et la revolution s eteignent. часть 8

24(Paquerette), Ventose, II

Кристиану повезло поймать извозчика. Антуан в себя не пришёл, но всё же назвал адрес, и через полчаса они уже были у нужного дома. Телега остановилась с тихим скрипом, и Моро первым спрыгнул на мостовую. Заплатив старику, помог вылезти и Сен-Жюсту.

— Мы приехали? – тихо спросил он и огляделся по сторонам, точно совсем не признавая местность.

— Да. Сможете идти сами?

— Не знаю.

Парень в сомнении нахмурился. Когда сделал шаг, Моро уловил едва заметный шаткий изъян в движении. Тогда подхватил его под локоть.

— Идёмте, доведу вас до двери.

— Моро, не нужно… — протест был слабым, почти рассеянным.

Похоже, ему было неловко принимать помощь в принципе. Почему?

— Предпочтёте упасть у порога? — невозмутимо уточнил тот.

Антуан коротко выдохнул, но не стал спорить. Достав откуда-то из-за пазухи ключ, верно из потайного внутреннего кармана, передал парню. Прошли к входной, с трудом поднялись по лестнице на второй этаж. Дверь поддалась с натужным скрипом. Квартира встретила их тишиной и лёгкой прохладой.

Сен-Жюст, не сняв ни обуви, ни верхней одежды, упал на диван в гостиной и, откинувшись на спинку, прикрыл лицо рукой. Моро не ушёл дальше прихожей. Возможно, ему хотелось оставить парня, не беспокоить, а может дело совсем в другом.

— Антуан, – прищурившись, он оценил его реакцию, а точнее её отсутствие, и только тогда подошёл ближе. — как вы чувствуете себя?

Тот не ответил. Застыв вековой статуей, похоже уснул. Дыхание ровное, губы плотно сжаты. Даже во сне он казался напряжённым. Оно и не было удивительным. Оглянувшись на выход, Кристиан задумался. А затем, видимо решив что-то для себя, вздохнул и оглядел скромно обставленную комнату: в лунном свете проступали тёмные силуэты стола, тумбы и книжного шкафа, на полках которых теснились тома, некоторые сложенные в горизонтальные стопки. Захотелось посмотреть поближе. И, осторожно поднявшись, не поднимая шума, он прошёлся вдоль шкафа, рассматривая книги. Ничего интересного не нашёл. Тома Руссо, сочинения Вольтера, книги по адвокатуре и современное право. Стандартный набор, для вида. Потянувшись за одной книгой, он случайно вытянул вместе с ней согнутую пополам бумагу. Она с хлёстким шелестом упала под ноги. И подняв, Кристиан понял, это письмо. В примятом уголке красовалась дата. Сен-Жюст писал его две декады назад, но так и не отправил. Почему? Любопытство взяло верх. Бегло пробежал по кривым строкам, адресованным некому Гастону:

«Брат мой, не могу выносить нахождение в Париже. Чувствую, что моё место там – на фронте. Возможно, я устал от правительственных интриг и идеологических противостояний, что разворачиваются в столице. Я вижу, многие устали. И мне бы хотелось вернуться в Бельгию. Там я определенно буду полезен. Не здесь…»

Дальше строка переходила в кривую полосу, точно Антуана что-то отвлекло или он передумал завершать. Однако даже этот отрывок его откровений неумолимо откликнулся внутри. Крепко задумавшись, Кристиан опустился на стул, упираясь плечом в край стола. Кто бы мог подумать, что когда-то он окажется в этом месте, ещё и при таких обстоятельствах.

Сен-Жюст… нет. Несмотря на то, что на публике парень не боялся вступать в конфронтации с Ангелом террора, в самом деле вряд ли чувствовал его силой противодействующей. Когда-то и Робеспьер, и Антуан были его кумирами. Сейчас же… многое изменилось. Он был категорически против политики террора и, возможно, глубоко в душе надеялся, что их удастся вразумить. Может, не Моро, но кто-то другой определённо смог бы.

Кристиан пробежал взглядом по поверхности стола. На нём – бумаги, то тщательно сложенные, то скомканные в нервных порывах. Пальцы медленно поглаживали шероховатый край ближайшего листа. Пустого. Недавно прочитанное застряло в голове, упрямо удерживая надежду – Сен-Жюста не поздно переубедить.



Громкий стук ознаменовал возвращение Мирабо, и Трис, давно ожидавшая мужчину, сорвалась с места, поскорее запуская.

— Wo bist du gewesen?! – возмущённым шёпотом спросила она на родном языке, затягивая его в квартиру. И увидев кровь, замерла. – Что случилось?

Арман небрежно провёл рукой по губе.

— Небольшая неурядица, не стоящая твоего внимания.

— Да что ты… – женщина оттянула располосованный рукав, — Ты с кем-то подрался?

— Неважно. Не хочу говорить.

Видя его усталость, госпожа наседать не стала. Закрыв дверь, она прошла за Арманом, что, остановившись у входа в спальню, спросил:

— Он спит?

Приняв его плащ, ответила:

— Да. Почти весь день. – и убрав на комод, уточнила, — Он знает, что вы уехали без него.

— И что сказал?

— Ничего. Мне – ничего.

Мирабо провёл рукой по дубовой дверной поверхности, надумывая заглянуть, но вместо этого сказал.

— Завтра я отправлю его к Дюпле.

— Зачем?

— Огюстен на днях вернулся в Париж. Я послал за ним и Шарлоттой. Пусть в кой-то веки их семейство побудет вместе.

— А Дюпле…

— Элеонора сгладит углы.

— Ох, тогда ясно… а где завтра будешь ты?

— У Дантона.

— Ч-что?!

Её восклик вынудил прищуриться. Отмахнувшись от вопроса, мужчина отправился на кухню. Та неумолимо последовала за ним.

— С чего вдруг? Ты говорил с ним? И чего он хочет?

— Как и всегда, хочет переговоров. Тебе известно, чем закончилась их с Максимом прошлая встреча. К согласию они не пришли.

— И что изменится сейчас?

— С ним буду говорить я.

Он сел за стол и, сняв с подноса приготовленный фужер, в ожидании задержал в воздухе. Трис торопливо наполнила его вином. Белым, сухим.

