Почему художник боится украинцев а не русских

                Почему художник Юлиан Далеску боится украинцев, а не русских?

После очередной выставки картин в стиле дигитальной живописи и фотоколлажа мы сидим в обычном китайском ресторане. Жена художника Юлиана пригласила нас продолжить обсуждение в узком кругу.
Её муж, некогда заметная фигура в Союзе художников Молдавии, здесь, в Баварии, оказался невостребованным. Все тяготы выживания легли на плечи жены. Но главное испытание её судьбы — это не бытовые заботы, а ноша, связанная с былой "значимостью" мужа.

                А история Юлиана Далеску такова.
В кишинёвском бомонде он играл особую роль: смело изображал из себя борца против "кровавого режима". Его творчество всегда вызывало у меня смешанные чувства. Всё время мучил вопрос: передо мной — художник-гений или человек с тяжёлыми душевными отклонениями? Где проходит граница между настоящей болезнью и образом "безумного гения", который сам же и выстроил ради признания?
В позднем СССР, когда власть уже не представляла угрозы для вольнодумцев, среди творческой интеллигенции стало модным демонстрировать "внутренний протест". Этот "протест" быстро превратился в универсальный способ самоутверждения, особенно у тех, кто больше ничего не мог предложить миру. Стать "мучеником" или "пророком", подчеркнуто отличаться от всех — стало визитной карточкой богемы. И Юлиан изо всех сил старался не отстать.
Любые реальные достижения жизни — в том числе Кишинёва, который в 1980-е годы был одним из лучших городов СССР, — напрочь игнорировались. Напрасно тогда пенсионеры из Москвы с готовностью меняли квартиры на кишинёвские. Напрасно дороги, обсаженные орешником и розами, вели в этот город. Напрасно магазины изобиловали товарами. Всё это не интересовало творческую элиту. Их сознание плотно захватили старинные мифы.
Юлиан демонстративно выстраивал в своих картинах и текстах "наследие от Древнего Рима", будто Молдавия — последний оплот имперской культуры, уцелевшей сквозь тысячелетия.
За этой напускной древнеримской линией часто скрывалась не болезнь, а игра в сумасшествие как часть образа:
"Я вижу то, чего не видят другие."
"Я говорю то, что другим запрещено."
"Я страдаю — значит, я истинен."
Романтика "проклятого поэта" прекрасно адаптировалась к советским условиям.
Поздний СССР невольно создавал таких, как Юлиан. Это был особый тип людей: уже и не преследуемых, но и не признанных. А западный мир с радостью покупал этот образ страдальца.

                Запад создал странный культурный рынок:
Внутри СССР их считали маргиналами.
А за границей — героями борьбы.
Так у людей вроде Юлиана сформировалась психология "изгнанника" в собственной стране. Чтобы "продать" себя, им нужно было эпатировать, "видеть видения", "предсказывать гибель".
Запад поощрял именно таких "мятежников".

                СССР строил и строил, а Запад ...
В то время, как СССР строил канал "Дунай — Кишинёв", готовил проект атомной электростанции, создавал животноводческие комплексы, — Запад вводил санкции даже на насосы для оросительных систем.
И параллельно — охотно платил за лекции, выставки и "страдания" молдавских деятелей культуры. После таких поездок Юлиан и ему подобные возвращались в Кишинёв с целым состоянием по местным меркам.
Не удивительно, что в богеме утверждалась мысль: "Зачем нам атомная энергия? Зачем развитие? Надо просто угодить Западу, и изобилие придёт само."

                Сумасшествие богемы прекрасный товар
Так "сумасшествие" богемы превратилось в прибыльный товар.
А простых людей к этому искусству тянула интрига.
Искусство — это всегда обещание "разоблачения", "тайны". Даже если всё давно выдохлось, сам ореол "я прикасаюсь к запретному" манит.
Люди думали: "Вдруг здесь правда, которую я не вижу?" И даже начинали верить, что вся промышленная модернизация СССР — "суета", а Запад — "великий кормилец".

                А откуда же антироссийская истерия Юлиана?
Ответ прост: он застрял в протестной позе.
Даже прожив много лет в Баварии, где его "наследие Рима" уже никому не нужно, он продолжает воевать с советскими призраками. Потому и "Путин — кровавый тиран", и "Пусси Риот — героини".
Но это уже не искусство, а борьба за остатки внимания. Психологическая маска для поддержания имиджа "страдающего пророка".
И вдруг, после его выставки, в скромном китайском ресторане, что-то пошло не по сценарию.
Юлиан подошёл ко мне с неожиданной просьбой: удалить его иллюстрации из моих произведений, если там есть хоть намёк на критику "современного украинства".
Из его путаного объяснения я понял одно: борец с "режимом" испугался. Ему пригрозили украинские беженцы, осевшие в Баварии. И с ними он не хочет портить отношения.
Путина, Россию, русских — пожалуйста, можно ругать сколько угодно. А вот "украинскую сторону" — ни-ни. Это опасно!

И вдруг выяснилось, что угрозы приходят не от "путинцев", а от "антипутинцев".
Это разрушает весь его внутренний мир.
Всё было просто: "я — хороший, они — плохие". А теперь оказалось, что "плохие" и среди "хороших".
И Юлиан, смелый борец с "режимом", оказывается обыкновенным трусом. Его старый образ больше не спасает.
А значит, нет больше и образа.