красавиц» пару раз поздравила с выздоровлением, узнав о пластических операциях. Это позже она поймёт, что первая процедура как первая доза, а государственных пациентов берут только некоторые врачи с незамыленным взглядом, чтобы не было претензий, почему пациенты не выздоравливают.

Операции – это риск. Здоровые девушки идут на это и становятся менее здоровыми. Ведь то, что работало хорошо в организме, заменяют на другое, неродное, что будет работать хуже. Или вообще не будет работать, но об этом не скажут. Юлька иногда гуляла рядом с клиникой и видела изувеченных жертв. У кого-то отёк не пройдёт совсем. Что? Маша с первой парты? Ещё один человек потерял индивидуальность. Теперь остались только детские фотографии, ведь на поступление ей подарили улучшения «под ключ», как рекламируют. Теперь её действительно не узнать. Кукла. Неживая.

Маши больше нет. Появилась очередная картинка из агрессивной рекламы в соцсетях, на которую Юлька жаловалась как на вредные товары. Не хотелось видеть Машу после этого, хотелось запомнить её прежней, из школьного альбома. Словно она умерла. Нет, на подругу она вообще не похожа. Она прогрессистка, собирается жить вечно, на возражение, что мода будет меняться, а переделки вредят, отвечала, что это всё у старых, а она-то молодая. Такие потом говорят: «Меня пугают мои ровесники: что они такие старые»?

На Радоницу на кладбище участницы клуба долгожителей начали смеяться над младшей сестрой Нади:
- Девяносто? Ещё шестьдесят лет жить да жить! А смерть в сорок восемь – вообще позор! Это даже не треть жизненного потенциала. Хоть бы постеснялись такое писать, не девятнадцатый век всё-таки. Я знаю, ей предлагали решить проблему.
- Чтоб вы знали, была похожая ситуация, и нормальный врач сказал, что смерть бы наступила сразу как раз от аборта. На полгода раньше. А так биологическое сотрудничество помогло прожить дольше.
- Что?
- Дети помогают родителям не только душевно, но и телесно. Сейчас не модно об этом говорить, сейчас спешат вырезать ребёнка при любой трудности. А открытия как раз двадцать первого века говорят, что дать новую жизнь – стать лучше и сильнее. Ребёнок – не враг себе и матери, организм – не самоубийца.
- Но какая трагедия!
- Надя умерла достойно. Она не стала убивать ребёнка, ей нечего было бояться и стыдиться. Спокойно со всеми попрощалась, подумала, что ещё забыто, не доделано: отсутствие суеты и необходимости утром куда-то идти как раз дало такую возможность. А смерть во время аборта – это настоящий кошмар: не хочешь такое, не готова, не раскаяться уже и не переосмыслить. Таких совершенно справедливо приравнивают к самоубийцам, кроме тех, кому сделали принудительно, ведь там человек сам жертва.

Человек, проживший 150 лет – как единорог: все говорят, но никто не видел. Он – знамя клубов долгожителей, в том числе и того, который был в том районе, где живут Лена и Юлька. Там это вообще любимая тема. Копирование подробностей жизни заявленных долгожителей, даже не подтверждённых, из культур, где гордятся возрастом и с удовольствием его прибавляют – просто карго-культ какой-то. Кавказская или средиземноморская диета для русских на Русской равнине? Культ предков для тех, чьи предки в юности «весь мир разрушали до основания»?

Кто-то просто уезжает в голубые зоны. А потом понимает, что не надо было путать туризм с эмиграцией. Переживает, что там всем людям чужой, не с кем поговорить. Прав у неграждан меньше, местная специфика ещё сложнее, чем законы. Новоиспечённые японцы очень удивились нищете и переработкам, в рекламе голубых зон этого не было. А с благами цивилизации там примерно как в глухой российской деревне. Местные долгожители объявлялись в розыск, но находили только кости. Иногда. Иногда не находили ничего. Зато находили много одиноких голодных старушек, которым стареющая страна могла помочь всё меньше и меньше.

Кто-то из русских даже попытался выдать себя за столетнего. Но получилось это лишь там, где особо контроля не было, и ни на какую верификацию нельзя было претендовать. Это самые неблагополучные районы, где никаких высоких пенсий, почестей и приглашений на шоу. Зато ограбят, невзирая на возраст. И что дальше? Сам-то человек знает, что ему не сто лет и в таких условиях исполнится сто намного менее вероятно, чем в России, где бесплатная поликлиника и скорая помощь.