— И что дальше? Если Максим узнает, что ты встречался с ним…

Мирабо скривился, прося не продолжать.

— Меня мало интересует, что он подумает. – крутя вино в бокале, он нахмурился, — Если продолжит упрямиться – загонит себя в могилу. – и, вскинув сжатый кулак, начал перечислять, разгибая пальцы, — Эбер несколько месяцев настраивал народ против Комитетов. У Комитетов с Конвентом по горло разногласий, касательно распределения власти. Уже и Камиль отвернулся от Робеспьера, открыто критикуя деятельность Комитетов в газете, в которой некогда защищал Максима от нападок Эбера. – одним глотком опустошив фужер, он со звоном поставил его на стол, с искренним возмущением спрашивая, —Ты и вправду считаешь, что сейчас самое время рассориться ещё и с Дантоном? На его стороне улица, он любимец народа, мало того – многие депутаты к нему благосклонны.

— И тем не менее, также многие его давно не жалуют. – Трис долила вина. — Любимец улицы? Должно быть забыл, что сам таковым являешься. Мало того, твой образ – символ революции. Ты был с народом задолго до того, как зажглась её первая искра. Ты был с народом, когда они любили короля, ты был с народом, когда они его возненавидели. Ты…

Он вновь прервал её взмахом руки.

— Как бы то ни было, я есть я. Робеспьера не спасёт то, что Ангел правосудия встанет на его сторону, ведь на другом плече сидит Ангел террора. – яростно раскручивая вино в бокале, Арман размышлял вслух, — Ему самому надо обелить репутацию. Перед народом, перед депутатами. И слепой увидит, как их триумвират вносит раскол в Комитет спасения.

— И как союз с Жоржем поможет? Разве это не усугубит ситуацию?

— Им не обязательно знать об этом союзе. Да и я о нём не говорил. Мне не известно, о чём пойдёт речь при встрече. Но состояться она должна – это факт.



Робеспьер торопливо шёл по улице Кордельеров. Воздух казался непривычно свежим, небо – ясным. Вокруг звучали голоса прохожих, стук колёс по мостовой, гомон лавочников где-то вдалеке. Ветер трепал окрашенные перья на шляпе, и, проходя мимо витрины, мужчина мельком заметил свое уставшее отражение.

Позже он оказался у нужного дома и без раздумий толкнул дверь. Его встретили приглушённый свет, запах старых бумаг и воска. Пройдя в центр комнаты, Максим заприметил Дантона, что стоял неподалёку, тяжело привалившись к столу. Держал на лице не менее усталую улыбку. Робеспьер медленно кивнул.

— Максимилиан, — тот улыбнулся шире, указывая на стул рядом с собой, — Я ждал тебя. Садись. Нам ведь есть что обсудить.

Максим выполнил просьбу.

— Так, и что же ты хотел обсудить? – сняв шляпу, повесил её на спинку стула и поправил парик.

Жорж сел следом за ним. Задумчиво оглядев подносы с различными яствами, потянулся к перепёлкам.

— Ты ещё не устал?

— Что, прости? – переспросил тот, не ожидая столь простого вопроса.

— Не устал от этой суеты? Вечные дебаты, бесконечные выступления в Конвенте. А приводят ли твои старания к чему-либо?

— Ты ведь знаешь ответ, Жорж.

— Если бы мои действия не вели к результату, мы бы не оказались там, где оказались.

Дантон хмыкнул, откусывая мясо.

— И где мы оказались? На горе трупов?

— Жертвы неизбежны. Ты это знал, мы все знали. К чему тогда упрёки? Ради великой цели… свободы народа. Хочешь сказать, оно того не стоило?

 Дантон усмехнулся, разливая вино по бокалам.

— Ах, Максим, всегда такой… правильный. Каменный. От того и не признаешь, что твой «добродетельный террор» лишь эфемерная панацея для загнивающей революции. Он её не воскресит, как ни старайся.

Робеспьер хотел возразить, но внезапно заметил нечто странное. Комната, только что залитая мягким светом свечей, потемнела, как если бы огонь начал угасать. А Жорж тем временем продолжал:

— Разве ты не замечаешь, как улицы становятся пустыннее? Не замечаешь переполненные тюрьмы? Как шёпот страха заглушает речи о свободе?

На стенах задрожали тени, вытягиваясь в гротескные фигуры. Лицо Дантона побледнело.

— Всё во имя свободы, — ответил Робеспьер, но голос его дрогнул.

Дантон растянулся в широкой улыбке. Кожа начала отслаиваться, оголяя чёрную гниль под ней.

— Свободы? — переспросил он, протягивая руку.

Робеспьер с ужасом посмотрел, как чужие пальцы, схватившиеся за его запястье, облазили, превращаясь в кости. Тени сгущались, сужая комнату. Стены покрыли сияющие алым надписи, вспыхивающие, как раны на теле. "Кровь зовёт к расплате". "Слушай их голоса". "Скоро ты сам станешь тенью".

Дантон же хрипло рассмеялся, его глаза почернели.

— Ты не освободитель, — его голос загрохотал прямо в голове. — Ты лишь мясник!
Смотря в пустые, кровавые ямы, Максимилиан попытался вырваться, но что-то сдавило, не давая шевельнуться.
 
— Максим… — его голос исказился, приобрёл чужой оттенок. — Ты всё ещё не устал?

Смех становился всё громче, превращаясь в отдалённый набатный звон. Мгновение — и Дантон исчез. Теперь перед мужчиной сидела фигура в алом, с чёрной дырой вместо лица. Она медленно потянулась к Робеспьеру, искажённым голосом повторяя:

— Ты не устал, Максим? Не устал?

В этот раз у него хватило сил вскочить. Стул опрокинулся, фигура поднялась за ним. Теперь уже со всех сторон раздавались голоса — знакомые, забытые, шёпоты, стоны казнённых. Они сливались в хор:

— Кровь зовёт к расплате. Услышь нас. Скоро ты и сам станешь тенью.

Всё сильнее, всё громче, пока звон самой гильотины не загремел над ухом. Стол треснул, изливая ручьи крови. Комната накренилась, как палуба тонущего корабля.
Фигура бросилась к Робеспьеру.

