Воскресный обед на четыре персоны. Глава 4

Все лето я не выходила из дома в позднее время или не возвращалась затемно, а потом история с фотографом потихоньку забылась.
Да и занятия в институте начались своим чередом.
Стипендии на жизнь не хватало, хоть и  оставались сиротские льготы.
Но отличаться от других людей, пусть и такими привилегиями не очень-то хотелось и я предпочла совмещать работу с учебой.
Это был мой осознанный выбор и я о нем не жалела - некогда было думать о том, что не могло сбыться. Я все время была занята.
С утра вкалывала технологом на кондитерской фабрике, затем ехала на учебу.
Домой приходилось возвращаться поздно, но теперь я была учена самой жизнью и оглядывалась даже там, где оглядки не требовалось.
С соседями сталкивалась редко, так как всю неделю до выходных с утра до вечера отсутствовала дома.
Думаю, их это очень устраивало. Да, в любом случае, я была необременительной соседкой.
В субботу старалась отоспаться и отлежаться. Ванную не занимала длительными постирушками.
В кухне тоже не хозяйничала - кухни мне хватало на работе.
В воскресенье уже садилась за конспекты лекций, чтобы хоть что-то, пройденное за неделю, закрепить в памяти.

По субботам у соседей, как правило, бывали гости.
Соседка Марлена Абрамовна и ее супруг Гарик встречали сына с невесткой и внуками.
Прихожая наполнялась возней, гортанными детскими криками, квартира благоухала пряными запахами армянской кухни.
Иногда, под хорошее настроение, соседка, с которой мы никогда не ссорились, но и не сближались чересчур, стучала в мою дверь: - Наденька, посиди с нами! Пироги удались такими сдобными!
Я неизменно благодарила и неизменно отказывалась: пирогами меня было не удивить, а торчать в большой дружной семье за столом мне, одиночке, не умеющей толком поддержать разговор, было и совсем уж неловко.
Иногда Марлена не звала за стол, а приносила на тарелочке угощение: - Наденька, вот, к чаю тут тебе…
-Большое спасибо, Марлена Абрамовна! Вот, вы избаловали меня совсем!
-Что ты, что ты, голубчик, попробуй! Я от души…
Словом, быт мой был сугубо холостяцким - себе одной я не видела смысла готовить и питалась запросто: утром бутерброд с плавленым сырком, днем что-то на работе с конвейера под чашку чая, вечером снова  бутерброд с тем же чаем.
Долго торчать у плиты не имело смысла,  дома хотелось отдыхать.
Для этого и существовал дом, о котором я грезила все интернатское детство, дожидаясь домашних выходных.
Правда, понятие дома все детство у меня ассоциировалось в первую очередь с близкими людьми, этот дом населяющими.
А не просто с крышей и стенами.
И, находясь в своих стенах, я тосковала по отсутствию живого человеческого тепла.
Вот в такие моменты соседка Марлена тихонечко подступалась с разговорами о разъезде.
-Ты не подумай, Наденька! Это я так, к слову…Лучше тебя соседки и желать-то не приходится! А вот мы - люди шумные, беспокоим тебя, вижу…
-Да ну что вы, Марлена Абрамовна, ей-богу, ерунда какая! Вы ж семья, семья не может жить без единого звука! Понимаю. Мне даже приятно. Внуки у вас славные, забавные такие мальчишки!
- А все же хлопотно с нами! Шумные мы…
- Да нет же, уверяю вас! Вы мне, как родня. Не представляю себя рядом с другими людьми.
- Ну как же, Наденька? А замуж выйдешь, детки пойдут? Захочется жить отдельно, своим домом, вон, как Алик наш! В  свое время суетились, все меры предприняли, чтоб жить отдельно, кооператив ему купили! А теперь мать с отцом-то  и понадобились с внуками помогать, так и заговаривает теперь об объединении семьи!