Между тем если какое-либо явление массовое, оно должно встречаться повсеместно, и большинство обычных людей должно с ним столкнуться. По-другому никак. Вот коронавирус – практически все могут рассказать, как сами болели или кто-то в их окружении. А где прячут аутистов от массовых прививок и рассыпавшихся от родов женщин? Мы же их не видим. О них только много рассказывают в СМИ и соцсетях. Юлька не знала ни одной жертвы родов, наоборот, знала тех, на ком страшные прогнозы не подтвердились. Знала аутиста с прививками по календарю, но куда больше – не аутистов, тоже привитых по календарю.

Ирина Карелова, бабушка Нади – единственный человек, доживший до девяноста лет, кого знала Юлька. Больше никого таких не видела. Восемьдесят, ну, восемьдесят семь – а потом во дворе рассказывают об их смерти. Где эти бодрячки из репортажей 2018 года? Из Юлькиной школы уходили старые учительницы, в вузе проводили на пенсию преподавателя, а ещё троих скосила пандемия в 2021 году. И на работе однажды наступал момент, когда кто-то работать больше не мог и уходил на пенсию или умирал. А смерть – это абсолютная старость. Нет, не видно нигде раскрученных вековых Барби и Кенов, которым не нужна пенсия.

Карелова как раз не хотела становиться такой звездой. Поэтому продолжала работать, чтобы не загордиться. Ей лучше было быть незаметной начальницей станции метро, чем возноситься на пьедестал. А когда давала интервью, там не было никакой сектантской восторженности. Никакого позитивного мышления, настроение самое разное. В детстве воевала, а потом ела всегда досыта. Безо всяких диет. Зачем слишком много думать о еде? Есть лёгкую еду и часто – это времени на жизнь не будет. Детей много, мать-героиня. Вредная работа, физическая и умственная, со стрессами.

Улыбки гасли на лице у тех, кто хотел услышать какой-нибудь новый рецепт долголетия. Секретов нет! Долгожительство – это судьба, и всё. Её такие же братья и сёстры, все младшие, уже умерли. А ещё умер старший сын. Не надо уповать на предков, откладывая жизнь на потом. Никакое мышление бессмертного человека не поможет. Долго живёт тот, кто ведёт себя нормально и кому суждено. Дойти до средней продолжительности, можно, конечно, постараться, но нельзя превращаться в тепличное растение. Не надо гнаться за рекордом. Она называла себя старой. Говорила, что жизнь как школа, не надо в десятом классе мыслить как в третьем.

Старушка Ирина наотрез отказалась участвовать в кампании продвижения пенсионной реформы. Как ни уговаривали, какие деньги ни предлагали. Уже тогда она видела своих ровесников, коих уже мало, а ровесников – ещё меньше. Замужняя пенсионерка – редкость. Семейное положение «замужем» в восемьдесят лет – что-то запредельное. И жизнь как тропические сумерки – смерть на работе или сразу после работы, без заслуженного отдыха – ну, грустно как-то. Она не хотела, чтобы стариков насильно омолаживали и гоняли. И тогда, и позже грустно говорила: «Люди не стали жить дольше и позже стареть. Нынешние трудоспособные не родились из-за малодетности».

В Интернете группы нравственности взахлёб рассказывали, как это здорово – жить двести лет. А кто не живёт хотя бы сто пятьдесят – тот сам виноват. Неправильно себя настраивал, не то ел, не чувствовал себя молодым. Эти группы подкупают людей постарше симпатией к СССР и неприязнью к вредным нововведениям. Методы пропаганды, исторические факты – всё это интересно. Но если читать дальше, там начнётся отрицание ВИЧ, антипрививочные теории, вегетарианство и веганство. Рассказики с упоминанием богов природы и рода. Мягкие такие упоминания, чтобы серьёзных подозрений не возникло.

Ещё рассказы-утопии о светлом будущем, где не будет преступности и болезней, упразднятся силовые структуры, исчезнет медицина. Ведическая женственность, где из людей по сути выводят два разных вида – мужчины и женщины. Восхищение мусульманами, цитирование индусов, даже публикация суеверий. О церкви, о христианстве и православии отзывы у них не положительные. Они много говорят про художественные произведения, но оценивают их так, словно все предназначены для дошкольников с особо тонкой душевной организацией. И критика сыпется на те сюжеты, где ужасные явления показаны так, как и надо – ужасными.