— Пора платить!

Когтистая рука пронеслась перед лицом. Мужчина успел отскочить и бросился прочь. Извилистый коридор глотал его шаги, утягивая точно болото. Воздух густ и затхл, пропитан гнилью и протухшей кровью. Сквозь тусклый огонь свечей стены коридора чудились живыми — они шевелились, пульсировали, словно дышали. Но сколько бы он не бежал, коридор не кончался. Внезапно его сбили с ног. Кровавая фигура проползла рядом, схватив за горло.

— Хватит душить меня! – проревела она, — Оставь! Дай умереть как должно!

Робеспьер проснулся. В темноте комнаты он не увидел ожидаемого образа. Слыша отголоски разговора за стеной, он узнал Армана. Так хотелось подняться, уйти к ним. Лишь бы не в этой душащей темноте. Но он не смог. Ни шевельнуться, ни позвать. Губы безмолвно произнесли: «Арман… Трис…»

От осознания своей беспомощности стало больно. Робеспьер закрыл глаза, чувствуя, как холодеет запястье — кто-то сжимал его руку?



2.07

Моро внимательно просматривал записи Сен-Жюста. Всё, что было оставлено на столе, изучил досконально. Всё, что было хоть как-то важно, запомнил. Несколько не отправленных или неудавшихся писем, ответов. Наброски речей для выступления в Конвенте с пометками, явно отражающими его идеи. Новые идеи. Парень старался вести себя непринуждённо на случай, если за сим непотребством его застанет хозяин рукописей. Никаких резких и хаотичных жестов, никакой спешки. Он не должен выглядеть как воришка, ищущий ценности.

Немногим позже Кристиан прошёлся по другим комнатам, но ничего толкового не заметил. Квартира выглядела пустой, необжитой, точно в неё переехали совсем недавно. Что ж, может, так и было. Пришлось вернуться к шкафу и просмотреть более тщательно. Нет ли там ещё каких-то спрятанных записей.
Время неумолимо шло, спустя два часа не особо принёсших результат поисков, утомлённый, парень сел обратно за стол. Там и уснул.

5.56

Антуан разомкнул глаза с большим трудом. С таким же трудом выпрямил спину и тут же зарылся лицом в ладони. Случившееся накануне мерещилось дурным сном, однако ноющая боль намекала об обратном.
Мысли путались, как разорванные нити, что боле не способны собрать в гобелен. Он медленно выдохнул, пытаясь прояснить разум. В комнате было тихо. Только слабый утренний свет пробивался сквозь окна. Блёклые полосы солнечных лучей ползли по полу. Слишком рано.

Слишком тихо.

Антуан поморщился, прикоснувшись к виску. Что было вчера? Узкий проулок, двое верзил... Кристиан. Парень резко поднял голову. Моро был здесь? И огляделся, напряжение возвращалось вместе с воспоминаниями. Его бумаги… он вскочил и потянулся к столу, замечая незначительную, но важную деталь — некоторые листы лежали иначе. Кто-то их трогал.

Проклятье.

Где он теперь?

Словно в ответ, в соседней комнате раздался едва слышный шорох. Сердце Сен-Жюста сжалось. Он двинулся на звук, осторожно, едва дыша. Застыв в проёме, он застал парня, стоящим у окна. Показалось, он был чем-то озадачен или вовсе опечален.

— Кристиан?

Тот обернулся. Уставший, с растрёпанными волосами. Казалось, совсем не спал.

— Отрадно видеть вас в относительном здравии.

Он улыбнулся, а Сен-Жюст не знал, как реагировать. Тонкие пальцы сжали край проёма. Но, как бы то ни было, Моро его спас. Будет крайне не вежливо, если он начнёт это утро с грубых выяснений.

— Спасибо.

Только и смог сказать Антуан. Кристиан, качнув головой, подошёл ближе.

— Главное, что вы в порядке. – скрестив руки, как бы невзначай пояснил, — Я взял на себя смелость остаться. Побоялся, что вам станет хуже. Как чувствуете себя?

— Сносно. Кажется, они не стремились особо навредить.

Он усмехнулся собственным словам, прекрасно понимая, насколько неправдоподобно они звучат.

— Но чего тогда хотели? Это ведь не были обычные воры. В этом районе их почти не встретишь.

— Кто-то изъявил желание меня предупредить. – Сен-Жюст вгляделся в лицо собеседника, точно надеясь получить какую-то особую реакцию, — Настоятельно просили остановиться, пока не поздно.

— И вы поняли о чём шла речь?

— Увы. Любое моё действие как значительное, так и нет, можно подписать под эту просьбу. Я остался в замешательстве.

— Что ж, это вполне ожидаемо. Впредь постарайтесь не разгуливать в позднее время один. В следующий раз, боюсь, меня может не оказаться рядом.

Чувствуя, как начинает кружиться голова, Антуан жестом предложил вернуться в гостиную.

— Кстати об этом. Как вы оказались там?

Он опустился на диван, Кристиан же остался стоять рядом.

— Когда задерживаюсь допоздна, то ночую на квартире своего приятеля. – провёл рукой по спинке мебели, — Сейчас он на фронте. Обычно я беру извозчика, но в этот раз увидел, как вы с Мирабо ушли в те дворы. Решил пройтись пешком. Возможно, я надеялся догнать вас, чтобы поговорить ещё немного. Уж простите за такую назойливость.

Рассказ его звучал вполне убедительно. Этот дурак мог попереться за ними в такую темень. Сен-Жюст нахмурился, касаясь зудящей шеи.

— Ничего. Как-никак без неё я бы тут не оказался. – и осторожно произнёс, — И прошу простить за то, что уснул и оставил вас в этой пустой обители одного.

Моро вежливо улыбнулся, возвращая ответ.

— Ничего. Я уснул за вашим столом. Надеюсь, ничего там не помял. – о своих поисках, конечно же, упоминать не стал и соскакивая с темы, предложил, — Позволите проводить вас до Тюильри? Если, конечно, пойдёте.

— Непременно. Работы много, и, полагаю, многие будут озадачены формированием нового комитета. Не слышали, кого планирует выбрать Конвент?