- А съедетесь, опять захочется обособиться! Человеку все всегда не так, не умеем ценить то, что имеем…
- Так, верно говоришь, ох, верно…А все ж подумай, голубчик, Наденька, чего тебе тут с нами? Мы ж как муравейник, одно беспокойство!
«Муравейник» за стенкой скучать, и правда, не давал.
Но жить - жили, скользя мимо и  приветствуя друг друга  по утрам в коридоре, перебрасываясь двумя-тремя фразами днем на кухне, желая друг другу доброй ночи по вечерам.

Так, день за днем, незаметно и институт оказался позади.
Времени стало больше и надо было его куда-то девать.
И я по стопам родителей решила прибиться к дружной компании выпускников, что собирались после получения диплома в поход.
А правильнее будет сказать - решили отметить походом получение диплома.
Не знаю, к чему я готовилась с большим трепетом - к защите или к поездке под Псков, в деревню Изборск.
Нас набралось девять человек.
 Пока строили планы, желающих пойти в поход было гораздо больше, а по факту оказалось именно девять. Четверо ребят, пять девочек.
Мы поехали автобусом и сутки спустя были уже на месте.
Из всей компании только двое - Саша и Маша  - были парой. Причем очень совпадаемой во всем, у них даже имена разнились лишь на одну букву.
Я смотрела на них вечером, когда все сидели возле костра и мне казалось, что они очень похожи на моих родителей.
- Вот, - думала я, - пройдет совсем немного времени и у них появится своя Надька или ребенок с другим именем, которого тоже будут брать с собой в походы и который будет шалить и требовать внимания, а вся компания будет хохотать над его шалостями и проделками и, чтоб не мешался, будут сажать его в тазик. Ну, или еще куда-нибудь.
Среди нас был Степка Голубев, он виртуозно играл на гитаре. Ну, может и не виртуозно, но достаточно бегло.
И мне очень захотелось освоить гитару.
Степка оказался неплохим педагогом - он раскрыл на коленке блокнот, вытащил из-за уха шариковую ручку и набросал на пустом листке несколько полосок.
- Смотри, Надюх, - сказал он, ткнув пальцем в полоски. - Это гитарные струны. Их шесть.
- Я это знаю. Нетрудно сосчитать. - кивнула я.
- Ну да, - согласился Степка и продолжал, - каждая струна звучит своей нотой. Вот эта, самая тонкая - она называется первая, звучит нотой «ми». Это если она открытая. Если ее зажать пальцем, она будет звучать иначе. И все струны, если их прижать, звучат иначе, чем открытые. Ясно?
- Конечно. Я это знаю. У меня папа играл на гитаре.
-А чего он тебя не научит?
- Его уже нет давно. Так что, не научит. Ну, давай дальше, не будем про прошлое.
- Хорошо, смотри! Гриф делится на лады. Лады отделены друг от друга металлическими порожками. На порожках струны зажимать нельзя, звук будет нечистый. Звяканье.
- Я понимаю, что на ладах струны зажимаются.
-Вот, в этом самая большая трудность. Трудно с непривычки брать аккорды в нужном темпе. Пока к одному приладишься, уже два следующих пропустишь. Но это дело времени. И пальцы растягивать трудно. Есть специальные упражнения для гибкости. И я тебе сейчас расположение нот нарисую здесь. И аккорды. Самые простые. Их ммм…шесть. Остальные сложнее. Шести для начала хватит.
-Давай.
Но самым трудным делом оказалось не зажать струны в нужной комбинации, то есть взять аккорд в нужном месте, а совместить работу правой и левой руки. Только тогда получалось гармоничное звучание.
Мы довольно скоро утомили всю компанию своей учебой, да и Степка больше хотел быть исполнителем, чем учителем. Учителем он сделался поневоле.
Сразу три девочки (в их числе и я) захотели освоить гитару.
Но была проблема. Она заключалась в том, что гитара была одна и, если Степка отдавал ее кому-то из нас и надо было что-то подправить, показать, приходилось ее забирать себе и в этом была определенная трудность для всех.