Они верят в рай на земле. Они против того, чтобы люди думали о смерти. И в школах пытаются это преподавать. Юлька вспомнила, как в начальной школе, ещё до такого активного сетевого развития этих групп, учительница на продлёнке учила ловить руками энергию космоса и кормить домового. Ей это всё очень не нравилось, при том, что она вообще обычно уважительно относилась к начальству, не подобострастно, а именно уважительно, так, что начальницу заранее считает хорошей, пока та не докажет обратное. Тут как раз доказала. Это Юлька знает, что всё это неправда, а вот одноклассники вполне могут проникнуться.

Обсуждение на скамейке в двадцать первом веке? Среди тех, кто этот вид досуга презирает? Ну, может, погода хорошая для солнечных ванн.
- А вы пробовали новую программу, экспериментальную?
- Есть ещё особая программа для очень высоких людей.
- Эх, жаль, Надюха умерла, ей бы попробовать.
- Она ещё не на всё согласится, далеко не на всё. Согласилась бы, конечно, не на многое.
- Да, начала бы ещё спрашивать, а нет ли там вытяжек из младенцев.
- Вот могла бы тогда себя поберечь! Ей что, больше всех надо было?
- У вас дети есть? – спросила Лена, проходившая мимо.
- Нет.
- Вы не можете понять. Надя защищала детей. Это у вас «никто никому не должен», а когда человеку кто-то дорог, он и к другим становится добрее. Ей спасти других было важнее, чем стать долгожителем.

Лена сидела на работе. Раздался звонок. Голос не человека, не робота, не в записи. «Это аварийный звонок из 2036 года. Срочно подключите инженера. Разлом приближается»! Чьи это шуточки? И ведь не поленились найти в Интернете такую историю. Сейчас смеются, наверно. Потом с Юлькой вместе посмеялись, а ещё одна их знакомая, атеистка, либералка, западница, говорит:
- Это знак был.
- Какой ещё знак?
- Ну, тяжко жить в одном лишь материальном мире, без знаков.
Юлька сразу вспомнила, как заряжали воду у телевизора.

Снова было лето. Снова был чемпионат по футболу. Снова люди портят себе нервы и сердце, переживая, как за свою жизнь. Визжат, топочут ногами, трясутся, дудят, всерьёз полагая, что так думают о Родине. А на поле пасутся наёмники, возможно, иностранные, и нет у них обычных чувств. Они и так звёзды, им никто не нужен. Счастливы те народы, чья команда обычно не выигрывает, так куда легче не творить кумира. Как подросток с обычной внешностью или ученик со средними отметками: его не мучит звёздная болезнь, он спокойно развивается, живёт без ложных надежд, не возносится и не боится трудностей.

Юлька гуляла с детьми. И тут пытались испортить настроение:
- Ну куда детей сейчас? Кризис же!
- А когда его нет? Финансисты строят прогнозы, а они не оправдываются, поэтому оправдываться приходится уже финансистам.
- Дети – такое счастье, что Надя умерла от счастья.
- Ой, а бездетные от нападения преступников не умирают? У них организм другой?
- Это другое!
- И какое другое? Все известные долгожители, чей возраст был и есть более ста лет, никогда не держали особую диету, не выполняли йогу, не бегали трусцой, не делали себе «очистительные» клизмы и всевозможные «чистки» почек, печени, кожи и всего остального. И дети у них есть. Это самые обычные люди, а не зомби на суперфудах.

Маргариту застали на улице:
- А ты знаешь, что родилась от насильника?
- Да. И что? – весь кайф обломала.
Маргарита уже ходит в первый класс. И там выше своих одноклассников на голову во всех смыслах слова. Всё-таки и её семья, и Юлькины родители были правы: не надо держать детей в розовом мире. Надо раньше рассказывать о явлениях жизни. Да, и о плохих тоже. Чтобы другие потом не рассказали, что это хорошо. Наивный ребёнок – лёгкая жертва. Он потянется за любой дрянью, чтобы казаться взрослым. А если ему правильно рассказали дома, то как раз те «крутые» будут казаться маленькими.
- И что? – повторила учительница этого класса, когда Рита уже ушла. – Она второклассников раскидала, когда они одну девчонку били, жестоко. Ну, на кого из родителей она похожа?