— Ох, кандидатур было достаточно. Но мне неизвестно кто в приоритете.

Искренности в его словах было мало. Антуан настаивать не стал. С учётом недавних обстоятельств, интересовало его совсем другое.



Отправились они намного раньше так как попросту не смогли находиться в неловкой тишине. Кристиан на удивление был молчалив, а Антуану говорить с ним было неловко. Даже стыдно за то, в каком беспомощном виде его застали. А Моро никак не мог избавиться от чувства вины. При других обстоятельствах он бы никогда не стал рыться в чужих вещах, читать чьи-то переписки. Никогда.

Расстались парни так же молча. Кивнув друг другу, разошлись в разные стороны. Но Кристиану далеко уйти оказалось не суждено. Различив среди колонн Мирабо, он тут же опустил голову. Проходя мимо, нарочно замедлил шаг, а мужчина попросил.

— Моро, удели минуту.

Тот послушно остановился.

— Слушаю.

— Вижу, ты пришёл с Антуаном. Как он?

Парень с подозрением прищурился.
 
— Не важно. На него вчера напали.

— Мне известно. Что хотели?

— Он сказал, что предупредили. Просили остановиться. Но он не понял, что они имели в виду.

Арман ухмыльнулся.

— Что ж, и ты любезно довёл его до дома?

Парень увёл взгляд в сторону.

— Решил, что лучшего момента не будет.

Мирабо состроил сочувствующее лицо и едва коснулся его плеча.

— Верно. Не твоя вина, что чья-то беда оказалась твоей удачей. Что-то интересное нашёл?

— Ничего дискредитирующего. – вкратце он пересказал что, кто и кому писал и, закончив, добавил, — Но есть то, что весьма удивило. – взглянув на собеседника, пояснил, — Письмо. Ответ Сансона.

Брови мужчины поползли вверх.

— Палача?

— Да. Младшего. Я так понял, это писал его сын.

— Ха.. как интересно. И о чём?

— О происходящем в последние месяцы. О терроре. О множестве казней. О боге. Сансон писал, что рад, что Сен-Жюст разделил его мысли. И что смог открыть Антуану глаза на происходящее.

— Упоминалось, что конкретно мальчишка говорил Сен-Жюсту?

Моро покачал головой. Мирабо явно озадаченный сим фактом, сорвался с места, но парень поспешил его остановить.

— Гражданин, – он схватил его за запястье, — Это было очень тёплое послание. Я бы сказал, так общаются старые друзья.

Почему-то ощутил важным упомянуть эту деталь. Вероятно, побоялся, что мужчина поймёт что-то не так. Вероятно, остерегался нехорошей судьбы для Сен-Жюста.

— Я понял. Благодарю за содействие.

— И что… наш уговор остаётся в силе?

Арман расплылся в кошачьей улыбке.

— Конечно. – потрепав Кристиана по щеке, гораздо тише добавил, — Считай, твоё имя уже утверждено.

Пальцы задрожали, выпуская чужую руку. Моро смотрел себе под ноги и не понимал, что чувствует. Презрение к самому себе за то, что поступился принципами ради должности. Ужас от понимания, что хоть Арман и обещал не вмешиваться в выборы, всё же сделал это. И не известно сколько таких, как Моро, окажется в треклятом списке. Осознание беспомощности. Страх, что это было напрасно.



Солнце мягко скользило по верхушкам деревьев, заливая Елисейские поля золотистым светом. В воздухе витал запах свежести, смешанный с ароматами цветов и пыли, что поднималась от едущих мимо повозок. Париж жил своей жизнью — в стороне слышались звонкие голоса детей, смех дам, негромкие разговоры мужчин.

Робеспьер шагал чуть впереди, держа руки за спиной. Его спутники — Огюстен, Шарлотта и Элеонора — шли следом, ведя между собой тихую беседу. Максимилиан не вмешивался. Чувствовал себя неуютно. Не на своём месте. Его крайне возмущали поступки друзей, что буквально бросили его в который раз. Как в такое тяжёлое время он может спокойно разгуливать и ни о чём не думать? Сестра несколько раз пыталась заговорить с ним, но он отвечал односложно, не желая поддерживать разговор. Остаток их на порядок затянувшейся ссоры висел в воздухе, словно дым после пожара — не густой, но ощутимый.

— Ах, как здесь хорошо! — с улыбкой проговорила Элеонора, щурясь на солнце. — А ты, Максим, такой хмурый. Я думала, любишь такие прогулки, разве нет?

Троица быстро нагнала мужчину. Он кивнул, но в голосе прозвучала некоторая рассеянность.

— Да, свежий воздух полезен.

Шарлотта покосилась на брата. Выражение его лица оставалось спокойным, но она знала — он всё ещё был недоволен. Они редко ссорились, но когда это случалось, Максим упрямо держался за свою правоту, не делая шагов к примирению. Она остановилась на мгновение, когда Огюстен и Элеонора отвлеклись на какую-то сценку у фонтана, и тихо произнесла:

— Ты всё ещё сердишься?

Робеспьер вздохнул.

— Я не хочу говорить об этом.

— А я хочу, — спокойно ответила она. — Мы ведь брат и сестра, Максим. Зачем таить обиды?

Он промолчал, глядя на аллею перед собой. Ветер слегка всколыхнул края его сюртука, донёс запах сирени.

— Я не сержусь, — наконец сказал он, но голос его был сух.

— Ты всегда так говоришь, когда злишься, — заметила Шарлотта, мягко коснувшись его руки.

Он не отдёрнул её, но и не ответил. Впереди их окликнула Элеонора:

— Идёте? Мы же хотели заглянуть в лавки.

Шарлотта бросила на брата нежный взгляд и улыбнулась.

— Признаю, что была не права. Но пойми, мой долг заботиться о вас, пока я Робеспьер. Я никогда не желала тебе зла. Просто… просто так вышло. Мы семья. Ты же в самом деле не отречёшься от меня из-за каких-то разногласий? Подумай, прошу. Хватит нам ненавидеть друг друга. Прости меня.