На вторые сутки из учениц осталась только я - у остальных пальцы разбухли и покраснели - трудное дело зажимать девичьими пальчиками металлические струны.
Я героически терпела. А две другие ученицы -Лера и Света махнули рукой на это дело.
Маша была неотлучно при своем Саше, а пятая наша походница - Таня добровольно взяла на себя ежедневные дежурства по кухне, что всех несказанно устраивало.
Словом, каждый был при деле.
Я старалась при всяком удобном случае не выпускать из рук Степкину гитару.
К концу второго дня обучения я уже освоила аккорды своей любимой песни «Первая любовь».
Песня была из старого фильма «Попутного ветра, синяя птица!» и ее пели еще папа с мамой в своем последнем походе. Про себя самих пели.
Поэтому песня была мне очень дорога.
Я  внимательно приглядывалась к Степкиным рукам и мне их непростая работа казалась верхом совершенства.
Наверно, из-за гитары я немножечко влюбилась в Степку.
И намекнула ему, что хотела бы продолжать наши уроки после возвращения из похода.
Думаю, это было очень дерзкое предложение с моей стороны - Степка еще в институте был нарасхват. Он играл в КВН, вел факультетские праздники и снисходительно отвечал на комплименты одногруппников: - И чего ты забыл в пищевом? Ты же артист!: -  Ничего, народ! У меня все еще впереди!
К слову, забегая вперед, скажу, что, в конце концов, Степка затесался на телевидение, стал мелькать там и по специальности так толком и не успел поработать.
Зато стал телевизионным тусовщиком, что, безусловно, приятней работы технолога пищевого производства.
Наши послепоходные уроки свелись к одной - единственной встрече по горячим следам.

Степка приехал на Плющиху с утра по моему настойчивому приглашению.
У меня была куча свободного  времени, а  он объявил, что имеет час-полтора. Мне казалось, что полтора часа - огромный срок, чтобы побыть вдвоем.
Для этой встречи я достала с антресолей папину гитару в потертом сатиновом чехле, которую папа сам сшил из синего рабочего халата для лабораторных работ.
Гитару привезли с прочими вещами из того памятного нашего похода.
Степка должен был определить, насколько она пригодна для использования. И по возможности догадаться, что для меня эта наша встреча значит кое-что большее, чем просто музыкальный мастер-класс.
Я извлекла гитару из самодельного чехла, старательно обтерла ее гулкий корпус и бережно передала в Степкины шустрые руки. Он ее повертел, прищурив глаз, на вытянутой руке осмотрел гриф.
Взял несколько привычных мне аккордов.
Струны издавали слабенький надтреснутый звук.
Видимо, от долгого хранения в пыльных антресолях что-то нарушилось в папином верном товарище; Степка недоуменно вскинул брови, прислонился к гитаре ухом. Потом опять стал вертеть ее и обнаружил маленькую, незаметную поначалу трещинку.
-Вот, Надюх, смотри - трещина в верхней деке! Видишь?
-Что это значит? - испугалась я.
-Звук получается ущербный. Ну, как бы тебе объяснить? Просачивается через эту самую трещину…
-Как же так? - огорчилась я. - Неужели нельзя ничего сделать?
Степка попробовал пропеть куплетик нашей любимой походной песни, получилось вовсе не так эффектно, как в походе.
- Н-да, - резюмировал Степка и это прозвучало приговором. - С ней  ты далеко не уедешь. Новую покупай!
- Надо же, - угнетенно сказала я, - ее ведь никто не трогал…
- А может, как раз потому, что не трогали, она и стала негодной. Мой тебе совет - положи-ка ее на место, пусть так и остается на память. Лежала себе и еще пусть полежит!
Степку, как всегда распирало, он и на папиной гитаре проорал: - Симона, девушка моей мечты! Симона, королева красоты! Лап-тап-ди-дам, пара-рара-рупам!
- Ну, ладно, - расстроенно пробурчала я, - давай тогда чай пить. Я пирог испекла к твоему приезду!
