Еще один день

сборник рассказов Репатрианты


Вихрь проклятий и нецензурной брани не унимался. Видавшие виды опоры разрушенного причала спешили укрыться под толщей воды. Птицы падали в обмороке, с пальм облетали финики. 

-  А поведай-ка, мой друг, что вывело тебя из равновесия? – Зяма вынул из уха вторую берушу, - Я право заслушался, но любопытство берет верх.

Справка.
Любопытство в отличие от любознательности бескорыстно.

-  Я зол на себя, - Йосич пнул пакет-маечку, - и подобная ситуация злит меня еще больше. Нет бы на кого другого.

Зяме друг представлялся совершенством, изъеденным двумя библейскими пороками, так кстати вписавшимися в его добродетельную натуру. И что примечательно, они неизменно занимали первое и последнее места в списке Семи. Лишить Йосича этих двух составляющих представлялось таким же святотатством, как нарастить руку Венере Милосской или надеть на статую Апполона Бельведерского семейные трусы.

-  Вспышки самокритики бывают полезны. Впрочем, кое с чем из сказанного согласен… и обещаю выслушать с терпением удильщика карасей.

-  Ты живого карася-то когда-нибудь видел? - насторожился приятель.

-  Я сказал «карась»? – невозмутимо парировал Зяма, - Не сползай с темы. Колись.

Йосич перестал дергаться, сцепил за спиной кисти, отчего вытертый живот выкатился вперед, и попробовал придать лицу шекспировскую драматургию.

На иорданском патрульном катере наблюдатель побежал докладывать капитану, что израильтяне сцапали очередного нелегала.

-  Не поверишь, -Йосич взял с места в карьер, - аккурат посреди утреннего туалета раздался звонок с префиксом незнакомого государства. Первой мыслей было, что ошиблись номером. На кой ляд иностранцу сдались мои проблемы? А ничем иным поделиться не могу. Вербовать меня бессмысленно, ибо из всех секретов помню лишь способ заварки чая. Наследства не жду – мои подружки отличаются завидным здоровьем и даже носом хлюпают исключительно с целью разжалобить на духи. Хотел было нажать «отбой», но в последний момент передумал и, словно прыщавый подросток перед чужой спальней, решил заглянуть в замочную скважину.

-  Ближе к делу, - не выдержал Зяма, - мои караси клюют носом.

-  Сметана им в сновидения! Таки вот. Я на чистом английском: «хэлоу», а мне в ответ на ломанном русском – «Прывет, господын Иосыфович». Дальше, как обычно, вопросы о моем здоровье, делах… Будто они у меня есть и кого-то интересуют. Ну, я тоже не пальцем деланный: мол, здоровье соответственно возрасту, дела – соответственно налоговой декларации. Паузы в разговоре множились, пора прощаться, а до сути мы так и не добрались. Набрался хамства и все-таки спросил: «А как правильно произносится ваше имя, уважаемый? Напомните, плиз». Чувак не просек, что я его не узнал и выложил. Правда такое, что я тут же позабыл. Там всего одна гласная, а согласных – тьма. Но сердце подсказало, что где-то подобное уже слышал и с гадостями оно не связано. Короче, тактично, методично попытал собеседника и смутный образ вьетнамца времен перестройки кое-как обрисовался. Из тех, что до горбачевских времен жарили селедку, а затем бодро ступили на стезю частного предпринимательства. Не дергай удилищем, перехожу к главному. Он мне и говорит: «Слыхал, у вас проблемы с Зеленым змием». Отвечаю – никаких, мы ладим. Настаивает, однако источников не раскрывает. Впрочем, фигура я заметная, мог наследить и не заметить. Однако интересно, кто мог настучать, да еще и так громко, что услышали в Юго-Восточной Азии, где культура пития сводится к спазматическому потреблению местного пива. Тебе, мин херц, хорошо известно, что для твоего визави бригады элитных ищеек шерстили рестораны славного города Сайгона в поисках далеко не редкого в старушке Европе коньячного бренда. А в итоге торжественно вручали коробку с расхожим виски. Извини, отвлекся. Короче, он возьми да выпали открытым текстом: «Приезжайте ко мне в монастырь, я вам помогу - карму почищу». Отвечаю: «Вы недвижимостью занялись?». Нет, говорит, я здесь работаю. Монахом. Недавно получил право на практику, по-вашему. Приезжайте, вылечу бесплатно. Согласись, Зяма, такое расточительство со стороны малознакомого гражданина встретишь нечасто.   

-  Это-то и настораживает. Может, он кандидатскую пишет?
-  Зяма, буддизм не будильник. Там другие шестеренки. Но каково перерождение?  Он ведь в Москве сородичей за хорошие бабки в «резиновые» квартиры прописывал, регистрациями торговал и уж точно не платил налогов. Жена, дети опять же. А нынче – монашеский сан.

-  Если я когда и реинкарнируюсь, - Зяма вперил взор в небеса, - то по меньшей мере в настоятеля. А лучше – в аббата.

-  Аббаты – католики.
-  Реинкарнация, Йосич, отличается от социального лифта полетом фантазии. Это раз. Во-вторых, мы уклонились от темы. Что взбесило?

Йосич вновь заходил из угла в угол. Но на бескрайнем побережье углов не наблюдалось, потому получилось туда – сюда.

-  Я поверил в искренность и доброту его побуждений. Принялся благодарить и поймал себя на том, что слова произношу казенные, до невыразительности истасканные, словно how do you do. Отчего, Зяма, когда мы хотим оскорбить, унизить, вот тогда фразы сами собой складываются яркие, цветастые. Речь журчит, а порой и пенится бурным потоком. Что, черт возьми, с нами происходит?! Переписываемся пиктограммами. Любим - в презервативах! Я в широком смысле, не вскидывай бровь. 

Приятель убрал руку с пеликана:
-  Помнишь, Гоша поперхнулся? Чуть было на ветеринара тратиться не пришлось.
-  Помню. Ты это к чему?
-  Дык горбушкой. Полежала она на солнышке и засохла. Так и люди. В благополучии черствеют. Катаклизм нужен. Глядишь, размокнут. Те, кто выживет. И так по кругу. Правда, Гоша? Что головой крутишь? Кто ванильный сухарик стырил?

Пеликан на подобные вопросы отвечать не любил. Считал бестактными. В такие минуты его единственный глаз переставал выражать какие-либо эмоции и становился похожим на рыбий. А может, в прежней жизни Гоша и впрямь был рыбой? Карасем, например.