Смутившись, она развернулась и направилась к остальным. Робеспьер остался стоять в одиночестве. Слова сестры тянулись в голове эхом. Он знал, что она права. И всё же, как сложно порой бывает признать это вслух. Вздохнув, он медленно двинулся вперёд, ступая по невидимому рубежу, разделяющему его упрямство и желание примирения. Вдали Элеонора, Огюстен и Шарлотта уже столпились у цветочной лавки, обсуждая что-то вполголоса. Когда Максимилиан приблизился, Дюпле повернулась к нему с лучезарной улыбкой:

— Посмотри, какие роскошные розы! — она наклонилась, чтобы потрогать бутоны нежного кремового цвета.

В диалог вклинилась Шарлотта.

— Они напоминают мне старые сады в Аррасе. Ты помнишь?

Робеспьер равнодушно оглядел цветы. Да, он помнил. Когда-то они с сестрой любили гулять по аррасским аллеям, но то было давно, будто и совсем в иной жизни.

— Помню, — коротко согласился он.

Девушка внимательно наблюдала за ним, надеясь уловить хотя бы малейший намёк на благосклонность.

— Хочешь, я подарю тебе такие? — предложила она, нарочно выбрав тон, будто между ними ничего и не случалось. — Соберу огро-омный букет, а ты поставишь их в вазу дома. Будешь смотреть на них и вспоминать о нас.

Робеспьер взглянул на неё. В глазах сестры сияла надежда, не без капли настойчивости. Огюстен, чувствуя напряжение, как всегда предпочёл разрядить обстановку:

— Не знаю, как насчёт цветов, но вот книжная лавка меня куда больше интересует. Элеонора, ты ведь обещала подарить мне собрание Вольтера!

— Разве обещала? — игриво вскинула брови она.

— Я уверен, что да! — рассмеялся Огюстен.

Элеонора хохотнула, бросив взгляд на Робеспьера.

— А ты, Максимилиан, поддержишь нас? Или останешься здесь?

Он посмотрел на сестру, которая затаила дыхание в ожидании.

— Букетов мне не надо. К тому же, я люблю синие цветы, увы, — наконец произнёс он и обратился к Элеоноре. — И мне определённо не до книг. Пожалуй, я пройдусь дальше. А вы развлекайтесь.

Дюпле заметно поникла, а Максимилиан будто невзначай, взял одну из кремовых роз и передал сестре. Их пальцы на мгновение соприкоснулись.

— Поставишь у себя, — добавил он, вложив в ладонь торговки монеты.

Шарлотта улыбнулась. Этого было достаточно. А вот расстроенная Элеонора неспешно побрела к книжному прилавку. Оглядела равнодушным взглядом потёртые выцветшие обложки книг, понимая, что хозяин, видимо, продавал свою домашнюю библиотеку.  Огюстен встретил её той же, присущей всем Робеспьерам, улыбкой и, чуть наклонив голову тихо произнёс:

— Наконец дождался момента сказать, вы сегодня особенно очаровательны, Элеонора. Солнечный свет вам определённо к лицу.

Элеонору озвученное развеселило. Не без лёгкого смущения, она пошутила в ответ:

— Ах, гражданин, вы, как я погляжу, стали настоящим галантным кавалером!

Тот деланно вздохнул, обращая внимание на книги.

— Что поделаешь? Приходится совершенствоваться. Хотя мне кажется, что даже самые утончённые комплименты меркнут перед вашей улыбкой.

Элеонора лукаво ухмыльнулась.

— Надо же, ещё и уроки лести отучили.

Огюстен невинно хлопнул ресницами.

— Лесть? О нет, я говорю лишь правду! Но если мои слова кажутся вам преувеличением, то, может, мне стоит доказывать их поступками?

— Например?

Картинно задумавшись, мужчина внезапно протянул ей из-за спины маленький цветок, украденный у торговки.
 
— Например, этот чудесный нарцисс. Не такой прекрасный, как розы, но, думаю, в ваших руках он расцветёт гораздо ярче.

Элеонора приняла цветок и задумчиво покрутила стебель в руках:

— Даже не знаю, что меня удивляет больше: ваше странное поведение или то, что вы бессовестно ограбили милую старушку.

— Надеюсь, боги всех миров простят мне этот ужасный поступок. В конце концов, совершён он был в благих целях.

Элеонора на мгновение задержала дыхание, но затем лишь покачала головой. Если бы она не знала Огюстена, непременно бы очаровалась.

— Раз так, то и книгу дарить вам ни к чему. Украдёте сами.

С этими словами она отправилась за ушедшими вперёд Максимом и Шарлоттой. А старик за прилавком знатно напрягся.

— Что? Но так не честно!

Возмущённый, Робеспьер младший поспешил за компанией.




В здании Конвента царило напряжение. Лица депутатов были по-особенному хмурыми, голоса — резкими. Всё обсуждалось вполголоса, но в каждом уголке здания чувствовалась, надвигающаяся буря. После ареста Эбера возникла новая срочная задача — формирование Комитета милосердия. Пока было неизвестно, кто войдёт в состав, но сам факт его создания вызывал вопросы. Одни полагали, что это способ смягчить террор, другие — что новая структура станет очередным рычагом давления в руках якобинцев.

Заседали в спешке. В зале, где собирались члены Комитета общественного спасения и Комитета общей безопасности, было шумно.

— Я повторяю, мы не можем дозволять кому бы то ни было своевольно говорить от нашего имени! — раздражённо бросил д'Эрбуа, сжимая край стола. — Мирабо позволяет себе слишком много.

— Мы уже поднимали этот вопрос на предыдущем заседании и всё прояснили. Он действует в наших интересах, — тут же возразил Бийо-Варенн. — Или теперь самостоятельность стала преступлением?

— Самостоятельность?! — вспыхнул Колло. — О, он определённо стал слишком самостоятелен. – окинув взглядом присутствующих, начал откровенно подстрекать, — Напомню, в последнее время его всё чаще замечают в компании сомнительных личностей. А теперь он ещё и делает громкие заявления, будто у него есть полномочия говорить за всех нас! Вчера он уже выступал от имени Комитетов, обещая умеренность! Кто дал ему такое право?!

Вчерашняя выходка государственного обвинителя не столько возмутила большинство, сколько напугала. Внезапная, никому не понятная, она не могла не разжечь беспокойство. Хоть они и пытались скрыть боязнь за обычным негодованием, прекрасно понимали, что ими движет.