- Ой, Надьк, пирог- это тема! - Степка поднялся, отложив гитару на диван. - Вообще-то, у меня времени особо нет рассиживаться. Давай, как- нибудь потом, а? Вот, новую гитару купишь - зови! И опробуем, и пирог уйдет! Обмоем покупочку! Только не тяни с этим, а то все забудешь, чему учились!
И Степка смылся.

Больше мы не виделись.
Я сама не звонила, а Степке было явно не до меня, это я поняла по его короткому визиту.
Папину гитару я заботливо уложила на прежнее место в темноту антресолей, словно предала земле.
А себе купила новую и освоила ее, благодаря основам Степкиной науки, сама. 
К нему уже не обращалась и обмывать покупочку не стала.
Бралась за нее, за преемницу прежней, с осторожностью, чтобы не повредить чего-нибудь и только тогда, когда соседей не было дома - не дай бог, помешаю.
Успехи радовали.
Не пианино, конечно, зато мобильный инструмент, бери с собой, куда хочешь!
И чехол к ней был куплен новенький. И можно было не бояться за ее полированные звонкие деки.
Повод взять ее с собой напрашивался сам по себе - на очередную встречу выпускников интерната.
Правда, поражать было особо некого.
На второй встрече выпускников кроме меня были еще Динара и Майя.
Да, к тому же, просидев часок, Динара заторопилась домой - она была уже замужем и к зиме должна была родить. У Майи на носу была свадьба, куда она пригласила Нину Яковлевну и меня тоже.
Ни Можаева, ни Зарубина, ни Никиты Носова, ни прочих ребят на этой встрече не было.
- Что ж вы хотите, девочки? - вздыхала постаревшая Нина Яковлевна. - Откололись наши парнишечки, поразлетались… Это вы будете помнить про нас долго -девочки устроены поглубже, подушевнее… а парнишки, что ж? Если плохо станет, могут прийти, а если все хорошо, так и не нужны мы больше! Запомните это - в жизни так всегда.
- Да как же - не нужны? - вскидывалась Майя, - еще как нужны, Нина Яковлевна! Очень даже нужны!
Анжела, опять беременная , словно она подгадывала это событие под наши ежегодные встречи, сидела возле меня и заказывала песню за песней: - Надюш, а вот эту…как ее? «Миленький ты мой, возьми меня с собой!»  Давай ее?
Я пела ей «Миленький ты мой».
Анжела самозабвенно подпевала, затем вспоминала еще что-нибудь и рассказывала всем присутствующим, что это она, именно она,  сподвигла меня заняться музыкой.
Я помалкивала и не пыталась возражать; откуда было знать Анжеле, что папины и мамины песни звучали для меня все годы моего детства и согревали меня и двадцать лет спустя не меньше, чем тогда.
Про личную жизнь меня старались не спрашивать, наверно и без слов все прекрасно понимали, что здесь мне хвалиться нечем.
В личной жизни был полный застой.
Каждое лето я надеялась на встречу с Мишкой в стенах интерната, ставшего за десять лет вторым домом, но, видимо, жизнь мчала его на полных парусах и в этой круговерти абсолютно не находилось времени на встречу  с друзьями детства.

Но однажды жизнь подкинула нам с ним случайную встречу, что, как потом оказалось, вовсе не было случайностью.
Правда, событие это случилось на несколько  лет позднее, когда и в моей жизни, небогатой на события, случились перемены: я, наконец, решилась на разъезд с соседями.
Это было очень трудно для меня и, наверно, я больше, чем надо, перестраховывалась, но ведь и понять меня можно.
Счастливая Марлена Абрамовна и ее муж Гарик воссоединились с внуками, которые теперь могли гулять во дворике с фонтаном, струи которого никогда не работали. Разве что, во времена маминого детства.
И с балкона третьего, последнего, этажа их было видно, как на ладони.
Я же переехала в квартиру их сына Алика.
(Продолжение следует)