Маргарите удалось познакомиться со второй бабушкой. Её биологический отец сам пострадал и быстро умер, но перед этим успел у всех попросить прощения. Тогда и приехала его мама, пригласила священника. После быстрой смерти преступника, который, кстати, из-за того задержания многое переосмыслил, познакомилась с Надей. Старушка не жила вместе с сыном уже много лет. Единственный, поздний, избалованный, из-за ссор на тему его воспитания родители рано разошлись. Съехал на съём, где-то работал, денег просил - подозрений не было. Ну, жениться не хотел, но сейчас эту патологию скрывает современная мода.

Может показаться парадоксом, но старушка была благодарна Наде. За это самое раскаяние, за осознание. Да и внуков у неё не было, кроме Надиной дочери. Узнала, что семья хорошая, вырастят нормально. Тем более что, узнав о пристрастии сыночка к детям, она сильно сдала. Хорошо, что не было ни одного убийства, в том числе аборта. Вообще, обычно жертвы насилия или слишком маленькие, или слишком старые для беременности. С доброй и необидчивой Надей удалось подружиться. Плохой прогноз врачей не подтвердился: прожить получилось не год, а восемь лет.

Последний разговор с бабушкой Риты закончился следующими словами:
- Риточка только на маму похожа. Что ж, справедливо. Я думала, она будет миниатюрная, как я, а она в вашу породу, крупная, уже сейчас носит одежду для взрослых женщин. Хотя вроде гены высокого роста не должны перебивать.
- Это аутосомно-доминантная мутация, судя по всему. Как карие глаза, только появилась случайно, у какого-то предка.
- Случайности не случайны. Вещи забирайте себе, Наде в раю тёплое не нужно, у неё там вечный июнь.
Бабушка умерла, проводив Маргариту в первый класс. В сентябре, перед равноденствием. До этого вспомнила всю свою жизнь с детства и юности, помирилась с бывшим. Внучка растёт в хорошей семье, это будет другое поколение, не понесёт за собой тот кошмар.

Между тем долгожители умирают. Но если для обычных это не какая-то неожиданность, то идейные в диком шоке. Как будто в аномально жаркий сентябрь, в равноденствие, когда солнце садится серединой суточного круга, круче всего, гуляешь, к примеру, или идёшь куда-то – и вдруг солнца нет! И никакого облака нет, это закат, всё! Да, такой вот ранний вечер, конец сентября на календаре. Не лето уже давно. День врезается в ночь, испуганно сталкивается с ней – а ты в лесу. Или в чистом поле. Дальше будет только темнеть. Вот такой шок ждёт в семьдесят – восемьдесят лет того, кто собрался жить сто пятьдесят. Раз – и нет тебя в теле. И всё суперсовременное не помогает.

Юлька была уверена: среди идейных долгожителей нет христиан. Ну, там кумир всё-таки. Обычно это собственное тело и удовольствия, беспечность и любопытство. Этим они живут. А в голове такой синкретизм! Так, однажды ей посоветовали побольше разговаривать с кошкой, потому что та по всем признакам перерождённая из человека. Юлька сразу представила себя кошкой. Как кошкам не скучно? Сидеть всё время на месте, валяться на диване, ну, погонять мяч или мышь. И всё. Ну, от скуки спят, но сны – отражение реальности. Не говорить, не читать, не выходить из дома и ни с кем не общаться. А в это верят с таким удовольствием!

Светские гуманисты, чья планка нравственности ну очень низкая. Даже Уголовный Кодекс их возмущает своей строгостью! Надо же, нельзя взять из пачки денег на работе или договориться за взятку! То одну норму хотят отменить, то другую. Не говоря уже о ненаказуемом. У них это всё «ничего такого»: предать любимого изменой, убить сына или дочь абортом, трусливо сбежать в кусты от обязательств. Причём у них порой водятся атрибуты успеха, так, Юльку просили этого дружить с такими отличниками, ведь у неё были тройки в сессиях. А ей было очень скучно с этими пластиковыми ровесниками, они её не понимали. Это Надя поняла в том вопросе, в каком не понял вообще больше никто.

Мёртвые традиции предков вроде западного Рождества. На веру они не тянут, это привычки. Чьё Рождество празднуют? А, зимний праздник, распродажи, подарки, украшение улиц. Этого ждут, этим живут. И у них у всех мировоззрение строилось калейдоскопически, мысли делились амитозно, как раковые клетки, хромосомы в них ломались. Празднуют Пасху, но верят, что все рождаются много раз. К чужой беде они относятся совершенно по-язычески, китайский нехристианский принцип невмешательства современными словами называется «личное пространство». А ещё не могут поверить, что кто-то может быть выше их низкой морали. Один Юлькин знакомый постоянно утверждал: «Все пьют и курят! А кто нет – тот врёт». Но это ещё не так, как другой, кто гадко говорил Юльке, что Надя делала аборты в частных клиниках. После этих слов хотелось помыться.