— Вам не кажется, что всё это странным образом совпадает с молчанием со стороны Робеспьера? — ядовито добавил Вадье, бросая взгляд на Барера.

Тот растерянно кивнул, отворачиваясь.

— Именно так! – поддержал Клод, — Максимилиан избегает громких заявлений, но вокруг себя, похоже, начинает выстраивать фигуры. Сначала яро защищает Дантона, теперь на доску встаёт Мирабо. Ещё и пешки Комитета милосердия. Вы уверены, что мы не упускаем ничего важного?

Бийо-Варенн сцепил руки в замок.

— Рассуждаете так, словно Робеспьер строит заговор.

— А ты уверен, что нет? — бросил Вадье.

На мгновение воцарилась тишина. Большинство молчали, внимая словам авторитетов, ожидая, что решат они.

— Единственное, в чём я уверен, так это в том, что если мы начнём подозревать друг друга без доказательств, то революция закончится самоуничтожением, — медленно произнёс Николя, надеясь пресечь дальнейшую панику и обвинения.
Барер наклонился вперёд.

— Я скажу так: если Мирабо действует в интересах республики, его не затруднит объяснить нам свои цели. Всё ведь просто, разве нет?

Ленде кивнул:

— С этим вопросом нужно разобраться. Иначе мы рискуем потерять контроль и над ситуацией, и над самими собой.

Снова тишина. Гул голосов снаружи напоминал о том, что город не спит, что там, за каменными стенами, тоже растёт беспокойство. Бийо-Варенн вздохнул, поглаживая пальцами ребро стола.

— Вы так боитесь Робеспьера, что готовы подозревать его в чём угодно. Но не находите тревоги преждевременными?

Д'Эбруа прищурился.

— А ты предлагаешь… дать ему свободу действий?

— Я предлагаю не делать поспешных выводов, — повторился Бийо. — Мы не можем бездумно размениваться людьми, которые ещё вчера были с нами.

— Если завтра они повернутся против нас, будет слишком поздно, — сухо заметил Колло.

— Вы видите врагов повсюду, кроме настоящих, — ответил до того молчавший Кутон. — Пока мы грызёмся между собой, роялисты не сидят сложа руки. Или вы думаете, что заговоры умерли вместе с жирондистами? Паш тому доказательство!

Ленде поморщился.

— Нам не нужны лекции, Жорж. Мы лишь требуем ясности. Пусть Мирабо отчитается перед Комитетами, а не бросается туманными доводами, пытаясь нас запутать. Если он чист, ему нечего бояться.

— Вы просто хотите его приструнить, — с усмешкой сказал Кутон. — Боитесь, что кто-то помимо вас возьмёт слово?

— Только лишь не хотим хаоса, — отрезал Барер.

Вадье, молча слушавший спор, вдруг поднял голову.

— Хватит. Мы потребуем от Мирабо объяснений. Если он будет юлить, примем меры.

— А если он действительно говорит от имени Робеспьера? — с некой слабо уловимой насмешкой спросил Рене, уже позабывший, как порой на заседаниях бывает весело.

— Значит, мы будем иметь дело не только с Мирабо.

В этот момент Антуан тихо вошёл в зал и остановился на пороге, быстро окинув взглядом собравшихся. В воздухе висело напряжение, как перед грозой. Их разговор, едва затихший при его появлении, говорил сам за себя. Он знал, о чём шла речь.

— Сен-Жюст, как кстати, — первым заговорил Левассер, — Мы как раз обсуждали твоего друга.

Он прибыл в Париж на днях, от того неожиданно было его наблюдать здесь. Парень медленно подошёл к столу, не выказывая ни малейшего удивления.

— Моего друга? – положив отчёт на стол, он сел на свободное место, поправив сюртук.

Рене откинулся на спинку стула, изучая его с прищуром.

— Ты же прекрасно понимаешь, о ком речь.

— Если вы имеете в виду гражданина Робеспьера, то говорите прямо. Или кто-то здесь боится произносить его имя вслух?

Д'Эрбуа усмехнулся.

— О, нам пока нечего бояться. Но остерегаться его замыслов — возможно.

— Ваши подозрения, как всегда, беспочвенны.

Колло резко ударил ладонью по столу, заставив многих вздрогнуть.

— Тогда объясни нам, какой ещё Комитет милосердия?! Кого Робеспьер хочет туда ввести? Какова его цель?

— Или что замышляет Мирабо? — добавил Ленде, почёсывая подбородок.

Сен-Жюст слегка наклонил голову, едва заметно приподняв бровь.

— Боитесь милосердия?

Д'Эрбуа фыркнул, но остальные отреагировали иначе. Будто опомнившись, засомневались в критичности произошедшего. Вадье привстал, опираясь руками о стол.

— Мы опасаемся того, что за этим стоит. Насколько я помню ранние обсуждения, предполагалось, что этот комитет имеет полномочия оспорить аресты и влиять на решение трибунала? – и как бы невзначай предположил, — Например, воспрепятствовать аресту Дантона. Ты же знаешь, Сен-Жюст, мы не привыкли слепо верить.

— Как странно, — тихо произнёс парень, изображая озадаченность, запустив пальцы в волосы. — Но вы требуете этого от других.

Повисла пауза. Он посмотрел прямо на Барера, что, похоже, тоже сомневался.

— Вы обвиняете Мирабо. Снова? Разве мы не говорили об этом вчера? Казалось, мы разъяснили этот момент. Но теперь вы опять задаётесь те ми же вопросами.

— Потому что это полнейший бред! В который мы ни за что не поверим. Не води нас за нос.

— Так вы хотите услышать правду или только то, что подтвердит ваши подозрения?

— Мы хотим знать, какую игру ведёт Робеспьер, — сказал д'Эрбуа.

Сен-Жюст выдержал несколько секунд, стараясь унять возмущение, но всё равно выпалил:

— С чего вы взяли, что ведёт он?

Левассер усмехнулся.

— Ох, значит, Арман действует за его спиной? – сняв с себя очки, указал дужкой на парня, — И ты, выходит, вместе ним.

