Афганский синдром

Однажды я прочла потрясающее стихотворение Гюнтера Морр-Скильтона:

Иссяк боезапас,
пропал надежды след,
и помощь не пришла,
«комбез» испачкан кровью.
Желудок пуст,
осталась пара сигарет
и пятьдесят шагов
меж смертью и меж мною…

Прильнул к прицелу
наводчик молодой,
и, кажется, хрустальной
стала вдруг броня!
Внизу, как мышь, скребётся
механик Пустовой,
снаряд последний достаёт
ефрейтор Морохня…

Во рту язык шершавый,
прилип к сухому нёбу,
разбита рация,
застопорило пушку.
Я в триплекса гляжу,
в край горизонта, в небо
в надежде увидать
«родимую вертушку»…

Но нет спасения с небес,
подмога не придёт!
Зашевелились «духи»,
там, в ущелье,
наводит бородач
на танк гранатомёт.
Оставил нас Господь,
как видно, без прощенья!

Вот вспышка яркая,
и ничего уж нет!
Мне ослепил блик молнии
вдруг сонные глаза!
Да то жена включила,
посреди ночи свет,
сижу в трусах
я на постели,
а по щеке моей небритой
течёт предательски слеза...

Сорок лет промчалось,
как полёт сапсана.
Старый стал я, и вихор
давно мой поседел,
но в душе моей солдатской
знойный дух Афганистана
ржавым памяти осколком,
навсегда засел!

Знакомых мужчин, прошедших войну в Афганистане, у меня никогда не было. Сплошные уклонисты, хиппи, рок-музыканты. А вот моя подруга в 80-90-е больше общалась с афганцами. Говорила, что среди них много наркоманов, там, в Афганистане они почти все подсаживаются на разного рода наркотики, возвращаются законченными наркошами и больными с психопатическими закидонами. Полагаю, не только в Афганистане, такое случалось и на другой войне - в Чечне, например.
 
Вспомнила, что был один афганец. Мой редактор Виктор Калашников воевал, в начале 90-х мы вместе работали в одной газете, но он никогда не заикался о войне. Честный был мужик и смелый. Меня как корреспондента очень ценил, мои статьи на первую полосу – всегда. Да, не любят бывшие фронтовики вспоминать. У каждого из них своя война.
 
Но вот однажды на ЛитПричале я познакомилась с одним афганцем Сергеем Малером, ныне проживающим в Израиле. Сразу прониклась к нему уважением. Мы стали робко переписываться на почве литературных изысканий. Для начала он проштудировал несколько моих прозаических произведений, стихи не читал. Сообщил мне на почту, что ему нравится, как я пишу - легко и искренне. Однако, с рассуждениями он не совсем согласен, что все более-менее актуальные вопросы человеческого бытия он видит совершенно в другой системе координат и поэтому лайки не ставит. И добавил: «Просто не очень люблю публичность. Уж не обессудьте». Я заверила товарища афганца, что  он может спокойно пребывать в своей системе координат, я не стану его ни в чём переубеждать, если мы окажемся на диаметрально противоположных позициях. Я толерантна к другому мнению, тем более, такого человека, как он. Мне хотелось продолжить общение, мой журналистский нюх подсказывал мне, что этот орешек будет интересно расколоть.
Я внимательно прочла его единственное произведение, похвалила, хотя особо хвалить было не за что, пыталась окрылить начинающего писателя,
Озабоченный чем-то, автор вскоре удалил своё произведение со всех сайтов и наша переписка прервалась. Видимо, сказался синдром бывшего афганца.
У меня сохранился весь текст, поскольку я работала над ним как редактор и корректор.

Почему меня так волнуют эти постсиндромы? Да потому что нынче сотни тысяч украинцев имеют тот же посттравматический синдром (ПТС), полученный в результате войны на истребление украинского народа Россией. Сотни тысяч поломанных судеб и психики. Я это ощущаю, общаясь с самым близким и дорогим мне человеком, и понимаю, что вернуть его в нормальное русло уже не удастся. Это его трагедия и моя в то же время, как и трагедия Украины, которую считаю своей Родиной.


14.03.2025