Надя осталась сиротой в двенадцать лет. К счастью, тогда ещё не появились «доброжелатели», пророчащие сиротам ужасное будущее. Тогда массам особо не приходило в голову винить человека в его несчастье. Тогда человека не судили по отсутствию проекта по окружайке, не расписывали будущее на очень много лет вперёд из-за того, что ребёнку что-то не купили и не водят на платную дрессировку. У Нади была подруга из детского дома, умерла в двадцать пять лет, из-за врождённых болезней, и так рекордно долго прожила для этих диагнозов. Так та говорила, что жить надо не для родительской любви, а ради собственной роли. Она ненавидела рекламу усыновления: «То есть, мы не люди сами по себе, а наша ценность зависит от того, приглянулись мы желающим усыновить или нет»?

Она сама строила жизнь. Знала своих настоящих родителей, которые погибли, и была благодарна за жизнь. Никаких «пусть мама услышит, пусть мама придёт». Родные родители – корни, приёмные - подпорки, приёмные могут быть лишь воспитателями и друзьями. Создать семью не могла из-за болезни, но стала помогать тем, кому тяжело и плохо, даже в детстве утешала плачущих. Бабушка Нади пошла в школу после войны и выглядела богатырём из сказки на фоне второклашек. Пошла во второй класс, первый она прошла на военной подготовке. Ей приходилось вести уроки, когда учительница болела. Отличница, только времени не было на школьные активности. Старшая по жизни.

Старший сын Нади так устал от академизма школьной программы (экспериментальной, единственной в районной школе, потом её отменили). Пошёл в армию, там получил специальность, стал работать и женился. Мама его сослуживца и коллеги пыталась повлиять на Надю, чтобы та заставила платно учиться на модном направлении. Но та не хотела никакой студенческой жизни, особенно тому, кто сам не хочет. Парни пошли на заочное, не хотели пересиживать пять лет со вчерашними школьниками, косящими от армии на платном отделении. Надя не хотела играть в хорошую мать, не хотела продлевать детство в недетском возрасте, за что получила обвинение в краже детства.

Учёба – даже большая страсть больных долгожительством, чем внешнее омоложение. Презирая и отодвигая социальную зрелость, превозносили академическую страсть. Школьные годы чудесные растянуть до бесконечности. Их учёба на профессию – это двенадцатый – шестнадцатый классы, студентам запрещают жениться и вообще взрослеть. Тут ещё одно суеверие: мол, если не торопиться, дольше и лучше проживёшь. А на деле появились новые люди, помнящие в сознательном возрасте отвыкание от памперсов и соски. Вместе с началом кружков. Подгузники и страноведение на иностранном языке – не тот путь развития. А когда человек до сорока живёт один, ему потом тяжелее представить, как жениться. Он не готовится лучше, он всё время отдаляется, как с наступлением темноты отпадает мысль о прогулке.

На форуме Юлька однажды увидела тему «Как заставить себя учить язык?» и ответила: «У меня другая программа и есть целый человек для мотивации – начальница». Автор темы возражает, что это не на работе. Так если не на работе, если не в удовольствие, то зачем? Зачем? Вообще-то увлечения должны быть любимыми. Ещё одна на фитнес ходит. С ненавистью. После работы тащится, в выходные, пересчитывает время тренировки, навешивает на себя отработки, как в институте. Худеет из нормы в глянец, всё болит. Юлька бы не стала этим заниматься, так и написала, что без настоящей цели всё каторга, бессмысленный труд - страшная вещь на самом деле. Но мода. Учёба ведь ассоциируется с юностью.

Долгожители умирают. И сталкиваются с тупиком. Как девочка, которая думала, что полетит, как птичка, с высоты, а разбилась до инвалидности. Или гордая девятиклассница думала напугать родителей, чтобы айфон купили, а после падения умерла от разрыва печени. Их крылья – как костюм супермена, ненастоящие. Они не готовы к смерти. Они ждут её как-нибудь потом, как если бы нерадивым студентам сказали о переносе сессии, а потом провели бы в срок, они-то привыкли всё учить в последний момент, учить лишь так, чтобы сдать, финтить с билетами. Страшно знать, что вера была тщетна. И их оптимизм – блестящий, ложный, в шутках-прибаутках на тему «я ещё сто лет буду жить, не говорите о смерти, это неприлично».