Антуан с укором посмотрел на него, затем перевёл взгляд на остальных.

— Возможно, если бы вы думали о республике так же усердно, как об эфемерных заговорах, у нас не было бы причин вести этот разговор.

— Не уходи от ответа! — резко сказал Вадье. — Если ты так уверен в своей правоте, почему бы тебе не прямо не заверить, что Мирабо и Робеспьер не строят планов за нашей спиной?

Сен-Жюст выпрямился, возвращая спокойный тон.

— А вы мне поверите?

Некоторое время в зале стояла тишина. Бийо-Варенн шумно выдохнул и опёрся на стол.

— Достаточно, — твёрдо сказал он, переводя взгляд с одного лица на другое. — Мы ведём себя как напуганные дети, которые страшатся собственной тени. В таком состоянии мы не примем никаких решений.

Барер усмехнулся, но промолчал. Вадье лишь скрестил руки на груди, явно недовольный тем, что спор прервали.

— Нам нужно больше ясности, Бийо, — всё же сказал Ленде, а Кутон тяжело вздохнул, устав от бесконечных повторений одних и тех же слов.

— Ясность скоро появится, — последовал неожиданный ответ.

Все повернули головы к двери. На пороге стоял Мирабо. Как долго, не было известно, все настолько увлеклись спором, и только Сен-Жюст прижал к лицу тыльную сторону ладони, скрывая улыбку. Мужчина вошёл неторопливо, словно не замечая гнетущей атмосферы в комнате, и поклонился с лёгкой улыбкой.

— Месье, рад видеть вас в добром здравии, — сказал он с лёгкой насмешкой, проходя в центр зала. — Полагаю, моя персона в очередной раз вызвала у вас живейший интерес?

— Ты говоришь от имени комитетов без их ведома, — сразу же напал Вадье.

Вчера на заседании он отсутствовал, потому не упускал возможности выплеснуть негодование без остатка.

— Ты даёшь обещания, которые не имеешь права давать. Ты даже не состоишь ни в одном из комитетов!

Мирабо вздохнул, с сожалением покачав головой.

— Боже, сколько драматизма… Вам следовало бы сменить политические комитеты на театр. – пройдя до председательского места, он упёрся поясницей в край стола, загораживая собой Варенна, — Ах, Марк, старый мой друг, ты же сам настоял, чтобы я присутствовал на заседаниях. Неужто забыл? Или затаил обиду, что не докладываю тебе о каждом своём шаге или мыслях? – театрально взмахнув рукой, он прижал пальцы ко лбу, — Прости, но ты звался мне другом. Я не полагал, что претендуешь и на роль моей матушки.

Некоторые едва смогли сдержать смешок. Вадье же аллегорию не оценил.

— Мы ждём ответа.

Мирабо вмиг стал серьёзным.

— И что конкретно вас беспокоит?

— Всё, — бросил д'Эрбуа. — Твои речи, твои контакты, твоя тесная связь с Робеспьером. Тебя видели с Дантоном. Ещё одним заговорщиком. Ты внезапно стал выступать за умеренность, но по какой причине? За кого ты воюешь?

Мирабо встретился с ним взглядом и на мгновение задержался, словно раздумывая, стоит ли отвечать прямо. Затем заговорил уверенно, но без вызова:

— Я — за республику. Как и вы. Как и Робеспьер. Как и Дантон. И если вы все настолько ослеплены страхом перед заговорщиками, что видите врагов в каждом, кто хоть немного думает иначе, то, боюсь, у нас большие проблемы.

Сен-Жюст внимательно наблюдал за лицами членов комитетов. Барер сжал губы.

— Ты говоришь гладко, но у нас есть основания для беспокойства.

— Возможно, — признал Мирабо. — Но у меня есть встречный вопрос. Вы хотите, чтобы республика развивалась или чтобы продолжала топтаться на месте, пожирая саму себя? – улыбнулся, но на этот раз в его глазах читалась угроза. — Вы ищете заговор там, где его нет. А пока вы его ищете, настоящие враги Франции ждут удобного момента, чтобы нанести удар.

Его голос звучал почти дружелюбно, но никто в зале не расслабился. Было ясно, что игра продолжается. И ни одна из сторон пока не собиралась сдавать свои позиции.

— И сами знаете, ваше желание – и я не буду тратить время на посещение сего клуба скандалистов. У меня и в Коммуне достаточно забот. Да и можете обвинять меня во всех смертных грехах, будем честны, к кому вы прибежите, когда правосудие опустит на вас свой взор?

Все внезапно насторожились. Объективно он был абсолютно прав. И помощь, которую он любезно оказывал чуть ли не каждому в этом зале, да и за его пределами, была неоценима. А глобально ни в каких контрреволюционных действиях он замечен не был и формально оставался чист. Несмотря на свой провокационный характер, он создавал впечатление человека надёжного. Даже если и отчасти коварного, но честного. Как только всё это сочеталось в нём? Да и с влиянием его считаться стоило. Он не был каким-то малоизвестным депутатом.

— Да, вероятно, мы погорячились. – с удивительной лёгкостью признал Марк. — Но впредь старайся предупреждать нас о подобных выходках, чтобы избегать недопониманий.

Д’Эбруа посмотрел на старика с неподдельным изумлением и, немного, осуждением. Но говорить ничего не стал, и сам понимая, что смысла нет.

— Что ж, в таком случае, оставлю вас решать более важные дела, - последние слова намеренно выделил и, обернувшись на Бийо, одарил мужчину недовольным холодным взглядом.

Тот причину знал, потому устремил взор куда-то в сторону. Арман же направился к выходу. У самых дверей окликнул Сен-Жюста.

— Антуан, на минуту.

Парень послушно поднялся и последовал на ним. Чуть поодаль от зала Мирабо остановился. Не успел тот и рта раскрыть, как перед лицом его сверкнуло лезвие.

— Это ч-что… - Сен-Жюст не испугался, скорее растерялся.

Кинжал тем временем перекочевал в его ладони.

— Возьми. Сегодня возвращаться будешь без меня. Если кто-то вновь вздумает напасть, втыкай в бедро и проверни. Потом беги.

— Ох, всё настолько серьёзно?