Одна долгожительница вышла из клуба. Она была старше всех стремящихся, туда брали с пенсионного возраста, а ей было восемьдесят шесть. Она уже давно не ходила на их собрания, но ушла только сейчас, когда ею начали хвастаться. Она не хотела больше быть «молодой» и «ещё девочкой». Теперь от такой лести и отрицания реальности было противно. Те «не старушки» и веселушки не хотели собирать камни, а продолжали разбрасывать. Поздние первые дети, новые и новые мужья, смена профессии, бесконечные похудения, покупки модной одежды, изучение языков... Планов громадьё! Словно им на самом деле двадцать, и это не мило, а жутко.

А она не хотела дальше нестись. Она хотела быть старой. Смутно осознавались жизненные ошибки, и хотелось всё сильнее понять их, вытащить на свет. Суеты не хотелось. Было неприятно, что её пытались насильно омолодить, словно нахлёстывали уставшую лошадь. Как в сказке, которую она читала внуку, там мальчик не хотел спать и не давал спать солнышку, а оно устало и не могло с ним играть. Ей было тошно от вранья, когда конец жизни называют серединой или даже началом. Ну кому врут, говоря, что в шестьдесят пять лет жизнь только начинается? Это на фото нельзя отличить закат от рассвета, а ещё на стрелочных часах не поймёшь, а с жизнью так – это маразм какой-то.

Вот так выглядит полуденный ужас. Или страшно яркий свет в помещении, как бывает при скачке напряжения. Как в её сне, когда в квартире светилось буквально всё, без источников, даже под кроватью. Вот так звучали благоглупости, которые говорили врачи и родственники, скрывая смертельный диагноз. Её лишали права знать и планировать свою жизнь. Мол, не травмировать психику, как обманывают детей. Чтобы смерть стала внезапным ударом, когда всё поздно. Чтобы руки бесполезно проходили сквозь всё. Советовали уйти в работу, надеть розовые очки, в которых видно мнимые таланты и не видно никого.

Самый страшный кошмар – фетальная терапия. В культуре спасения рядового Райана, где сентиментальность заменила доброту, как угарный газ вытесняет кислород из крови при отравлении. Бедные младенцы для богатых дядь. Древнее зло никуда не исчезло, только жертвы стали младше. Нужны здоровые абортированные младенцы, чтобы звёзды вымерли от рака. От страшных и стремительных форм, что быстро приходят на смену вау-эффекту. Выдумывают всякие показания, чтоб уже больших детей выковыривать.

Юлька сама столкнулась со всяким таким, когда требовали убить «по медицинским показаниям», и уже сама ограждала себя от этих внушений. У Нади двое детей умерли через пару месяцев после рождения. Психологическую пытку диагностиками она сразу же прекращала: «Убивать не буду». Этот мир не войдёт в рай. И страдания его тоже не войдут. Земля и все дела на ней сгорят. Эти младенцы тогда будут взрослыми. И в вечность Надя шла с чистыми руками. Всем дала жизнь. Мир стареет, на рубеже эр он достиг зрелого возраста, сейчас, наверно, уже пенсионный. Он тоже умрёт со всеми понтами, в вечности их нет.

Иногда всё-таки современные слова лучше старинных. Смирение современному человеку будет понятнее как «забить», а подверженность страданиям, в которой упрекают верующих – «принятие рисков». Не стремятся к страданиям, а принимают, что такие могут быть, но не заставят отказаться от целей. Юлька рассказала про Надю жертве насилия: «Забыть ты всё равно не сможешь, так преврати горе в победу. Добро сильнее зла, свет выгонит тьму отовсюду. Ты сильнее. Ты научишь ребёнка хорошему. А деньги, о которых так переживаешь, отдадим в будущее, это единственный хороший вариант ростовщичества, и процент самый большой».
 
Юлька становилась всё старше. За сегодняшним одиннадцатым апреля наступит двенадцатое, потом тринадцатое... Того апреля, который не похож ни на один другой. Она никогда не понимала тех, кто хотел бы стереть себе память, чтобы прочитать или посмотреть что-то заново. Надо идти вперёд, жизнь не резиновая, понравилось произведение – надо уметь расстаться и нести потом в себе. В чём-то конец первого прочтения или просмотра похож на смерть близкого, которую надо прожить.