Он взглянул на Мирабо с неприкрытым наивным испугом. И глядя в светлые щенячьи глаза мужчина не мог не умилиться.

— Не беспокойся. Это небольшая подстраховка, – успокоил он, аккуратно касаясь костяшкой пальца разбитой губы парня, — Прости. Я не полагал, что и тебе достанется.

— Не за что извиняться. Но где будешь ты?

— У меня встреча.

— Так поздно? И… с кем? – тот ответил загадочной улыбкой и двинулся дальше. — Мне стоит беспокоиться?

— Нет. Лучше поспеши сдать отчёт. Господа уже заждались.

Антуан оглянулся на двери зала, затем на удаляющего мужчину. Отпускать его неизвестно куда и к кому виделось ошибкой. И всё же парень неохотно отправился обратно.



Друзья неспешно шли по аллее, когда сзади раздался торопливый топот.

— Максим! — окликнул знакомый голос.

Робеспьер обернулся. К ним спешил Камиль — слегка взъерошенный, красный, будто бежавший марафон. На его лице читалось беспокойство.

— Максим, мне нужно поговорить с тобой, — выпалил он, не обращая внимания на остальных.

Робеспьер слегка прищурился.

— О чём?

— О том, что ты позволил арестовать Эбера, чёрт возьми! — в голосе Демулена зазвенело негодование.

Огюстен, Элеонора и Шарлотта переглянулись, понимая, что разговор обещает быть непростым. Робеспьер остался невозмутим.

— Это решение Комитета, Камиль.

— О, ну конечно! — усмехнулся Демулен с резким сарказмом. — Как же я забыл, Комитет принимает решения сам, а ты к этому не имеешь никакого отношения!

— Если ты пришёл с упрёками, то можешь их оставить при себе, — сухо ответил Максимилиан, снова двинувшись вперёд.

Поняв, что излишне вспылил, Камиль неловко откашлялся, но не отступил. Шагнул рядом, почти преграждая дорогу.

— Ты знаешь, что сейчас начнёт твориться? Такие решения толкают нас на новый виток террора. Максим, ты же сам говорил, что кровь не должна течь бесконечно. Я верил тебе!

— И я не изменил своим убеждениям.

— Нет, изменил! — воскликнул Демулен, но смутившись оглядывающихся на них прохожих, продолжил тише. — Ты ненавидел радикалов, но решил опуститься до их уровня и идёшь их же методами. Хочешь очистить революцию от тех, кто неудобен? А что потом? На кого упадёт взор Комитетов, после Эбера? – выдержав паузу, нехотя заключил, — Дантон был прав, воздух неумолимо сгущается.

— Дантон только и может, что бросаться громкими словами, — жёстко отрезал Робеспьер. На мгновение повисло напряжённое молчание, но мужчина смягчился. — Камиль, ты сам знаешь, что Эбер и его сторонники несут только раздор, — Положив руку другу на плечо, продолжил немного нежнее. — Они призывают к крови ради крови. Мы не можем этого допустить. Это путь в анархию.

— А ты можешь допустить, чтобы Францию загоняли в больший страх? Взгляни вокруг! Люди больше боятся трибунала, чем старого порядка. Это та республика, о которой ты мечтал?

Робеспьер сжал губы и вскинул подбородок, внимательно осмотрев друга. Ему было горько продолжать этот несуразный диалог. Ему надоело проявлять снисхождение к человеку, который напрочь отвергает его. Антуан был прав. Всегда был прав… В зелёных глазах его что-то померкло.

— И какой ценой? — Камиль смотрел прямо в глаза, с вызовом, с болью.

Робеспьер не ответил. Он лишь чуть заметно качнул головой и отвернулся. Демулен тяжело выдохнул и, бросив ещё один взгляд, развернулся на каблуках.

— Скажи правду. Ему выдвинули достоверные обвинения? Он… он действительно виновен в том, что ему вменяют? Им всем.

— Факт сговора подтверждён. – холодно отозвался он, обернувшись на своё взволнованное сопровождение, — Следствие вёл Мирабо. Ты же не будешь сомневаться в его справедливости?

Услышав заветное имя, мужчина растерялся.

— Ах… нет, тогда нет. – сказанное значительно рознилось с тем, что мужчина успел надумать, — Просто… было бы гораздо хуже, если вам действительно не за что было его судить… я так этого боялся… – рассеянно оглядев улицу, он вдруг схватил Максима за руки, — Ты пойми, если вдруг все решат, нет, даже малого подозрения хватит, что улики или их часть сфальсифицированы… Ты сам знаешь.

— Всё под контролем.

— Чьим?

Максим прикрыл глаза, сдерживая раздражение.

— Неважно. – сбросив с себя чужие руки, он поправил рукава, — Всё это неважно. Оставь пустые разговоры. Я устал.

— Н-но, Максим…

— Иди к Дантону. Расскажи, что я веду Францию к краху. Не забудь посвятить этому очередную статью в своей газете. Пока ещё можешь.

Впервые он позволил себе угрозу. Одной только фразой Максимилиан воздвиг между ними стену. Она ознаменовала конец всем его попыткам примериться. Камиль всё понял.

— Я тебя услышал. — едва различимо произнёс он. — Надеюсь, и ты услышал меня.
Не дожидаясь ответа, Демулен ушёл, оставляя в воздухе гнетущее напряжение. Максим прикрыл глаза и утомлённо выдохнул. Затем непринуждённо смахнул невидимую пыль с фрака, точно пытаясь сбросить недавний разговор.

— Ты как? – взволнованно спросила Элеонора, подойдя ближе.

— Да-а, не очень приятная беседа вышла… – протянул Огюстен, неловко спрятав руки за спиной.

— Максим, – Шарлотта зацепилась за край его рукава, — давай прогуляемся в саду? В такой чудесный день… не будем думать о плохом.

Когда фигура друга пропала из виду, Робеспьер перевёл внимание на своих спутников. Они смотрели в ожидании и, по лицам их было заметно, уже ни на что не надеялись. Но мужчина наметил слабую улыбку.

— Идём.









примечание: данный рассказ сугубо фантазия автора. здесь присутствуют вымышленные персонажи и события, не происходившие в реальности.